До сих пор и Ион Маргель, и сам Тимоти упускали из виду одно обстоятельство. А это обстоятельство следовало бы продумать заранее, прежде чем сажать Тимоти на иглу. Конечно, его тело было в каком-то смысле человеческим, но в каком-то другом смысле его нельзя было назвать человеческим. Его мозг был устроен по-особому, иначе он бы не обладал никакими — пусть и лимитированными — телепатическими способностями. И заранее следовало предусмотреть, что наркотик, возможно, подействует на него не совсем так или совсем не так, как он подействовал на десятки тысяч наркоманов, посаженных на иглу кормящимся преступными делами Братством. Да, не совсем так или даже совсем не так. Тимоти начало казаться, что никакого привыкания, никакой зависимости у него все равно не разовьется. И что, напротив, наркотик поможет высвободить психическую энергию его мозга, развить его телепатические способности до логического предела или, по меньшей мере, резко увеличить их. И если ему удастся вывести их на постоянной основе хотя бы на тот уровень, которого они достигли вчера вечером, когда он стер в порошок бронзовую лампу, то Тимоти без труда удастся вырваться из темницы, более того, ему впредь не нужно будет бояться никакого оружия, будь это метательный нож или отравленный наркодротик.
Он надеялся, что на этот раз его мучители обойдутся без побоев. Надеялся, что ему дадут улечься, застыть, сыграть роль уже побежденного наркотиком адепта, которому ничего не нужно, кроме новой дозы, и который готов на все, лишь бы заполучить ее.
Последние ночные часы показались ему целой вечностью.
Тьма, глубокая и однородная, зависла словно бы навсегда. Так, впрочем, бывает со всяким, кто с нетерпением дожидается рассвета.
Но вот сквозь зарешеченное окно пробились первые лучи. Там, за окном, можно было увидеть горную гряду и, в отдалении, несколько пиков. Зыбкий оранжевый свет сменился кроваво-красным, и вот наконец солнце запустило в комнату длинные желтые персты.
Когда они наконец пришли (а произошло это часа через два после того, как рассвело), то оказалось, что Маргель привел с собой Полли. Она была явно чем-то расстроена и на правой щеке у нее был синяк, что, правда, не мешало ей выглядеть по-прежнему ослепительно. Она опустилась на колени — прямо на каменный пол — и тяжело задышала, разинув рот, как вытащенная на берег рыба.
— К вам сокамерница, — сказал Маргель. Было ясно, что и он сам, и Бейкер удовлетворили, потрудившись над Полли, садистские инстинкты и что Маргель поизгалялся над чувственностью актрисы, принесшей ей славу в рассчитанных на полное сенсорное восприятие фильмах.
— Из-за чего? — неожиданно жалким голосом спросил Тимоти.
Ее инфантильная неспособность разглядеть в мире зло успела в свое время разозлить его, но ему совершенно не хотелось становиться свидетелем того, как ей преподают урок на тему о том, что жизнь — отвратительная штука.
— Она у нас само сострадание, — пояснил Маргель. — Страшно растрепыхалась из-за тебя. Ей тебя, видите ли, жаль. Так растрепыхалась и разжалобилась, что доверять ей стало невозможно.
— А что вы собираетесь с нею делать? — спросил Тимоти, послав к Полли одну из механических рук, чтобы та помогла ей подняться на ноги.
— Посадим на иглу, — ответил Маргель. — Наркомания средней тяжести, вроде как у тебя. И тогда она не просто забудет и думать о том, чтобы отправиться в полицию! Тогда она окажется аппетитной бабенкой, согласной на что угодно и к тому же всегда под рукой, понял?
— Вы сошли с ума, — сказал Тимоти.
— Нет-нет, — возразил Маргель. — Я абсолютно здоров психически. Я никогда не употреблял наркотики, да и впредь не собираюсь. Это вы с нею, дружок, скоро превратитесь в парочку наркоманов.
Маргель приказал положить Полли на вторую кровать, находившуюся в комнате, где он собственноручно решил сделать ей первый в жизни укол ПБТ. Когда она категорически отказалась сдвинуться с места — скорее из недоумения, вызванного его бесцеремонностью, чем из смелости, — он, вздохнув, приказал Бейкеру приняться за дело. Она лягнула великана и принялась молотить его маленькими и слабыми кулачками. Она принялась кусать его за пальцы, заставив Бейкера злобно взвизгнуть. В конце концов он грубо сдавил ей шею и, когда она обмякла, перенес ее на кровать. К тому времени, когда она пришла в себя, а случилось это через несколько секунд, Ион Маргель уже всаживал шприц в ее изящную загорелую руку.
Тимоти зажмурился, когда содержимое ампулы перетекло в кровь Полли.
Полли изогнулась дугой, когда первый контакт с ПБТ привел в исполнение не столько ее мечты, сколько страхи. Тимоти порадовался хотя бы тому, что ей не вкололи такую сильную дозу, как ему самому в первый раз, и тому, что ей, соответственно, не пришлось страдать. Вид у нее был жалкий, она ворочалась на матрасе, мучительно пытаясь сохранить собственное “я” и, вопреки собственной воле, с каждым мгновением все глубже втягиваясь в фантастическую реальность видений. Но вот взгляд ее остекленел, тело обмякло и застыло в неподвижности на матрасе, разум и душа улетели в царство галлюцинаций.
Пока Маргель готовил инъекцию Тимоти, мутант подумывал о том, не оказать ли сопротивление. Однако его ждал Другой...
— Рад, что вы образумились, — заметил Маргель.
— Ублюдок!
— Какая пошлость, — возразил Маргель. — От человека, столь эрудированного, как вы, я ожидал какого-нибудь более изощренного проклятия.
Тимоти промолчал, наблюдая за тем, как игла вонзается в его уже отчасти исколотое бедро. Он почувствовал, что наркотик “забирает” его стремительней, чем обычно. Это обеспокоило бы его, не спеши он так на встречу с Другим. А сейчас возникновение зависимости стало второстепенной проблемой по сравнению с тем, каких результатов ему, возможно, удастся достигнуть с помощью ПБТ.
— Сладких грез!
Маргель повернулся и пошел на выход. Бейкер, выходя из помещения следом за ним, бросил Тимоти на прощание грозный взгляд, означавший, что с возмездием за вчерашнее гангстер мешкать не собирается.
Дверь закрылась.
Ключ провернулся в замке.
Дверь снаружи закрыли и на цепочку.
И вот наступила тишина.
И начались галлюцинации...
На этот раз Тимоти лежал на лугу, поросшем высокими и пышными цветами. Но вот у этих цветов появились руки и ноги и они превратились в красавиц... Превратились в красавиц, одновременно оставшись цветами. Цветы были алыми и желтыми, оранжевыми и кремовыми, изумрудно-зелеными и лазурно-голубыми. Лепестки цветов, сохраняя окраску, превратились в волосы, женщины встали рядком, хрупкие, застенчиво улыбающиеся, порожденные самой природой. Но один из цветков, претерпев превращение, стал Другим. Идеальный Тимоти восстал со своего цветочного ложа и подошел к призрачному двойнику. Ближе.., еще ближе.., плоть Другого казалась теперь далеко не столь эфемерной, как прежде. Они прикоснулись друг к другу.., и слились... И Другой вошел в него. И...
...Он вновь проснулся, и голова его заработала с поразительной четкостью.
Он осознавал, что не все мысли, роящиеся у него в голове, являются его собственными. Он почувствовал, что его разум расширяется, вбирая в себя духовную ауру Полли, переживая ее галлюцинации так, словно они являются его собственными. Ей снился ужасный сон: в ее неописуемо прекрасное лицо плеснули серной кислотой.
Тимоти расширил пределы своего восприятия еще на один уровень.
Он окунулся в сумятицу мыслей человека, которого сразу же идентифицировал как Иона Маргеля. Эти мысли замелькали вокруг него подобно многоцветным неоновым рекламам, наливаясь то желтым, то огненно-красным, то лиловым сиянием, разбрасывая во все стороны серебряные искры и дрожащие, а точнее, пульсирующие комья грязи...
Еще один уровень...
Теперь Тимоти погрузился в сознание к Бейкеру. Здесь преобладала обширная безмятежная белизна. Лишь на самом краю ровного, как лист бумаги, плато вспыхивали кроваво-красными огоньками мысли чудовищной и омерзительной дикости. Но безмятежная белизна преобладала и над ними.
Он позволил сознанию возвратиться в то помещение, в котором обитал телесно, позволил ему возвратиться в свое собственное тело. И это произошло как раз вовремя для того, чтобы услышать, как кричит Полли...
Она ворочалась на постели и мучительно цеплялась за скомканные простыни, пока один из привидевшихся ей во сне фантомов гнался за ней по бесконечным коридорам. Тимоти захотелось как-нибудь помочь ей, и его буквально взбесила мысль о том, что, научись он получше распоряжаться своей постоянно возрастающей психической энергией, он сумел бы войти в ее сознание и разогнать темные видения, не дающие ей покоя.
И тут он подумал о двери и о том, что ею можно заняться немедленно. Он направил психическую энергию на замок, он велел ему отпереться...
...И Другой вышел из него, погрузив его в мир наркотических галлюцинаций и вновь придав ему вид Идеального Тимоти. Значит, и на этот раз слияние воедино оказалось несовершенным. В муках Тимоти подумал о том, сколько же времени потребуется на то, чтобы воссоединение двух половин его “я” стало необратимым. Бессознательно он запрещал себе думать о том, что этого, возможно, не произойдет никогда. А пока суд да дело, он позволил себе погрузиться в негу галлюцинаций...
Но они утратили многое из своей достоверности, многоцветья и осязаемости и сейчас едва ли намного превосходили впечатления, какие можно получить при просмотре рассчитанного на полное сенсорное восприятие кинофильма. Время от времени Тимоти на несколько секунд возвращался в подлинную реальность и слышал крики и стенания Полли, которую по-прежнему терзали ее демоны. Глядя на нее и думая о том, что эти люди пытаются сделать с ней, да, собственно говоря, уже сделали, безжалостно взломав скорлупу неведения, в которой она до сих пор обитала, — думая об этом, Тимоти задавался вопросом, окажется ли он способен убить их. Убить не так, как он убил Клауса Маргеля и двух его приспешников той ночью, со времени которой миновала уже, казалось, целая вечность.., на этот раз ему хотелось самую малость помучить свои жертвы, а уж потом расправиться с ними окончательно.., и это означало, что его ненависть стала еще сильнее...
Он надеялся, что на этот раз его мучители обойдутся без побоев. Надеялся, что ему дадут улечься, застыть, сыграть роль уже побежденного наркотиком адепта, которому ничего не нужно, кроме новой дозы, и который готов на все, лишь бы заполучить ее.
Последние ночные часы показались ему целой вечностью.
Тьма, глубокая и однородная, зависла словно бы навсегда. Так, впрочем, бывает со всяким, кто с нетерпением дожидается рассвета.
Но вот сквозь зарешеченное окно пробились первые лучи. Там, за окном, можно было увидеть горную гряду и, в отдалении, несколько пиков. Зыбкий оранжевый свет сменился кроваво-красным, и вот наконец солнце запустило в комнату длинные желтые персты.
Когда они наконец пришли (а произошло это часа через два после того, как рассвело), то оказалось, что Маргель привел с собой Полли. Она была явно чем-то расстроена и на правой щеке у нее был синяк, что, правда, не мешало ей выглядеть по-прежнему ослепительно. Она опустилась на колени — прямо на каменный пол — и тяжело задышала, разинув рот, как вытащенная на берег рыба.
— К вам сокамерница, — сказал Маргель. Было ясно, что и он сам, и Бейкер удовлетворили, потрудившись над Полли, садистские инстинкты и что Маргель поизгалялся над чувственностью актрисы, принесшей ей славу в рассчитанных на полное сенсорное восприятие фильмах.
— Из-за чего? — неожиданно жалким голосом спросил Тимоти.
Ее инфантильная неспособность разглядеть в мире зло успела в свое время разозлить его, но ему совершенно не хотелось становиться свидетелем того, как ей преподают урок на тему о том, что жизнь — отвратительная штука.
— Она у нас само сострадание, — пояснил Маргель. — Страшно растрепыхалась из-за тебя. Ей тебя, видите ли, жаль. Так растрепыхалась и разжалобилась, что доверять ей стало невозможно.
— А что вы собираетесь с нею делать? — спросил Тимоти, послав к Полли одну из механических рук, чтобы та помогла ей подняться на ноги.
— Посадим на иглу, — ответил Маргель. — Наркомания средней тяжести, вроде как у тебя. И тогда она не просто забудет и думать о том, чтобы отправиться в полицию! Тогда она окажется аппетитной бабенкой, согласной на что угодно и к тому же всегда под рукой, понял?
— Вы сошли с ума, — сказал Тимоти.
— Нет-нет, — возразил Маргель. — Я абсолютно здоров психически. Я никогда не употреблял наркотики, да и впредь не собираюсь. Это вы с нею, дружок, скоро превратитесь в парочку наркоманов.
Маргель приказал положить Полли на вторую кровать, находившуюся в комнате, где он собственноручно решил сделать ей первый в жизни укол ПБТ. Когда она категорически отказалась сдвинуться с места — скорее из недоумения, вызванного его бесцеремонностью, чем из смелости, — он, вздохнув, приказал Бейкеру приняться за дело. Она лягнула великана и принялась молотить его маленькими и слабыми кулачками. Она принялась кусать его за пальцы, заставив Бейкера злобно взвизгнуть. В конце концов он грубо сдавил ей шею и, когда она обмякла, перенес ее на кровать. К тому времени, когда она пришла в себя, а случилось это через несколько секунд, Ион Маргель уже всаживал шприц в ее изящную загорелую руку.
Тимоти зажмурился, когда содержимое ампулы перетекло в кровь Полли.
Полли изогнулась дугой, когда первый контакт с ПБТ привел в исполнение не столько ее мечты, сколько страхи. Тимоти порадовался хотя бы тому, что ей не вкололи такую сильную дозу, как ему самому в первый раз, и тому, что ей, соответственно, не пришлось страдать. Вид у нее был жалкий, она ворочалась на матрасе, мучительно пытаясь сохранить собственное “я” и, вопреки собственной воле, с каждым мгновением все глубже втягиваясь в фантастическую реальность видений. Но вот взгляд ее остекленел, тело обмякло и застыло в неподвижности на матрасе, разум и душа улетели в царство галлюцинаций.
Пока Маргель готовил инъекцию Тимоти, мутант подумывал о том, не оказать ли сопротивление. Однако его ждал Другой...
— Рад, что вы образумились, — заметил Маргель.
— Ублюдок!
— Какая пошлость, — возразил Маргель. — От человека, столь эрудированного, как вы, я ожидал какого-нибудь более изощренного проклятия.
Тимоти промолчал, наблюдая за тем, как игла вонзается в его уже отчасти исколотое бедро. Он почувствовал, что наркотик “забирает” его стремительней, чем обычно. Это обеспокоило бы его, не спеши он так на встречу с Другим. А сейчас возникновение зависимости стало второстепенной проблемой по сравнению с тем, каких результатов ему, возможно, удастся достигнуть с помощью ПБТ.
— Сладких грез!
Маргель повернулся и пошел на выход. Бейкер, выходя из помещения следом за ним, бросил Тимоти на прощание грозный взгляд, означавший, что с возмездием за вчерашнее гангстер мешкать не собирается.
Дверь закрылась.
Ключ провернулся в замке.
Дверь снаружи закрыли и на цепочку.
И вот наступила тишина.
И начались галлюцинации...
На этот раз Тимоти лежал на лугу, поросшем высокими и пышными цветами. Но вот у этих цветов появились руки и ноги и они превратились в красавиц... Превратились в красавиц, одновременно оставшись цветами. Цветы были алыми и желтыми, оранжевыми и кремовыми, изумрудно-зелеными и лазурно-голубыми. Лепестки цветов, сохраняя окраску, превратились в волосы, женщины встали рядком, хрупкие, застенчиво улыбающиеся, порожденные самой природой. Но один из цветков, претерпев превращение, стал Другим. Идеальный Тимоти восстал со своего цветочного ложа и подошел к призрачному двойнику. Ближе.., еще ближе.., плоть Другого казалась теперь далеко не столь эфемерной, как прежде. Они прикоснулись друг к другу.., и слились... И Другой вошел в него. И...
...Он вновь проснулся, и голова его заработала с поразительной четкостью.
Он осознавал, что не все мысли, роящиеся у него в голове, являются его собственными. Он почувствовал, что его разум расширяется, вбирая в себя духовную ауру Полли, переживая ее галлюцинации так, словно они являются его собственными. Ей снился ужасный сон: в ее неописуемо прекрасное лицо плеснули серной кислотой.
Тимоти расширил пределы своего восприятия еще на один уровень.
Он окунулся в сумятицу мыслей человека, которого сразу же идентифицировал как Иона Маргеля. Эти мысли замелькали вокруг него подобно многоцветным неоновым рекламам, наливаясь то желтым, то огненно-красным, то лиловым сиянием, разбрасывая во все стороны серебряные искры и дрожащие, а точнее, пульсирующие комья грязи...
Еще один уровень...
Теперь Тимоти погрузился в сознание к Бейкеру. Здесь преобладала обширная безмятежная белизна. Лишь на самом краю ровного, как лист бумаги, плато вспыхивали кроваво-красными огоньками мысли чудовищной и омерзительной дикости. Но безмятежная белизна преобладала и над ними.
Он позволил сознанию возвратиться в то помещение, в котором обитал телесно, позволил ему возвратиться в свое собственное тело. И это произошло как раз вовремя для того, чтобы услышать, как кричит Полли...
Она ворочалась на постели и мучительно цеплялась за скомканные простыни, пока один из привидевшихся ей во сне фантомов гнался за ней по бесконечным коридорам. Тимоти захотелось как-нибудь помочь ей, и его буквально взбесила мысль о том, что, научись он получше распоряжаться своей постоянно возрастающей психической энергией, он сумел бы войти в ее сознание и разогнать темные видения, не дающие ей покоя.
И тут он подумал о двери и о том, что ею можно заняться немедленно. Он направил психическую энергию на замок, он велел ему отпереться...
...И Другой вышел из него, погрузив его в мир наркотических галлюцинаций и вновь придав ему вид Идеального Тимоти. Значит, и на этот раз слияние воедино оказалось несовершенным. В муках Тимоти подумал о том, сколько же времени потребуется на то, чтобы воссоединение двух половин его “я” стало необратимым. Бессознательно он запрещал себе думать о том, что этого, возможно, не произойдет никогда. А пока суд да дело, он позволил себе погрузиться в негу галлюцинаций...
Но они утратили многое из своей достоверности, многоцветья и осязаемости и сейчас едва ли намного превосходили впечатления, какие можно получить при просмотре рассчитанного на полное сенсорное восприятие кинофильма. Время от времени Тимоти на несколько секунд возвращался в подлинную реальность и слышал крики и стенания Полли, которую по-прежнему терзали ее демоны. Глядя на нее и думая о том, что эти люди пытаются сделать с ней, да, собственно говоря, уже сделали, безжалостно взломав скорлупу неведения, в которой она до сих пор обитала, — думая об этом, Тимоти задавался вопросом, окажется ли он способен убить их. Убить не так, как он убил Клауса Маргеля и двух его приспешников той ночью, со времени которой миновала уже, казалось, целая вечность.., на этот раз ему хотелось самую малость помучить свои жертвы, а уж потом расправиться с ними окончательно.., и это означало, что его ненависть стала еще сильнее...
Глава 10
Тимоти очнулся раньше, чем Полли, и с содроганием слушал ее крики ужаса и призывы о помощи. Сама же она, очнувшись, оказалась настолько измождена, что тут же провалилась в глубокий сон. Когда им принесли пищу, Тимоти пришлось будить ее. За едой Тимоти не раз испытывал искушение рассказать ей о шансах на спасение, которые они получили благодаря явному росту его психотехнических возможностей. Ее необходимо было подбодрить, поскольку она пребывала в ужасе и растерянности. Но Тимоти не имел ни малейшего представления о том, прослушивается ли их тюрьма, а ему вовсе не хотелось раньше времени оповестить Братство, что, накачивая его наркотиком, гангстеры губят не его, а самих себя.
Когда они заканчивали еду, Полли первой услышала знакомый шум шагов, приближающихся к двери.
— Маргель со своим подручным? — спросила она.
Тимоти кивнул.
— Две дозы в день.
Она широко раскрыла глаза.
— Но, получая две дозы в день, ты утрачиваешь всякую связь с реальностью. Или находишься в наркотическом опьянении, или отсыпаешься после него.
— Именно так, — сказал Тимоти.
Он не стал сообщать ей о том, что с нетерпением ждет очередного укола, чтобы получить шанс вновь повстречаться с Другим.
Она попыталась побороться с Ионом Маргелем, что обернулось лишь несколькими безжалостными пощечинами и более болезненной инъекцией, чем та, которую она получила бы в случае молчаливой покорности.
Тимоти же был само послушание, и Маргелю это явно пришлось по вкусу. Он улыбнулся своей жертве и постарался сделать укол не причиняя боли. Вновь зацокали по полу две пары каблуков, вновь захлопнулась дверь, вновь провернулся в замочной скважине ключ. Но сегодня этот ритуал приобрел для Тимоти едва ли не сакральный смысл.
Полли застонала, однако не столько от боли, сколько от удовольствия.
Тимоти закрыл единственный глаз и расслабился. Тут же возникло ощущение легкости, потом — и парения: он взмыл в воздух, не включив гравитационного поля. И вот наркотические галлюцинации выпустили его из темницы и перенесли на луг, поросший пышными цветами...
Другой уже ждал его. Он стоял всего в какой-то дюжине футов, держа руки в карманах и пристально глядя на Идеального Тимоти. Призрак внушал одновременно и страх, и надежду.
Цветы на этот раз не спешили превратиться в женщин.
Они покачивались на ветерке, расточая благоухание, сладкое, с едва уловимым привкусом тления.
Другой двинулся навстречу Идеальному Тимоти.
Идеальный Тимоти даже не попытался шагнуть навстречу, потому что проникся уверенностью, что в этом нет надобности. Встреча состоится все равно, слияние двух половин в одно целое стало неизбежным.
Еще ближе...
— Они пытаются сделать с тобой то же самое, что когда-то хотели сделать военные, — сказал Другой. В первый раз он заговорил с Идеальным Тимоти. — Тебе это ясно?
— Ясно.
— Но им это не удастся, ни за что не удастся. Теперь, когда мы вместе, — сказал Другой.
— Ясно.
Они сошлись Они слились воедино.
Цветы закачались сильнее, затрепетали и исчезли.
И вновь Тимоти очутился в темнице, на этот раз — вроде бы окончательно. И почувствовал, какую мощь обрел теперь его разум. Мощь, дающую ему возможность сделать все, что захочется...
Он расширил свое восприятие на все этажи дома, в подвальном помещении которого был заточен, он прошел по бетонным перекрытиям на стальных опорах, прошел сквозь звуконепроницаемые стены, сквозь электропроводку, сквозь паркет полов и вторгся в наполненное множеством мыслей сознание Иона Маргеля. Вторгся — зашел с краю вглубь — и воспринял как единое целое путаный клубок чувств, желаний и планов, бившихся подобно тысяче сердец сразу в одном-единственном черепе. Сегодня утром, когда Тимоти впервые вторгся в мозг “крестному отцу”, он и сам едва ли не растерялся. Но на этот раз он стремился взять этот мозг под полный контроль, и эта задача оказалась куда более сложной. Конечно, он надеялся на то, что его теперешняя сила безгранична, но стопроцентной гарантии в этом у него не было, а битва за контроль над человеческим мозгом, проходящая в самом мозгу, могла оказаться невероятно тяжелым испытанием.
Так или иначе, он отворил заветную дверцу и вошел...
Его мозг погрузился в непроходимые дебри мозга Иона Маргеля и заставил эти дебри принять очертания чего-то такого, что было бы знакомо или, по меньшей мере, представимо самому Тимоти, а именно — вечеринки в большом доме; мозг Маргеля принял форму этого дома, а его мысли стали как бы гостями на торжестве...
...В первом зале собралось двести богато одетых мужчин и женщин, пляшущих на зеркальном полу, над головами у них сверкали хрустальные люстры, свет которых отражался во множестве полированных поверхностей. На женщинах были шелк и парча всевозможных ярких тонов, платья были глубоко декольтированы, тогда как мужчины щеголяли в бархатных костюмах и почему-то в капюшонах.
Обрывки звонких речей и всплески смеха звучали со всех сторон одновременно, так что Тимоти не удалось разобрать ни единого слова. Стоял общий шум, в котором сливались все голоса присутствующих. Танцующие сновали по паркетному полу с такой стремительностью, что их лица казались не более чем белыми пятнами, а тела в яркой одежде переливались всеми цветами радуги.
Тимоти пересек танцевальный зал, то и дело натыкаясь на парочки, сконфуженно раскланиваясь, бормоча какие-то извинения. Прошел сквозь арку в гостиную, где участники торжества, сидя в креслах, вели друг с другом церемонную беседу, что представляло собой резкий контраст по сравнению с неистовством танцоров в соседнем помещении. Отсюда Тимоти перебрался в длинный обеденный зал, в котором был накрыт роскошный банкетный стол, а за этим столом сидел в полном одиночестве мужчина в сине-зеленом клоунском наряде и меланхолически пощипывал гроздь черного винограда.
Тимоти заговорил с этим человеком.
Тот ничего не ответил.
Тимоти обратился к нему вновь.
Казалось, он, по наитию, превосходно ориентируется в этом доме: он знает, куда идти, чтобы захватить над ним власть, хотя, разумеется, никогда здесь не был и никогда ничем подобным не занимался.
Он прошел на кухню, сверкающую стерильной белизной и поэтому поразительно похожую на операционную в больнице какого-нибудь мегаполиса. На столе было разложено мясо. Парное мясо, истекающее кровью. И каждый кусок, как увидел Тимоти, представлял собой определенную часть человеческого тела...
Он сразу же отвернулся. На данный момент ему не хотелось думать о природе сознания, в которое он вторгся, о чудовищных снах и фантазиях, которыми это сознание было одолеваемо.
На кухне он обнаружил черный ход; открыл дверь и осторожно спустился по лестнице в подвал. Стены здесь были из натурального камня, а на стенах, глядя на него большими светящимися глазами, не то висели, не то стояли, прижавшись, какие-то странные создания. Тимоти сразу же понял, что этим созданиям ничего не известно о жизни, протекающей на наземных этажах дома, равно как и людям с этих этажей не известно о существовании внизу этих мерзких тварей.
В последнем отсеке подвального помещения, где приход Тимоти распугал темнокрылых бестий, ему удалось обнаружить силовой генератор, обслуживающий и обеспечивающий весь дом. Тимоти, изготовив на ровном месте необходимые инструменты, снял замок с генератора, заменил его другим и изготовил к этому замку один-единственный ключ...
И тут же метафора, визуально воздвигнутая им, исчезла, и он получил полный контроль над сознанием Иона Маргеля. И из глубины глаз “крестного отца” окинул взглядом комнату, в которой тот находился. Это был кабинет, устланный толстым зеленым ковром, обшитый дубом и заставленный книжными полками, книги на которых были расположены согласно самому банальному из литературных вкусов, а именно по цвету обложек и по тому, как они вписывались в общую цветовую гамму всего кабинета. Маргель сидел в тяжелом кресле-вертушке, обитом кожзаменителем. В кабинете, кроме него, больше никого не было.
Тимоти спешно прошелся по мыслям Маргеля и обнаружил, что в доме на данный момент находятся еще трое. Бейкер, разумеется. Мужчина по имени Леопольд, приехавший из Чикаго, спит в гостевой спальне дальше по коридору. Проникнув в мысли Маргеля, Тимоти с изумлением понял, что тот на самом деле находится в подчинении у чикагского Леопольда. Однако он отбросил несвоевременные мысли об истинной структуре мафии и вернулся к куда более насущным вопросам. Третьим из посторонних был человек по фамилии Сикколи. Он, подобно Бейкеру, был боевиком и, опять-таки подобно Бейкеру, подвергся по приказу мафии лоботомии.
Тимоти заставил Маргеля вызвать к себе в кабинет Бейкера. Тот, повинуясь, нажал на кнопку вызова в столешнице письменного стола. Во всем доме сработала пульсирующая система светового оповещения. После третьей вспышки со стороны лестницы послышались шаги Бейкера. Когда великан ввалился в кабинет, Тимоти чуть было не утратил контроль над мыслями Маргеля, потому что захлестнувшие его отрицательные эмоции сразу же пригасили его психическую энергию и, соответственно, мощь. С трудом сдержав гнев и ненависть, он заставил Маргеля сказать:
— Приведи сюда Леопольда и Сикколи. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения.
Когда Бейкер вышел из кабинета, так и не уразумев, что его хозяин почему-то вздумал сделать распоряжения собственному хозяину, Тимоти проник в кладовую памяти Маргеля и обнаружил, что тот держит в левом верхнем ящике письменного стола духовое ружье, стреляющее дротиками несмертельного воздействия. Он достал ружье из ящика и положил его Маргелю на колени, однако так, чтобы этого не было видно со стороны. Пришлось прождать почти полные пять минут, прежде чем трое мужчин вошли в кабинет. Тимоти устами Маргеля предложил им сесть на диван, лицом к письменному столу, но в другом конце комнаты.
— Черт побери, я только что заснул, — рявкнул Леопольд.
Это был смуглый мужчина, уже не в расцвете сил, а в начале духовного да и телесного упадка. Внешне это выражалось в неестественной худобе: в этом человеке, явно рожденном, чтобы быть толстяком, она была куда более удручающей, чем чрезмерная тучность.
Маргель-Тимоти поднял духовое ружье и произвел залп наркодротиками по троице мужчин, сидящих на диване. Бейкер и Сикколи успели, впрочем, вскочить с места и броситься на обидчика, но свалились на полдороге. Леопольд успел только оторвать задницу от сиденья и, сраженный полудюжиной дротиков, рухнул, как складное кресло, в котором что-то сломалось. Маргель-Тимоти приставил духовое ружье к собственному животу и выпалил. Через несколько секунд Ион Маргель заснул.
Тимоти покинул притихший дом сознания Иона Маргеля и вернулся в собственное тело, по-прежнему пребывающее в темнице. Прежде чем предпринять еще что-нибудь, ему следовало позаботиться о Полли и проследить за тем, чтобы она безмятежно спала. Подплыв к ней по воздуху, он завис над девушкой. Невидимыми пальцами телепатии он дотянулся до нее и осторожно изгнал наркотик из ее системы кровообращения, восстановил чистоту и здоровье клеток и привел ее в конце концов даже в лучшее состояние, чем то, в котором она была до начала всей этой истории.
Проснувшись, она сразу же обрушила на него целый град вопросов. Он отвечал лишь на те из них, на которые ему хотелось ответить, и только на протяжении того времени, которое потребовалось, чтобы препроводить ее к аэромобилю, припаркованному у дома. Теперь, когда его телепатические способности многократно увеличились, он обнаружил, что она больше не кажется ему самой привлекательной, хрупкой и прекрасной. Он понял, что, пройдя новую стадию собственной эволюции, совершенно разучился симпатизировать другим людям. Из сильных чувств его не покинула только ненависть: с Братством предстояло расправиться, и он уж постарается, чтобы именно так оно и вышло. Кроме того, сосредоточившись на проблеме обнаружения и разгрома штаб-квартиры мафии, он освободился от каких бы то ни было мыслей о будущем — о будущем, которому предстояло быть бесконечно одиноким и в котором его ждала задача настолько титаническая, что это поневоле несколько страшило его...
— Боюсь, вы навлекаете на себя серьезные неприятности, — сказала Полли, когда он закрыл за ней дверцу машины. — Это могущественные люди.
— А я Бог, — возразил он.
Почувствовав, что ему не хочется продолжать этот разговор и что у нее все равно нет никаких аргументов, способных переубедить его, она завела машину.
— Будьте осторожны, — сказала она.
— В этом нет надобности, — возразил он. Когда машина скрылась из виду, он вернулся к дому пешком, на своих ногах, но пользоваться и впредь системой передвижения ему было уже не нужно. Распространив психическую энергию на дверь, он велел ей открыться. И она открылась. В доме он подозвал к себе свои механические руки и велел им биться об стену, пока они не расплющились и не стали совершенно бесполезными. Руки ему теперь тоже были уже не нужны.
Он поплыл по лестнице на второй этаж, где в глубоком наркотическом сне дожидалась его возвращения четверка гангстеров.
Когда они заканчивали еду, Полли первой услышала знакомый шум шагов, приближающихся к двери.
— Маргель со своим подручным? — спросила она.
Тимоти кивнул.
— Две дозы в день.
Она широко раскрыла глаза.
— Но, получая две дозы в день, ты утрачиваешь всякую связь с реальностью. Или находишься в наркотическом опьянении, или отсыпаешься после него.
— Именно так, — сказал Тимоти.
Он не стал сообщать ей о том, что с нетерпением ждет очередного укола, чтобы получить шанс вновь повстречаться с Другим.
Она попыталась побороться с Ионом Маргелем, что обернулось лишь несколькими безжалостными пощечинами и более болезненной инъекцией, чем та, которую она получила бы в случае молчаливой покорности.
Тимоти же был само послушание, и Маргелю это явно пришлось по вкусу. Он улыбнулся своей жертве и постарался сделать укол не причиняя боли. Вновь зацокали по полу две пары каблуков, вновь захлопнулась дверь, вновь провернулся в замочной скважине ключ. Но сегодня этот ритуал приобрел для Тимоти едва ли не сакральный смысл.
Полли застонала, однако не столько от боли, сколько от удовольствия.
Тимоти закрыл единственный глаз и расслабился. Тут же возникло ощущение легкости, потом — и парения: он взмыл в воздух, не включив гравитационного поля. И вот наркотические галлюцинации выпустили его из темницы и перенесли на луг, поросший пышными цветами...
Другой уже ждал его. Он стоял всего в какой-то дюжине футов, держа руки в карманах и пристально глядя на Идеального Тимоти. Призрак внушал одновременно и страх, и надежду.
Цветы на этот раз не спешили превратиться в женщин.
Они покачивались на ветерке, расточая благоухание, сладкое, с едва уловимым привкусом тления.
Другой двинулся навстречу Идеальному Тимоти.
Идеальный Тимоти даже не попытался шагнуть навстречу, потому что проникся уверенностью, что в этом нет надобности. Встреча состоится все равно, слияние двух половин в одно целое стало неизбежным.
Еще ближе...
— Они пытаются сделать с тобой то же самое, что когда-то хотели сделать военные, — сказал Другой. В первый раз он заговорил с Идеальным Тимоти. — Тебе это ясно?
— Ясно.
— Но им это не удастся, ни за что не удастся. Теперь, когда мы вместе, — сказал Другой.
— Ясно.
Они сошлись Они слились воедино.
Цветы закачались сильнее, затрепетали и исчезли.
И вновь Тимоти очутился в темнице, на этот раз — вроде бы окончательно. И почувствовал, какую мощь обрел теперь его разум. Мощь, дающую ему возможность сделать все, что захочется...
Он расширил свое восприятие на все этажи дома, в подвальном помещении которого был заточен, он прошел по бетонным перекрытиям на стальных опорах, прошел сквозь звуконепроницаемые стены, сквозь электропроводку, сквозь паркет полов и вторгся в наполненное множеством мыслей сознание Иона Маргеля. Вторгся — зашел с краю вглубь — и воспринял как единое целое путаный клубок чувств, желаний и планов, бившихся подобно тысяче сердец сразу в одном-единственном черепе. Сегодня утром, когда Тимоти впервые вторгся в мозг “крестному отцу”, он и сам едва ли не растерялся. Но на этот раз он стремился взять этот мозг под полный контроль, и эта задача оказалась куда более сложной. Конечно, он надеялся на то, что его теперешняя сила безгранична, но стопроцентной гарантии в этом у него не было, а битва за контроль над человеческим мозгом, проходящая в самом мозгу, могла оказаться невероятно тяжелым испытанием.
Так или иначе, он отворил заветную дверцу и вошел...
Его мозг погрузился в непроходимые дебри мозга Иона Маргеля и заставил эти дебри принять очертания чего-то такого, что было бы знакомо или, по меньшей мере, представимо самому Тимоти, а именно — вечеринки в большом доме; мозг Маргеля принял форму этого дома, а его мысли стали как бы гостями на торжестве...
...В первом зале собралось двести богато одетых мужчин и женщин, пляшущих на зеркальном полу, над головами у них сверкали хрустальные люстры, свет которых отражался во множестве полированных поверхностей. На женщинах были шелк и парча всевозможных ярких тонов, платья были глубоко декольтированы, тогда как мужчины щеголяли в бархатных костюмах и почему-то в капюшонах.
Обрывки звонких речей и всплески смеха звучали со всех сторон одновременно, так что Тимоти не удалось разобрать ни единого слова. Стоял общий шум, в котором сливались все голоса присутствующих. Танцующие сновали по паркетному полу с такой стремительностью, что их лица казались не более чем белыми пятнами, а тела в яркой одежде переливались всеми цветами радуги.
Тимоти пересек танцевальный зал, то и дело натыкаясь на парочки, сконфуженно раскланиваясь, бормоча какие-то извинения. Прошел сквозь арку в гостиную, где участники торжества, сидя в креслах, вели друг с другом церемонную беседу, что представляло собой резкий контраст по сравнению с неистовством танцоров в соседнем помещении. Отсюда Тимоти перебрался в длинный обеденный зал, в котором был накрыт роскошный банкетный стол, а за этим столом сидел в полном одиночестве мужчина в сине-зеленом клоунском наряде и меланхолически пощипывал гроздь черного винограда.
Тимоти заговорил с этим человеком.
Тот ничего не ответил.
Тимоти обратился к нему вновь.
Казалось, он, по наитию, превосходно ориентируется в этом доме: он знает, куда идти, чтобы захватить над ним власть, хотя, разумеется, никогда здесь не был и никогда ничем подобным не занимался.
Он прошел на кухню, сверкающую стерильной белизной и поэтому поразительно похожую на операционную в больнице какого-нибудь мегаполиса. На столе было разложено мясо. Парное мясо, истекающее кровью. И каждый кусок, как увидел Тимоти, представлял собой определенную часть человеческого тела...
Он сразу же отвернулся. На данный момент ему не хотелось думать о природе сознания, в которое он вторгся, о чудовищных снах и фантазиях, которыми это сознание было одолеваемо.
На кухне он обнаружил черный ход; открыл дверь и осторожно спустился по лестнице в подвал. Стены здесь были из натурального камня, а на стенах, глядя на него большими светящимися глазами, не то висели, не то стояли, прижавшись, какие-то странные создания. Тимоти сразу же понял, что этим созданиям ничего не известно о жизни, протекающей на наземных этажах дома, равно как и людям с этих этажей не известно о существовании внизу этих мерзких тварей.
В последнем отсеке подвального помещения, где приход Тимоти распугал темнокрылых бестий, ему удалось обнаружить силовой генератор, обслуживающий и обеспечивающий весь дом. Тимоти, изготовив на ровном месте необходимые инструменты, снял замок с генератора, заменил его другим и изготовил к этому замку один-единственный ключ...
И тут же метафора, визуально воздвигнутая им, исчезла, и он получил полный контроль над сознанием Иона Маргеля. И из глубины глаз “крестного отца” окинул взглядом комнату, в которой тот находился. Это был кабинет, устланный толстым зеленым ковром, обшитый дубом и заставленный книжными полками, книги на которых были расположены согласно самому банальному из литературных вкусов, а именно по цвету обложек и по тому, как они вписывались в общую цветовую гамму всего кабинета. Маргель сидел в тяжелом кресле-вертушке, обитом кожзаменителем. В кабинете, кроме него, больше никого не было.
Тимоти спешно прошелся по мыслям Маргеля и обнаружил, что в доме на данный момент находятся еще трое. Бейкер, разумеется. Мужчина по имени Леопольд, приехавший из Чикаго, спит в гостевой спальне дальше по коридору. Проникнув в мысли Маргеля, Тимоти с изумлением понял, что тот на самом деле находится в подчинении у чикагского Леопольда. Однако он отбросил несвоевременные мысли об истинной структуре мафии и вернулся к куда более насущным вопросам. Третьим из посторонних был человек по фамилии Сикколи. Он, подобно Бейкеру, был боевиком и, опять-таки подобно Бейкеру, подвергся по приказу мафии лоботомии.
Тимоти заставил Маргеля вызвать к себе в кабинет Бейкера. Тот, повинуясь, нажал на кнопку вызова в столешнице письменного стола. Во всем доме сработала пульсирующая система светового оповещения. После третьей вспышки со стороны лестницы послышались шаги Бейкера. Когда великан ввалился в кабинет, Тимоти чуть было не утратил контроль над мыслями Маргеля, потому что захлестнувшие его отрицательные эмоции сразу же пригасили его психическую энергию и, соответственно, мощь. С трудом сдержав гнев и ненависть, он заставил Маргеля сказать:
— Приведи сюда Леопольда и Сикколи. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения.
Когда Бейкер вышел из кабинета, так и не уразумев, что его хозяин почему-то вздумал сделать распоряжения собственному хозяину, Тимоти проник в кладовую памяти Маргеля и обнаружил, что тот держит в левом верхнем ящике письменного стола духовое ружье, стреляющее дротиками несмертельного воздействия. Он достал ружье из ящика и положил его Маргелю на колени, однако так, чтобы этого не было видно со стороны. Пришлось прождать почти полные пять минут, прежде чем трое мужчин вошли в кабинет. Тимоти устами Маргеля предложил им сесть на диван, лицом к письменному столу, но в другом конце комнаты.
— Черт побери, я только что заснул, — рявкнул Леопольд.
Это был смуглый мужчина, уже не в расцвете сил, а в начале духовного да и телесного упадка. Внешне это выражалось в неестественной худобе: в этом человеке, явно рожденном, чтобы быть толстяком, она была куда более удручающей, чем чрезмерная тучность.
Маргель-Тимоти поднял духовое ружье и произвел залп наркодротиками по троице мужчин, сидящих на диване. Бейкер и Сикколи успели, впрочем, вскочить с места и броситься на обидчика, но свалились на полдороге. Леопольд успел только оторвать задницу от сиденья и, сраженный полудюжиной дротиков, рухнул, как складное кресло, в котором что-то сломалось. Маргель-Тимоти приставил духовое ружье к собственному животу и выпалил. Через несколько секунд Ион Маргель заснул.
Тимоти покинул притихший дом сознания Иона Маргеля и вернулся в собственное тело, по-прежнему пребывающее в темнице. Прежде чем предпринять еще что-нибудь, ему следовало позаботиться о Полли и проследить за тем, чтобы она безмятежно спала. Подплыв к ней по воздуху, он завис над девушкой. Невидимыми пальцами телепатии он дотянулся до нее и осторожно изгнал наркотик из ее системы кровообращения, восстановил чистоту и здоровье клеток и привел ее в конце концов даже в лучшее состояние, чем то, в котором она была до начала всей этой истории.
Проснувшись, она сразу же обрушила на него целый град вопросов. Он отвечал лишь на те из них, на которые ему хотелось ответить, и только на протяжении того времени, которое потребовалось, чтобы препроводить ее к аэромобилю, припаркованному у дома. Теперь, когда его телепатические способности многократно увеличились, он обнаружил, что она больше не кажется ему самой привлекательной, хрупкой и прекрасной. Он понял, что, пройдя новую стадию собственной эволюции, совершенно разучился симпатизировать другим людям. Из сильных чувств его не покинула только ненависть: с Братством предстояло расправиться, и он уж постарается, чтобы именно так оно и вышло. Кроме того, сосредоточившись на проблеме обнаружения и разгрома штаб-квартиры мафии, он освободился от каких бы то ни было мыслей о будущем — о будущем, которому предстояло быть бесконечно одиноким и в котором его ждала задача настолько титаническая, что это поневоле несколько страшило его...
— Боюсь, вы навлекаете на себя серьезные неприятности, — сказала Полли, когда он закрыл за ней дверцу машины. — Это могущественные люди.
— А я Бог, — возразил он.
Почувствовав, что ему не хочется продолжать этот разговор и что у нее все равно нет никаких аргументов, способных переубедить его, она завела машину.
— Будьте осторожны, — сказала она.
— В этом нет надобности, — возразил он. Когда машина скрылась из виду, он вернулся к дому пешком, на своих ногах, но пользоваться и впредь системой передвижения ему было уже не нужно. Распространив психическую энергию на дверь, он велел ей открыться. И она открылась. В доме он подозвал к себе свои механические руки и велел им биться об стену, пока они не расплющились и не стали совершенно бесполезными. Руки ему теперь тоже были уже не нужны.
Он поплыл по лестнице на второй этаж, где в глубоком наркотическом сне дожидалась его возвращения четверка гангстеров.
Глава 11
Четверо гангстеров оставались точно там же и точно в таком же состоянии, в котором Тимоти их покинул, — они лежали на полу в нелепых позах, как дети, свалившиеся с ног от усталости после долгих забав и моментально уснувшие. Маргель сполз со своего тюльпанообразного кресла под письменный стол. Во сне все они дышали глубоко и ровно — и это означало, что им придется проспать еще как минимум пару часиков, прежде чем они полностью оправятся от наркотической дозы и смогут передвигаться, не стукаясь о стены.
Все это как нельзя лучше соответствовало планам Тимоти.
Он приблизился к Иону Маргелю и настойчивыми пальцами мысли проник ему в сознание, однако не стал овладевать его телом, как это сделал в прошлый раз. Для чтения мыслей Маргеля он прибег к уже испытанному методу визуальной метафоры дома. В бальном зале сейчас уже не танцевали, разодетые плясуны и плясуньи куда-то подевались. Там было пусто и неуютно, как это обычно случается в замусоренном помещении на утро после бурной вечеринки. Что, разумеется, объяснялось воздействием наркодротиков на мозг “крестного отца”. Злобные твари по-прежнему сидели в подвале. И хотя здесь, в подсознании, не было многого из того, что содержалось в выключенном сейчас сознании, Тимоти ожидало немало открытий и в подвале.
Уже раньше его изрядно удивило то обстоятельство, что Ион Маргель, как до того и его брат Клаус, были всего лишь марионетками, подставными фигурами, призванными играть роль “крестных отцов”, не обладая при этом реальной властью. Братья висели на ниточках, которые держал в руках Внутренний совет, принимавший все мало-мальски ответственные решения. Во Внутренний совет входили Леопольд и еще шестеро, имен которых Ион Маргель даже не знал. Но удивление Тимоти сменилось истинным изумлением, когда, погрузившись в подсознание Маргеля, он сделал еще более поразительное открытие: мало того, что мнимый “крестный отец” не знал имен тех, кто входит во Внутренний совет, — он не имел ни малейшего представления о том, откуда берется ПБТ!
Все это как нельзя лучше соответствовало планам Тимоти.
Он приблизился к Иону Маргелю и настойчивыми пальцами мысли проник ему в сознание, однако не стал овладевать его телом, как это сделал в прошлый раз. Для чтения мыслей Маргеля он прибег к уже испытанному методу визуальной метафоры дома. В бальном зале сейчас уже не танцевали, разодетые плясуны и плясуньи куда-то подевались. Там было пусто и неуютно, как это обычно случается в замусоренном помещении на утро после бурной вечеринки. Что, разумеется, объяснялось воздействием наркодротиков на мозг “крестного отца”. Злобные твари по-прежнему сидели в подвале. И хотя здесь, в подсознании, не было многого из того, что содержалось в выключенном сейчас сознании, Тимоти ожидало немало открытий и в подвале.
Уже раньше его изрядно удивило то обстоятельство, что Ион Маргель, как до того и его брат Клаус, были всего лишь марионетками, подставными фигурами, призванными играть роль “крестных отцов”, не обладая при этом реальной властью. Братья висели на ниточках, которые держал в руках Внутренний совет, принимавший все мало-мальски ответственные решения. Во Внутренний совет входили Леопольд и еще шестеро, имен которых Ион Маргель даже не знал. Но удивление Тимоти сменилось истинным изумлением, когда, погрузившись в подсознание Маргеля, он сделал еще более поразительное открытие: мало того, что мнимый “крестный отец” не знал имен тех, кто входит во Внутренний совет, — он не имел ни малейшего представления о том, откуда берется ПБТ!