Куусберг Пауль. Капли дождя

   Николай Курвитс с трудом встал и, опираясь о спинки коек, полувыволок себя из палаты. Радовался, что все-таки встретил Железноголового. Конечно, больница не самое лучшее место для встречи. Совсем другое дело, если бы они повстречались на певческом празднике, туда Николай Курвитс всегда ходил со своей старухой, которая на предпоследнем певческом празднике пела еще в смешанном хоре. Вот там, или у речки, или в пивной. А встретились они в лазарете. По словам Эллы, даже доктора удивлялись, что Железноголовый вообще жив остался. Мужик он крепкий, а таких крепких как раз и валит разом. Но жить он не умел, постоять, за себя - самым страшным грехом считал. То в деревню, то на железную дорогу, то на автобазу, теперь На строительстве. Куда ни пошлют, идет безропотно, и всюду умеет как бы поддать людям жару. Или места не нашел он своего правильного? Есть же такие, кто все ищет да ищет, пока волосы не поседеют, пока горб не наживут и силенки не выдохнутся. Теперь, конечно, должен занятие полегче найти, где на нервах не играют и работа не мочалит. Если бы еще дома вздохнуть можно было. Мужик прочнее на ногах стоит, если дома понимающая супружница. А Железноголовый подкрепления душе у своей жены не находил. Не будь у него, "царского имени колхозника", такой верной и преданной Мариеты, давно бы черви уже съели его. Или завшивел бы вконец, или кто знает, в какой богадельне пребывал бы под чужим приглядом. Нет, Железноголовый не поддастся, головы не повесит. Такого человека домашнее горе не сломит, лишь бы полегче жилось ему.
   В эту ночь сон у Андреаса Яллака был опять беспокойный. Он несколько раз просыпался, к счастью, засыпал снова. Тынупярт вроде бы совсем не спал. Всю ночь лежал, уставившись в потолок. По крайней мере, Андре-асу показалось так. Утром Тынупярт жаловался на плохой сон. Когда все время находишься в помещении и лежишь, то какой там сон. Даже снотворное не помогает.
   Лембит Тынупярт полностью походил на отца. В молодости Эдуард выглядел точно так же. Может, был чуть плечистее и пониже, конечно, думал Андреас Яллак. Эдуард тогда рос быстрее его, Андреаса. В пятнадцать лет Этс сходил уже за взрослого мужчину, в школьные годы он завидовал росту Этса. Но в шестнадцать и сам начал вытягиваться, а спустя два года они Снова были одного роста, обоим до метра восьмидесяти не хватало одного сантиметра. У сына Тынупярта рост явно за метр восемьдесят. В этом отношении Тынупярты подтверждают истину, что в двадцатом веке сыновья вымахивают выше отцов. И Этс был выше своего отца. У них же, у Яллаков, это общепризнанное правило не действует, он, Андреас, правда, был выше отца, но сын Андрес ростом выдался ниже. И по обличию Андрес походил на мать, Лем*бит же Тынупярт внешне - копия своего отца. Такой же холодный взгляд, даже цвет глаз, темный, почти коричневый вокруг зрачков, а затем светлевший и обретавший зеленоватый оттенок, и тот совпадал. Смуглое лицо, чуть с горбинкой нос, крутой, выдававшийся вперед подбородок, прядка волос уголком на лбу, широкий тонкогубый рот. Большие руки, а также ноги, башмаки, как и у отца, наверное, сорок пятого размера. Этсу еще в последнем классе начальной школы покупали обувь со взрослых полок. Он гордился этим. Ни у кого из ребят с их улицы не было таких ножниц, как у Этса Тынупярта, у сына почтового служащего, отец которого в середине двадцатых годов сумел встать на ноги, купил, как говорили в свое время люди постарше, за сущий пустяк себе дом, "Он мне будто с неба свалился", - похвалялся старый Тынупярт. По слухам, он назанимал денег у всей родни, сам и половину цены не смог бы оплатить, хоть и был бережливый человек, и с царской поры всегда на постоянной службе. Прежний хозяин дома, перебравшийся еще до первой мировой войны из деревни в город, владелец дровяного склада, внезапно умер от воспаления легких; потерявшая голову вдова собралась к уехавшим в Бразилию детям. Продажа дома свершалась впопыхах. Так и сошелся со счастьем старый Тынупярт, он первым пронюхал о том, что вдова собирается уезжать. Они дружили семьями. Бабы сплетничали, что, мол, неспроста вдовушка предпочла Тынупярта, у мужа ее глаза были всегда залиты вином. И был он грубый и неопрятный. Тынупярт же всегда ходил в отглаженных брюках, при галстуке или в мундире, нежно и прочувствованно пел, когда собирались на дни рождения. Супруга владельца дровяного склада открыто сетовала, что почему ее Леопольд не такой вежливый и образованный, как Тынупярт, уж явно между ней и Тынупяртом что-то было. Окажись Тынупярт вдовцом, она бы не уехала в Бразилию, но супруга Тынупярта была в полном здравии и глаз с муженька своего не спускала. Тынупярт овдовел после того, как жена владельца дровяного склада уже несколько лет прожила в Южной Америке, ходил даже слух, что, не будь войны, она вернулась бы обратно, только это могло быть и чистой сплетней посадских кумушек, потому что Тынупярт к тому времени снова был неимущим человеком. Так же как вдруг и неожиданно стал домовладельцем, так же внезапно и лишился своего положения. Во время всеобщего кризиса, когда всем было туго, он остался без дома. Оказалось, что не успел расплатиться со всеми. Кредиторы потребовали свое, опротестовали векселя, и дом пошел с молотка. Что же до ног Этса, то он был твердо убежден, что станет самым известным в Юхкентале человеком, потому что по рогам и бык. Большие ноги были и у сестры Этса Каарин, - во всяком случае, так уверяли соученицы ее, хотя Андреасу ноги Каарин вовсе не казались большими. На его взгляд, у нее были красивые ноги, по правде сказать, он особо и не приглядывался к ним. Если бы у него спросили о глазах Каарин, он не раздумывая сказал бы, что таких красивых и глубоких глаз нет ни у одной другой девушки. У Каарин были большие темные глаза, сплошь коричневые, а не только вокруг зрачков, как у Этса. Он, Андреас, восторгался глазами Каарин, ее длинными, толстыми косами, позднее любовался ее пышной темноволосой мальчишеской прической, улыбкой и пушком на верхней губе. У Каарин была самая тонкая в классе талия, о чем соученицы ее не заговаривали. Чем старше, тем краше становилась сестра Этса. В глазах Андреаса Каарин затмевала всех других девушек, и в Юхкентале, и в школе.
   Внук Кулдар ни в отца, ни в деда не вышел, для Тынупяртов он выглядел слишком бледным - смуглолицего Этса в школе дразнили цыганом. Большие голубые с длинными ресницами глаза внука были бы к лицу и девочке; Андреас не смог как следует разглядеть глаза матери, но, судя по всему остальному, внук все же пошел больше в нее, чем в отца. Невестка Тынупярта была невысокой, хрупкой женщиной.
   Лембит Тынупярт вел себя уверенно, но и Эдуард Тынупярт запросто ни в каком положении головы не терял. Войдя в палату, Лембит поздоровался со всеми и улыбнулся также Элле, которая как раз ставила под койку отца вымытое судно. Жене своей он принес стул, сам уселся на край кровати. И внук не робел, с порога громко сказал всем "здравствуйте" и побежал к дедушке, который протянул ему руку. Мальчик изо всех сил жал дедушке руку, широкая Этсова ладонь никак не умещалась в его ручонке, однако он старался жать по-взрослому. По-взрослому же он спросил и о том, когда же дедушка вернется наконец домой, без дедушки дома скучно, отец запирается в своей комнате, мама приходит поздно, когда он уже спит, у бабушки без конца в гостях тети, ни у кого нет для него времени. Так что пускай дедушка скорей поправляется и приходит домой. В ответ на это мать объяснила Кулдару, что отец был бы рад поиграть и побыть с ним, но ему совершенно некогда, он заканчивает важную работу. А она задерживается допоздна потому, что сейчас у нее консультации. Скоро они кончатся, и тогда она будет приходить домой раньше. И папа скоро завершит свою большую и важную работу, и тогда они всегда будут вечером вместе.
   Андреас подумал, что с сыном и невесткой Эдуарду повезло, внук тоже, кажется, растет разумным парнем. Андреас взял с тумбочки свежий номер "Вопросов философии" и стал читать. Едва успел пробежать две-три страницы, как услышал:
   - Товарищ дядя, что вы читаете?
   - Журнал, - ответил Андреас.
   - Какой журнал? Научный? Мой папа читает только научные журналы. Сказки и художественную литературу он не читает, говорит, что романы бессодержательные. Я, конечно, читаю романы, сегодня читал "Кентавра", только что вышел. Ой, да это у вас на русском! И мой папа читает по-русски и еще по-английски. Дедушка читает по-немецки.
   - Не сердитесь, - повернулась к Андреасу невестка Эдуарда и упрекнула сына: - Не мешай дяде читать.
   - Ничего, - успокоил Андреас.
   Кулдар уставился в упор на Андреаса, радостно улыбнулся и торжествующе воскликнул:
   - А я знаю дядю!
   - Откуда? - удивились все.
   - Знаю, - заверил Кулдар.
   - Он вас с кем-то путает, - извинилась мать.
   - Не путаю. У тети Каарин есть дядина фотография. Две фотографии. На одной дядя молодой, совсем молодой, еще моложе папы. А на другой дядя такой же старый, как сейчас. - Кулдар подумал и уточнил: - Нет, моложе немного. На три года моложе.
   Тут вмешался глава семейства Тынупяртов.
   - Кулдар, возможно, прав. Извини, - обратился он к Андреасу, - что не представил тебя. Андреас Яллак, с которым мы выросли на одной улице. Мой сын Лембит, невестка Сирье и внук Кулдар.
   Сын и невестка встали и поклонились. Кулдар пожал ему руку, Андреас чувствовал, как малыш пытается как можно крепче пожать и его руку.
   - Ты здорово наблюдательный парень, - похвалил Андреас, - острый глаз у тебя. Если увидишь тетю Каарин, передай привет от меня. Не забудешь?
   - Не забуду, - серьезно, по-взрослому, пообещал самый младший Тынупярт. - Я только не знаю, когда снова увижу тетю Каарин. Она редко бывает у нас, мы всего два раза ходили к тете Каарин. Я и не знал, что есть тетя Каарин.
   - Когда вы... ходили туда? - спросил у сына Эдуард Тынупярт.
   - Они ходили с бабушкой, - ответил сын,
   - Да, мы ходили с бабушкой, - подтвердил Кулдар и снова обратился к Андреасу: - Вы были женихом тети Каарин?
   - Ой, Кулдар, ты опять говоришь глупости, - попыталась невестка спасти положение.
   - Воспитанный ребенок так не спрашивает, - поспешил на помощь жене отец Кулдара.
   - Если ничего нельзя спросить, то я не хочу быть воспитанным, - сказал Кулдар, он склонился к уху Андреаса и прошептал: - Были, да?
   - Любопытный, как старуха, - сказал теперь и дедушка.
   Кулдар как бы испугался.
   - Нет, не был, - спокойно сказал Андреас. Ему нравился не по летам смышленый мальчонка. - Хотел, правда, стать женихом тети Каарин, но тетя Каарин не захотела.
   - Тетя Каарин захотела дядю Яака?
   - Да, тетя Каарин вышла замуж за дядю Яака. Сколько тебе лет? - в свою очередь спросил Андреас, чтобы перевести неловкий разговор на другое.
   - Шесть, - ответил Кулдар, - На следующий год пойду в школу. Сразу во второй класс.
   - С чего это ты взял? - спросила мать, которую и эти слова, казалось, приводили в неловкость.
   - Бабушка сказала, - объяснил Кулдар. - Бабушка сказала, что в первом классе мне делать нечего, Я умею читать, писать и решать. У меня вся таблица умножения в голове.
   - Сколько будет дважды три? - спросил Андреас,
   - Шесть.
   - Четырежды пять?
   - Двадцать, - последовал Моментальный ответ.
   - Семью девять? Это спросил уже отец.
   - Шестьдесят три.
   - Это и для меня новость, - развел руками Лембит Тынупярт.
   - Разве ты не знал, что семью девять шестьдесят три? - удивился сын.
   Мать засмеялась. Улыбнулся и Андреас.
   - Испортите вы парня, - сказал старый Тынупярт сыну и его жене.
   - Вас зовут Андреас или Атс? - не отставал от Андреаса Кулдар.
   - Ты же слышал, что Андреас, дедушка сказал, когда знакомил нас, быстро произнесла мать, которая чувствовала, что снова может возникнуть неловкость.
   - На фотографии у тети Каарин написано "Атс", - защищался Кулдар. - Я сам читал. Там было написано: "Не забывай. Атс",
   - Извините, - обратилась к Андреасу невестка Тынупярта.
   - Мое настоящее имя Андреас, - ответил он малышу.
   - Дядю Андреаса мы звали Атсом. Я, и тетя Каарин, и другие. И дядя Яак тоже. Когда молодыми были. Еще моложе твоего отца. В твоем возрасте, - счел нужным объяснить старший Тынупярт.
   - Так что друзья детства, - произнес Лембит Тынупярт.
   - Одни юхкентальские парни, - сказал Тынупярт-старший.
   - В школьные годы действительно друзьями были, - заметил Андреас.
   - Потом шли разными дорогами, -добавил Эдуард.
   - Что такое юхкентальские парни? - заинтересовался Кулдар.
   - Юхкенталём называлась часть города вокруг юх-кентальских улиц. Примерно район между нынешним рынком и улицей Кингисеппа. Ребят, которые там жили, называли юхкентальскими парнями, - объяснил Андреас.
   - Папа, своди меня на Юхкентальскую улицу, - попросил Кулдар отца.
   - Юхкентальских улиц нет больше, - сказал Лембит Тынупярт.
   - А куда Юхкентальские улицы делись? - допытывался Кулдар. - Сгорели? Дедушкин дом сгорел.
   - Улицы остались, но им дали новые названия, - пояснил старший Тынупярт,
   - Почему?
   - Старые названия не подошли новому времени. - В голосе Эдуарда Тынупярта послышалась ирония.
   - Прежние названия не подходили и старому времени, - заметил Андреас, и в его голосе прозвучала ироническая нота. - Юхкентальские улицы перекрестили еще во времена покойного президента.
   Эдуард Тынупярт кольнул в ответ:
   - Покойный президент был чертовски дальновиден: Большая Юхкентальская носит имя Кингисеппа.
   - Преобразование и изменение - закон развития, - отметил Лембит Тынупярт. Андреас так до конца и не понял, сказал он это просто по ходу беседы или знал о чем-то большем и пытался снять возможную напряженность.
   Эдуард Тынупярт усмехнулся про себя.
   Самый младший Тынупярт потерял интерес к улицам, он взял в руки философский журнал и стал, запинаясь, читать русские буквы на обложке.
   - Судя по кислородному баллону, и у вас неладно с сердцем, - У невестки Тынупярта был мягкий, низкий голос.
   - Инфаркт, как и у меня, - заметил Эдуард Тынупярт. - Какие бы зигзаги не выкидывала с нами жизнь, в конце концов мы оказались рядом, на больничной койке.
   Андреасу показалось странным, что Эдуард заговорил о разных дорогах и зигзагах. То ли у него что-то на душе, или сына остерегает, или, может, решил позлословить над ним?
   - Надеюсь, что эти разные дороги и зигзаги не бросают тень на вашу детскую дружбу, - сказал Лембит Тынупярт.
   - Горбатого могила исправит. - Эти слова Эдуарда Тынупярта можно было снова толковать по-разному.
   - Сознание отдельной личности, конечно, консервативнее общественного сознания, - высказал Лембит Тынупярт, - в этом смысле годятся многие старые присловья. Но только в известной мере. Я не совсем представляю, отец, что ты имеешь в виду под разными дорогами, но догадываюсь. Теперь вы идете одной дорогой, несмотря на горб, который у вас у обоих на спине. Не следует забывать, что не только от конкретной личности зависит то, какую социальную роль ему приходится выполнять.
   - Социальная роль, системы стоимости, референтные группы, структура личности - придумывание новых терминов не приближает истину. - Эдуарду Тынупярту не понравились слова сына.
   Андреасу показалось, что Тынупярт и его сын по-разному смотрят на мир.
   - Что такое социальная роль? - Услышав новое понятие, Кулдар тут же потребовал объяснить его.
   - Социальная роль - как бы тебе это объясвить? - Средний Тынупярт встал в тупик перед младшим. - Социальная роль - это функция человека, нормативно установленный образ поведения. Я твой отец, моя социальная роль по отношению к тебе - быть хорошим отцом.
   - А социальная роль собаки - лаять? Все засмеялись.
   - Социальная роль есть только у людей, - сквозь смех объяснил отец.
   - И у меня тоже?
   - Твоя социальная роль - быть хорошим ребенком.
   - Ясно, - сказал Кулдар и поскакал к окну... 660
   - Шустрый у тебя внук, - снова похвалил Кулдара Андреас.
   Невестке это было приятно. Она сказала:
   - Моя мама всегда говорит, что Кулдар поразительно напоминает деда.
   Андреас вглядывался в Эдуарда и Кулдара, но ничего общего в них не находил.
   Невестка заметила это и, улыбаясь, добавила:
   - Моего отца. Своего другого деда. Кулдар не видел его. И я тоже. Я родилась после того, как отца мобилизовали. Он погиб на войне.
   Кулдар прискакал назад.
   - У меня глаза точно как у другого дедушки. Бабушка из Пелгулинна сказала. И тетя Сельма говорит.
   Кулдар повернулся к Андреасу, чтобы тот увидел его большие голубые глаза.
   - По фотографиям я тоже могу сказать, что у тебя глаза второго дедушки, - заверил Лембит Тынупярт.
   Тынупярт-старший перевел разговор на дела домашние:
   - Колодец хорошо дает воду?
   - Мастера сделали свою работу прилично, - ответил сын.
   - Вода приятного вкуса, - добавила невестка.
   - Бабушка боялась - вдруг будет соленая, но получилась не соленая, оказался тут как тут и внук.
   Андреас продолжал читать начатую статью.
   Он не успел еще сколько-нибудь углубиться в нее, как появилась гостья. Маргит.
   В белом халате она выглядела удивительно молодо.
   Маргит обратила на себя внимание, Тынупярты прервали разговор, Лембит поспешил принести Маргит стул. Она приветливым кивком поблагодарила его:
   - Вы очень любезны.
   Андреас не представил ее Тынупяртам. Она не поцеловала его.
   На этот раз у Маргит была с собой и вазочка. Она снова принесла гвоздики.
   - Я просто испугалась, когда не нашла тебя в седьмой палате, - сказал Маргит.
   Андреас усмехнулся:
   - Извини, виноват, конечно. Надеюсь, что не в морге меня искала.
   - Дорогой Андреас, этим не шутят... Ты выглядишь куда лучше.
   - Не обращай внимания на мои слова. От лежания свихнуться можно. Вот ты действительно хорошо выглядишь. Большое тебе спасибо, что выбралась ко мне. Читал в газете, что с Кавказа приезжали обмениваться опытом по внедрению новой техники. Тебя, конечно, тоже в покое не оставили? - говорил Андреас, о чем-то он ведь должен был говорить. Приход Маргит его особо не обрадовал, он даже не мог понять своего отношения к ней.
   Комплимент понравился Маргит. Она сказала: - Да, азербайджанцы взяли у меня три дня. Наверное, поеду с ответным визитом в Баку. Мне кажется, что там можно кое-чему поучиться. Я познакомилась с твоей дочерью, Андреас. Приятель твой, товарищ Том-сон, познакомил, он был вместе с Юлле на банкете. Ты можешь гордиться своей дочерью, девушка серьезная. Андреас постарался пропустить мимо ушей то, что она сказала. Томсон был вместе с Юлле на банкете. Таавет или кто другой - какое это имеет значение? Андреас заставил себя говорить, говорить без умолку, наконец представил Маргит Тынупяртам, беседа стала общей, поспорили о технократическом н гуманитарном подходе к жизни, один только Эдуард Тынупярт не принимал участия в разговоре.
   Гости Тынупярта ушли первыми. Кулдар в дверях крикнул Аядреасу, что не забудет передать тете Каарин привет, потом бегом вернулся назад к дедушке, уткнулся головой в грудь, поймал его взгляд и поспешил за родителями.
   Маргит осталась до конца времени посещения. За все время до вечера Андреас и Эдуард обменялись лишь двумя-тремя фразами.
   - Не поверил бы, что лежание так изматывает человека, - пожаловался Эдуард.
   - Мне стало крепить живот.
   Перед сном оба попросили по две таблетки снотворного.
   - Встретив тебя в своем полку, я удивился. Признаюсь, что рад был.
   Эти слова принадлежали Андреасу.
   Андреас Яллак н Эдуард Тынупярт негромко разговаривали между собой. Начал разговор на этот раз Эдуард. Посетовал, что можно ошалеть от лежания, что им не повезло с болезью. Инфаркт пригвождает к постели, ты не смеешь подняться, хотя и чувствуешь себя здоровым, ты становишься собственным узником, делаешься противным себе потому, что вдруг видишь себя таким, какой ты есть, без украшающего тряпья. Чахо-точник может пойти и налакаться в первом попавшемся кабаке, желудочник тоже - иди куда хочешь, только диету соблюдай, ревматикам труднее, ревматизм крючит и корежит человека, но у него есть все-таки известная свобода передвижения, он не остается собственным узником. Андреас не возражал, он и не хотел возражать. В словах Эдуарда была добрая доля истины. Они некоторое время кляли свою болезнь, затем Тынупярт стал вообще костить жизнь. Сперва поносил шоферский хлеб и погоню за длинным рублем, потом уже всем был недоволен. Хотел-де жить так, чтобы никогда не опускать перед собой глаза, и все же оказался обыкновенной тварью.
   Сегодня Эдуард был откровенен:
   - Я видел, что ты.. обрадовался. В первую минуту и я ощутил радость. Но не показал этого.
   Андреас сказал:
   - Подумал, что, если уж ты пошел на мобилизационный пункт, значит, решил для себя. В сорок первом легко было скрыться Почему ты не уклонился?
   Бывший друг детства молчал.
   - Не хочешь - не отвечай, - сказал Андреас, - я не настаиваю. Я считал, что рано или поздно у тебя откроются глаза. Это я в ту ночь сказал и Каарин. В ту ночь, когда ты назвал меня свиньей. Твоя сестра тогда была для меня всем. Я не просто крутил с ней.
   - Верю, - буркнул Эдуард. - Тогда не верил, а сейчас верю. Я по-скотски вел себя, когда говорил про сестру плохое. Разве легко мне признаваться в этом? Я ревновал, ревновал, понимаешь ты? Теперь, спустя годы, это выглядит идиотством, даже уродством, собственно, такая ревность и не может быть естественной. Ты, конечно, думал, что политика ослепила меня. Политика тоже, тогда ты казался мне карьеристом. Таавет был в моих глазах куда честнее. Я считал тебя жалким приспособленцем, мало ли что ты ругал в свое время пятсовскую власть. Пягса тогда все ругали. Только вроде отца моего почитатели порядка держали язык за зубами. Разве я хвалил Пятса! Так что политика на втором плане была. Или, кто знает, ревность и политика могли сплестись и в равной мере действовали на меня. О таких делах спустя время трудно судить, потом все иначе выглядит. Человек видит прошлое и себя в прошлом так, как он в данный момент понимает это прошлое и насколько он себя представляет в лучшем свете в тех прошлых событиях. Ты спрашиваешь, почему я не уклонился от мобилизации? Значит, был трусом, боялся последствий, не был уверен в себе, неправильно оценивал положение. Отец требовал, чтобы пошел на мобилизационный пункт. Сказал, что указы властей нужно уважать, даже когда власть не по тебе. Что власть - основа порядка, без твердого порядка мир расползется по швам. Как исконному чиновнику, в его сознании и не укладывалось, что можно воспротивиться приказам и распоряжениям. Так я теперь думаю. Тогда, летом сорок первого, я своего отца не понимал до конца. Раз сказал, что нужно идти, что нужно выполнять и те приказы, с которыми не согласен, что власть шуток не признает, - эти его слова для меня, двадцатилетнего юнца, что-то все же значили. Между прочим, отец отзывался добром и о царской власти. Говорил, что жизнь при царе была дешевле, что чиновников, которые из эстонцев, за их аккуратность ценили, они меньше пили и меньше брали взятки. Если бы в сороковом вместо Сталина у власти оказался старый Николай, то мой отец тоже ходил бы и кричал, вроде тебя, на митингах "ура"... Националистом он не был, скорее оставался человеком прорусского настроя. Из-за его прорусских настроений и его чиновного духа я и дал мобилизовать себя. Отец явно боялся властей. А у меня не хватило самостоятельности, побрел с рюкзаком за плечами и камнем на душе на Певческое поле. Стервец Таавет оказался умнее, укрылся в деревне и вышел сухим из воды. Андреас перебил его:
   - Таавет во время нашей мобилизации лежал с ангиной. От службы у немцев он держался в стороне.
   Эдуард презрительно скривил губы,
   - Начнись заваруха с янки, чего не будет, это я уже давно понял, так вот, начнись заваруха с янки, и твой идейный собрат опять окажется в стороне. Ты-то пойдешь, ты-то непременно скроешь от комиссии свой инфаркт и отправишься. А он - нет. Твоего духа человек мне больше по нраву, хотя мы были и остаемся как огонь и вода. Тааветов я не выношу, но осторожные и осмотрительные Тааветы всегда оказываются умнее нас. Они инфарктами не страдают. Если только не обрастут жиром или в необузданном женолюбии не потеряют меру, искусственно возбуждая свою потенцию...
   - Времена и люди меняются, - вставил Андреас, которому показалось, что Эдуард рисует Таавета в слишком черных красках.
   - Времена меняются, а люди нет. Люди только приспосабливаются. А некоторые так и не приспосабливаются. Я, наверное, принадлежу к таким, сказал Эдуард. Андреас точно не понял, с грустью он сказал, с самоиронией или с вызовом.
   - После поправки и возвращения в дивизию я пытался выяснить, что с тобой случилось, -объяснил Андреас. - В плен угодил или погиб? Знали одно что исчез ты. И только после возвращения в Эстонию услышал, что попал в плен.
   Эдуард усмехнулся:
   - Я не попал в плен, я перешел. Да, ты слышал, верно, - я перешел. Это означает, что хотел попасть в плен. Если бы я не хотел, то и не поднял бы руки. Днем воевал, как все, стрелял, когда приказывали - наобум или старательно целился,' как придется. Когда ночью выяснилось, что нас отрезали, я решил, что с меня хватит. С какой стати я должен дать убить себя? Большинство просто сдались, каждому своя жизнь дорога, мы были окружены, сопротивление и в самом деле было бессмысленно. После все объявили себя перешедшими. В Вильяндиском лагере сдавшихся уже не было, все сплошь возвышенные патриоты и друзья немцев. Блевать хотелось. Нацисты нам не верили. В газетах, правда, трубили, что целые воинские части эстонских солдат, насильно мобилизованных в Красную Армию, перешли под Великими Луками к немцам: по крайней мере, "Ээсти сына"* кричала так, поместила фотографию выстроившихся солдат, и я среди них, что весьма огорчило моего старика. В газетах били в колокола, на самом же деле истинные эсэсовцы крепко подозревали нас. Говорили, что если хотели перейти, то милости просим в немецкую армию. Объявили, что тех, кто не вступит, будут считать военнопленными и отправят в лагерь. Такие, как я, кто хотел сам перейти, злились больше всего. Я был возмущен до глубины души.