Страница:
После этого эфира мне звонили друзья со словами: “Зачем вы ЕЕ туда поставили?” Сама артистка от своего выступления, естественно, была в полном восторге. Я осознал, что никакая логика в общении с Катей не работает, и отключил на несколько дней мобильный телефон. Видеть никого не хотелось. Бр-р-р…
Затем мы пережили скандал на тему того, почему наш пресс-менеджер отдает в СМИ фотографии – вы не поверите, – присланные нам директором Кати в качестве промо-материала. Мы пережили привычку Певицы не пускать во время презентаций собственную пресс-службу в недра очередной VIP-зоны. Как ни странно, мы хотели не обжираться бутербродами, а планировали контролировать и корректировать ее интервью. Ведь там было что корректировать!
“Если ты раздражаешь – значит, ты прав, – с неподдельным комсомольским энтузиазмом говорила журналистам певица. – Важно, чтобы была реакция!”
Мы пережили абсолютно нереальное желание артистки визировать каждое интервью, сопровождавшееся дикими криками: “Я так сказать не могла!” Магнитофонная пленка с записью ее слов документом, естественно, не считалась. Голос разума долетал до певицы нечасто – наверное, дело было в нелетной погоде…
Стиснув зубы, мы терпели так называемые особенности характера. Это было прямо-таки стихийное бедствие… Лично меня потряс случай, когда во время записи одного из эфиров Катя выступила перед корреспонденткой канала Муз-ТВ с царской речью примерно следующего содержания: “Да кто ты такая, чтобы говорить мне, что я опоздала? Я что, себя на помойке нашла?” Остановить эмоциональный монолог заслуженной артистки Кабардино-Балкарии не смогли ни пресс-служба, ни сотрудники Муз-ТВ, ни администрация ресторана, в котором проходили съемки.
В итоге все закончилось тем, чем, собственно говоря, и должно было закончиться. Увидев в разгар рабочего дня слезы на глазах пресс-атташе, я запретил сотрудникам агентства ехать на концерт Кати Лель в “Лужники”. Нас в очередной раз не обеспечили необходимым количеством бейджиков, лишив возможности полноценной работы. В итоге на праздник газеты “Московский Комсомолец” Катя приехала в эксклюзивном сопровождении директора, который с удивлением наблюдал, как мы жизнерадостно общаемся с другими нашими артистами…
Потом были изматывающие “выяснения отношений” в офисе Волкова в “Radisson Славянской”, но со стороны это напоминало агонию. Было много криков и взаимных упреков, но практически полное отсутствие какого-либо конструктива. Катя повышала голос на продюсера, обвиняя его в том, что он подсунул ей такую мутную пресс-службу. А также – фотографа, водителя, охранника, звукорежиссера…
Фадеев в этой ситуации по-прежнему сидел в Праге и демонстрировал глубокий виртуальный буддизм. С одной стороны, он мудро хранил нейтралитет и не хотел ввязываться в это глупое рубилово. С другой стороны, прекрасно понимал, что дело сделано – не без нашей помощи “Джага-Джага” пробила все стены.
…Мне по-человечески тяжело было прощаться с Волковым, но с осени 2003 года мы с артисткой больше не работали. Позднее наш душевный стриптиз с Катей повторили еще несколько агентств и ведомств – похоже, с аналогичными эмоциональными результатами. “Мы ездили на отчеты, как на смерть”, – признавались мне впоследствии коллеги. Что неудивительно. Мы же занесли в свой актив уникальный жизненный опыт и незабываемую PR-кампанию с символическим названием “ребрендинг Кати Лель”.
8. Хитмейкер
Как-то раз, невзначай нарушая традиции, Макс позвонил часов в десять утра. Дело было в субботу. “У тебя никого поющего нет на примете? Или хотя бы танцующего? Хожу тут по Институтам культуры и всяким Гнесинкам. Ну ни хера там нет. Совсем ни хера”.
Глазами сегодняшнего дня ситуация выглядела анекдотичной. Назначенный Первым каналом продюсером “Фабрики звезд-2”, Фадеев никак не мог найти для телепередачи внятных конкурсантов. На этом этапе “Фабрика” только начинала раскручиваться, выдерживая нешуточную конкуренцию со стороны конкурса “Стань звездой” на РТР, с которым мы в тот момент работали.
Параллельно Фадеев пытался сосватать нам пресс-поддержку второго этапа “Фабрики”. Все логично – Максу комфортно работать с нами, а мы в свою очередь не уставали открывать вместе с Фадеевым новые горизонты. Но на этот раз ничего не получилось. “Слишком много на телевидении начальников, – процедил сквозь зубы Фадеев. – Куда пальцем ни ткни, везде начальник”.
Где-то в этот период жизнь и руководство Первого канала заставили Макса стать более публичной фигурой. Хотя бы временно. Пользуясь случаем, мне удалось вытащить его на пару телевизионных ток-шоу, построенных таким образом, чтобы Фадеев стал в них центральной фигурой.
На прямом эфире MTV Макс хвалил Аль Пачино в фильме “Запах женщины”, критиковал юридические аспекты шоу-бизнеса в России и, заодно, местный музыкальный менталитет. Его опять понесло, и под горячую руку Максима попала ничего не подозревающая Мадонна. “Со своей страшной музыкой и ужасным вокалом она хорошо умеет демонстрировать вагинальные способности, – уверенным голосом поставил экспертную оценку “материальной девушке” Фадеев. – Кто чем берет”.
Также от Макса досталось и рокерам – в частности, группе Offspring. “Яих ненавижу всеми органами, – вещал Фадеев в телекамеру. – Мне кажется, это уродство во всех отношениях. Они хоть и хорошие клоуны, но звучат безобразно. Как музыканты они для меня никто. Они просто дубасят по гитарам, притом не с самым хорошим звуком. Все так уродливо… Это для меня непонятно”.
…Порой у Фадеева приступы критики все-таки отступали на второй план. Тогда у него случались и озарения, и прорывы. Особенно сильным получился его эфир в одном из ночных выпусков программы “Взгляд”. Тогда Макс впервые рассказал по ТВ о гибели своего ребенка.
Было видно, как сильно он переживал и волновался, – вообще говоря, это был очень честный и настоящий Фадеев. Впечатление достоверности от происходящего было сильным. Такой по-своему неожиданный момент истины… И чувствовалось, что в этот миг в нем происходит некая переоценка ценностей: “Раньше я брал на себя функции спрута, который то зацепил, это поймал, там договорился, тут договорился. Сейчас я просто не в том возрасте, я не хочу этим заниматься – это не мое дело”.
Примерно в это же время Макс расстался со своим финансовым партнером Александром Аркадьевичем Элиасбергом. Расстался мирно и интеллигентно, после пяти лет плотного сотрудничества.
“Когда на Фадеева посыпались предложения, я не стал его сдерживать, – утверждает Элиасберг. – Началась „Фабрика“, и мне стало невозможно тягаться в ресурсах с Эрнстом и Файфманом. Мне хочется верить, что когда мы встретились с Максимом после разрыва с Линдой, те условия, которые я предложил, словно приделали ему крылья. Эти условия в каком-то смысле спасли его, так как теперь Мастеру не надо было думать о выживании. В тот момент он почувствовал себя максимально свободным… Макс ведь все равно не пишет очень жизнерадостную музыку. Он обращается к глубинам, и в тот момент сумел все это из себя вытащить”.
Со временем жизнь разбросала Фадеева и Элиасберга по разным местам. У одного в качестве партнера теперь был “Монолит”, другой целиком и полностью вернулся в “Новый взгляд”.
Мы с Максом тоже начали общаться от случая к случаю. У меня была куча проектов и увлечений – начиная от реанимации маргиналов (“Николай Коперник”, “Хуй забей”, “Автограф”) и заканчивая выводом на рынок новых молодежных героев: Лера Массква, “Братья Грим”, “ГДР”, “Команда Сталинград”, Таня Зыкина. У Макса стартовали его игроки: Маша Ржевская, Пьер Нарцисс, Ираклий Пирцхалава. На конкурсе “Евровидение” в разные годы у него участвовали Юля Савичева и группа “Серебро”.
…Он позвонил мне поздно ночью после “Евровидения–2004”, где Савичева, как известно, не слишком удачно выступила с песней “Believe Me”. Я собирался к вылету из Шереметьево и поэтому не спал. Полусонно слушал, как Макс ругал всех подряд: жюри, артистов, журналистов, которые обсуждали этот триумф в прямом эфире Первого канала. Между прочим, продюсер сообщил, что теперь в “Топ-10” “Русского радио” звучит восемь его песен. Гении по своей природе – очень скромные люди…
Я не удивился и искренне за Макса порадовался. Хитмейкер есть хитмейкер – ни убавить, ни прибавить. Каждый раз Фадеев придумывает что-нибудь новое – как волшебник из диснеевской сказки, создающий чудодейственный отвар.
Еще через несколько месяцев Макса подключили к пятой “Фабрике звезд” – в одной компании с Пугачевой и Игорем Матвиенко.
“Во всей этой троице есть что-то булгаковское, – писал корреспондент журнала “ELLE”. – Кот Бегемот, рыжеволосая Маргарита и Воланд, галантно уступивший ей власть… Фадеев, похоже, не совсем здоров: то и дело измеряет себе давление портативным прибором. В перерыве садится за рояль и играет что-то умеренно-трагическое. Я подкрадываюсь к нему с диктофоном. „Вам повезло. Вы первый журналист, с которым я говорю за последние два года“, – улыбается Максим, и теплая лапша мягко ложится на мои тренированные уши. „Вы будете коверкать мои слова?“ – „Упаси боже“, – бодро отвечаю я, в то время как мой нос начинает предательски расти. Продолжать разговор в том же духе бессмысленно”.
…С годами у Макса появились солидность, жесткость, тонированный автобус, огромная волчья шуба и волчий взгляд. На жизнь. “Я не изменяю ни себе, ни своим принципам, – сказал он в одном из интервью. – Я ведь не пишу хиты просто за бабки. Или я должен, как Шнитке, постоянно находиться в какофоническом состоянии? Зачем мне себя сдерживать? Из меня музыка льется как вода. Куда ее девать-то? Что-то сделал – и сразу хочется делать новое”.
…В следующий раз мы с Максом встретились в Сочи на фестивале “Пять звезд”. Светило летнее солнце, и пока журналисты купались в Черном море, мы не вылезали из “Фестивального”, где внимательно отсматривали тренировочные прогоны молодых исполнителей. В паузах немного пообщались. Говорили про сольный диск Макса “Третий Рим” и про его громадные планы в области кино. Мелькали приятные слова типа “Pаramount Pictures”, 3D-анимация, “Cartoon Network”, какие-то саундтреки…
Потом мы опустились на землю и начали обсуждать второй альбом Глюкозы, который я искренне хвалил. Лишь сожалел, что критики по-прежнему в такие дела врубаются медленно. “Да мне, собственно говоря, все равно”, – сделал равнодушное лицо Макс. Неплохо зная характер Фадеева, я готов был биться об заклад, что в такой позе он долго не просидит. Любопытство возьмет верх. Прошла ровно минута, и Макс так осторожненько спросил: “Ну, Кушнир, не томи… Чего пишут-то?” Каюсь – услышав ожидаемый вопрос, я не смог удержаться от смеха…
Затем беседа плавно переключилась на других артистов Фадеева, и, в частности, мы вспомнили про Total. Не так давно один из телеканалов ретроспективно показывал фрагменты “Максидрома–2002”, и Total выглядел там на редкость актуально. Я переслушал их дебютный диск и подумал, что не зря глянцевые журналы писали о них как о “лучшей концертной группе страны”. Ей-богу, не зря. Фадеев слушал эти рассуждения и ностальгически улыбался.
На фестивале в Сочи Макс благосклонно оценил потенциал 17-летней Леры Массквы, которую мы впервые вывезли за пределы столицы. “Она живая и настоящая”, – вынес свой вердикт Фадеев и во всех турах оценил ее выступление максимальной оценкой. Я ему был искренне признателен. А Максу была симпатична непосредственность девчонки из Нового Уренгоя. “Далеко пойдет”, – сказал он. И не ошибся.
Увидев на одной из репетиций “Пяти звезд” очередную бесцельно скачущую по сцене поп-диву, Фадеев на мой скептический вопрос: “Ну, как тебе?” вынес вердикт: “Слишком много суеты… Вот, к примеру, Эдит Пиаф. Как известно, она сама песни не писала. Стояла у микрофона и практически не двигалась. Но от нее шла такая волна, что все понимали: это – Эдит Пиаф”.
Вспомнив про легенду французской эстрады, Макс задумался о чем-то своем. Затем глубоко вздохнул. И неторопливо прикрыл глаза.
Глава V Земфира
1. Работая над ошибками
Слушая сбивчивый рассказ Колманович, я подумал о том, что мои отношения с Земфирой переживают очередной “расцвет упадка”. Слишком многое изменилось с 98 года, когда на квартире Лени Бурлакова она дала мне свое первое в жизни интервью.
В рамках деятельности лейбла “Утекай звукозапись” я организовывал ее пресс-конференции, эфиры и интервью, занимаясь медиаподдержкой дебютного альбома, который тогда в буквальном смысле взорвал страну. Потом наши дороги разошлись. Земфира сменила звукозаписывающую компанию, продюсера, пресс-службу и ушла в свободное плавание. Что-то из серии “сам себе режиссер”. В настоящий момент она разъезжала по стране с туром в поддержку альбома “Прости меня, моя любовь”.
Но так получалось, что сегодня наши пути-дороги вновь пересеклись. Возможно, не от хорошей жизни, но пересеклись. После звонка Колманович стало понятно, что сейчас Земфире тяжко. Это был момент истины – надо не выдрючиваться, не вспоминать старые недомолвки, а просто взять и помочь.
Недолго думая, я согласился. Не стал спрашивать у Насти, почему она звонит именно мне. Ведь у артистки, как известно, есть пресс-служба и выпускающий лейбл с целым отделом сотрудников, ответственных за “связь с общественностью”. Но времени на риторические вопросы не было. Счет шел на часы. И я начал работать по “инциденту в Якутске”.
Утром стало понятно, что ситуация с концертом Земфиры выглядит мрачно. Прямо-таки Карибский кризис. Информационная лента ИТАР-ТАСС сообщала леденящие душу подробности. Новости, полученные по линии МВД Якутии и МЧС Якутии, активно зачитывались по радио. Утренние газеты пестрели заголовками: “Земфира, несущая горе”, “Опасные гастроли”, “Кровавый хит Земфиры”, “На концерте Земфиры в Якутске пострадали люди”, “Девочка созрела: Земфире грозит уголовное дело”.
Суть статей сводилась к тому, что во время концерта на поле стадиона “Туймаадс” прорвалась толпа, которая смела буквально все – начиная от милицейского оцепления и заканчивая электропроводами. Как сообщала “Комсомольская правда”, в давке были покалечены 19 человек, из которых двое находятся в реанимации: один – со сломанным позвоночником, второй – с переломом основания черепа. Если верить этой информации, в Якутске случился доморощенный Алтамонт, от трагических последствий которого группа Rolling Stones не может “отмыться” даже спустя сорок лет.
К сожалению, многие материалы изобиловали непроверенной информацией. В нескольких газетах певицу называли “обкуренной”, а тексты иллюстрировали фотографиями обезумевшей толпы, сделанными на концертах других групп. В ряде публикаций сообщалось о гибели сотрудников милиции. Это была откровенная ложь, характеризующая щепетильность и профессионализм изданий.
Телевидение сохраняло нейтралитет, ограничиваясь сухими сообщениями. Скорее всего, из-за отсутствия “картинки” со стадиона. Из информационных выпусков НТВ выяснилось, что во время концерта в Якутске машины “Скорой помощи” не могли проникнуть на арену, поскольку ворота оказались закрыты, а сотрудники стадиона искали ключи в течение тридцати минут.
Официальный сайт Земфиры в это время просто безумствовал. “Земфира молодец, – писал один из очевидцев. – Это единственный концерт, который прошел в этом отмороженном городе с таким грандиозным успехом. Она завела народ. Якутск такого еще не видел. А то, что кого-то помяли, – вина организаторов”.
Концерт состоялся во вторник. Неопределенность висела в воздухе, и репутация артиста могла рухнуть мгновенно. Самое удручающее заключалось в том, что целые сутки никто не мог ответить на вопрос, погибли ли на стадионе люди. Сама Земфира до сих пор находилась в Якутске – давала на видеокамеру показания правоохранительным органам. Со слов Колманович, артистка вынуждена была принести извинения, но всю ответственность за происшедшее возложила на организаторов – местную фирму “Овация”.
Мы с Настей стали лихорадочно рассуждать. Если группе удастся прилететь в Москву в среду, то надо срочно собирать пресс-конференцию. Чем быстрее, тем лучше. Договорились на четверг, 14 сентября. Я предложил проводить акцию днем – чтобы информация успела попасть в утренние газеты. Тогда репортажи появятся в номерах за пятницу – как правило, в этот день у изданий самый большой тираж.
В случае успеха нашей акции все вопросы вокруг Якутска исчезнут автоматически. Или забудутся за выходные. А в понедельник опять что-нибудь случится – например, в подземном переходе на Пушке снова сработает взрывное устройство. Или Америка нападет на Ирак.
…Поздно ночью я нашел администрацию клуба “16 тонн”, которая любезно согласилась предоставить нам помещение. Итак, общение Земфиры с прессой должно было состояться14сентября 2000 года в клубе “16тонн”. Начало – в 15 часов.
По иронии судьбы именно в этот день и именно в этом месте у нас уже была запланирована презентация группы “Небо здесь”. По ряду причин эту договоренность нельзя было отменить. Правда, брифинг “Небо здесь” начинался несколькими часами позже, и между собой эти события не пересекались. Работа по “Небу здесь” велась моими сотрудниками давно. Поэтому за это мероприятие я был спокоен и целиком сконцентрировался на Земфире.
В это время группа “Земфира” не без приключений вылетела из Якутска и вышла на связь в Москве. Понимая, что до пресс-конференции остается меньше суток, Земфира первый звонок сделала мне. На правах старых приятелей мы без разминки начали телефонное интервью. Я включил диктофон. Земфира говорила о случившемся доверительно, без пауз, не входя в ненужный артистический образ. Монолог певицы слушался на одном дыхании.
“Мы приезжаем на стадион и видим, что рядом с полем ставят ограждения. Мы спрашиваем: „Почему?“ Нам отвечают, что власти запретили людям выходить на поле. Я говорю: „В таком случае я не выйду на сцену“. Мне как бы объясняют, что я не люблю своих поклонников – их тысяч десять придет. Вроде бы обычная тяжба, я с такими сталкиваюсь каждый пятый концерт, когда говорю, что не выйду. А мне организаторы заявляют: „Тогда выйдем мы и скажем, что ты отменила концерт“... Суть проблемы. Очень маленькая сцена, в высоту сантиметров пятьдесят. Находится она даже не посреди поля, а там, где стоят ворота. Ну сам подумай. Заплатил человек сто рублей за билет. И что он видит? Земфиру ростом в три сантиметра. И слышит Земфиру как из радиоприемника… Даже хуже – нам выставили херовую аппаратуру, раз в десять слабее, чем нужно. Два киловатта вместо двадцати.
В итоге я все-таки решила играть… Песне на десятой говорю: „Уважаемые зрители, приглашаем вас на поле“. И как только они ломанулись, мусора стали людей бить. Брали со сцены наши запечатанные бутылки с водой и херачили ими людей по башке. Люди подбежали к сцене, получили бутылками по голове и убежали…”
Я поймал себя на мысли, что у меня не возникает сомнений в подлинности этого монолога. Земфира говорила быстро, ругалась матом – но это был честный рассказ. Чувствовалось, что за последние пару суток человек действительно пережил немало.
Когда я успевал вклиниваться в ее монолог с вопросами, она не увиливала от ответов. “Зачем ты позвала людей на поле? – Я еще раз решил уточнить “скользкую” часть рассказа. – Ведь это – реальный риск и ответственность…”
“Да, я пригласила людей поближе к сцене, – нетерпеливо перебила меня Земфира. – Потому что считаю, что отсутствие зрителей разрушает концепцию группы. Целиком и полностью. Перед нами в Якутске выступал Киркоров, который ездил на машине и под полную фанеру якобы пел. Рот открывал. У меня же аппаратура, микрофон на шнуре… Во время концерта на сцену вышел какой-то мусор и стал махать перед моим лицом указательным пальцем. Мол, не надо так делать. И я сказала: „Уважаемые милиционеры! Сцена – это место для артистов или для очень талантливых людей. Просьба впредь сюда не подниматься“. А он был заместителем министра МВД Республики Саха. И очень обиделся. …Организаторша испарилась еще в середине концерта. Она объявилась только на следующий день в аэропорту. И сказала мне, что я спровоцировала народ. Все глупо. Ну не Земфира же должна отвечать за порядок на концерте. Они просто не справились. Они сами создали провокационную ситуацию… А потом я в охуевшем состоянии прилетаю в Москву, а тут все эти новости-хуевости. Я не знаю, почему это всё раздули. Может, мусора боятся, что на их головы упадут вот эти жертвы. И они решили проблему очень быстро. И очень такими знакомыми методами – ниже пояса”.
Выводы после рассказа Земфиры были неоднозначными. В якутской больнице в любой момент могли умереть люди. Тогда от местных органов правопорядка можно было ожидать любой дезинформации.
Просчитывая варианты развития событий, я попытался подготовиться к наименее благоприятному из них. В случае трагического исхода нам пришлось бы напоминать прессе, что на рок-концертах, как, впрочем, и во время футбольных матчей или гонок “Формулы-1”, порой гибнут люди. За пару месяцев до этого на датском “Rockilde Festival” во время концерта Pearl Jam погибли девять зрителей. Американский тур Mэрилина Мэнсона ознаменовался жертвами в Литтлтоне. К сожалению, подобных прецедентов было немало. Про Алтамонт можно даже не вспоминать…
Понятно, что ни одного вменяемого человека эти факты порадовать не могли. Но сейчас они были нужны на случай стихийного диспута из серии “риск на рок-концертах”. Наивно сравнивать безопасность публики на концертах джазовой музыки в Архангельском со стадионными выступлениями группы “Алиса”. Как сейчас принято информировать в европейских отелях – swimming at your own risk. Назвался груздем – полезай в кузов…
Пока я занимался этим невеселым теоретизированием, сотрудники “Кушнир Продакшн” висели на телефонах. К вечеру 13 сентября на пресс-конференцию аккредитовались 14 телекамер, а также представители большинства ведущих изданий: “Аргументы и факты”, “Семь Дней”, “Известия”, “КоммерсантЪ”, “Комсомольская правда”, “Московский Комсомолец”.
Параллельно мы попробовали провести разведку боем – Земфира вышла в прямой эфир радиопередачи “Клиника 22”, чтобы пообщаться с поклонниками и пролить первый свет на “инцидент в Якутске”. “Был потрясающий момент, когда Земфира приехала после этой трагической давки в Якутске, – вспоминает ведущий ток-шоу Юрий Сапрыкин. – Певица сидела в эфире, не глядя ни на кого, в темных очках, и в абсолютно подавленном состоянии отвечала на какие-то вопросы…”
Я думаю, что после этого радиоэфира у Земфиры произошла определенная переоценка ценностей. По крайней мере, как отвечать не надо, она уже понимала. Или чувствовала…
На следующий день певица выглядела сконцентрированной и настроенной решительно. Ее музыканты собрались в клубе “16 тонн” задолго до пресс-конференции. Убийцами якутских детей, как их пыталась изобразить желтая пресса, они явно не выглядели. Тут же находились готовые к любым поворотам судьбы Настя Колманович, организатор тура Хизри Байтазиев, а также юрист Андрей Сотников и роуд-менеджер Георгий Портной.
Настроение у всех было тревожное. Куда нас вынесет течение пресс-конференции, не знал никто. Времени до начала акции оставалось мало, а генеральной линии поведения пока не существовало. Никакие медиа-тренинги мы организовать не успевали, поэтому я предложил вести игру на чужой половине поля. С одной стороны, нам было жизненно важно обратить внимание прессы на все недоработки организаторов. С другой – дать максимально подробный хронометраж событий. Понятно, что журналисты любят цифры и конкретику – своей структурированностью наш рассказ должен был произвести впечатление. Нам надо предоставить СМИ массив самой разнообразной информации. Чтобы даже мыслей о каких-то недоговорках и умолчаниях не было.
Я предложил, чтобы основной объем заявлений исходил не из уст Земфиры, а от ее ближайшего окружения: юриста, роуд-менеджера, промоутера, ведущего пресс-конференции. Короля играет свита – меньше всего я хотел, чтобы артистка оправдывалась. Она не должна говорить долго. А ситуация принуждала ее именно к этому. Поэтому за Земфирой я предложил оставить монолог на тему “Судьба гастролирующего артиста” и яркое заключительное слово. На том и порешили. Если я хоть что-нибудь понимал в антикризисных ситуациях, эти нехитрые приемы должны были сработать.
Затем мы пережили скандал на тему того, почему наш пресс-менеджер отдает в СМИ фотографии – вы не поверите, – присланные нам директором Кати в качестве промо-материала. Мы пережили привычку Певицы не пускать во время презентаций собственную пресс-службу в недра очередной VIP-зоны. Как ни странно, мы хотели не обжираться бутербродами, а планировали контролировать и корректировать ее интервью. Ведь там было что корректировать!
“Если ты раздражаешь – значит, ты прав, – с неподдельным комсомольским энтузиазмом говорила журналистам певица. – Важно, чтобы была реакция!”
Мы пережили абсолютно нереальное желание артистки визировать каждое интервью, сопровождавшееся дикими криками: “Я так сказать не могла!” Магнитофонная пленка с записью ее слов документом, естественно, не считалась. Голос разума долетал до певицы нечасто – наверное, дело было в нелетной погоде…
Стиснув зубы, мы терпели так называемые особенности характера. Это было прямо-таки стихийное бедствие… Лично меня потряс случай, когда во время записи одного из эфиров Катя выступила перед корреспонденткой канала Муз-ТВ с царской речью примерно следующего содержания: “Да кто ты такая, чтобы говорить мне, что я опоздала? Я что, себя на помойке нашла?” Остановить эмоциональный монолог заслуженной артистки Кабардино-Балкарии не смогли ни пресс-служба, ни сотрудники Муз-ТВ, ни администрация ресторана, в котором проходили съемки.
В итоге все закончилось тем, чем, собственно говоря, и должно было закончиться. Увидев в разгар рабочего дня слезы на глазах пресс-атташе, я запретил сотрудникам агентства ехать на концерт Кати Лель в “Лужники”. Нас в очередной раз не обеспечили необходимым количеством бейджиков, лишив возможности полноценной работы. В итоге на праздник газеты “Московский Комсомолец” Катя приехала в эксклюзивном сопровождении директора, который с удивлением наблюдал, как мы жизнерадостно общаемся с другими нашими артистами…
Потом были изматывающие “выяснения отношений” в офисе Волкова в “Radisson Славянской”, но со стороны это напоминало агонию. Было много криков и взаимных упреков, но практически полное отсутствие какого-либо конструктива. Катя повышала голос на продюсера, обвиняя его в том, что он подсунул ей такую мутную пресс-службу. А также – фотографа, водителя, охранника, звукорежиссера…
Фадеев в этой ситуации по-прежнему сидел в Праге и демонстрировал глубокий виртуальный буддизм. С одной стороны, он мудро хранил нейтралитет и не хотел ввязываться в это глупое рубилово. С другой стороны, прекрасно понимал, что дело сделано – не без нашей помощи “Джага-Джага” пробила все стены.
…Мне по-человечески тяжело было прощаться с Волковым, но с осени 2003 года мы с артисткой больше не работали. Позднее наш душевный стриптиз с Катей повторили еще несколько агентств и ведомств – похоже, с аналогичными эмоциональными результатами. “Мы ездили на отчеты, как на смерть”, – признавались мне впоследствии коллеги. Что неудивительно. Мы же занесли в свой актив уникальный жизненный опыт и незабываемую PR-кампанию с символическим названием “ребрендинг Кати Лель”.
8. Хитмейкер
Мне конкурс “Евровидение” до лампочки.
Максим Фадеев
Как-то раз, невзначай нарушая традиции, Макс позвонил часов в десять утра. Дело было в субботу. “У тебя никого поющего нет на примете? Или хотя бы танцующего? Хожу тут по Институтам культуры и всяким Гнесинкам. Ну ни хера там нет. Совсем ни хера”.
Глазами сегодняшнего дня ситуация выглядела анекдотичной. Назначенный Первым каналом продюсером “Фабрики звезд-2”, Фадеев никак не мог найти для телепередачи внятных конкурсантов. На этом этапе “Фабрика” только начинала раскручиваться, выдерживая нешуточную конкуренцию со стороны конкурса “Стань звездой” на РТР, с которым мы в тот момент работали.
Параллельно Фадеев пытался сосватать нам пресс-поддержку второго этапа “Фабрики”. Все логично – Максу комфортно работать с нами, а мы в свою очередь не уставали открывать вместе с Фадеевым новые горизонты. Но на этот раз ничего не получилось. “Слишком много на телевидении начальников, – процедил сквозь зубы Фадеев. – Куда пальцем ни ткни, везде начальник”.
Где-то в этот период жизнь и руководство Первого канала заставили Макса стать более публичной фигурой. Хотя бы временно. Пользуясь случаем, мне удалось вытащить его на пару телевизионных ток-шоу, построенных таким образом, чтобы Фадеев стал в них центральной фигурой.
На прямом эфире MTV Макс хвалил Аль Пачино в фильме “Запах женщины”, критиковал юридические аспекты шоу-бизнеса в России и, заодно, местный музыкальный менталитет. Его опять понесло, и под горячую руку Максима попала ничего не подозревающая Мадонна. “Со своей страшной музыкой и ужасным вокалом она хорошо умеет демонстрировать вагинальные способности, – уверенным голосом поставил экспертную оценку “материальной девушке” Фадеев. – Кто чем берет”.
Также от Макса досталось и рокерам – в частности, группе Offspring. “Яих ненавижу всеми органами, – вещал Фадеев в телекамеру. – Мне кажется, это уродство во всех отношениях. Они хоть и хорошие клоуны, но звучат безобразно. Как музыканты они для меня никто. Они просто дубасят по гитарам, притом не с самым хорошим звуком. Все так уродливо… Это для меня непонятно”.
…Порой у Фадеева приступы критики все-таки отступали на второй план. Тогда у него случались и озарения, и прорывы. Особенно сильным получился его эфир в одном из ночных выпусков программы “Взгляд”. Тогда Макс впервые рассказал по ТВ о гибели своего ребенка.
Было видно, как сильно он переживал и волновался, – вообще говоря, это был очень честный и настоящий Фадеев. Впечатление достоверности от происходящего было сильным. Такой по-своему неожиданный момент истины… И чувствовалось, что в этот миг в нем происходит некая переоценка ценностей: “Раньше я брал на себя функции спрута, который то зацепил, это поймал, там договорился, тут договорился. Сейчас я просто не в том возрасте, я не хочу этим заниматься – это не мое дело”.
Примерно в это же время Макс расстался со своим финансовым партнером Александром Аркадьевичем Элиасбергом. Расстался мирно и интеллигентно, после пяти лет плотного сотрудничества.
“Когда на Фадеева посыпались предложения, я не стал его сдерживать, – утверждает Элиасберг. – Началась „Фабрика“, и мне стало невозможно тягаться в ресурсах с Эрнстом и Файфманом. Мне хочется верить, что когда мы встретились с Максимом после разрыва с Линдой, те условия, которые я предложил, словно приделали ему крылья. Эти условия в каком-то смысле спасли его, так как теперь Мастеру не надо было думать о выживании. В тот момент он почувствовал себя максимально свободным… Макс ведь все равно не пишет очень жизнерадостную музыку. Он обращается к глубинам, и в тот момент сумел все это из себя вытащить”.
Со временем жизнь разбросала Фадеева и Элиасберга по разным местам. У одного в качестве партнера теперь был “Монолит”, другой целиком и полностью вернулся в “Новый взгляд”.
Мы с Максом тоже начали общаться от случая к случаю. У меня была куча проектов и увлечений – начиная от реанимации маргиналов (“Николай Коперник”, “Хуй забей”, “Автограф”) и заканчивая выводом на рынок новых молодежных героев: Лера Массква, “Братья Грим”, “ГДР”, “Команда Сталинград”, Таня Зыкина. У Макса стартовали его игроки: Маша Ржевская, Пьер Нарцисс, Ираклий Пирцхалава. На конкурсе “Евровидение” в разные годы у него участвовали Юля Савичева и группа “Серебро”.
…Он позвонил мне поздно ночью после “Евровидения–2004”, где Савичева, как известно, не слишком удачно выступила с песней “Believe Me”. Я собирался к вылету из Шереметьево и поэтому не спал. Полусонно слушал, как Макс ругал всех подряд: жюри, артистов, журналистов, которые обсуждали этот триумф в прямом эфире Первого канала. Между прочим, продюсер сообщил, что теперь в “Топ-10” “Русского радио” звучит восемь его песен. Гении по своей природе – очень скромные люди…
Я не удивился и искренне за Макса порадовался. Хитмейкер есть хитмейкер – ни убавить, ни прибавить. Каждый раз Фадеев придумывает что-нибудь новое – как волшебник из диснеевской сказки, создающий чудодейственный отвар.
Еще через несколько месяцев Макса подключили к пятой “Фабрике звезд” – в одной компании с Пугачевой и Игорем Матвиенко.
“Во всей этой троице есть что-то булгаковское, – писал корреспондент журнала “ELLE”. – Кот Бегемот, рыжеволосая Маргарита и Воланд, галантно уступивший ей власть… Фадеев, похоже, не совсем здоров: то и дело измеряет себе давление портативным прибором. В перерыве садится за рояль и играет что-то умеренно-трагическое. Я подкрадываюсь к нему с диктофоном. „Вам повезло. Вы первый журналист, с которым я говорю за последние два года“, – улыбается Максим, и теплая лапша мягко ложится на мои тренированные уши. „Вы будете коверкать мои слова?“ – „Упаси боже“, – бодро отвечаю я, в то время как мой нос начинает предательски расти. Продолжать разговор в том же духе бессмысленно”.
…С годами у Макса появились солидность, жесткость, тонированный автобус, огромная волчья шуба и волчий взгляд. На жизнь. “Я не изменяю ни себе, ни своим принципам, – сказал он в одном из интервью. – Я ведь не пишу хиты просто за бабки. Или я должен, как Шнитке, постоянно находиться в какофоническом состоянии? Зачем мне себя сдерживать? Из меня музыка льется как вода. Куда ее девать-то? Что-то сделал – и сразу хочется делать новое”.
…В следующий раз мы с Максом встретились в Сочи на фестивале “Пять звезд”. Светило летнее солнце, и пока журналисты купались в Черном море, мы не вылезали из “Фестивального”, где внимательно отсматривали тренировочные прогоны молодых исполнителей. В паузах немного пообщались. Говорили про сольный диск Макса “Третий Рим” и про его громадные планы в области кино. Мелькали приятные слова типа “Pаramount Pictures”, 3D-анимация, “Cartoon Network”, какие-то саундтреки…
Потом мы опустились на землю и начали обсуждать второй альбом Глюкозы, который я искренне хвалил. Лишь сожалел, что критики по-прежнему в такие дела врубаются медленно. “Да мне, собственно говоря, все равно”, – сделал равнодушное лицо Макс. Неплохо зная характер Фадеева, я готов был биться об заклад, что в такой позе он долго не просидит. Любопытство возьмет верх. Прошла ровно минута, и Макс так осторожненько спросил: “Ну, Кушнир, не томи… Чего пишут-то?” Каюсь – услышав ожидаемый вопрос, я не смог удержаться от смеха…
Затем беседа плавно переключилась на других артистов Фадеева, и, в частности, мы вспомнили про Total. Не так давно один из телеканалов ретроспективно показывал фрагменты “Максидрома–2002”, и Total выглядел там на редкость актуально. Я переслушал их дебютный диск и подумал, что не зря глянцевые журналы писали о них как о “лучшей концертной группе страны”. Ей-богу, не зря. Фадеев слушал эти рассуждения и ностальгически улыбался.
На фестивале в Сочи Макс благосклонно оценил потенциал 17-летней Леры Массквы, которую мы впервые вывезли за пределы столицы. “Она живая и настоящая”, – вынес свой вердикт Фадеев и во всех турах оценил ее выступление максимальной оценкой. Я ему был искренне признателен. А Максу была симпатична непосредственность девчонки из Нового Уренгоя. “Далеко пойдет”, – сказал он. И не ошибся.
Увидев на одной из репетиций “Пяти звезд” очередную бесцельно скачущую по сцене поп-диву, Фадеев на мой скептический вопрос: “Ну, как тебе?” вынес вердикт: “Слишком много суеты… Вот, к примеру, Эдит Пиаф. Как известно, она сама песни не писала. Стояла у микрофона и практически не двигалась. Но от нее шла такая волна, что все понимали: это – Эдит Пиаф”.
Вспомнив про легенду французской эстрады, Макс задумался о чем-то своем. Затем глубоко вздохнул. И неторопливо прикрыл глаза.
Глава V Земфира
Чем дальше в лес… тем больше возможностей тебе открывается.
Земфира
Поздним вечером у нас в офисе раздался телефонный звонок. Звонила друг и промоутер Земфиры Настя Колманович. С тревогой в голосе она рассказала, что сегодня, 12 сентября 2000 года, на концерте Земфиры в городе Якутске “случился инцидент”. На стадионе была безобразная организация, милиция не влияла на ситуацию – в итоге несколько людей находятся в больнице. В давке пострадали зрители, и, честно говоря, пока не понятно, есть ли жертвы. Всю вину за происшедшее местная администрация активно спихивает на Земфиру. Что будет завтра, непонятно. Короче, надо помочь и срочно провести в Москве пресс-конференцию.
1. Работая над ошибками
Что касается PR-кампаний, придумывать что-то нарочитое мне никогда не нравилось. Ибо ко мне и так липнут ситуации “нарочно не придумаешь”. И мне достаточно.
Земфира
Слушая сбивчивый рассказ Колманович, я подумал о том, что мои отношения с Земфирой переживают очередной “расцвет упадка”. Слишком многое изменилось с 98 года, когда на квартире Лени Бурлакова она дала мне свое первое в жизни интервью.
В рамках деятельности лейбла “Утекай звукозапись” я организовывал ее пресс-конференции, эфиры и интервью, занимаясь медиаподдержкой дебютного альбома, который тогда в буквальном смысле взорвал страну. Потом наши дороги разошлись. Земфира сменила звукозаписывающую компанию, продюсера, пресс-службу и ушла в свободное плавание. Что-то из серии “сам себе режиссер”. В настоящий момент она разъезжала по стране с туром в поддержку альбома “Прости меня, моя любовь”.
Но так получалось, что сегодня наши пути-дороги вновь пересеклись. Возможно, не от хорошей жизни, но пересеклись. После звонка Колманович стало понятно, что сейчас Земфире тяжко. Это был момент истины – надо не выдрючиваться, не вспоминать старые недомолвки, а просто взять и помочь.
Недолго думая, я согласился. Не стал спрашивать у Насти, почему она звонит именно мне. Ведь у артистки, как известно, есть пресс-служба и выпускающий лейбл с целым отделом сотрудников, ответственных за “связь с общественностью”. Но времени на риторические вопросы не было. Счет шел на часы. И я начал работать по “инциденту в Якутске”.
Утром стало понятно, что ситуация с концертом Земфиры выглядит мрачно. Прямо-таки Карибский кризис. Информационная лента ИТАР-ТАСС сообщала леденящие душу подробности. Новости, полученные по линии МВД Якутии и МЧС Якутии, активно зачитывались по радио. Утренние газеты пестрели заголовками: “Земфира, несущая горе”, “Опасные гастроли”, “Кровавый хит Земфиры”, “На концерте Земфиры в Якутске пострадали люди”, “Девочка созрела: Земфире грозит уголовное дело”.
Суть статей сводилась к тому, что во время концерта на поле стадиона “Туймаадс” прорвалась толпа, которая смела буквально все – начиная от милицейского оцепления и заканчивая электропроводами. Как сообщала “Комсомольская правда”, в давке были покалечены 19 человек, из которых двое находятся в реанимации: один – со сломанным позвоночником, второй – с переломом основания черепа. Если верить этой информации, в Якутске случился доморощенный Алтамонт, от трагических последствий которого группа Rolling Stones не может “отмыться” даже спустя сорок лет.
К сожалению, многие материалы изобиловали непроверенной информацией. В нескольких газетах певицу называли “обкуренной”, а тексты иллюстрировали фотографиями обезумевшей толпы, сделанными на концертах других групп. В ряде публикаций сообщалось о гибели сотрудников милиции. Это была откровенная ложь, характеризующая щепетильность и профессионализм изданий.
Телевидение сохраняло нейтралитет, ограничиваясь сухими сообщениями. Скорее всего, из-за отсутствия “картинки” со стадиона. Из информационных выпусков НТВ выяснилось, что во время концерта в Якутске машины “Скорой помощи” не могли проникнуть на арену, поскольку ворота оказались закрыты, а сотрудники стадиона искали ключи в течение тридцати минут.
Официальный сайт Земфиры в это время просто безумствовал. “Земфира молодец, – писал один из очевидцев. – Это единственный концерт, который прошел в этом отмороженном городе с таким грандиозным успехом. Она завела народ. Якутск такого еще не видел. А то, что кого-то помяли, – вина организаторов”.
Концерт состоялся во вторник. Неопределенность висела в воздухе, и репутация артиста могла рухнуть мгновенно. Самое удручающее заключалось в том, что целые сутки никто не мог ответить на вопрос, погибли ли на стадионе люди. Сама Земфира до сих пор находилась в Якутске – давала на видеокамеру показания правоохранительным органам. Со слов Колманович, артистка вынуждена была принести извинения, но всю ответственность за происшедшее возложила на организаторов – местную фирму “Овация”.
Мы с Настей стали лихорадочно рассуждать. Если группе удастся прилететь в Москву в среду, то надо срочно собирать пресс-конференцию. Чем быстрее, тем лучше. Договорились на четверг, 14 сентября. Я предложил проводить акцию днем – чтобы информация успела попасть в утренние газеты. Тогда репортажи появятся в номерах за пятницу – как правило, в этот день у изданий самый большой тираж.
В случае успеха нашей акции все вопросы вокруг Якутска исчезнут автоматически. Или забудутся за выходные. А в понедельник опять что-нибудь случится – например, в подземном переходе на Пушке снова сработает взрывное устройство. Или Америка нападет на Ирак.
…Поздно ночью я нашел администрацию клуба “16 тонн”, которая любезно согласилась предоставить нам помещение. Итак, общение Земфиры с прессой должно было состояться14сентября 2000 года в клубе “16тонн”. Начало – в 15 часов.
По иронии судьбы именно в этот день и именно в этом месте у нас уже была запланирована презентация группы “Небо здесь”. По ряду причин эту договоренность нельзя было отменить. Правда, брифинг “Небо здесь” начинался несколькими часами позже, и между собой эти события не пересекались. Работа по “Небу здесь” велась моими сотрудниками давно. Поэтому за это мероприятие я был спокоен и целиком сконцентрировался на Земфире.
В это время группа “Земфира” не без приключений вылетела из Якутска и вышла на связь в Москве. Понимая, что до пресс-конференции остается меньше суток, Земфира первый звонок сделала мне. На правах старых приятелей мы без разминки начали телефонное интервью. Я включил диктофон. Земфира говорила о случившемся доверительно, без пауз, не входя в ненужный артистический образ. Монолог певицы слушался на одном дыхании.
“Мы приезжаем на стадион и видим, что рядом с полем ставят ограждения. Мы спрашиваем: „Почему?“ Нам отвечают, что власти запретили людям выходить на поле. Я говорю: „В таком случае я не выйду на сцену“. Мне как бы объясняют, что я не люблю своих поклонников – их тысяч десять придет. Вроде бы обычная тяжба, я с такими сталкиваюсь каждый пятый концерт, когда говорю, что не выйду. А мне организаторы заявляют: „Тогда выйдем мы и скажем, что ты отменила концерт“... Суть проблемы. Очень маленькая сцена, в высоту сантиметров пятьдесят. Находится она даже не посреди поля, а там, где стоят ворота. Ну сам подумай. Заплатил человек сто рублей за билет. И что он видит? Земфиру ростом в три сантиметра. И слышит Земфиру как из радиоприемника… Даже хуже – нам выставили херовую аппаратуру, раз в десять слабее, чем нужно. Два киловатта вместо двадцати.
В итоге я все-таки решила играть… Песне на десятой говорю: „Уважаемые зрители, приглашаем вас на поле“. И как только они ломанулись, мусора стали людей бить. Брали со сцены наши запечатанные бутылки с водой и херачили ими людей по башке. Люди подбежали к сцене, получили бутылками по голове и убежали…”
Я поймал себя на мысли, что у меня не возникает сомнений в подлинности этого монолога. Земфира говорила быстро, ругалась матом – но это был честный рассказ. Чувствовалось, что за последние пару суток человек действительно пережил немало.
Когда я успевал вклиниваться в ее монолог с вопросами, она не увиливала от ответов. “Зачем ты позвала людей на поле? – Я еще раз решил уточнить “скользкую” часть рассказа. – Ведь это – реальный риск и ответственность…”
“Да, я пригласила людей поближе к сцене, – нетерпеливо перебила меня Земфира. – Потому что считаю, что отсутствие зрителей разрушает концепцию группы. Целиком и полностью. Перед нами в Якутске выступал Киркоров, который ездил на машине и под полную фанеру якобы пел. Рот открывал. У меня же аппаратура, микрофон на шнуре… Во время концерта на сцену вышел какой-то мусор и стал махать перед моим лицом указательным пальцем. Мол, не надо так делать. И я сказала: „Уважаемые милиционеры! Сцена – это место для артистов или для очень талантливых людей. Просьба впредь сюда не подниматься“. А он был заместителем министра МВД Республики Саха. И очень обиделся. …Организаторша испарилась еще в середине концерта. Она объявилась только на следующий день в аэропорту. И сказала мне, что я спровоцировала народ. Все глупо. Ну не Земфира же должна отвечать за порядок на концерте. Они просто не справились. Они сами создали провокационную ситуацию… А потом я в охуевшем состоянии прилетаю в Москву, а тут все эти новости-хуевости. Я не знаю, почему это всё раздули. Может, мусора боятся, что на их головы упадут вот эти жертвы. И они решили проблему очень быстро. И очень такими знакомыми методами – ниже пояса”.
Выводы после рассказа Земфиры были неоднозначными. В якутской больнице в любой момент могли умереть люди. Тогда от местных органов правопорядка можно было ожидать любой дезинформации.
Просчитывая варианты развития событий, я попытался подготовиться к наименее благоприятному из них. В случае трагического исхода нам пришлось бы напоминать прессе, что на рок-концертах, как, впрочем, и во время футбольных матчей или гонок “Формулы-1”, порой гибнут люди. За пару месяцев до этого на датском “Rockilde Festival” во время концерта Pearl Jam погибли девять зрителей. Американский тур Mэрилина Мэнсона ознаменовался жертвами в Литтлтоне. К сожалению, подобных прецедентов было немало. Про Алтамонт можно даже не вспоминать…
Понятно, что ни одного вменяемого человека эти факты порадовать не могли. Но сейчас они были нужны на случай стихийного диспута из серии “риск на рок-концертах”. Наивно сравнивать безопасность публики на концертах джазовой музыки в Архангельском со стадионными выступлениями группы “Алиса”. Как сейчас принято информировать в европейских отелях – swimming at your own risk. Назвался груздем – полезай в кузов…
Пока я занимался этим невеселым теоретизированием, сотрудники “Кушнир Продакшн” висели на телефонах. К вечеру 13 сентября на пресс-конференцию аккредитовались 14 телекамер, а также представители большинства ведущих изданий: “Аргументы и факты”, “Семь Дней”, “Известия”, “КоммерсантЪ”, “Комсомольская правда”, “Московский Комсомолец”.
Параллельно мы попробовали провести разведку боем – Земфира вышла в прямой эфир радиопередачи “Клиника 22”, чтобы пообщаться с поклонниками и пролить первый свет на “инцидент в Якутске”. “Был потрясающий момент, когда Земфира приехала после этой трагической давки в Якутске, – вспоминает ведущий ток-шоу Юрий Сапрыкин. – Певица сидела в эфире, не глядя ни на кого, в темных очках, и в абсолютно подавленном состоянии отвечала на какие-то вопросы…”
Я думаю, что после этого радиоэфира у Земфиры произошла определенная переоценка ценностей. По крайней мере, как отвечать не надо, она уже понимала. Или чувствовала…
На следующий день певица выглядела сконцентрированной и настроенной решительно. Ее музыканты собрались в клубе “16 тонн” задолго до пресс-конференции. Убийцами якутских детей, как их пыталась изобразить желтая пресса, они явно не выглядели. Тут же находились готовые к любым поворотам судьбы Настя Колманович, организатор тура Хизри Байтазиев, а также юрист Андрей Сотников и роуд-менеджер Георгий Портной.
Настроение у всех было тревожное. Куда нас вынесет течение пресс-конференции, не знал никто. Времени до начала акции оставалось мало, а генеральной линии поведения пока не существовало. Никакие медиа-тренинги мы организовать не успевали, поэтому я предложил вести игру на чужой половине поля. С одной стороны, нам было жизненно важно обратить внимание прессы на все недоработки организаторов. С другой – дать максимально подробный хронометраж событий. Понятно, что журналисты любят цифры и конкретику – своей структурированностью наш рассказ должен был произвести впечатление. Нам надо предоставить СМИ массив самой разнообразной информации. Чтобы даже мыслей о каких-то недоговорках и умолчаниях не было.
Я предложил, чтобы основной объем заявлений исходил не из уст Земфиры, а от ее ближайшего окружения: юриста, роуд-менеджера, промоутера, ведущего пресс-конференции. Короля играет свита – меньше всего я хотел, чтобы артистка оправдывалась. Она не должна говорить долго. А ситуация принуждала ее именно к этому. Поэтому за Земфирой я предложил оставить монолог на тему “Судьба гастролирующего артиста” и яркое заключительное слово. На том и порешили. Если я хоть что-нибудь понимал в антикризисных ситуациях, эти нехитрые приемы должны были сработать.