— Видите? — спросил Охотник Доканил, тем самым прервав размышления другого наоли.
   — Боюсь, нет.
   На лице Охотника промелькнула смесь презрения с удовольствием. Презрение к тому, что у травматолога отсутствует способность к наблюдению; удовольствие от своих необычайных возможностей. Охотник испытывал это чувство довольно редко. Он не мог наслаждаться сексом. Он испытывал к нему отвращение. Охотники не размножаются, хотя и вырастают из нормальных зародышей. Он проявлял не большой интерес к пище. Еда занимала его только в пределах обеспечения тела хорошо сбалансированной диетой. Он ничего не испытывал при поступлении в его кровь сладкого наркотика. А алкоголь его организм сжигал так быстро, что отрава не успевала оказать никакого влияния — ни положительного, ни отрицательного. Но у него было его собственное Эго, как единственный мощный стимулятор отличного исполнения работы. Когда что-то поглощало эту неосязаемую часть его сверхразума, он испытывал дискомфорт, в противном случае — счастье и тепло. Его Эго было подчинено только Охотничьей Гильдии. А Гильдия являлась единственным источником вдохновения всех остальных наоли.
   — Смотрите, — продолжал Доканил. — Сугробы возле домов, вон там. Баналог повернул голову.
   — Сравните их с сугробом перед этим зданием.
   — Те глубже, — отметил Баналог.
   — Вот именно. А этот кто-то потревожил, и потребовалось несколько часов, чтобы он приобрел первоначальный вид. Там явно был вездеход.
   Они обнаружили еще три вездехода, и пустое пространство между ними явно указывало, что совсем недавно здесь находился еще один. Доканил знал наверняка, что четвертый угнали только несколько часов назад, так как одна несчастная бурая мышь устроила себе гнездо в шасси этой длинной стальной машины, и ее изрубило на куски, когда та завелась и огромные лопасти винтов пришли в движение без предупредительного сигнала. И хотя куски мертвой плоти и кровь застыли, маленькие глазки еще не затвердели двумя белыми камешками, как если бы этот несчастный для мыши случай произошел более суток назад.
   Они снова вернулись в ночь и снег. Метель постепенно ослабевала. Ветер то прибивал лежавший на земле снег, то развевал сугробы в разные стороны, поднимая влажные облака, ослабляя видимость, как если бы буран все еще продолжался.
   — Вы знаете, в какую сторону лететь? — осторожно осведомился Баналог.
   — На запад, — последовал ответ. — Они направились туда.
   — Есть какие-нибудь признаки?
   — Никаких. Видимых. Снег стер их путь. — Тогда как...
   — Убежище на Западе, не так ли?
   — Но это же просто выдумки, само собой, — ответил травматолог.
   — Разве?..
   — Несомненно.
   — Многих их вожаков так и не нашли, — заметил Доканил. — Они, должно быть, где-то скрываются.
   — Они могли погибнуть во время ядерных самоубийств или ликвидированы во время массового уничтожения. Мы, наверное, убили их, принимая за рядовых землян.
   — Не думаю.
   — Но...
   — Не думаю. — Тон Охотника не терпел возражений. Его мнение было высказано таким же голосом, как ученый излагает непреложный закон Вселенной.
   Они сели на борт своего нового вертолета.
   Доканил поднял машину в ночь после того, как подсоединил себя к приборам на панели управления. Баналог увидел на медных иглах следы запекшейся крови.
   Внимательно следя за дорогой, Охотник вел вертолет. Баналог, покорившись безжалостному преследованию, устроился поудобнее в кресле, отсоединил свой сверхразум от органического мозга, установил в подсознании время пробуждения и ускользнул в притворную смерть...
   Светало. Хьюланн гнал вездеход уже далеко на юге, снег сменился безлистными деревьями и холодным чистым небом. Наоли думал, что погода стоит подходящая, хотя Лео и говорил ему, что по человеческим меркам все еще весьма прохладно. Они держались объездных дорог, потому что Охотнику легче следовать по главным магистралям и, таким образом, он без труда обнаружит их. Тем не менее снег больше не скрывал от них дорогу, и Хьюланн мог установить вращение винтов на полную мощность и взять такой уровень высоты, чтобы не опасаться изменений на поверхности земли.
   Они болтали о том о сем во время долгих темных часов полета. Сначала разговор помог успокоиться и расслабиться, чтобы не возвращаться к молниям Охотника, оторвавшим заднее крыло их машины. Конечно же это были не совсем молнии. Охотники располагали хирургически имплантированными оружейными системами внутри их мощных тел. В руки и ладони был вмонтирован пистолет с газовой дробью. Из спецхранилища система вырывает сильно сжатую каплю жидкого кислорода и приводит ее в движение по дулу посредством управляемого взрыва другого газа. В результате газовая дробинка поджигается у кончиков пальцев и, попадая в мишень, взрывается внутри и разрывает жертву на части. Это средство Действует на небольшом расстоянии. Но оно очень эффективно. И даже знание механизма устройства не уменьшает его загадочности.
   Охотники прилагали все усилия, чтобы причислить себя к лику богов — даже для расы без религиозных мифов. Неудивительно, что это им удалось. Действительно, когда Хьюланн впервые осознал понятие "Бог" у некоторых галактических народов, его сразу поразила мысль: не будут ли наоли через сотню или тысячу веков рассматривать Охотников как древних богоподобных существ? Возможно, эти творения генетической инженерной мысли были созданы именно для того, чтобы впоследствии быть причисленными к первым святым и собирать лавры не заслуженного ими почтения. Культ? Возможно...
   Постепенно их разговор коснулся личных тем, далеких от неестественной лихорадочной болтовни, которой они неосознанно пытались вытеснить неприятные мысли. Они вспоминали свое прошлое, свои семьи. Хьюланна удивило, сколько боли и жалости скрывалось в мальчике, когда тот, заливаясь слезами, рассказывал о смерти своего отца и сестры (мать его умерла вскоре после рождения сына). По мнению Хьюланна, людям было не свойственно показывать свои эмоции. Такое, наверное, встречалось крайне редко и далеко не так болезненно, как это происходило с Лео. Знакомые наоли люди были холодными, мало смеялись и мало плакали. Именно эта эмоциональная, стоическая сдержанность и явилась основной причиной их враждебности по отношению к наоли. А также к остальным расам, которые отличались общительностью.
   Затем пришло понимание.
   Оно змеей проскользнуло в его мозг и вонзилось в сверхразум, сотрясая всю основу его доводов.
   Это причинило боль.
   Первые намеки на понимание зашевелились и пустили побеги, когда Лео указал на далекий свет поднимающегося в небо звездного корабля наоли, за сотни миль к востоку. Хьюланн наблюдал за пламенем, скрытым в сине-зеленой дымке, пристальным взглядом незашоренной пропагандой личности наоли, лишенной своего прошлого. Он просто задохнулся, когда величественное сияние начало уноситься в глубь бархатно-темного неподвижного неба (только линия горизонта окрасилась в оранжевый дневной свет). Разум Хьюланна скользнул в бездну открытий, когда Лео поделился:
   — Я хотел стать астронавтом. Всегда хотел. Но меня не выбрали.
   — Не выбрали? — удивленно переспросил Хьюланн, не понимая, к чему шел разговор.
   — Да. Моя семья не относилась к состоятельным.
   — Но ты еще слишком маленький, чтобы выполнять работу в космосе.
   Лео выглядел озадаченным.
   — Ты же говорил, что тебе всего одиннадцать.
   — Так выбирают еще до рождения, — ответил мальчик. — А разве у наоли не так?
   — Но это же неразумно! — воскликнул Хьюланн. — Нельзя вести подготовку для работы в космосе, пока ты не вырастешь для того, чтобы воспринимать основы физики.
   — Это займет слишком много времени, — возразил Лео. — Для того чтобы стать астронавтом, нужно многое знать. Сотни тысяч вещей, необходимых для работы. Невозможно представить, как научиться всему этому в зрелом возрасте, даже при помощи гипновосприятия.
   — Сорок лет. Самое большее — пятьдесят, — прикинул Хьюланн. — Но когда впереди целые века для того, чтобы...
   — Вот именно! — выпалил Лео, не успел Хьюланн закончить свое предложение. — Средний возраст человека — сто пятьдесят лет. И только первые две трети жизни считаются "расцветом", когда мы можем легко переносить перегрузки галактического путешествия.
   — Как это ужасно! — посочувствовал наоли. — Выходит, ваши астронавты проводят всю жизнь, занимаясь одним и тем же?
   — А чем же еще?
   Хьюланн попытался объяснить, что наоли обычно осваивают несколько профессий в течение жизни.
   — Просто невероятно, — закончил он, — что человеку приходится проводить весь его короткий век, делая одно и то же. Ограниченность. Однообразие. Все это разлагающе действует на разум.
   Как же нелегко было Хьюланну приложить основной принцип жизни наоли к жизни кого-то еще, чье существование так недолговечно. Но постепенно это ему удалось. И он почувствовал тяжесть своего понимания, хотя точно еще не осознавал, что же так давило на него.
   — Когда-то, — рассказывал Лео, — в то время, когда мы только начали освоение космоса, астронавты не готовились еще до своего рождения. Они росли, вели обыкновенную жизнь, летали на Луну и возвращались обратно. Они могли оставаться в космической программе, а могли и нет. Некоторые из них уходили в бизнес. Другие занимались политикой. Один даже стал президентом большой страны того времени. Но когда сверхсветовые полеты были усовершенствованы и начало накапливаться все больше и больше относящихся к этому знаний, необходимых для астронавта, старый способ отбора пришлось заменить.
   Теперь все стало ясно. Хьюланн понял причины войны и почему Лео так отличается от остальных людей, которых он встречал в космосе.
   — Оплодотворенное яйцо изымается из материнского тела вскоре после зачатия, — продолжал мальчик. — Институт Космонавтики забирает его и превращает в существо, каким должен быть астронавт. Пальцы ног у астронавта в два раза больше, чем у простых людей, так как это необходимо ему для того, чтобы хвататься за что-либо в состоянии невесомости. Его зрение охватывает диапазон инфракрасных лучей. Слух обостряется. После четырех месяцев развития зародыш подвергается влиянию постоянно обучающей среды, когда данные заносятся напрямик в мозг, который никогда потом не будет развиваться так быстро, как в следующие пять месяцев.
   Хьюланн почувствовал, что едва может говорить. Его голос стал слабым, хриплым, не таким, как обычно. А губы все еще обхватывали зубы от стыда, и он никак не мог откинуть их, чтобы ясно говорить.
   — А как относились рядовые люди к астронавтам?
   — Ненавидели их. Они были не такие, как мы все, конечно. Они намного легче осваивались в космическом пространстве и в любом незнакомом месте Галактики. Поговаривали о том, чтобы посылать простых людей в качестве пассажиров, но астронавты начали борьбу, которая затянулась на несколько лет. Они ревниво охраняли свою власть.
   — Они были холодными, — обронил Хьюланн с отвращением, — показывали минимум эмоций, никогда не смеялись.
   — Это было частью их воспитания. Чем менее они эмоциональны, тем лучше справляются с возложенными на них обязанностями.
   — Война...
   И не успел Хьюланн закончить, как Лео тоже все понял:
   — Да?
   — Мы и не думали, не могли даже предположить, что ваши астронавты не типичны для всей остальной расы. Мы встречали сотни, даже тысячи их. Они все были похожи. Мы не могли знать...
   — Так ты думаешь?.. — спросил Лео взволнованно.
   — Эта война была ошибкой. Мы сражались с Охотниками. Ваши астронавты — те же Охотники у наоли. И мы истребили вас, потому что думали, ваши Охотники, ваши астронавты такие, как и все вы...
   Мастер-Охотник Пенетон сидел в кресле управления Системы Формирования. Триста шестьдесят один электрод примыкал к его телу, пронизывая каждую часть его организма, провода от них исчезали в чреве огромной микрохирургической машины. Пальцы его исполняли непостижимый танец на трехстах шестидесяти одной кнопке пульта перед ним.
   Он формировал.
   Он изменял.
   В насыщенном парами герметичном модуле из стеклопластика за кварцевой стеной в фут толщиной на упругой подушке лежал крошечный зародыш, поддерживаемый силами, которые навсегда останутся за пределами его понимания, даже когда он вырастет и станет полноценным творением. Этот зародыш предполагал рождение Охотника. Не Мастер — Охотника.
   Для этого потребовалось бы кое-что еще. Существовала специальная программа генетической мутации, гораздо более сложная, — для создания Мастер — Охотника. Он рождался только раз в столетие. В одно время могло жить не больше пяти Мастер — Охотников.
   Пенетон был Мастер — Охотником.
   Он формировал.
   Он изменял...
   В цистерне в Атланте: крысы...
   В утреннем свете конверсирующая воронка на Великих Озерах выглядела скорее желтой, чем зеленой. С южного края жуткого провала техники из первой бригады наоли, ведущих антибактериологическую войну, установили свое оборудование и начали вводить необходимый антитоксин для уничтожения прожорливых бактерий. К ночи тепло, жар и такое красивое свечение исчезнут...

Глава 14

   Впереди лежала пустыня. Она раскинулась сплошным морем желто-белого песка, на котором виднелись островки красноватой почвы. Время от времени однообразие равнины нарушали выступы цилиндров вулканических пород, огромные глыбы камня и причудливые выветренные скалы. Картину завершали редкие клочки чахлой растительности. Ничего здесь не было приспособлено для жизни. Хьюланн остановил вездеход на гребне горы и устремил свой взгляд вниз на дорогу, которая пересекала унылую бесконечную поверхность.
   — Здесь вездеход пойдет гораздо легче, даже если мы не выберемся на дорогу, — заметил Лео.
   Хьюланн ничего не ответил и продолжал всматриваться в прерию, которую им предстояло преодолеть. Последние восемь часов окончательно разбередили его душу. Он снова и снова прокручивал факты в голове и не переставал удивляться и поражаться всему, что сообщил ему мальчик. Жуткая, кровавая бойня, которую затеяли люди и наоли, представлялась теперь совершенно бессмысленной. Кто бы мог предположить, что еще какая-нибудь раса окажется способной создать внутри себя особую породу, как это делали наоли с Охотниками? Уменьшало ли это вину наоли? Оправдывало ли их акт геноцида по отношению к людям? Было ли это разумным? Ответственны ли они за такую прихоть Судьбы? Конечно нет. Если только...
   Даже если посмотреть на это как на злую шутку Рока, война в любом случае была неприемлема. Напротив, она стала представляться игрой чьего-то больного воображения. Две гигантские расы, способные с относительной легкостью путешествовать среди звезд, ведут тотальный бой из-за простого недопонимания. Весь этот кошмар превратился в космическую комедию. Но такой, навеянный самой смертью итог никогда не должен стать пищей для юмора.
   — О чем ты думаешь? — спросил мальчик. Хьюланн оторвался от пустыни и посмотрел на человека. У их рас, как оказалось, было столько общего — и так мало взаимопонимания. Он оглянулся и посмотрел в заднее ветровое стекло. Смотреть на ослепительный песок было намного легче, чем в нетерпеливые глаза ребенка.
   — Мы должны рассказать им, — твердо сказал Хьюланн.
   — Твоему народу?
   — Да. Они должны узнать все. Это все сильно меняет. Если они узнают, они не убьют тебя. И не сотрут и не реструктурируют мою память. Они не посмеют. Хотя некоторым из них очень захочется это сделать. Но твое свидетельство не допустит этого. Если еще кто-то из людей остался в живых, нам нужно сделать все, чтобы помочь им.
   — Мы не поедем в Убежище? Хьюланн задумался:
   — Мы могли бы. Но это бесцельно. Мы ничего не решим. Наш единственный шанс — заставить и остальных наоли узнать то, что узнал я. Рано или поздно они сами все раскроют. Археологические бригады ведут раскопки во всех не разрушенных до основания городах. Антропологи пытаются воссоздать по крупинкам вашу культуру. Кто-то обязательно обнаружит, что у вас существовал особый вид — астронавты. Но на это уйдут месяцы, а то и годы. К этому времени те немногие уцелевшие представители твоей расы будут найдены и убиты. Тогда эти знания об астронавтах уже будут ненужными.
   — Думаю, ты прав, — согласился Лео.
   — Я свяжусь с Охотником.
   — А ты сможешь? — Попытаюсь.
   — Пойду пройдусь, — сказал Лео. — Нужно размять ноги.
   Он открыл дверь и, шагнув на дорогу, захлопнул ее. Он пошел налево и наклонился, изучая маленький кактус с пурпурными цветами.
   Минутой позже Хьюланн открыл контакт с Фазисной системой.
   И сразу почувствовал канал другого мозга.
   "Доканил, — сказал он мысленно. — Доканил — Охотник".
   Тишина. Затем:
   "Хьюланн..."
   Он вздрогнул от того, какими холодными были мысли Охотника.
   "Мы больше никуда не бежим, — сказал он далекому Охотнику. — Если вы выслушаете нас, мы останемся здесь".
   "Выслушать, Хьюланн?"
   "Выслушать то, что я обнаружил. Я..."
   "Должен ли я понимать твое заявление как то, что ты сдаешься мне?"
   "И да и нет, Доканил. Но не это главное. Ты должен выслушать то, что я узнал о людях..."
   "Лучше бы ты бежал. Если ты просишь о пощаде, ты для меня просто не существуешь".
   "Ты не захочешь убивать нас, если услышишь то, что мне необходимо сказать".
   "Напротив. Что бы ты ни сказал, это не повлияет на Охотника. Охотник не рассчитан на сострадание. Охотника нельзя обмануть. Все, что ты планируешь, — бессмысленно".
   "Послушай — и ты не убьешь..."
   "Убью без предупреждения. Первым делом я устраню тебя. Это моя прерогатива, как Охотника".
   Доканила унизили лишь раз в жизни. И, имея столь узкий диапазон эмоционального восприятия, Доканил намертво вцепился в свою жертву и лелеял себя надеждой устранить ее, какие бы глубокие чувства ни возникали в нем. Даже если эти чувства были унижением, гневом и ненавистью.
   "Я знаю, где ты находишься, Хьюланн. Скоро буду".
   "Пожалуйста..."
   "Я иду, Хьюланн".
   Хьюланн расширил диапазон своей передачи, повышая напряжение, в надежде что это не укроется от какого-нибудь наоли из системы Второй Дивизии. Он передал:
   "Я обнаружил жизненно важную информацию о людях. И это делает войну бессмысленной. Вы должны услышать. Люди..."
   Но до того, как он успел закончить, в его мозгу возникли видения психологической настройки...
   Он стоял на темной равнине. Безграничной. Тьма нигде не заканчивалась — ни впереди, ни сзади, ни по сторонам. Он был единственным возвышением на тысячи миль. Он стоял на подушке из Доз дикого винограда, которые, густо переплетаясь между собой, скрывали землю под ногами.
   "Мы в незнакомом месте, — шептал напевно голос настройки. — Это не родной мир наоли..."
   В первый раз он наконец-то понял, что в промежутках между лозами винограда в глубине зеленой массы скрываются какие-то животные. Хьюланн слышал их шорох и движение. И хотя он не увидел ни одного подтверждения своему предположению, он не знал, почему представил их именно животными.
   "Потому, что они животные", — пропел голос.
   Он чувствовал прикосновение их лапок на ногах, они пытались опрокинуть его. И он знал, если они подберутся к лицу достаточно близко, они разорвут его на части, вгрызутся в его уязвимые зеленые глаза.
   "Они умные..."
   Хьюланн почувствовал, как кто-то выбирается из виноградных лоз и карабкается вверх по его ноге. Он легко отшвырнул тварь. И попытался убежать, но тут же обнаружил, что его ноги проскальзывают между лозами, проваливаются в норы, где тварь поджидает его...
   Он упал и покатился, еле-еле высвободив ногу. По лицу текла кровь; в тот краткий миг, когда он упал, в него успели вонзиться звериные когти.
   "Бежать некуда. Они везде. Наоли нужно осознать это. Бежать невозможно, потому что звери последуют за наоли, куда бы он ни пошел".
   Медленно-медленно он начал осознавать, что звери в виноградных лозах на самом деле не звери, а люди. Фазисная система в десятки раз увеличила его страх и снабдила картинами его же ужаса.
   "Единственное, что можно сделать, — это уничтожить их, или они уничтожат тебя".
   Хьюланн понял, что у него в руках огнемет. Он направил его на виноград.
   Желто-розовое пламя метнулось вперед, вспыхнуло среди ветвей и листьев.
   Звери внизу пронзительно завизжали.
   Горящие, они выскакивали наружу.
   И умирали.
   Но зеленые лозы не горели; наоли разрушил только то, что должен был разрушить.
   А звери исполняли танец смерти на пылающих лапках, их горящие языки, глаза превращались в уголь, затем стали пепельно-серыми...
   Хьюланн же наслаждался. Он улыбался. Хохотал...
   ...и вдруг все стихло.
   Он задохнулся. Желудки свело судорогой. Однако сну психологической настройки не хватило мощи, чтобы нейтрализовать ту правду, которую он узнал. Люди не были злобными врагами их расы. Они, в сущности, такие же миролюбивые, ^к и наоли. И все, что требовалось сделать, — это стравить Охотников с земными астронавтами.
   А простые граждане обеих сторон со своими хрупкими жизнями мирно сосуществовали бы друг с другом.
   "Сон был твоим последним шансом, — сказал Доканил по Фазисной системе. — Я противился этому. Но остальные думали, что тебя можно достать".
   Хьюланн ничего не ответил. Он открыл дверь, и его стошнило на песок. Когда оба желудка очистились, он понял, что голос Доканила все еще звучит в его мозгу. "Я иду, Хьюланн". "Пожалуйста..." "Я знаю, где ты. Я иду".
   Хьюланн разорвал контакт с Фазисной системой. И почувствовал, что постарел на семьсот лет за эти последние дни. Он был пустым, как статуэтка из дутого стекла, и ничего больше.
   Мальчик вернулся к машине и залез внутрь. — Ну как?
   Хьюланн отрицательно покачал головой и завел мотор.
   Вездеход рванулся вперед по направлению к бескрайней пустыне, к Убежищу в горах на западе...
   Полчаса спустя Доканил привел свой вертолет на тот же холм, где Хьюланн остановился, чтобы установить контакт с ним. Он окинул взглядом песчаную равнину, камни, кактусы и усмехнулся. Улыбка в этот раз вышла широкой. Минутой позже он вытащил карту и начал изучать местность. Баналог некоторое время смотрел, как Охотник вычерчивает маршрут, затем спросил:
   — Мы не последуем за ними?
   — Нет, — ответил Доканил.
   — Но почему?
   — В этом нет необходимости.
   — Вы думаете, они погибнут в пустыне?
   — Нет.
   — Что тогда?
   — У наоли есть весьма дорогие и эффективные системы оружия, — хмыкнул Охотник. — Но ни одно из них не является более дорогим и более эффективным, чем региональный Изолятор.
   Баналог почувствовал, как складки кожи на его черепе болезненно сжались.
   — На территории следующих двухсот миль в начале войны люди хранили свой основной резерв ядерного оружия. Поэтому сюда и забросили Изолятор, чтобы самым эффективным способом отрезать землян от огромного числа их ядерных боеголовок. Изолятор до сих пор не дезактивировали. Так что он своими сенсорами сам найдет любого человека, создаст нужное оружие и поразит мишень. Мальчик, если он еще не умер, умрет до заката.
   Баналогу стало плохо.
   — Что же тогда будет делать Хьюланн? — размышлял Доканил. — Не могу даже предположить. Если они планировали направиться в Убежище, теперь это будет невозможно. Он не сможет попасть внутрь без помощи мальчика. Мы облетим область, контролируемую Изолятором. Здесь только одна трасса. Мы подождем у выхода и посмотрим, продолжит ли Хьюланн свое путешествие.
   Он улыбнулся довольно широкой для Охотника улыбкой.

Глава 15

   В стеклянном пузырьке, насквозь пронизанном пламенем, танцевал гномик. Ноги его были опутаны нитями волокна молочного цвета. Миллионы веревочек, как у марионетки, тянулись куда-то в неизвестность. Существо по размеру было не больше человеческой ладони, но его охватывала энергия поразительной мощности. Существо дергалось, вальсировало и выделывало всякие па само с собой, молотило во все стороны крошечными ручками, прыгало и резвилось и так и этак, пока прозрачные стены его тюрьмы не заставляли его разворачиваться и кружиться в другом направлении. Оно скакало, кудахтало, хихикало и невнятно тараторило, смеялось над чем-то своим, разговаривало на несуразном и глупом языке.
   Стеклянный пузырек медленно закачался, как будто гномик затеял мятеж.
   Но вот он затанцевал еще яростнее, словно уловил какую-то несуществующую музыку. Он смеялся, хохотал и взрывался от радости, толкая крошечными ножками стенки тюрьмы. Он кружился, поднимаясь на носочки, подобно балерине, все быстрее и быстрее, изящно вскидывая коленки, зажатый в своем тесном сосуде. Его личико пылало, и пот стекал с его плоти, выступая крошечным бисером на лбу, оставляя мокрые дорожки на кукольном личике. Он все кружился и кружился во все ускоряющемся темпе танца, пока не превратился в сплошной вихрь.