Страница:
— Точность, — вздохнула сида, — Точность упадёт. Надо считать допуск. Если мы сможем позволить себе подобие — пусть будет подобие.
Анна, ведьма настолько сильная и опытная, что, прежде чем попасть в ученицы к сиде, даже пыталась с ней соперничать, пожала плечами. По её опыту хорошо исполненного подобия хватало всегда. Так вышло и на этот раз.
Устройство, которое Немайн назвала странным словом "нивелир" обзавелось сменными ракурсными кольцами и окончательно превратилось в прицел, как у скорпиона, только лучше. А обучить добровольцев посмышлёнее работе с таким устройством довелось именно Анне. И это была только самая малая доля дневной беготни!
Главной заботой стало извечное: деньги. Дэффид явно видел в устье Туи всего лишь крепкую усадьбу, а потому, на третий день по выздоровлении вручив приёмной дочери тяжёлый кошель с сотней полновесных солидов, и думать об этом деле забыл. Немайн же усадьба, пусть и крепкая, не устраивала. В её планах значилась сильная, а лучше неприступная, крепость, защищённый порт, мануфактуры. То есть город. И получалось — сотня золотых, которые отец отсчитал "Из заработанного тобой на ярмарке приданого, дочь! Горжусь! Не подведи!" на обустройство, должна была уйти очень быстро — здесь же, в столице, на первые задатки. Общая же стоимость строительства, по предварительным расчётам, составляла около десяти тысяч золотых. При этом сида твёрдо решила, что до возведения жилого донжона основной капитал, скрытно прикопанный до поры, полежит себе в земле. Уж больно цель заманчивая. Королевская казна поменьше — и то в позапрошлом месяце приманила норманнскую ватагу. А если забрать не всё — найдутся жадные до ухоронок волшебного народа, вес лес перероют. И прощай, состояние.
Пришлось вертеться.
Ученицы с интересом наблюдали, как сида нарисовала на листе пергамента маленький кружок. Удивительно ровный и круглый. Правильней, чем если бы монету обвела.
— Это новый город, — объявила, — Кому он в таком виде нужен? А никому! А на ненужный город денег никто не даст. А что у нас есть, чтобы город стал необходим?
И провела ниже города горизонтальную волнистую линию. И спустила через него — волнистую вертикальную.
— Это берег моря и река Туи. Кому нужен порт в устье? Иноземным купцам. Вон, римский дромон чуть не утонул в реке, не доплыв до столицы. А тут у нас и починка, и отдых, и товары сверху можно спустить. Вывод — римлянам уже нужен. Опять же свежую еду и сладкую воду кораблям продают люди принца Риса — значит, и с ним нужно поговорить...
Пока Немайн недужила, греки построили себе подворье — не меньше размером, чем заезжий дом. Так что для визита к Михаилу Сикамбу пришлось переходить дорогу. Ту, что от моста до городских ворот. А это была проблема: Немайн вернулась в образ византийки, а значит, снова напялила башмаки на платформе и длинную сёстрину рубашку, чтобы задрапировать удлинившиеся ноги, как положено благородной девице.
Вышагивая меленькими шажочками — посох-трость сошла за балансир канатоходца — Немайн утешала себя тем, что внушительное сооружение из толстых брёвен отлично перекрывает дорогу и простреливает мост, замечательно вписавшись в систему обороны предместья. Так что и разговор начался именно с этого. Если, конечно, исключить взаимные реверансы — точнее говоря, Немайн приветственно разводила руки, не рискуя слишком нагибаться, чтоб не рухнуть, а вежливость выражала больше радушной улыбкой. Михаил же отвесил практически поясной поклон. Разогнувшись, рассмотрел улыбку и слегка вздрогнул. В прошлый раз Немайн обошлась "китайской внимательной", а на этот перестаралась и выдала голливудский оскал. А клычки-то для человека у неё были, увы и ах, малость островаты.
— У меня и желудок такой, — пожаловалась, пока римлянин расставлял фигуры, и выбивал каждой по шахматному столику короткую дробь — руки меленько дрожали, — так что преосвященный Дионисий мне разрешил мясо во все дни. Я хищник, Михаил — но хищник благонравный и к тебе весьма расположенный, так что пусть тебя не беспокоят знаки приязни, немного превосходящие требуемые по этикету.
Михаила такое начало испугало еще больше. Однако, выиграв первую партию — Немайн старалась поддаваться незаметно, а в эндшпиле, спустив ладью форы, честно сопротивлялась, так что борьба была тяжёлой — Михаил успокоился и стал пригоден к серьёзному разговору. Конечно, выдавить некоторую сумму, пока собеседник в шоке, Немайн могла. Но то, что римляне — не американцы, успела уяснить. Римский купец столь же прагматичен — но не чужд благодарности и чести, потому как репутация человека надёжного окупается стократно. У римлян — как и у других традиционных народов, одобряющих торговлю — неудачник выглядит именно как беспринципный рвач, которого любая открывающаяся возможность обогатиться сводит с ума — и не даёт делать медленное, надёжное — но оттого лишь более доходное дело. И потому следовало торопиться не спеша. Та, которая не воспользовалась минутной слабостью партнёра по переговорам — не станет ли более желанным клиентом? Не стоило, конечно, забывать, что римлянин к востоку от геркулесовых столпов совсем не то же, чем он же, но к западу от них — но это правило касается аборигенов. А два римлянина — договорятся. Разве только у одного из них будет приказ!
Приказ у Михаила, разумеется, был. Как можно в тёмные века заниматься дальней торговлей, и ни на кого не шпионить? Совсем невозможно! Сикамб работал на экзарха Африки Григория — можно сказать, в силу порта приписки. Но даже если бы не работал... От нового порта, через который после открытия навигации должно были устремиться оружие и припасы для войны с наступающими арабами, а в обратную сторону — шёлк и зерно, слоновая кость и золото, деньгами пахло сильнее, чем треской и селёдкой — а ведь даже простое рыбацкое поселение при грамотном подходе способно приносить немалый доход. А уж то, что ушастая дама, между делом загоняющая его короля в угол — а пат это тоже поражение — способна обращаться с деньгами ловчее константинопольских аргиропратов, купец уже давно уяснил. Что стало дополнительным доказательством того, что перед ним сидит беглая базилисса.
Михаил тоже беседовал с епископом Дионисием. Околичностями, разумеется. Но пришёл к выводу, что если искорёженное господним гневом тело базилиссы было наказанием для её родителей — за кровосмесительный брак, то Господь сполна возместил девочке ущерб, даровав греческий острый ум и деловую хватку армянских предков. А заодно — Михаил уже слышал рассказы о её военных подвигах — мужество и смётку парфян-Арсакидов, от которых и числил свой род её отец. Император Ираклий...
Так что Михаил довольно быстро согласился, что порт в устье Туи нужен для крупных перевозок больше воздуха, торговался же за суммы и преимущества — для африканских купцов вообще и для себя в отдельности. Если учесть, что в Кер-Мирддине он начал постоянную, неярмарочную торговлю, не поддержать развитие инфраструктуры было бы сущей глупостью с его стороны. Заодно предложил спуститься на первый этаж, в лавку — и познакомиться как с новым делом, так и с новым товарищем, Эмилием. Который, на деле, приходился Сикамбу не только партнёром и приказчиком, но и начальником — по линии разведки.
Немайн с интересом навестила лавку — и обнаружила, что большинство товаров — местные. Эмилий, который взялся руководить камбрийским филиалом и после отбытия старшего партнёра, объяснил:
— Товара из Африки мало пока, в основном шёлк и пряности кое-какие. А я хочу, чтобы люди привыкли, что у меня можно купить всё.
А потому и лавку отгрохал огромную, и нескольких приказчиков нанял — частью из местных, частью из греков-беженцев. Было у него, на деле, и ещё одно соображение — закупая местные товары, резидент увеличивал количество знакомств и мотивировал непрерывную суету и переговоры.
— Рекомендую поговорить с мерсийцами, — заметила Немайн, — у них, насколько я знаю, постоянного агента пока нет. А сухой путь действует круглогодично. Будет совсем неплохо, если и их товары можно будет купить круглый год.
— А чем они торгуют? Старший товарищ мне о них говорил только как о покупателях.
— Да так оно и есть! Двадцать лет непрерывной войны не способствуют производству чего-либо, кроме оружия. Но они сбывают сырьё — что тебе малоинтересно, и военные трофеи — поскольку король Пенда пока удачлив. Опять же, и над нами тучи сгущаются. Но если повезёт — будут трофеи. Стоит подумать, не находишь?
Немайн вздохнула. Вот, казалось бы, всего ничего на ногах — а уже гудят.
— Но о войне мы сможет поговорить и позже. Меня же ожидают хлопоты более приятные. Не покажешь, что у тебя есть из нарядов?
Вернулась в "Голову", довольная обновками. К собственному её удивлению, наряды оказались не римскими, а камбрийскими — что поделать, торговля готовым платьем вообще не была распространена. Отметила, что фасон, видимо, не новый — молодых девушек в таком видеть приходилось редко, а вот замужние дамы такое носили часто. Немайн припомнила, что в средние века мода вообще ходила поколениями, причём люди в возрасте наряду юности обычно не изменяли. Может, и теперь — новое поветрие? Что ж, древней сиде дозволительно встать над такими предрассудками и напялить то, что нравится. Несмотря на похабный разрез на груди. И ещё подол по росту нужно укоротить. У всех, кроме одного: хватит ради прогулки на платформах сестёр грабить. Тем более, с собой в новый город удастся прихватить только одну.
Увидев добычу, Анна с Эйрой переглянулись. Но свести разговор к делам тряпичным не довелось.
— Вот, — сида, торопливо скинув деревянные подошвы, плюхнулась на циновку, будто ей ноги подрубили, уронила рядом с собой тяжелый мешочек, благостно потянулась, — Тысяча золотых. Сейчас коротко обсудим условия — вы ведь по-латински плохо понимаете? А потом все вместе пойдём к принцу Рису.
Который гостит на королевском подворье. Впрочем, на этот раз Немайн роста стесняться не стала — уж во время осады холма принц Рис насмотрелся на сиду — и маленькую, и перепачканную, и валящуюся от усталости с ног. А потому — совсем не удивился, когда, не успел он приказать подать кресло, как ушастая уже устроилась на пятках.
— Быстро устаю, — пожаловалась, свесив ушки, и сразу взяла быка за рога, — а ещё мне деньги нужны...
Рис разулыбался. Ну не вызывала грозная языческая богиня — правда, крещёная — у него иных чувств, кроме умиления. Да ещё, пожалуй, уважения к другу и бойцу, умному и стойкому. Которое просыпается, когда... Когда сида не свешивает уши вот так! А теперь — обиженный ребёнок, и только!
Так что, едва услышав, что Немайн нужны деньги, принц заявил, что его кошелёк в полном распоряжении соратницы.
— Жену позови, — предложила Немайн, — Дело-то у меня большое, а Гваллен твоя — умная. Лишний советчик мне сейчас никак не повредит.
Зачем обижать доброго знакомого? Но кто в левобережьи Туи хозяйственными делами занимается, за месяц походной жизни не догадалась бы только последняя дура! Право, Рис для своих семнадцати лет хорош — храбр, честен, рассудителен и влюблён в жену. И не бешеным пламенем, как можно было бы ожидать от принца, женившегося по любви на фермерской дочке. Чувство Риса ровное и гладкое, как шёлк... Вот, и так ведь лучится довольством — а вошла жена, так расплылся, как кот, которого с кровати на печку переложили. Гваллен же, подавив желание погладить сиду по головке, что в присутствии учениц было бы совсем уж неуместно, сразу сказала — в обустройство гавани и пристаней, и складов вложится. И меньше, чем на половинную долю не согласна, а что до остального...
— Сколько?
Услышав сумму, поморщилась.
— Сейчас столько золота у нас нет. Так что ограничимся портом. Хотя кожи тоже дело нужное: как раз сейчас на них спрос, Дэффид щиты и шлемы римлянам делает.
— А золото и не нужно. Нужен скот. Нужен хлеб. Рыба. Овощи. Баржи нужны речные, припасы возить. По цене летнего рынка могу зачесть за золото.
— Тогда... — Гваллен задумалась. Летний рынок на мясо — дешёвый.
— Всё будет, — заверил Рис, — чего не хватит, сговорю у соседей. Как раз вся наша семейка в городе. И со старейшинами кланов нужно говорить.
— Но цены лучше взять, скажем, сегодняшние, — добавила жена, — как ни крути, а телята, например, подросли. Так что продавать их по летней цене — неуместно. А на вес — так тебе же нужно много. Замучаемся.
— Тем более, что многое нам придётся покупать самим. Это вопрос обмена между областями: у нас, например, мало овец, но избыток рыбы. Да и соляные промыслы все мои, так что всегда есть, что предложить в обмен.
Теперь, когда понял, что речь шла не о том, чтобы выручить симпатичную сиду небольшим подарком, а о доходном деле, Рис стал дотошнеё и практичней жены. Немайн попросту любовалась на эту парочку — но торговаться не забывала. А соль — это хорошо, это валюта получше золота! Надо бы составить этим симпатичным людям конкуренцию. Или хоть обеспечить собственные нужды. Кусочек побережья есть, значит, хотя бы морскую соль добывать можно!
Вернувшись домой с подписанным договором и ещё одним кошелём, полегче, Немайн отдышалась — и объявила, что собирается навестить Тристана. А потому до полудня ученицы свободны — они-то уже умеют владеть оружием, так что, буде пожелают освоить длинный меч по-сидовски, многое из того, чем сейчас занят сын лучшего в городе врача, им не пригодится.
Тристан был во дворе. Упорно и немного зло отрабатывал мулинеты. При этом явно воображал нарисованный круг головой врага. Не абстрактного, вроде злого сакса, а знакомого, например, соседского мальчишки. И настолько увлёкся, что не услышал стука деревянных подошв.
Ну что ж. Немайн осмотрелась. Ноги гудели, а в ноябре, даже в начале, на травке особо не посидишь. А на камушке — тем более. Другое дело — ветка дерева. Хорошо, что у это ивы развилка между стволами где-то на уровне пояса. Кстати, спасибо ей за ветки, одна где-то затерялась после того, как помогла победить вождя норманнов, а вторая в руках ученика. Залезть — недолго. Устроиться поудобнее, подтянуть поближе посох, подпереть подбородок сложенными в замок руками. И только после этого...
— Молодец. Хорошо получается у тебя, — сказала. Почему-то стало весело.
— Майни! То есть... Учитель! А меня к тебе не отпускали. Я даже сбежать не смог.
— Не большая это беда. Я слабая очень была. И хожу теперь еле. Шагов несколько ступила, и мучает одышка меня. Мышцы ноют. Новым научу упражнениям быстро, и спать отправлюсь потом.
— Так утро ещё!
— Так научу пока, не будет утро уже... — Немайн осеклась. Что-то её не нравилось в собственной манере речи. Что именно — уловить пока не удавалось. Разве что голос стал немного скрипучим.
— А я думал ты обиделась. Или вообще про меня забыла!
— Не забываю ничего я. Это знай! Только после обновления... Ну, болезни этой. Но и тогда старое я забываю, не то, что недавно было. А теперь как скажу, делай...
Упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости. Хочешь пораньше взяться за меч настоящий? Тогда отложи на время палку. Вот так. Нет, не то. Теперь правильно. Запыхался? Ну, передохни немного. Ведь загонять до пота и в мышцах боли себя ты уже научился, и придётся теперь сдерживаться... Кстати, ты лупил мишень когда, воображал кого?
Тристан потупился. Признаваться было стыдно. Но Учителю — сказал. Оказалось, врагом был назначен брат. Не самый старший, который, посмотрев на упражнения, объявил:
— Баловство, но кисти рук у тебя, может, и станут посильней. А это совсем не вредно. Так что — играйся пока, а через пару лет займешься серьезно.
Это как раз стерпеть было можно, и легко. Возраст — дело наживное, а теперь сида показала, как набрать силу пораньше. Значит, всё в порядке... Наказанием оказался средний. Тот про меч и палку вовсе не слушал. Только ревел от хохота, как осёл. А ещё рыцарь!
— У сиды учишься, — говорил, — значит, будешь ведьмой. А что? Надо уравновесить. Раз уж Бриана решила стать хирургом и освоить мужское ремесло, тебе и правда стоит заняться девичьим! Ткачихой у нас Альма будет, так отчего бы тебе не заделаться ведьмой?
Ну и как обиженному мальчишке не вообразить его морду?
Сзади шаги. Знакомые. Эйра... И ещё кто-то... Мужчина. Довольно тяжёлый, топает этак размеренно.
— Ведьма мужеска пола именуется колдуном! И вполне может быть добрым и правильным, как Мерлин, например. Соглашайся, Тристан! Рыцарей много, волшебников мало. Больше славы достанется, — раздался весёлый голос, — Наставница, тут тебя один благородный воин ищет. Из твоего королевства!
— Какого королевства? — Немайн чуть с ветки не упала.
— Я сегодня не Тристан, — сообщил ученик, — Сегодня латинский день, так что я Аргут...
— Из того, которое выделил тебе Гулидиен. Раз уж ты никому не подчинена, то и защита народа, на твоих землях живущего, от потусторонних сил, работа твоя. Королевская работа.
— Я не могу. Я дочь принцепса, — объяснила Немайн, искренне жалея, что у неё не два рта — слушать двоих получалось замечательно, как раз по уху на нос, а вот отвечать приходилось по-очереди, — Думаешь, старый обычай на пустом месте взялся? Принцепс не должен быть королём, да лучше бы ему и в близком родстве с королями не состоять? Потому как, если правитель заделается тираном, или покажет себя негодным правителем, именно Хозяин заезжего дома должен созвать Совет, поднять народ и свергнуть дурного короля. А родную кровиночку ему, может статься, отстранять не захочется...
После этого перешла на латынь, и напомнила Аргуту, что частные уроки фехтования — это одно, а полноценное ученичество — совсем другое. И посоветовала раз и навсегда решить этот вопрос с родителями...
— Так что, нам обратно к Гулидиену проситься? — печально спросил Ивор, который уже свыкся с мыслью, что стал человеком государственным. Почему-то возвращаться в прежний беззаботный статус крепкого хозяина не хотелось, — Или к Рису? Будет не принцем, а королём!
Ещё утром Немайн сказала бы: да! Одно дело, получить землю под застройку, другое — область в управление. На второе она не подписывалась. Но два мешочка с деньгами, взятыми под дело, перевешивали личное хотение. Впрочем, тут стоило подумать.
— Не обязательно, — заявила она, — но король ведь не только от потусторонних сил защищает? Есть и другая работа?
— Не только.
— Тогда так... Сейчас я закончу занятия с учеником. Приду домой. Поем. Посплю. И часов через шесть буду свежая и умная. Тогда всё и обсудим? Договорились?
Ивор и этому был рад. По крайней мере, что-то определённое. Эйра между тем продолжала длинное рассуждение о глупых рыцарях и умных ведьмах... Половину историй она почерпнула у Анны. Но от некоторых пассажей Немайн ощутила гордость за сестру. Например, та предложила Тристану спросить у братика, на какие деньги приобретены его боевой конь и доспехи. Желательно — при матери и Бриане. Отец-то, хоть и приносит семье доход, да всё-таки больше статусом и уважением. Уж больно часто лечит бесплатно — или за натурные благодарности, реализацией которых занимаются старшие дочери. Жене некогда — несмотря на постоянную беременность, Элейн руководит гильдией ткачей, и если кто-то и заработал на прошлой ярмарке больше, чем семейка Дэффида, так это она!
Потом из дому выглянула рыжая — чуть-чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься — и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям её после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворённому и размякшему. Впору верёвки вить.
— Где все старшие, кстати?
— Отец у пациента, у мамы какая-то проблема с новыми прялками... Да сама она разберётся. Сиди.
Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один — наиграются или нет? Но — было приятно, что случайная пустяковая вещь — прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали — а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
— Цикориевый только у нас, — похвасталась Альма, — Но ячменный тоже ничего. Особенно, когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
— Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
— Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
— Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например. Колодец и маятник. История, ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица — уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит...
Рассказчица сида хорошая — вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
— А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
— Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, историческая правда эта на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, не пожалела.
— Майни, — голос Альмы чуть дрожал, — Ну скажи, что это выдумка! Сочинять и врать — это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать — так пожалуйста. А как истории детям рассказывать — так я не вру!
— Я, и правда, многое придумала.
— Я так и знала! — Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой — спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
— Она многое придумала, — заявил он, — вот только не так, как тебе кажется.
— То есть?
— А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история — правда.
— Выдуманная правда.
— Выдуманная правда — это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
— Так, — девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
— А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены — кто их вообще мог придумать?
— Ты плохой, — сказала Альма брату, — Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
— Будет, — отрезал Тристан, — только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери — не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке — любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне... Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне — лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из "Нормы"! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
— Ну, я пришла, — громко сообщила Немайн, — дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя... Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
— А ничего, — сурово пожевал тот губами, — петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом — и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу... носом напишу. А тут... Это ведь не просто — поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это... Это как руки.
— "Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья...", — процитировала Немайн, — Прошу прощения, что не в рифму — я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет...
— Русский поэт? Не знаком.
— Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати — только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая... Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, — пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
— Как это — вылупилась? — заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, — Вы же не птица...
— Это целая история. Если коротко — был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание — а вместо него появилась я. С его памятью — но другая.
— Ааа. Ну, это нормально, — успокоился призрак, — В сущности...
Немайн дёрнула ухом.
— ...это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
— Это не то.
— Любое подобие не отражает полностью свойств объекта... Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?
Анна, ведьма настолько сильная и опытная, что, прежде чем попасть в ученицы к сиде, даже пыталась с ней соперничать, пожала плечами. По её опыту хорошо исполненного подобия хватало всегда. Так вышло и на этот раз.
Устройство, которое Немайн назвала странным словом "нивелир" обзавелось сменными ракурсными кольцами и окончательно превратилось в прицел, как у скорпиона, только лучше. А обучить добровольцев посмышлёнее работе с таким устройством довелось именно Анне. И это была только самая малая доля дневной беготни!
Главной заботой стало извечное: деньги. Дэффид явно видел в устье Туи всего лишь крепкую усадьбу, а потому, на третий день по выздоровлении вручив приёмной дочери тяжёлый кошель с сотней полновесных солидов, и думать об этом деле забыл. Немайн же усадьба, пусть и крепкая, не устраивала. В её планах значилась сильная, а лучше неприступная, крепость, защищённый порт, мануфактуры. То есть город. И получалось — сотня золотых, которые отец отсчитал "Из заработанного тобой на ярмарке приданого, дочь! Горжусь! Не подведи!" на обустройство, должна была уйти очень быстро — здесь же, в столице, на первые задатки. Общая же стоимость строительства, по предварительным расчётам, составляла около десяти тысяч золотых. При этом сида твёрдо решила, что до возведения жилого донжона основной капитал, скрытно прикопанный до поры, полежит себе в земле. Уж больно цель заманчивая. Королевская казна поменьше — и то в позапрошлом месяце приманила норманнскую ватагу. А если забрать не всё — найдутся жадные до ухоронок волшебного народа, вес лес перероют. И прощай, состояние.
Пришлось вертеться.
Ученицы с интересом наблюдали, как сида нарисовала на листе пергамента маленький кружок. Удивительно ровный и круглый. Правильней, чем если бы монету обвела.
— Это новый город, — объявила, — Кому он в таком виде нужен? А никому! А на ненужный город денег никто не даст. А что у нас есть, чтобы город стал необходим?
И провела ниже города горизонтальную волнистую линию. И спустила через него — волнистую вертикальную.
— Это берег моря и река Туи. Кому нужен порт в устье? Иноземным купцам. Вон, римский дромон чуть не утонул в реке, не доплыв до столицы. А тут у нас и починка, и отдых, и товары сверху можно спустить. Вывод — римлянам уже нужен. Опять же свежую еду и сладкую воду кораблям продают люди принца Риса — значит, и с ним нужно поговорить...
Пока Немайн недужила, греки построили себе подворье — не меньше размером, чем заезжий дом. Так что для визита к Михаилу Сикамбу пришлось переходить дорогу. Ту, что от моста до городских ворот. А это была проблема: Немайн вернулась в образ византийки, а значит, снова напялила башмаки на платформе и длинную сёстрину рубашку, чтобы задрапировать удлинившиеся ноги, как положено благородной девице.
Вышагивая меленькими шажочками — посох-трость сошла за балансир канатоходца — Немайн утешала себя тем, что внушительное сооружение из толстых брёвен отлично перекрывает дорогу и простреливает мост, замечательно вписавшись в систему обороны предместья. Так что и разговор начался именно с этого. Если, конечно, исключить взаимные реверансы — точнее говоря, Немайн приветственно разводила руки, не рискуя слишком нагибаться, чтоб не рухнуть, а вежливость выражала больше радушной улыбкой. Михаил же отвесил практически поясной поклон. Разогнувшись, рассмотрел улыбку и слегка вздрогнул. В прошлый раз Немайн обошлась "китайской внимательной", а на этот перестаралась и выдала голливудский оскал. А клычки-то для человека у неё были, увы и ах, малость островаты.
— У меня и желудок такой, — пожаловалась, пока римлянин расставлял фигуры, и выбивал каждой по шахматному столику короткую дробь — руки меленько дрожали, — так что преосвященный Дионисий мне разрешил мясо во все дни. Я хищник, Михаил — но хищник благонравный и к тебе весьма расположенный, так что пусть тебя не беспокоят знаки приязни, немного превосходящие требуемые по этикету.
Михаила такое начало испугало еще больше. Однако, выиграв первую партию — Немайн старалась поддаваться незаметно, а в эндшпиле, спустив ладью форы, честно сопротивлялась, так что борьба была тяжёлой — Михаил успокоился и стал пригоден к серьёзному разговору. Конечно, выдавить некоторую сумму, пока собеседник в шоке, Немайн могла. Но то, что римляне — не американцы, успела уяснить. Римский купец столь же прагматичен — но не чужд благодарности и чести, потому как репутация человека надёжного окупается стократно. У римлян — как и у других традиционных народов, одобряющих торговлю — неудачник выглядит именно как беспринципный рвач, которого любая открывающаяся возможность обогатиться сводит с ума — и не даёт делать медленное, надёжное — но оттого лишь более доходное дело. И потому следовало торопиться не спеша. Та, которая не воспользовалась минутной слабостью партнёра по переговорам — не станет ли более желанным клиентом? Не стоило, конечно, забывать, что римлянин к востоку от геркулесовых столпов совсем не то же, чем он же, но к западу от них — но это правило касается аборигенов. А два римлянина — договорятся. Разве только у одного из них будет приказ!
Приказ у Михаила, разумеется, был. Как можно в тёмные века заниматься дальней торговлей, и ни на кого не шпионить? Совсем невозможно! Сикамб работал на экзарха Африки Григория — можно сказать, в силу порта приписки. Но даже если бы не работал... От нового порта, через который после открытия навигации должно были устремиться оружие и припасы для войны с наступающими арабами, а в обратную сторону — шёлк и зерно, слоновая кость и золото, деньгами пахло сильнее, чем треской и селёдкой — а ведь даже простое рыбацкое поселение при грамотном подходе способно приносить немалый доход. А уж то, что ушастая дама, между делом загоняющая его короля в угол — а пат это тоже поражение — способна обращаться с деньгами ловчее константинопольских аргиропратов, купец уже давно уяснил. Что стало дополнительным доказательством того, что перед ним сидит беглая базилисса.
Михаил тоже беседовал с епископом Дионисием. Околичностями, разумеется. Но пришёл к выводу, что если искорёженное господним гневом тело базилиссы было наказанием для её родителей — за кровосмесительный брак, то Господь сполна возместил девочке ущерб, даровав греческий острый ум и деловую хватку армянских предков. А заодно — Михаил уже слышал рассказы о её военных подвигах — мужество и смётку парфян-Арсакидов, от которых и числил свой род её отец. Император Ираклий...
Так что Михаил довольно быстро согласился, что порт в устье Туи нужен для крупных перевозок больше воздуха, торговался же за суммы и преимущества — для африканских купцов вообще и для себя в отдельности. Если учесть, что в Кер-Мирддине он начал постоянную, неярмарочную торговлю, не поддержать развитие инфраструктуры было бы сущей глупостью с его стороны. Заодно предложил спуститься на первый этаж, в лавку — и познакомиться как с новым делом, так и с новым товарищем, Эмилием. Который, на деле, приходился Сикамбу не только партнёром и приказчиком, но и начальником — по линии разведки.
Немайн с интересом навестила лавку — и обнаружила, что большинство товаров — местные. Эмилий, который взялся руководить камбрийским филиалом и после отбытия старшего партнёра, объяснил:
— Товара из Африки мало пока, в основном шёлк и пряности кое-какие. А я хочу, чтобы люди привыкли, что у меня можно купить всё.
А потому и лавку отгрохал огромную, и нескольких приказчиков нанял — частью из местных, частью из греков-беженцев. Было у него, на деле, и ещё одно соображение — закупая местные товары, резидент увеличивал количество знакомств и мотивировал непрерывную суету и переговоры.
— Рекомендую поговорить с мерсийцами, — заметила Немайн, — у них, насколько я знаю, постоянного агента пока нет. А сухой путь действует круглогодично. Будет совсем неплохо, если и их товары можно будет купить круглый год.
— А чем они торгуют? Старший товарищ мне о них говорил только как о покупателях.
— Да так оно и есть! Двадцать лет непрерывной войны не способствуют производству чего-либо, кроме оружия. Но они сбывают сырьё — что тебе малоинтересно, и военные трофеи — поскольку король Пенда пока удачлив. Опять же, и над нами тучи сгущаются. Но если повезёт — будут трофеи. Стоит подумать, не находишь?
Немайн вздохнула. Вот, казалось бы, всего ничего на ногах — а уже гудят.
— Но о войне мы сможет поговорить и позже. Меня же ожидают хлопоты более приятные. Не покажешь, что у тебя есть из нарядов?
Вернулась в "Голову", довольная обновками. К собственному её удивлению, наряды оказались не римскими, а камбрийскими — что поделать, торговля готовым платьем вообще не была распространена. Отметила, что фасон, видимо, не новый — молодых девушек в таком видеть приходилось редко, а вот замужние дамы такое носили часто. Немайн припомнила, что в средние века мода вообще ходила поколениями, причём люди в возрасте наряду юности обычно не изменяли. Может, и теперь — новое поветрие? Что ж, древней сиде дозволительно встать над такими предрассудками и напялить то, что нравится. Несмотря на похабный разрез на груди. И ещё подол по росту нужно укоротить. У всех, кроме одного: хватит ради прогулки на платформах сестёр грабить. Тем более, с собой в новый город удастся прихватить только одну.
Увидев добычу, Анна с Эйрой переглянулись. Но свести разговор к делам тряпичным не довелось.
— Вот, — сида, торопливо скинув деревянные подошвы, плюхнулась на циновку, будто ей ноги подрубили, уронила рядом с собой тяжелый мешочек, благостно потянулась, — Тысяча золотых. Сейчас коротко обсудим условия — вы ведь по-латински плохо понимаете? А потом все вместе пойдём к принцу Рису.
Который гостит на королевском подворье. Впрочем, на этот раз Немайн роста стесняться не стала — уж во время осады холма принц Рис насмотрелся на сиду — и маленькую, и перепачканную, и валящуюся от усталости с ног. А потому — совсем не удивился, когда, не успел он приказать подать кресло, как ушастая уже устроилась на пятках.
— Быстро устаю, — пожаловалась, свесив ушки, и сразу взяла быка за рога, — а ещё мне деньги нужны...
Рис разулыбался. Ну не вызывала грозная языческая богиня — правда, крещёная — у него иных чувств, кроме умиления. Да ещё, пожалуй, уважения к другу и бойцу, умному и стойкому. Которое просыпается, когда... Когда сида не свешивает уши вот так! А теперь — обиженный ребёнок, и только!
Так что, едва услышав, что Немайн нужны деньги, принц заявил, что его кошелёк в полном распоряжении соратницы.
— Жену позови, — предложила Немайн, — Дело-то у меня большое, а Гваллен твоя — умная. Лишний советчик мне сейчас никак не повредит.
Зачем обижать доброго знакомого? Но кто в левобережьи Туи хозяйственными делами занимается, за месяц походной жизни не догадалась бы только последняя дура! Право, Рис для своих семнадцати лет хорош — храбр, честен, рассудителен и влюблён в жену. И не бешеным пламенем, как можно было бы ожидать от принца, женившегося по любви на фермерской дочке. Чувство Риса ровное и гладкое, как шёлк... Вот, и так ведь лучится довольством — а вошла жена, так расплылся, как кот, которого с кровати на печку переложили. Гваллен же, подавив желание погладить сиду по головке, что в присутствии учениц было бы совсем уж неуместно, сразу сказала — в обустройство гавани и пристаней, и складов вложится. И меньше, чем на половинную долю не согласна, а что до остального...
— Сколько?
Услышав сумму, поморщилась.
— Сейчас столько золота у нас нет. Так что ограничимся портом. Хотя кожи тоже дело нужное: как раз сейчас на них спрос, Дэффид щиты и шлемы римлянам делает.
— А золото и не нужно. Нужен скот. Нужен хлеб. Рыба. Овощи. Баржи нужны речные, припасы возить. По цене летнего рынка могу зачесть за золото.
— Тогда... — Гваллен задумалась. Летний рынок на мясо — дешёвый.
— Всё будет, — заверил Рис, — чего не хватит, сговорю у соседей. Как раз вся наша семейка в городе. И со старейшинами кланов нужно говорить.
— Но цены лучше взять, скажем, сегодняшние, — добавила жена, — как ни крути, а телята, например, подросли. Так что продавать их по летней цене — неуместно. А на вес — так тебе же нужно много. Замучаемся.
— Тем более, что многое нам придётся покупать самим. Это вопрос обмена между областями: у нас, например, мало овец, но избыток рыбы. Да и соляные промыслы все мои, так что всегда есть, что предложить в обмен.
Теперь, когда понял, что речь шла не о том, чтобы выручить симпатичную сиду небольшим подарком, а о доходном деле, Рис стал дотошнеё и практичней жены. Немайн попросту любовалась на эту парочку — но торговаться не забывала. А соль — это хорошо, это валюта получше золота! Надо бы составить этим симпатичным людям конкуренцию. Или хоть обеспечить собственные нужды. Кусочек побережья есть, значит, хотя бы морскую соль добывать можно!
Вернувшись домой с подписанным договором и ещё одним кошелём, полегче, Немайн отдышалась — и объявила, что собирается навестить Тристана. А потому до полудня ученицы свободны — они-то уже умеют владеть оружием, так что, буде пожелают освоить длинный меч по-сидовски, многое из того, чем сейчас занят сын лучшего в городе врача, им не пригодится.
Тристан был во дворе. Упорно и немного зло отрабатывал мулинеты. При этом явно воображал нарисованный круг головой врага. Не абстрактного, вроде злого сакса, а знакомого, например, соседского мальчишки. И настолько увлёкся, что не услышал стука деревянных подошв.
Ну что ж. Немайн осмотрелась. Ноги гудели, а в ноябре, даже в начале, на травке особо не посидишь. А на камушке — тем более. Другое дело — ветка дерева. Хорошо, что у это ивы развилка между стволами где-то на уровне пояса. Кстати, спасибо ей за ветки, одна где-то затерялась после того, как помогла победить вождя норманнов, а вторая в руках ученика. Залезть — недолго. Устроиться поудобнее, подтянуть поближе посох, подпереть подбородок сложенными в замок руками. И только после этого...
— Молодец. Хорошо получается у тебя, — сказала. Почему-то стало весело.
— Майни! То есть... Учитель! А меня к тебе не отпускали. Я даже сбежать не смог.
— Не большая это беда. Я слабая очень была. И хожу теперь еле. Шагов несколько ступила, и мучает одышка меня. Мышцы ноют. Новым научу упражнениям быстро, и спать отправлюсь потом.
— Так утро ещё!
— Так научу пока, не будет утро уже... — Немайн осеклась. Что-то её не нравилось в собственной манере речи. Что именно — уловить пока не удавалось. Разве что голос стал немного скрипучим.
— А я думал ты обиделась. Или вообще про меня забыла!
— Не забываю ничего я. Это знай! Только после обновления... Ну, болезни этой. Но и тогда старое я забываю, не то, что недавно было. А теперь как скажу, делай...
Упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости. Хочешь пораньше взяться за меч настоящий? Тогда отложи на время палку. Вот так. Нет, не то. Теперь правильно. Запыхался? Ну, передохни немного. Ведь загонять до пота и в мышцах боли себя ты уже научился, и придётся теперь сдерживаться... Кстати, ты лупил мишень когда, воображал кого?
Тристан потупился. Признаваться было стыдно. Но Учителю — сказал. Оказалось, врагом был назначен брат. Не самый старший, который, посмотрев на упражнения, объявил:
— Баловство, но кисти рук у тебя, может, и станут посильней. А это совсем не вредно. Так что — играйся пока, а через пару лет займешься серьезно.
Это как раз стерпеть было можно, и легко. Возраст — дело наживное, а теперь сида показала, как набрать силу пораньше. Значит, всё в порядке... Наказанием оказался средний. Тот про меч и палку вовсе не слушал. Только ревел от хохота, как осёл. А ещё рыцарь!
— У сиды учишься, — говорил, — значит, будешь ведьмой. А что? Надо уравновесить. Раз уж Бриана решила стать хирургом и освоить мужское ремесло, тебе и правда стоит заняться девичьим! Ткачихой у нас Альма будет, так отчего бы тебе не заделаться ведьмой?
Ну и как обиженному мальчишке не вообразить его морду?
Сзади шаги. Знакомые. Эйра... И ещё кто-то... Мужчина. Довольно тяжёлый, топает этак размеренно.
— Ведьма мужеска пола именуется колдуном! И вполне может быть добрым и правильным, как Мерлин, например. Соглашайся, Тристан! Рыцарей много, волшебников мало. Больше славы достанется, — раздался весёлый голос, — Наставница, тут тебя один благородный воин ищет. Из твоего королевства!
— Какого королевства? — Немайн чуть с ветки не упала.
— Я сегодня не Тристан, — сообщил ученик, — Сегодня латинский день, так что я Аргут...
— Из того, которое выделил тебе Гулидиен. Раз уж ты никому не подчинена, то и защита народа, на твоих землях живущего, от потусторонних сил, работа твоя. Королевская работа.
— Я не могу. Я дочь принцепса, — объяснила Немайн, искренне жалея, что у неё не два рта — слушать двоих получалось замечательно, как раз по уху на нос, а вот отвечать приходилось по-очереди, — Думаешь, старый обычай на пустом месте взялся? Принцепс не должен быть королём, да лучше бы ему и в близком родстве с королями не состоять? Потому как, если правитель заделается тираном, или покажет себя негодным правителем, именно Хозяин заезжего дома должен созвать Совет, поднять народ и свергнуть дурного короля. А родную кровиночку ему, может статься, отстранять не захочется...
После этого перешла на латынь, и напомнила Аргуту, что частные уроки фехтования — это одно, а полноценное ученичество — совсем другое. И посоветовала раз и навсегда решить этот вопрос с родителями...
— Так что, нам обратно к Гулидиену проситься? — печально спросил Ивор, который уже свыкся с мыслью, что стал человеком государственным. Почему-то возвращаться в прежний беззаботный статус крепкого хозяина не хотелось, — Или к Рису? Будет не принцем, а королём!
Ещё утром Немайн сказала бы: да! Одно дело, получить землю под застройку, другое — область в управление. На второе она не подписывалась. Но два мешочка с деньгами, взятыми под дело, перевешивали личное хотение. Впрочем, тут стоило подумать.
— Не обязательно, — заявила она, — но король ведь не только от потусторонних сил защищает? Есть и другая работа?
— Не только.
— Тогда так... Сейчас я закончу занятия с учеником. Приду домой. Поем. Посплю. И часов через шесть буду свежая и умная. Тогда всё и обсудим? Договорились?
Ивор и этому был рад. По крайней мере, что-то определённое. Эйра между тем продолжала длинное рассуждение о глупых рыцарях и умных ведьмах... Половину историй она почерпнула у Анны. Но от некоторых пассажей Немайн ощутила гордость за сестру. Например, та предложила Тристану спросить у братика, на какие деньги приобретены его боевой конь и доспехи. Желательно — при матери и Бриане. Отец-то, хоть и приносит семье доход, да всё-таки больше статусом и уважением. Уж больно часто лечит бесплатно — или за натурные благодарности, реализацией которых занимаются старшие дочери. Жене некогда — несмотря на постоянную беременность, Элейн руководит гильдией ткачей, и если кто-то и заработал на прошлой ярмарке больше, чем семейка Дэффида, так это она!
Потом из дому выглянула рыжая — чуть-чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься — и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям её после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворённому и размякшему. Впору верёвки вить.
— Где все старшие, кстати?
— Отец у пациента, у мамы какая-то проблема с новыми прялками... Да сама она разберётся. Сиди.
Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один — наиграются или нет? Но — было приятно, что случайная пустяковая вещь — прижилась. Ещё больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали — а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
— Цикориевый только у нас, — похвасталась Альма, — Но ячменный тоже ничего. Особенно, когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет, значит, собирается.
— Майни, а ты правда теперь днём спать будешь? Всегда-всегда?
— Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
— Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестрёнкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждёт легенду про Кухулина. Альме подавай чего-нибудь страшненького. Будет. Чего-чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например. Колодец и маятник. История, ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица — уничтожая всю интригу. Да хэппи-энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит...
Рассказчица сида хорошая — вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
— А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
— Не успели. Кони устали. Проводник подвёл. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, историческая правда эта на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, не пожалела.
— Майни, — голос Альмы чуть дрожал, — Ну скажи, что это выдумка! Сочинять и врать — это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намёки на императорское происхождение епископу делать — так пожалуйста. А как истории детям рассказывать — так я не вру!
— Я, и правда, многое придумала.
— Я так и знала! — Альма снова повисла на шее. Хорошо-то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой — спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
— Она многое придумала, — заявил он, — вот только не так, как тебе кажется.
— То есть?
— А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история — правда.
— Выдуманная правда.
— Выдуманная правда — это враньё. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А ещё Немайн добрая.
— Так, — девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
— А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены — кто их вообще мог придумать?
— Ты плохой, — сказала Альма брату, — Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
— Будет, — отрезал Тристан, — только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь полстилки под ногами. Сида идёт! Разбегайтесь, звери — не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке — любимый посох. Идёт, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне... Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне — лето. Друиды. Жрица с золочёным серпом на поясе. Поёт. Знакомое. "Casta Diva" из "Нормы"! Подносят снопы для благословения. Та что-то делает с ними серпом. "Явись, богиня!"
— Ну, я пришла, — громко сообщила Немайн, — дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Всё правильно, обряд прерывать нельзя... Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
— А ничего, — сурово пожевал тот губами, — петь тебе хочется, только всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом — и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу... носом напишу. А тут... Это ведь не просто — поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это... Это как руки.
— "Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Ещё не появившиеся крылья...", — процитировала Немайн, — Прошу прощения, что не в рифму — я даже не знаю, переводили Гумилёва на немецкий или нет...
— Русский поэт? Не знаком.
— Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда лёгкая толика пессимизма и безнадёжности воспринимается как перчинка, Гумилёв хорош. А после тридцати — только тем, кто не вырос дальше, и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая... Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, — пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенёк. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
— Как это — вылупилась? — заинтересовался мёртвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак, — Вы же не птица...
— Это целая история. Если коротко — был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание — а вместо него появилась я. С его памятью — но другая.
— Ааа. Ну, это нормально, — успокоился призрак, — В сущности...
Немайн дёрнула ухом.
— ...это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
— Это не то.
— Любое подобие не отражает полностью свойств объекта... Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите он?