В 1844 году Панаев снял новую просторную квартиру на Фонтанке, между Аничковым и Семеновским мостами, в доме княгини Урусовой. И сделал широкий жест. Он работал с другом-Некрасовым, тот часто оставался ночевать. Разумеется, хоромы богача были комфортабельней его, снимавшегося за копейки, угла с клопами. Так зачем другу-Некрасову тратиться на этот жалкий угол, когда можно жить у друга-Панаева бесплатно? Разумеется, Некрасов согласился на это сердечное предложение. Панаев радостно начал пригревать у своего сердца змею. Некрасов занимал в доме Ивана Ивановича две небольшие комнаты. Через несколько лет ситуация радикально переменится.
   Время правления Николая I в России чем-то напоминало эпоху Брежнева в следующем веке. Стагнация в экономике страны с огромным экономическим потенциалом. Насущная необходимость гражданских свобод и нежелание властей ликвидировать неповоротливую и архаичную систему крепостного права. Передовые граждане уезжали в Европу. Насовсем эмигрировал только Герцен в 1847 году, занявшийся явной антиправительственной деятельностью, остальные время от времени возвращались. Свирепствовала цензура. Правда, в отличие от брежневских времен, все, что зажимала цензура, тем не менее рано или поздно выходило. В воздухе пахло переменами, но не все это улавливали. Большинству, как всегда, хотелось, чтобы пахло только переменами блюд.
   Наблюдалось и серьезное идейное размежевание в обществе. Западники звали равняться на либеральный Запад. Славянофилы требовали оглянуться в прошлое. Охранители желали оставить все как есть. Были и молодые радикалы, которым не терпелось поскорее осудить все старое и призвать все новое.
   В Петербурге идейно размежеванные литераторы группировались вокруг журналов. Ретроградов, охранителей привечала «Северная пчела» Фаддея Булгарина. Популярный журнал Осипа Сенковского «Библиотека для чтения», несмотря на всю его занимательность и развлекательность, привечали сторонники крайне умеренного либерализма. «Отечественные записки» Андрея Краевского пригрели литературный кружок Белинского. И все-таки там молодежи было тесно. Борясь за тираж и доходы, Краевский большую часть журнальной площади отводил под проверенные и безопасные исторические романы. Все Вальтер Скотт да Загоскин. А в очереди за страницами журналов, за славой уже стояли никому пока не известные Некрасов, Достоевский, Тургенев, Островский, Салтыков-Щедрин…
   И вот в этой молодежной среде возникла мысль о собственном журнале, в котором бы они сами определяли издательскую политику. Для этого требовались деньги и немалые. А также умелый руководитель, как сейчас сказали бы, хозяйственник, менеджер, бизнесмен. Деньги имелись у Панаева, но бизнесмен он был неважный, что и сам охотно признавал. Все эти творцы кружка Белинского являлись специалистами в области литературной формы и стилистики, умели вскрывать социальные пороки и размышлять об отношениях материи и времени, но ничего не понимали в бухгалтерии. И пока они рассуждали между чтением стихов о том, как бы нанять хорошего и недорогого, умелого и разделяющего их убеждения директора, такой вдруг нашелся в их среде – поэт Николай Алексеевич Некрасов. Как оказалось, он кое-что соображал в издательском деле. Тогда пользовались популярностью разного рода литературные альманахи, где авторам платили немного, и выпуск их был довольно дешев. Некрасов собрал и издал двухтомный альманах «Статейки в стихах» в 1843 году. Затем последовали «Физиология Петербурга», «Первое апреля», «Петербургский сборник». В последнем, кстати, были напечатаны «Бедные люди» Достоевского. Практика показала, что дальше Некрасов соображал все лучше и лучше.
   Остается загадкой, почему так хорошо проявивший себя в бизнесе Некрасов до знакомства с Панаевым нищенствовал? Где-то в 1846 году на него словно спустилось озарение. Кстати говоря, с этого времени он начал создавать и приличные стихи. В том же году вышли его «В дороге», «Колыбельная песня», «Тройка». Неужели для того, чтобы начать зарабатывать приличные деньги и одновременно лучше описывать «горе народное», нужно было сменить рваный шарф и дырявый сюртучок на шелковое кашне и фрак, подаренные Панаевым?
   На Некрасова к тому же положительно влиял Белинский. Он не только умелой критикой помогал развиться в нем поэтическому таланту, но и, по словам Панаевой, «ни в одном из своих приятелей не находил практического элемента и, преувеличивая его в Некрасове, смотрел на него с каким-то особенным уважением». Сам поэт позднее вспоминал о том периоде: «Один я между идеалистами был практик, и, когда мы заводили журнал, идеалисты это прямо мне говорили и возлагали на меня как бы миссию создать журнал».
   Вообще многие замечали, что не только Некрасов любит деньги, но и они с какой-то особой охотой перемещаются к нему. Так, когда в доме Панаевых по субботам литераторы играли в преферанс, то с неизменным успехом выигрывал Некрасов. Однажды Белинский заметил: «С вами играть опасно – до сапог разденете!»
   Некрасову же принадлежала мысль не основывать новый журнал, а выкупить или взять в аренду уже существующий. Это было бы гораздо дешевле. И такой журнал нашелся.
   В 1836 году «Современник» основал сам Пушкин. Но великий поэт успел выпустить всего четыре номера. В «Современнике» печатались Гоголь, Жуковский, Тютчев, Кольцов, Баратынский и, конечно, сам издатель. После смерти Пушкина журнал перешел к его другу, ректору и профессору Петербургского университета, поэту и критику Петру Александровичу Плетневу. Тот был уже немолод, академическая работа занимала у него много времени, которого не оставалось на журнал, и издание влачило жалкое существование. Говорили, что у тоненьких, нерегулярно выходящих в грязно-розовой обложке книжек «Современника» всего 4 читателя – Плетнев, цензор и Греч с Булгариным, читавшие, чтобы ругать. Плетнев согласился продать «Современник» в рассрочку.
   На первые выплаты владельцу, первые расходы для увеличения числа подписчиков, гонорары, взятки цензорам и прочим чиновникам, по подсчетам Некрасова, требовалось около 50 тысяч рублей. Он уверял, что это будет вложением капитала, которое вернется сторицей, и друзья ему охотно верили. Иван Панаев передал на журнал половину, 25 тысяч, и заявил, что знает, кто даст еще столько же. Это был его давний приятель Григорий Михайлович Толстой. Тридцатипятилетний богатейший помещик, человек высокой образованности и весьма радикальных взглядов. Он долгое время жил за границей и хвастался дружбой с самыми известными революционерами Европы, в том числе с Михаилом Бакуниным, уже жившим за рубежом, Пьером Прудоном, Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. «Мой дорогой друг», – писал он в письмах Марксу и обещал, вернувшись на родину, освободить крестьян.
   Было решено обратиться за материальной помощью именно к этому человеку, тем более что, находясь проездом в Петербурге, он пригласил Панаевых и Некрасова в свою деревню в Казанской губернии, соблазняя охотой на дупелей и красотами местной природы.
   Весной 1846 года семья Панаевых и лучший друг семьи отправились в Казань. Это было долгое и утомительное путешествие. Тряслись по плохим дорогам в тарантасе, переправлялись через реки на паромах, на станциях подолгу ждали лошадей. В пути случилась забавная история. Они проезжали через захолустный городок Спасск Рязанской губернии. Центральную городскую площадь с собором и присутственными местами занимала традиционно огромная лужа. Дожди превратили ее вообще в болото, заросшее камышами. Некрасов поспорил с Панаевым, что успешно поохотится прямо здесь. И выиграл спор. Расчехлил ружье, выстрелил и убил дупеля!
   Длительное путешествие сблизило Николая Алексеевича и Авдотью Яковлевну. Некрасов оказался блестящим рассказчиком, а Панаева – идеальным слушателем. В своей упорной и длительной осаде неприступного сердца он выбрал выигрышную тактику – бить на жалость. Он вспоминал безрадостное детство, унылую юность и первые нищие годы в Петербурге. Авдотья слушала поэта иногда со слезами на глазах, в ее душе просыпалось первое нежное чувство к несчастному горемыке. Не зря говорят, что женщина любит ушами. Сегодня он был одет по последней моде, был уверенным в себе литератором и будущим дельцом, а ей еще виделся мальчишка, получавший тычки и затрещины от скорого на расправу отца…
   Троица путешественников сначала остановилась в собственном имении Панаева, но вскоре перебралась к Толстому. Григорий Толстой показал себя радушным и щедрым хозяином. Гости отдыхали в свое удовольствие: Некрасов всецело предался своей страсти – охоте, Панаев совершал дальние пешие прогулки, Авдотья пристрастилась к поездкам верхом и рыбалке. Хозяин весь день был занят своим имением. Он занимался образованием деревенских детишек, устраивал разные либеральные нововведения вроде библиотеки и амбулатории для крестьян. Только вот освободить их от крепостной зависимости ему все было недосуг.
   По вечерам за ужином собирались гости и хозяева. Столичные литераторы, не жалея красноречия, описывали свою затею с будущим журналом, Толстой их всячески поддерживал. Вскоре его тактично подвели к мысли о финансовой поддержке журнала. И тот согласился.
   Вернувшись в Петербург, Некрасов и Панаев немедленно приступили к реализации планов. «Современник» на тот момент имел всего чуть более двухсот подписчиков. Выгоду могло принести только резкое увеличение их числа. Некрасов подсчитал, что их должно быть минимум 1200 человек. Но до этого надо было еще выкупить журнал. Сделка состоялась в сентябре 1846 года. Договорились с Плетневым о том, что ему будут ежегодно выплачивать 857 рублей 14 копеек серебром и 6 копеек с рубля за каждого лишнего подписчика сверх тысячи двухсот. По этому поводу Плетнев писал своему приятелю: «В прошлую среду министр подписал дозволение о передаче «Современника»… С плеч моих спала гора. Панаев тут показал себя благородным человеком, предложив мне платить за уступленное ему издание каждый год в течение десяти лет по три тысячи рублей ассигнациями. Я нахожу, что это уже и слишком выгодно для меня».
 
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
 
   Главным редактором и первым цензором журнала пригласили вполне благонадежного в глазах властей профессора словесности Александра Никитенко. Но фактически всей редакционной политикой занимался Некрасов. Он же с Панаевым стал совладельцем журнала и сразу же потихоньку начал оттирать друга и партнера и от рукописей, и, главное, от денег.
   Необходимо было срочно собрать портфель обновленного журнала. Для этого Некрасов покупает у Белинского все его неизданные и еще ненаписанные статьи. За сотрудничество в «Современнике» маститому критику пообещали восемь тысяч рублей в год. По тем временам баснословные деньги!
   Многие друзья говорили с жалостью Панаеву, продавшему участок леса, чтобы внести свою долю в создание журнала:
   – Это сумасшествие с твоей стороны – так швырять деньгами.
   – Если хорошо пойдет журнал, мы еще прибавим; мы сами литераторы, стыдно усчитывать сотрудников, – отвечал Панаев.
   Однако очень скоро вся сумма, внесенная Иваном Ивановичем, разошлась на гонорары авторам, жалованье сотрудникам, расчеты с Плетневым. Срочно понадобились новые вливания. А денег, обещанных Григорием Толстым, все не было. В одном из писем он сообщил Некрасову, что приступает к хлебной торговле, и все деньги употребил на закупку хлеба. Негодованию Некрасова не было границ. Он пишет Толстому: «Вы, казалось, так хорошо понимали важность в этом деле своевременного получения денег на журнал, Вы так ручались за себя, и Ваши уверения казались мне так дельными и несомненными, что я скорее боялся не получить денег от Панаева, чем от Вас…»
   Помогли женщины. Пять тысяч прислала жена Герцена – Наталья Александровна, какую-то сумму пришлось внести из личного капитала Авдотье Яковлевне. Значительную сумму дал Василий Боткин. А главный капитал добыл с помощью кредитов, разумеется, Некрасов.
   Наконец, после всех трудов и волнений 1 января 1847 года первую книжку нового «Современника» принесли из типографии. Некрасов, Белинский и Панаев с таким умилением смотрели на свое детище, что очевидцы невольно сравнивали их с отцами, впервые видящими своего ребенка, только появившегося на свет.
   Выход первого номера был торжественно отмечен обедом с участием всех сотрудников и благодетелей. Это стало традицией, с тех пор выход каждого номера встречался пышным застольем. То есть ежемесячным.
   Первый номер «Современника» сразу привлек внимание читателей. Даже кажется странным, что некоторые классические вещи были когда-то напечатаны впервые, и авторов мало кто знал. В этом номере журнала вышли: «Хорь и Калиныч» Тургенева, «Роман в девяти письмах» Достоевского, «Тройка» Некрасова, стихи Огарева и Фета, повесть Панаева «Родственники». Отдел публицистики представлял великий актер Михаил Щепкин («Из записок артиста»), отдел исторических исследований – К. Д. Кавелин со «Взглядом на юридический быт древней России», где обрушивался на славянофилов, а также «Письмо из Парижа» Павла Анненкова. Критический раздел украсили три рецензии Белинского и его статья «Взгляд на русскую литературу 1846 года». В качестве бонуса подписчикам было разослано бесплатное приложение в виде двух книг романов Герцена «Кто виноват?» и «Лукреция Флориани» Жорж Санд.
   Некрасов показал себя просто блестящим бизнесменом. В первый же год тираж журнала (по числу подписчиков плюс некоторое количество для свободной продажи) с двухсот с лишним экземпляров вырос до четырех тысяч. Некрасов первым осознал значение рекламы для увеличения подписки и тем самым повышения финансового благополучия журнала. При этом он плевал на принятые в то время этические нормы ведения издательского дела. Прежде всего, он велел напечатать огромное количество цветных рекламных афиш «Современника» с аршинными буквами, которые расклеили в Петербурге и разослали в другие города. Дал объявления о подписке на новый журнал почти во все газеты. Результат не замедлил себя ждать. Уже первый номер за 1847 год по требованию читателей пришлось допечатывать дополнительным тиражом.
   «Нам с вами нечего учить Некрасова; ну, что мы смыслим! – говорил Белинский. – Мы младенцы в коммерческом расчете: сумели бы мы с вами устроить такой кредит в типографии и с бумажным фабрикантом, как он? Нам на рубль не дали бы кредиту, а он устроил так, что на тысячи может кредитоваться. Нам уж в хозяйственную часть нечего и соваться».
   Николаевское и брежневское время роднит и то, что среди читателей в ту пору особой популярностью пользовались переводные романы. В середине XIX века это свежие произведения Жорж Санд, Гюго, Дюма, Диккенса, Теккерея. Они являлись предметом жесточайшей конкуренции издательств.
   Обычно один и тот же роман печатали одновременно в нескольких российских журналах. Для того чтобы их заполучить, не нужно было покупать права на издание, как это принято сейчас, достаточно было просто разжиться несколькими номерами газет, где в «подвалах» обычно печатали новейшую беллетристику, или приобрести отдельную дешевую брошюрку и печатать частями, не дожидаясь окончания перевода всего романа. Наибольшие дивиденды получал тот, кто это делал раньше других.
   Некрасову хотелось быть впереди всех, и он придумал особый метод. Он нанял вояжеров, щедро платил им за то, что, посещая Европу, они добывали свежие корректуры из мусорных корзин в редакциях. Иногда корректуры просто воровали со столов. Иногда подкупали наборщиков, так же щедро оплачивая свежий оттиск нового романа. Не жалели денег для копиистов, переписывавших набело каракули гениев. Получался парадокс – зачастую роман в переводе выходил в России раньше, чем на родине автора. И при этом иностранным авторам ничего не платили! Блаженные времена издателей, называть которых пиратами никому и в голову не приходило.
 
Ой, люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги почитать…
 
   Повысить тираж «Современника» помогали многочисленные книжные приложения – для подписчиков по льготной цене. Немаловажно было и то, что подписка на новый журнал стоила 16 рублей 30 копеек, тогда как плата за ежегодную подписку «Отечественных записок», например, составляла 17 рублей 50 копеек. По подсчетам Некрасова, уже 1200–1300 подписчиков делали «Современник» рентабельным. В первый год его журнала число подписчиков достигло 2000 человек. На следующий год – 3100.
   Некрасов впервые в России стал издавать дайджест лучших публикаций своего журнала в виде сборника «Для легкого чтения». Еще один метод привлечения читающей дамской публики – платное приложение к «Современнику» с красивыми цветными картинками мод из Парижа и подробной статьей Авдотьи Яковлевны по этому вопросу. Материалы по новейшим модам ей присылала из Франции подруга Мария Львовна Огарева, о которой еще пойдет речь впереди.
   Разумеется, регулярно печатались в «Современнике» и его владельцы Панаев и Некрасов. Причем первый поначалу намного чаще второго. Некрасов сознательно возвеличивал невысокие литературные достоинства партнера по бизнесу, лишь бы тот отвлекался и в этот бизнес не вмешивался. Помимо рассказов и статей, у Панаева выходили стихотворные пародии. В основном на малоизвестных поэтов, приближенных к Булгарину и Гречу.
   Конечно, не все нравилось товарищам по журналу. Не всегда места в нем хватало Белинскому, главе литературного кружка, все это затеявшего, но «Современник» стал приносить реальный доход. В результате чего редакция могла позволить себе резко повысить гонорары ведущим авторам. Для этого Некрасов заключил с ними особый договор. Все их новые произведения печатались эксклюзивно в «Современнике». Авторы получали не только фиксированную сумму, но и дивиденды по итогам финансового года.
   Интересная история произошла с «Обыкновенной историей» Ивана Гончарова. «Гончаров хныкал и жаловался и скулил, – писал Некрасов Белинскому, – что отдал вам свой роман ни за что… Он ежедневно повторял это Языкову, Панаеву и другим, с прибавлением, что Краевский дал бы ему три тысячи, и, наконец, отправился к Краевскому. Узнав все это, я поспешил с ним объясниться и сказал ему за вас, что вы верно не захотели бы и сами после всего этого связываться с ним и что если он отказывается от своего слова, то и дело кончено и пр. По моему мнению, нечего было делать больше с этим скотом». Но к осуждению была все же добавлена требуемая сумма. Капризный и истеричный Гончаров согласился отдать «Обыкновенную историю» в «Современник». Начавшийся печататься с февральской книжки 1847 года роман «этого скота» удвоил число подписчиков журнала.
   Похоже, что Некрасов первым из российских издателей понял, что в писателей нужно вкладывать деньги, которые вернутся очень скоро и с большой прибылью. Если при Пушкине или Плетневе ведущие авторы журнала получали по 75 рублей за печатный лист, остальные по 50, то по итогам 1857 года Лев Толстой, Тургенев и Григорович получили по 218 рублей за лист. Со временем выплаты авторам возросли еще больше.
   Интересно, что за небольшой, в 10 печатных листов[3] роман Тургенева «Дворянское гнездо» автору было выплачено «Современником» в 1859 году 4 тысячи рублей. То есть по 400 за лист. Чтобы понять величину суммы, можно заметить, что городская семья из пяти человек могла на 400 рублей безбедно прожить год. При том, что многие писатели были богатыми помещиками, землевладельцами, правила хорошего тона того времени не предполагали получение ими иных гонораров, кроме символических. Достаточно, мол, и славы. Некрасов и его сподвижники окончательно постановили – писательский труд должен справедливо оплачиваться, что, кстати говоря, отказываются признавать многие современные издатели.
   Некрасов оставался верен себе и радикально-демократическому направлению взрастившего его кружка и позволял печатать разные политически острые вещи. Особенно с появлением в числе постоянных авторов, а затем и сотрудников журнала в 1855-м Чернышевского и в 1857-м – Добролюбова. Для того чтобы это печатать, Некрасов давал крупные взятки цензорам, «прикармливал зверя». Но чаще взятки оказывались косвенными – не придерешься: бесплатные подписные абонементы на журнал, званые обеды и ужины, поездки на пикники и к «актеркам», запланированные проигрыши в карты.
   1848 год оказался для «Современника» очень тяжелым. Умер Виссарион Белинский. В роковом для многих писателей возрасте 37 лет его сразила роковая для литературы болезнь чахотка. По Европе прокатилась волна революций. В России свирепствовала цензура, запрещая один за другим рассказы, стихи, статьи, которые предполагалось напечатать в журнале. Ни одна из шести повестей, предназначенных для «Современника», не была разрешена к печати. Запрещалась даже переводная беллетристика, особенно французская, так как с Франции и начался революционный бум.
   В какой-то момент дальнейший выпуск «Современника» оказался под угрозой из-за этого цензурного террора. Нечем было наполнить страницы в стране великих, «противуправительственно мыслящих» писателей.
   И тогда, чтобы спасти положение, Некрасов решил срочно написать захватывающий, приключенческий, почти без политических намеков, назидательный, с положительными героями, в конце побеждающими зло, роман с продолжением. А для скорости – написать его вдвоем с Авдотьей Панаевой. Авдотья, имевшая к тому времени небольшой литературный опыт, с радостью согласилась. Поэт стал основателем модного в 1990-е годы «бригадного» метода написания книг. Когда разные авторы одновременно пишут разные части одного романа или используют разделение труда – кто-то пишет диалоги, кто-то пейзажи, кто-то ведет одну сюжетную линию, кто-то ведет другую. А потом хедрайтер все это сводит в единое целое.
   Некрасовым и Панаевой сообща был разработан подробный план романа, сюжет и распределены главы, кому какую писать. Женщина написала пролог о подкинутом в барский дом ребенке, мужчина начал сюжетную линию из жизни петербургских низов, затем писались совместные главы. Соавторы энергично писали заранее намеченные куски, по которым потом рукой мастера и редактора проходился Некрасов.
   Не все литераторы «Современника» одобряли эту затею. А Василий Боткин, например, был просто возмущен.
   «Нельзя, любезный друг, нельзя срамить так свой журнал – это балаганство, это унижает литературу», – высказывал он Панаеву.
   Сам Некрасов, весьма опытный в коммерческой литературе, относился к начатой работе не слишком серьезно, как к досадной необходимости. О чем сообщал Тургеневу в Париж: «Я пустился в легкую беллетристику и произвел вместе с одним сотрудником роман в восемь частей и 60 печатных листов… Если увидите мой роман, не судите его строго: он писан с тем и так, чтоб было что печатать в журнале, – вот единственная причина, породившая его на свет».
   Роман назвали «Три страны света». В нем соблюдались все требования и приемы авантюрно-приключенческого жанра. Панаева писала в основном любовно-романтическую часть сюжета, Некрасов живописал контрасты богатства и бедности, жалкое состояние городской нищеты.
   Интересно, что цензура, прежде чем позволить печатать еще не оконченный роман, взяла письменные заверения авторов, что содержание последующих глав окажется вполне благонадежно. Существует документ, в котором Панаева и Некрасов заверяют, что роман «будет производить впечатление светлое и отрадное, все лучшие качества человека: добродетель, мужество, великодушие, покорность своему жребию будут представлены в лучшем свете и увенчаются счастливой развязкой…»
   «Три страны света», подписанные именами Н. Некрасов и Н. Станицкий (псевдоним Панаевой), начали печататься в 1849 году. Нужно сказать, что первый опыт коллективного творчества увенчался успехом. Публика с вниманием следила за перипетиями сюжета, и число подписчиков продолжило расти. Некрасов быстро понял, что только на литературе, сеющей «разумное, доброе, вечное»[4], хороших денег не заработаешь. В редакцию стали приходить письма от иногородних читателей с искренними словами благодарности. Но были и недовольные письма. В одном из них предлагалось напечатать роман, написанный десятью авторами, под названием «В пяти частях света». Авторы заверяли, «что этот роман будет не чета вашему мизерному бездарнейшему роману»[5].