Слева полезли тоже. Ада отбивалась неумело, я подстраховывал одиночными только ее. Никогда не думал, что крысы могут издавать такие звуки: они рычали, визжали, даже как-то по-особенному блекотали. Время от времени то там, то здесь мелькала огромная тупорылая крыса; я пытался попасть в нее, но напрасно.
Мы уже некоторое время весьма успешно сдерживали тварей; они даже чуть ослабили натиск. Леонид сказал:
– Артем, у твоих ног рюкзак. Там две гранаты. Давай попробуем. Только вытаскивай их быстро.
И я наклонился к рюкзаку.
Крысиный главарь словно только этого и ждал. Последовала рычащая команда, перекрывшая все остальные звуки крысиного войска, и твари с новой силой ломанулись в темные зоны. Я немедленно оставил рюкзак, выпрямился, открыл огонь, но было поздно: крысы лезли одна на другую, прыгали, кидались на нас, визжали; яростно матерился Леонид – его укусили сразу две, в руку и в ногу. Один из фонарей слева, с нашей стороны, оказался значительно сдвинут (темная зона расширилась), а потом вовсе мигнул и погас.
Серая масса ломанулась с нашей стороны. Лесик помочь нам не мог – справа натиск не ослаблялся; обойма в «узи» опустела, я отбросил автомат, и в то время, пока выхватывал «Макарова» и снимал с предохранителя, визжащую Аду крысы потащили за собой, тесня ее на набережную, в самую гущу крысиного войска. Тотчас слева серая волна отхлынула с добычей, но справа продолжала напирать.
– Ле-о-о-сик!!! – визжала обезумевшая Аделаида; она медленно двигалась в гуще крыс все дальше от моста, вяло отбиваясь битой, но пока держалась на ногах.
– Сожрут... – сказал Леонид без выражения, нанося смачный удар битой.
Я выстрелил – башка большой крысы разлетелась, во все стороны брызнуло красно-серо-черным – и посмотрел в сторону Ады. Она была у самого парапета. Отбиваясь от наседавших рычащих тварей, Аделаида взобралась на парапет, но не удержалась на нем, запутавшись в плаще. Секунда – и худенькое тельце полетело в черные воды Серебрянки.
Глава вторая
Мы уже некоторое время весьма успешно сдерживали тварей; они даже чуть ослабили натиск. Леонид сказал:
– Артем, у твоих ног рюкзак. Там две гранаты. Давай попробуем. Только вытаскивай их быстро.
И я наклонился к рюкзаку.
Крысиный главарь словно только этого и ждал. Последовала рычащая команда, перекрывшая все остальные звуки крысиного войска, и твари с новой силой ломанулись в темные зоны. Я немедленно оставил рюкзак, выпрямился, открыл огонь, но было поздно: крысы лезли одна на другую, прыгали, кидались на нас, визжали; яростно матерился Леонид – его укусили сразу две, в руку и в ногу. Один из фонарей слева, с нашей стороны, оказался значительно сдвинут (темная зона расширилась), а потом вовсе мигнул и погас.
Серая масса ломанулась с нашей стороны. Лесик помочь нам не мог – справа натиск не ослаблялся; обойма в «узи» опустела, я отбросил автомат, и в то время, пока выхватывал «Макарова» и снимал с предохранителя, визжащую Аду крысы потащили за собой, тесня ее на набережную, в самую гущу крысиного войска. Тотчас слева серая волна отхлынула с добычей, но справа продолжала напирать.
– Ле-о-о-сик!!! – визжала обезумевшая Аделаида; она медленно двигалась в гуще крыс все дальше от моста, вяло отбиваясь битой, но пока держалась на ногах.
– Сожрут... – сказал Леонид без выражения, нанося смачный удар битой.
Я выстрелил – башка большой крысы разлетелась, во все стороны брызнуло красно-серо-черным – и посмотрел в сторону Ады. Она была у самого парапета. Отбиваясь от наседавших рычащих тварей, Аделаида взобралась на парапет, но не удержалась на нем, запутавшись в плаще. Секунда – и худенькое тельце полетело в черные воды Серебрянки.
Глава вторая
Я продолжал стрелять, одновременно снимая куртку и свитер – должны же остаться хоть какие-то сухие вещи! Получалось, но медленно и очень неудобно. Тут пистолет сухо щелкнул, выстрела не последовало – кончились патроны. Бросив оружие, я промчался в световой зоне до парапета и, перемахнув его, неловко упал в воду.
Вода оказалась настолько ледяной, что у меня перехватило дыхание, а сердце, кажется, пропустило пару ударов; вынырнув, я в панике хватал ртом воздух и оглядывался, ища Аделаиду, но заметил ее не сразу. Она барахталась довольно далеко от берега, то исчезая под водой, то из последних сил выныривая. Я, стараясь двигаться быстро, фыркая и отплевываясь, поплыл к ней.
Намокшая одежда стала тяжелой, сковывала движения, тянула вниз; вода была вязкой, как мазут: мне казалось, что я не плыву, а бултыхаюсь на месте. Холодом сводило зубы, пальцев рук я не чувствовал вообще. Сейчас только не хватает, чтобы свело руку или ногу – тогда все... Шумно дыша, медленно, но я приближался к Аделаиде.
Позади меня, на набережной, грохнул взрыв, блики света пошли по воде, и сразу раздался многоголосый рев ночных тварей. Неужели Лесику удалось зацепить главаря? Прошло около минуты, я почти доплыл до Ады, и прогремел второй взрыв. На то, чтобы оглянуться, не было ни сил, ни времени.
Лицо Аделаиды – та его часть, что оставалась над водой – было мертвенно-бледным (кажется, в «Титанике» у Уинслет и ДиКаприо в конце был на лицах такой грим). Непослушными пальцами я рванул ее вверх и на себя.
– Я... не умею... плавать... – скорее угадал, чем услышал, я.
Свободной рукой я наотмашь ударил ее по щеке и закричал:
– Держись за меня! И греби, греби, как можешь!
Мы добрались до берега на одной силе воли – только потому, что я очень не хотел сгинуть в реке, да еще в такой компании. Ада совсем не помогала; она вцепилась в меня намертво обеими руками и все то время, пока я тащил ее, была в обмороке.
Лесик помог нам вылезти. Маленькую, но ставшую удивительно тяжелой Аду мы с трудом втащили на берег. Я боязливо оглядывался.
– А... где?..
– Разбежались, – спокойно сказал Лесик. – Первым же взрывом разорвало главаря, они заорали, растерялись, сбились в кучу... Тогда я бросил гранату в самую гущу. Для них это было уже слишком.
Я смотрел на развороченный в двух местах асфальт и валявшиеся здесь и там разорванные и простреленные трупы мутировавших тварей. Сейчас они казались мне еще больше и. уродливее. Из какой преисподней они взялись?.. По сравнению с тем, что я пережил минувшей ночью, война в банке казалась теперь детской забавой.
С меня стекала ледяная вода Серебрянки, тело бил озноб. Не помню, как дотащился до ярко горевшего костра и повалился на землю, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Напротив Леонид осторожно опустил Аделаиду; она все еще была без сознания.
Лесик сказал:
– Артем, попробуй раздеться, сейчас разотру тебя...
– Чем?
– Не стал вчера говорить... Фонари и биты – не вся моя добыча.
С огромным трудом я разделся, улегся на вонючее тряпье. Как сквозь пелену ощущал, как он растирает водкой мне грудь, ноги, переворачивает, растирает спину, заворачивает в тряпки, помогает придвинуться поближе к огню...
– Нужно было... Начинать с нее... Она – женщина... – медленно ворочая языком, сказал я. – Ей хуже...
– Знал бы ты, в каких переделках мы с ней побывали! – весело сказал Лесик. – Сегодняшнее – не самое страшное... Но жизнь ты ей спас.
– Да ладно... – Я махнул рукой, проваливаясь в забытье.
Пять часов спустя я был совершенно готов к походу. Одежда и обувь практически высохли, я отдохнул, насколько это было возможно, и чувствовал в себе силы на дальний переход: озера расположены на южной окраине – отсюда это далеко, идти придется пешком, поскольку вряд ли кто из автомобилистов (если я даже такового и встречу) согласится подвезти подозрительного мужика, выглядящего и пахнущего, как бомж.
Правда, боезапас на нуле; остается надеяться, что удастся каким-то образом пополнить его в пути.
Я прикинул направление с точками остановок на ближайшее время: Холодные озера – мама – квартира Сотникова (я не мог не выполнить его просьбу, пусть даже спустя время). Дальше пока не заглядывал – достичь бы хоть одной из намеченных целей...
День был пасмурный, но без дождя. Лесик и Ада, кутающаяся в тряпки, вышли проводить меня.
– Ухожу, – сказал я, – держитесь. Я ваш должник.
– Свои долги, – сказал Лесик, – если они и были, ты отдал. Спасибо, что помог отстоять убежище и спас Адку.
Они с Адой снова были пьяны – успели отметить победу в неравной битве. Все было, как в ту ночь, когда я появился здесь. Словно и не бились со страшными тварями несколько часов назад. Хотя... Безобразные трупы, разбросанные повсюду, не давали забыть.
– Мы все здесь уберем, – сказал Лесик и икнул.
– Только не сбрасывайте трупы в Серебрянку, – сказал я.
– Нет, мы стащим их на пустырь у свалки и сожжем.
– Уверен, что они не вернутся?
Он мутно посмотрел на меня.
– Ик... уверен. Они никогда не возвращаются. Да и вести их сейчас некому. А если вернутся, что ж... Значит, такая судьба. Найди Харона. Он много знает. Поторопись. Думаю, есть люди – ик! – которые хотят не дать ему поделиться знаниями.
Я пошел по набережной не оглядываясь, но все равно точно знал: они стоят и смотрят мне вслед.
С рюкзаком за спиной, в котором болтались медикаменты, и «Макаровым» с пустой обоймой в наплечной кобуре под курткой я уходил все дальше и дальше от убежища этих странных людей.
Некоторое время я шел по набережной, зорко оглядываясь по сторонам, а когда река резко взяла вправо, перешел дорогу и углубился в жилые кварталы. По-прежнему не встречалось ни одной живой души, но звуки... Их я слышал постоянно. Стрельба, крики, неразборчивые команды в мегафон...
Очень скоро я понял, что город играет со мной в некую жуткую игру. Пару раз я шел прямо на звуки, но не специально, а потому, что так пролегал короткий путь к Холодным озерам. Какофония перестрелок и криков долгое время не приближалась, хотя я шел достаточно быстро, а потом вдруг непостижимым образом оказывалась за моей спиной, продолжая звучать так же естественно (если только можно назвать естественными звуки городского боя в мирное время).
Сначала я в замешательстве останавливался, на мгновение теряя ориентацию: ведь бой должен быть впереди, как же он оказался сзади?! Я сбился с курса? Но не поворачивать же мне назад? Или поворачивать?.. Потом я перестал обращать внимание на странности. Значит, так и должно быть. Анализировать – потом; сейчас надо добраться до озер и переговорить с Хариком.
На моем пути – по-прежнему никого; не встречались даже бездомные собаки или кошки, хотя этой живности в нашем городе всегда было богато.
Иногда, пересекая какие-нибудь до боли знакомые с детства места, дворы, переулки, я вдруг понимал, что не узнаю их сейчас. Все было так... и не так одновременно. Вот этот дом – высокий, кирпичный, постройки сталинских времен (здесь жили двое моих одноклассников, один потом поступил в МАРХИ и перебрался в столицу), должен быть десятиэтажным и трехподъездным, а в нем – двенадцать этажей и два подъезда. Или магазин «Промтовары» – он всегда стоял у самой дороги, я же заезжал сюда две недели назад... А теперь перед ним довольно большая автостоянка, а сам магазин отодвинут ближе к торцу поликлиники. Что за наваждение?.. На этом месте был ряд гаражей, а сейчас – детская площадка и футбольное поле, причем краска на каруселях и воротах облупилась, качели скособочены, а песочница вовсе имеет древний вид.
Город продолжал играть со мной в свои игры...
Один раз в переулок, зажатый между домами, по которому я быстро шел, позади меня въехала машина, грузовой фургон. Я ее отчетливо слышал: дребезжащий, тяжелый звук старенького фургона я не спутаю ни с чем. Машина шла довольно резво, и водитель два раза коротко гуднул. Наконец, хоть кто-то, подумал я, шагнул в сторону, давая дорогу и обернулся. Никакой машины не было и в помине.
Когда закончится вся эта дьяволиада – перечитаю Стругацких; кажется, у них было нечто подобное, в «Пикнике...» или где-то еще...
Выходя на большой пустырь, я услышал звук низко летящего вертолета и, нимало не смутясь, продолжал свой путь, полагая шум вертолетных винтов очередной «обманкой». Но город старался не повторяться в приемах своей игры. Вертолет появился.
Он вылетел из-за башни впереди и промчался надо мной – действительно, довольно низко. От неожиданности я остановился, не зная, что предпринять, а вертолет появился снова. Кажется, меня оттуда заметили.
Я задрал голову, глядя вверх. Из кабины высунулся человек в больших пилотных очках с мегафоном; он кричал мне что-то, но из-за шума винтов было не разобрать. Вертолет сделал круг, второй; все это время мне что-то кричали. А когда они заходили на третий круг, у самых моих ног взорвались два фонтанчика пыли... Э-э, брат, да они палят в тебя!
Я заметался по пустырю, потом рванул к приоткрытой двери проходного подъезда, уже внутри оступился и чуть не упал; это меня спасло: сзади от выстрела разлетелось стекло на входной двери на уровне моей головы.
Я вжался в самый дальний и темный угол подъезда, не решаясь подниматься на этажи. Вертолет все не улетал, он то удалялся, то возвращался вновь. Стрелок ждал моего появления.
Я успокоил дыхание и огляделся. Ничего необычного. Двери лифта, лестница наверх, лестница вниз, в подвал, только угадывается в темноте. Налево – двери парадного, выход на улицу. Если они будут продолжать кружить над пустырем, придется выходить из парадного и...
– Кто здесь? – спросил хриплый старческий голос снизу, со стороны подвала.
– Человек, – ответил я.
– Уверен?
Странный вопрос.
– Допустим.
– А чего здесь?
– Так над пустырем это... вертолет. Палят почем зря.
– И чего?
– А того! – разозлился я. – Чуть не убили! Да не прячься, отец, покажись! Нехорошо как-то: ты меня видишь, я тебя – нет...
– Вот еще! Кто тебя знает! И давай, парень... Выметайся. Нечего тут... Может, они и не зря палят-то!..
– Ну ты жук! – сказал я. – Вот ведь вошь поднарная! На смерть толкаешь?! А если не уйду?
Невидимый дед странно помолчал.
– А не уйдешь... Я тебя прямо тут положу, – послышался металлический щелчок, будто защелкнули двустволку. – Не доводи до греха. Ты ж все правильно сказал: я тебя вижу, а ты меня – нет...
Я шагнул в сторону парадного.
– Не туда! – окликнул дед. Я так и видел, что он повел стволами. – Уходи, как пришел.
– Прихвостень ты немецкий, недобиток, – душевно сказал я. – Как тебя, полицая, наши в сорок пятом не вычислили...
Дед не ответил. Обиделся, наверное.
Я медленно двинулся к выходу на пустырь, рискуя каждую секунду получить дуплет в спину. Выглянул. Вертолета слышно не было: похоже, улетел...
Я быстро пошел прежним курсом.
Время близилось к полудню, из сплошной засады облаков стало проглядывать солнышко. Настроение поднялось. Вот за этими домами через дорогу начинался Есенинский парк, а там и до Холодных озер рукой подать.
Я выглянул из-за угла дома и понял, что напрямки не пройти, придется в обход, да и то с максимальными предосторожностями. Парк был оцеплен вооруженными бойцами внутренних войск, у многих – собаки, здоровенные овчарки, все как одна на взводе, нетерпеливо мечутся, негромко подлаивают. Хорошо, что меня от них отделяет приличное расстояние – иначе обязательно бы учуяли... Кого же ловят? Впрочем, мне нет до этого дела, не должно быть. У них своя задача, у меня своя.
Пришлось сделать приличный крюк, но в конце концов я вышел к Холодным озерам.
Если смотреть с высоты, озера имеют форму слегка уродливой восьмерки (всего их два, побольше и поменьше, узкими местами тянутся друг к другу), за одним исключением: они не связаны между собой, между ними – широкая полоса земли, на которой обычно располагаются на отдых семьи с маленькими детьми: именно в узких местах озер мелко и самая теплая вода. А вообще свое название озера получили из-за обилия подземных ключей; они не дают воде застаиваться, обновляют ее, очищают. Но зато и не позволяют озерам хорошенько прогреваться даже в самую жаркую летнюю пору. Вода всегда прохладная, никогда не увидишь барахтающихся в ней по часу школьников – нигде, за исключением естественных лягушатников. Там очень мелко, ключей поблизости нет, это место для вовсе уж малышни; их родители, чтобы искупаться, уходят на боле глубокие места.
Окружает Холодные озера сосновый лес, местами подходя довольно близко к воде. Именно на этих участках весной и летом больше всего комаров. Загорать по соседству с подступившими соснами отваживаются самые невосприимчивые к комариным укусам – или становящиеся невосприимчивыми уже здесь, путем обильных возлияний. Лесной массив, соединяющий озера с южной окраиной города, сильно прорежен, превращен в Есенинский парк с асфальтированными дорожками.
Прошлой весной городские и областные власти взялись за благоустройство этого живописного уголка. Огородили некую территорию, организовали платный вход – деньги чисто символические, идущие на уборку и охрану порядка. Машину теперь нужно оставлять довольно далеко от озер. По берегам дефилируют молчаливые крепкие ребята в рубашках с закатанными рукавами и дубинками на поясах (окрестные мальчишки прозвали их «белыми эсэсовцами»): следят за порядком, осаживают или удаляют с территории пьяных и дебоширов. На значительном удалении от воды с середины мая выставляются аккуратные сборно-разборные домики; здесь в наличии стандартный для подобных мест отдыха ассортимент: чипсы, сухарики, жвачка, сладкая вата, чупа-чупсы, кола-спрайт, светлое пиво (только в жести).
И вся эта пасторальная прелесть с прошлого года носит название «Зона отдыха Холодные озера».
Но сейчас еще слишком холодно. В будке на входе никого нет, ворота замотаны на цепь и закрыты на замок. Пришлось, кряхтя и не очень ловко, перелезать через забор; к счастью, он это позволяет, и пацаны, чтобы не платить деньги за вход, не глядя перемахивают препятствие. В таком деле главное – не налететь сразу же на хмурых ребят с дубинками, следящих за порядком... а то ведь они запросто могут перебросить обратно!
Вон она, лодочная станция на Большом озере, пристань. На воде – ни одной лодки, на зиму они увозятся, а сама станция консервируется с 15 сентября по 15 мая. Чуть в стороне на пригорке – домишко, если верить словам Лесика, база таинственного Харона, перевозчика душ умерших в царстве Аида.
Я прошел по перешейку между Большим и Малым озерами, поднялся на пристань и для начала внимательно осмотрел лодочную станцию. Ничего необычного, на дверях – большой ржавый замок... Постоял на пристани, глядя на воду. То там, то здесь плескалась рыбешка; рыбаков в утренние часы тут хватает, а весной они сидят целыми днями. Ничего выдающегося не достают, просто так, из спортивного интереса, на корм кошкам. Сегодня не было ни одного, и это странно: пенсионеры начинают выбираться порыбачить с первых чисел марта, а сейчас почти апрель... Или уже апрель? Не важно.
Все стало плохо в этом мире, и лишнее доказательство тому – отсутствие рыбаков на озерах...
Я поднялся на пригорок, к дому Харона.
Одноэтажный, все окна плотно занавешены. Изнутри не доносится ни звука.
Я взбежал на крыльцо и постучал в дверь.
Подождал... По-прежнему – ни звука. Я постучал снова и еще подождал. Похоже, пустышка. Райком закрыт – все ушли на дискотеку, как говаривал один острослов-одноклассник перед закрытым окошком пивного ларька.
Где ж искать-то?..
И в этот момент очень близко, из-за самой двери, глухой голос медленно произнес:
– Кого принесло?
– Извините, – громко сказал я, – я ищу Харона... Мне сказали, что он может...
– Нет его здесь, – перебил голос.
– Подскажите, – торопливо закричал я, – где его можно найти?! Он мне очень нужен!
– Не знаю...
Что-то в интонации, с которой была произнесена эта короткая фраза, подсказало мне: врет.
Я подошел, наклонился и сказал в замочную скважину:
– Открывай. Иначе побью стекла и подожгу дом. Харон спасибо не скажет.
За дверью подумали, завозились, задвигали чем-то, похожим на засов. Приоткрылась тонкая щелка.
– А сам-то ты кто?
– А вот пустишь – и представлюсь обязательно.
Дверь открылась.
Помнится, актер Георгий Милляр замечательно воплощал на экране разного рода нечисть из русских сказок – леших там, Кощеев Бессмертных... Но особенно ему удавался образ Бабы Яги. В этом никто из более поздних исполнителей роли этого неоднозначного персонажа с ним сравниться не мог.
Нельзя сказать, что передо мной стояла одна из таких милых старушек – скорее, это была ее мама или даже бабушка (если может быть бабушка у Бабы Яги). Во всяком случае, выглядела она гораздо древнее самой Яги. Всклокоченные седые космы, череп, обтянутый морщинистой кожей, глубоко посаженные маленькие злобные глазки – зато большой, натурально крючковатый нос, нижняя челюсть мелко дрожит, будто пережевывает очередного удачно зажаренного Иванушку Дурачка. Серый застиранный халатец на тщедушном тельце, на плечах – серый же пуховый платок. На тонких ногах с желтой пергаментной кожей и вылезшими сине-черными венами – большие черные мужские ботинки без шнурков.
Она посторонилась, пропуская меня внутрь и, совсем как сказочный персонаж в исполнении Милляра, повела носом.
В доме было сумрачно и затхло. Наверное, летом здесь довольно уютно, сейчас мне вдруг расхотелось разговаривать со старушенцией – уйти бы поскорее...
Я прошел в комнату и сел за стол у окна.
– Душновато у вас... мамаш. Проветрили бы.
– Да уж после тебя обязательно, – язвительно сказала она. – Вон какой духан принес...
– Мне нужен Харон, – сказал я. – Очень нужен. Он ведь сыном вам приходится?
– Внуком.
– Тем более. Скажите, как мне его отыскать. Заплатить мне вам нечем, да вы, поди, и не взяли бы денег...
– Почему это? – даже оскорбилась она. – Кто ж от них, родненьких, по доброй воле откажется?..
Разговор зашел в тупик. Я сидел и оглядывал комнату. Обстановка была довольно спартанской, без излишеств, но в то же время имелось все необходимое, чтобы жить тут летом: плита, умывальник, маленький выключенный холодильник со слегка перекошенной, облупившейся дверцей, полки с посудой, зеркало, узкая, аккуратно застеленная пледом старенькая тахта, небольшой встроенный шкаф, стулья, одно продавленное кресло...
М-да... Но если она не скажет – что? Бить стекла, поджигать дом?
– Извините, – сказал я, – напрасно пришел. Честное слово, я не желаю Харону зла. Мне нужна его помощь.
– Он не помогает.
– То есть как? – удивился я. – Он же работает здесь на лодочной станции! Разве не его работа – спасать тех, кто тонет?
– А ты что, тонешь?
– Можно сказать...
Она молчала.
– До свидания. – Я пошел к двери.
Она почти дала мне уйти и остановила у самого порога.
– Вернись. Сядь.
Странная старуха... С каждым ее словом комичного в ней становится все меньше, а жуткого – все больше.
Я вернулся и сел.
– Чаю хочешь? – спросила она таким тоном, будто приглашала бродягу разделить с ней шикарный ужин в отеле «Мариотт».
Я помотал головой. Она села напротив.
– Ты не похож на бомжа... Хотя нет. Похож, и воняешь, совсем как они, но ты не бомж.
– Я охранник из банка. А внешность – издержки обстоятельств.
– Досталось тебе?
Я пожал плечами. Жаловаться не хотелось; я здесь не за тем.
– Харик действительно очень нужен?
– Очень, – сказал я настолько проникновенно, насколько мог, разве что слезу не пустил.
– Хочешь, чтобы он показал Выход? – продолжала допытываться она.
Говорить или нет? Она может умолкнуть в любой момент, мне придется уйти, а главное сейчас – узнать, где Харон.
– Не только, – сказал я. – Он может свести с Человеком Равновесия.
– Зачем тебе?! – Маленькие глазки недобро вспыхнули. – Просто узнай, где Выход. Человек Равновесия – слишком сложно, он тебе не по зубам.
– Я не собираюсь его есть. Очень хочется общнуться... – сказал я с такой замечательной ненавистью, что старуха некоторое время изучала меня, как мне показалось, с удивлением. – А вот вы... Понимаете что-нибудь в том, что происходит?
– Я все понимаю, – надменно изрекла она. – Ты молод. А для меня в мире загадок не осталось...
– И что же делать? Как выжить? Как спастись?
– Тебе?
– Всем. Я – только часть их.
– Ты не часть. Ты – это ты. Каждый индивидуален и отвечает за себя. Не бери больше, чем можешь унести.
Тьфу! Ну всякая Чебурашка лезет в философы и пытается меня поучать!
– Есть цель, – продолжала старуха. – Иди к ней. В пути поймешь многое. Остальное поймешь, когда достигнешь цели.
Где-то я слышал нечто подобное...
– Я видел один фильм... – начал я.
– Ты не Нео, – перебила она, – а я не Пифия[5]. Вообще-то она была негритянкой...
Вот тебе и раз! Она смотрела «Матрицу»?! Интересно, а Человек Равновесия никем ей не приходится? Внучатым племянником, например...
– Ты не герой и можешь не осилить путь, – сказала она, – но должен постараться. Ладно, к делу. Внука попробуй найти в Нижнем городе. Улица Равиковича, семь, шестнадцать. Если доберешься до Нижнего города, это само по себе будет подвигом. Я почти уверена, что дома его нет: слишком многие ищут, но поговорить, кажется, хочешь ты один, остальные – чтобы убить. Остерегайся в первую очередь Диких байкеров, Каракурта и Багиру. Впрочем... тебе (она сказала это с нарочитым презрением) нужно остерегаться всех. И не болтайся безоружным.
– Прошлой ночью я дрался с крысами... – зачем-то сказал я – наверное, задело ее презрение. – Не осталось ни одного патрона, автомат бросил...
– Дрался с крысами? – переспросила она. В ее глазах мелькнуло нечто, похожее на удивление. – И остался жив?
– Как видите. Нам удалось убить главаря.
– Этого долго никто не мог сделать. Молодец... Щелкунчик одолел Мышиного короля... Но проблема не решена. Найдется другой главарь.
– Уничтожить их всех невозможно.
– Но стремиться к этому надо... – как-то очень по-свойски сказала она. – Я кое-что скажу тебе о Нижнем городе, чтобы ты был готов. Сейчас повсюду много чудес, но больше всего их именно там. К тому же... Они объявили себя Независимой Административной Единицей со своим мэром и полицией, сокращенно – НАЕ. Смеются: «Мы всех НАЕ...»
– Послушайте, если за Хароном идет охота – почему он не прячется здесь?
– Так его отыщут еще скорее, слишком многим известно про этот дом. Пару раз до тебя его уже спрашивали... А в Нижнем городе у него есть не только враги, но и друзья. А я пока тут... прибираюсь, готовлю дом к летнему сезону.
– Думаете, он состоится?
– Жизнь покажет...
– Когда я шел к вам, парк был оцеплен солдатами...
– Они и сюда приходили. Обшарили дом, лодочную станцию. Думала – вызовут водолазов, чтобы проверить, не скрывается ли кто на дне озер... Кажется, двое сотрудников ФСБ из Москвы и с ними журналист – то ли «Московских новостей», то ли «МК»...
– А вы говорите – летний сезон. До завтра бы дожить...
Вода оказалась настолько ледяной, что у меня перехватило дыхание, а сердце, кажется, пропустило пару ударов; вынырнув, я в панике хватал ртом воздух и оглядывался, ища Аделаиду, но заметил ее не сразу. Она барахталась довольно далеко от берега, то исчезая под водой, то из последних сил выныривая. Я, стараясь двигаться быстро, фыркая и отплевываясь, поплыл к ней.
Намокшая одежда стала тяжелой, сковывала движения, тянула вниз; вода была вязкой, как мазут: мне казалось, что я не плыву, а бултыхаюсь на месте. Холодом сводило зубы, пальцев рук я не чувствовал вообще. Сейчас только не хватает, чтобы свело руку или ногу – тогда все... Шумно дыша, медленно, но я приближался к Аделаиде.
Позади меня, на набережной, грохнул взрыв, блики света пошли по воде, и сразу раздался многоголосый рев ночных тварей. Неужели Лесику удалось зацепить главаря? Прошло около минуты, я почти доплыл до Ады, и прогремел второй взрыв. На то, чтобы оглянуться, не было ни сил, ни времени.
Лицо Аделаиды – та его часть, что оставалась над водой – было мертвенно-бледным (кажется, в «Титанике» у Уинслет и ДиКаприо в конце был на лицах такой грим). Непослушными пальцами я рванул ее вверх и на себя.
– Я... не умею... плавать... – скорее угадал, чем услышал, я.
Свободной рукой я наотмашь ударил ее по щеке и закричал:
– Держись за меня! И греби, греби, как можешь!
Мы добрались до берега на одной силе воли – только потому, что я очень не хотел сгинуть в реке, да еще в такой компании. Ада совсем не помогала; она вцепилась в меня намертво обеими руками и все то время, пока я тащил ее, была в обмороке.
Лесик помог нам вылезти. Маленькую, но ставшую удивительно тяжелой Аду мы с трудом втащили на берег. Я боязливо оглядывался.
– А... где?..
– Разбежались, – спокойно сказал Лесик. – Первым же взрывом разорвало главаря, они заорали, растерялись, сбились в кучу... Тогда я бросил гранату в самую гущу. Для них это было уже слишком.
Я смотрел на развороченный в двух местах асфальт и валявшиеся здесь и там разорванные и простреленные трупы мутировавших тварей. Сейчас они казались мне еще больше и. уродливее. Из какой преисподней они взялись?.. По сравнению с тем, что я пережил минувшей ночью, война в банке казалась теперь детской забавой.
С меня стекала ледяная вода Серебрянки, тело бил озноб. Не помню, как дотащился до ярко горевшего костра и повалился на землю, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Напротив Леонид осторожно опустил Аделаиду; она все еще была без сознания.
Лесик сказал:
– Артем, попробуй раздеться, сейчас разотру тебя...
– Чем?
– Не стал вчера говорить... Фонари и биты – не вся моя добыча.
С огромным трудом я разделся, улегся на вонючее тряпье. Как сквозь пелену ощущал, как он растирает водкой мне грудь, ноги, переворачивает, растирает спину, заворачивает в тряпки, помогает придвинуться поближе к огню...
– Нужно было... Начинать с нее... Она – женщина... – медленно ворочая языком, сказал я. – Ей хуже...
– Знал бы ты, в каких переделках мы с ней побывали! – весело сказал Лесик. – Сегодняшнее – не самое страшное... Но жизнь ты ей спас.
– Да ладно... – Я махнул рукой, проваливаясь в забытье.
Пять часов спустя я был совершенно готов к походу. Одежда и обувь практически высохли, я отдохнул, насколько это было возможно, и чувствовал в себе силы на дальний переход: озера расположены на южной окраине – отсюда это далеко, идти придется пешком, поскольку вряд ли кто из автомобилистов (если я даже такового и встречу) согласится подвезти подозрительного мужика, выглядящего и пахнущего, как бомж.
Правда, боезапас на нуле; остается надеяться, что удастся каким-то образом пополнить его в пути.
Я прикинул направление с точками остановок на ближайшее время: Холодные озера – мама – квартира Сотникова (я не мог не выполнить его просьбу, пусть даже спустя время). Дальше пока не заглядывал – достичь бы хоть одной из намеченных целей...
День был пасмурный, но без дождя. Лесик и Ада, кутающаяся в тряпки, вышли проводить меня.
– Ухожу, – сказал я, – держитесь. Я ваш должник.
– Свои долги, – сказал Лесик, – если они и были, ты отдал. Спасибо, что помог отстоять убежище и спас Адку.
Они с Адой снова были пьяны – успели отметить победу в неравной битве. Все было, как в ту ночь, когда я появился здесь. Словно и не бились со страшными тварями несколько часов назад. Хотя... Безобразные трупы, разбросанные повсюду, не давали забыть.
– Мы все здесь уберем, – сказал Лесик и икнул.
– Только не сбрасывайте трупы в Серебрянку, – сказал я.
– Нет, мы стащим их на пустырь у свалки и сожжем.
– Уверен, что они не вернутся?
Он мутно посмотрел на меня.
– Ик... уверен. Они никогда не возвращаются. Да и вести их сейчас некому. А если вернутся, что ж... Значит, такая судьба. Найди Харона. Он много знает. Поторопись. Думаю, есть люди – ик! – которые хотят не дать ему поделиться знаниями.
Я пошел по набережной не оглядываясь, но все равно точно знал: они стоят и смотрят мне вслед.
С рюкзаком за спиной, в котором болтались медикаменты, и «Макаровым» с пустой обоймой в наплечной кобуре под курткой я уходил все дальше и дальше от убежища этих странных людей.
Некоторое время я шел по набережной, зорко оглядываясь по сторонам, а когда река резко взяла вправо, перешел дорогу и углубился в жилые кварталы. По-прежнему не встречалось ни одной живой души, но звуки... Их я слышал постоянно. Стрельба, крики, неразборчивые команды в мегафон...
Очень скоро я понял, что город играет со мной в некую жуткую игру. Пару раз я шел прямо на звуки, но не специально, а потому, что так пролегал короткий путь к Холодным озерам. Какофония перестрелок и криков долгое время не приближалась, хотя я шел достаточно быстро, а потом вдруг непостижимым образом оказывалась за моей спиной, продолжая звучать так же естественно (если только можно назвать естественными звуки городского боя в мирное время).
Сначала я в замешательстве останавливался, на мгновение теряя ориентацию: ведь бой должен быть впереди, как же он оказался сзади?! Я сбился с курса? Но не поворачивать же мне назад? Или поворачивать?.. Потом я перестал обращать внимание на странности. Значит, так и должно быть. Анализировать – потом; сейчас надо добраться до озер и переговорить с Хариком.
На моем пути – по-прежнему никого; не встречались даже бездомные собаки или кошки, хотя этой живности в нашем городе всегда было богато.
Иногда, пересекая какие-нибудь до боли знакомые с детства места, дворы, переулки, я вдруг понимал, что не узнаю их сейчас. Все было так... и не так одновременно. Вот этот дом – высокий, кирпичный, постройки сталинских времен (здесь жили двое моих одноклассников, один потом поступил в МАРХИ и перебрался в столицу), должен быть десятиэтажным и трехподъездным, а в нем – двенадцать этажей и два подъезда. Или магазин «Промтовары» – он всегда стоял у самой дороги, я же заезжал сюда две недели назад... А теперь перед ним довольно большая автостоянка, а сам магазин отодвинут ближе к торцу поликлиники. Что за наваждение?.. На этом месте был ряд гаражей, а сейчас – детская площадка и футбольное поле, причем краска на каруселях и воротах облупилась, качели скособочены, а песочница вовсе имеет древний вид.
Город продолжал играть со мной в свои игры...
Один раз в переулок, зажатый между домами, по которому я быстро шел, позади меня въехала машина, грузовой фургон. Я ее отчетливо слышал: дребезжащий, тяжелый звук старенького фургона я не спутаю ни с чем. Машина шла довольно резво, и водитель два раза коротко гуднул. Наконец, хоть кто-то, подумал я, шагнул в сторону, давая дорогу и обернулся. Никакой машины не было и в помине.
Когда закончится вся эта дьяволиада – перечитаю Стругацких; кажется, у них было нечто подобное, в «Пикнике...» или где-то еще...
Выходя на большой пустырь, я услышал звук низко летящего вертолета и, нимало не смутясь, продолжал свой путь, полагая шум вертолетных винтов очередной «обманкой». Но город старался не повторяться в приемах своей игры. Вертолет появился.
Он вылетел из-за башни впереди и промчался надо мной – действительно, довольно низко. От неожиданности я остановился, не зная, что предпринять, а вертолет появился снова. Кажется, меня оттуда заметили.
Я задрал голову, глядя вверх. Из кабины высунулся человек в больших пилотных очках с мегафоном; он кричал мне что-то, но из-за шума винтов было не разобрать. Вертолет сделал круг, второй; все это время мне что-то кричали. А когда они заходили на третий круг, у самых моих ног взорвались два фонтанчика пыли... Э-э, брат, да они палят в тебя!
Я заметался по пустырю, потом рванул к приоткрытой двери проходного подъезда, уже внутри оступился и чуть не упал; это меня спасло: сзади от выстрела разлетелось стекло на входной двери на уровне моей головы.
Я вжался в самый дальний и темный угол подъезда, не решаясь подниматься на этажи. Вертолет все не улетал, он то удалялся, то возвращался вновь. Стрелок ждал моего появления.
Я успокоил дыхание и огляделся. Ничего необычного. Двери лифта, лестница наверх, лестница вниз, в подвал, только угадывается в темноте. Налево – двери парадного, выход на улицу. Если они будут продолжать кружить над пустырем, придется выходить из парадного и...
– Кто здесь? – спросил хриплый старческий голос снизу, со стороны подвала.
– Человек, – ответил я.
– Уверен?
Странный вопрос.
– Допустим.
– А чего здесь?
– Так над пустырем это... вертолет. Палят почем зря.
– И чего?
– А того! – разозлился я. – Чуть не убили! Да не прячься, отец, покажись! Нехорошо как-то: ты меня видишь, я тебя – нет...
– Вот еще! Кто тебя знает! И давай, парень... Выметайся. Нечего тут... Может, они и не зря палят-то!..
– Ну ты жук! – сказал я. – Вот ведь вошь поднарная! На смерть толкаешь?! А если не уйду?
Невидимый дед странно помолчал.
– А не уйдешь... Я тебя прямо тут положу, – послышался металлический щелчок, будто защелкнули двустволку. – Не доводи до греха. Ты ж все правильно сказал: я тебя вижу, а ты меня – нет...
Я шагнул в сторону парадного.
– Не туда! – окликнул дед. Я так и видел, что он повел стволами. – Уходи, как пришел.
– Прихвостень ты немецкий, недобиток, – душевно сказал я. – Как тебя, полицая, наши в сорок пятом не вычислили...
Дед не ответил. Обиделся, наверное.
Я медленно двинулся к выходу на пустырь, рискуя каждую секунду получить дуплет в спину. Выглянул. Вертолета слышно не было: похоже, улетел...
Я быстро пошел прежним курсом.
Время близилось к полудню, из сплошной засады облаков стало проглядывать солнышко. Настроение поднялось. Вот за этими домами через дорогу начинался Есенинский парк, а там и до Холодных озер рукой подать.
Я выглянул из-за угла дома и понял, что напрямки не пройти, придется в обход, да и то с максимальными предосторожностями. Парк был оцеплен вооруженными бойцами внутренних войск, у многих – собаки, здоровенные овчарки, все как одна на взводе, нетерпеливо мечутся, негромко подлаивают. Хорошо, что меня от них отделяет приличное расстояние – иначе обязательно бы учуяли... Кого же ловят? Впрочем, мне нет до этого дела, не должно быть. У них своя задача, у меня своя.
Пришлось сделать приличный крюк, но в конце концов я вышел к Холодным озерам.
Если смотреть с высоты, озера имеют форму слегка уродливой восьмерки (всего их два, побольше и поменьше, узкими местами тянутся друг к другу), за одним исключением: они не связаны между собой, между ними – широкая полоса земли, на которой обычно располагаются на отдых семьи с маленькими детьми: именно в узких местах озер мелко и самая теплая вода. А вообще свое название озера получили из-за обилия подземных ключей; они не дают воде застаиваться, обновляют ее, очищают. Но зато и не позволяют озерам хорошенько прогреваться даже в самую жаркую летнюю пору. Вода всегда прохладная, никогда не увидишь барахтающихся в ней по часу школьников – нигде, за исключением естественных лягушатников. Там очень мелко, ключей поблизости нет, это место для вовсе уж малышни; их родители, чтобы искупаться, уходят на боле глубокие места.
Окружает Холодные озера сосновый лес, местами подходя довольно близко к воде. Именно на этих участках весной и летом больше всего комаров. Загорать по соседству с подступившими соснами отваживаются самые невосприимчивые к комариным укусам – или становящиеся невосприимчивыми уже здесь, путем обильных возлияний. Лесной массив, соединяющий озера с южной окраиной города, сильно прорежен, превращен в Есенинский парк с асфальтированными дорожками.
Прошлой весной городские и областные власти взялись за благоустройство этого живописного уголка. Огородили некую территорию, организовали платный вход – деньги чисто символические, идущие на уборку и охрану порядка. Машину теперь нужно оставлять довольно далеко от озер. По берегам дефилируют молчаливые крепкие ребята в рубашках с закатанными рукавами и дубинками на поясах (окрестные мальчишки прозвали их «белыми эсэсовцами»): следят за порядком, осаживают или удаляют с территории пьяных и дебоширов. На значительном удалении от воды с середины мая выставляются аккуратные сборно-разборные домики; здесь в наличии стандартный для подобных мест отдыха ассортимент: чипсы, сухарики, жвачка, сладкая вата, чупа-чупсы, кола-спрайт, светлое пиво (только в жести).
И вся эта пасторальная прелесть с прошлого года носит название «Зона отдыха Холодные озера».
Но сейчас еще слишком холодно. В будке на входе никого нет, ворота замотаны на цепь и закрыты на замок. Пришлось, кряхтя и не очень ловко, перелезать через забор; к счастью, он это позволяет, и пацаны, чтобы не платить деньги за вход, не глядя перемахивают препятствие. В таком деле главное – не налететь сразу же на хмурых ребят с дубинками, следящих за порядком... а то ведь они запросто могут перебросить обратно!
Вон она, лодочная станция на Большом озере, пристань. На воде – ни одной лодки, на зиму они увозятся, а сама станция консервируется с 15 сентября по 15 мая. Чуть в стороне на пригорке – домишко, если верить словам Лесика, база таинственного Харона, перевозчика душ умерших в царстве Аида.
Я прошел по перешейку между Большим и Малым озерами, поднялся на пристань и для начала внимательно осмотрел лодочную станцию. Ничего необычного, на дверях – большой ржавый замок... Постоял на пристани, глядя на воду. То там, то здесь плескалась рыбешка; рыбаков в утренние часы тут хватает, а весной они сидят целыми днями. Ничего выдающегося не достают, просто так, из спортивного интереса, на корм кошкам. Сегодня не было ни одного, и это странно: пенсионеры начинают выбираться порыбачить с первых чисел марта, а сейчас почти апрель... Или уже апрель? Не важно.
Все стало плохо в этом мире, и лишнее доказательство тому – отсутствие рыбаков на озерах...
Я поднялся на пригорок, к дому Харона.
Одноэтажный, все окна плотно занавешены. Изнутри не доносится ни звука.
Я взбежал на крыльцо и постучал в дверь.
Подождал... По-прежнему – ни звука. Я постучал снова и еще подождал. Похоже, пустышка. Райком закрыт – все ушли на дискотеку, как говаривал один острослов-одноклассник перед закрытым окошком пивного ларька.
Где ж искать-то?..
И в этот момент очень близко, из-за самой двери, глухой голос медленно произнес:
– Кого принесло?
– Извините, – громко сказал я, – я ищу Харона... Мне сказали, что он может...
– Нет его здесь, – перебил голос.
– Подскажите, – торопливо закричал я, – где его можно найти?! Он мне очень нужен!
– Не знаю...
Что-то в интонации, с которой была произнесена эта короткая фраза, подсказало мне: врет.
Я подошел, наклонился и сказал в замочную скважину:
– Открывай. Иначе побью стекла и подожгу дом. Харон спасибо не скажет.
За дверью подумали, завозились, задвигали чем-то, похожим на засов. Приоткрылась тонкая щелка.
– А сам-то ты кто?
– А вот пустишь – и представлюсь обязательно.
Дверь открылась.
Помнится, актер Георгий Милляр замечательно воплощал на экране разного рода нечисть из русских сказок – леших там, Кощеев Бессмертных... Но особенно ему удавался образ Бабы Яги. В этом никто из более поздних исполнителей роли этого неоднозначного персонажа с ним сравниться не мог.
Нельзя сказать, что передо мной стояла одна из таких милых старушек – скорее, это была ее мама или даже бабушка (если может быть бабушка у Бабы Яги). Во всяком случае, выглядела она гораздо древнее самой Яги. Всклокоченные седые космы, череп, обтянутый морщинистой кожей, глубоко посаженные маленькие злобные глазки – зато большой, натурально крючковатый нос, нижняя челюсть мелко дрожит, будто пережевывает очередного удачно зажаренного Иванушку Дурачка. Серый застиранный халатец на тщедушном тельце, на плечах – серый же пуховый платок. На тонких ногах с желтой пергаментной кожей и вылезшими сине-черными венами – большие черные мужские ботинки без шнурков.
Она посторонилась, пропуская меня внутрь и, совсем как сказочный персонаж в исполнении Милляра, повела носом.
В доме было сумрачно и затхло. Наверное, летом здесь довольно уютно, сейчас мне вдруг расхотелось разговаривать со старушенцией – уйти бы поскорее...
Я прошел в комнату и сел за стол у окна.
– Душновато у вас... мамаш. Проветрили бы.
– Да уж после тебя обязательно, – язвительно сказала она. – Вон какой духан принес...
– Мне нужен Харон, – сказал я. – Очень нужен. Он ведь сыном вам приходится?
– Внуком.
– Тем более. Скажите, как мне его отыскать. Заплатить мне вам нечем, да вы, поди, и не взяли бы денег...
– Почему это? – даже оскорбилась она. – Кто ж от них, родненьких, по доброй воле откажется?..
Разговор зашел в тупик. Я сидел и оглядывал комнату. Обстановка была довольно спартанской, без излишеств, но в то же время имелось все необходимое, чтобы жить тут летом: плита, умывальник, маленький выключенный холодильник со слегка перекошенной, облупившейся дверцей, полки с посудой, зеркало, узкая, аккуратно застеленная пледом старенькая тахта, небольшой встроенный шкаф, стулья, одно продавленное кресло...
М-да... Но если она не скажет – что? Бить стекла, поджигать дом?
– Извините, – сказал я, – напрасно пришел. Честное слово, я не желаю Харону зла. Мне нужна его помощь.
– Он не помогает.
– То есть как? – удивился я. – Он же работает здесь на лодочной станции! Разве не его работа – спасать тех, кто тонет?
– А ты что, тонешь?
– Можно сказать...
Она молчала.
– До свидания. – Я пошел к двери.
Она почти дала мне уйти и остановила у самого порога.
– Вернись. Сядь.
Странная старуха... С каждым ее словом комичного в ней становится все меньше, а жуткого – все больше.
Я вернулся и сел.
– Чаю хочешь? – спросила она таким тоном, будто приглашала бродягу разделить с ней шикарный ужин в отеле «Мариотт».
Я помотал головой. Она села напротив.
– Ты не похож на бомжа... Хотя нет. Похож, и воняешь, совсем как они, но ты не бомж.
– Я охранник из банка. А внешность – издержки обстоятельств.
– Досталось тебе?
Я пожал плечами. Жаловаться не хотелось; я здесь не за тем.
– Харик действительно очень нужен?
– Очень, – сказал я настолько проникновенно, насколько мог, разве что слезу не пустил.
– Хочешь, чтобы он показал Выход? – продолжала допытываться она.
Говорить или нет? Она может умолкнуть в любой момент, мне придется уйти, а главное сейчас – узнать, где Харон.
– Не только, – сказал я. – Он может свести с Человеком Равновесия.
– Зачем тебе?! – Маленькие глазки недобро вспыхнули. – Просто узнай, где Выход. Человек Равновесия – слишком сложно, он тебе не по зубам.
– Я не собираюсь его есть. Очень хочется общнуться... – сказал я с такой замечательной ненавистью, что старуха некоторое время изучала меня, как мне показалось, с удивлением. – А вот вы... Понимаете что-нибудь в том, что происходит?
– Я все понимаю, – надменно изрекла она. – Ты молод. А для меня в мире загадок не осталось...
– И что же делать? Как выжить? Как спастись?
– Тебе?
– Всем. Я – только часть их.
– Ты не часть. Ты – это ты. Каждый индивидуален и отвечает за себя. Не бери больше, чем можешь унести.
Тьфу! Ну всякая Чебурашка лезет в философы и пытается меня поучать!
– Есть цель, – продолжала старуха. – Иди к ней. В пути поймешь многое. Остальное поймешь, когда достигнешь цели.
Где-то я слышал нечто подобное...
– Я видел один фильм... – начал я.
– Ты не Нео, – перебила она, – а я не Пифия[5]. Вообще-то она была негритянкой...
Вот тебе и раз! Она смотрела «Матрицу»?! Интересно, а Человек Равновесия никем ей не приходится? Внучатым племянником, например...
– Ты не герой и можешь не осилить путь, – сказала она, – но должен постараться. Ладно, к делу. Внука попробуй найти в Нижнем городе. Улица Равиковича, семь, шестнадцать. Если доберешься до Нижнего города, это само по себе будет подвигом. Я почти уверена, что дома его нет: слишком многие ищут, но поговорить, кажется, хочешь ты один, остальные – чтобы убить. Остерегайся в первую очередь Диких байкеров, Каракурта и Багиру. Впрочем... тебе (она сказала это с нарочитым презрением) нужно остерегаться всех. И не болтайся безоружным.
– Прошлой ночью я дрался с крысами... – зачем-то сказал я – наверное, задело ее презрение. – Не осталось ни одного патрона, автомат бросил...
– Дрался с крысами? – переспросила она. В ее глазах мелькнуло нечто, похожее на удивление. – И остался жив?
– Как видите. Нам удалось убить главаря.
– Этого долго никто не мог сделать. Молодец... Щелкунчик одолел Мышиного короля... Но проблема не решена. Найдется другой главарь.
– Уничтожить их всех невозможно.
– Но стремиться к этому надо... – как-то очень по-свойски сказала она. – Я кое-что скажу тебе о Нижнем городе, чтобы ты был готов. Сейчас повсюду много чудес, но больше всего их именно там. К тому же... Они объявили себя Независимой Административной Единицей со своим мэром и полицией, сокращенно – НАЕ. Смеются: «Мы всех НАЕ...»
– Послушайте, если за Хароном идет охота – почему он не прячется здесь?
– Так его отыщут еще скорее, слишком многим известно про этот дом. Пару раз до тебя его уже спрашивали... А в Нижнем городе у него есть не только враги, но и друзья. А я пока тут... прибираюсь, готовлю дом к летнему сезону.
– Думаете, он состоится?
– Жизнь покажет...
– Когда я шел к вам, парк был оцеплен солдатами...
– Они и сюда приходили. Обшарили дом, лодочную станцию. Думала – вызовут водолазов, чтобы проверить, не скрывается ли кто на дне озер... Кажется, двое сотрудников ФСБ из Москвы и с ними журналист – то ли «Московских новостей», то ли «МК»...
– А вы говорите – летний сезон. До завтра бы дожить...