Кунин Владимир Владимирович. Чокнутые

   На Крестовском острове у Меншикова рядом с дворцом была устроена купальня-бассейн с подогревом воды. Рядом - стол с самоваром, два кресла и лакей с полотенцами.
   Светлейший плавал на спине, граф Потоцкий - по-собачьи. Потоцкий тихо информировал светлейшего:
   - …Уйма рекомендательных писем и, конечно, последние донесения внедрившегося к ним агента сделали свое дело…
   - То, что он добился приема у Бенкендорфа - полбеды. Беда, если Александр Христофорович представит его государю, - сказал Меншиков.
   - А что, если… - и Потоцкий осекся.
   - Говори, говори. Ум хорошо, а полтора лучше.
   - А что, если преподнести Бенкендорфу ту шкатулочку…
   Светлейший едва не утонул. Отплевался и заорал на Потоцкого:
   - В Сибирь захотел?!.. В рудники? И нас всех в кандалы!.. Кому «шкатулочку»?! Второму человеку после царя?!.. Неподкупному Бенкендорфу?!.. Надо же додуматься!!!
   Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф принимал у себя господина Герстнера и светски болтал с ним по-немецки:
   - Я слышал, что за короткое время пребывания в России вы сумели даже создать круг единомышленников?
   - Это прекрасные люди, ваше сиятельство! Истинные патриоты своего отечества. Моя благодарность им просто не знает границ! И мне очень хотелось бы…
   Лучезарно улыбаясь, Бенкендорф встал. Вскочил и Герстнер.
   - Превосходно! - вежливо перебил его Бенкендорф. - Всегда приятно услышать о соотечественниках добрые слова. Благоволите оставить мне вашу записку о выгодах построения железных дорог в России, и коль скоро я сочту это дело полезным - сразу же представлю его на высочайшее рассмотрение.
   - Ваше сиятельство, я пребываю в неведении еще многих законов государства Российского и поэтому позволю себе спросить: почему сугубо гражданский инженерный проект вызывает такой интерес именно вашего ведомства?
   Бенкендорф широко и светски улыбнулся:
   - Ах, господин Герстнер! Кому еще, как не корпусу жандармов, помочь осуществлению ваших грандиозных замыслов? Ведь тайная полиция всегда была, есть и будет самым прогрессивным институтом в России!
   У дверей в царские покои Бенкендорф ждал выхода государя. Из покоев доносились страстные вздохи и стоны, сопровождаемые маршевой мелодией музыкальной шкатулки.
   Бенкендорф посмотрел на часы. И в ту же секунду оборвались все звуки, замолкла музыкальная шкатулка, дверь распахнулась и в приемную вышел самодержец всея Руси Николай Первый.
   - Доброе утро, ваше величество, - поклонился Бенкендорф.
   - Доброе утро, Александр Христофорович. Я очень занят. Уйма дел… Потрудитесь изложить все кратчайшим образом.
   - Слушаюсь, ваше величество. Австрийский инженер Герстнер предлагает соединить железными дорогами на паровой силе ряд городов Российской империи…
   - Но он же сумасшедший!.. Ну почему ко мне?!.. Направьте его во врачебную управу!
   - Осмелюсь заметить, ваше величество, Герстнер представил вполне убедительные резоны для полезности введения железных дорог на благо процветания России…
   - Россия и так процветает! - нетерпеливо перебил царь.
   В эту секунду из-за двери послышался нежный женский голос:
   - Ну, где же вы, Николя?..
   Оглядываясь на дверь, Николай торопливо проговорил:
   - Александр Христофорович, голубчик… Обсудите проекты этого… Ну, как его?!..
   - Герстнера, - подсказал Бенкендорф.
   - …проекты этого Герстнера в соответствующих инстанциях, создайте необходимые комиссии, сделайте организационные выводы - и только потом ко мне! И не в такое раннее время, Александр Христофорович!
   - Николя!.. - послышалось из-за двери.
   Николай ринулся в покои, на ходу расстегивая мундир. Когда он распахнул двери, Бенкендорф увидел кровать под балдахином, в которой томилась обнаженная фрейлина…
   На Крестовском острове, в тщательно сокрытой от посторонних глаз беседке, собрались акционеры русского извоза.
   - Мы для него - инкогнито! Мы оплачиваем его работу, а остальное его не касается. Кто мы, что мы - он никогда не узнает, - жестко проговорил князь Меншиков.
   - Неужели нельзя было найти специалиста из своих? - пожал плечами граф Татищев.
   - Нет! Как выяснилось - нельзя! Потому что у нас все делается тяп-ляп! А он - ювелир!.. Послужной список его интриг превосходит всякое воображение: дворцовый переворот в Абиссинии, беспорядки в Ирландии, расстройство военного союза Люксембурга с Китаем против Англии, загадочная гибель короля Саудовской Аравии…
   - Ну, хорошо, хорошо… Достаточно. Когда он будет здесь?
   - Я здесь уже. - В дверном проеме появился маленький, худенький человечек с ангельским лицом, белокурыми волосиками и широко распахнутыми доверчивыми голубыми глазами. За ним волочилась непомерно длинная шпага.
   - Ага… - несколько растерялся князь Меншиков. - Господа! Позвольте представить вам… э-э-э…
   - Иван Иванович, - помог ему вооруженный ангел. - В России я натурализовался как Иван Иванович Иванов.
   - Дорогой Иван Иванович, мне не хотелось бы называть имен…
   - И не надо, - мило улыбнулся Иван Иванович. - Вы - князь Меншиков, вы - князь Воронцов-Дашков, вы - графы Бутурлин, Татищев и Потоцкий. Ваш негласный доход от извозного промысла - более ста миллионов рублей в год. И железные дороги Герстнера могут лишить вас этих денег. Так?
   Ошеломленное молчание было ему ответом.
   - А вот вам и последняя информация: ваш государь благосклонно разрешил создание комиссий по обсуждению проекта Герстнера.
   - Кошмар!.. - Все схватились за головы.
   - Итак - цареубийство? - деловито спросил вооруженный ангел.
   - Нет! Нет!.. Только не это!.. - испуганно закричали все.
   - Жаль… - сразу погрустнел Иван Иванович. - Время политических свобод… Император гуляет без охраны… Ах, как эффектно можно было бы обставить эту акцию!.. И недорого.
   - Ни в коем случае! - категорично прервал его Воронцов-Дашков. - Россия достаточно натерпелась от смены правителей!
   - Очень, очень жаль, - мягко и печально повторил ангел со шпагой. - А ведь скоро даже ничтожные государственные деятели, болтая о равенстве и демократии, начнут окружать себя такой толпой телохранителей, что исполнение самого примитивного политического убийства станет буквально непосильной задачей. Естественно, и цена… - Ангел присвистнул и ввинтил палец куда-то вверх.
   Вошел здоровенный молодой лакей - принес самовар, чашки, блюдца, сахар. Иван Иванович тут же стал прихорашиваться, не отводя от лакея томного взора. Лакей перехватил его взгляд, смутился…
   - Может быть… Герстнера? - осторожно спросил граф Потоцкий.
   Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыграть на балалайке «Светит месяц».
   - Ну, пожалуйста… Хотя это не та фигура, господа, ради которой стоило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонников железных дорог…
   Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:
   - А может быть, вообще террор?
   - Что-о-о?.. - Все впервые услышали это слово.
   - Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое 6удущее, - пояснил Иван Иванович.
   Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:
   - Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак террор!!!
   Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля «Кулон» к выходу на улицу, где их ожидала карета.
   - Скорей, скорей! - торопил всех Герстнер. - Мы уже десять минут назад должны были уехать…
   - Антон Францыч! Не волнуйтесь… В России вы никуда не опоздаете, - успокаивает его Родик. - Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся…
   - Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!
   Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух…
   Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.
   - Ну вот, - удовлетворенно сказала Маша. - А если бы мы вышли на десять минут раньше?..
   По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой: «Специальная междуведомственная комиссия», где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:
   - Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогу оживить наши русские равнины, - тот глубоко и опасно заблуждается!
   Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.
   Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:
   - Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.
   - Нам-то это зачем?! - возмутился князь. - Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.
   Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.
   - Подслушать бы, как там, чего… - тосковал Тихон. - Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..
   Родик сказал:
   - Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом - трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…
   - Нет, - возразил снизу Пиранделло. - Проловочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.
   - Правильно! Уж если мечтать - так ни в чем себе не отказывать! - сказал Родик. - Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…
   - Ох, чует мое сердце, неладно там… - тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.
   И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».
   В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:
   - Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..
   Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:
   - Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…
   - Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», - обозлился граф. - Пусть там и решают!..
   А на набережной томительное ожидание короталось болтовней:
   - Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, - вздохнул Родик.
   - Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? - усмехнулся Тихон. - У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.
   - Это еще откуда?
   - Из донесений моих.
   - А про меня знают? - крикнул снизу Пиранделло.
   - Неужто нет.
   - И чо?
   - А ничо. Смеются с тебя.
   - И про меня, Тихон? - улыбнулась Маша.
   - Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их
   - явление!
   - Так уж и в академию… - усомнился Пиранделло.
   - Ну ничего, окромя гирь и козы! - рассердился Тихон. - Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег - исключительно из соображений ума и патриотизьма!..
   Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему:
   - Ваша светлость… От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера…
   - Спасибо, братец. Иди с Богом. - Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки.
   Эта зала больше всего напоминала судилище.
   - Продолжайте, граф, - махнул рукой светлейший.
   Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:
   - Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетаюших над ним птиц… Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга… Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще, путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..
   Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:
   - А все-таки она вертится…
   И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух словно стая снежинок…
   Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Родику - брегет, Маше - медальон, Тихону - тощий бумажник…
   Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:
   - Прощайте. Мне незачем больше жить.
   И бросился в темные воды Невы.
   - Федя!!! - резко крикнула Маша.
   Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод.
   Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике:
   - Не хочу жить… Не хочу! Варвары!.. Варвары!..
   Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:
   - Ну, будя… Ну, уймись, Антон Францыч… Будя…
   - Антон Францевич! Миленький, родненький!.. - причитала Маша. - Жизни себя решить - грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.
   - Манечка знает, что говорит… - лепетал испуганный Тихон.
   - Успокойтесь, Антон Францевич! - кричал Родик. - Немедленно успокойтесь!..
   - Хорошо, - вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. - Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.
   Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.
   - Пиранделло! Держи Антона!!! - завопил Родик.
   Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося…
   В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы.
   Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.
   У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно так же, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира…
   Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…
   Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:
   - Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…
   - Российской империи, - вставил дрожащий Зайцев.
   - А ты вообще молчи! Не умеешь плавать - нечего в воду прыгать! - разозлился Родик.
   - Все прыгнули - и я прыгнул, - виновато пробормотал Тихон.
   - Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..
   - Очень плохо в России жить инженеру, - простонал Герстнер.
   - Эх, Антон Францыч, - вздохнул Пиранделло. - А кому на Руси жить хорошо?
   - Как ты сказал, Пиранделло? - удивился Родик.
   - А чего я такого сказал?!.. Чуть что - сразу Пиранделло!..
   - Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями… - слабым голосом проговорил Герстнер.
   - Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, - подхватил Родик. - И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в политической свободе. а просто в личной независимости, в возможности свободного передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств…
   Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:
   - Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..
   - Ой, да не верещи ты, инакомыслящий! - поморщился Родик. - Будто на облаке живешь…
   Маша поплевала на утюг:
   - Родион Иваныч! Тихон!.. Золотце вы мое! Чем друг с дружкой собачиться - подумали бы, что дальше делать.
   Тихон неуверенно почесал в затылке:
   - Есть, конечно, один человек. Он и по нашему департаменту проходит, и с Алексан Христофорычем на короткой ноге. Он слово скажет - на всю Россию слышно. Но… Очень любит это самое… Тут не грех и сброситься…
   Тихон подошел к столу, развязал нагрудный кожаный мешочек и вынул оттуда несколько смятых ассигнаций.
   Герстнер пораженно приподнялся на постели. Тихон сказал:
   - Вот. Все, что есть.
   - Откуда это у тебя? - насторженно спросил Пиранделло.
   - Премия, - с милой гордостью ответил Тихон.
   - За что?! - вскричал Родик.
   - За вас, - скромно улыбнулся тайный агент.
   Герстнер потерял сознание и упал на подушки.
   Следующим утром Родион Иванович вел под руку редактора и издателя «Северной пчелы» Фаддея Венедиктовича Булгарина.
   - Ах, Фаддей Венедиктович! Вы же не только светоч российской словесности, но и рупор передовой общественной мысли…
   - Вы мне льстите… Однако чем могу служить?
   - Вы, конечно, наслышаны о проекте Герстнера?
   - В общих чертах, - осторожно сказал Булгарин.
   Родик достал из кармана конверт, протянул его Булгарину:
   - Вот здесь письмо, объясняющее выгоды устроения железных дорог. Мы льстим себя надеждой, что если к этому наброску вы приложите хоть частицу своего тонкого ума и высокого таланта - эта штука станет посильнее, чем «Фауст» Гете!
   - Вы, уважаемый Родион Иванович, не очень ясно представляете себе все тонкости издательского дела…
   И тут Родик вложил в руку Феддея Венедиктовича пачечку денег:
   - На нужды отечественной литературы, дорогой Фаддей Венедиктович. - Родик смотрел на Булгарина ясными, безгрешными глазами.
   Они остановились у входа в редакцию «Северной пчелы».
   - Надеюсь, завтра вы сможете уже прочесть статью, любезный Родион Иванович, - поклонился Булгарин и вошел в подъезд редакции.
   Оставшись один, Родик в восторге от самого себя вдруг по-мальчишески подпрыгнул, сотворил в воздухе этакое коленце и умчался.
   Войдя в свой кабинет, Булгарин увидел следующую картину: в кресле для посетителей, не по-русски раскованно, сидел чрезвычайно симпатичный, худенький и элегантный человечек с длинными вьющимися волосиками и ангельским лицом с большими голубыми глазами. Это был Иван Иванович.
   В левой руке Иван Иванович держал дамскую дымящуюся пахитоску, а в правой - длинную сверкающую шпагу. Острие клинка упиралось в горло огромного швейцара Семена, пригвожденного к стене. Руки Семен держал на затылке.
   - Что?.. Что такое?!.. - ошеломленно спросил Булгарин.
   - Ну, что же ты, Семен? - очаровательно улыбнулся Иван Иванович. - Докладывай, шалун. Докладывай…
   - К вам пришли, Фаддей Венедиктович… - сдавленно произнес Семен, боясь шелохнуться.
   - Кто пришел? - игриво спросил Иван Иванович и пощекотал горло Семена клинком шпаги. - Проказник!..
   - Господин Иванов… - в ужасе прохрипел Семен.
   - Умница, - похвалил его Иван Иванович. - А теперь ступай на место, и пока я не выйду отсюда, к Фаддею Венедиктовичу никого не впускай. И убегать не вздумай - зарежу, как кролика.
   Он убрал шпагу от горла Семена и сообщил ему начальную скорость легким уколом в зад. Семен пулей вылетел за дверь.
   Иван Иванович положил на стол толстую пачку ассигнаций и вежливо указал клинком шпаги на редакторское кресло:
   - Присаживайтесь, Фаддей Венедиктович. Садитесь, садитесь. У меня тут возникло к вам одно маленькое, ну буквально крохотное дельце…
   В пригостиничном трактире Герстнер потрясал свежим номером «Северной пчелы» и кричал:
   - Я его на дуэль вызову!..
   - Нет! Это я его вызову на дуэль… - Родик вырвал газету у Герстнера. - «Светоч российской словесности…» Мать его за ногу! Извини, Машенька…
   - Как же это он?.. - Пиранделло смял оловянную кружку в комок.
   - «Как, как»! Взял деньги, чтобы написать статью за железные дороги, а написал против! - Родик бросил газету под стол.
   - Не ожидал я от Фаддея Венедиктовича, - вздохнул Зайцев. - С ним сам Алесандр Христофорович на короткой ноге…
   - Я б им обоим ноги из задницы выдернул… Извини, Манечка, - сказал Пиранделло.
   - Федор! - вскричал Зайцев. - Я этого не слышал! Наш Александр Христофорыч…
   - Ваш Александр Христофорович еще две недели тому назад обещал устроить мне аудиенцию у царя, - желчно проговорил Герстнер. - Где эта аудиенция?! - Герстнер выругался по-немецки и тут же галантно извинился: - Простите меня, Мария.
   - Нужен прямой выход на самого царя! - решительно сказал Родик, но тут же сник и честно признался: - А как это сделать - ума не приложу…
   - Но это-то проще всего! - воскликнула Маша и поднялась из-за стола.
   - Чего же вы раньше-то молчали?! Эх, вы…
   В Летнем саду на берегу пруда Николай в окружении фрейлин кормил лебедей. Каждая держала в руках кулек с кормом, и государь вот уже несколько раз подряд воспользовался услугами одной и той же фрейлины. Это было тут же замечено стоявшими наверху придворными:
   - Поздравляю. Сегодня государь особенно благосклонен к вашей дочери… Я искренне рад за вас.
   - Спасибо, мой друг! Ваше последнее повышение в чине благодаря очарованию вашей жены меня тоже очень радует!..
   Вдруг все лебеди, как по команде, повернулись и поплыли к другому берегу. Царь растерянно посмотрел им вослед и увидел на противоположному берегу Машу. Лебеди подплыли к Маше, вытянули к ней шеи, что-то залопотали. Маша рассмеялась. Лебеди тоже…
   Николай грозно крикнул Маше:
   - Сударыня! Благоволите подойти ко мне!
   - С удовольствием, ваше величество, - ответила Маша и легкой, грациозной походкой направилась к царю.
   Лебеди поплыли за ней. Царь невольно залюбовался Машей, расправил усы, придал лицу томность и спросил:
   - Кто вы, дитя мое?
   - Меня зовут Мария, ваше величество, - улыбнулась Маша.
   Фрейлины презрительно разглядывали Машу. Одна достаточно громко сказала по-французски:
   - Она даже реверанс не может сделать!..
   - А что такое «реверанс»? - тут же спросила по-французски Маша, чем привела царя в неслыханное удивление!
   - И одета как чучело!.. - сказала другая фрейлина по-немецки.
   - Что вы говорите? - огорчилась Маша на немецком языке. - А мне казалось, что вполне прилично… Очень жаль.
   - Она вообще выглядит отвратительно! - по-английски сказала третья фрейлина.
   Маша совсем было расстроилась, но посмотрела на царя и спросила его по-русски:
   - Это действительно так, ваше величество?
   Николай оправился от изумления и поспешил успокоить Машу:
   - Что вы! Что вы, дитя мое!.. Это шутки… - Николай гневно повернулся к фрейлинам: - Это недобрые и недостойные шутки!
   Он любезно взял Машу под руку и повел по аллее Летнего сада.
   - Откуда вы знаете языки, дорогая Мари? - спросил Николай.
   - Я их не знаю, ваше величество… Я просто слышу и стараюсь понять… А уж отвечается как-то само по себе.
   - Но это невозможно!
   - Возможно, ваше величество. Нужно быть только очень внимательной к людям. Вы никогда не пробовали?
   - М-м-м… Прелестница!.. - Николай прильнул губами к руке Маши. - Поедемте ко мне, Мари! Поговорим… Послушаем музыку…
   - С удовольствием, ваше величество, - просто ответила Маша. Притаившийся за кустом Зайцев всхлипнул и в ужасе закусил себе ру- ку…
   Объединенные любовью к Маше Герстнер, Родик, Тихон и Пиранделло в панике мчались по Петербургу.
   - Если бы я не знал, как у вас подозрительно относятся к браку с иностранцем, - я бы тут же сделал ей предложение!.. - на бегу кричал задыхающийся Герстнер.
   - Да я его сейчас своими руками с престола свергну! - орал Пиранделло, громыхая сапогами. - Не посмотрю, что царь.. Я ее, нашу Манечку, раньше всех полюбил и в обиду не дам!..
   Тихон чуть не плакал на бегу:
   - Боженька милостивый!.. Сохрани рабу божью Марию от его величества!.. Нешто нам неведомо, как он с девицами обращается?!.. В кои-то веки промеж государственных дел по безопасности Отечества пришла ко мне моя личная любовь!..
   - Прекрати причитать! - рявкнул на него Родик. - Вспомни точно, что он ей сказал? Какими словами?..
   - Поедем, говорит, ко мне… Музычку послушаем… И она, рыбка наша…
   - Быстрей!!! - скомандовал Родик и вырвался вперед. - «Музычку послушаем»… Мало ему придворных потаскух!.. «Музычку послушаем»! Прием-то еще какой гнусный, затасканный! Пошляк!..
   В тех же покоях, где Николай обычно развлекался с фрейлинами, музыкальная шкатулка играла уже знакомую нам мелодию.
   На широкой кровати под балдахином Маша, как могла, отбивалась от откровенных притязаний монарха в уже расстегнутом мундире.