Кунц Дин Рэй. Неведомые дороги (сборник)

   Груз прожитых лет свалился с плеч. По крайней мере, на мгновение будущее стало таким же радужным, каким представлялось ему в семнадцать.
   Девушка передвинула рычажки, и по воздуховодам в салон хлынул горячий воздух.
   Джой снял "Мустанг" с ручника, включил первую передачу, но, прежде чем тронуться с места, повернулся к девушке.
   – Покажите мне руки.
   Она показала, пусть и не очень понимала, зачем ему это нужно.
   Раны на ладонях оставались, видимые только ему, но он решил, что они частично закрылись. И крови текло меньше.
   – Мы поступаем правильно, уезжая отсюда, – объяснил он ей, хотя и знал, что едва ли она понимает, о чем речь.
   Включил "дворники" и выехал на шоссе, продолжив путь в Коул-Вэлью. Автомобиль повиновался каждому его движению, как великолепно настроенный рояль, отчего на душе стало еще легче и веселее.
   Минуту или две Джой полностью сосредоточился на вождении, просто вождении... такого с ним не случалось уже добрых двадцать лет. Он буквально растворился в "Мустанге". Мальчик и его автомобиль. Что могло быть лучше романтики дороги?
   Потом он вспомнил слова незнакомки, произнесенные аккурат в тот момент, когда он впервые увидел "Мустанга" и остановился как вкопанный. «Джой?» Она назвала его по имени. «Джой? Что не так?» Но он точно помнил, что не представлялся ей.
   – Как насчет музыки? – спросила она с нервной дрожью в голосе, словно его затянувшееся молчание тревожило ее куда больше, чем все сказанное или сделанное им.
   Джой искоса глянул на нее, когда она потянулась к радио. Капюшон дождевика она откинула, открыв копну густых, шелковистых волос, цветом чернее ночи.
   Она сказала что-то еще, фразу, которая удивила его. Память его не подвела: «Ты совсем не такой, каким, я думала, станешь». А до того: «Ты никогда не казался странным».
   Девушка поворачивала верньер, пока не нашла станцию, на волне которой Брюс Спрингстин пел "Дорогу грома".
   – Как тебя зовут? – спросил он, решив перейти на "ты"^[6].
   – Селеста. Селеста Бейкер.
   – Откуда ты знаешь мое имя?
   Вопрос ее смутил, она лишь на мгновение решилась встретиться с ним взглядом. Даже в слабом свете приборного щитка Джой заметил, что девушка покраснела.
   – Ты никогда меня не замечал, я знаю.
   Он нахмурился.
   – Не замечал?
   – В средней школе ты учился двумя классами старше меня.
   Несмотря на опасную, мокрую дорогу, Джой посмотрел на девушку, изумленный ее словами.
   – Что ты такое говоришь?
   Она ответила, не отрывая глаз от подсвеченной шкалы радиоприемника.
   – Я училась во втором классе, а ты в выпускном^[7]. Я по уши влюбилась в тебя. И была в отчаянии, когда ты закончил школу и уехал в колледж.
   Джой с огромным трудом оторвал от нее взгляд.
   Вписавшись в поворот, они проехали мимо заброшенной шахты со сломанным опрокидывателем, который на фоне черного неба смотрелся как скелет доисторического чудовища. Поколения шахтеров трудились в его тени, добывая уголь, но все они или умерли, или разъехались по другим округам и штатам. Следуя изгибу дороги, Джой плавно сбросил скорость с пятидесяти до сорока миль в час, столь потрясенный словами девушки, что уже не доверял себе, боялся не справиться с управлением на более высокой скорости.
   – Мы никогда не разговаривали, – продолжала она. – Мне не хватало духа подойти к тебе. Я просто... ты понимаешь... восхищалась тобой издалека. Господи. Это так глупо звучит, – она искоса глянула на него, чтобы убедиться, что он не смеется над ней.
   – Ты несешь чушь, – ответил он.
   – Сколько тебе лет? Шестнадцать?
   – Семнадцать, почти восемнадцать. Мой отец – Карл Бейкер, а быть дочерью директора школы ой как нелегко. Я всегда чувствовала себя парией, так что мне с трудом удавалось завести разговор даже с парнем, который... ну, в общем, далеко не с таким красавчиком, как ты.
   Ему казалось, что он попал в комнату кривых зеркал, где искажено все, не только отражения.
   – Я не понимаю твоей шутки.
   – Шутки?
   Он сбавил скорость до тридцати миль в час, потом еще придавил педаль тормоза, наконец, "Мустанг" уже не обгонял воду, которая бежала по дренажной канаве, заполнив ее практически доверху, за правой обочиной. Свет фар дробился на неровной поверхности воды.
   – Селеста, мне, черт побери, сорок лет. Как я мог учиться в школе двумя классами старше тебя?
   На ее лице отразилось изумление, смешанное с тревогой, но потом и первое, и второе сменила злость.
   – Почему ты так себя ведешь? Почему пытаешься напугать меня?
   – Нет, нет. Я просто...
   – Ты давно уже учишься в колледже, а все равно дурачишься. Может, мне надо радоваться тому, что раньше у меня не хватило духа заговорить с тобой?
   Ее глаза заблестели от слез.
   В замешательстве он перевел взгляд на дорогу... и тут же закончилась песня Спрингстина.
   – Это была "Дорога грома" из нового альбома Брюса Спрингстина "Рожденный бежать", – раздался из радиоприемника голос диджея.
   – Нового альбома? – переспросил Джой.
   – Крутая песня, не так ли? Можете мне поверить, этот парень далеко пойдет.
   – Это не новый альбом, – пробормотал Джой.
   Селеста вытирала глаза бумажной салфеткой.
   – Давайте послушаем еще одну песню Брюса, – продолжал диджей, – "Только она". Из того же альбома.
   Зазвучала мелодия рок-н-ролла. "Только она" оставалась такой же радостной, веселой и задорной, как и двадцать лет назад, когда Джой услышал ее впервые.
   – О чем он говорит? Это не новый альбом. "Рожденный бежать" вышел двадцать лет назад.
   – Замолчи, – в голосе слышались злость и обида. – Просто замолчи, а?
   – Тогда эти песни постоянно крутили на радио. Он поставил на уши весь мир. Придал рок-н-роллу второе дыхание. Теперь это классика... "Рожденный бежать".
   – Прекрати, – яростно прошипела она. – Больше тебе меня не испугать, пусть я и "синий чулок". Ты не доведешь меня до слез.
   А она действительно боролась со слезами. Челюсть закаменела, губы плотно сжались.
   – "Рожденному бежать" уже двадцать лет, – настаивал он.
   – Ерунда.
   – Альбом вышел двадцать лет назад.
   Она вжалась в дверцу со стороны пассажирского сиденья, чтобы как можно дальше отодвинуться от него.
   Спрингстин пел.
   Голова у Джоя шла кругом.
   Ответы приходили к нему, но он не решался обдумывать их, опасаясь, что они неправильные и внезапно проснувшиеся в нем надежды лишены основания.
   Дорога втиснулась в узкий проход между горами. С обеих сторон отвесные стены поднимались на добрых сорок футов и таяли в ночи. Фары освещали лишь небольшой кусок асфальта перед машиной.
   Струи ледяного дождя яростно хлестали по "Мустангу".
   "Дворники" вибрировали, будто у автомобиля было огромное сердце, которое вместо крови качало время и судьбу.
   Наконец, Джой решился посмотреть в зеркало заднего обзора.
   В сумраке кабины увидел нечто, чего хватило, чтобы сердце зашлось от изумления, трепета, безумной радости, конечно же, смешанными со страхом. Действительно, несуществующая дорога вела его неведомо куда. Из зеркала на него глянули ясные, чистые глаза, не потухшие и налитые кровью, какими они стали после двадцати лет пьянства. А над глазами он увидел гладкий, высокий лоб, не прорезанный глубокими морщинами тревог, горечи и презрения к самому себе.
   Он с силой вдавил в пол педаль тормоза. Завизжали шины, "Мустанг" потянуло вбок.
   Закричала Селеста, уперлась руками в приборный щиток. Если бы они ехали быстро, она бы точно ударилась головой о ветровое стекло.
   Автомобиль через желтую разделительную линию вынесло на встречную полосу, развернуло на сто восемьдесят градусов, при этом он вновь пересек разделительную полосу и остановился, нацелившись передним бампером в сторону развилки.
   Джой повернул к себе зеркало заднего обзора, приподнял, чтобы посмотреть на линию волос, она определенно сдвинулась к бровям, опустил, чтобы увидеть нос, рот, подбородок.
   – Что ты делаешь? – спросила она.
   Пусть у него и тряслась рука, он нащупал выключатель и включил лампочку под потолком.
   – Джой, мы же можем столкнуться лоб в лоб! – испуганно воскликнула она, хотя в Коул-Вэлью больше никто не ехал.
   Он лишь придвинулся к маленькому зеркалу, поворачивал его из стороны в сторону, изгибал шею, чтобы досконально рассмотреть свое лицо.
   – Джой, мы же не можем стоять на дороге!
   – Господи, о господи!
   – Ты сошел с ума?
   – Я сошел с ума? – спросил он свое молодое отражение.
   – Немедленно развернись и съедь с дороги!
   – Какой сейчас год?
   – Перестань, наконец, идиотничать.
   – Какой сейчас год?
   – Это не смешно.
   – Какой сейчас год?
   Она взялась за ручку двери.
   – Нет, – остановил ее Джой, – подожди, подожди, ты права, надо съехать с дороги, только подожди.
   Он развернул "Мустанг" в направлении к Коул-Вэлью, куда они ехали до того, как он ударил по тормозам, съехал на обочину.
   Повернулся к девушке, в голосе зазвучала мольба:
   – Селеста, не сердись на меня, не бойся, прояви терпение, просто скажи, какой сейчас год. Пожалуйста. Пожалуйста. Я должен услышать это из твоих уст, и тогда я поверю, что это не сон. Скажи мне, какой сейчас год, а потом я тебе все объясню... насколько смогу объяснить.
   Любовные чувства, которые в школе питала к нему Селеста, взяли верх над страхом и злостью. Лицо смягчилось.
   – Какой год? – повторил он.
   – Тысяча девятьсот семьдесят пятый, – ответила она.
   Спрингстин допел песню.
   Ее сменила рекламная пауза. Слушателям рекомендовали посмотреть последний хит сезона, фильм "Собачий полдень" с Аль Пачино в главной роли.
   Годом раньше таким же хитом были "Челюсти". Стивен Спилберг только становился звездой. Этой весной американцы ушли из Вьетнама.
   В прошлом году Никсон покинул Белый Дом.
   Его сейчас занимал Джеральд Форд – президент-хранитель взбудораженной страны. В сентябре на его жизнь покушались дважды. Линнетт Фромм стреляла в него в Сакраменто. Сара Джейн Мур – в Сан-Франциско.
   Элизабет Сетон стала первой американкой, канонизированной католической церковью.
   "Цинциннатские краснокожие" в семи играх выиграли чемпионат страны по бейсболу среди обладателей кубков Американской и Национальной лиг.
   Джимми Хоффа исчез.
   Мухаммед Али стал чемпионом мира среди боксеров-тяжеловесов.
   Диско. Донна Саммер. "Би Джиз".
   Одежда оставалась мокрой, но костюм, в котором он был на похоронах и бежал из кабинета адвоката Генри Кадинска, исчез. Его заменили сапоги, синие джинсы, клетчатая байковая рубашка и джинсовая куртка, подбитая овчиной.
   – Мне двадцать лет, – прошептал Джой с благоговейным трепетом, словно говорил с богом в тишине церкви.
   Селеста протянула руку, коснулась его лица. Ладонь была теплой в сравнении со щекой, и рука дрожала не от страха, а от удовольствия, которое доставило Селесте это прикосновение. Разницу эту Джой смог почувствовать только потому, что вновь стал молодым и без труда распознавал флюиды, идущие от девушки.
   – Определенно не сорок, – подтвердила она.
   На радио Линда Ронсштадт запела песню, давшую название ее новому альбому: "Сердце, как рулевое колесо".
   – Двадцать лет, – повторил Джой, и на глаза навернулись слезы благодарности той силе, которая чудесным образом перенесла его в это время и в это место.
   Ему не просто дали второй шанс. Предоставили возможность начать все сначала.
   – И теперь от меня требуется одно – все сделать правильно, – прошептал он. – Но как узнать, что именно я должен сделать?
   Дождь лупил, лупил, лупил по "Мустангу" с яростью барабанщиков Судного дня.
   Рука Селесты отбросила мокрую прядь волос с его лба.
   – Твоя очередь.
   – Что?
   – Я сказала тебе, какой сейчас год. Теперь ты должен все объяснить.
   – С чего мне начать? Как мне... убедить тебя?
   – Я поверю, – просто и коротко ответила она.
   – В одном я уверен: я не знаю, что должен сделать, что изменить, ради чего меня перенесли сюда, но все замыкается на тебе. Ты – сердцевина, ты – причина того, что я получил надежду на новую жизнь, и любое мое будущее связано с тобой.
   Пока он говорил, ее рука отдернулась от него. Теперь Селеста прижимала ее к сердцу.
   У девушки, похоже, перехватило дыхание, так что заговорила она не сразу.
   – Ты на мгновение стал другим, незнакомым... но мне это начинает нравиться.
   – Позволь взглянуть на твою руку.
   Она оторвала правую руку от сердца, протянула к нему ладонью верх.
   Лампочка под потолком горела, но в тусклом свете он не смог как следует разглядеть ладонь.
   – Дай фонарик.
   Селеста выполнила просьбу.
   Он включил его, всмотрелся в обе ладони. Когда он видел их в последний раз, стигматы затягивались. Теперь вновь открылись, и из них текла кровь.
   – Что ты видишь, Джой? – спросила Селеста, увидев на его лице вернувшийся страх.
   – Дыры от гвоздей.
   – Там ничего нет.
   – Сочащиеся кровью.
   – На моих руках ничего нет.
   – Тебе не дано их видеть, но ты должна верить.
   Осторожно он коснулся ее ладони. Когда поднял палец, подушечка блестела от ее крови.
   – Я вижу. Чувствую. Для меня все это – пугающая реальность.
   Посмотрев на Селесту, Джой увидел, что ее широко раскрытые глаза не отрываются от пятна крови на подушечке пальца. Губы разошлись, образовав овал изумления.
   – Ты... ты, должно быть, порезался.
   – Так ты видишь?
   – На твоем пальце, – подтвердила она с дрожью в голосе.
   – А на своей руке?
   Она покачала головой.
   – На моих руках ничего нет.
   Он прикоснулся к ее ладони вторым пальцем. И на нем появилось кровавое пятнышко.
   – Я вижу, – ее голос дрожал. – На двух пальцах.
   Произошло пресуществление. Воображаемая кровь на ее руке трансформировалась, благодаря его прикосновению и, разумеется, какому-то чуду, в реальную.
   Селеста провела пальцами левой руки по ладони правой, но крови не появилось.
   По радио Джим Кроус, еще не погибший в авиакатастрофе, пел "Время в бутылке".
   – Наверное, ты не можешь видеть собственную судьбу, глядя на себя, – предположил Джой. – Кто из нас может? Но как-то... через меня... через мое прикосновение, тебе... ну, не знаю... дают знак.
   Он мягко приложил к ладони Селесты третий палец, и его подушечка тоже окрасилась кровью.
   – Знак, – повторила она, до конца не осознавая, что происходит.
   – Так что ты мне поверишь. Этот знак нужен, чтобы ты мне поверила. Потому что, если ты мне не поверишь, я, возможно, не смогу тебе помочь. А если я не смогу помочь тебе, то не помогу и себе.
   – Твое прикосновение, – прошептала она, беря его левую руку в свои. – Твое прикосновение, – она встретилась с ним взглядом. – Джой... что со мной случится... что случилось бы со мной, если бы ты не приехал?
   – Тебя бы изнасиловали, – с абсолютной убежденностью ответил он, пусть и не понимал, откуда ему это известно. – Насиловали. Били. Мучили. В конце концов убили.
   – Мужчина в другом автомобиле, – она всматривалась в черную дорогу. Дрожал уже не только голос, но и все тело.
   – Думаю, да, – ответил Джой. – Думаю... он это проделывал и раньше. Блондинка, завернутая в прозрачную пленку.
   – Я боюсь.
   – У нас есть шанс.
   – Ты еще не объяснил. Не рассказал. Насчет "Шеви", на котором ты вроде бы приехал... насчет того, что тебе сорок лет...
   Селеста отпустила его руку, измазанную ее кровью. Джой вытер кровь о джинсы. Направил луч фонаря на ладони.
   – Раны становятся больше. Судьба, грозящая тебе участь... как ни назови, вероятность того, что тебе не удастся ее избежать, растет.
   – Он возвращается?
   – Не знаю. Возможно. Почему-то... когда мы едем, то находимся в большей безопасности. Раны закрываются, затягиваются. Пока мы едем, что-то может перемениться, остается надежда.
   Джой выключил фонарь, отдал девушке. Отпустил ручник, выехал на Коул-Вэлью-роуд.
   – Может, нам не стоит ехать следом за ним? – спросила Селеста. – Может, нам лучше вернуться на шоссе, поехать в Ашервиль или куда-то еще, куда угодно, лишь бы от него подальше.
   – Я думаю, для нас это будет конец. Если мы убежим... если свернем не на ту дорогу, как уже сворачивал я... мы не увидим милосердия небес.
   – Может, нам надо обратиться за помощью?
   – Кто нам поверит?
   – Если они увидят... мои руки. Кровь на твоих пальцах после того, как ты прикоснешься ко мне.
   – Я так не думаю. Нас только двое. Ты и я. Только мы против всего.
   – Всего, – повторила она.
   – Против этого мужчины, против участи, которая ждала бы тебя, не поверни я на Коул-Велью-роуд, участи, которой тебе не удалось избежать в другую ночь, когда я дальше поехал по шоссе. Ты и я против времени, будущего, всего, что с этим связано. И это все сейчас накатывает на нас, как лавина.
   – Но что мы можем сделать?
   – Я не знаю. Найти его? Противостоять ему? Мы должны действовать по обстоятельствам... делать то, что нам кажется правильным в каждый конкретный момент, минуту за минутой, час за часом.
   – И как долго мы должны... все делать правильно, что бы это ни было, чтобы эти изменения стали постоянными?
   – Не знаю. Может, до рассвета. Все, что случилось в ту ночь, произошло под покровом темноты. Может, от меня требуется только одно – не дать тебе умереть, и если мы сохраним тебе жизнь, если доживем до рассвета, тогда все изменится навеки.
   Колеса катились по лужам, летевшие в обе стороны брызги напоминали крылья ангелов.
   – О какой "другой ночи" ты постоянно говоришь? – спросила Селеста.
   Двумя руками она изо всех сил сжимала лежащий на коленях фонарь, будто боялась, что какое-то жуткое существо влетит из темноты в "Мустанг", существо, отогнать которое сможет только яркий луч фонаря.
   И пока они ехали сквозь ночь к практически опустевшему городу Коул-Вэлью, Джой Шеннон рассказывал: "Этим утром я поднялся с кровати сорокалетним пьяницей с циррозом печени и без будущего. Днем я стоял у могилы отца, зная, что разбил ему сердце, разбил сердце матери..."
   Селеста слушала и верила, потому что ей дали знак свыше, из того мира, который она не могла ни увидеть, ни почувствовать.

Глава 9

   По радио "Иглз" спели "Одну из тех ночей", "Эрвидж уайт бэнд" – "Собери все вместе", Ронстадт – "Когда меня полюбят", Спрингстин – "Розалиту", "Братья Дуби" – "Черную воду", и все это были новые песни, хиты, только что пробившиеся на верхние строчки чартов, хотя Джой слушал их на других волнах и в разных местах уже двадцать лет.
   К тому времени, когда он пересказал Селесте все события минувшего дня аккурат до того момента, как перед ним возник ее сломавшийся белый "Валиант", они поднялись на гребень холма над Коул-Вэлью. Джой свернул на засыпанную гравием площадку у дороги, под сенью деревьев, хотя и понимал, что времени у них в обрез и любая задержка может привести к тому, что им не удастся изменить будущее, в котором ее убивали, а его обрекали на ад на земле.
   Коул-Вэлью, скорее, был деревней, а не городом. Даже до того, как в старых выработках разгорелся пожар, население Коул-Вэлью не превышало пятисот человек. Жили они в простых деревянных каркасных домах под крышей из дегтебетона. Летом в садиках цвели пионы и росла черника, зимой все покрывал толстый слой снега. По весне кизиловые деревья цвели белыми, розовыми и пурпурными цветами. В городе имелось маленькое отделение Первого национального банка. Добровольная пожарная дружина, на вооружении которой состоял один автомобиль. Таверна "У Полански", где коктейли заказывали редко, отдавая предпочтение пиву или пиву и отдельно виски, а на стойке всегда стояли огромные миски с вареными яйцами и горячими колбасками. Универмаг, заправка, начальная школа.
   Уличных фонарей в городке не было, но до того, как государство начало скупать дома и выплачивать компенсации переселенцам, по ночам Коул-Вэлью светлым пятном выделялся на фоне окружающих его темных гор. Теперь же все торговые и прочие заведения закрылись. Погас и очаг веры в местной церкви. Окна горели лишь в трех домах. Да и их хозяева намеревались уехать в ближайшие недели.
   В дальнем конце города оранжевое сияние поднималось над шахтой, где огонь по вертикальному стволу подобрался к самой поверхности. Только там подземный пожар давал о себе знать, оставаясь невидимым под пустынными улицами и брошенными домами.
   – Он в городе? – спросила Селеста, словно Джой, как радар, мог определить местонахождение их врага.
   К сожалению, видения Джоя не подчинялись его контролю и не позволяли выйти на логово убийцы. Кроме того, он подозревал, что ему позволено вновь пережить эту ночь с равными шансами на победу и поражение. Он мог поступить правильно или ошибиться, опираясь лишь на собственные мудрость, здравый смысл и мужество. И проверку эту ему предстояло пройти в Коул-Вэлью. Он не мог рассчитывать, что ангел-хранитель будет нашептывать на ухо инструкции или встанет между ним и острым ножом, брошенным из глубокой тени.
   – Он мог проехать через город, не остановившись, – ответил Джой. – Мог свернуть на Блэк-Холлоу-хайвей, а потом выехать на Пенсильванскую платную автостраду. По этому маршруту я обычно возвращался в колледж. Но... Я думаю, он в городе. Где-то внизу. Ждет.
   – Нас?
   – Он ждал меня после того, как свернул с шоссе на Коул-Вэлью-роуд. Просто остановился и смотрел, поеду ли я следом.
   – Почему он так себя повел?
   Джой чувствовал, что знает ответ. Какие-то воспоминания рвались из глубин подсознания, но никак не могли подняться на поверхность. Он не сомневался, что они-таки вынырнут, но в самый неподходящий момент.
   – Рано или поздно мы об этом узнаем.
   Джой сердцем чувствовал, что столкновение неизбежно. Их засосало мощным притяжением черной дыры и тянуло навстречу правде.
   На дальней стороне Коул-Вэлью сияние над открытой шахтой усилилось. Белый дым и красные искры взметнулись над землей, словно рой огненных мух, выброшенный с такой силой, что поднялся на добрую сотню футов, прежде чем искры затушил проливной дождь.
   Боясь, что сосание под ложечкой перерастет в парализующий страх, Джой выключил лампочку под потолком, вновь вывел "Мустанг" на асфальт Коул-Вэлью-роуд и покатил вниз, к покинутому городку.
   – Мы сразу поедем к моему дому, – сказала Селеста.
   – Не знаю, стоит ли.
   – Почему нет? С моими родителями мы будем в полной безопасности.
   – Безопасность – не главное.
   – А что главное?
   – Сохранить тебе жизнь.
   – Это одно и то же.
   – И остановить его.
   – Остановить его? Убийцу?
   – Конечно. Я хочу сказать, как мне рассчитывать на искупление грехов, если я повернусь спиной ко злу и уйду от него? Спасти тебя – это половина порученного мне дела. Остановить убийцу – вторая половина.
   – Ты опять ударяешься в мистику. Когда мы позовем экзорциста, начнем разбрызгивать святую воду?
   – Я говорю, что чувствую. От меня это не зависит.
   – Послушай, Джой, у моего отца есть оружие. Охотничьи карабины, ружье. Нам это может понадобиться.
   – А если наш приход в твой дом привлечет его туда?
   – Дерьмо, это же чистое безумие. И учти, слово "дерьмо" редко срывается с моих губ.
   – Дочь директора школы.
   – Именно так.
   – Между прочим, ты недавно кое-что о себе сказала... Это неправда.
   – Да? И что я сказала?
   – Ты не "синий чулок".
   – Да?
   – Ты – красавица.
   – Я самая обыкновенная.
   – И у тебя доброе сердце... слишком доброе, чтобы захотеть изменить собственную судьбу и обезопасить будущее ценой жизни родителей.
   Какое-то мгновение Селеста молчала. Лишь дождь барабанил по крыше.
   – Нет. Господи, нет, я этого не хочу. Но нам нужно так мало времени, чтобы войти в дом, открыть шкаф в кабинете, вооружиться.
   – Все, что мы сделаем этой ночью, каждое принятое нами решение будет иметь серьезные последствия. Эти слова справедливы и по отношению к самой обычной ночи, без всех этих таинств. Об этом я как-то забыл и заплатил высокую цену за свою забывчивость. А к этой ночи счет особый.
   Когда они миновали длинный спуск и приблизились к границе города, Селеста нарушила молчание:
   – Так что же нам делать? Кружить по городу, не останавливаться, ждать, пока лавина нас накроет?
   – Действовать по обстоятельствам.
   – Но что это за обстоятельства? – раздраженно спросила она.
   – Увидим. Покажи мне свои руки.
   Она включила фонарь, направила луч сначала на одну ладонь, потом на другую.
   – У тебя только темные синяки, – сообщил он ей. – Кровь не течет. Мы все делаем правильно.
   Они угодили в провал, неглубокий, без языков пламени на дне, шириной в пару ярдов, но их достаточно сильно тряхнуло, заскрипели рессоры, глушитель ударило о землю, пружина откинула крышку бардачка, должно быть, неплотно закрытую.
   Движение крышки напугало Селесту, она направила луч фонарика на бардачок. Внутри блеснуло стекло. Банка. Высотой в четыре или пять дюймов, диаметром – в три или четыре. В каких продают маленькие маринованные огурчики или ореховое масло. Наклейку сняли. Банку заполняла жидкость, ставшая непрозрачной из-за отражающегося от стекла света. В жидкости что-то плавало. Селеста не могла понять, что именно, но почему-то испугалась еще сильнее.