— Я никогда не слышала о нем, — сказала Джоанна.
Когда такси пробиралось по запруженной машинами улице Хорикава, Алекс сказал:
— Немного терпения. Эта история становится значительно более интересной и имеющей отношение к делу. Когда Шелгрин демобилизовался, он женился и стал отцом. Пока он был в плену, его мать умерла, и молодой Том получил небольшое наследство: что-то около 30 000 долларов, что по тем временам было более, чем скромно. Он сложил эти деньги вместе со своими сбережениями и тем, что удалось занять — его репутация героя войны помогала ему договариваться и с банкирами — и приобрел лицензию на торговлю "фольксвагенами", построил автосалон и огромный гараж. Через пару лет дело Тома расширилось, он стал продавать "рено", "триумфы" и "ягуары", затем также успешно стал заниматься и другими видами бизнеса, и к концу 50-х Шелгрин был богатейшим человеком. Он занимался благотворительностью и в своих кругах прослыл филантропом, и, наконец, в 1958-м году выдвинул свою кандидатуру в качестве конгрессмена. Как я уже сказал, в тот первый раз он проиграл, но в 60-м вернулся и победил. В 62-м он был перевыбран и в 64-м избран в Сенат, и с тех пор он на этом посту и поныне.
Джоанна прервала его:
— Повторите имя, которым вы назвали меня?
— Лиза Шелгрин.
— Да. И какое отношение она имеет ко всему этому?
— Она была единственным ребенком Томаса Шелгрина.
Джоанна широко открыла глаза и уставилась на него, будто ожидая, что он рассмеется, но он даже не улыбнулся, и она с чувством неловкости поерзала на сиденье. И снова Алекс не почувствовал лжи в ее ответе. Она была удивлена.
— Вы хотите сказать, что я дочь этого человека?
— Да. По крайней мере, я верю, что девять из десяти это так.
— Невозможно.
— Но откуда вы знаете...
— Я знаю, чья я дочь.
— Или вам кажется, что вы знаете.
— Моими родителями были Роберт и Элизабет Ранд.
— И они умерли в результате несчастного случая возле Брайтона.
— Да. Много лет тому назад.
— И у вас нет живых родственников.
— Вы что думаете, я говорю не правду?
Водитель уловил в ее голосе нотки враждебности. Он бросил на них взгляд в зеркальце заднего обзора, а затем стал смотреть прямо вперед, из вежливости напевая вместе с радио чуть громче, чтобы не подслушать, даже если он и не знал языка.
— Джоанна, вы воспринимаете все в штыки.
— С чего вы взяли?
— У вас нет причины сердиться на меня.
— А я и не сержусь, — резко произнесла Джоанна.
— По вашему тону этого не скажешь.
Она не ответила.
— И вы боитесь того, к чему я все это веду, — добавил Алекс.
— Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю не правду?
— Нет, я не могу обвинить вас в этом. Я только...
— Тогда в чем вы обвиняете меня?
— Ни в чем, Джоанна, если вы...
— А я чувствую себя так, как будто вы обвиняете меня.
— Извините, я не хотел произвести на вас такое впечатление. Но вы реагируете так, как будто я сказал, что вы виноваты в каком-либо преступлении. Я совершенно в это не верю. На самом деле, я думаю, что другие люди повинны в преступных действиях по отношению к вам. По-моему, вы — жертва.
— Жертва чего?
— Я не знаю.
— Кого?
— Я не знаю.
— Господи, да что же это! — закричала Джоанна, выйдя из себя, и, кажется, при этом она поняла всю неловкость своего поведения. Через боковое окно автомобиля она стала смотреть на проходящие по улице Шийо машины и мотоциклы, а когда снова повернулась к Алексу, уже держала себя в руках:
— Это невозможно. Но как бы то ни было, вы меня заинтриговали. Я должна знать, как вы пришли к столь странному выводу.
Алекс продолжал как ни в чем не бывало:
— Однажды ночью в июле 1972 года, летом, когда Лиза Шелгрин окончила первый курс Джорджтаунского университета, она исчезла с виллы ее отца на Ямайке, где находилась на каникулах. Кто-то проник в ее спальню через незапертое окно. И хотя повсюду были видны следы борьбы и пятна крови на постельном белье и на подоконнике, никто в доме не слышал ее криков. Стало ясно, что ее похитили, но никакого требования выкупа не было. Полиция считала, что она была похищена и убита. Сексуальный маньяк, решили они. С другой стороны, они не смогли найти ее тело, поэтому и не могли утверждать, что она мертва. По крайней мере, не сразу до того, как они провели тщательнейшее расследование. Имея дело с сенатором США, власти Ямайки делали все возможное, чтобы найти девушку. Через три недели Шелгрин потерял всякое доверие к полиции острова. Будучи сам из окрестностей Чикаго и по рекомендации одного из его друзей, кто пользовался услугами моей компании, Шелгрин попросил меня вылететь на Ямайку на поиски Лизы. Мои люди работали по этому делу в течение десяти месяцев, пока Шелгрин не сдался. Мои самые лучшие восемь или девять человек отдавали все время и силы, как и местные полицейские, чтобы выяснить на месте все, что можно. Для сенатора это было недешево, но он не скупился. В этом ему надо отдать должное. Он очень волновался о своей дочери. Но дело не продвигалось ни на йоту, задействуй мы хоть десять тысяч человек. Я имею в виду, что это дело было из нераскрываемых — идеальное преступление. Это было одно из двух крупных расследований, в которых мы потерпели полный провал, с тех пор как я взял дело в свои руки.
Такси повернуло за угол, "Лунный свет" находился за квартал впереди.
— Но почему вы думаете, что я — Лиза Шелгрин?
— У меня, по крайней мере, две дюжины причин на это. Например, вам столько же лет, что и ей, если бы она все еще была жива. Самое главное, вы — вылитая она, только десять лет спустя.
Насупившись, Джоанна произнесла:
— У вас есть ее фотография?
— Не со мной. Но я скоро получу ее.
Такси остановилось около тротуара перед "Прогулкой в лунном свете". Водитель выключил счетчик, открыл дверь и начал выходить.
— Когда у вас будет фотография, — сказала Джоанна, — мне бы очень хотелось увидеть ее. — Она протянула руку в почти царственном жесте, подразумевая, что Алекс возьмет ее. Когда он коснулся ее руки, Джоанна сказала:
— Благодарю за чудесный обед. Надеюсь, он вам понравился так же, как и мне, и извините за испорченную прогулку по городу.
Алекс понял, что она прощается с ним, и произнес:
— Может быть, выпьем и ...
— Не сейчас, Алекс, — внезапно она отдалилась, как будто хотела и могла дать ему не более, чем маленькую частичку своего внимания. — Я чувствую себя нехорошо.
Водитель открыл ее дверцу, и она начала выбираться из машины.
Алекс держал ее руку в своей до тех пор, пока она, остановившись, не оглянулась на него.
— Джоанна, нам надо много о чем поговорить.
— Нельзя ли сделать это в другой раз?
— А разве вам не интересно?
— Мне не настолько интересно, насколько я больна: подташнивает, голова болит... Должно быть, я что-то съела не то, а может, переволновалась.
— Хотите, пошлю за доктором?
— Нет, нет. Мне надо всего лишь прилечь.
— Когда мы сможем поговорить? — Он почувствовал, что их разделяет целый океан, чего не было всего минуту назад, и с каждой секундой этот океан становился все шире и глубже. — Сегодня? Между вашими выходами?
— Да, — сказала она рассеянно, — тогда и поговорим.
— Обещаете?
— Обещаю, — ответила она. — Ну, правда, Алекс, бедный шофер умрет от воспаления легких, если еще хоть чуть-чуть подержит дверцу. Сейчас, пожалуй, все пятнадцать градусов мороза.
Неохотно Алекс отпустил ее руку.
Когда Джоанна выходила из такси, порыв ледяного ветра ворвался внутрь и ударил Алекса в лицо.
Глава 12
Глава 13
Когда такси пробиралось по запруженной машинами улице Хорикава, Алекс сказал:
— Немного терпения. Эта история становится значительно более интересной и имеющей отношение к делу. Когда Шелгрин демобилизовался, он женился и стал отцом. Пока он был в плену, его мать умерла, и молодой Том получил небольшое наследство: что-то около 30 000 долларов, что по тем временам было более, чем скромно. Он сложил эти деньги вместе со своими сбережениями и тем, что удалось занять — его репутация героя войны помогала ему договариваться и с банкирами — и приобрел лицензию на торговлю "фольксвагенами", построил автосалон и огромный гараж. Через пару лет дело Тома расширилось, он стал продавать "рено", "триумфы" и "ягуары", затем также успешно стал заниматься и другими видами бизнеса, и к концу 50-х Шелгрин был богатейшим человеком. Он занимался благотворительностью и в своих кругах прослыл филантропом, и, наконец, в 1958-м году выдвинул свою кандидатуру в качестве конгрессмена. Как я уже сказал, в тот первый раз он проиграл, но в 60-м вернулся и победил. В 62-м он был перевыбран и в 64-м избран в Сенат, и с тех пор он на этом посту и поныне.
Джоанна прервала его:
— Повторите имя, которым вы назвали меня?
— Лиза Шелгрин.
— Да. И какое отношение она имеет ко всему этому?
— Она была единственным ребенком Томаса Шелгрина.
Джоанна широко открыла глаза и уставилась на него, будто ожидая, что он рассмеется, но он даже не улыбнулся, и она с чувством неловкости поерзала на сиденье. И снова Алекс не почувствовал лжи в ее ответе. Она была удивлена.
— Вы хотите сказать, что я дочь этого человека?
— Да. По крайней мере, я верю, что девять из десяти это так.
— Невозможно.
— Но откуда вы знаете...
— Я знаю, чья я дочь.
— Или вам кажется, что вы знаете.
— Моими родителями были Роберт и Элизабет Ранд.
— И они умерли в результате несчастного случая возле Брайтона.
— Да. Много лет тому назад.
— И у вас нет живых родственников.
— Вы что думаете, я говорю не правду?
Водитель уловил в ее голосе нотки враждебности. Он бросил на них взгляд в зеркальце заднего обзора, а затем стал смотреть прямо вперед, из вежливости напевая вместе с радио чуть громче, чтобы не подслушать, даже если он и не знал языка.
— Джоанна, вы воспринимаете все в штыки.
— С чего вы взяли?
— У вас нет причины сердиться на меня.
— А я и не сержусь, — резко произнесла Джоанна.
— По вашему тону этого не скажешь.
Она не ответила.
— И вы боитесь того, к чему я все это веду, — добавил Алекс.
— Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю не правду?
— Нет, я не могу обвинить вас в этом. Я только...
— Тогда в чем вы обвиняете меня?
— Ни в чем, Джоанна, если вы...
— А я чувствую себя так, как будто вы обвиняете меня.
— Извините, я не хотел произвести на вас такое впечатление. Но вы реагируете так, как будто я сказал, что вы виноваты в каком-либо преступлении. Я совершенно в это не верю. На самом деле, я думаю, что другие люди повинны в преступных действиях по отношению к вам. По-моему, вы — жертва.
— Жертва чего?
— Я не знаю.
— Кого?
— Я не знаю.
— Господи, да что же это! — закричала Джоанна, выйдя из себя, и, кажется, при этом она поняла всю неловкость своего поведения. Через боковое окно автомобиля она стала смотреть на проходящие по улице Шийо машины и мотоциклы, а когда снова повернулась к Алексу, уже держала себя в руках:
— Это невозможно. Но как бы то ни было, вы меня заинтриговали. Я должна знать, как вы пришли к столь странному выводу.
Алекс продолжал как ни в чем не бывало:
— Однажды ночью в июле 1972 года, летом, когда Лиза Шелгрин окончила первый курс Джорджтаунского университета, она исчезла с виллы ее отца на Ямайке, где находилась на каникулах. Кто-то проник в ее спальню через незапертое окно. И хотя повсюду были видны следы борьбы и пятна крови на постельном белье и на подоконнике, никто в доме не слышал ее криков. Стало ясно, что ее похитили, но никакого требования выкупа не было. Полиция считала, что она была похищена и убита. Сексуальный маньяк, решили они. С другой стороны, они не смогли найти ее тело, поэтому и не могли утверждать, что она мертва. По крайней мере, не сразу до того, как они провели тщательнейшее расследование. Имея дело с сенатором США, власти Ямайки делали все возможное, чтобы найти девушку. Через три недели Шелгрин потерял всякое доверие к полиции острова. Будучи сам из окрестностей Чикаго и по рекомендации одного из его друзей, кто пользовался услугами моей компании, Шелгрин попросил меня вылететь на Ямайку на поиски Лизы. Мои люди работали по этому делу в течение десяти месяцев, пока Шелгрин не сдался. Мои самые лучшие восемь или девять человек отдавали все время и силы, как и местные полицейские, чтобы выяснить на месте все, что можно. Для сенатора это было недешево, но он не скупился. В этом ему надо отдать должное. Он очень волновался о своей дочери. Но дело не продвигалось ни на йоту, задействуй мы хоть десять тысяч человек. Я имею в виду, что это дело было из нераскрываемых — идеальное преступление. Это было одно из двух крупных расследований, в которых мы потерпели полный провал, с тех пор как я взял дело в свои руки.
Такси повернуло за угол, "Лунный свет" находился за квартал впереди.
— Но почему вы думаете, что я — Лиза Шелгрин?
— У меня, по крайней мере, две дюжины причин на это. Например, вам столько же лет, что и ей, если бы она все еще была жива. Самое главное, вы — вылитая она, только десять лет спустя.
Насупившись, Джоанна произнесла:
— У вас есть ее фотография?
— Не со мной. Но я скоро получу ее.
Такси остановилось около тротуара перед "Прогулкой в лунном свете". Водитель выключил счетчик, открыл дверь и начал выходить.
— Когда у вас будет фотография, — сказала Джоанна, — мне бы очень хотелось увидеть ее. — Она протянула руку в почти царственном жесте, подразумевая, что Алекс возьмет ее. Когда он коснулся ее руки, Джоанна сказала:
— Благодарю за чудесный обед. Надеюсь, он вам понравился так же, как и мне, и извините за испорченную прогулку по городу.
Алекс понял, что она прощается с ним, и произнес:
— Может быть, выпьем и ...
— Не сейчас, Алекс, — внезапно она отдалилась, как будто хотела и могла дать ему не более, чем маленькую частичку своего внимания. — Я чувствую себя нехорошо.
Водитель открыл ее дверцу, и она начала выбираться из машины.
Алекс держал ее руку в своей до тех пор, пока она, остановившись, не оглянулась на него.
— Джоанна, нам надо много о чем поговорить.
— Нельзя ли сделать это в другой раз?
— А разве вам не интересно?
— Мне не настолько интересно, насколько я больна: подташнивает, голова болит... Должно быть, я что-то съела не то, а может, переволновалась.
— Хотите, пошлю за доктором?
— Нет, нет. Мне надо всего лишь прилечь.
— Когда мы сможем поговорить? — Он почувствовал, что их разделяет целый океан, чего не было всего минуту назад, и с каждой секундой этот океан становился все шире и глубже. — Сегодня? Между вашими выходами?
— Да, — сказала она рассеянно, — тогда и поговорим.
— Обещаете?
— Обещаю, — ответила она. — Ну, правда, Алекс, бедный шофер умрет от воспаления легких, если еще хоть чуть-чуть подержит дверцу. Сейчас, пожалуй, все пятнадцать градусов мороза.
Неохотно Алекс отпустил ее руку.
Когда Джоанна выходила из такси, порыв ледяного ветра ворвался внутрь и ударил Алекса в лицо.
Глава 12
Джоанна почувствовала опасность. Она вдруг поняла, что каждый ее шаг наблюдается и фиксируется.
Она заперла дверь в квартиру, прошла в спальню и также закрыла и эту дверь.
С минуту она стояла посреди комнаты, прислушиваясь, затем налила двойной коньяк из хрустального графина, быстро выпила, налила еще и поставила свой бокал на тумбочку.
В комнате было слишком жарко.
Душно. Как в тропиках.
У нее выступил пот.
Каждый глоток воздуха обжигал ей легкие.
Джоанна чуть приоткрыла окно, разделась, бросив одежду на пол, и обнаженная растянулась на шелковом покрывале. Она все еще чувствовала духоту. Ее пульс бился учащенно, кружилась голова. Появились легкие галлюцинации, ничего нового для нее: образы, которые стали частью других дней и ночей, когда у нее было подобное настроение, как сегодня. Казалось, потолок опускался между стенами, как в камере пыток в одном из старых фильмов о Тарзане. А матрац, который ей нравился за его жесткость, теперь размягчился от ее прикосновения, не в реальности, но в ее уме: он стал студенистый и обтекал ее, как живое амебовидное существо. Нет. Бред. Нечего бояться. Джоанна сжала зубы и попыталась внушить себе, что все эти ощущения ложны, но это было свыше ее сил.
Она закрыла глаза и немедленно открыла их, напуганная краткой обманчивой темнотой.
Ей было знакомо это особое состояние ума, эти ощущения, этот неясный страх. Такое случалось с ней каждый раз, когда она позволяла дружбе развиться в нечто большее, чем просто случайное знакомство, больше, чем обычное желание — в особенную близость любви. Она хотела Алекса Хантера, но она не любила его. Нет еще. Она знала его еще недостаточно долго, чтобы почувствовать что-то большее, чем сильную симпатию. Но признаки этого уже появлялись, это вот-вот должно было случиться. И теперь события, люди, предметы, сам воздух требовали смертного приговора, будучи в сговоре с неумолимой жизненной силой, которая избрала ее своей единственной целью и будет давить на нее до тех пор, пока она не сломается и не уничтожит свою любовь; здесь включилась чудовищная энергия, вырвавшийся страх, который по большей части времени тихо дремал внутри ее, а теперь превратился в физическую силу, изгоняющую от нее всякую надежду. Джоанна знала, как все закончится. Побуждаемая дикой эмоциональной клаустрофобией, она порвет все отношения с Алексом, потому что это единственный путь, несущий ей облегчение от этого ужасного чувства.
Она никогда не увидится с Алексом Хантером снова.
Конечно, он придет в "Лунный свет". Сегодня. Может быть, и в другие вечера. Он будет высиживать представления от начала до конца. Как бы то ни было, пока он не уедет из Киото, она не будет между выходами общаться с публикой.
Он будет звонить, а она вешать трубку.
Если он придет к ней в гости, она не пустит его.
Если он будет писать ей, она будет выбрасывать письма, не читая.
Джоанна могла быть жестокой. В этом она имела достаточно практики с другими мужчинами.
Решение изгнать Алекса Хантера из своей жизни оказало на редкость благоприятное воздействие на нее. С незаметным сначала и быстро разрастающим затем облегчением, она почувствовала, как испаряется страх. В спальне стало значительно прохладнее. Влажный воздух стал менее гнетущим и более пригодным для дыхания. Потолок поднялся до своей прежней высоты, а матрац под ней снова стал жестким.
Она заперла дверь в квартиру, прошла в спальню и также закрыла и эту дверь.
С минуту она стояла посреди комнаты, прислушиваясь, затем налила двойной коньяк из хрустального графина, быстро выпила, налила еще и поставила свой бокал на тумбочку.
В комнате было слишком жарко.
Душно. Как в тропиках.
У нее выступил пот.
Каждый глоток воздуха обжигал ей легкие.
Джоанна чуть приоткрыла окно, разделась, бросив одежду на пол, и обнаженная растянулась на шелковом покрывале. Она все еще чувствовала духоту. Ее пульс бился учащенно, кружилась голова. Появились легкие галлюцинации, ничего нового для нее: образы, которые стали частью других дней и ночей, когда у нее было подобное настроение, как сегодня. Казалось, потолок опускался между стенами, как в камере пыток в одном из старых фильмов о Тарзане. А матрац, который ей нравился за его жесткость, теперь размягчился от ее прикосновения, не в реальности, но в ее уме: он стал студенистый и обтекал ее, как живое амебовидное существо. Нет. Бред. Нечего бояться. Джоанна сжала зубы и попыталась внушить себе, что все эти ощущения ложны, но это было свыше ее сил.
Она закрыла глаза и немедленно открыла их, напуганная краткой обманчивой темнотой.
Ей было знакомо это особое состояние ума, эти ощущения, этот неясный страх. Такое случалось с ней каждый раз, когда она позволяла дружбе развиться в нечто большее, чем просто случайное знакомство, больше, чем обычное желание — в особенную близость любви. Она хотела Алекса Хантера, но она не любила его. Нет еще. Она знала его еще недостаточно долго, чтобы почувствовать что-то большее, чем сильную симпатию. Но признаки этого уже появлялись, это вот-вот должно было случиться. И теперь события, люди, предметы, сам воздух требовали смертного приговора, будучи в сговоре с неумолимой жизненной силой, которая избрала ее своей единственной целью и будет давить на нее до тех пор, пока она не сломается и не уничтожит свою любовь; здесь включилась чудовищная энергия, вырвавшийся страх, который по большей части времени тихо дремал внутри ее, а теперь превратился в физическую силу, изгоняющую от нее всякую надежду. Джоанна знала, как все закончится. Побуждаемая дикой эмоциональной клаустрофобией, она порвет все отношения с Алексом, потому что это единственный путь, несущий ей облегчение от этого ужасного чувства.
Она никогда не увидится с Алексом Хантером снова.
Конечно, он придет в "Лунный свет". Сегодня. Может быть, и в другие вечера. Он будет высиживать представления от начала до конца. Как бы то ни было, пока он не уедет из Киото, она не будет между выходами общаться с публикой.
Он будет звонить, а она вешать трубку.
Если он придет к ней в гости, она не пустит его.
Если он будет писать ей, она будет выбрасывать письма, не читая.
Джоанна могла быть жестокой. В этом она имела достаточно практики с другими мужчинами.
Решение изгнать Алекса Хантера из своей жизни оказало на редкость благоприятное воздействие на нее. С незаметным сначала и быстро разрастающим затем облегчением, она почувствовала, как испаряется страх. В спальне стало значительно прохладнее. Влажный воздух стал менее гнетущим и более пригодным для дыхания. Потолок поднялся до своей прежней высоты, а матрац под ней снова стал жестким.
Глава 13
Отель "Киото" — самый крупный в городе гостиничный комплекс — в основном был выдержан в западном стиле. Телефоны в номере Алекса даже были снабжены автоответчиком, вспыхивающий индикатор которого настойчиво напоминал о сверхактивном американском образе жизни. Вернувшись с обеда с Джоанной Ранд, Алекс увидел мигающий красный огонек на телефоне в гостиной. Он сорвал трубку, включая автоответчик, уверенный, что это Джоанна позвонила ему, пока он добирался от "Лунного света" до отеля.
Но это была не Джоанна. Внизу его ждала транстихоокеанская каблограмма. По его просьбе посыльный принес ее наверх. Алекс обменялся с ним вежливыми приветствиями и поклонами, взял телеграмму, дал чаевые и опять раскланялся. Оставшись один, он сел за письменный стол в гостиной и распечатал конверт.
КУРЬЕР ПРИБЫВАЕТ ВАШ ОТЕЛЬ ПОДДЕНЬ ПЯТНИЦУ ВАШЕМУ ВРЕМЕНИ ТЧК БЛЕЙКЕНШИП
Завтра к двенадцати часам у него будет дело Шелгрин, закрытое девять или более лет назад, а теперь определенно открывавшееся вновь. Кроме сотен донесений агентов и тщательно записанных расспросов досье содержало несколько отличных фотографий Лизы, сделанных за несколько дней до ее исчезновения. Возможно, они смогут вывести Джоанну из ее жуткой разъединенное(tm) с собой.
Алекс стал думать о ней, какой она была совсем недавно, когда выходила из такси, и почему она внезапно так охладела к нему. Она могла бы быть Лизой Шелгрин. Но если так, то она не знает этого. В этом он был уверен, как в своем собственном имени. Однако, она вела себя как женщина, у которой есть опасные тайны и прошлое, которое надо скрывать.
Он взглянул на часы — 4.30.
В 6.30 он отправится в свою ночную прогулку по шумному Гайонскому району в "Лунный свет" — поужинать и серьезно поговорить с Джоанной. Сейчас у него было немного времени неторопливо принять горячую ванну, так приятно контрастирующую с маленькими глоточками холодного пива.
Алекс пошел в узкую кладовую номера и достал из маленького дребезжащего холодильника ледяную бутылку пива "Асахи". На полпути в ванную, не доходя трех-четырех шагов, он остановился как вкопанный, почувствовав, что что-то было не так. Он огляделся вокруг, напряженный и недоумевающий. В его отсутствие горничная сложила в ровную стопку дешевые книги, журналы и газеты, которые до этого были свалены в кучу на туалетном столике, и перестелила постель. Шторы были открыты. Он оставил телевизор в футе от кровати, она же откатила его обратно в угол. Что еще? Он не заметил ничего необычного и тем более зловещего. Предчувствие, продолжавшее отдаваться в нем эхом, было скорее интуитивным. Это называют шестым чувством, нюхом на неприятности. Алекс испытывал такое ощущение и раньше и обычно не ошибался.
Он поставил "Асахи" на тумбочку и осторожно приблизился к ванной. Приложив левую руку к массивной незапертой двери, он прислушался и, ничего не услышав, рывком распахнул ее и быстро вступил внутрь. Искрящиеся лучи заходящего солнца лились в ванную комнату через покрытое морозными узорами окно под потолком. Ванная была наполнена мягким золотистым светом. Он был один.
В этот раз его шестое чувство подвело его. Ложная тревога. Алекс почувствовал себя немного глупо.
Он был взвинчен. И неудивительно. Несмотря на то, что обед с Джоанной был восхитителен, прочие события этого дня, как огромные жернова, грубо терзали его нервы: ее сумасшедшее бегство от корейца в замке Нийо; ее описание того часто повторяющегося кошмара; этот зловеще-могущественный человек с механической рукой, играющий главную роль в ее забытом прошлом; выбивающее из колеи открытие, что именно у этой красивой одаренной женщины есть психические проблемы, возможно, более серьезные, чем она сама предполагает, и наконец, но не самое последнее из всего, его крепнущее убеждение, что необъяснимое исчезновение Лизы Джин Шелгрин было событием многоплановым, с далеко идущими причинами и следствиями, уходящими гораздо глубже, чем все, что он когда-либо раскрывал. Он имел право быть взвинченным.
Алекс снял рубашку и бросил ее в корзину для грязного белья, принес журнал и бутылку пива, положил их на низкий столик, который придвинул вплотную к ванне, включил воду, сделав ее горячей по своему усмотрению.
Вернувшись в спальню, он подошел к встроенному гардеробу, чтобы выбрать костюм на вечер. Дверца была приоткрыта. Когда Алекс отодвинул ее полностью, какой-то человек прыгнул на него из глубины гардеробной ниши. "Вор", — подумал Алекс. Это был невысокий коренастый мужчина. Мускулистый. Японец. И очень стремительный. Как только выбрался, он схватил, сколько смог, проволочных плечиков для одежды и ударил ими Алекса в лицо.
В панике Алекс подумал: "Мои глаза".
Но вешалки, как бы ужасающи они не были, миновали его глаза и только поцарапали одну щеку, с грохотом посыпавшись вокруг него.
Рассчитывая на внезапность и замешательство, которое произведут вешалки, незнакомец тем временем попытался проскочить к двери спальни. Алекс схватил его за куртку и развернул к себе. Не удержавшись, они упали на край кровати, затем — на пол. Алекс был внизу. Первый удар пришелся ему по ребрам, затем второй — в то же место, и третий — в солнечное сплетение. Алексу было неудобно работать кулаками, но, в конце концов, ему удалось сбросить этого человека.
Незнакомец отлетел к тумбочке, опрокинув ее. Не переставая ругаться по-японски, он с трудом поднялся на ноги.
Ошеломленный только на мгновение, все еще на полу, Алекс вовремя повернулся, чтобы схватить коренастого человека за ногу. Он сильно дернул, и незнакомец свалился, с шумом ударившись о пол, но при этом он успел ударить и попал Алексу как раз в локтевой сгиб. Алекс взвыл. Острая боль разлилась от локтя к запястью и плечу, на глазах выступили слезы.
Секундой позже японец был на ногах. Путь был свободен. Он направился через гостиную к маленькой прихожей номера.
Собрав все силы, Алекс кинулся за ним. Его физическая подготовка детектива и бойцовская натура сделали невозможным остаться ждать, пока ему станет лучше. В гостиной, увидев, что он не может помешать своему незваному гостю выбраться в коридор и там бесследно исчезнуть, Алекс схватил с декоративной подставки вазу и со злостью и точностью бросил ее в обидчика. Стекло разлетелось, ударившись о затылок вора. Тот споткнулся и осел на колени. Алекс ринулся мимо него, чтобы перекрыть единственный выход.
Оба они дышали так, будто только что пробежали стайерскую дистанцию. С полминуты их тяжелое дыхание наполняло комнату ритмичным громом.
Помотав головой и стряхнув осколки с широких плеч, японец встал. Пристально посмотрев на Алекса, он двинулся к нему, чтобы освободить дорогу.
— Не пытайся быть героем, — сказал он на ломаном, но вполне понятном английском.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Алекс.
— Прочь с дороги.
— Я спрашиваю тебя, что ты делаешь в моей комнате.
Незнакомец не ответил.
— Вор? — спросил Алекс. — Нет, я не думаю, что это так. По-моему, ты больше, чем просто дешевый воришка.
— А мне плевать, что ты думаешь. — Он терял терпение. Теперь его голос напоминал звериный рык:
— Убирайся с дороги!
— Это связано с делом Шелгрин? Да?
— Убирайся ко всем чертям!
— Кто твой хозяин?
Незнакомец сжал свои ручищи в громадные кулаки и угрожающе продвинулся еще на один шаг.
Алекс отказался отойти в сторону.
Японец остановился и, помешкав с мгновение, вытащил из внутреннего кармана узкий нож с костяной рукояткой. Он нажал на кнопку на рукоятке и, быстрее, чем глаз мог увидеть, выскочило тонкое восьмидюймовое лезвие.
— Ну, а теперь ты уберешься?
Алекс облизнул губы. Во рту было сухо и стоял горький привкус. Пока он думал над альтернативными вариантами, а ни один из них не был привлекательным, его внимание делилось между угрюмыми маленькими глазками незнакомца и острием лезвия.
Почувствовав страх и нерешительность, вор помахал ножом и захихикал.
— Нет, — сказал Алекс, — я не сдамся так легко.
Усмешка погасла, незнакомец нахмурился:
— Мне приказали...
— Кто?
Вопрос был проигнорирован.
— Тебе бы лучше понять, что ты для меня не угроза, а так, раздражение, и ничего больше.
— Посмотрим.
— Если мне понадобится, я сломаю тебя.
— Как куклу, я полагаю.
— Да. Как куклу.
Алекс улыбнулся, но улыбка его была неуверенной. На первый взгляд, этот человек с квадратной челюстью производил впечатление мягкотелого. Но при более тщательном рассмотрении Алекс понял, что под обманчивым слоем жира у него были железные мускулы. Так мог выглядеть начинающий сумист, до того как наберет нужную физическую массу.
— Мне не было приказано покончить с тобой, — сказал незнакомец, странно заменяя эвфемизмом слово "убить". — Фактически, мне предписано не трогать тебя, даже если ты всунешься в мою работу. Понятно?
— Да. А как ты нашел такую работу? Очевидно, не через объявления в "Таймс"?
Японец тупо заморгал:
— Чего?
— Это была шутка.
— Это не шуточное дело, мистер Хантер.
— Приношу свои извинения.
— Вам будет безопаснее отступить назад.
— Да, но тогда, как я смогу посмотреть себе в глаза утром?
— Я не хочу беспокоить моих хозяев, убив без разрешения.
— Это было бы ужасно, не так ли? — сказал Алекс, пытаясь выглядеть запуганным.
— Однако, если вы будете несговорчивым и у меня возникнет необходимость разрезать вас на куски...
— Я знаю, как ты уже сказал, тебя не интересует, что я думаю, а я думаю, что сейчас самое время отобрать эту штуковину, — сказал Алекс, указывая на нож.
Незнакомец приблизился к нему, подвижный как танцор, несмотря на свою комплекцию. Алекс перехватил запястье его руки, державшей нож, но с удивительной ловкостью фокусника, тот перекинул его из одной руки в другую и ударил. Холодное лезвие ровно и легко скользнуло по внутренней стороне левой руки Алекса, которая все еще неприятно ныла после полученного в спальне удара.
Человек отступил так же быстро, как и атаковал.
— Это всего лишь царапина, мистер Хантер.
Нож коснулся руки два раза. В этих местах было две раны: одна три дюйма длиной и другая — пять дюймов. Алекс уставился на них, как будто эти раны появились совершенно ниоткуда, чудом. Кровь обильно сочилась из неглубоких разрезов, стекала к кисти и капала с пальцев, но она не била струей: никакая крупная артерия или вена не были повреждены, и ее легко можно было остановить. Но что потрясло Алекса больше всего, это молниеносное движение ножа. Это случилось так быстро, что он все еще не начал чувствовать боль.
— Здесь не потребуется накладывать швы, — сказал незнакомец, — но если ты вынудишь меня применить нож еще раз, то я за себя не ручаюсь...
— Следующего раза не будет, — сказал Алекс. Ему трудно было признать поражение, но он не был дураком. — Ты превосходно владеешь ножом. Я ухожу с твоего пути.
— Мудро, — сказал человек, улыбаясь, как безобразный Будда. — Иди и сядь вон там, на тахту.
Алекс сделал, как ему было велено, бережно баюкая свою кровоточащую руку и лихорадочно обдумывая, что же такое выкинуть, чтобы победа оказалась на его стороне. Но, казалось, он ничего не мог поделать.
Взломщик оставался в прихожей, пока Алекс не сел, а затем вышел, прикрыв за собой дверь.
Оставшись один, Алекс сразу же спрыгнул с тахты и бросился к телефону, стоявшему на письменном столе. Он вытащил пластиковую карточку из-под основания телефона, там были записаны номера наиболее важных служб. Он набрал номер службы безопасности отеля. Однако, пока были гудки, он изменил свое решение и повесил трубку, когда в ней раздался чей-то голос.
По привычке, Алекс начал анализировать ситуацию, громко разговаривая сам с собой.
— Из службы безопасности позвонят в городскую полицию. А хочу ли я этого?
Он подошел к двери, запер ее и подпер тяжелым стулом с прямой спинкой.
— Это был не вор. Здесь не может быть и тени сомнения.
Алекс обнял себя раненой рукой так, что кровь стала впитываться в майку, вместо того чтобы капать на ковер.
— Он работает на того, кто знает, что Джоанна — это Лиза, и кого очень беспокоит, что я раскрою это.
Он вошел в ванную и закрыл краны — как раз вовремя — вода собиралась вот-вот политься через край. Алекс открыл пробку, чтобы спустить воду.
— Так что же он здесь делал? Обыскивал мои комнаты? Зачем? Может быть, ...да ...письмо или дневник ... может быть, записная книжка, ...ну, в общем что-то, где я мог бы изложить свои подозрения. Да, так оно и было.
Ножевые раны начали сильно жечь и пульсировать. Алекс обхватил себя еще сильнее, пытаясь прекратить или уменьшить кровотечение, оказывая прямое давление на порезы. Весь перед его майки был темно-красным.
Он присел на край ванны. Капельки пота выступили в уголках глаз, мешая ему смотреть. Хотелось пить. Вытерев лоб полотенцем, он взял бутылку "Асахи" и выпил ее на треть.
— Так кто же хозяин человека с ножом? У него, должно быть, чертовски хорошие связи, международные связи. Может быть, у него даже есть свой человек в моей чикагской конторе. Как насчет этого? А? А как иначе ему удалось так быстро выйти на меня после моего разговора с Блейкеншипом?
Алекс бросил взгляд в ванную и увидел, что она наполовину пустая. Он включил холодную воду.
— Конечно, — продолжил он свои рассуждения, — более вероятно, что мой телефон прослушивается. И, возможно, за мной следят с тех пор, как я прибыл в Киото.
Оживившись, Алекс переместил руку и теперь держал ее у груди. И хотя раны продолжали еще сильно кровоточить, он решил, что они не настолько серьезны, чтобы обращаться к доктору. У него не было ни малейшего желания объяснять кому-либо их происхождение, за исключением Джоанны. Жжение становилось сильнее, как будто теперь его жалили две дюжины ос. Он подставил руку под холодную воду. Облегчение последовало незамедлительно. Так он сидел, размышляя, минуту или две.
В первый раз, увидев Джоанну Ранд в "Прогулке в лунном свете", Алекс заподозрил, что она и была Лизой Шелгрин и что она сама десять лет назад подстроила свое похищение на Ямайке. Он не мог вообразить, почему она хотела так сделать, но годы работы частным детективом научили, что часто люди совершают странные решительные действия по каким-то, одним им понятным, причинам. Они сходят с рельсов в поисках свободы или саморазрушения, хотя чаще всего их поступки объясняются отчаянной жаждой перемены и им дела нет до того, ведет это к лучшему или худшему. Уже после короткого разговора с Джоанной Алекс понял, что она не из таких людей. Нелепо было предполагать, что она могла бы разработать свое собственное похищение и ввести в заблуждение всех лучших сыщиков Алекса, особенно, если учесть, что в то время она была неопытной первокурсницей.
Он стал размышлять об амнезии, которая как объяснение была еще менее удовлетворительной, чем другие причины. Как человек, подверженный этому заболеванию, она могла бы забыть все детали большого отрезка своей жизни, но не стала бы придумывать и искренне верить в совершенно фальшивый набор воспоминаний, чтобы заполнить провал. А Джоанна, как раз, поступила так.
— О'кей, — громко сказал Алекс, — получается Джоанна обманывает неосознанно. Она не больна амнезией, по крайней мере, в ее классической форме. Итак, какие еще варианты остаются?
Алекс вытащил руку из-под холодной воды и увидел, что поток крови почтя на треть ослаб. Он крепко завернул руку в мокрое полотенце. Наверняка, со временем кровь просочится наружу, но как временная повязка полотенце вполне подходило.
Он прошел в гостиную, позвонил портье в вестибюль отеля и заказал пузырек со спиртовым натиранием, йод, коробку марлевых салфеток, бинт и рулончик пластыря.
— Если посыльный будет достаточно проворен, его ожидают особенно щедрые чаевые, — сказал Алекс.
На это портье ответил:
— Если с вами произошел несчастный случай, у нас есть доктор, который...
— Только небольшой порез. Я не нуждаюсь в докторе. Все, что мне нужно, это то, что я заказал.
Ожидая свой заказ, Алекс привел себя в порядок. В ванной он снял окровавленную майку, тщательно вытер грудь и причесал волосы.
Хотя раны продолжали жечь, сильнейшая жалящая боль уже превратилась в колющую, но вполне терпимую. Рука была твердой, даже слишком, как будто под взглядом Медузы Горгоны плоть превратилась в камень.
В гостиной Алекс собрал самые большие куски разбитой вазы и выбросил их в корзину для бумаг. Он убрал от двери стул и поставил его на место.
Кровь начала проступать через полотенце, обернутое вокруг руки. Присев за письменный стол, он стал ждать посыльного, а комната медленно плыла вокруг него.
— Хорошо, — произнес Алекс, возобновляя диалог с собой, — если мы исключим ложную и настоящую амнезию, то остается только одно, ведь так? Промывание мозгов. Как бы безумно это не звучало.
Третье объяснение было простое и такое же невероятное, однако, Алекс верил в него. Люди, укравшие Лизу Джин Шелгрин, использовали современные средства промывания мозгов: наркотики, гипноз, перевоспитание на уровне подсознания и дюжину других методов психологической обработки. Они стерли ее память. Абсолютно дочиста. На самом деле Алекс не был уверен, что такое возможно, но он мог бы побиться об заклад, что это было так. За последние десять лет были получены действительно изумительные результаты в таких областях исследования, как психофармакология, биохимия, психохирургия, психология, которые прямо или косвенно внесли свой вклад в менее уважаемую, но не менее жарко обсуждаемую науку о контроле над человеческой психикой.
Алекс надеялся, что с Лизой было сделано что-нибудь менее ужасное.
Но это была не Джоанна. Внизу его ждала транстихоокеанская каблограмма. По его просьбе посыльный принес ее наверх. Алекс обменялся с ним вежливыми приветствиями и поклонами, взял телеграмму, дал чаевые и опять раскланялся. Оставшись один, он сел за письменный стол в гостиной и распечатал конверт.
КУРЬЕР ПРИБЫВАЕТ ВАШ ОТЕЛЬ ПОДДЕНЬ ПЯТНИЦУ ВАШЕМУ ВРЕМЕНИ ТЧК БЛЕЙКЕНШИП
Завтра к двенадцати часам у него будет дело Шелгрин, закрытое девять или более лет назад, а теперь определенно открывавшееся вновь. Кроме сотен донесений агентов и тщательно записанных расспросов досье содержало несколько отличных фотографий Лизы, сделанных за несколько дней до ее исчезновения. Возможно, они смогут вывести Джоанну из ее жуткой разъединенное(tm) с собой.
Алекс стал думать о ней, какой она была совсем недавно, когда выходила из такси, и почему она внезапно так охладела к нему. Она могла бы быть Лизой Шелгрин. Но если так, то она не знает этого. В этом он был уверен, как в своем собственном имени. Однако, она вела себя как женщина, у которой есть опасные тайны и прошлое, которое надо скрывать.
Он взглянул на часы — 4.30.
В 6.30 он отправится в свою ночную прогулку по шумному Гайонскому району в "Лунный свет" — поужинать и серьезно поговорить с Джоанной. Сейчас у него было немного времени неторопливо принять горячую ванну, так приятно контрастирующую с маленькими глоточками холодного пива.
Алекс пошел в узкую кладовую номера и достал из маленького дребезжащего холодильника ледяную бутылку пива "Асахи". На полпути в ванную, не доходя трех-четырех шагов, он остановился как вкопанный, почувствовав, что что-то было не так. Он огляделся вокруг, напряженный и недоумевающий. В его отсутствие горничная сложила в ровную стопку дешевые книги, журналы и газеты, которые до этого были свалены в кучу на туалетном столике, и перестелила постель. Шторы были открыты. Он оставил телевизор в футе от кровати, она же откатила его обратно в угол. Что еще? Он не заметил ничего необычного и тем более зловещего. Предчувствие, продолжавшее отдаваться в нем эхом, было скорее интуитивным. Это называют шестым чувством, нюхом на неприятности. Алекс испытывал такое ощущение и раньше и обычно не ошибался.
Он поставил "Асахи" на тумбочку и осторожно приблизился к ванной. Приложив левую руку к массивной незапертой двери, он прислушался и, ничего не услышав, рывком распахнул ее и быстро вступил внутрь. Искрящиеся лучи заходящего солнца лились в ванную комнату через покрытое морозными узорами окно под потолком. Ванная была наполнена мягким золотистым светом. Он был один.
В этот раз его шестое чувство подвело его. Ложная тревога. Алекс почувствовал себя немного глупо.
Он был взвинчен. И неудивительно. Несмотря на то, что обед с Джоанной был восхитителен, прочие события этого дня, как огромные жернова, грубо терзали его нервы: ее сумасшедшее бегство от корейца в замке Нийо; ее описание того часто повторяющегося кошмара; этот зловеще-могущественный человек с механической рукой, играющий главную роль в ее забытом прошлом; выбивающее из колеи открытие, что именно у этой красивой одаренной женщины есть психические проблемы, возможно, более серьезные, чем она сама предполагает, и наконец, но не самое последнее из всего, его крепнущее убеждение, что необъяснимое исчезновение Лизы Джин Шелгрин было событием многоплановым, с далеко идущими причинами и следствиями, уходящими гораздо глубже, чем все, что он когда-либо раскрывал. Он имел право быть взвинченным.
Алекс снял рубашку и бросил ее в корзину для грязного белья, принес журнал и бутылку пива, положил их на низкий столик, который придвинул вплотную к ванне, включил воду, сделав ее горячей по своему усмотрению.
Вернувшись в спальню, он подошел к встроенному гардеробу, чтобы выбрать костюм на вечер. Дверца была приоткрыта. Когда Алекс отодвинул ее полностью, какой-то человек прыгнул на него из глубины гардеробной ниши. "Вор", — подумал Алекс. Это был невысокий коренастый мужчина. Мускулистый. Японец. И очень стремительный. Как только выбрался, он схватил, сколько смог, проволочных плечиков для одежды и ударил ими Алекса в лицо.
В панике Алекс подумал: "Мои глаза".
Но вешалки, как бы ужасающи они не были, миновали его глаза и только поцарапали одну щеку, с грохотом посыпавшись вокруг него.
Рассчитывая на внезапность и замешательство, которое произведут вешалки, незнакомец тем временем попытался проскочить к двери спальни. Алекс схватил его за куртку и развернул к себе. Не удержавшись, они упали на край кровати, затем — на пол. Алекс был внизу. Первый удар пришелся ему по ребрам, затем второй — в то же место, и третий — в солнечное сплетение. Алексу было неудобно работать кулаками, но, в конце концов, ему удалось сбросить этого человека.
Незнакомец отлетел к тумбочке, опрокинув ее. Не переставая ругаться по-японски, он с трудом поднялся на ноги.
Ошеломленный только на мгновение, все еще на полу, Алекс вовремя повернулся, чтобы схватить коренастого человека за ногу. Он сильно дернул, и незнакомец свалился, с шумом ударившись о пол, но при этом он успел ударить и попал Алексу как раз в локтевой сгиб. Алекс взвыл. Острая боль разлилась от локтя к запястью и плечу, на глазах выступили слезы.
Секундой позже японец был на ногах. Путь был свободен. Он направился через гостиную к маленькой прихожей номера.
Собрав все силы, Алекс кинулся за ним. Его физическая подготовка детектива и бойцовская натура сделали невозможным остаться ждать, пока ему станет лучше. В гостиной, увидев, что он не может помешать своему незваному гостю выбраться в коридор и там бесследно исчезнуть, Алекс схватил с декоративной подставки вазу и со злостью и точностью бросил ее в обидчика. Стекло разлетелось, ударившись о затылок вора. Тот споткнулся и осел на колени. Алекс ринулся мимо него, чтобы перекрыть единственный выход.
Оба они дышали так, будто только что пробежали стайерскую дистанцию. С полминуты их тяжелое дыхание наполняло комнату ритмичным громом.
Помотав головой и стряхнув осколки с широких плеч, японец встал. Пристально посмотрев на Алекса, он двинулся к нему, чтобы освободить дорогу.
— Не пытайся быть героем, — сказал он на ломаном, но вполне понятном английском.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Алекс.
— Прочь с дороги.
— Я спрашиваю тебя, что ты делаешь в моей комнате.
Незнакомец не ответил.
— Вор? — спросил Алекс. — Нет, я не думаю, что это так. По-моему, ты больше, чем просто дешевый воришка.
— А мне плевать, что ты думаешь. — Он терял терпение. Теперь его голос напоминал звериный рык:
— Убирайся с дороги!
— Это связано с делом Шелгрин? Да?
— Убирайся ко всем чертям!
— Кто твой хозяин?
Незнакомец сжал свои ручищи в громадные кулаки и угрожающе продвинулся еще на один шаг.
Алекс отказался отойти в сторону.
Японец остановился и, помешкав с мгновение, вытащил из внутреннего кармана узкий нож с костяной рукояткой. Он нажал на кнопку на рукоятке и, быстрее, чем глаз мог увидеть, выскочило тонкое восьмидюймовое лезвие.
— Ну, а теперь ты уберешься?
Алекс облизнул губы. Во рту было сухо и стоял горький привкус. Пока он думал над альтернативными вариантами, а ни один из них не был привлекательным, его внимание делилось между угрюмыми маленькими глазками незнакомца и острием лезвия.
Почувствовав страх и нерешительность, вор помахал ножом и захихикал.
— Нет, — сказал Алекс, — я не сдамся так легко.
Усмешка погасла, незнакомец нахмурился:
— Мне приказали...
— Кто?
Вопрос был проигнорирован.
— Тебе бы лучше понять, что ты для меня не угроза, а так, раздражение, и ничего больше.
— Посмотрим.
— Если мне понадобится, я сломаю тебя.
— Как куклу, я полагаю.
— Да. Как куклу.
Алекс улыбнулся, но улыбка его была неуверенной. На первый взгляд, этот человек с квадратной челюстью производил впечатление мягкотелого. Но при более тщательном рассмотрении Алекс понял, что под обманчивым слоем жира у него были железные мускулы. Так мог выглядеть начинающий сумист, до того как наберет нужную физическую массу.
— Мне не было приказано покончить с тобой, — сказал незнакомец, странно заменяя эвфемизмом слово "убить". — Фактически, мне предписано не трогать тебя, даже если ты всунешься в мою работу. Понятно?
— Да. А как ты нашел такую работу? Очевидно, не через объявления в "Таймс"?
Японец тупо заморгал:
— Чего?
— Это была шутка.
— Это не шуточное дело, мистер Хантер.
— Приношу свои извинения.
— Вам будет безопаснее отступить назад.
— Да, но тогда, как я смогу посмотреть себе в глаза утром?
— Я не хочу беспокоить моих хозяев, убив без разрешения.
— Это было бы ужасно, не так ли? — сказал Алекс, пытаясь выглядеть запуганным.
— Однако, если вы будете несговорчивым и у меня возникнет необходимость разрезать вас на куски...
— Я знаю, как ты уже сказал, тебя не интересует, что я думаю, а я думаю, что сейчас самое время отобрать эту штуковину, — сказал Алекс, указывая на нож.
Незнакомец приблизился к нему, подвижный как танцор, несмотря на свою комплекцию. Алекс перехватил запястье его руки, державшей нож, но с удивительной ловкостью фокусника, тот перекинул его из одной руки в другую и ударил. Холодное лезвие ровно и легко скользнуло по внутренней стороне левой руки Алекса, которая все еще неприятно ныла после полученного в спальне удара.
Человек отступил так же быстро, как и атаковал.
— Это всего лишь царапина, мистер Хантер.
Нож коснулся руки два раза. В этих местах было две раны: одна три дюйма длиной и другая — пять дюймов. Алекс уставился на них, как будто эти раны появились совершенно ниоткуда, чудом. Кровь обильно сочилась из неглубоких разрезов, стекала к кисти и капала с пальцев, но она не била струей: никакая крупная артерия или вена не были повреждены, и ее легко можно было остановить. Но что потрясло Алекса больше всего, это молниеносное движение ножа. Это случилось так быстро, что он все еще не начал чувствовать боль.
— Здесь не потребуется накладывать швы, — сказал незнакомец, — но если ты вынудишь меня применить нож еще раз, то я за себя не ручаюсь...
— Следующего раза не будет, — сказал Алекс. Ему трудно было признать поражение, но он не был дураком. — Ты превосходно владеешь ножом. Я ухожу с твоего пути.
— Мудро, — сказал человек, улыбаясь, как безобразный Будда. — Иди и сядь вон там, на тахту.
Алекс сделал, как ему было велено, бережно баюкая свою кровоточащую руку и лихорадочно обдумывая, что же такое выкинуть, чтобы победа оказалась на его стороне. Но, казалось, он ничего не мог поделать.
Взломщик оставался в прихожей, пока Алекс не сел, а затем вышел, прикрыв за собой дверь.
Оставшись один, Алекс сразу же спрыгнул с тахты и бросился к телефону, стоявшему на письменном столе. Он вытащил пластиковую карточку из-под основания телефона, там были записаны номера наиболее важных служб. Он набрал номер службы безопасности отеля. Однако, пока были гудки, он изменил свое решение и повесил трубку, когда в ней раздался чей-то голос.
По привычке, Алекс начал анализировать ситуацию, громко разговаривая сам с собой.
— Из службы безопасности позвонят в городскую полицию. А хочу ли я этого?
Он подошел к двери, запер ее и подпер тяжелым стулом с прямой спинкой.
— Это был не вор. Здесь не может быть и тени сомнения.
Алекс обнял себя раненой рукой так, что кровь стала впитываться в майку, вместо того чтобы капать на ковер.
— Он работает на того, кто знает, что Джоанна — это Лиза, и кого очень беспокоит, что я раскрою это.
Он вошел в ванную и закрыл краны — как раз вовремя — вода собиралась вот-вот политься через край. Алекс открыл пробку, чтобы спустить воду.
— Так что же он здесь делал? Обыскивал мои комнаты? Зачем? Может быть, ...да ...письмо или дневник ... может быть, записная книжка, ...ну, в общем что-то, где я мог бы изложить свои подозрения. Да, так оно и было.
Ножевые раны начали сильно жечь и пульсировать. Алекс обхватил себя еще сильнее, пытаясь прекратить или уменьшить кровотечение, оказывая прямое давление на порезы. Весь перед его майки был темно-красным.
Он присел на край ванны. Капельки пота выступили в уголках глаз, мешая ему смотреть. Хотелось пить. Вытерев лоб полотенцем, он взял бутылку "Асахи" и выпил ее на треть.
— Так кто же хозяин человека с ножом? У него, должно быть, чертовски хорошие связи, международные связи. Может быть, у него даже есть свой человек в моей чикагской конторе. Как насчет этого? А? А как иначе ему удалось так быстро выйти на меня после моего разговора с Блейкеншипом?
Алекс бросил взгляд в ванную и увидел, что она наполовину пустая. Он включил холодную воду.
— Конечно, — продолжил он свои рассуждения, — более вероятно, что мой телефон прослушивается. И, возможно, за мной следят с тех пор, как я прибыл в Киото.
Оживившись, Алекс переместил руку и теперь держал ее у груди. И хотя раны продолжали еще сильно кровоточить, он решил, что они не настолько серьезны, чтобы обращаться к доктору. У него не было ни малейшего желания объяснять кому-либо их происхождение, за исключением Джоанны. Жжение становилось сильнее, как будто теперь его жалили две дюжины ос. Он подставил руку под холодную воду. Облегчение последовало незамедлительно. Так он сидел, размышляя, минуту или две.
В первый раз, увидев Джоанну Ранд в "Прогулке в лунном свете", Алекс заподозрил, что она и была Лизой Шелгрин и что она сама десять лет назад подстроила свое похищение на Ямайке. Он не мог вообразить, почему она хотела так сделать, но годы работы частным детективом научили, что часто люди совершают странные решительные действия по каким-то, одним им понятным, причинам. Они сходят с рельсов в поисках свободы или саморазрушения, хотя чаще всего их поступки объясняются отчаянной жаждой перемены и им дела нет до того, ведет это к лучшему или худшему. Уже после короткого разговора с Джоанной Алекс понял, что она не из таких людей. Нелепо было предполагать, что она могла бы разработать свое собственное похищение и ввести в заблуждение всех лучших сыщиков Алекса, особенно, если учесть, что в то время она была неопытной первокурсницей.
Он стал размышлять об амнезии, которая как объяснение была еще менее удовлетворительной, чем другие причины. Как человек, подверженный этому заболеванию, она могла бы забыть все детали большого отрезка своей жизни, но не стала бы придумывать и искренне верить в совершенно фальшивый набор воспоминаний, чтобы заполнить провал. А Джоанна, как раз, поступила так.
— О'кей, — громко сказал Алекс, — получается Джоанна обманывает неосознанно. Она не больна амнезией, по крайней мере, в ее классической форме. Итак, какие еще варианты остаются?
Алекс вытащил руку из-под холодной воды и увидел, что поток крови почтя на треть ослаб. Он крепко завернул руку в мокрое полотенце. Наверняка, со временем кровь просочится наружу, но как временная повязка полотенце вполне подходило.
Он прошел в гостиную, позвонил портье в вестибюль отеля и заказал пузырек со спиртовым натиранием, йод, коробку марлевых салфеток, бинт и рулончик пластыря.
— Если посыльный будет достаточно проворен, его ожидают особенно щедрые чаевые, — сказал Алекс.
На это портье ответил:
— Если с вами произошел несчастный случай, у нас есть доктор, который...
— Только небольшой порез. Я не нуждаюсь в докторе. Все, что мне нужно, это то, что я заказал.
Ожидая свой заказ, Алекс привел себя в порядок. В ванной он снял окровавленную майку, тщательно вытер грудь и причесал волосы.
Хотя раны продолжали жечь, сильнейшая жалящая боль уже превратилась в колющую, но вполне терпимую. Рука была твердой, даже слишком, как будто под взглядом Медузы Горгоны плоть превратилась в камень.
В гостиной Алекс собрал самые большие куски разбитой вазы и выбросил их в корзину для бумаг. Он убрал от двери стул и поставил его на место.
Кровь начала проступать через полотенце, обернутое вокруг руки. Присев за письменный стол, он стал ждать посыльного, а комната медленно плыла вокруг него.
— Хорошо, — произнес Алекс, возобновляя диалог с собой, — если мы исключим ложную и настоящую амнезию, то остается только одно, ведь так? Промывание мозгов. Как бы безумно это не звучало.
Третье объяснение было простое и такое же невероятное, однако, Алекс верил в него. Люди, укравшие Лизу Джин Шелгрин, использовали современные средства промывания мозгов: наркотики, гипноз, перевоспитание на уровне подсознания и дюжину других методов психологической обработки. Они стерли ее память. Абсолютно дочиста. На самом деле Алекс не был уверен, что такое возможно, но он мог бы побиться об заклад, что это было так. За последние десять лет были получены действительно изумительные результаты в таких областях исследования, как психофармакология, биохимия, психохирургия, психология, которые прямо или косвенно внесли свой вклад в менее уважаемую, но не менее жарко обсуждаемую науку о контроле над человеческой психикой.
Алекс надеялся, что с Лизой было сделано что-нибудь менее ужасное.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента