Наступила долгая тишина. Риммель слышал только жужжание насекомых, щебетание птиц, стук копыт овец, бродивших по каменистым склонам, и свое хриплое напряженное дыхание. И тут он услышал, как чей-то голос сказал:
— Войди.
Риммель вздрогнул, подавив волнение, подошел ко входу в пещеру и откинул в сторону шкуру. Он машинально отметил, что это шкура козла, нервно оглянулся: ему в голову пришла странная мысль, что он никогда больше не увидит солнца, но все же сделал еще одни шаг.
— Входи, — повторил голос, когда Риммель остановился.
Риммель огляделся, стараясь увидеть обладателя голоса, но голос, казалось, исходил из стен, он перекатывался взад и вперед по пещере.
— Отпусти шкуру и стой, где стоишь.
Риммель вздрогнул от неожиданности и выпустил шкуру из рук. На этот раз он был уверен, что голос раздался слева от него. Однако он не мог сделать ни шага в сторону этого бесплотного голоса. Он постарался встать прямо и опустить руки. Колени его дрожали, но он боялся двинуться с места.
— Кто ты? — спросил голос. На этот раз казалось, что низкий и дребезжащий голос звучит откуда-то сзади, и было невозможно определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Риммель нервно облизал губы.
— Мое имя Риммель. Я архитектор его милости Дюка Кассана.
— От чьего имени ты пришел сюда, архитектор Риммель? От собственного или от имени Дюка?
— От своего.
— Что тебе нужно от Бетаки? — спросил голос. — И не двигайся, пока я тебе на разрешу.
— Ты Бетака? — спросил Риммель осторожно.
— Да.
— Я… я принес тебе пищу, Бетака, — сказал он. — Я…
— Брось мешок.
Риммель повиновался.
— Ну, так что же ты хочешь от Бетаки?
Риммель чувствовал, что пот катится по его лбу, заливает глаза, но боялся даже поднять руку. Он с трудом произнес:
— Одна… одна женщина, Бетака. Она… я…
— Продолжай.
Риммель сделал глубокий вздох.
— Я хочу, чтобы одна женщина стала моей женой, Бетака. Но она… она предназначена другому и станет его женой, если ты не поможешь мне. Ты ведь можешь мне помочь, не правда ли?
— Ты можешь повернуться и подойти.
Со вздохом облегчения Риммель медленно повернулся. Внезапно вспыхнул разогнавший тьму и унесший страх свет, и он увидел свою собственную тень, пляшущую на каменных стенах пещеры. На каменном полу в десяти шагах от него стоял фонарь и возле него, скрестив ноги, сидела древняя старуха в неописуемых лохмотьях. Лицо ее было все в морщинах и окружено гривой седых спутанных волос. Дрожащими руками она аккуратно складывала кусок черной тряпки, которой был прикрыт фонарь. Риммель протер глаза рукавом, нерешительно подошел к фонарю и, глядя на женщину, остановился.
— Ну, магистр Риммель, — сказала старуха. В ее глазах отражался неверный свет фонаря. — Как видно, я тебе не понравилась.
Зубы ее были желтыми и гнилыми, дыхание зловонным. Риммель с трудом сдерживался, чтобы с отвращением не отступить подальше. Бетака хихикнула и жестом скрюченной руки показала на пол. На ее пальце сверкнуло золото, и Риммель понял, что это обручальное кольцо. Да, ведь люди говорили, что она вдова. Интересно, кем был ее муж.
Риммель осторожно опустился на грязный грубый пол пещеры и сел, скрестив ноги, подражая хозяйке. Пока он устраивался, Бетака, не говоря ни слова, пронзительно смотрела на него.
— Расскажи мне все об этой женщине. Она красивая? — нарушила она молчание.
— Она… — Риммель внезапно поперхнулся, горло его пересохло. — Вот ее изображение, — сказал он, доставая медальон.
Бетака протянула свою костлявую руку, взяла медальон и открыла его своим кривым желтым ногтем. Бровь ее поползла вверх, когда она увидела портрет. Потом она внимательно посмотрела на Риммеля.
— Это она?
Риммель боязливо кивнул.
— А медальон ее?
— Был, — ответил Риммель. — Теперь его носит тот, кто собирается жениться на ней.
— Ну, а тот, кто собирается на ней жениться, любит ее? — спросила Бетака.
Риммель кивнул.
— А она его?
Риммель опять кивнул.
— Но ты тоже любишь ее, и так сильно, что готов рискнуть своей жизнью, лишь бы она стала твоей?
Риммель кивнул в третий раз, и глаза его расширились.
Бетака улыбнулась: то была жуткая пародия на улыбку.
— И у меня когда-то был мужчина, который рисковал своей жизнью, чтобы получить меня. Тебя это удивляет?
Она закрыла медальон и, держа его за цепь в узловатых пальцах левой руки, правую завела за спину и достала желтую тыкву с узким горлышком. Риммель, затаив дыхание, раскрытыми глазами наблюдал за тем, как она ногтем вынимает затычку и протягивает ему тыкву. Все его ночные страхи всплыли в мозгу, но он усилием воли заставил себя о них забыть.
— Протяни руки, архитектор Риммель, эту воду нельзя пролить на пол.
Риммель протянул сложенные ладони, и Бетака налила в них воду из тыквы.
— Ну, а теперь, — продолжала она, откладывая тыкву в сторону, — наблюдай за моими священными знаками над водой. Смотри, и ты увидишь как в ней будут кружить вихри времени и дыхание святой любви. Следи за ними.
Она бормотала и раскачивала медальон над руками Риммеля. Она рисовала медальоном какие-то сложные фигуры и знаки, произносила заклинания, распевала что-то своим хриплым голосом. Звуки ее голоса постепенно затихли. Она, не отрываясь, смотрела в глаза своего клиента. Сначала они были широко раскрыты, затем задрожали, веки начали опускаться, и наконец, глаза закрылись совсем. Голос старухи затих. Взяв в руки медальон, она насухо вытерла руки Риммеля черной тряпкой.
Ни одна капля не должна пропасть, иначе нарушится все течение времени, иначе не сработает колдовство, любовное колдовство.
Да, раньше ей удавалось перенести любовь женщины с одного мужчины на другого, но — давно, тогда, когда Бетака была не так стара, беззуба и забывчива. И она не была уверена, что сможет сейчас вспомнить нужное для любовного колдовства заклинание.
Может, вот это? Нет, это заклинание для хорошего урожая. Это? Но ведь Риммель не пришел просить сына… Нет, это не то заклинание, которое ей сейчас нужно.
А вот заклинание для вызова Баазама — очень сильное заклинание. Но нет: это злое заклинание, заклинание для убийства. Даррол научил ее этому заклинанию много лет назад. Нет, она не желает смерти этой молодой и прекрасной девушке: она сама когда-то была так же прекрасна, и Даррол говорил, что она самая красивая из всех женщин на свете.
Она снова посмотрела на портрет и какое-то смутное воспоминание промелькнуло перед ней.
Эта женщина — не видела ли она ее раньше? Это было много лет назад… Да! Конечно! Теперь она вспомнила!
То была прекрасная белокурая девочка с тремя братьями постарше. Они приехали сюда в горы на пони повеселиться и устроить пикник на зеленом травяном ковре, дети дворян — дети могущественного Кассана, того самого Дюка, слуга которого сидел теперь в трансе на полу пещеры Бетаки!
Бронвин! Теперь она вспомнила все. Девочку звали Бронвин. Леди Бронвин де Морган, племянница Дюка Джареда, наполовину Дерини. И теперь она здесь, перед ней, на портрете.
Бетака вздрогнула и боязливо оглянулась. Дерини! И она, Бетака, обещала совершить колдовство против нее. Как она осмелилась? Сработает ли ее заклинание против Дерини? Бетака не хочет делать ей ничего плохого. Девочка Бронвин улыбалась ей здесь в теплый летний день, как дочь, которой у Бетаки никогда не было. Это было так давно! Она гладила овец, играла с ними, разговаривала с Бетакой и нисколько не боялась старой вдовы, которая с улыбкой смотрела на ее проказы. Нет, Бетака не могла забыть этого.
Бетака почесала волосы. Но она же обещала Риммелю. Да, положение у нее не из приятных. Если она поможет архитектору, то может повредить девушке, а она не хочет этого.
Бетака посмотрела на Риммеля. Кошелек на его поясе был тяжел от золота, а мешок, который он бросил у входа, был набит хлебом, сыром и другой снедью. Бетака чувствовала вкусные запахи, которые наполняли пещеру. Если она откажется, то Риммель заберет еду, золото и уйдет.
Решено! Это будет совсем маленькое, невинное колдовство, просто — заклинание нерешительности. Да! Заклинание нерешительности, и прекрасная Бронвин не будет так спешить выйти замуж за своего жениха.
А кто ее жених? Девушка Дерини не может рассчитывать на хорошую партию. Не те времена. Сейчас ни один высокопоставленный лорд не рискнет жениться на Дерини. А если так, то почему бы Бетаке не совершить сильное колдовство, которое даст Риммелю то, чего он хочет?
Приняв решение, старуха, кряхтя, поднялась, прошла к задней стене и стала рыться в ветхом сундуке.
Там были десятки и сотни странных предметов, которые Бетака использовала в своем ремесле. Она возбужденно перебирала безделушки, камни, перья, порошки в мешочках и склянки и наконец достала небольшую тщательно отполированную кость и задумалась. Затем она тряхнула седой гривой и отложила ее в сторону. То же самое постигло и засохший лист, маленькую фигурку овцы, горсть травы, перевязанную шнуром, и маленький глиняный горшок, а с самого дна Бетака извлекла то, что искала: большой кожаный мешок, набитый камнями. Она удовлетворенно хмыкнула, положила мешок на пол, развязала узлы, высыпала на пол его содержимое.
Старуха начала копаться в камнях. Вот камень смерти и камень жизни, камень для выращивания хорошего урожая. Камень для насылания порчи на поля врага. Маленькие камни, чтобы излечивать болезни. Камень, чтобы исцелять душу. Камни для богатства. Камни для бедности. Камни от бесплодия. И старуха выбрала голубой камень с кроваво-красными прожилками, а затем достала небольшой мешочек из шкуры козла, в который она положила голубой камень, вернулась к фонарю, села перед Риммелем и спрятала мешочек в лохмотья своей одежды.
Риммель сидел в трансе перед мерцающим фонарем. Его сложенные руки были вытянуты вперед, глаза закрыты. Бетака взяла тыкву, налила воду в сложенные ковшиком ладони Риммеля и опять стала раскачивать медальон над водой. После того, как она закончила петь заклинания, она наклонилась к Риммелю и слегка коснулась рукой его лба. Риммель встрепенулся, как будто уличил себя в том, что заснул не ко времени, а затем снова устремил взгляд на качающийся медальон.
Бетака взяла рукой медальон, достала из лохмотьев мешочек с камнем, сжала его в руках, прошептав что-то, чего Риммель не смог разобрать. Глаза ее сверкнули зеленым блеском и сузились.
— Открой ладони свои и пусть вода омоет камень, — положив камень на пол как раз под руками Риммеля, сказала она. Ее голос странным дребезгом отозвался в мозгу Риммеля. — Тогда колдовство будет завершено.
Риммель с трудом проглотил слюну, поморщился, а затем повиновался. Вода пролилась на камень, который странным образом впитал ее в себя. Риммель бессознательно вытер руки о штаны.
— Значит, это все? — хрипло прошептал он. — Моя девушка любит меня?
— Нет, пока еще нет, — ответила Бетака, забирая камень и вновь пряча его в мешочек из козлиной шкуры. — Но полюбит. — Она опустила мешочек в ладони Риммеля и снова села на пол. — Возьми этот мешочек. Ты не должен открывать его до тех пор, пока ты не будешь уверен, что находишься там, куда может прийти только она одна. Тогда ты должен открыть мешочек и достать камень, к нему не прикасаясь. Когда кристалл будет на свету, у тебя будет только несколько секунд: действия колдовства начнется, когда появится девушка, и кончится почти сразу.
— И она будет моей?
Бетака кивнула.
— Колдовство ослепит ее. Теперь иди. — Она взяла медальон и опустила его в руки Риммеля. Он дрожащими руками спрятал медальон в мешочек и положил в карман туники.
— Я тебе очень благодарен, Бетака, — прошептал он, ощупывая кошелек на поясе. — А теперь… теперь я могу расплатиться с тобой? Я по обычаю принес пищу, но…
— А в кошельке у тебя золото?
— Да, — прошептал Риммель, отстегивая кошелек. — У меня немного золота, но… — он положил кошелек на пол рядом с фонарем и боязливо посмотрел на Бетаку.
Бетака глянула на кошелек, затем перевела взгляд на лицо Риммеля.
— Высыпь золото.
Риммель открыл кошелек и высыпал золото на пол. Монеты сыпались с приятным золотым звоном, но Бетака не отрывала взгляда от лица Риммеля.
— Ну, так во что ты ценишь мою работу, магистр Риммель? — спросила она.
Риммель облизнул губы, его глаза засверкали при виде внушительной кучи золота. Затем, после короткой борьбы, он решительным жестом пододвинул всю кучу к Бетаке. Старуха, обнажив гнилые зубы, улыбнулась, а затем наклонилась и взяла из кучи шесть монет. Остальные она подтолкнула обратно к Риммелю.
— Я… я не понимаю, — пробормотал он, — почему ты не берешь все?
— Я беру столько, сколько мне нужно, и не больше, — проскрипела Бетака. — Я просто хотела узнать, как ты ценишь меня. Ты полностью расплатишься со мной, если вспомнишь о старой Бетаке в своих молитвах. Теперь, вспоминая прожитые годы, я понимаю, что нуждаюсь в милости небес гораздо больше, чем в золоте.
— Я… я буду молиться за тебя, Бетака, — бормотал Риммель, собирая золото в кошелек. — Но, может, я еще что-нибудь смогу сделать для тебя?
Бетака покачала головой.
— Приведи своих детей навестить меня, магистр Риммель. Ну, а теперь иди. Ты получил, что хотел. И я тоже.
— Спасибо тебе, Бетака, — прошептал Риммель. Он поднялся на ноги, не в силах поверить своему счастью. — Я буду молиться за тебя. — И направился к выходу из пещеры.
Когда Риммель исчез во внешнем мире, старуха вздохнула и сгорбилась над фонарем.
— Мой Даррел, — прошептала она, прижимая золотое кольцо к губам. — Я все сделала. Я совершила колдовство, чтобы дать молодому человеку то, что он хочет. Как ты думаешь, может, я зря колдовала против Дерини?
Она помолчала, как будто ожидая ответа, затем кивнула.
— Я знаю, мой милый. Я никогда еще не колдовала против этой расы. Но колдовство должно сработать. Я уверена, что я вспомнила все слова заклинания. А, впрочем, пока мы с тобой, все это не важно.
Уже совсем стемнело, когда Морган наконец дал сигнал к остановке: он и Дункан скакали вперед с самого раннего утра и останавливались только раз, чтобы напоить лошадей и перекусить на скорую руку.
Теперь они приблизились к горному перевалу Дендоур, за которым лежало легендарное ущелье Гунури Пасс. В конце ущелья стояла часовня с гробницей Святого Торина — южные ворота свободного священного города Джассы. Утром, после ночного отдыха, Морган и Дункан поклонятся гробнице Святого Торина — это необходимая процедура, чтобы получить разрешение пересечь широкое озеро Джассы. И затем они должны вступить в священный город, куда ни одна коронованная особа не рискнет войти без разрешения местных жителей, а Морган должен войти никем не узнанный, войти и предстать перед курией Гвинеда.
Морган с трудом различал во тьме развалины башен и стен. Он пустил свою лошадь шагом, прикрывая глаза от заливавшего их хлещущего дождя. Он внимательно смотрел по сторонам, но никого не обнаружил. Здесь они должны спокойно остановиться на ночь в безопасности.
Морган высвободил ноги из стремян и вытянул их, откинувшись в седле. Он дал возможность лошади самой выбирать себе путь в темноте. За ним ехал Дункан, тихо ругавшийся, стоило его лошади соскальзнуть с тропинки. За Дунканом следовала вьючная лошадь. Она боязливо косилась на смутные тени по сторонам тропинки, испуганно трясла головой при каждом подозрительном звуке или движении во тьме. Люди и животные смертельно устали и промерзли до костей после долгого и трудного путешествия.
— Ну, вот мы и добрались до места, — сказал Морган, когда они приблизились к развалинам ворот. Глухой стук копыт лошадей по камням горной тропы сменился чавканьем: они въезжали в древний двор по жидкой грязи. Сверхъестественная тишина царила здесь, нарушаемая только монотонным шумом дождя. Подавленный этой тишиной, Дункан подъехал к Моргану и прошептал:
— Что это за место, Алярик?
Морган направил свою лошадь в разрушенные ворота и, проезжая их, пригнув голову.
— Святой Неот. Перед Реставрацией здесь был знаменитый монастырь, монахами в котором были только чистокровные Дерини. Во времена гонений часовню монастыря осквернили, многих братьев убили прямо на ступеньках алтаря. Местные жители избегают этих развалин. Брион и я выехали на битву отсюда.
Морган направил свою лошадь в угол двора, над которым частично сохранилась крыша и было относительно сухо. Привстав на стременах, он тщательно проверил крепость сохранившихся балок.
— Да, некогда Святой Неот был в одном ряду с большим университетом в Конкардине или школой Зарпаритов в Грекоте. Тогда была пора его расцвета, тогда быть Дерини считалось почетным.
Он попробовал крепость последней балки и удовлетворенно хмыкнул.
— Пожалуй, здесь единственное место, где мы можем поспать. Относительно сухо, и крыша на нас не обрушится.
Он спешился, внимательно осмотрелся, очевидно, узнавая знакомое место. Через несколько минут Морган и Дункан расседлали коней и снесли свои пожитки на сухое место к стене. Затем Морган отвел лошадей подальше в развалины и оставил их там, дав корм. Дункан развел небольшой огонь у стены и занялся приготовлением ужина. Морган подошел к огню, снял мокрый плащ и перчатки, присел на корточки и протянул руки к огню.
— М-м-м… Мне кажется, что я никогда больше не согреюсь.
— Я думал, — копаясь в седельных сумках, сказал Дункан, — что нам придется обойтись без костра. Все сучья сырые. Что это за комната?
— Я думаю, что здесь была трапезная, — Морган подкинул в огонь несколько сухих щепок. — А там дальше — кухня, спальные комнаты для братьев-монахов. С тех пор, как я был здесь в последний раз, все стало гораздо хуже. Вероятно, суровые зимы ускорили процесс разрушения. — Он потер руки и подышал на них. — А нельзя огонь развести посильнее?
Дункан хмыкнул и открыл бутыль с вином.
— Можно, если ты хочешь, чтобы вся Джасса знала о нашем прибытии. Я боюсь, что и такой костер опасно разводить.
Морган засмеялся.
— Ну хорошо. Я тоже не хочу, чтобы нам перерезали горло как шпионам. — Дункан разлил вино в бокалы, и Морган бросил в каждый из них по раскаленному докрасна камушку, холодное вино моментально согрелось. Морган задумчиво сказал:
— Я слышал, что жители Джассы теперь по-другому расправляются со шпионами, и, особенно, с Дерини.
— Можешь мне не рассказывать, — возразил Дункан, вынимая камни из бокалов и подавая один Моргану. — Пей, это остатки фианского вина.
Морган уселся рядом с огнем и со вздохом отпил из бокала. Приятное тепло распространилось по всему его телу.
— Жаль, что в Джассе не пьют. Нет ничего лучше вина из Фианы, крепкого и горячего, особенно, если ты замерз и устал.
— Когда-то давно мы с Брионом проезжали в этих горах. Вот и все. Я внезапно вспомнил об этом.
— Да, я понимаю.
Натянув капюшон на голову, Морган медленно пошел в темноту и дождь. Он думал о Брионе. Это место пробудило в нем воспоминания. Наконец он обнаружил, что стоит под разрушенным потолком старой часовни и удивленно осмотрелся: он вовсе не предполагал приходить именно сюда.
Когда-то это была большая часовня, и хотя теперь стены ее от пожаров разрушились, хотя от огромных цветных окон не осталось и следа, здесь все же ощущалась святость этого древнего строения. Даже безжалостные и жестокие казни, которые вершились здесь над братьями-монахами Дерини, не смогли уничтожить спокойствие и умиротворенность этого места. Для Моргана эти развалины всегда были предметом почитания и поклонения.
Он посмотрел туда, где когда-то стоял алтарь, и вздрогнул, представив темные пятна крови на его ступенях. Но бедные монахи Дерини были мертвы уже двести лет, и кровь давно уже была смыта бесчисленными дождями, которые обрушивались на эти святые места каждую осень и весну. Монахи, посвятившие жизнь Святому Неоту, давно обрели вечный покой в загробном царстве. Во всяком случае, так утверждают земные мифы и легенды.
Он повернулся и улыбнулся, увидев дверь, за которой была лестница на часовую башню. Морган открыл дверь. Лестница была полуразрушена, но вполне годилась для того, чтобы подняться по ней. Он пошел вверх, осторожно нащупывая ногой ступени, сбрасывая вниз обломки, на которых он мог поскользнуться. Когда он добрался до первой площадки, он подошел к окну, закутался в плащ и сел.
Сколько же лет прошло с тех пор, подумал он, вглядываясь в темноту. Десять? Двадцать?
Нет, вспомнил он, четырнадцать и несколько месяцев.
Он притянул колени к груди и стал вспоминать.
Была осень — октябрь. Он и Брион выехали из Корота рано утром на прогулку, может быть, последнюю перед тем, как наступит зима. Был ясный солнечный день, и Брион, как обычно, был в хорошем настроении. Он предложил, чтобы Морган показал ему эти старые развалины. Молодой лорд Дерини моментально согласился.
Морган был не просто слугой Бриона. Он утвердил себя полноправным его помощником год назад после битвы с Марлуком. Ведь Моргану уже исполнилось пятнадцать лет — по Гвинедским законам это зрелый возраст. Так что он стал Дюком Корвином.
Он ехал рядом с Брионом на черной лошади, и на его плаще был вышит зеленый грифон Корвина, а не алый лев Гвинеда. Лошади довольно зафыркали, когда всадники бросили поводья и остановились у входа в старую часовню.
— Ну, давай посмотрим! — воскликнул Брион. Он направил своего белого жеребца в дверной проем и заглянул внутрь. — Алярик, лестница на башню, кажется, цела, пойдем, посмотрим.
Он отвел лошадь назад на несколько шагов и спрыгнул с седла. Затем он закрепил поводья так, чтобы лошадь могла пастись, пока они осматривают башню. Морган тоже спешился и пошел вслед за Брионом.
— Это, должно быть, в свое время было спокойным местом? — спросил Брион, перепрыгивая через балку и пробираясь между обломками. — Сколько людей жило здесь, как ты думаешь?
— Во всем монастыре? Три или четыре сотни, сэр. Конечно, вместе со слугами и студентами. А вообще, здесь было около сотни монахов ордена.
Брион стал карабкаться вверх. Из-под его ног сыпались обломки камня, щепки. Ярко-красная одежда Бриона резко выделялась на сером фоне стен. Перо на алой охотничьей шапочке кокетливо дрожало при каждом его прыжке. Вдруг Брион поскользнулся, чуть не упал, но смог сохранить равновесие и весело захохотал.
— Поосторожнее, милорд, — сказал Морган, с беспокойством следя за чересчур смелыми прыжками Бриона. — Помните, этой лестнице уже четыреста лет. Если вы упадете, то Гвинед останется без короля.
— А, ты слишком переживаешь, Алярик! — воскликнул Брион. Он добрался до первой площадки и подошел к окну. — Посмотри! Отсюда можно видеть полдороги до Корота!
Морган подошел к нему. Брион очистил подоконник от камней и битого стекла, а затем сел, положив ногу на ногу.
— Ты только посмотри! — воскликнул он, показывая на горы кругом. — Еще месяц, и все покроется снегом. И это будет так же прекрасно, как и сейчас, когда горы имеют цвет поздней осени.
Морган улыбнулся и оперся на подоконник.
— Хорошая охота в этих местах, сэр. Вы уверены, что не сможете задержаться в Короте подольше?
— Ты же знаешь, что не могу, Алярик, — ответил Брион, с сожалением пожав плечами. — Долг призывает меня громко и настоятельно. Если я не вернусь через неделю в Ремут, то весь мой совет лордов хватит кондрашка. Я думаю, что они не верят в то, что Марлук мертв, что войны больше нет. А, кроме того, Дженана…
Да, кроме того — Дженана, угрюмо подумал Морган.
На мгновение он позволил себе представить молодую, темноволосую королеву, а затем изгнал ее изображение из памяти. Все надежды на то, что между ними установятся мирные дружеские взаимоотношения, испарились в тот день, когда она узнала, что Морган — Дерини. Она никогда не простит ему этого, а Брион тяжело переживал те почти враждебные отношения, которые сложились у его ближайшего друга с любимой женой-королевой, но сделать ничего не мог.
Морган перегнулся через подоконник.
— Смотрите, сэр, — сказал он, чтобы лишь переменить тему разговора. — Моя лошадь нашла траву, которую еще не уничтожил холод.
Действительно, черная лошадь Моргана отошла от башни футов на двадцать и теперь спокойно щипала траву. Жеребец оставался на том же самом месте, где Брион соскочил с него. Он тыкался носом в камни в тщетной надежде найти что-либо съедобное, а дальше пойти не мог, так как его нога попала в соскользнувшие с седла поводья.
Брион с негодованием фыркнул:
— Этот жеребец так глуп, что я иногда удивляюсь, как он находит ясли с сеном. Ведь ему вполне достаточно поднять ногу и высвободиться из петли. А он думает, что его опутали.
— Я всегда советовал вам не покупать коней из Даннеда, — сказал, улыбаясь, Морган. — Но вы не слушаете меня. Даннедские коневоды смотрят только на красоту лошади, а не на ее мозги. А вот лошади из Кассы…
— Стоп! — с притворным негодованием приказал Брион. — Ты заставляешь меня чувствовать себя дураком. А король не должен чувствовать себя дураком.
Морган улыбнулся и посмотрел вдаль: к башне во весь опор неслось с полдюжины всадников. Почувствовав тревогу, он легонько тронул колено короля.
— Брион!
Всадники подъехали ближе и можно было различить в руках переднего знамя с вышитым на нем львом Гвинеда. А за знаменосцем ехала огромная фигура в оранжевой одежде, с рыжими волосами. Это мог быть только лорд Эван, могущественный Дюк Клейнборда. Эван, вероятно, заметил их в окне башни, потому что он резко осадил лошадь, приподнялся на стременах и издал боевой клич, как будто собирался штурмовать башню.
— Войди.
Риммель вздрогнул, подавив волнение, подошел ко входу в пещеру и откинул в сторону шкуру. Он машинально отметил, что это шкура козла, нервно оглянулся: ему в голову пришла странная мысль, что он никогда больше не увидит солнца, но все же сделал еще одни шаг.
— Входи, — повторил голос, когда Риммель остановился.
Риммель огляделся, стараясь увидеть обладателя голоса, но голос, казалось, исходил из стен, он перекатывался взад и вперед по пещере.
— Отпусти шкуру и стой, где стоишь.
Риммель вздрогнул от неожиданности и выпустил шкуру из рук. На этот раз он был уверен, что голос раздался слева от него. Однако он не мог сделать ни шага в сторону этого бесплотного голоса. Он постарался встать прямо и опустить руки. Колени его дрожали, но он боялся двинуться с места.
— Кто ты? — спросил голос. На этот раз казалось, что низкий и дребезжащий голос звучит откуда-то сзади, и было невозможно определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине. Риммель нервно облизал губы.
— Мое имя Риммель. Я архитектор его милости Дюка Кассана.
— От чьего имени ты пришел сюда, архитектор Риммель? От собственного или от имени Дюка?
— От своего.
— Что тебе нужно от Бетаки? — спросил голос. — И не двигайся, пока я тебе на разрешу.
— Ты Бетака? — спросил Риммель осторожно.
— Да.
— Я… я принес тебе пищу, Бетака, — сказал он. — Я…
— Брось мешок.
Риммель повиновался.
— Ну, так что же ты хочешь от Бетаки?
Риммель чувствовал, что пот катится по его лбу, заливает глаза, но боялся даже поднять руку. Он с трудом произнес:
— Одна… одна женщина, Бетака. Она… я…
— Продолжай.
Риммель сделал глубокий вздох.
— Я хочу, чтобы одна женщина стала моей женой, Бетака. Но она… она предназначена другому и станет его женой, если ты не поможешь мне. Ты ведь можешь мне помочь, не правда ли?
— Ты можешь повернуться и подойти.
Со вздохом облегчения Риммель медленно повернулся. Внезапно вспыхнул разогнавший тьму и унесший страх свет, и он увидел свою собственную тень, пляшущую на каменных стенах пещеры. На каменном полу в десяти шагах от него стоял фонарь и возле него, скрестив ноги, сидела древняя старуха в неописуемых лохмотьях. Лицо ее было все в морщинах и окружено гривой седых спутанных волос. Дрожащими руками она аккуратно складывала кусок черной тряпки, которой был прикрыт фонарь. Риммель протер глаза рукавом, нерешительно подошел к фонарю и, глядя на женщину, остановился.
— Ну, магистр Риммель, — сказала старуха. В ее глазах отражался неверный свет фонаря. — Как видно, я тебе не понравилась.
Зубы ее были желтыми и гнилыми, дыхание зловонным. Риммель с трудом сдерживался, чтобы с отвращением не отступить подальше. Бетака хихикнула и жестом скрюченной руки показала на пол. На ее пальце сверкнуло золото, и Риммель понял, что это обручальное кольцо. Да, ведь люди говорили, что она вдова. Интересно, кем был ее муж.
Риммель осторожно опустился на грязный грубый пол пещеры и сел, скрестив ноги, подражая хозяйке. Пока он устраивался, Бетака, не говоря ни слова, пронзительно смотрела на него.
— Расскажи мне все об этой женщине. Она красивая? — нарушила она молчание.
— Она… — Риммель внезапно поперхнулся, горло его пересохло. — Вот ее изображение, — сказал он, доставая медальон.
Бетака протянула свою костлявую руку, взяла медальон и открыла его своим кривым желтым ногтем. Бровь ее поползла вверх, когда она увидела портрет. Потом она внимательно посмотрела на Риммеля.
— Это она?
Риммель боязливо кивнул.
— А медальон ее?
— Был, — ответил Риммель. — Теперь его носит тот, кто собирается жениться на ней.
— Ну, а тот, кто собирается на ней жениться, любит ее? — спросила Бетака.
Риммель кивнул.
— А она его?
Риммель опять кивнул.
— Но ты тоже любишь ее, и так сильно, что готов рискнуть своей жизнью, лишь бы она стала твоей?
Риммель кивнул в третий раз, и глаза его расширились.
Бетака улыбнулась: то была жуткая пародия на улыбку.
— И у меня когда-то был мужчина, который рисковал своей жизнью, чтобы получить меня. Тебя это удивляет?
Она закрыла медальон и, держа его за цепь в узловатых пальцах левой руки, правую завела за спину и достала желтую тыкву с узким горлышком. Риммель, затаив дыхание, раскрытыми глазами наблюдал за тем, как она ногтем вынимает затычку и протягивает ему тыкву. Все его ночные страхи всплыли в мозгу, но он усилием воли заставил себя о них забыть.
— Протяни руки, архитектор Риммель, эту воду нельзя пролить на пол.
Риммель протянул сложенные ладони, и Бетака налила в них воду из тыквы.
— Ну, а теперь, — продолжала она, откладывая тыкву в сторону, — наблюдай за моими священными знаками над водой. Смотри, и ты увидишь как в ней будут кружить вихри времени и дыхание святой любви. Следи за ними.
Она бормотала и раскачивала медальон над руками Риммеля. Она рисовала медальоном какие-то сложные фигуры и знаки, произносила заклинания, распевала что-то своим хриплым голосом. Звуки ее голоса постепенно затихли. Она, не отрываясь, смотрела в глаза своего клиента. Сначала они были широко раскрыты, затем задрожали, веки начали опускаться, и наконец, глаза закрылись совсем. Голос старухи затих. Взяв в руки медальон, она насухо вытерла руки Риммеля черной тряпкой.
Ни одна капля не должна пропасть, иначе нарушится все течение времени, иначе не сработает колдовство, любовное колдовство.
Да, раньше ей удавалось перенести любовь женщины с одного мужчины на другого, но — давно, тогда, когда Бетака была не так стара, беззуба и забывчива. И она не была уверена, что сможет сейчас вспомнить нужное для любовного колдовства заклинание.
Может, вот это? Нет, это заклинание для хорошего урожая. Это? Но ведь Риммель не пришел просить сына… Нет, это не то заклинание, которое ей сейчас нужно.
А вот заклинание для вызова Баазама — очень сильное заклинание. Но нет: это злое заклинание, заклинание для убийства. Даррол научил ее этому заклинанию много лет назад. Нет, она не желает смерти этой молодой и прекрасной девушке: она сама когда-то была так же прекрасна, и Даррол говорил, что она самая красивая из всех женщин на свете.
Она снова посмотрела на портрет и какое-то смутное воспоминание промелькнуло перед ней.
Эта женщина — не видела ли она ее раньше? Это было много лет назад… Да! Конечно! Теперь она вспомнила!
То была прекрасная белокурая девочка с тремя братьями постарше. Они приехали сюда в горы на пони повеселиться и устроить пикник на зеленом травяном ковре, дети дворян — дети могущественного Кассана, того самого Дюка, слуга которого сидел теперь в трансе на полу пещеры Бетаки!
Бронвин! Теперь она вспомнила все. Девочку звали Бронвин. Леди Бронвин де Морган, племянница Дюка Джареда, наполовину Дерини. И теперь она здесь, перед ней, на портрете.
Бетака вздрогнула и боязливо оглянулась. Дерини! И она, Бетака, обещала совершить колдовство против нее. Как она осмелилась? Сработает ли ее заклинание против Дерини? Бетака не хочет делать ей ничего плохого. Девочка Бронвин улыбалась ей здесь в теплый летний день, как дочь, которой у Бетаки никогда не было. Это было так давно! Она гладила овец, играла с ними, разговаривала с Бетакой и нисколько не боялась старой вдовы, которая с улыбкой смотрела на ее проказы. Нет, Бетака не могла забыть этого.
Бетака почесала волосы. Но она же обещала Риммелю. Да, положение у нее не из приятных. Если она поможет архитектору, то может повредить девушке, а она не хочет этого.
Бетака посмотрела на Риммеля. Кошелек на его поясе был тяжел от золота, а мешок, который он бросил у входа, был набит хлебом, сыром и другой снедью. Бетака чувствовала вкусные запахи, которые наполняли пещеру. Если она откажется, то Риммель заберет еду, золото и уйдет.
Решено! Это будет совсем маленькое, невинное колдовство, просто — заклинание нерешительности. Да! Заклинание нерешительности, и прекрасная Бронвин не будет так спешить выйти замуж за своего жениха.
А кто ее жених? Девушка Дерини не может рассчитывать на хорошую партию. Не те времена. Сейчас ни один высокопоставленный лорд не рискнет жениться на Дерини. А если так, то почему бы Бетаке не совершить сильное колдовство, которое даст Риммелю то, чего он хочет?
Приняв решение, старуха, кряхтя, поднялась, прошла к задней стене и стала рыться в ветхом сундуке.
Там были десятки и сотни странных предметов, которые Бетака использовала в своем ремесле. Она возбужденно перебирала безделушки, камни, перья, порошки в мешочках и склянки и наконец достала небольшую тщательно отполированную кость и задумалась. Затем она тряхнула седой гривой и отложила ее в сторону. То же самое постигло и засохший лист, маленькую фигурку овцы, горсть травы, перевязанную шнуром, и маленький глиняный горшок, а с самого дна Бетака извлекла то, что искала: большой кожаный мешок, набитый камнями. Она удовлетворенно хмыкнула, положила мешок на пол, развязала узлы, высыпала на пол его содержимое.
Старуха начала копаться в камнях. Вот камень смерти и камень жизни, камень для выращивания хорошего урожая. Камень для насылания порчи на поля врага. Маленькие камни, чтобы излечивать болезни. Камень, чтобы исцелять душу. Камни для богатства. Камни для бедности. Камни от бесплодия. И старуха выбрала голубой камень с кроваво-красными прожилками, а затем достала небольшой мешочек из шкуры козла, в который она положила голубой камень, вернулась к фонарю, села перед Риммелем и спрятала мешочек в лохмотья своей одежды.
Риммель сидел в трансе перед мерцающим фонарем. Его сложенные руки были вытянуты вперед, глаза закрыты. Бетака взяла тыкву, налила воду в сложенные ковшиком ладони Риммеля и опять стала раскачивать медальон над водой. После того, как она закончила петь заклинания, она наклонилась к Риммелю и слегка коснулась рукой его лба. Риммель встрепенулся, как будто уличил себя в том, что заснул не ко времени, а затем снова устремил взгляд на качающийся медальон.
Бетака взяла рукой медальон, достала из лохмотьев мешочек с камнем, сжала его в руках, прошептав что-то, чего Риммель не смог разобрать. Глаза ее сверкнули зеленым блеском и сузились.
— Открой ладони свои и пусть вода омоет камень, — положив камень на пол как раз под руками Риммеля, сказала она. Ее голос странным дребезгом отозвался в мозгу Риммеля. — Тогда колдовство будет завершено.
Риммель с трудом проглотил слюну, поморщился, а затем повиновался. Вода пролилась на камень, который странным образом впитал ее в себя. Риммель бессознательно вытер руки о штаны.
— Значит, это все? — хрипло прошептал он. — Моя девушка любит меня?
— Нет, пока еще нет, — ответила Бетака, забирая камень и вновь пряча его в мешочек из козлиной шкуры. — Но полюбит. — Она опустила мешочек в ладони Риммеля и снова села на пол. — Возьми этот мешочек. Ты не должен открывать его до тех пор, пока ты не будешь уверен, что находишься там, куда может прийти только она одна. Тогда ты должен открыть мешочек и достать камень, к нему не прикасаясь. Когда кристалл будет на свету, у тебя будет только несколько секунд: действия колдовства начнется, когда появится девушка, и кончится почти сразу.
— И она будет моей?
Бетака кивнула.
— Колдовство ослепит ее. Теперь иди. — Она взяла медальон и опустила его в руки Риммеля. Он дрожащими руками спрятал медальон в мешочек и положил в карман туники.
— Я тебе очень благодарен, Бетака, — прошептал он, ощупывая кошелек на поясе. — А теперь… теперь я могу расплатиться с тобой? Я по обычаю принес пищу, но…
— А в кошельке у тебя золото?
— Да, — прошептал Риммель, отстегивая кошелек. — У меня немного золота, но… — он положил кошелек на пол рядом с фонарем и боязливо посмотрел на Бетаку.
Бетака глянула на кошелек, затем перевела взгляд на лицо Риммеля.
— Высыпь золото.
Риммель открыл кошелек и высыпал золото на пол. Монеты сыпались с приятным золотым звоном, но Бетака не отрывала взгляда от лица Риммеля.
— Ну, так во что ты ценишь мою работу, магистр Риммель? — спросила она.
Риммель облизнул губы, его глаза засверкали при виде внушительной кучи золота. Затем, после короткой борьбы, он решительным жестом пододвинул всю кучу к Бетаке. Старуха, обнажив гнилые зубы, улыбнулась, а затем наклонилась и взяла из кучи шесть монет. Остальные она подтолкнула обратно к Риммелю.
— Я… я не понимаю, — пробормотал он, — почему ты не берешь все?
— Я беру столько, сколько мне нужно, и не больше, — проскрипела Бетака. — Я просто хотела узнать, как ты ценишь меня. Ты полностью расплатишься со мной, если вспомнишь о старой Бетаке в своих молитвах. Теперь, вспоминая прожитые годы, я понимаю, что нуждаюсь в милости небес гораздо больше, чем в золоте.
— Я… я буду молиться за тебя, Бетака, — бормотал Риммель, собирая золото в кошелек. — Но, может, я еще что-нибудь смогу сделать для тебя?
Бетака покачала головой.
— Приведи своих детей навестить меня, магистр Риммель. Ну, а теперь иди. Ты получил, что хотел. И я тоже.
— Спасибо тебе, Бетака, — прошептал Риммель. Он поднялся на ноги, не в силах поверить своему счастью. — Я буду молиться за тебя. — И направился к выходу из пещеры.
Когда Риммель исчез во внешнем мире, старуха вздохнула и сгорбилась над фонарем.
— Мой Даррел, — прошептала она, прижимая золотое кольцо к губам. — Я все сделала. Я совершила колдовство, чтобы дать молодому человеку то, что он хочет. Как ты думаешь, может, я зря колдовала против Дерини?
Она помолчала, как будто ожидая ответа, затем кивнула.
— Я знаю, мой милый. Я никогда еще не колдовала против этой расы. Но колдовство должно сработать. Я уверена, что я вспомнила все слова заклинания. А, впрочем, пока мы с тобой, все это не важно.
Уже совсем стемнело, когда Морган наконец дал сигнал к остановке: он и Дункан скакали вперед с самого раннего утра и останавливались только раз, чтобы напоить лошадей и перекусить на скорую руку.
Теперь они приблизились к горному перевалу Дендоур, за которым лежало легендарное ущелье Гунури Пасс. В конце ущелья стояла часовня с гробницей Святого Торина — южные ворота свободного священного города Джассы. Утром, после ночного отдыха, Морган и Дункан поклонятся гробнице Святого Торина — это необходимая процедура, чтобы получить разрешение пересечь широкое озеро Джассы. И затем они должны вступить в священный город, куда ни одна коронованная особа не рискнет войти без разрешения местных жителей, а Морган должен войти никем не узнанный, войти и предстать перед курией Гвинеда.
Морган с трудом различал во тьме развалины башен и стен. Он пустил свою лошадь шагом, прикрывая глаза от заливавшего их хлещущего дождя. Он внимательно смотрел по сторонам, но никого не обнаружил. Здесь они должны спокойно остановиться на ночь в безопасности.
Морган высвободил ноги из стремян и вытянул их, откинувшись в седле. Он дал возможность лошади самой выбирать себе путь в темноте. За ним ехал Дункан, тихо ругавшийся, стоило его лошади соскальзнуть с тропинки. За Дунканом следовала вьючная лошадь. Она боязливо косилась на смутные тени по сторонам тропинки, испуганно трясла головой при каждом подозрительном звуке или движении во тьме. Люди и животные смертельно устали и промерзли до костей после долгого и трудного путешествия.
— Ну, вот мы и добрались до места, — сказал Морган, когда они приблизились к развалинам ворот. Глухой стук копыт лошадей по камням горной тропы сменился чавканьем: они въезжали в древний двор по жидкой грязи. Сверхъестественная тишина царила здесь, нарушаемая только монотонным шумом дождя. Подавленный этой тишиной, Дункан подъехал к Моргану и прошептал:
— Что это за место, Алярик?
Морган направил свою лошадь в разрушенные ворота и, проезжая их, пригнув голову.
— Святой Неот. Перед Реставрацией здесь был знаменитый монастырь, монахами в котором были только чистокровные Дерини. Во времена гонений часовню монастыря осквернили, многих братьев убили прямо на ступеньках алтаря. Местные жители избегают этих развалин. Брион и я выехали на битву отсюда.
Морган направил свою лошадь в угол двора, над которым частично сохранилась крыша и было относительно сухо. Привстав на стременах, он тщательно проверил крепость сохранившихся балок.
— Да, некогда Святой Неот был в одном ряду с большим университетом в Конкардине или школой Зарпаритов в Грекоте. Тогда была пора его расцвета, тогда быть Дерини считалось почетным.
Он попробовал крепость последней балки и удовлетворенно хмыкнул.
— Пожалуй, здесь единственное место, где мы можем поспать. Относительно сухо, и крыша на нас не обрушится.
Он спешился, внимательно осмотрелся, очевидно, узнавая знакомое место. Через несколько минут Морган и Дункан расседлали коней и снесли свои пожитки на сухое место к стене. Затем Морган отвел лошадей подальше в развалины и оставил их там, дав корм. Дункан развел небольшой огонь у стены и занялся приготовлением ужина. Морган подошел к огню, снял мокрый плащ и перчатки, присел на корточки и протянул руки к огню.
— М-м-м… Мне кажется, что я никогда больше не согреюсь.
— Я думал, — копаясь в седельных сумках, сказал Дункан, — что нам придется обойтись без костра. Все сучья сырые. Что это за комната?
— Я думаю, что здесь была трапезная, — Морган подкинул в огонь несколько сухих щепок. — А там дальше — кухня, спальные комнаты для братьев-монахов. С тех пор, как я был здесь в последний раз, все стало гораздо хуже. Вероятно, суровые зимы ускорили процесс разрушения. — Он потер руки и подышал на них. — А нельзя огонь развести посильнее?
Дункан хмыкнул и открыл бутыль с вином.
— Можно, если ты хочешь, чтобы вся Джасса знала о нашем прибытии. Я боюсь, что и такой костер опасно разводить.
Морган засмеялся.
— Ну хорошо. Я тоже не хочу, чтобы нам перерезали горло как шпионам. — Дункан разлил вино в бокалы, и Морган бросил в каждый из них по раскаленному докрасна камушку, холодное вино моментально согрелось. Морган задумчиво сказал:
— Я слышал, что жители Джассы теперь по-другому расправляются со шпионами, и, особенно, с Дерини.
— Можешь мне не рассказывать, — возразил Дункан, вынимая камни из бокалов и подавая один Моргану. — Пей, это остатки фианского вина.
Морган уселся рядом с огнем и со вздохом отпил из бокала. Приятное тепло распространилось по всему его телу.
— Жаль, что в Джассе не пьют. Нет ничего лучше вина из Фианы, крепкого и горячего, особенно, если ты замерз и устал.
— Когда-то давно мы с Брионом проезжали в этих горах. Вот и все. Я внезапно вспомнил об этом.
— Да, я понимаю.
Натянув капюшон на голову, Морган медленно пошел в темноту и дождь. Он думал о Брионе. Это место пробудило в нем воспоминания. Наконец он обнаружил, что стоит под разрушенным потолком старой часовни и удивленно осмотрелся: он вовсе не предполагал приходить именно сюда.
Когда-то это была большая часовня, и хотя теперь стены ее от пожаров разрушились, хотя от огромных цветных окон не осталось и следа, здесь все же ощущалась святость этого древнего строения. Даже безжалостные и жестокие казни, которые вершились здесь над братьями-монахами Дерини, не смогли уничтожить спокойствие и умиротворенность этого места. Для Моргана эти развалины всегда были предметом почитания и поклонения.
Он посмотрел туда, где когда-то стоял алтарь, и вздрогнул, представив темные пятна крови на его ступенях. Но бедные монахи Дерини были мертвы уже двести лет, и кровь давно уже была смыта бесчисленными дождями, которые обрушивались на эти святые места каждую осень и весну. Монахи, посвятившие жизнь Святому Неоту, давно обрели вечный покой в загробном царстве. Во всяком случае, так утверждают земные мифы и легенды.
Он повернулся и улыбнулся, увидев дверь, за которой была лестница на часовую башню. Морган открыл дверь. Лестница была полуразрушена, но вполне годилась для того, чтобы подняться по ней. Он пошел вверх, осторожно нащупывая ногой ступени, сбрасывая вниз обломки, на которых он мог поскользнуться. Когда он добрался до первой площадки, он подошел к окну, закутался в плащ и сел.
Сколько же лет прошло с тех пор, подумал он, вглядываясь в темноту. Десять? Двадцать?
Нет, вспомнил он, четырнадцать и несколько месяцев.
Он притянул колени к груди и стал вспоминать.
Была осень — октябрь. Он и Брион выехали из Корота рано утром на прогулку, может быть, последнюю перед тем, как наступит зима. Был ясный солнечный день, и Брион, как обычно, был в хорошем настроении. Он предложил, чтобы Морган показал ему эти старые развалины. Молодой лорд Дерини моментально согласился.
Морган был не просто слугой Бриона. Он утвердил себя полноправным его помощником год назад после битвы с Марлуком. Ведь Моргану уже исполнилось пятнадцать лет — по Гвинедским законам это зрелый возраст. Так что он стал Дюком Корвином.
Он ехал рядом с Брионом на черной лошади, и на его плаще был вышит зеленый грифон Корвина, а не алый лев Гвинеда. Лошади довольно зафыркали, когда всадники бросили поводья и остановились у входа в старую часовню.
— Ну, давай посмотрим! — воскликнул Брион. Он направил своего белого жеребца в дверной проем и заглянул внутрь. — Алярик, лестница на башню, кажется, цела, пойдем, посмотрим.
Он отвел лошадь назад на несколько шагов и спрыгнул с седла. Затем он закрепил поводья так, чтобы лошадь могла пастись, пока они осматривают башню. Морган тоже спешился и пошел вслед за Брионом.
— Это, должно быть, в свое время было спокойным местом? — спросил Брион, перепрыгивая через балку и пробираясь между обломками. — Сколько людей жило здесь, как ты думаешь?
— Во всем монастыре? Три или четыре сотни, сэр. Конечно, вместе со слугами и студентами. А вообще, здесь было около сотни монахов ордена.
Брион стал карабкаться вверх. Из-под его ног сыпались обломки камня, щепки. Ярко-красная одежда Бриона резко выделялась на сером фоне стен. Перо на алой охотничьей шапочке кокетливо дрожало при каждом его прыжке. Вдруг Брион поскользнулся, чуть не упал, но смог сохранить равновесие и весело захохотал.
— Поосторожнее, милорд, — сказал Морган, с беспокойством следя за чересчур смелыми прыжками Бриона. — Помните, этой лестнице уже четыреста лет. Если вы упадете, то Гвинед останется без короля.
— А, ты слишком переживаешь, Алярик! — воскликнул Брион. Он добрался до первой площадки и подошел к окну. — Посмотри! Отсюда можно видеть полдороги до Корота!
Морган подошел к нему. Брион очистил подоконник от камней и битого стекла, а затем сел, положив ногу на ногу.
— Ты только посмотри! — воскликнул он, показывая на горы кругом. — Еще месяц, и все покроется снегом. И это будет так же прекрасно, как и сейчас, когда горы имеют цвет поздней осени.
Морган улыбнулся и оперся на подоконник.
— Хорошая охота в этих местах, сэр. Вы уверены, что не сможете задержаться в Короте подольше?
— Ты же знаешь, что не могу, Алярик, — ответил Брион, с сожалением пожав плечами. — Долг призывает меня громко и настоятельно. Если я не вернусь через неделю в Ремут, то весь мой совет лордов хватит кондрашка. Я думаю, что они не верят в то, что Марлук мертв, что войны больше нет. А, кроме того, Дженана…
Да, кроме того — Дженана, угрюмо подумал Морган.
На мгновение он позволил себе представить молодую, темноволосую королеву, а затем изгнал ее изображение из памяти. Все надежды на то, что между ними установятся мирные дружеские взаимоотношения, испарились в тот день, когда она узнала, что Морган — Дерини. Она никогда не простит ему этого, а Брион тяжело переживал те почти враждебные отношения, которые сложились у его ближайшего друга с любимой женой-королевой, но сделать ничего не мог.
Морган перегнулся через подоконник.
— Смотрите, сэр, — сказал он, чтобы лишь переменить тему разговора. — Моя лошадь нашла траву, которую еще не уничтожил холод.
Действительно, черная лошадь Моргана отошла от башни футов на двадцать и теперь спокойно щипала траву. Жеребец оставался на том же самом месте, где Брион соскочил с него. Он тыкался носом в камни в тщетной надежде найти что-либо съедобное, а дальше пойти не мог, так как его нога попала в соскользнувшие с седла поводья.
Брион с негодованием фыркнул:
— Этот жеребец так глуп, что я иногда удивляюсь, как он находит ясли с сеном. Ведь ему вполне достаточно поднять ногу и высвободиться из петли. А он думает, что его опутали.
— Я всегда советовал вам не покупать коней из Даннеда, — сказал, улыбаясь, Морган. — Но вы не слушаете меня. Даннедские коневоды смотрят только на красоту лошади, а не на ее мозги. А вот лошади из Кассы…
— Стоп! — с притворным негодованием приказал Брион. — Ты заставляешь меня чувствовать себя дураком. А король не должен чувствовать себя дураком.
Морган улыбнулся и посмотрел вдаль: к башне во весь опор неслось с полдюжины всадников. Почувствовав тревогу, он легонько тронул колено короля.
— Брион!
Всадники подъехали ближе и можно было различить в руках переднего знамя с вышитым на нем львом Гвинеда. А за знаменосцем ехала огромная фигура в оранжевой одежде, с рыжими волосами. Это мог быть только лорд Эван, могущественный Дюк Клейнборда. Эван, вероятно, заметил их в окне башни, потому что он резко осадил лошадь, приподнялся на стременах и издал боевой клич, как будто собирался штурмовать башню.