Кунц Дин Рэй. Видение

   — Ты спросил меня, если бы я могла стать машиной, какой бы модели машиной я захотела бы стать?
   — Последняя женщина, которая отвечала перед тобой, сказала, что она хотела бы стать «роллс-ройсом» и ездить по самым престижным местам. Но ты ответила, что предпочла бы быть неотложкой, чтобы спасать людей.
   — И тебе понравился мой ответ?
   — Тогда, — стал вспоминать Макс, — это прозвучало немного фальшиво. Но сейчас, когда я узнал тебя, понимаю, что ты говорила серьезно.
   — А какая я?
   — Ты относишься к тому типу людей, которые всегда спрашивают, по ком звонит колокол, и всегда проливаешь ручьи слез на любом мало-мальски печальном фильме.
   Она отпила немного вина.
   — Ты тоже играл в ту игру той ночью и отвечал на вопрос: какой машиной ты хотел бы стать? Помнишь?
   Макс кивнул. Он отодвинул в сторону остатки своего сэндвича и налил себе вина.
   — Я сказал, что я бы хотел быть базой данных компьютера и запрограммировать тебя на себя.
   Она рассмеялась.
   — Тогда мне понравилось это, и нравится сейчас. Я не ожидала встретить такую романтическую натуру за столь грубоватой внешностью.
   Макс облокотился на стол и мягко произнес:
   — А знаешь, какой машиной я бы хотел быть сегодня вечером?
   Он указал на расцвеченную разными лампочками машину, стоявшую в дальнем углу помещения.
   — Да, да, музыкальной машиной. И, какие бы кнопки ни нажимали посетители, я бы исполнял только любовные песни, и только для тебя.
   — О, Макс, это слишком сладко.
   — Но тебе это нравится.
   — Нравится. Кроме того, я женщина, которая проливает ручьи слез на любом мало-мальски печальном фильме.

Глава 5

   Ее заставили проснуться ночные кошмары, но сон все еще продолжался. Еще целую минуту, уже после того как она в ужасе оторвала голову от подушки, перед ней проплывали цветные обрывки сновидений. Бесплотные моментальные снимки. Кровь. Расчлененные тела. Разбитые черепа. Эти видения были куда более реальными, чем все, что она видела до сих пор.
   Тени гостиничного номера вновь обступили ее. Освоившись с темнотой, чтобы различить очертания мебели, она поднялась.
   Комната казалась ей каруселью. Чтобы поувереннее стоять на ногах, она потянулась к металлической ограде карусели, но ее почему-то там не оказалось.
   Когда же ей удалось восстановить равновесие, она прошла в ванную. Чтобы не разбудить Макса, она не стала закрывать дверь и зажигать большой свет, а включила тусклый с оранжевым отсветом ночник.
   В этом реальном освещении ее собственное отражение в зеркале даже напугало ее: темные круги вокруг глаз, дряблая вялая кожа. Она привыкла, что женщины завидовали ее внешности. Шелковистые черные волосы, синие глаза, приятные черты лица и безукоризненная фигура. А сейчас та, которая смотрела на нее из зеркала, казалась незнакомкой и выглядела враждебно.
   У нее появилось ощущение чего-то угрожающего для себя. Мертвые тела в ее ночных кошмарах могли стать первыми звеньями в той цепи, где ей суждено быть последним.
   Она наполнила стакан холодной водой. Выпила его, затем наполнила другой. Зубы стучали о его край. Ей пришлось держать стакан обеими руками.
   Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставали одни и те же обрывки ночных кошмаров. Темноволосая девушка одним голубым глазом слепо уставилась в потолок. На месте другого глаза сплошной кровоподтек. Разодранное, все в синяках лицо.
   Самым страшным ощущением было то, что, если смыть с лица кровь и восстановить изуродованные черты, Мэри тотчас узнала бы девушку.
   Она поставила стакан и наклонилась над раковиной.
   «Кто? — думала она. — Кто эта девушка?»
   Испытывая страх куда больший, чем во время сна, она вспомнила того маньяка, который умер прошедшим вечером: искаженные черты лица, мраморные острые зубы, руки, прижатые к боковому стеклу машины, холодный, едва прошелестевший голос, когда он произносил ее имя.
   Это явно было предзнаменование, знак, предупреждение.
   Но знак чего?
   Может, в том, что он знал ее имя, и не было ничего мистического. Он мог слышать о том, что она в городе, хотя этой информацией владел очень узкий круг людей. Он мог узнать ее по фотографии, которую помещали рядом с ее статьями в газете, хотя фото было не из удачных и примерно шестилетней давности. Так объяснял это и Алан.
   И, хотя у нее не было оснований не соглашаться с его объяснением, она чувствовала, что они не совсем точно отражали то, что было на самом деле.
   Может, этот маньяк узнал ее, потому что получил первый — и, в силу обстоятельств, последний — телепатический контакт в тот короткий миг, когда смерть уже настигла его?
   А может, это было предзнаменование события, которое нельзя объяснить явлениями обычной жизни? Когда она вспоминала демоническое лицо этого маньяка, одна и та же мысль сверлила ее сознание:
   Он исчадие ада... он послан адом, чтобы передать мне знак...
   Она не знала смысла этого знака, но не могла отбросить эту мысль просто потому, что в ней подспудно чувствовалось что-то сверхъестественное.
   Ее многочисленные поездки, неоднократные беседы с такими известными прорицателями, как Питер Хуркос и Джерард Круазе, ее беседы и переписка с другими экстрасенсами привели ее к мысли, что все возможно.
   Она бывала в домах, где наблюдалась активная деятельность полтергейстов: посуда и картины, безделушки и тяжелая мебель летали по воздуху и ударялись о стены, когда к ним никто не прикасался и даже не находился вблизи них. Она не могла решить, то ли она видела привидения за работой, то ли это была демонстрация бесконечного телекинеза, но она совершенно определенно знала, что что-то такое там было.
   Она видела, как Тед Сериос создавал свои знаменитые фотографии предметов, невидимых в обычных условиях, которые «Тайм» и «Популярная фотография», а также многие другие печатные органы безуспешно пытались разоблачить. Он направлял свои мысли на неэкспонированную пленку и делал это под пристальным наблюдением скептически настроенных ученых.
   Она видела индийского факира — не мошенника — он делал невероятные вещи. Он сажал семечко в горшок с землей, покрывал его легкой муслиновой тканью, а затем погружался в глубокий транс. Через пять часов, пока Мэри наблюдала за ним, семя прорастало, растение поднималось и появлялись плоды — несколько маленьких манго.
   Два десятилетия контактов с необыкновенными явлениями привели к тому, что она уже ни над чем не смеялась. И, пока кто-либо не докажет, что все психологические и сверхъестественные феномены являются результатами всевозможных трюков — чего никто никогда доказать не сможет, — она вкладывала в противоестественные, сверхъестественные и иррациональные явления столько же веры, сколько она вкладывала в то, что большинство людей считало единственным, естественным и единым миром.
   ...Посланник ада...
   Хотя она наполовину была убеждена, что жизнь после смерти существует, она не верила, что все это точно описано в иудейско-христианских мифах. Она не воспринимала реальность небес и ада. Это звучало как-то чересчур упрощенно. И тем не менее, если она не верила, откуда такая непоколебимая уверенность в том, что этот маньяк был знаком Сатаны? И почему это предостережение формулируется в религиозных терминах?
   Озноб пробежал по ее телу. Ей показалось, что она до костей продрогла.
   Оставив свет в ванной, она вернулась в спальню. В темноте она чувствовала себя неуютно. Она решила накинуть халат.
   Макс мирно похрапывал. Она коснулась пальцами его щеки.
   Он тут же проснулся.
   — Что случилось?
   — Мне страшно. Мне нужно поговорить. Мне невыносимо быть одной.
   Он обнял ее за талию.
   — Я с тобой.
   — Я видела, что-то ужасное... чудовищное.
   Она снова вздрогнула.
   Он сел на кровати, зажег свет и огляделся вокруг.
   — Видения, — сказала она.
   Все еще держа ее за талию, он уложил ее в постель.
   — Они начались, когда я еще спала, — начала она, — и продолжались, когда я проснулась.
   — Начались, когда ты спала? Этого никогда не было раньше, верно?
   — Никогда.
   — Может, это был сон.
   — Я знаю разницу.
   Он отпустил ее талию и той же рукой отбросил со лба волосы:
   — Какие это были видения?
   — Мертвых людей.
   — Несчастный случай?
   — Убийство. Они были избиты и порезаны.
   — Где?
   — Недалеко отсюда.
   — Как называется город?
   — Он находится южнее.
   — И это все, что ты можешь сказать?
   — Думаю, это округ Оранж. Может, Санта-Ана. Или Ньюпорт-Бич, Лагуна-Бич. Анахейм. Или что-то вроде этого.
   — Мертвых было много?
   — Много. Четыре или пять женщин. Все в одном месте. И...
   — И что?
   — Они первые среди многих других.
   — Ты почувствовала это?
   — Да.
   — Ты почувствовала это психически?
   — Да.
   — Они первые среди скольких?
   — Не знаю.
   — А убийцу ты видела?
   — Нет.
   — А что-нибудь о нем ты могла бы сказать?
   — Нет.
   — Даже цвет его волос?
   — Ничего, Макс.
   — Эти убийства уже произошли?
   — Не думаю. Но я не уверена. Эти видения так потрясли меня, что я не сделала ни одной попытки удержать хоть что-нибудь в памяти. Я не следовала за ними, как я обычно это делаю.
   Он встал с постели и завернулся в халат. Она тоже поднялась и подошла к нему. Он обнял ее.
   — Ты вся дрожишь, — сказал он.
   Ей хотелось, чтобы ее любили и оберегали.
   — Это было ужасно.
   — Это всегда бывает ужасно.
   — Но в этот раз было хуже.
   — Хорошо, но это уже позади.
   — Нет. Может, это уже позади или скоро будет позади для тех женщин. Но не для нас. Мы будем вовлечены в эту историю. О Боже, так много тел, так много крови. И, мне кажется, я знаю одну из девушек.
   — Кто она? — спросил он, еще сильнее прижав ее к себе.
   — Лицо проявилось очень плохо, поэтому я не могу назвать ее имени. Но она показалась мне знакомой.
   — Это все же, должно быть, сон, — сказал он, пытаясь успокоить ее. — Видения не приходят к тебе сами по себе. Тебе всегда надо сконцентрироваться, сфокусировать свое внимание, чтобы поймать их. Вспомни, когда ты пыталась вызвать видение убийцы, тебе надо было получить какую-то из вещей жертвы, прежде чем ты могла вызвать его образ.
   Он говорил ей то, что она знала сама, успокаивая ее, как отец успокаивал бы свою дочь, говоря ей, что призраки, которые она видела в темной комнате — это всего лишь колышущиеся от ветра шторы.
   На самом деле ее совершенно не волновало, что он говорил ей. Просто оттого, что она слушала его и чувствовала, что он рядом. Мэри начала согреваться.
   — Даже когда ты ищешь утерянное кольцо, или брошь, или колье, тебе надо увидеть шкатулку, в которой они лежали, — сказал Макс. — А потому то, что ты видела сегодня ночью, — всего-навсего сон, потому что ты не искала это.
   — Я чувствую себя лучше.
   — Хорошо.
   — Но не потому, что я поверила, что это был сон. Я знаю, это было видение. Те женщины были реальны. Они или убиты сейчас, или будут убиты скоро.
   Она задумалась об их изуродованных лицах и сказала:
   — Боже, помоги им.
   — Мэри...
   — Они были реальными,— настаивала она, высвобождаясь из его объятий и садясь на постели. — И мы будем вовлечены в это...
   — Ты хочешь сказать, что полиция попросит нас помочь в расследовании этого дела?
   — Не совсем. Это затронет нас... более близко. Это начало чего-то, что изменит наши жизни.
   — Откуда ты можешь это знать?
   — Оттуда, откуда я знаю все остальное. Я чувствую это физически.
   — Затронет или нет это наши жизни, — прервал ее он, — есть ли какая-нибудь возможность помочь тем женщинам?
   — Мы знаем так мало. Если мы вызовем полицию, мы же не сможем им сказать практически ничего.
   — А если ты не знаешь, в каком городе это произойдет, то в какое полицейское управление мы будем звонить? Ты можешь вызвать это видение еще раз?
   — Даже не стоит пытаться попробовать. Оно ушло.
   — Может, оно вернется спонтанно, как и в первый раз?
   — Может.
   Эта вероятность заставила ее задрожать вновь.
   — Надеюсь, это не произойдет. У меня было так много ужасных видений за всю мою жизнь. Я бы не хотела, чтобы они вспыхивали во мне тогда, когда я не готова к этому, когда я не вызываю их. Если это станет происходить регулярно, я закончу жизнь в сумасшедшем доме.
   — Если мы ничего не можем сделать с тем, что ты видела, — сказал Макс, — надо постараться сегодня забыть это. Тебе надо выпить.
   — Я попила воды.
   — Разве я стал бы предлагать тебе воду? Я имею в виду что-нибудь покрепче.
   Она улыбнулась.
   — Так рано утром?
   — Сейчас не утро. Мы поужинали очень поздно, вспомни. Мы легли и проспали всего около полутора часов или что-то около того.
   Она взглянула на часы. Десять минут двенадцатого.
   — А мне казалось, что я отключилась на много часов.
   — Минут, — поправил ее он. — Водку с тоником?
   — Лучше виски, если у тебя есть.
   Он подошел к стоявшему у окна небольшому столику, на котором стояли бутылки с напитками, стаканы и лед. Несмотря на свои внушительные размеры, он не был неловок. Он двигался, как дикое животное: гибко, бесшумно. Даже приготовление коктейля казалось изящным процессом, когда этим занимался Макс.
   «Если бы все были похожи на него, — думала Мэри, — слово „неуклюжий“ просто не существовало бы».
   Он сел рядом с ней на край постели.
   — Ты сможешь уснуть вновь?
   — Сомневаюсь.
   — Выпей это.
   Она глотнула виски. Оно обожгло ей горло.
   — Что тебя беспокоит? — спросил он.
   — Ничего.
   — Тебя беспокоит видение?
   — Не совсем.
   — Послушай, беспокойство ничем помочь не может, — сказал он. — И, что бы ты ни делала, не думай о голубом жирафе, стоящем в центре огромной саванны.
   Не веря своим ушам, она пристально посмотрела на него.
   — Что тебя сейчас беспокоит? — широко улыбаясь, переспросил он.
   — Что еще? Голубой жираф в саванне.
   — Видишь, я прекратил твои беспокойства относительно видения.
   Она рассмеялась. У него было такое суровое, непроницаемое лицо, что его шутки всегда были сюрпризом.
   — Кстати, о голубом, — сказал он. — Тебе очень идет этот халат.
   — Я уже надевала его раньше.
   — Каждый раз, когда ты надеваешь его, у меня захватывает дыхание. Совершенно.
   Она поцеловала его. Языком она обследовала его губы, затем отпустила его.
   — Ты выглядишь в нем идеально, но еще лучше ты выглядишь без него.
   Он поставил ее бокал на ночной столик, стоявший рядом с кроватью, и развязал пояс, который стягивал ее талию, распахнув длинный голубой халат.
   Приятная дрожь пронизала все ее тело. Теплый воздух ласкал ее мягкую кожу. Она почувствовала себя красивой, желанной; она была нужна ему.
   Своими огромными руками, легкими сейчас, как крылья, он начал гладить ее груди вокруг сосков, соединять их вместе, мягко массировать их. Затем он встал перед ней на колени, раздвинул ее ноги и начал целовать внутреннюю часть ее бедер.
   Она взяла в руки его голову и запустила пальцы в его густые блестящие волосы.
   Алан ошибался на его счет.
   — О, Макс, мой любимый Макс, — прошептала она.
   Он продолжал целовать ее бедра, поднимаясь губами все выше и выше; обняв ее двумя руками, он немного приподнял ее.
   Ее стоны и вздохи нарастали все сильнее и сильнее. Прошло еще время, он поднял свою голову и прошептал:
   — Я люблю тебя!
   — Так люби меня, — отозвалась она.
   Он сбросил свой халат и прижался к ее телу.

* * *

   Счастливо утомленные, они оторвались друг от друга только в полночь. С улыбкой на устах и с закрытыми глазами, она предавалась мечтам.
   Через некоторое время, однако, воспоминания о видении вновь вернулись к ней: окровавленные и изувеченные лица. Ее глаза все еще были закрыты, а пушистые ресницы служили как бы двумя экранами, за которыми она видела только одно: кровавую сцену.
   Она открыла глаза, и комната вновь заполнилась странными тенями. Хотя она не хотела беспокоить Макса, но не могла не ворочаться на своем месте. В конце концов она включила свет:
   — Тебе надо принять снотворное. — Он спустил ноги с кровати.
   — Я возьму, — сказала она.
   — Не вставай.
   Минуту спустя он вернулся из ванной со стаканом воды и одной из таблеток, которые ей приходилось принимать слишком часто.
   — Может, после всего, что я выпила, не стоит принимать ее? — неуверенно спросила она.
   — Ты выпила только пол бокала виски.
   — И водку до того.
   — Водка уже вышла из твоего организма.
   Он взяла в рот таблетку и запила водой. Таблетка застряла в горле, и она смогла проглотить ее только с еще одним глотком воды.
   Когда они легли снова, он взял ее за руку. Он все еще держал ее, когда вызванный таблеткой сон смежил ее веки.
   Засыпая, она подумала о том, как сильно ошибался Алан по поводу Макса, как ужасно он ошибался.

Вторник, 22 декабря

Глава 6

   — Полиция Анахейма.
   — Мисс, вы — офицер полиции?
   — Нет, я дежурная.
   — Не могла бы я поговорить с офицером?
   — А на что вы жалуетесь?
   — О, я не жалуюсь. Я считаю, что ваши люди работают очень хорошо.
   — Я хотела сказать, вы хотите сообщить о преступлении?
   — Не уверена. Но здесь произошла очень странная вещь.
   — Как вас зовут?
   — Элис. Элис Барнэйбл.
   — Ваш адрес?
   — Квартал Перегрин на Эвклид-авеню. Я живу в квартире "Б".
   — Я соединю вас с офицером.
   — Сержант Эрдман слушает.
   — Вы действительно сержант?
   — Кто это говорит?
   — Миссис Элис Барнэйбл.
   — Чем могу помочь?
   — А вы действительно сержант? У вас молодой голос.
   — Я работаю в полиции уже более двадцати лет. Если вы...
   — Мне семьдесят восемь, но я еще не выжила из ума.
   — Я этого не сказал.
   — Многие люди относятся к нам, пожилым, как к маленьким детям.
   — Я — нет, миссис Барнэйбл. Моей матери — семьдесят пять, и она гораздо более разумна, чем я.
   — Вам лучше поверить в то, что я собираюсь рассказать вам.
   — А что вы собираетесь рассказать?
   — Квартиру надо мной снимают четыре медсестры, и, мне кажется, с ними что-то случилось. Я позвонила им, но ни одна из них не подошла к телефону.
   — А почему вы решили, что с ними что-то случилось?
   — В одной из моих ванных комнат лужа крови.
   — Чьей крови? Боюсь, я не очень понимаю вас.
   — Дело в том, что водопроводные трубы той квартиры расположены с внешней стороны стены, они проходят через угол моей второй ванной комнаты. Но не думайте, я живу не в дешевом месте. Трубы выкрашены белой краской, они практически незаметны. Дом наш старый, но в своем роде элегантный. Это совсем не дешевое место. Мой Чарли оставил мне неплохие деньги, на которые я могу жить в комфорте.
   — Не сомневаюсь, миссис Барнэйбл. А что же кровь?
   — Эти трубы проходят через дырку в потолке. Дело в том, что эта дырка чуть больше — всего на четверть дюйма, — чем сами трубы. Ночью кровь капала из нее, а к утру все трубы оказались вымазаны, а на полу образовалась большая лужа.
   — Вы уверены, что это кровь? Может, это грязная вода или...
   — Ну вот, теперь вы принимаете меня за идиотку, сержант Эрдман.
   — Извините.
   — Я отличаю кровь от грязной воды. И вот что я подумала: может, вашим людям стоит подняться наверх?
   Патрульные Стамбауф и Поллини нашли дверь в квартиру неплотно прикрытой. Она была в отпечатках пальцев, выпачканных в крови.
   — Думаешь, он все еще здесь? — спросил Стамбауф.
   — Этого не знает никто. Иди позади меня.
   Поллини с револьвером наготове вошел внутрь.
   Стамбауф следовал за ним.
   Гостиная была недорого, но приятно обставлена плетеной мебелью. На выбеленных стенах висели цветные фотографии пальмовых зарослей, тропических деревень и загорелых гологрудых красоток, вставленные в разноцветные рамочки.
   Первое тело лежало на кухне. Молодая женщина в черно-зеленой пижаме. На полу. На спине. Длинные светлые волосы, заколотые красной заколкой, рассыпались вокруг, как солома. На ее лице были следы ударов, а на теле — множество ножевых ранений.
   — О Боже! — сказал Стамбауф.
   — Что такое?
   — Тебя не выворачивает?
   — Я не раз видел такое прежде.
   Поллини указал на несколько предметов, лежащих на столе рядом с раковиной: бумажная тарелка, два куска хлеба, баночка с горчицей, помидор, пакетик с сыром.
   — Это важно? — спросил Стамбауф.
   — Она проснулась среди ночи. Может, у нее была бессонница. Она собиралась перекусить, когда он вошел. Не похоже, чтобы она сопротивлялась. Он или удивил ее, или она была с ним знакома и доверяла ему.
   — А ничего — то, что мы стоим тут так запросто и рассуждаем?
   — А почему бы и нет?
   Стамбауф пальцем указал на комнаты, которые они еще не осмотрели.
   — Убийца? Он давно уже скрылся.
   Стамбауф восхищался своим напарником. Он был на восемь лет моложе Поллини. Он работал в полиции всего шесть месяцев, тогда как его напарник служил там уже семь лет. На его взгляд, Поллини обладал всеми теми достоинствами, которые должен был иметь служитель закона — сообразительность, отвага и безграничная мудрость.
   Но самое главное было то, что Поллини мог выполнять свою работу без лишних эмоций. Его не мутило от вида изуродованных трупов. Даже когда он обнаружил страшно покалеченный труп ребенка, Поллини был спокоен, как скала.
   Хотя он старался походить на своего наставника, всегда, при виде большого количества крови, Стамбауфа начинало мутить.
   — Пошли, — сказал Поллини.
   Они вернулись через гостиную в ванную комнату, где в ярком свете лампы на плитках и на умывальнике красными пятнами выделялась разбрызганная кровь.
   — А здесь была борьба, — заметил Стамбауф.
   — Но недолгая. Всего несколько секунд.
   Другая молодая женщина, в одних трусиках, с тщательно завитыми волосами, скрючившись, лежала в углу ванной комнаты. На ее теле было пятьдесят или даже сто ножевых ран: в грудь, в живот, в спину и в ягодицы.
   Это ее кровь стекала по трубам в квартиру Элис Барнэйбл.
   — Забавно, — произнес Поллини.
   — Забавно?
   Стамбауф никогда раньше не видел такой массовой бойни. Он не мог понять, какой извращенный ум мог совершить это.
   — Забавно то, что он не изнасиловал ни одну из них.
   — А он должен был это сделать?
   — Обычно — да, примерно в девяноста процентах случаев.
   В спальне, которая находилась по другую сторону гостиной, стояли две разобранные постели, но тел не было.
   Они вошли в другую спальню и там на постели увидели голую рыжеволосую женщину с перерезанным горлом.
   — Здесь тоже обошлось без борьбы, — бросил Поллини. — Он схватил ее, когда она спала. Похоже, что и эту он не насиловал.
   Стамбауф просто кивнул — говорить он был не в состоянии.
   Женщины, которых они обнаружили в этой квартире, похоже, были католичками, и, если не истово религиозны, то по крайней мере следовали вере. На полу было разбросано большое количество различных религиозных предметов.
   Сломанное распятие валялось рядом с ночным столиком рыжеволосой. Деревянный крест был разломан на четыре части. Алюминиевый образ Христа был согнут пополам так, что терновый венец на голове касался обнаженной ноги, а голова была вывернута так, что, казалось, он хотел заглянуть через плечо.
   — Это не было сломано в драке, — сказал Поллини, поднимая остатки статуэтки. — Убийца сорвал это со стены и потратил много времени, ломая все это на части.
   Две маленькие религиозные статуэтки валялись на комоде рядом с рыжеволосой. Они также были разбиты. Некоторые из осколков были растерты в пыль — они увидели на ковре несколько белых пятен порошка.
   — Совершенно очевидно, что у него было что-то против католиков, — сказал Поллини. — Или против религии в целом.
   Стамбауф с неохотой подошел вместе с ним к последней кровати.
   Четвертая убитая женщина была задушена четками, а кроме того, ей было нанесено огромное количество ножевых ран.
   В жизни она, должно быть, была красива. Даже сейчас это тело, голое и холодное, с волосами, слипшимися от крови, с разбитым носом, заплывшим глазом и лицом фиолетового оттенка, еще хранило следы красоты. Живые, ее глаза, должно быть, были прозрачны, как горные озера. Вымытые и уложенные, ее волосы были густыми и пушистыми. У нее были красивые стройные ноги, узкая талия и красивая грудь.
   «Я видел женщин, подобных ей, — печально подумал Стамбауф. — Они ходят с расправленными плечами, высоко поднятой грудью, с заметной гордостью и радостью, которая просвечивает в каждом шаге».
   — Она была медсестрой, — сказал Поллини.
   Стамбауф взглянул на форму и шапочку, которые были сложены на стуле рядом с постелью. Он почувствовал дрожь в коленках.
   — Что с тобой? — спросил Поллини.
   Стамбауф, поколебавшись, прокашлялся и сказал:
   — Ну, моя сестра — медсестра.
   — Но это ведь не твоя сестра?
   — Нет. Но она возраста моей сестры.
   — Ты знаком с ней? Она работает с твоей сестрой?
   — Я никогда не видел ее раньше, — ответил Стамбауф.
   — Так в чем тогда дело?
   — Дело в том, что на месте этой девушки могла оказаться моя сестра.
   — Ты хочешь, чтобы я расплакался?
   — Да нет. Все нормально.
   — Ты должен привыкнуть ко всему этому дерьму. Стамбауф ничего не сказал в ответ.
   — А она была изнасилована, — произнес Поллини.
   Стамбауф почувствовал, что у него перехватило дыхание. Ему стало нехорошо.
   — Видишь? — спросил Поллини.
   — Что?
   — На ней следы спермы.
   — Ох!
   — Не знаю, он поимел ее до того или после.
   — Да чего? Или после?
   — До того, как он убил ее, или после.
   Стамбауф больше не мог оставаться там. Он выскочил в ванную комнату, находившуюся рядом с этой спальней, встал перед унитазом на колени, и его вывернуло.
   Когда спазм желудка прошел, он понял, что за прошедшие десять минут он сделал для себя один важный вывод. Несмотря на то, о чем он думал сегодня утром, он не хочет никогда быть таким, как Тед Поллини.

Глава 7

   Макс вернулся в гостиницу в половине двенадцатого, как раз в то время, когда она закончила одеваться. Он поцеловал ее: от него исходил аромат душистого мыла, лосьона для бритья и его любимого та-, бака.