Куртц Кэтрин. Камбер – Еретик

Кэтрин Куртц
Камбер – Еретик

Пролог

   Но вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет.

Первое послание Петра 2:9

   Документ был написан плотным неразборчивым почерком придворного писца и прикрыт большим листом жирной восковки. С первого взгляда он казался безобидным – скучные повседневные процедуры получения еще одной королевской доверенности – но, изучив бумагу вторично, человек, читавший документ, начал понимать скрытый за фразами смысл. Он весело оглядел товарищей.
   – У меня нет слов, Мердок. Это просто бриллиант – все, о чем мы мечтали. И все-таки этого он никогда не подпишет.
   – Уже подписал, – ответил Мердок своим высоким гнусавым голосом, взял документ и передал его третьему. – Вчера я положил его в кипу повседневных деловых бумаг. Перед вами копия.
   Третий человек, самый молодой, жадно вчитывался в текст, не пропуская мелочей, с педантизмом, совсем не подходящим к его военной выправке. В свои тридцать два года ширококостный, мускулистый и крепкий, но отнюдь не толстый, Хортнесский барон Рун был восходящей звездой армии Гвинедда. Из-за волчьей ухмылки, блуждавшей по его лицу, и друзья, и враги называли его Рун Безжалостный.
   – Я уверен, Каллен не видел его, – Рун скорее утверждал, чем спрашивал.
   Мердок высокомерно и самоуверенно кивнул, сцепив пальцы, похожие на паучьи лапки.
   – Вот именно, – подтвердил он, – и не увидит. Покуда нашему дражайшему канцлеру выгодно, чтобы королевское завещание осталось таким, каким мы засвидетельствовали его прошлой осенью. Суть завещания этот документ никоим образом не затрагивает, а просто вносит некоторые изменения в указания Регентскому совету. Стало быть, нет оснований обнародовать его до тех пор, пока король не умер. Господи, даруй королю кончину безболезненную и скорую, – добавил он смиренно.
   Рун фыркнул, даже в смешке барона слышалась угроза, но первый собеседник даже не улыбнулся. Когда он снова взглянул на Мердока, на лице появилось выражение раздумья.
   – Скажи, кому-то известно, когда вернется епископ Каллен? – спросил он.
   – Весьма скоро, и мне это не нравится, – ответил Мердок. – Вчера король послал за ним Джебедия. Учитывая скорость нашего прославленного главы геральдической палаты, можно полагать, что он прибудет в Грекоту самое позднее завтра, даже если помешает плохая погода. А значит, в Валорет Каллен вернется еще до первого февраля. Я надеялся, что епископ перезимует в Грекоте, но… – Он с недовольством повел плечами. – По крайней мере, вероятно, это будет в последний раз. Король не протянет долго.
   – Разве он так серьезно болен? – спросил третий человек.
   – Я сомневался, что он переживет крещенский сочельник, – холодно пояснил Мердок, – но Целитель Рис удерживает душу в теле гораздо лучше, чем я предполагал. Будь прокляты эти ничтожные дерини!
   Ненадолго воцарилось напряженное молчание – каждый из присутствующих считал смерть короля своим личным делом. Наконец Мердок свернул документ и перевязал алой лентой. Оглядев единомышленников, он постучал свертком по руке.
   – Тогда я пошел. Прежде чем положить это в тайник, я хочу показать бумагу Хуберту. Кто-нибудь со мной?
   – Я иду, – вызвался Рун.
   Еще несколько минут после их ухода граф Таммарон Фиц-Артур, Третий Лорд Верховного Совета Гвинедда, пребывал в раздумье. Если все пойдет по плану, то очень скоро он станет новым канцлером королевства.

* * *

   Несколько дней спустя на занесенной снегом дороге на Валорет появился дерини Камбер Мак-Рори в сопровождении эскорта. Снег заглушал уверенную поступь кавалькады, а ветер уносил звуки.
   Камбер, известный миру под именем епископа Алистера Каллена, бывший главный викарий могущественного Ордена святого Михаила, а ныне канцлер Гвинедда, получил королевское послание перед рассветом. Он был зол, что его вытащили из теплой постели, пока не узнал в королевском посланнике своего старого друга Джебедия из Алкары, великого магистра Ордена святого Михаила и главу геральдической палаты Гвинедда. Расположившись в епископском кабинете, они вместе прочли послание, краткость которого была столь типична для короля Синила.
   Да, король болен. Алистер должен прибыть. Да, состояние угрожающее, да, он виделся с королевским Целителем. Нет, он не умрет, пока его верный друг и канцлер Алистер не вернется в столицу, а может быть, и после, если удастся.
   Синил ясно давал понять, что не потерпит никакой задержки с возвращением Алистера. Однако, несмотря на точность выражений, угадывались и другие причины для возвращения канцлера-епископа из Грекоты сразу после Крещения, причины эти нельзя было доверить бумаге, даже отданной в руки главы геральдической палаты.
   Поэтому в сердце Камбера родилась надежда, что король был вовсе не так плох, как показалось поначалу, и что Синил наконец-то решился на то, чего Камбер добивался в течение последних десяти лет.
   Епископ Грекоты отдал распоряжения страже и, едва забрезжил рассвет, выехал в столицу, пробиваясь сквозь позднеянварскую пургу и останавливаясь только для смены лошадей и глотка горячей еды. Такими темпами можно было достичь Валорета уже к ночи. В дороге у Камбера было довольно времени на раздумья и занимательную игру «если бы».
   Если бы Синил не умирал. Ясли бы смертельный недуг удалось приостановить на несколько лет. Если бы Синил был помоложе, когда его возвели на престол. Человеку после сорока не по плечу быть родоначальником королевской династии, и совсем мало у него надежд увидеть свою королевскую фамилию в блеске могущества.
   Еще до того, как Синил взошел на трон, его первенец был отравлен. Близнецам, теперь старшим, не сравнялось еще и двенадцати, до совершеннолетия далеко, целых два года. Младшему сыну – только десять. Их мать вот уже девять лет как умерла в родах, а последний сын-малютка пережил ее на несколько месяцев. От совершеннолетия близнецов пройдет еще несколько лет, прежде чем один из них, наследник Элрой, станет полноправным и справедливым правителем. А до тех пор Гвинеддом будет править Регентский совет.
   Это страшило Камбера. Когда почти тринадцать лет назад он и его дети посадили не особенно горевшего желанием Синила на трон, он знал, что это время придет быстро, слишком быстро, и тем не менее не расставался с надеждой, что неизбежное удастся отсрочить на несколько лет. А теперь Синил уже назначил членов будущего Регентского совета, отнюдь не во всем руководствуясь желаниями Камбера. Теперь каждый член Совета ждал смерти короля, строил планы, старался укрепить свое влияние на юных принцев, пытался подорвать мир между людьми и дерини, несмотря на то, что мудрецы обеих рас твердили о его необходимости и будущим наследникам, и народу Гвинедда. Но Синил не замечал опасности.
   И, кажется, сейчас противники дерини могли достичь желаемого. Если расчеты Риса верны, Синил умрет в течение года, а может статься, в течение этого месяца, и регенты получат право указывать молодому королю Элрою. Верных короне дерини лишат их должностей, не обратив ни малейшего внимания на их безупречную службу Гвинедду и его нынешнему королю. За этим последуют изгнание из городов, преследования и, в конце концов, кровавая бойня. Так бывало и прежде, но в других странах, в другие времена. Возможно, это начинается здесь.
   Итак, вызванный королем Камбер спешил в Валорет, чувствуя себя моложе своих семидесяти лет (на вид он был лет на десять моложе, а судя по живости, ему можно было дать около пятидесяти). Он спешил на встречу с королем, чтобы приблизить цель, которую Камбер и его дети поставили перед собой четырнадцать лет назад, только ступив на этот путь. Тогда они сделали бывшего священника королем и дали ему могущество дерини (хотя Синил нечасто пользовался этой властью). Теперь король должен передать свое деринийское могущество или хотя бы его резерв сыновьям. Может быть, принцы сумеют распорядиться этой силой мудрее и с меньшим страхом, чем он.
   Камберу было неведомо, воплотится его замысел или нет, время убегало от него, но попытаться стоило – это он твердо знал.

Глава 1.

   Самый могущественный пришел исцелять, и он получит королевскую благодарность.

Книга Екклесиаста или Проповедника 38:2

   Рис Турин, пожалуй, самый уважаемый в Одиннадцати Королевствах Целитель, мерил шагами спальню графа Эборского и решал, что еще можно предпринять. На кровати бился и извивался в непрекращающихся мучениях граф, капли пота увлажнили его лоб, рыжеватую бороду и волосы, хотя ранним январским вечером 917 года в комнате было холодно.
   В Эбор Риса направил Синил. Когда весть о болезни графа дошла до ушей короля, он чуть не задохнулся от волнения и с трудом произносил слова, обращаясь к явившемуся по его приказу Рису. Только услышав, что Рис немедленно выезжает в Эбор, он успокоился. Ни один другой Целитель не годился. А что если граф умирает?
   От этого предположения по коже Риса пробежали мурашки, но, несмотря на волнение Синила, а вернее, вследствие его, Целитель не сразу решился на отъезд. Даже теперь, когда королю стало немного лучше от известия о возвращении Камбера из Грекоты, Рису вовсе не нравилось находиться в нескольких часах езды от своего царственного пациента, когда в нем возникнет неотложная нужда. Королю не суждено поправиться, В лучшем случае, Рис облегчит его последние дни и недели. Излечение болезни легких Синила превышало возможности Риса и любого другого Целителя. Ни он сам, ни король не питали иллюзий на этот счет.
   И все же Синил ни минуты не колебался в необходимости срочной помощи больному графу. Грегори Эборский, дерини-алхимик с безграничными возможностями, в последнее десятилетие царствования снискал уважение и дружбу Синила. Два года назад граф был назначен смотрителем Западных границ. Рис должен был ехать, и он поехал.
   Сейчас, находясь рядом с Грегори, Целитель вынужден был признать полную неясность своих дальнейших действий. Он отлично знал Грегори, а Грегори знал его. В течение последних пяти лет граф был членом секретного общества дерини – Совета Камбера, названного так по настоянию архиепископа Джеффрэя, тоже участника общества, который видел в таком наименовании яркое подтверждение высоких целей борьбы, которую вела эта горстка людей. Рис, Эвайн, Йорам, Джебедия входили в Совет, равно как и сам Камбер, только ни Джеффрэй, ни Грегори о последнем обстоятельстве не знали.
   За восемь лет своего существования Совет Камбера во многом определял политику менее могущественных деринийских кланов и влиял на сохранение мира между дерини и людьми. Неустанные изыскания леди Эвайн вместе с отцом, а ныне с епископом Алистером возвращали неоценимые, доселе неведомые знания предков. Грекота, где обосновался Камбер, стала источником магической информации. А Грегори, граф Эборский, был частью всего дела.
   Теперь он лежал в бреду, от которого не мог и, казалось, не хотел избавиться. Ни покровительство короля, ни принадлежность к обществу Камбера не могли перебороть неукротимые силы, сотрясающие его тело. Даже его старший сын и наследник, старательный юноша, овладевший навыками в применении могущества дерини, был не в силах прорвать круг страданий. Пол перед камином был усыпан осколками глиняной посуды и стекла, слуги не осмеливались прибирать черепки – немое свидетельство возможного сумасшествия высшего лорда-дерини.
   В раздумьи Рис остановился у цветного витража, счастливо избежавшего разрушения, и, положив обе руки на нагретое солнцем стекло, подивился, что граф пощадил окна. Сразу по прибытии он и Эвайн, его жена, работающая с ним тринадцать лет, попытались помочь страдальцу и предотвратить дальнейшее распространение болезни. Вдвоем они были достаточно физически сильны, чтобы он не смог преодолеть их защиты и, оставаясь в беспамятстве, угрожать их сознанию.
   Однако, когда больного касались, начинались такие конвульсии, что входить в контакт на требуемое время было небезопасно. В бреду могла вернуться мания разрушения, к тому же припадки не приносили облегчения.
   Раны графа было довольно просто обнаружить. Судя по излому руки, она была вывихнута в плече, вероятно, раздроблена, хотя точно этого нельзя было определить до тщательного обследования.
   Значит, причиной столь буйного поведения Грегори было нечто иное, возможно, тяжелое ранение головы, однако ни его сын, ни его лакей не припоминали, чтобы во время происшествия он ушиб голову.

* * *

   Рис щурил янтарно-желтые глаза и глядел сквозь красно-синее окно. Печально вздохнув, он пригладил взлохмаченные рыжие волосы и подошел к жене. Эвайн сидела у камина, небрежно набросив меховой дорожный плащ, и молча наблюдала за мужем и человеком, которого он должен исцелить.
   – Что ты собираешься делать? – спросила она, увидев, что он присел рядом с лекарской сумкой и копается внутри. Рис покачал головой и снова вздохнул.
   – Прежде всего я намерен его успокоить. Возможно, придется даже разрушить защиты мозга. Хотя, по правде говоря, мне этого не хочется. Он мог бы оказать большую помощь. Но мы не можем позволить крушить здесь все, пока мы работаем.
   Он извлек пергаментный пакетик с зеленой печатью, прочитал написанный на нем отчетливый текст, закрыл сумку и выпрямился.
   – Сначала попробуем это, – он аккуратно сломал восковую печать. – Как думаешь, лошадь могла ударить его в голову? Налей, пожалуйста, немного вина в чашку, чтобы смешать с порошком. Чем скорее это попадет в него, тем лучше.
   Кивнув, Эвайн Мак-Рори Турин, единственная дочь святого Камбера Кулдского, грациозно поднялась, подошла к низкому столику у камина и, сбросив плащ, опустилась на колени. Несмотря на свои тридцать пять лет и то, что была матерью троих детей, она выглядела много моложе. Ее дорожное платье облегало каждый изгиб фигуры; серо-сизый цвет, как никакой другой, подчеркивал голубизну глаз. Волосы, пламенеющие золотом, были аккуратно собраны на затылке, чтобы в дороге их не спутало ветром, но одна прядь, выбившись возле прелестного ушка, придавала лицу еще большую свежесть.
   Она налила ровно половину чаши из стоявшего на столе графина и с задумчивым видом протянула мужу. Рис всыпал порошок. Находясь вместе, они всегда понимали друг друга с полуслова.
   – Думаю, ты прав, – сказала она, помешивая содержимое чаши и наблюдая, как лекарство растворяется в вине. – Без сомнения, ему от буйства становится только хуже. А если он снова начнет швырять что попало, тогда я просто не знаю, долго ли эта комната выдержит.
   Рис понюхал вино и кисло улыбнулся.
   – Не доверяешь моему зелью, любовь моя? Гарантирую, от этого кризис минует.
   – Сначала придется заставить его принять снадобье, – возразила Эвайн. – Как ты предполагаешь это проделать?
   – А в этом и состоит секрет Целителя! – Он сорвал свою лекарскую мантию, бросил поверх ее плаща, подошел к двери и распахнул ее.
   – Джесс, зайди, пожалуйста, и прихвати парочку слуг… Прежде чем он коснется меня, я успею дать снотворное. Не бойся, я не позволю ему сделать ничего опасного.
   В комнату осторожно заглянул и вошел рослый, смуглый юноша в сопровождении трех слуг в бело-голубых ливреях. Джесс, который ездил в Валорет за Рисом, был молод, молчалив, основателен и всем своим существом выражал исключительное почтение к хозяину. И он, и его подчиненные исподтишка поглядывали на огромную кровать, посреди которой метался граф, и не решались приблизиться к ложу.
   Рис за руку подвел Джесса к постели, подбадривая уверениями.
   – Это будет вовсе не так трудно, как кажется, – говорил он беззаботно. – С ним будет все в порядке, с вами – тоже. Ничего худого не случится. Итак, молодые люди, я хочу, чтобы вы крепко держали его за ноги и поврежденную руку, как только я дам команду. Если нужно, сядьте на него, но пусть лежит смирно. Если мое лекарство не попадет внутрь, оно не поможет вашему хозяину. Джесс, я хочу, чтобы ты помогал мне держать его голову. Ты его усмиряешь, а я забочусь о том, чтобы он открыл рот и Эвайн влила снадобье. Сумеете справиться?
   На лице Джесса читались сомнение и легкий испуг.
   – Вы уверены, что он не начнет снова бросаться вещами? Мне-то все равно, заденет меня или нет, но прислуга?
   – Об этом позаботимся мы с Эвайн, – ответил Рис и жестом пригласил челядь приблизиться.
   Троица неохотно повиновалась и боязливо сбилась в кучку возле кровати, распределяя между собой обязанности. Рис и Эвайн с чашей наготове заняли позицию в изголовье. Прошла минута, один из слуг тайком перекрестился перед грядущей битвой. Затем по знаку Риса все разом бросились на Грегори.
   Поднялась суматоха. Грегори выгнул спину, отбрасывая натиск, кровать ходила ходуном. Рис, пытаясь разжать челюсти графа, услышал, как за его спиной что-то грохнуло об пол, но не обратил внимания: главное – усмирить буйство и бред. Когда Эвайн удалось влить в открытый рот смесь вина со снотворным, Грегори издал дикий нечеловеческий крик. Рис умелым прикосновением вызвал глотательное движение: одно, второе, третье, и с приемом лекарства наконец было покончено.
   Отпустив голову Грегори, Рис дал слугам знак отойти на безопасное расстояние, а сам вместе с Эвайн и Джессом продолжил борьбу с буйной яростью графа. Плошка и кувшин с водой пронеслись по комнате и рухнули на пол с грохотом. Затем в воздух взлетели два меча и ударились о противоположную стену, едва не зацепив голову Джесса.
   Наконец болезненно-белесые глаза графа затянуло поволокой, голова перестала дергаться из стороны в сторону – снотворное давало себя знать. Он простонал несколько раз, очевидно, все еще сопротивляясь, но было ясно, что сражение проиграно. Когда в конце концов граф успокоился, Джесс глубоко вздохнул с невыразимым облегчением, передернул плечами и прижал руки к груди, стараясь унять нервную дрожь.
   – Я сказал ему: «Не ездите на этом жеребце», – с усилием шептал он, по большей части обращаясь к самому себе. – Это – зверь, убийца. Отличная у него родословная или нет, его нужно уничтожить!
   – Джесс, что конкретно произошло? Ты был там? – спросил Рис, понемногу расслабляясь. – Не знаешь, он наскочил на что-то или ушибся при падении?
   Юноша снова задрожал и закрыл глаза, словно это могло защитить его от воспоминаний.
   – Я был там, но лучше бы не был. Жеребец с силой ударил его о забор, а потом, думаю, лягнул, хотя и не уверен. Все произошло так быстро.
   – Граф был без сознания? – поспешил с вопросом Рис.
   – Да. Или просто оглушен. В первую минуту хозяину казалось, что у него только вывих, он вроде пришел в себя. Но когда его подняли, началось то, что вы видели сейчас. Вскоре после этого вещи начали летать по комнате. Наш домашний Целитель отлучился на несколько дней, поэтому я послал за вами.
   – Понятно, – сказал Рис. – Я уверен, что у него перелом и вывих. С психикой, судя по всему, придется поработать. В любом случае с ним теперь вполне можно справиться, поглядим, что удастся сделать. Если хочешь, можешь подождать снаружи.
   Кивнув, Джесс проглотил слюну, неловко попятился к выходу, у порога наконец развернулся и исчез вслед за тремя удальцами. Рис с трудом сдержал улыбку, выждал, пока дверь затворилась за ними, и положил руку на плечо Эвайн.
   – Ну что, любовь моя, попробуем в этот раз? – почти весело спросил он.
   Эвайн встала у изголовья и прижала руки к вискам больного. Рис расположился напротив, слева от кровати. На этот раз прикосновение успокоило Грегори, очень скоро он впал в тихий, глубокий сон, еще более крепкий от выпитого снотворного. Успокоение наполняло комнату, заставляя забыть о недавних страданиях человека, голову которого она сжимала руками и чье сознание удерживала, ожидая прикосновения мужа.
   Рис чувствовал, как меняется атмосфера, – Эвайн была готова. Облегченно вздохнув, он расстегнул на Грегори тунику, освободил поврежденное плечо и, легко касаясь, провел рукой по суставу и ключице. Используя все знания и чувства для определения размера повреждений, он обследовал задетые мышечные волокна и нервные каналы, определил места вывиха и перелома ключицы и, прежде чем соединить сломанную кость и восстановить ее, вправил вывих.
   Теперь способности Целителя взяли верх над умением чувствовать повреждения. Полностью сконцентрировавшись, Рис закрыл глаза, плавно переходя на роль Целителя. Жизненные силы потекли по нему речным потоком, так было всегда, но где-то в глубине души он не переставал поражаться той удивительной силе, что были дарована ему.
   Рис почувствовал, как под его руками срастаются переломы, воспаленные и порванные мышцы становятся прежними, синяки бледнеют и пропадают. Он почувствовал теплоту тока крови к поврежденной зоне, уносящего омертвевшие ткани и побуждающего рост новых клеток.
   Наконец Целитель открыл глаза и позволил обычным повседневным чувствам закрепить уже известное ему. Надавил чувствительными пальцами на линию вывиха и перелома и убедился, что эта часть работы явно завершена. Скорее всего, его пациенту придется провести несколько дней без движения, тем не менее это весьма малая цена за повреждения, нанесенные телу. Графу Грегори грех сетовать на неудобства излечения. Теперь предстояло выявить причину психического недуга Грегори.
   Когда Рис поднял голову и вновь вернулся в осязаемый мир, Эвайн завладела его вниманием.
   – Думаю, я знаю, почему он был невменяем, – произнесла она, проведя пальцами руки за левым ухом Грегори. – Вот здесь у него шишка, под волосами. По-моему, след от удара. Видна небольшая царапина. Но лучше взгляни сам.
   Нахмурившись, Рис провел рукой по голове, обследуя ее. Он вновь сконцентрировался, и глаза Целителя затуманились. Спустя минуту он кивнул.
   – Внутри черепа опухоль, как и снаружи. Возможно, именно это и объясняет его поведение. Посмотрим, что можно сделать.
   Он снова впал в транс, глаза закрылись. На этот раз обследование и исцеление требовали больше сил. Не без труда Рис выяснил суть повреждения под черепом, углубившись в течение мыслей Грегори.
   Наконец он громко выдохнул, разогнул спину и с удовольствием потянулся – исцеление состоялось.
   – Да, не хотел бы я проделывать такое каждый день, но он, надеюсь, выздоровеет. Можешь привести его в чувства. Снотворное пора удалить. А после нормального, крепкого сна этой ночью наш пациент должен быть в порядке.
   – Будет немного побаливать голова, – сказала Эвайн, ослабив свой контроль над сознанием графа, – Ему можно немного вина?
   – Конечно. Он еще и есть захочет. После таких мучений нужны силы.
   Оставив исцеленного, Эвайн подошла к двери и приказала подать еду и вино, так как графин на столике у камина стал еще одной жертвой графского буйства. Когда Грегори наконец открыл помутневшие глаза, слуга наводил в комнате порядок, а его спасительница стояла у изголовья кровати с чашей теплого молока, придающего куда больше сил, чем вино. Поддерживая плечи и голову, Эвайн приподняла больного, поднесла чашу к его губам. Она и Рис с умилением наблюдали, как выражение непонимания на лице сменяется осознанием происходящего.
   – Рис, – вымолвил граф, переводя взгляд с рыжих волос Целителя на его лицо, затем моргнул несколько раз, стараясь сопоставить факты. – Что… Как ты сюда попал?. Я ехал на… О!
   – Все в порядке, – кивнул Рис. – Ты начинаешь вспоминать. Ты был сброшен наземь, ты ушибся, хорошо, что вообще остался жив. Твой сын послал к королю за Целителем, а король отправил меня лечить тебя. – Он успокаивающе улыбнулся. – Хотя, должен заметить, ты не горел желанием исцеляться. Ты раскидывал вещи, зрелище было не из приятных.
   – Ты имеешь в виду, что я дрался с тобой? – Краска залила узкое лицо озадаченного, и смущенного графа. – Я использовал силу? Рис, я действительно сожалею. Я… – Он замер на минуту, а затем в глазах вспыхнул испуг, словно граф позабыл что-то важное, испуг рос с каждой секундой и скоро стал смесью страха и отчуждения. – Рис? Я не могу почувствовать тебя, Рис! – Словно тонущий человек, Грегори, ничего вокруг не замечая, цеплялся за руку Целителя. – Что случилось? Что ты со мной сделал? – Другую руку он в тревоге прижал к виску. – Рис, я не вижу тебя мозгом!
   – Что?!
   Мгновенно поняв, о чем речь, Рис мысленно послал запрос и содрогнулся от ужаса и изумления, осознав, что мозг этого человека был совершенно открыт для него. Исчезли обычные для дерини защиты, которые должны были восстановиться, как только Грегори пришел в себя, исчезли малейшие намеки на некогда огромное могущество, отличавшее такого опытного и сильного дерини, как граф Эборский. Рис оказался внутри, мозга Грегори, не встретив ни следа поистине великих сил и способностей, против которых он боролся не далее, как четверть часа назад.
   Он ощутил смешанную с его собственным неверием тревогу Эвайн, когда она вошла в контакт с ним и подтвердила отсутствие сопротивления, словно Грегори Эборский был обычным человеком с самым незатейливым внутренним миром. Что могло произойти?
   Тряхнув головой, чтобы прочистить ее, он сжал руками голову Грегори и осторожно прижал к подушке, пробегая пальцами по затылку, в то время как большие пальцы оставались прижатыми к влажным вискам, мозг поддерживал контакт. Граф не сопротивлялся, его глаза были полны ужаса и обвиняли, но в них не было и тени ощущения того, что Целитель проник в его мозг. Он стал беспомощен и уязвим.