Кунин Владимир Владимирович. Чокнутые

Чокнутые

   киноповесть

Владимир Кунин

   В тридцатых годах прошлого столетия в Вене, рядом с собором Cвятого Стефана, существовал польский кабачок «Корчма Краковска».
   Было раннее-раннее утро. У входа в еще закрытый кабачок стоял снаряженный к дальнему путешествию фиакр. На козлах дремал кучер.
   Внутри кабачка, по обе стороны буфетной стойки, со стаканами в руках стояли Адам Ципровски - шестидесятилетний хозяин «Корчмы Краковской» и сорокалетний Отто Франц фон Герстнер в дорожном костюме. Он прихлебывал вино и говорил Адаму:
   - Я отказался от места профессора в Праге, Адам… Я объездил Англию, Швейцарию, Францию, Бельгию и понял, что по-настоящему как инженер я смогу реализовать себя только в России! В стране, где есть спасительное самодержавие, а не наша слюнтяйская западная парламентская система… И если я представлю русскому императору проект железных дорог, соединяющих Черное море с Каспийским, а Балтийское с Белым, - у него голова закружится от счастья! Только в России талантливый иностранец может добиться свободы творчества, славы и денег! Прозит!
   Герстнер приподнял стакан.
   - Прозит, - Ципровски тоже поднял стакан. - Может быть, вы и правы. Но жить в чужой стране… Я - поляк, проживающий в Австрии. Я десять лет прослужил во французской армии. Я не погиб под Смоленском и умудрился остаться в живых при Бородино. Я восемь лет прожил в русском плену! У меня до сих пор есть одно маленькое дельце в России, с которого я по сей день имею небольшой дивиденд. За тот год, что я занимался с вами русским языком, я очень привязался к вам, и мне было бы жалко…
   - Я тоже искренне полюбил вас, Адам. Но в Австрии меня ничто не удерживает. Я ведь даже не австриец Отто Франц фон и так далее. Я чех. Антонин Франтишек.
   - Господин Герстнер! По тому, как вы быстро усвоили русский язык, я это понял еще полгода назад. Тем более что я тоже не очень-то Адам Ципровски. Уже если говорить честно, то я скорее Арон Циперович. Но вы же понимаете, в какое время и в какой стране мы живем…
   Циперович посмотрел на часы:
   - Идемте, мне скоро открывать заведение. И вам пора уже ехать, безумный вы человек…
   Хромая, Циперович повел Герстнера к выходу. У фиакра сказал:
   - Учтите, Антонин, там вам будет очень нелегко. Россия - страна бесконечных и бесполезных формальностей.
   - Не пугайте меня, Арон. Эта поездка должна стать делом всей моей оставшейся жизни. Прощайте!
   - Да поможет вам бог, - печально проговорил Арон.
   Как только запыленный фиакр Герстнера пересек русскую границу, он тут же некрасиво и неловко заскакал по выбоинам и ухабам. Изящная конструкция экипажа угрожающе трещала при каждом подскоке, и когда потрясенные австрийские лошади встали, произошло маленькое чудо: что-то в фиакре лопнуло с томительным стоном и он, уже стоявший без движения, развалился на мельчайшие части, погребая под своими обломками Герстнера, его багаж и берейтора со щегольским шамберьером!
   А из слухового чердачного окна постоялого двора за всем этим наблюдал в подзорную трубу тайный агент Третьего жандармского отделения Тихон Зайцев…
   В Петербурге, на Крестовском острове, в загородной резиденции князя Меншикова шло экстренное совещание.
   - Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, - сказал светлейший князь Меншиков собравшимся у него в кабинете князю Воронцову-Дашкову и графам Бутурлину, Татищеву и Потоцкому. - Один из наших компаньонов, тайно сотрудничающий с Третьим отделением…
   Тут светлейший углядел, как Воронцов-Дашков поморщился.
   Не извольте морщиться, князюшка! И почитайте за благо, что мы сегодня имеем информацию, которая завтра бы могла свалиться нам как снег на голову!.. Так вот, граф Бенкендорф получил шифровку из Вены: к нам едет австрийский инженер Отто Франц фон Герстнер. Он же чех Антонин Франтишек. Без всякого «фон», фамилия та же. Он намерен представить государю проект устройства в России железных дорог и передвижения по оным при помощи паровых машин.
   - Кошмар! - Все, кроме Потоцкого, были потрясены сообщением.
   - Александр Христофорович, правда, распорядился установить за ним неусыпное наблюдение, но, как вы понимаете, из соображений чисто политических. Мы же со своей стороны…
   - А нам-то что? - беззаботно удивился Потоцкий.
   - Нам?! - возмутился Меншиков. - Да наше с вами акционерное общество почтовых колясок и дилижансов имеет от извозного промысла более ста миллионов рублей в год! И железные дороги Герстнера попросту лишат нас этого дохода! Это вы можете понять, граф?!
   - Если разорятся владельцы постоялых дворов - с кого вы будете получать отчисления? - спросил Бутурлин.
   - Боже мой… Погибнут мои конные заводы!.. Овес и сено катастрофически упадут в цене… - вздохнул Воронцов-Дашков.
   - Да что там овес! Вылетят в трубу все придорожные питейные заведения! Трезвость станет нормой жизни, и мы только на этом потеряем миллионов пятьдесят!.. - ужаснулся Татищев. - А его величество так падок до всяких новшеств!
   - Австрийца нельзя допускать до государя ни в коем случае! - вскричал Татищев.
   - Правильно! - сказал светлейший. - Мы должны купить Герстнера. Купить и отправить его с полдороги обратно в Австрию с деньгами, ради которых он наверняка и прибыл в Россию! Это единственный способ сохранить доходы нашего акционерного общества. Так что придется раскошеливаться, господа!
   - Я готов. - Потоцкий выложил на стол банкнот.
   - Что это? - брезгливо спросил светлейший.
   - Сто рублей!
   - Щедрость графа не уступает его уму, - заметил Татищев.
   - Сто тысяч надо собрать!!! - заорал Меншиков на Потоцкого. - И эти деньги Герстнеру повезете вы, граф! Сегодня же! Сейчас же!.. Вы помчитесь ему навстречу, вручите ему деньги и объявите наши условия! И проследите за его возвращением!..
   Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка полтора - и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы… Крики, ругань, ржание лошадей! Где мужик? Где барин?..
   По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой человек очень даже приятной наружности.
   - Эй, как тебя?!.. Погоняй, сукин кот! Заснул? - кричит он кучеру и командует Герстнеру: - Поднавались!.. Не имею чести…
   - Отто Франц Герстнер. Инженер… - задыхается Герстнер.
   Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги:
   - Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович.
   - Очень приятно… - любезно сипит грязный Герстнер.
   Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами сидят Герстнер и Родион Иванович - отогреваются при помощи дорожного штофа.
   Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым все это должно двигаться. Родион Иванович в восторге:
   - Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!!
   Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим глазом, сказал торжественно, словно присягу принял:
   - Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусъ вам служить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прогресса.
   Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону…
   Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге.
   В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман камзола…
   Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за пролеткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильницу, гусиные перья и стал писать донесение:
   «Сикретно, Его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера поместился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина…»
   Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире.
   Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал.
   - Шестнадцатилетний корнет… Мальчишеский восторг! Подъем чувств! - говорил Родион Иванович. - «Души прекрасные порывы…» Долой! Ура!.. «Свобода нас встретит радостно у входа…»
   - 0, вы поэт, - вежливо заметил Герстнер.
   - Это не я. А как начали вешать за эту «свободу», как погнали в тюрьмы да в Сибирь… До смерти перепугался! Счастье, что меня тогда по малолетству не сослали, не вздернули. И понял я - кого «долой»? Какая «свобода»'? Сиди и не чирикай. Разве в этом государстве можно что-нибудь… Да она тебя, как клопа, по стенке размажет!..
   - Ах, Родион Иванович…
   - Просто Родик.
   - Ах, Родик! Как я вам сочувствую!
   Но Родик успокоительно подмигнул ему:
   - Отдышался, огляделся… Батюшки! А ведь государство тоже не без слабостей!.. И оказалось, что если эти слабости обратить в свою маленькую пользу - и у нас можно жить очень припеваючи! - Чем же вы сейчас занимаетесь, Родик? - спросил Герстнер. - Путешествую, как видите. Скупаю мертвые души, исключительно для положения в обществе. Чтобы иметь достойное реноме. Изредка в провинции принимают за ревизора… Время от времени представляюсь внебрачным сыном великого полководца Голенищева-Кутузова… Сюжеты из собственной жизни за умеренную плату уступаю многим литераторам. Посредничаю… Но все в пределах правил. В рамках государственных законов, кои необходимо знать досконально!
   К трактиру подкатила карета Потоцкого. Граф вышел из кареты, прижимая ларец к толстенькому животику. Навстречу богатому господину выскочил трактирщик. Граф что-то спросил у него. Трактирщик сразу провел его внутрь заведения и указал на столик Герстнера и Родика.
   Зайцев насторожился, вытянул шею…
   Карета ждала Потоцкого у самых дверей трактира. Лакей услужливо держал дверцу кареты распахнутой.
   И тогда раздался голос секретного агента Тихона Зайцева:
   - «Секретно. Его высокопревосходительству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Настоящим имею сообщить, что в пути господина Герстнера посетили их сиятельство граф Потоцкий. Имели непродолжительную беседу. В суть оной беседы проникнуть не удалось, кроме как наблюдал проводы их сиятельства…»
   С треском распахнулись трактирные двери, и Потоцкий, вместе с ларцом, по воздуху влетел из трактира прямо в собственную карету с такой силой, что пролетел ее насквозь и выпал на проезжий тракт через противоположную дверцу.
   Встал, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, светски раскланялся с проезжавшей мимо дамой. Потом влез в карету и крикнул:
   - Трогай!
   В карете граф вытащил из заднего кармана заначку тысяч в тридцать и с великим сожалением вернул ее в ларец…
   Дорогу пересекала быстрая неширокая речушка. Через нее было перекинуто некое строение, напоминающее мост. На берегу у моста стоял шалаш. У шалаша человек могучего телосложения доил грязную козу диковатого вида. Рядом лежали два мельничных жернова, соединенные длинным железным ломом.
   Но вот гигант услышал скрип колес, чавканье лошадиных копыт, вскрикивание ямщика и сказал козе:
   - Вот, Фрося, и наш рупь едет. Надо размяться.
   Он встал, присел пару раз, легко выжал над головой чудовищную штангу из жерновов и отхлебнул козьего молока.
   Из-за поворота показалась пролетка Герстнера и Родика. У моста ямщик осадил лошадей.
   - Что встали? - поинтересовался Родик.
   - Дальше никак, барин. Дальше - рупь, - пояснил ямщик и крикнул: - Эй, Федор!
   - Чаво?
   - Не видишь «чаво»? Это, ваши благородия, Федор. При мосте живет и при [cedilla]м кормится. Потому как без его ни в жисть не проехать.
   - Вот уж точно - кошелек или жизнь, - вздохнул Родик.
   - Не, барин, ему только рупь нужон, - сказал ямщик.
   Герстнер полез было за кошельком, но Родик остановил его:
   - У меня для таких дел специально рубль припасен, Антон Францевич. - Вытащил серебряный рубль: - Держи, Голиаф!
   Федор поймал рубль, засунул его за щеку, сбросил портки, рубаху и в одних подштанниках полез в воду.
   Зашел под мост и принял его на свои могучие плечи.
   - Ехай живее! Закочанеешь тут! - крикнул он из-под моста.
   Лошади опасливо ступили на неверный настил. Когда пролетка достигла середины моста, Федору пришло в голову проверить рубль на зуб. Он вытащил его изо рта, прикусил и завопил возмущенно:
   - Фальшивый!!!
   Зашвырнул неправильный рубль далеко в воду и вышел из-под моста.
   Мост рухнул, а вместе с ним в воду полетели лошади, повозка, багаж, Отто Франц фон Герстнер, возница и отставной корнет Родион Иванович Кирюхин…
   Деревянные обломки моста плыли по реке. Бились в воде лошади. Герстнер уцепился за колесо перевернутой кибитки - колесо вертелось, и Герстнер судорожно перебирал спицы.
   Неподалеку вынырнул Родик, захлебываясь, восторженно прокричал:
   - Антон Францыч!.. Я вот о чем подумал… Такой человек нам просто необходим!..
   Тайный и очень озябший агент Тихон Зайцев сидел за кустом и наблюдал в подзорную трубу за колымагой, на запятках которой была приторочена штанга силача Федора.
   Колымага проехала. Тихон отвинтил окуляр у подзорной трубы, налил в него из трубы порцию водки и выпил для согрева. Закусил близвисящим листочком и стал писать донесение:
   «Сикретно. Его сиятельству графу Бенкендорфу. Настоящим доношу, что в экипаж господина Герстнера был взят вольноотпущенный крестьянин Федор. Служил в батраках на мельнице. Из-за неуплаты ему заработанных денег побил мельнику лицо, забрал в счет жалованья мельничные жернова и совместно с козой Ефросиньей открыл собственное дело при разрушенном мосте…»
   Теперь в колымаге ехали четверо - Герстнер, Родик, Федор и коза Фрося. Коза злобно блеяла и пыталась кого-нибудь укусить.
   - Не коза, а стерва какая-то! - в сердцах сказал Родик.
   - Не, Родион Иваныч, она вообще-то животная добрая. - Федор мягко погладил Фросю. - Только нервная очень. Шутка ли, два года мы с ей при этом мосте состояли! Поневоле озвереешь. Таперича ей повеселее будет - как вашу железную дорогу соорудим, я сразу же в цирк подамся - «Силовой аттракцион Джакомо Пиранделло»…
   - Как?! - поразился Герстнер.
   - Джакомо Пиранделло. Это мне один проезжий барин такое звание сочинил. Так, говорит, будет красивше. Я его за это без рубля через мост переправил.
   - А коза тебе зачем, Пиранделло? - спросил Родик.
   - Козье молоко силу дает, Родион Иваныч. И потом, с ей не скушно. Все-таки живая тварь рядом…
   - А Герстнер едет и едет в Петербург! - Князь Меншиков раздраженно передвинул флажок на карте. - По нашим дорогам, в наших экипажах, на наших лошадях! Фантастика!.. Вот и Потоцкий вернулся ни с чем. Спасибо, что деньги привез обратно…
   - За кого вы меня принимаете? - возмутился Потоцкий.
   - Быть может, не давать Герстнеру лошадей? - спросил Татищев.
   - Он иностранец, - возразил Бутурлин. - Или вы хотите, чтобы о нас там говорили черт знает что?
   - Боже мой! - вздохнул Воронцов-Дашков. - До каких же пор мы будем вылизывать задницы итальянским тенорам и в пояс кланяться заезжим немецким парикмахерам? Откуда же в нас это отвратительное, унизительное, отнюдь не русское качество?! Все боимся, что про нас «там» кто-то что-то скажет! Ну нельзя так, господа! Ну побольше к себе уважения…
   - И в кнуты его!!! - закричал Потоцкий. - Да так, чтобы живого места не осталось!..
   - Вы, граф, в своем уме? - спросил его Бутурлин.
   Но светлей ший отреагировал несколько иначе:
   - А что? Не грех басурмана и попугать. А может быть, и поучить слегка. Для острастки. И по всему пути его следования распорядиться - лошадей не давать. Глядишь, безлошадный да пуганый - и повернет обратно! Неплохо, неплохо…
   Катила наша колымага сквозь лес по проселку, и вдруг прямо перед лошадиными мордами рухнуло огромное дерево и перегородило дорогу. С криком и улюлюканьем выбежали десятка два мужиков с бандитскими мордами. У каждого за поясом ямщицкий кнут, в руках вилы, колья…
   - А ну, вылазь, сучье племя! - закричал главарь.
   Из кареты вылезли Родик, Герстнер и Пиранделло с козой.
   - Который? - спросил главарь у ямщика.
   Тот предательски показал на Герстнера и усмехнулся.
   Родик мгновенно выхватил из-под камзола два пистолета:
   - Назад!!!
   Толпа испуганно попятилась. Главарь сказал Родику:
   - Мы тебя, барин, не тронем. Нам немец нужен.
   - Я не немец, - возразил Герстнер. - Я австрийский чех…
   Нам без разницы. Нам тебя велено поучить и попугать, чтобы ты у нас дороги из железа не делал, а вертался бы к себе обратно.
   - Один шаг - и стреляю!.. - звонко прокричал Родик.
   - Как вам не стыдно, Родик! - строго сказал Герстнер. - Ни одну из самых светлых идей нельзя утверждать силой оружия…
   Он встал на подножку кареты и, широко улыбаясь, начал:
   - Дорогие друзья! Железные дороги - это спасение от расстояний! Железные дороги - это развитие торговли и рост благосостояния народа!.. А перевозка пассажиров по железной дороге - есть самое демократическое учреждение, какое только можно придумать для преобразования государства!..
   Но тут главарь банды поднял большую лесную лягушку и запустил ее в физиономию Герстнера. Инженер растерянно замолчал.
   - Мерзавец!!! - Родик вскинул пистолет.
   - Стой, стой, Родион Иваныч! - испугался Пиранделло. - Опусти пистолет, Христом богом молю! Неровен час выстрелит. Грех на душу…
   Он передал поводок Герстнеру и сказал:
   - Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет.
   Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда.
   - Чего балуешь?
   - А те чо? - Главарь легонько пихнул Федора в грудь.
   - А ничо. - Федор тоже его пихнул.
   - А ты кто такой? - И главарь пихнул Федора посильнее.
   - Я? - Федор на секунду задумался. - Я - Пиранделло!
   Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся:
   - Кто-о-о?!.. - И снова пихнул Федора в грудь.
   - Пиранделло я!!! - обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого.
   Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы.
   Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто повернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на ближайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю.
   Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем бросилась вслед за бандой…
   Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на облучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря.
   С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зайцев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на которой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду.
   - Помогите!.. - услышал Пиранделло и резко осадил лошадей.
   Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги…
   В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева.
   - Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? - спросил Родик.
   - Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем… - шмыгал носом Тихон.
   - Господи! - поразился Родион. - Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета - бац! И с сорока шагов - белке в глаз!..
   Зайцев горестно махнул рукой:
   - Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду…
   - Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, - жалостливо сказал Пиранделло. - Козье молоко от всех напастей!
   Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво.
   - Как с лошадьми, любезный? - спросил его Родик.
   - Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие.
   - Черт знает что… - пробормотал Родик и спросил у Тихона: - А документ у тебя какой-нибудь есть?
   - А как же! - Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмоченную бумаженцию. - А то случись чего!..
   Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал:
   - Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. Доносы тебе поможем писать. А сейчас…
   И крикнул станционному смотрителю:
   - Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему документ, Тихон. Покажи, покажи!..
   Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках.
   Теперь в карете сидели пятеро - Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали: Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу.
   - Дальше как, Родион Иванович?.. - спросил Тихон и показал уже написанное.
   - Не «сикретно», а «секретно», грамотей. А дальше так: «С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу». Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: «Агент ноль, ноль, ноль, семь». Или «восемь»? А, Тихон? Как там у вас это делается?
   - Нет. Я обычно пишу: «Преданный Отечеству и вашему высокопревосходительству Тихон Зайцев».
   - Очень хорошо! Вот так и пиши. Не меняй стиль.
   Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественники, отчаянно причитал возница:
   - Ой, беда-то… Помоги, сохрани и выведи, Господи!..
   И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в человеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос проговорил:
   - По таким пустякам - и сразу к самому Господу?
   Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати!
   - Что это вы так приуныли? - улыбнулась она.
   - Заблудились… - хрипло сказал Пиранделло.
   - Эка важность! - Девушка что-го пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: - Садитесь!
   Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице:
   - Погоняй!..
   Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила голову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза.
   - Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! - перекрестился Пиранделло.
   - Ура! - заорал возница. - На большак вылезли!!!
   Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос:
   - Меня зовут Мария.
   - Местная? - сразу попытался уточнить Зайцев.
   - Это как посмотреть, - рассмеялась Мария.
   Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами.
   - Озябла, Машенька?
   - Ага. Ждала вас долго.
   Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку… Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал:
   - На-ко хлебни, Манечка…
   Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу:
   - Как же вы смотрите через водку, Тихон?
   - А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч.
   - Какой талантливый народ! - Герстнер выпил, передал трубу Родику. Тот налил себе в окуляр:
   - Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал…
   - Вообще-то так оно и было, - весела ответила Маша.
   Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил:
   - Да, есть еще женщины в русских селеньях…
   В Петербурге у отеля «Кулон» Родик руководил разгрузкой экипажа. Зайцев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу
   - бросалась на каждого проходящего.
   - Жить будем здесь - каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартаментах Антона Францевича. До утверждения проекта - никаких увольнений!
   - Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмаршала Кутузова! - восхитился Герстнер.
   - Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов.
   - А ежели мне отлучиться потребуется? - сверху спросил Зайцев.
   - Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении, - жестко отрезал Родик.
   - Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, - усмехнулся Пиранделло.
   - Ты еще мне будешь указывать!.. - обиделся Тихон.
   - Не ссорьтесь, друзья мои, - сказал Герстнер. - Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии.
   - И в любви к ближнему, - добавила Маша и каждого одарила таким ласковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рванул свою штангу с запяток.
   Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли.
   - Вы куда, Тихон? - удивился Герстнер.
   - Не балуй, - сказал Пиранделло.
   Тихон в тоске смотрел вниз и скулил от ужаса.
   - Отпусти руки, Тиша, не бойся, - ласково сказала ему Маша. - Отпусти. Я жду тебя…
   Тихон разжал пальцы и под напряженным взглядом Маши опустился на землю. У всех рты раскрылись от изумления!
   - Что надо сказать, Тихон? - спросила Маша.
   - Слава те Господи… - еле выдавил из себя Зайцев.
   - Правильно, - похвалила его Маша и спросила у Родика: - Что дальше делать, Родион Иванович?