Страница:
Андрей Курпатов
Татьяна Девятова
5 наболевших вопросов
Психология большого города
Вместо введения
от доктора Курпатова
Признаюсь – иногда у меня случаются приступы малодушия. В такие минуты я начинаю думать, что, может быть, я все преувеличиваю, что большинство людей живет в радужном мире, где нет тех проблем, о которых я обычно рассказываю, что все на самом деле значительно лучше и прекраснее, нежели я привык об этом думать. В конце концов, понятно, что к доктору люди со своим счастьем не «ломятся», а все больше с проблемами, страданиями да невзгодами приходят. Так, может быть, у этого доктора глаз замылился, вот он все и видит в черном цвете? Вот такое малодушие… Каюсь.
Но длятся эти «приступы» недолго. Поскольку понятно, что кого-кого, а доктора Курпатова заподозрить в недостатке оптимизма сложно, а его, выражаясь научным языком, «выборка» слишком разнообразна, чтобы думать о возможности серьезной ошибки. У меня на приеме были люди и очень бедные, и очень богатые, и бесправные, и власть имущие, и успешные, и неуспешные, и «звезды», и те, о существовании которых знают только их близкие да статистические агентства. Были… И я могу сказать с уверенностью, что какого-то «волшебного счастья» нет нигде – ни в коммуналке, ни за фасадом глянцевых обложек. Всюду жизнь с одними и теми же психологическими проблемами.
Журналисты очень любят задавать мне этот вопрос: «Доктор Курпатов, вот вы лечите звезд… А скажите, пожалуйста, чем их проблемы отличаются от проблем обычных людей?» И очень удивляются, когда я, хорошо подумав, отвечаю: «В принципе – ничем». Во-первых, потому, что люди – они всегда люди, степень известности или финансовой состоятельности не делает их больше или меньше людьми (со всеми вытекающими отсюда последствиями). А во-вторых, тот бульдозер перемен, который укатал нашу страну за годы перестройки, буржуазной революции и становления суверенной российской демократии, не разбирал, кого ему давить, кого – нет. Он давил всех подряд, и последствия налицо. С одной стороны, психическое нездоровье, когда у нас, по статистике, на одну голову приходится полтора психических расстройства. С другой стороны – общий негативизм и ажитация, перемежающаяся тотальной апатией.
Кто-то, правда, испытывал это давление из-за финансовых трудностей, а кто-то в большей степени из-за трудностей психологического свойства, ведь быть известным и/или богатым человеком в стране, которая голодна, озлоблена и нетерпима, – это то еще, надо сказать, удовольствие. Да, бутерброд может быть и с икрой, и с маслом, но, как у Леонида Филатова в «Федоте», «и икра не лезет в горло, и компот не льется в рот». И здесь я ничуть не преувеличиваю. Почему, вы думаете, наши звезды настолько закрыты и ничего хоть сколько-нибудь правдивого о себе публике не рассказывают? А они боятся. Да, они живут в самом настоящем ужасе. Не из-за того, что у них денег не будет, чего боится большинство россиян (хотя и их этот страх стороной не обходит), а из-за того, что уверены – скажи они правду или хотя бы полуправду, то тут же окажутся у позорного столба, и камни с помидорами полетят в них вперемешку одно с другим. Причем без каких-либо серьезных на то оснований…
В «Психологии большого города» продолжается наш разговор с Татьяной Девятовой о том, что мы пережили за эти годы и, главное, во что нас эти годы превратили. Портрет получается нелицеприятный, но – что поделаешь? Как там говорят про зеркало?.. Не пенять на него, да? Вот и не будем. Разумеется, любой сводный портрет, суммарный образ – это как средняя температура по больнице – вроде и цифра, но в каждом конкретном случае, как говорится, есть нюансы. Но и спорить с тем, что эта цифра имеет место быть, – бессмысленно. И если в среднем по больнице 40 вместо желанных 36,6 – это, наверное, заставляет задуматься. А кричать в этот момент: «Нет, но у меня-то 35!» – не аргумент в дискуссии такого рода.
Татьяна, конечно, постоянно спрашивает меня о том – что делать и как это исправить? Я со своей стороны честно пытаюсь ответить, хотя понятно, что единого, некого универсального спасительного рецепта при такой постановке вопроса не существует в принципе. В этом и отличие наших с Татьяной подходов: она думает о практическом приложении выводов, которые кажутся закономерными при психологическом анализе современной российской жизни (мне они с такой точки зрения как раз не очень интересны), а мне кажется важным понимать сущность происходящего, некий «тренд», направление движения, куда мы все движемся и где, вероятно, окажемся, если все оставить как есть (Татьяна со своей стороны этим интересуется в меньшей степени). Но для читателя, я полагаю, именно такая двойственность и подходит лучше всего.
В «Мифах» мы говорили о «справедливости», о «национальном величии», о «работе» и «образовании», а также о «свободе». В «Психологии большого города» речь идет об одиночестве, о семье и браке, о поколениях, о счастье и культуре. То есть о системе отношений. Об отношениях человека с самим собой, с другими людьми (отдельное место здесь занимают «вторые половины» и поколения – старшее и младшее), а также отношениях человека с миром (культура, в частности, и особенно – психологическая культура). Наконец, Татьяне удалось вытянуть из доктора и главу о психологах и психотерапевтах (хотя он долго сопротивлялся), которую она шутливо назвала – «глава-бонус». Вот такой круг вопросов, вполне, мне кажется, значимый для всех нас.
Не могу сказать, чтобы я был абсолютно доволен результатами своей работы – ответами, выводами, классификациями и так далее. Мне хотелось указать на некие общие закономерности, и мне кажется, что в этом смысле все удалось. Хотя по большому счету важнее тут все-таки сам факт такого разговора, что мы вообще об этом, точнее, о нас с вами говорим.
Спасибо!
Андрей Курпатов
Но длятся эти «приступы» недолго. Поскольку понятно, что кого-кого, а доктора Курпатова заподозрить в недостатке оптимизма сложно, а его, выражаясь научным языком, «выборка» слишком разнообразна, чтобы думать о возможности серьезной ошибки. У меня на приеме были люди и очень бедные, и очень богатые, и бесправные, и власть имущие, и успешные, и неуспешные, и «звезды», и те, о существовании которых знают только их близкие да статистические агентства. Были… И я могу сказать с уверенностью, что какого-то «волшебного счастья» нет нигде – ни в коммуналке, ни за фасадом глянцевых обложек. Всюду жизнь с одними и теми же психологическими проблемами.
Журналисты очень любят задавать мне этот вопрос: «Доктор Курпатов, вот вы лечите звезд… А скажите, пожалуйста, чем их проблемы отличаются от проблем обычных людей?» И очень удивляются, когда я, хорошо подумав, отвечаю: «В принципе – ничем». Во-первых, потому, что люди – они всегда люди, степень известности или финансовой состоятельности не делает их больше или меньше людьми (со всеми вытекающими отсюда последствиями). А во-вторых, тот бульдозер перемен, который укатал нашу страну за годы перестройки, буржуазной революции и становления суверенной российской демократии, не разбирал, кого ему давить, кого – нет. Он давил всех подряд, и последствия налицо. С одной стороны, психическое нездоровье, когда у нас, по статистике, на одну голову приходится полтора психических расстройства. С другой стороны – общий негативизм и ажитация, перемежающаяся тотальной апатией.
Кто-то, правда, испытывал это давление из-за финансовых трудностей, а кто-то в большей степени из-за трудностей психологического свойства, ведь быть известным и/или богатым человеком в стране, которая голодна, озлоблена и нетерпима, – это то еще, надо сказать, удовольствие. Да, бутерброд может быть и с икрой, и с маслом, но, как у Леонида Филатова в «Федоте», «и икра не лезет в горло, и компот не льется в рот». И здесь я ничуть не преувеличиваю. Почему, вы думаете, наши звезды настолько закрыты и ничего хоть сколько-нибудь правдивого о себе публике не рассказывают? А они боятся. Да, они живут в самом настоящем ужасе. Не из-за того, что у них денег не будет, чего боится большинство россиян (хотя и их этот страх стороной не обходит), а из-за того, что уверены – скажи они правду или хотя бы полуправду, то тут же окажутся у позорного столба, и камни с помидорами полетят в них вперемешку одно с другим. Причем без каких-либо серьезных на то оснований…
В «Психологии большого города» продолжается наш разговор с Татьяной Девятовой о том, что мы пережили за эти годы и, главное, во что нас эти годы превратили. Портрет получается нелицеприятный, но – что поделаешь? Как там говорят про зеркало?.. Не пенять на него, да? Вот и не будем. Разумеется, любой сводный портрет, суммарный образ – это как средняя температура по больнице – вроде и цифра, но в каждом конкретном случае, как говорится, есть нюансы. Но и спорить с тем, что эта цифра имеет место быть, – бессмысленно. И если в среднем по больнице 40 вместо желанных 36,6 – это, наверное, заставляет задуматься. А кричать в этот момент: «Нет, но у меня-то 35!» – не аргумент в дискуссии такого рода.
Татьяна, конечно, постоянно спрашивает меня о том – что делать и как это исправить? Я со своей стороны честно пытаюсь ответить, хотя понятно, что единого, некого универсального спасительного рецепта при такой постановке вопроса не существует в принципе. В этом и отличие наших с Татьяной подходов: она думает о практическом приложении выводов, которые кажутся закономерными при психологическом анализе современной российской жизни (мне они с такой точки зрения как раз не очень интересны), а мне кажется важным понимать сущность происходящего, некий «тренд», направление движения, куда мы все движемся и где, вероятно, окажемся, если все оставить как есть (Татьяна со своей стороны этим интересуется в меньшей степени). Но для читателя, я полагаю, именно такая двойственность и подходит лучше всего.
В «Мифах» мы говорили о «справедливости», о «национальном величии», о «работе» и «образовании», а также о «свободе». В «Психологии большого города» речь идет об одиночестве, о семье и браке, о поколениях, о счастье и культуре. То есть о системе отношений. Об отношениях человека с самим собой, с другими людьми (отдельное место здесь занимают «вторые половины» и поколения – старшее и младшее), а также отношениях человека с миром (культура, в частности, и особенно – психологическая культура). Наконец, Татьяне удалось вытянуть из доктора и главу о психологах и психотерапевтах (хотя он долго сопротивлялся), которую она шутливо назвала – «глава-бонус». Вот такой круг вопросов, вполне, мне кажется, значимый для всех нас.
Не могу сказать, чтобы я был абсолютно доволен результатами своей работы – ответами, выводами, классификациями и так далее. Мне хотелось указать на некие общие закономерности, и мне кажется, что в этом смысле все удалось. Хотя по большому счету важнее тут все-таки сам факт такого разговора, что мы вообще об этом, точнее, о нас с вами говорим.
Спасибо!
Андрей Курпатов
Пролог
Думаю, это известно всем: самое последнее, что пишет автор перед сдачей книги в печать, – это предисловие. Правда, я уже в ходе работы над книгой начала делать некие наброски вступления, собирать для него мысли, идеи, реплики. Но когда мы, наконец, приблизились к финалу – безжалостно их выкинула. Потому что поняла, о чем – самом важном – нужно сказать обязательно.
Почему люди читают психологическую литературу? Почему вообще интересуются психологией? И что отличает этих людей от тех, кто книжку по психологии за километр обойдет, приговаривая «чур меня, чур», и уж точно никогда не возьмет ее в руки?
Думаю, что на меня не обидятся те, кто чурается психологической литературы, за нелестное мнение о себе. Поскольку они никогда его не прочтут. А именно: эти люди не думают, не чувствуют и не знают, чего они не знают. То есть не то чтобы совсем не думают, думают, конечно. Думают, например, что во всех их бедах виноват кто-то другой или что-то другое, из недружественного внешнего мира. Чувствуют, что что-то в их жизни не так, вкривь-вкось, но источник этого дискомфорта, его локализацию почувствовать уже не могут: что-то там жмет, где-то давит, а вот что и где – непонятно. Или попросту не знают, не догадываются, что жить-то можно гораздо лучше – веселее, полнее, насыщеннее, счастливее, чем привыкли жить они. Как лягушка, прожившая всю жизнь в болоте, не может представить себе море.
Людей же, ищущих в психологии ответы на пусть иногда размытые, плохо сформулированные, но очень важные для них вопросы, отличают противоположные качества.
Они чувствуют. Чувствуют, что что-то в их жизни не совсем идеально, и за это, скорее всего, ответственны не только окружающие, звезды и правительство.
Они думают. И понимают одну простую истину: если продолжать жить, думать и действовать по-прежнему, то ожидать, что получишь другой, лучший результат, по крайней мере, нелогично, а по большому счету – глупо. Значит, нужно что-то изменить в своей привычке жить, начать как-то по-другому думать и действовать. Конечно, и в этом случае результат не гарантирован, но пробовать все равно надо, ведь это – единственный наш шанс что-то улучшить.
И они знают, что не знают чего-то важного, что позволило бы им это сделать. И активно ищут эти знания.
«Они» – это, собственно, и есть вы, наши читатели. И я – собеседник Андрея. Мы.
Если бы нас все в жизни, наконец, устроило – наверное, мы бы тоже переключились на детективы. Но мы читаем, слушаем и пытаемся понять, разобраться в устройстве себя, других, мира. Для чего? Кто-то – более смиренный – для восполнения дефицита, кто-то – более жадный – для обретения большего, чем есть сейчас, даже если уже есть в его жизни много чего хорошего и замечательного.
Когда-то, между прочим, не так давно, всего двадцать-тридцать лет назад, у нас было общество тотального дефицита. И сегодня, несмотря на изобилие продуктов и товаров, мы так и остались обществом тотального дефицита. Только дефицит этот ощущаем в совершенно другой сфере.
Меня не любят те, чья любовь мне необходима. Я одинок, и не находится на всем белом свете ни одной родственной души. Мною не восхищаются те, чьи восхищенные взгляды я мечтаю увидеть. Меня не уважают те, чье мнение мне небезразлично. Меня не понимают родные – те, от кого я жду понимания. У меня не получается достичь того, чего хочу. У меня нет таких интересов, которые не оставили бы места скуке, которые влекли бы меня вперед, придавали сил и жажды жизни…
Если вы когда-нибудь видели полностью, окончательно и бесповоротно счастливого человека – поздравляю, вы обознались. Но людей, которые, как нам кажется, счастливее нас, безусловно, встречал каждый. И ведь была при этом, уж признаемся самим себе, была такая мимолетная белая зависть и обязательно мелькала мысль: «Эх, мне бы так…» Независимо от того, по какому критерию этот встречный был более счастлив – или внешностью удался, или талант ему какой волшебный свыше даден, или способности предпринимательские, или просто характер веселый, и поэтому люди к нему тянутся, или энергии – хоть на троих дели, или друзья хорошие, или родители золотые… ох, долго могу перечислять. Да вы, наверное, не хуже меня этот список продолжите.
Все это – наши собственные мечты о себе самих, о том, какими нам хотелось бы быть, как жить, чтобы чувствовать себя более счастливыми.
А ведь человеку для счастья надо совсем немного: любимый человек рядом, дружная семья, хорошие дети, верные друзья, ну и чтобы было куда с ними со всеми скопом сходить развеяться и отдохнуть. В общем-то, и весь набор. Про хорошую работу и материальный достаток специально не упомянула – мы про них очень подробно говорили в книге «Мифы большого города». Да и не является работа для всех светом в оконце, и не заменит она собой эти «сердечные» радости. А если по факту заменяет семью, друзей, любимых, отдых – это уже, извините, к психотерапевту.
И вот про все эти «слагаемые» счастья – книга, которую вы уже начали читать, и каждому такому «кирпичику» в фундаменте счастья отведена отдельная глава. Точнее, сказ не просто «про них», а про то, какие поправки внесли в эту формулу счастья последние двадцать лет нашей удивительной жизни в этой удивительной стране.
Увы, мы, россияне, за последнюю пару десятилетий по уровню «счастливости» скатились в самый конец списка стран-участниц гонки за счастьем и теперь плетемся в арьергарде планеты всей. И пусть кто-то уехал тренироваться счастью за границу, большинству-то придется достигать своих вершин здесь, на родине. А значит, нам просто необходимо разобраться с тем, что стало с нашими представлениями обо всех этих абсолютно необходимых для каждого человека вещах.
Вот, пожалуй, и все… Нет, не все.
Еще, именно в прологе, я хочу немного рассказать о «писательской кухне» и поделиться своими впечатлениями о работе с Андреем.
Книги по психологии бывают разные. К некоторым, признаюсь, я бы тоже на версту не подошла. Ничего не поделаешь – болезнь роста, издержки бурного развития новой отрасли знания и сферы услуг. И пока у нас в стране укомплектуется профессиональная армия опытных, квалифицированных психологов и психотерапевтов, умеющих, что архиважно, писать ясно и нескучно, да еще и дельные вещи, – читателям придется немного помучиться. И поучиться отделять зерна от плевел в этой области.
Но, слава богу, у нас уже есть качественные научно-популярные книги психологической тематики. Я искренне считаю, что «производственная проза» Андрея – один из лучших образцов хороших изданий по психологии. Сейчас постараюсь объяснить, почему я так думаю.
Но сначала немного истории, а точнее, той самой «кухни». Все книги этой серии пишутся двумя авторами, которые сначала ведут устный «сократический диалог», как почти пошутил Андрей в предисловии к первой нашей книге «Мифы большого города». Конечно, это нельзя назвать сеансом психотерапии, и это не привычное психологическое консультирование. Но это и не обычное интервью, это именно диалог – терапевтичный диалог (кстати, возможно, сейчас, в этот самый момент, я становлюсь автором нового научного термина), в котором один из собеседников – давайте я назову этот персонаж «человек, который хочет жить лучше» – в результате осознает, ПОНИМАЕТ, какие заблуждения и неверные установки мешают ему в достижении этой благородной цели, и, главное, еще понимает, каким образом ему к ней теперь двигаться.
Лишь потом аудиозапись этих интервью расшифровывается, затем несколько раз поочередно редактируется, дописывается и переписывается обоими авторами. Так происходит трансформация беседы в письменный текст, в литературное произведение.
И здесь мне кажется очень важной одна деталь. Андрей как-то признался, что все редакторы, с которыми ему приходилось работать – в издательствах, в СМИ, на телевидении, – сетовали на то, что у него много «повторов».
А это, скажу я вам по секрету, совсем не повторы. Дело в том, что обычный редактор подходит ко всем текстам как к литературным и, естественно, оценивает и правит их, опираясь на правила русского языка. Но у языка и у человеческой психики законы разные!
Психологи, например, знают, что есть такой железный психологический закон, особенность человеческой психики, которую Андрей в своей книге «Самые дорогие иллюзии» назвал «иллюзия взаимопонимания». Любое слово имеет для каждого человека свой смысл, отличный от того, который вкладывают в него другие люди. Парадокс, да? Но это действительно так: у каждого из нас свой уникальный жизненный опыт, свой уровень знаний, культурная и социальная среда. И когда мы пытаемся сообщить другому какую-то мысль – тот слышит не нашу мысль, а сочетание слов, каждое из которых имеет для него другое значение. В результате мы очень часто друг друга или не совсем верно понимаем, или не понимаем вообще.
Психологи и психотерапевты не просто знают об этом законе – они обязаны учитывать его в своей работе. Ибо в этой профессии ответственность за понимание несет не только тот, кто внимает, но и тот, кто говорит. А главная цель психотерапевтического контакта – не сообщить что-то клиенту, а сделать так, чтобы тот это ПОНЯЛ, прочувствовал. И при этом еще удостовериться в «приемке» мысли. Именно поэтому квалифицированный специалист повторяет одну и ту же мысль разными словами, с опорой на различные культурные контексты, с учетом образования, возраста, предполагаемой эрудиции клиента, с привлечением метафор, литературных, исторических и бытовых примеров – до тех пор, пока не увидит на лице клиента «радость узнавания».
Поэтому так часто психотерапевтическая сессия превращается в диалог полиглота с туристом из неизвестной страны: «Ду ю спик инглиш?», «Парле ву франсе?», «Шпрехен зи дойч?», «Чи размовляете вы украиньскою мовою?», наконец, «Говорите по-русски?»
К сожалению, психотерапевт, пишущий книгу, лишен возможности смотреть в глаза «человеку, который хочет жить лучше» – своему читателю. Но обязанность «донести» свои мысли при этом остается. А значит, остается и этот принцип донесения – разными словами, на разных языках.
И если вам вдруг покажется, что автор повторяется и «сколько можно, все уже и так всё поняли», вспомните про этот феномен: нет, пока не все! Одновременно с вами эту книгу читают тысячи человек, и кто-то поймет мысль автора сразу, кто-то – на втором примере, до кого-то она «дойдет» на третьем… Но и вы не потеряете время – у вас есть отличная возможность сравнить эти «повторы» и лишний раз проверить себя, уточнить – а все ли вы правильно поняли? Более того, наличие в книге по психологии таких «псевдоповторов» чаще всего свидетельствует именно о высокой квалификации специалиста.
Ну вот, теперь вы знаете один из основных признаков качественной профессиональной прозы.
А в самом конце пролога я поделюсь неожиданными результатами своих изысканий смысла самого этого слова. Практически все образованные люди уверены, что слово «пролог» – греческое, синоним слова «вступление». И только один знакомый филолог-востоковед сообщил мне о том, что, оказывается, это слово имеет и славянские корни. Так назывались древнерусские сборники кратких житий, поучений и назидательных рассказов, расположенных в последовательном порядке по годичным праздникам.
А программисты знают, что Прологом назван один из языков программирования. Его отличие от других состоит в том, что это так называемый «непроцедурный» язык: в нем не нужно шаг за шагом прописывать все необходимые формулы, достаточно просто определить разные значимые факторы и установить отношения, связь между ними. А потом с помощью процедур, заложенных в самом языке, автоматически получить необходимые логические выводы. Эта особенность делает Пролог удобным для написания экспертных систем.
Плохие психологические книги иногда очень напоминают такие «сборники поучений и назидательных рассказов», они пестрят советами типа «делай вот так» или «не делай так», призывами и рассуждениями, абсолютно неприменимыми в реальной жизни (Почему? В силу психологических же законов!). А хорошие психологические книги написаны на языке, похожем по структуре и функциональности на Пролог. Они не навязывают жестких алгоритмов действия в каких-то конкретных жизненных ситуациях, но показывают общие принципы, опираясь на которые, человек может уже самостоятельно выделять в любой ситуации важные факты и факторы, находить связи между ними, понимать, какие процессы происходят, и самостоятельно делать правильные выводы. Другими словами, после прочтения книги человек может сам создать и заложить в себя эту внутреннюю, психологическую «экспертную систему» и потом использовать ее на практике в самых разных ситуациях.
Мне думается, что эта книга как раз из таких.
Татьяна Девятова
Почему люди читают психологическую литературу? Почему вообще интересуются психологией? И что отличает этих людей от тех, кто книжку по психологии за километр обойдет, приговаривая «чур меня, чур», и уж точно никогда не возьмет ее в руки?
Думаю, что на меня не обидятся те, кто чурается психологической литературы, за нелестное мнение о себе. Поскольку они никогда его не прочтут. А именно: эти люди не думают, не чувствуют и не знают, чего они не знают. То есть не то чтобы совсем не думают, думают, конечно. Думают, например, что во всех их бедах виноват кто-то другой или что-то другое, из недружественного внешнего мира. Чувствуют, что что-то в их жизни не так, вкривь-вкось, но источник этого дискомфорта, его локализацию почувствовать уже не могут: что-то там жмет, где-то давит, а вот что и где – непонятно. Или попросту не знают, не догадываются, что жить-то можно гораздо лучше – веселее, полнее, насыщеннее, счастливее, чем привыкли жить они. Как лягушка, прожившая всю жизнь в болоте, не может представить себе море.
Людей же, ищущих в психологии ответы на пусть иногда размытые, плохо сформулированные, но очень важные для них вопросы, отличают противоположные качества.
Они чувствуют. Чувствуют, что что-то в их жизни не совсем идеально, и за это, скорее всего, ответственны не только окружающие, звезды и правительство.
Они думают. И понимают одну простую истину: если продолжать жить, думать и действовать по-прежнему, то ожидать, что получишь другой, лучший результат, по крайней мере, нелогично, а по большому счету – глупо. Значит, нужно что-то изменить в своей привычке жить, начать как-то по-другому думать и действовать. Конечно, и в этом случае результат не гарантирован, но пробовать все равно надо, ведь это – единственный наш шанс что-то улучшить.
И они знают, что не знают чего-то важного, что позволило бы им это сделать. И активно ищут эти знания.
«Они» – это, собственно, и есть вы, наши читатели. И я – собеседник Андрея. Мы.
Если бы нас все в жизни, наконец, устроило – наверное, мы бы тоже переключились на детективы. Но мы читаем, слушаем и пытаемся понять, разобраться в устройстве себя, других, мира. Для чего? Кто-то – более смиренный – для восполнения дефицита, кто-то – более жадный – для обретения большего, чем есть сейчас, даже если уже есть в его жизни много чего хорошего и замечательного.
Когда-то, между прочим, не так давно, всего двадцать-тридцать лет назад, у нас было общество тотального дефицита. И сегодня, несмотря на изобилие продуктов и товаров, мы так и остались обществом тотального дефицита. Только дефицит этот ощущаем в совершенно другой сфере.
Меня не любят те, чья любовь мне необходима. Я одинок, и не находится на всем белом свете ни одной родственной души. Мною не восхищаются те, чьи восхищенные взгляды я мечтаю увидеть. Меня не уважают те, чье мнение мне небезразлично. Меня не понимают родные – те, от кого я жду понимания. У меня не получается достичь того, чего хочу. У меня нет таких интересов, которые не оставили бы места скуке, которые влекли бы меня вперед, придавали сил и жажды жизни…
Если вы когда-нибудь видели полностью, окончательно и бесповоротно счастливого человека – поздравляю, вы обознались. Но людей, которые, как нам кажется, счастливее нас, безусловно, встречал каждый. И ведь была при этом, уж признаемся самим себе, была такая мимолетная белая зависть и обязательно мелькала мысль: «Эх, мне бы так…» Независимо от того, по какому критерию этот встречный был более счастлив – или внешностью удался, или талант ему какой волшебный свыше даден, или способности предпринимательские, или просто характер веселый, и поэтому люди к нему тянутся, или энергии – хоть на троих дели, или друзья хорошие, или родители золотые… ох, долго могу перечислять. Да вы, наверное, не хуже меня этот список продолжите.
Все это – наши собственные мечты о себе самих, о том, какими нам хотелось бы быть, как жить, чтобы чувствовать себя более счастливыми.
А ведь человеку для счастья надо совсем немного: любимый человек рядом, дружная семья, хорошие дети, верные друзья, ну и чтобы было куда с ними со всеми скопом сходить развеяться и отдохнуть. В общем-то, и весь набор. Про хорошую работу и материальный достаток специально не упомянула – мы про них очень подробно говорили в книге «Мифы большого города». Да и не является работа для всех светом в оконце, и не заменит она собой эти «сердечные» радости. А если по факту заменяет семью, друзей, любимых, отдых – это уже, извините, к психотерапевту.
И вот про все эти «слагаемые» счастья – книга, которую вы уже начали читать, и каждому такому «кирпичику» в фундаменте счастья отведена отдельная глава. Точнее, сказ не просто «про них», а про то, какие поправки внесли в эту формулу счастья последние двадцать лет нашей удивительной жизни в этой удивительной стране.
Увы, мы, россияне, за последнюю пару десятилетий по уровню «счастливости» скатились в самый конец списка стран-участниц гонки за счастьем и теперь плетемся в арьергарде планеты всей. И пусть кто-то уехал тренироваться счастью за границу, большинству-то придется достигать своих вершин здесь, на родине. А значит, нам просто необходимо разобраться с тем, что стало с нашими представлениями обо всех этих абсолютно необходимых для каждого человека вещах.
Вот, пожалуй, и все… Нет, не все.
Еще, именно в прологе, я хочу немного рассказать о «писательской кухне» и поделиться своими впечатлениями о работе с Андреем.
Книги по психологии бывают разные. К некоторым, признаюсь, я бы тоже на версту не подошла. Ничего не поделаешь – болезнь роста, издержки бурного развития новой отрасли знания и сферы услуг. И пока у нас в стране укомплектуется профессиональная армия опытных, квалифицированных психологов и психотерапевтов, умеющих, что архиважно, писать ясно и нескучно, да еще и дельные вещи, – читателям придется немного помучиться. И поучиться отделять зерна от плевел в этой области.
Но, слава богу, у нас уже есть качественные научно-популярные книги психологической тематики. Я искренне считаю, что «производственная проза» Андрея – один из лучших образцов хороших изданий по психологии. Сейчас постараюсь объяснить, почему я так думаю.
Но сначала немного истории, а точнее, той самой «кухни». Все книги этой серии пишутся двумя авторами, которые сначала ведут устный «сократический диалог», как почти пошутил Андрей в предисловии к первой нашей книге «Мифы большого города». Конечно, это нельзя назвать сеансом психотерапии, и это не привычное психологическое консультирование. Но это и не обычное интервью, это именно диалог – терапевтичный диалог (кстати, возможно, сейчас, в этот самый момент, я становлюсь автором нового научного термина), в котором один из собеседников – давайте я назову этот персонаж «человек, который хочет жить лучше» – в результате осознает, ПОНИМАЕТ, какие заблуждения и неверные установки мешают ему в достижении этой благородной цели, и, главное, еще понимает, каким образом ему к ней теперь двигаться.
Лишь потом аудиозапись этих интервью расшифровывается, затем несколько раз поочередно редактируется, дописывается и переписывается обоими авторами. Так происходит трансформация беседы в письменный текст, в литературное произведение.
И здесь мне кажется очень важной одна деталь. Андрей как-то признался, что все редакторы, с которыми ему приходилось работать – в издательствах, в СМИ, на телевидении, – сетовали на то, что у него много «повторов».
А это, скажу я вам по секрету, совсем не повторы. Дело в том, что обычный редактор подходит ко всем текстам как к литературным и, естественно, оценивает и правит их, опираясь на правила русского языка. Но у языка и у человеческой психики законы разные!
Психологи, например, знают, что есть такой железный психологический закон, особенность человеческой психики, которую Андрей в своей книге «Самые дорогие иллюзии» назвал «иллюзия взаимопонимания». Любое слово имеет для каждого человека свой смысл, отличный от того, который вкладывают в него другие люди. Парадокс, да? Но это действительно так: у каждого из нас свой уникальный жизненный опыт, свой уровень знаний, культурная и социальная среда. И когда мы пытаемся сообщить другому какую-то мысль – тот слышит не нашу мысль, а сочетание слов, каждое из которых имеет для него другое значение. В результате мы очень часто друг друга или не совсем верно понимаем, или не понимаем вообще.
Психологи и психотерапевты не просто знают об этом законе – они обязаны учитывать его в своей работе. Ибо в этой профессии ответственность за понимание несет не только тот, кто внимает, но и тот, кто говорит. А главная цель психотерапевтического контакта – не сообщить что-то клиенту, а сделать так, чтобы тот это ПОНЯЛ, прочувствовал. И при этом еще удостовериться в «приемке» мысли. Именно поэтому квалифицированный специалист повторяет одну и ту же мысль разными словами, с опорой на различные культурные контексты, с учетом образования, возраста, предполагаемой эрудиции клиента, с привлечением метафор, литературных, исторических и бытовых примеров – до тех пор, пока не увидит на лице клиента «радость узнавания».
Поэтому так часто психотерапевтическая сессия превращается в диалог полиглота с туристом из неизвестной страны: «Ду ю спик инглиш?», «Парле ву франсе?», «Шпрехен зи дойч?», «Чи размовляете вы украиньскою мовою?», наконец, «Говорите по-русски?»
К сожалению, психотерапевт, пишущий книгу, лишен возможности смотреть в глаза «человеку, который хочет жить лучше» – своему читателю. Но обязанность «донести» свои мысли при этом остается. А значит, остается и этот принцип донесения – разными словами, на разных языках.
И если вам вдруг покажется, что автор повторяется и «сколько можно, все уже и так всё поняли», вспомните про этот феномен: нет, пока не все! Одновременно с вами эту книгу читают тысячи человек, и кто-то поймет мысль автора сразу, кто-то – на втором примере, до кого-то она «дойдет» на третьем… Но и вы не потеряете время – у вас есть отличная возможность сравнить эти «повторы» и лишний раз проверить себя, уточнить – а все ли вы правильно поняли? Более того, наличие в книге по психологии таких «псевдоповторов» чаще всего свидетельствует именно о высокой квалификации специалиста.
Ну вот, теперь вы знаете один из основных признаков качественной профессиональной прозы.
А в самом конце пролога я поделюсь неожиданными результатами своих изысканий смысла самого этого слова. Практически все образованные люди уверены, что слово «пролог» – греческое, синоним слова «вступление». И только один знакомый филолог-востоковед сообщил мне о том, что, оказывается, это слово имеет и славянские корни. Так назывались древнерусские сборники кратких житий, поучений и назидательных рассказов, расположенных в последовательном порядке по годичным праздникам.
А программисты знают, что Прологом назван один из языков программирования. Его отличие от других состоит в том, что это так называемый «непроцедурный» язык: в нем не нужно шаг за шагом прописывать все необходимые формулы, достаточно просто определить разные значимые факторы и установить отношения, связь между ними. А потом с помощью процедур, заложенных в самом языке, автоматически получить необходимые логические выводы. Эта особенность делает Пролог удобным для написания экспертных систем.
Плохие психологические книги иногда очень напоминают такие «сборники поучений и назидательных рассказов», они пестрят советами типа «делай вот так» или «не делай так», призывами и рассуждениями, абсолютно неприменимыми в реальной жизни (Почему? В силу психологических же законов!). А хорошие психологические книги написаны на языке, похожем по структуре и функциональности на Пролог. Они не навязывают жестких алгоритмов действия в каких-то конкретных жизненных ситуациях, но показывают общие принципы, опираясь на которые, человек может уже самостоятельно выделять в любой ситуации важные факты и факторы, находить связи между ними, понимать, какие процессы происходят, и самостоятельно делать правильные выводы. Другими словами, после прочтения книги человек может сам создать и заложить в себя эту внутреннюю, психологическую «экспертную систему» и потом использовать ее на практике в самых разных ситуациях.
Мне думается, что эта книга как раз из таких.
Татьяна Девятова
Глава первая
Одиночество среди людей
Когда я поведала Антону, своему брутальному другу из силовых структур, о работе над книгой «Психология большого города», он тут же презрительно протянул: «А, небось про одиночество в большом городе». Хоть и было обидно такое небрежительное отношение, но в общем и целом он угадал с первого раза. Конечно, не только об одиночестве эта книга, но волею первых читателей рукописи тема эта перенеслась из середины книги в ее начало. По степени важности.
В реальной жизни одиночество – не так поэтично, иногда совсем не эстетично и всегда – больно. Почему? Вопрос этот вполне логично адресовать психотерапевту.
Странная эта тема – одиночество. И парадоксальная. Тем более в большом городе. Я провела опрос среди знакомых питерцев и москвичей о том, какая у них самая «ноющая» проблема. То есть не острая, а хроническая, так сказать. Знаете, что ответило абсолютное большинство? ОДИНОЧЕСТВО.
Что удивительно: все, кого я опрашивала, с моей точки зрения, люди вполне благополучные, у всех интересная работа, с личной жизнью порядок – ни разводов, ни измен. То есть вроде бы внешне все в норме. И вот тут-то они начинают мучиться от одиночества.
– Что это вообще такое – «одиночество»? – свои рассуждения я продолжаю уже в Клинике психотерапии доктора Курпатова. Мы с Андреем выбрали местом разговора об одиночестве его тихий, уединенный кабинет. – Вот у филологов есть такой специальный термин «семантическое поле» – поле смысла, которое лежит под тем или иным словом, понятием у каждого человека. Такое ощущение, что у разных людей под словом «одиночество»…
– Это чистая правда. За словом «одиночество», как правило, никакого фактического одиночества не стоит. Есть чувство одиночества, но это не одно и то же. По большому счету, это слово – просто способ обозначить свои переживания, связанные с внутренней неудовлетворенностью. Но речь, разумеется, не идет о реальном одиночестве – когда человек один: на необитаемом острове, в одиночной камере…
Мой учитель Олег Николаевич Кузнецов многие годы занимался изучением феномена одиночества. Большая часть его исследований касалась психологии космонавтов, он пытался понять, что происходит с психикой человека, заброшенного, так сказать, на космическую орбиту в полном одиночестве в некоем подобии консервной банки. Проводились специальные эксперименты по герметизации: человека закрывали на продолжительный период (неделя, месяц) в специальном отсеке и наблюдали за его поведением.
И надо сказать, что собственно «одиночество» – это тяжелейшая драма, настоящее испытание для психики. Мы, как выразился Аристотель, «социальные животные», мы нуждаемся в социальных контактах, в общении. Но если это общение есть, а человек чувствует себя одиноким?.. Это я называю «социальным одиночеством» и рассказываю об этом феномене в монографии «Индивидуальные отношения (теория и практика эмпатии)». Но, подчеркиваю, это разные вещи, потому что, если тебя окружают люди, ты уже не можешь быть «объективно» одиноким. Проблема в том, что нам недостаточно социума как такового, нам надо каким-то особенным образом чувствовать себя в этом социуме.
Иными словами, мы говорим о том дискомфорте, который испытывает личность, находясь в социуме, не будучи в него должным образом интегрированной. То есть я как бы и в социуме, но, с другой стороны, не ощущаю, что этот социум принимает меня. Или… я сам не принимаю этот социум. Последнее уточнение – самое важное. Ведь если разобраться, то мы увидим, что сам по себе «социум» играет на самом деле в этой пьесе лишь вторую роль. Главную играет сама личность.
Но все же какую-то играют – и социум, и внешние обстоятельства. Недавно знакомая поведала мне грустную историю одного юноши, который в течение почти десяти лет «бегал» от призыва в армию и вынужден был практически не показываться на улице, в общественных местах. Со временем единственным источником общения для него стал Интернет, он создал свой сайт с форумом, в котором проводил сутки напролет. Интернет-знакомства удавались ему легко. Но когда ему «стукнуло» двадцать восемь и появилась возможность выйти из подполья, он так и не смог начать нормально общаться с живыми людьми и оказался в изоляции, даже с девушками не мог познакомиться. И только в последние месяцы благодаря одной «матери Терезе» – очень альтруистичной и жертвенной девушке – эта стена одиночества, которой он себя окружил, стала потихоньку разрушаться.
– Но почему именно в больших городах люди жалуются на одиночество? Удивительно, но в деревне на десять домов люди находят себе и друзей, и жен, и мужей, и к кому в гости вечером сходить. Приезжают в большой город – и вокруг них никого, тишина, они потерялись. Хотя в этом городе, кроме них, живет еще миллион, два, а то и десять миллионов других людей.
– Трагедия большого выбора… Когда в магазине один вид печенья, то проблем с выбором не возникает. Пришел, увидел и купил. А если на прилавке сотни сортов, человек стоит, думает, а потом и вовсе машет рукой – мол, и без печенья обойдусь. Почему так происходит? Дело в том, что, имея большой выбор, мы начинаем сравнивать, мысленно пробуем то, другое, третье и вдруг, словно бы пресытившись, теряем всякий аппетит. То есть мы еще не поели, а ощущение переедания уже возникло. Кроме того, за этим длиннющим прилавком с печеньем есть еще и следующий – с чем-то другим, но, несомненно, тоже вкусным. И возникает иллюзия, что, может быть, не за этим прилавком, а за следующим мы найдем именно то, что нам действительно нужно. Там, разумеется, повторяется то же самое – всё мысленно попробовали и разочаровались.
Возможно, вы скажете, что я не прав, потому как сейчас все равно в супермаркетах покупают больше, чем при прежнем дефиците в советских магазинах. Но я же не говорю об объеме покупок, я говорю о внутреннем ощущении человека от приобретенных благ. Раньше, когда советскому гражданину удавалось «отхватить» что-нибудь в универсаме или в магазине одежды, он был счастлив до потери сознания. При том, что качество этой покупки, по сравнению с нынешними-то товарами, явно не было замечательным. Но он был счастлив и светился восторгом! А сейчас выходит из супермаркета с полной телегой продуктов и рассеянно качает головой: купил вроде бы много, а радости – никакой.
Так воспел одиночество немецкий поэт Райнер-Мария Рильке в конце девятнадцатого века. А в конце двадцатого ему уже подпевали российские барды: «Холодный взгляд любовь таит, и красота гнетет и дразнит… Прекрасны волосы твои, но одиночество прекрасней» – одна из самых популярных и любимых народом песен Дольского. Одиночество не имеет века приписки, не имеет географических границ. И обязательно окружено неким неземным светом, а люди, страдающие этим святым недугом, склонны почитать себя великомучениками. Любовь и одиночество – вот самые востребованные презенты от муз, поставщиков вдохновения поэтов и писателей.
Ты, одиночество святое,
Своим богатством, чистотою
Проснувшийся напомнишь сад.
О, одиночество! Пред сердцем
Захлопни золотую дверцу
К желаньям, что за ней стоят.
В реальной жизни одиночество – не так поэтично, иногда совсем не эстетично и всегда – больно. Почему? Вопрос этот вполне логично адресовать психотерапевту.
Странная эта тема – одиночество. И парадоксальная. Тем более в большом городе. Я провела опрос среди знакомых питерцев и москвичей о том, какая у них самая «ноющая» проблема. То есть не острая, а хроническая, так сказать. Знаете, что ответило абсолютное большинство? ОДИНОЧЕСТВО.
Что удивительно: все, кого я опрашивала, с моей точки зрения, люди вполне благополучные, у всех интересная работа, с личной жизнью порядок – ни разводов, ни измен. То есть вроде бы внешне все в норме. И вот тут-то они начинают мучиться от одиночества.
– Что это вообще такое – «одиночество»? – свои рассуждения я продолжаю уже в Клинике психотерапии доктора Курпатова. Мы с Андреем выбрали местом разговора об одиночестве его тихий, уединенный кабинет. – Вот у филологов есть такой специальный термин «семантическое поле» – поле смысла, которое лежит под тем или иным словом, понятием у каждого человека. Такое ощущение, что у разных людей под словом «одиночество»…
– Это чистая правда. За словом «одиночество», как правило, никакого фактического одиночества не стоит. Есть чувство одиночества, но это не одно и то же. По большому счету, это слово – просто способ обозначить свои переживания, связанные с внутренней неудовлетворенностью. Но речь, разумеется, не идет о реальном одиночестве – когда человек один: на необитаемом острове, в одиночной камере…
Мой учитель Олег Николаевич Кузнецов многие годы занимался изучением феномена одиночества. Большая часть его исследований касалась психологии космонавтов, он пытался понять, что происходит с психикой человека, заброшенного, так сказать, на космическую орбиту в полном одиночестве в некоем подобии консервной банки. Проводились специальные эксперименты по герметизации: человека закрывали на продолжительный период (неделя, месяц) в специальном отсеке и наблюдали за его поведением.
И надо сказать, что собственно «одиночество» – это тяжелейшая драма, настоящее испытание для психики. Мы, как выразился Аристотель, «социальные животные», мы нуждаемся в социальных контактах, в общении. Но если это общение есть, а человек чувствует себя одиноким?.. Это я называю «социальным одиночеством» и рассказываю об этом феномене в монографии «Индивидуальные отношения (теория и практика эмпатии)». Но, подчеркиваю, это разные вещи, потому что, если тебя окружают люди, ты уже не можешь быть «объективно» одиноким. Проблема в том, что нам недостаточно социума как такового, нам надо каким-то особенным образом чувствовать себя в этом социуме.
Иными словами, мы говорим о том дискомфорте, который испытывает личность, находясь в социуме, не будучи в него должным образом интегрированной. То есть я как бы и в социуме, но, с другой стороны, не ощущаю, что этот социум принимает меня. Или… я сам не принимаю этот социум. Последнее уточнение – самое важное. Ведь если разобраться, то мы увидим, что сам по себе «социум» играет на самом деле в этой пьесе лишь вторую роль. Главную играет сама личность.
Но все же какую-то играют – и социум, и внешние обстоятельства. Недавно знакомая поведала мне грустную историю одного юноши, который в течение почти десяти лет «бегал» от призыва в армию и вынужден был практически не показываться на улице, в общественных местах. Со временем единственным источником общения для него стал Интернет, он создал свой сайт с форумом, в котором проводил сутки напролет. Интернет-знакомства удавались ему легко. Но когда ему «стукнуло» двадцать восемь и появилась возможность выйти из подполья, он так и не смог начать нормально общаться с живыми людьми и оказался в изоляции, даже с девушками не мог познакомиться. И только в последние месяцы благодаря одной «матери Терезе» – очень альтруистичной и жертвенной девушке – эта стена одиночества, которой он себя окружил, стала потихоньку разрушаться.
– Но почему именно в больших городах люди жалуются на одиночество? Удивительно, но в деревне на десять домов люди находят себе и друзей, и жен, и мужей, и к кому в гости вечером сходить. Приезжают в большой город – и вокруг них никого, тишина, они потерялись. Хотя в этом городе, кроме них, живет еще миллион, два, а то и десять миллионов других людей.
– Трагедия большого выбора… Когда в магазине один вид печенья, то проблем с выбором не возникает. Пришел, увидел и купил. А если на прилавке сотни сортов, человек стоит, думает, а потом и вовсе машет рукой – мол, и без печенья обойдусь. Почему так происходит? Дело в том, что, имея большой выбор, мы начинаем сравнивать, мысленно пробуем то, другое, третье и вдруг, словно бы пресытившись, теряем всякий аппетит. То есть мы еще не поели, а ощущение переедания уже возникло. Кроме того, за этим длиннющим прилавком с печеньем есть еще и следующий – с чем-то другим, но, несомненно, тоже вкусным. И возникает иллюзия, что, может быть, не за этим прилавком, а за следующим мы найдем именно то, что нам действительно нужно. Там, разумеется, повторяется то же самое – всё мысленно попробовали и разочаровались.
Возможно, вы скажете, что я не прав, потому как сейчас все равно в супермаркетах покупают больше, чем при прежнем дефиците в советских магазинах. Но я же не говорю об объеме покупок, я говорю о внутреннем ощущении человека от приобретенных благ. Раньше, когда советскому гражданину удавалось «отхватить» что-нибудь в универсаме или в магазине одежды, он был счастлив до потери сознания. При том, что качество этой покупки, по сравнению с нынешними-то товарами, явно не было замечательным. Но он был счастлив и светился восторгом! А сейчас выходит из супермаркета с полной телегой продуктов и рассеянно качает головой: купил вроде бы много, а радости – никакой.