Страница:
Юлия Кузнецова
На что похожа любовь?
Глава 1
Лужа-глаз
Мы опаздывали. Мы очень опаздывали, и я еле сдерживалась.
В кармане у меня был резиновый мячик, размером с яблоко, достаточно мягкий, чтобы сжать его в кулаке, а то и впиться ногтями, если что-то или кто-то доводит тебя до бешенства, а наорать ты не можешь. Можешь, конечно. Но не позволяешь себе.
А мы с мамой шли по улице, точнее, не шли, а я волокла её, придерживая за локоть, и следила за тем, чтобы она не поскользнулась, чтобы не столкнулась с дядькой, выгуливавшим грустного бассет-хаунда, чтобы не оступилась, споткнувшись о тротуар, ну в общем, обычная моя работка.
Работка, которую я не хочу выполнять, и не выполняла бы, если б не…
– Смотри! – вдруг остановилась мама и поправила на носу очки, – какая лужа! Вытянутая! Похожая на глаз!
Ох уж мне эти писатели… Лужа как лужа! Затянутая коркой льда. Какой ещё глаз? Она что, моргает?! Или, может, щурится?
– Погоди, мне надо сфотографировать её на телефон!
– Мама!
– Но мне нужна как раз такая лужа для одной сказки… Погоди… где-то был фотоаппарат… то есть телефон…
– В наружном кармане сумки!
– Да, точно, спасибо, Верочка, ага, сейчас, найду камеру… Нет, ты посмотри, какой чудесный глаз! Он смотрит на нас… За нами…
«Может, бабуля что-то ей подсыпает в утренний кофе, что у неё просто глюки?» – с подозрением подумала я, а вслух сказала:
– Он смотрит не на нас, а на часы! И вообще, кому из нас нужно на эту встречу?
– Тебе! – отреагировала мама.
– Что-о?!
– Ну, хорошо, мне, но я не знаю, что им говорить…
– Мама…
Я сжала мячик изо всех сил.
– Мама, мы же обсудили дома. Ты скажешь, что пишешь истории. Для тех, кто только научился читать. Что они смешные. Интересные.
– Но это же книжный фестиваль, Вера. На нём выставляют книги. Не рукописи! А мои сказки никто не печатал!
– Тебе же приглашение прислали!
– На фейсбуке, дорогая. Там ещё двести тридцать приглашённых! Неужели ты думаешь, что это крошечное кафе способно вместить двести человек?
– Мама!
Хлоп! Мячик прорвался у меня в кармане. Она была права, моя маленькая близорукая мама, в красивом клетчатом пальто, но с бестолковой малиновой шалью на плечах, которую она наотрез отказалась снимать, рассеянная и слабая, с сухими маленькими руками, вечно тонущими в рукавах любых свитеров. Она была права: нас там никто не ждал, и её лично туда никто не звал. Она была права, и от этого я разозлилась ещё больше.
– Дорогая мама, – сказала я, – по-моему, это не меня. Это тебя никто не печатает. И ты вечно ноешь, что мечтаешь о своей книге. Мечтаешь, чтобы кто-то придумал картинки к твоим сказкам. Чтобы они продавались в магазинах. Чтобы дети могли их прочесть. И как это должно случиться, дорогая мамуля? К нам придёт домой дядька-издатель и скажет, что прослышал о том, что у нас инкогнито остановилась Джоан Роулинг, а мне тебя за неё выдать? А что? Наденем тебе шляпу и очки, будешь сидеть, изредка вставляя: «Yes», «No» и «ждраштвуйте»? И тогда он тебя сразу напечатает в ста тысячах экземпляров?
Мама сняла очки, стала протирать их рукавом пальто и, конечно, уронила телефон. Сейчас октябрь, дождя уже не было пару дней, и асфальт сухой, но мамуля, конечно, нашла где-то островок грязи и уронила телефон именно в него. Впрочем, это, может, и плюс, грохнись он на асфальт – разлетелся б на сто кусков.
Мама наклонилась за телефоном. Распрямилась. Сунула телефон в карман, надела очки. И, внимательно глядя на пуговицы моего пальто, принялась кусать нижнюю губу.
– Или, может, хоть сходим, посмотрим на тех людей, которые издают детские книжки, – продолжила я, – попробуем познакомиться? Ну и что, что они собрались для того, чтобы обсудить программу своего книжного фестиваля, на котором они будут продвигать уже напечатанные ими книги? Мама, надо познакомиться с ними. Тебе надо как-то о себе заявить. Чтобы они узнали, что ты пишешь хорошие истории.
– Но я не уверена, что они хорошие…
– Я тоже, – отрезала я, – но всем же вроде понравилось, когда ты их в садике читала.
– Что значит – ты тоже? – ахнула мама.
– У тебя зубы в помаде, вытри, пожалуйста, – попросила я.
– Нет, погоди, тебе не нравится, что я пишу?!
«О боже, – подумала я, – мне срочно нужен запасной мячик!»
– Зубы, – напомнила я.
Мама полезла в карман, достала салфетку, попыталась развернуть, но не смогла, в центре застрял какой-то комок, который мешал раскрыть салфетку.
– Мама, я просто не целевая аудитория, – сказала я, догадавшись, что комок – это жвачка, и протянула маме чистую салфетку.
– Нет уж, – наседала мама, – говори!
Она выхватила салфетку, но ничего не стала вытирать, а выжидательно уставилась на меня.
– Если бы ты такая настойчивая вчера в ЖЭКе была, – не выдержала я, – когда я пыталась объяснить, почему у нас столько неоплаченных счетов за электричество! Или в магазине, когда я доказывала кассирше, что она нам пробила пять лишних шоколадок!
– Я не умею спорить с кассиршами, – смутилась мама и всё-таки вытерла помаду с зубов. А заодно – и с губ.
Между прочим, эту помаду я нанесла ей на губы час назад по всем правилам: от внешних углов – к центру, сначала на верхней губе, потом – на нижней.
– Зато я умею, да? – возмутилась я. – Ладно, если хочешь начистоту – мне не нравится то, что ты пишешь! А знаешь почему? Потому что ты только и делаешь, что развлекаешь детей! Хи-хи, ха-ха! Этому герою ведро упало на голову. Этому – лопатой по лбу! Этот в грязь залез, этот таз с бельём перевернул. Вот зачем ты это делаешь?
– Ну как, – растерялась она, – чтобы детям было интересно читать. Они ведь только научились. Нужна мотивация.
– А ты не думала, что ты им всё портишь? – сощурилась я. – Что они привыкнут, что все тексты вот такие – шаляй-валяй! Что везде всё должно быть интересно, смешно и весело! А по-моему, в жизни всё далеко не так весело и смешно, как в твоих рассказиках. Зачем же обманывать детей, а?
Мама принялась хлопать себя по карманам.
– Она в сумке, – сказала я, имея в виду электронную сигарету.
От курения я её отучаю. Скоро и от кофе по утрам отучу, пересажу на горячую воду с лимоном. Мама достала электронную сигарету, потом покачала головой и выудила пачку антиникотиновой жвачки, похожую на упаковку с таблетками. Вытащила одну, сунула в рот и, яростно жуя, сказала:
– Ну раз так – нечего нам там ловить, на этой встрече!
– Ну не-ет, – прошипела я, – из-за тебя я отменила английский и математический кружки. И на йогу явно не успею.
И ещё я вспомнила бабушкино тихое: «Отведи её туда, это нужно всем нам». Да, было бы неплохо пристроить мамины сказки, денег от сдачи бабушкиной квартиры не так уж и много, лишние бы нам не помешали.
– Кружок у тебя по Интернету, – возразила мама.
– Онлайн, мамуля, онлайн! Как раз – сейчас! Поэтому ты пойдёшь!
– Зачем?
– Зачем, что этого хочу я, и…
– И ты всегда добиваешься, чего хочешь, – закончила мама.
– Но это же ради тебя! – не выдержав, заорала я. – Ты! Сама! Ноешь! Что! Тебя! Не печатают! Пошли! Спросим! Почему?!
Губы у мамы снова задрожали.
– Спасибо, что рассказала об этом всей улице, – прошептала она, опустив голову и сгорбившись, – и нечего на меня кричать!
– Ты сама меня довела, – буркнула я.
Я была страшно расстроена. Столько ночей потрачено на медитации, концентрации, на аутотренинги, и всё равно милая мамочка умудряется заставить меня кричать.
«Никто не должен знать о твоих истинных чувствах» – вот мой девиз. Я уверовала в него после той истории. А может, и раньше.
«Ну всё, всё, я допустила ошибку, взорвавшись, но теперь главное – успокоиться», – подумала я, глядя вслед маме. Совершенно забыв о том, что на ней элегантное пальто, а не зелёная короткая куртёха, в которой она любит гулять по речке в поисках вдохновения, мама сунула руки в карманы и, как бешеный белый кролик, помчалась в кафе, словно нарочно выбирая самые грязные отрезки дороги. Как будто чистый асфальт придумали не для неё, а чтобы произвести хорошее впечатление на инопланетян, которые вдруг могут решить заскочить на чай к землянам.
– Мам! Ну подожди! Ну, мам!
Её надо было догнать. И похвалить.
– Послушай, твои сказки…
Она остановилась, с остервенением жуя жвачку и раздувая ноздри, как дракон из её же сказки.
– Ну?
А я увидела её штанины. Они были заляпаны грязью. Где она взяла грязь?! Дождя уже нет два дня!
– Мам! Нельзя было надеть чистые брюки? Ты не заметила, что на этих – разводы, когда из шкафа доставала?
Она посмотрела на меня долгим взглядом. В книге бы написали: «пригвоздила». Да так оно, собственно, и было: я даже лоб пощупала – не торчит ли из него гвоздь.
– Ты… ты… меня…
Я не дала ей произнести слово «достала», поспешив её успокоить:
– Я просто хочу, чтобы ты выглядела по-человечески!
Но у неё, к моему ужасу, брызнули слёзы из глаз, и она завопила:
– А чтобы я чувствовала себя по-человечески, ты не хочешь?
И как рванёт вперёд. Шлёп! – и прямо в лужу. Есть такие Никогда Не Высыхающие лужи, которые подло подкарауливают тебя, стоит тебе решить, что дождя давно не было и можно расслабиться. И наше пальто, только что из химчистки, всё – в бурых пятнах.
«Ну, по крайней мере, это не я ору на всю улицу», – подумала я мрачно.
На самом деле, мне было очень обидно. Так несправедливо, что она выставляет меня каким-то тираном! Это нечестно. Они с бабулей без меня просто пропали бы.
Я хожу за продуктами, отношу их вещи в химчистку, таскаю их по врачам, отмечаю, сколько денег мы потратили за месяц, и напоминаю им про дни рождения их же подружек.
А что я получаю в благодарность? Сплошное недовольство! «Ты мною понукаешь! Ты мною командуешь!» Бабушка, правда, не возражает. Она иногда шёпотом говорит маме, что я – «железная Вера». И тиранический тип. Но вслух – никогда. Прекрасно понимает, что у нас всё крутится именно потому, что я никогда не позволяю эмоциям брать над собой верх. Ещё она понимает, если у нас кончится туалетная бумага, а меня дома не будет, то маму за ней отправлять бесполезно – она потащится за ней в булочную.
Ладно, подумала я сердито, расправив плечи, выпрямив спину и стараясь идти идеальным шагом (он равен длине стопы), хорошо, что мамочка разозлилась. Просто прекрасно.
Слишком много командую? Могу и перестать!
Доведу её до кафе, где сидят эти тётки-издатели, и хватит с меня!
Может, ещё успею на маткружок. На вечернюю йогу – так точно. А если нет, по крайней мере лягу спать пораньше, чтобы успеть на утренние занятия. Йога у меня рано – в шесть утра.
Имела я глупость ввязаться в эту авантюру. Но разрулю я её – как надо. С чувством собственного достоинства и сдержанностью, которую я считаю добродетелью уже… сколько там? Год? Когда произошла та история?
Так, всё! Забыли.
И я крепко сжала в кармане остатки лопнувшего мячика.
В кармане у меня был резиновый мячик, размером с яблоко, достаточно мягкий, чтобы сжать его в кулаке, а то и впиться ногтями, если что-то или кто-то доводит тебя до бешенства, а наорать ты не можешь. Можешь, конечно. Но не позволяешь себе.
А мы с мамой шли по улице, точнее, не шли, а я волокла её, придерживая за локоть, и следила за тем, чтобы она не поскользнулась, чтобы не столкнулась с дядькой, выгуливавшим грустного бассет-хаунда, чтобы не оступилась, споткнувшись о тротуар, ну в общем, обычная моя работка.
Работка, которую я не хочу выполнять, и не выполняла бы, если б не…
– Смотри! – вдруг остановилась мама и поправила на носу очки, – какая лужа! Вытянутая! Похожая на глаз!
Ох уж мне эти писатели… Лужа как лужа! Затянутая коркой льда. Какой ещё глаз? Она что, моргает?! Или, может, щурится?
– Погоди, мне надо сфотографировать её на телефон!
– Мама!
– Но мне нужна как раз такая лужа для одной сказки… Погоди… где-то был фотоаппарат… то есть телефон…
– В наружном кармане сумки!
– Да, точно, спасибо, Верочка, ага, сейчас, найду камеру… Нет, ты посмотри, какой чудесный глаз! Он смотрит на нас… За нами…
«Может, бабуля что-то ей подсыпает в утренний кофе, что у неё просто глюки?» – с подозрением подумала я, а вслух сказала:
– Он смотрит не на нас, а на часы! И вообще, кому из нас нужно на эту встречу?
– Тебе! – отреагировала мама.
– Что-о?!
– Ну, хорошо, мне, но я не знаю, что им говорить…
– Мама…
Я сжала мячик изо всех сил.
– Мама, мы же обсудили дома. Ты скажешь, что пишешь истории. Для тех, кто только научился читать. Что они смешные. Интересные.
– Но это же книжный фестиваль, Вера. На нём выставляют книги. Не рукописи! А мои сказки никто не печатал!
– Тебе же приглашение прислали!
– На фейсбуке, дорогая. Там ещё двести тридцать приглашённых! Неужели ты думаешь, что это крошечное кафе способно вместить двести человек?
– Мама!
Хлоп! Мячик прорвался у меня в кармане. Она была права, моя маленькая близорукая мама, в красивом клетчатом пальто, но с бестолковой малиновой шалью на плечах, которую она наотрез отказалась снимать, рассеянная и слабая, с сухими маленькими руками, вечно тонущими в рукавах любых свитеров. Она была права: нас там никто не ждал, и её лично туда никто не звал. Она была права, и от этого я разозлилась ещё больше.
– Дорогая мама, – сказала я, – по-моему, это не меня. Это тебя никто не печатает. И ты вечно ноешь, что мечтаешь о своей книге. Мечтаешь, чтобы кто-то придумал картинки к твоим сказкам. Чтобы они продавались в магазинах. Чтобы дети могли их прочесть. И как это должно случиться, дорогая мамуля? К нам придёт домой дядька-издатель и скажет, что прослышал о том, что у нас инкогнито остановилась Джоан Роулинг, а мне тебя за неё выдать? А что? Наденем тебе шляпу и очки, будешь сидеть, изредка вставляя: «Yes», «No» и «ждраштвуйте»? И тогда он тебя сразу напечатает в ста тысячах экземпляров?
Мама сняла очки, стала протирать их рукавом пальто и, конечно, уронила телефон. Сейчас октябрь, дождя уже не было пару дней, и асфальт сухой, но мамуля, конечно, нашла где-то островок грязи и уронила телефон именно в него. Впрочем, это, может, и плюс, грохнись он на асфальт – разлетелся б на сто кусков.
Мама наклонилась за телефоном. Распрямилась. Сунула телефон в карман, надела очки. И, внимательно глядя на пуговицы моего пальто, принялась кусать нижнюю губу.
– Или, может, хоть сходим, посмотрим на тех людей, которые издают детские книжки, – продолжила я, – попробуем познакомиться? Ну и что, что они собрались для того, чтобы обсудить программу своего книжного фестиваля, на котором они будут продвигать уже напечатанные ими книги? Мама, надо познакомиться с ними. Тебе надо как-то о себе заявить. Чтобы они узнали, что ты пишешь хорошие истории.
– Но я не уверена, что они хорошие…
– Я тоже, – отрезала я, – но всем же вроде понравилось, когда ты их в садике читала.
– Что значит – ты тоже? – ахнула мама.
– У тебя зубы в помаде, вытри, пожалуйста, – попросила я.
– Нет, погоди, тебе не нравится, что я пишу?!
«О боже, – подумала я, – мне срочно нужен запасной мячик!»
– Зубы, – напомнила я.
Мама полезла в карман, достала салфетку, попыталась развернуть, но не смогла, в центре застрял какой-то комок, который мешал раскрыть салфетку.
– Мама, я просто не целевая аудитория, – сказала я, догадавшись, что комок – это жвачка, и протянула маме чистую салфетку.
– Нет уж, – наседала мама, – говори!
Она выхватила салфетку, но ничего не стала вытирать, а выжидательно уставилась на меня.
– Если бы ты такая настойчивая вчера в ЖЭКе была, – не выдержала я, – когда я пыталась объяснить, почему у нас столько неоплаченных счетов за электричество! Или в магазине, когда я доказывала кассирше, что она нам пробила пять лишних шоколадок!
– Я не умею спорить с кассиршами, – смутилась мама и всё-таки вытерла помаду с зубов. А заодно – и с губ.
Между прочим, эту помаду я нанесла ей на губы час назад по всем правилам: от внешних углов – к центру, сначала на верхней губе, потом – на нижней.
– Зато я умею, да? – возмутилась я. – Ладно, если хочешь начистоту – мне не нравится то, что ты пишешь! А знаешь почему? Потому что ты только и делаешь, что развлекаешь детей! Хи-хи, ха-ха! Этому герою ведро упало на голову. Этому – лопатой по лбу! Этот в грязь залез, этот таз с бельём перевернул. Вот зачем ты это делаешь?
– Ну как, – растерялась она, – чтобы детям было интересно читать. Они ведь только научились. Нужна мотивация.
– А ты не думала, что ты им всё портишь? – сощурилась я. – Что они привыкнут, что все тексты вот такие – шаляй-валяй! Что везде всё должно быть интересно, смешно и весело! А по-моему, в жизни всё далеко не так весело и смешно, как в твоих рассказиках. Зачем же обманывать детей, а?
Мама принялась хлопать себя по карманам.
– Она в сумке, – сказала я, имея в виду электронную сигарету.
От курения я её отучаю. Скоро и от кофе по утрам отучу, пересажу на горячую воду с лимоном. Мама достала электронную сигарету, потом покачала головой и выудила пачку антиникотиновой жвачки, похожую на упаковку с таблетками. Вытащила одну, сунула в рот и, яростно жуя, сказала:
– Ну раз так – нечего нам там ловить, на этой встрече!
– Ну не-ет, – прошипела я, – из-за тебя я отменила английский и математический кружки. И на йогу явно не успею.
И ещё я вспомнила бабушкино тихое: «Отведи её туда, это нужно всем нам». Да, было бы неплохо пристроить мамины сказки, денег от сдачи бабушкиной квартиры не так уж и много, лишние бы нам не помешали.
– Кружок у тебя по Интернету, – возразила мама.
– Онлайн, мамуля, онлайн! Как раз – сейчас! Поэтому ты пойдёшь!
– Зачем?
– Зачем, что этого хочу я, и…
– И ты всегда добиваешься, чего хочешь, – закончила мама.
– Но это же ради тебя! – не выдержав, заорала я. – Ты! Сама! Ноешь! Что! Тебя! Не печатают! Пошли! Спросим! Почему?!
Губы у мамы снова задрожали.
– Спасибо, что рассказала об этом всей улице, – прошептала она, опустив голову и сгорбившись, – и нечего на меня кричать!
– Ты сама меня довела, – буркнула я.
Я была страшно расстроена. Столько ночей потрачено на медитации, концентрации, на аутотренинги, и всё равно милая мамочка умудряется заставить меня кричать.
«Никто не должен знать о твоих истинных чувствах» – вот мой девиз. Я уверовала в него после той истории. А может, и раньше.
«Ну всё, всё, я допустила ошибку, взорвавшись, но теперь главное – успокоиться», – подумала я, глядя вслед маме. Совершенно забыв о том, что на ней элегантное пальто, а не зелёная короткая куртёха, в которой она любит гулять по речке в поисках вдохновения, мама сунула руки в карманы и, как бешеный белый кролик, помчалась в кафе, словно нарочно выбирая самые грязные отрезки дороги. Как будто чистый асфальт придумали не для неё, а чтобы произвести хорошее впечатление на инопланетян, которые вдруг могут решить заскочить на чай к землянам.
– Мам! Ну подожди! Ну, мам!
Её надо было догнать. И похвалить.
– Послушай, твои сказки…
Она остановилась, с остервенением жуя жвачку и раздувая ноздри, как дракон из её же сказки.
– Ну?
А я увидела её штанины. Они были заляпаны грязью. Где она взяла грязь?! Дождя уже нет два дня!
– Мам! Нельзя было надеть чистые брюки? Ты не заметила, что на этих – разводы, когда из шкафа доставала?
Она посмотрела на меня долгим взглядом. В книге бы написали: «пригвоздила». Да так оно, собственно, и было: я даже лоб пощупала – не торчит ли из него гвоздь.
– Ты… ты… меня…
Я не дала ей произнести слово «достала», поспешив её успокоить:
– Я просто хочу, чтобы ты выглядела по-человечески!
Но у неё, к моему ужасу, брызнули слёзы из глаз, и она завопила:
– А чтобы я чувствовала себя по-человечески, ты не хочешь?
И как рванёт вперёд. Шлёп! – и прямо в лужу. Есть такие Никогда Не Высыхающие лужи, которые подло подкарауливают тебя, стоит тебе решить, что дождя давно не было и можно расслабиться. И наше пальто, только что из химчистки, всё – в бурых пятнах.
«Ну, по крайней мере, это не я ору на всю улицу», – подумала я мрачно.
На самом деле, мне было очень обидно. Так несправедливо, что она выставляет меня каким-то тираном! Это нечестно. Они с бабулей без меня просто пропали бы.
Я хожу за продуктами, отношу их вещи в химчистку, таскаю их по врачам, отмечаю, сколько денег мы потратили за месяц, и напоминаю им про дни рождения их же подружек.
А что я получаю в благодарность? Сплошное недовольство! «Ты мною понукаешь! Ты мною командуешь!» Бабушка, правда, не возражает. Она иногда шёпотом говорит маме, что я – «железная Вера». И тиранический тип. Но вслух – никогда. Прекрасно понимает, что у нас всё крутится именно потому, что я никогда не позволяю эмоциям брать над собой верх. Ещё она понимает, если у нас кончится туалетная бумага, а меня дома не будет, то маму за ней отправлять бесполезно – она потащится за ней в булочную.
Ладно, подумала я сердито, расправив плечи, выпрямив спину и стараясь идти идеальным шагом (он равен длине стопы), хорошо, что мамочка разозлилась. Просто прекрасно.
Слишком много командую? Могу и перестать!
Доведу её до кафе, где сидят эти тётки-издатели, и хватит с меня!
Может, ещё успею на маткружок. На вечернюю йогу – так точно. А если нет, по крайней мере лягу спать пораньше, чтобы успеть на утренние занятия. Йога у меня рано – в шесть утра.
Имела я глупость ввязаться в эту авантюру. Но разрулю я её – как надо. С чувством собственного достоинства и сдержанностью, которую я считаю добродетелью уже… сколько там? Год? Когда произошла та история?
Так, всё! Забыли.
И я крепко сжала в кармане остатки лопнувшего мячика.
Глава 2
След помады
Как я и думала: запала у мамочки хватило только на то, чтобы добраться до стеклянной двери кафе. Она вытащила руку из кармана, взялась за дверь и… обернулась на меня.
– Иду, – мрачно отозвалась я, но, заметив, на её лице радость, поспешила добавить: – Доведу тебя только до зала. Дальше сама разбирайся!
Мама переступила с ноги на ногу, и тогда я, взявшись за ручку двери, сама распахнула её и втолкнула маму внутрь.
Мы спустились по ступенькам в полутёмный холл. У входа горели три светильника в форме свечей, слева тянулся книжный шкаф, забитый книжками (типа, мы такие модные, гостям предлагаем книги, а не журналы), справа сидел гардеробщик в белой рубашке с закатанными рукавами и чёрной жилетке и, конечно, читал. И не абы что, а Джека Лондона. Мама, конечно, совсем оробела, и пришлось мне стащить с неё пальто, достать щётку для волос и самой её немного причесать. Потом я сняла и своё пальто, а наш чтец всё не мог оторваться от Лондона. Не кафе, а Ленинская библиотека. Может, тут вместо номерков – читательские билеты?
– Извините, – сердито сказала я.
– А? О, – только и сказал гардеробщик (типа, какая неожиданность – чьи-то вещи! В «библиотеке»!).
Он забрал нашу одежду и потащил к вешалкам.
А потом снова уселся с книгой. Кот учёный. А мама вдруг села на стул возле зеркала и стала похожа на Алёнушку на камне. Не столько позой, сколько цветом лица. Серо-зелёным.
Я вздохнула, достала свою косметичку. Развернула её к зеркалу и принялась красить. Снова провела по губам помадой, не забыв, конечно, про контур. А она даже не посмотрела на своё отражение.
Она никогда не смотрит на себя в зеркало. Как будто ей противен собственный внешний вид. Я этого не понимаю. Ну, противно тебе на себя смотреть. Ну измени что-то! Сходи в спортзал, к косметологу, да просто в Интернете по форумам полазай, там столько советов по красоте – просто библиотека. Хочешь – прикладывай к векам лёд – хоть с ромашкой, хоть с петрушкой. Хочешь – маски из свёклы на ночь делай (только утром не забывай смывать, видок тот ещё, словно с тебя содрали кожу).
Мы с мамой часто ругаемся из-за того, что ей на себя плевать.
Как-то я её заставила посмотреть на себя перед выходом. Ещё ей красиво шарф повязала. Узлом «аскот». На одном сайте прочитала, что он придаёт образу женственность. Я долго крутила его, натягивала, связывала кончики, прятала их под воротник её блузки, а она посмотрела на себя, вздохнула… и махнула рукой.
Только моё главное правило («Не показывай эмоции!») не дало мне на неё заорать. Но она всё поняла по взгляду. Сразу опустила голову, испугалась. Как черепашка – нырк под панцырь. Вот и сейчас. Сидит грустная, смотрит на свои брюки в пятнах. Давит мне на психику. И кто из нас ещё тиран?!
– Ну хорошо, – сказала я, – пять минут. Я посижу с тобой там ровно пять минут.
– Правда?!
Мама вскочила, обняла меня и… поцеловала меня в щёку.
– Ты что? – прошипела я, и гардеробщик от испуга выронил своего Лондона. Прямо в грязь, которая осталась от маминых подошв.
– А что? – растерялась мама.
Я в отчаянии смотрела в зеркало. На моей щеке, идеально затонированной и припудренной, отпечатался след алых губ!
– Мама! Ну хоть иногда можно включать голову! Ты хоть чуть-чуть думаешь! Ты! Ты!
«Не показывай эмоции!»
Я тряхнула головой. Ладно, у меня всё равно не хватит слов, чтобы показать все эмоции.
Просто выхватила из косметички салфетку, принялась тереть щёку. Как назло, я не захватила ни одного средства для снятия макияжа! Но мне и в голову не могло прийти, что оно мне может понадобиться! Я ж не с ночёвкой пришла в это дурацкое кафе. Кто ж знал, что у моей мамы вместо головы – тыква! Ну то есть я всегда это знала… Но не до такой же степени!
Мама с перепугу спряталась за стойкой гардероба и выглядывала оттуда, как рядовой Райан из окопа.
– Кремом попробуйте, – посоветовал гардеробщик, подняв книгу и тщательно протерев салфеткой обложку. Читать дальше он не стал, просто положил книгу на стойку.
Конечно, тут у нас кипят такие страсти, по сравнению с занудой Лондоном Шекспир отдыхает!
– У меня нет крема!
– А держите мой, – сказал гардеробщик, и, покопавшись в карманах, выудил длинный белый тюбик.
Я брезгливо поморщилась, но крем взяла. Нельзя же было идти к людям со следом помады на щеке! Мама схватила книгу и прикрылась ею, словно я собиралась метнуть кремом в неё.
– Не смешно, – отрезала я, поднесла тюбик к глазам и возмутилась: – Он же для рук!
– А какая разница? – пожал плечами гардеробщик, – вам же стереть надо краску со щёк? Так любым жиром можно… Хоть свиным.
– Спасибо за совет, – мрачно сказала я, выдавливая крем на салфетку и яростно протирая им щёки.
– Проверено на практике, – заверил меня гардеробщик, – краску можно любым маслом оттереть. Подсолнечным, например. Но лучше всего жиром. Животным. Вот у свиней…
– Да что вы заладили, жир, жир, – разозлилась я, – откуда вы это взяли? И вообще, я, между прочим, веге…
– «Выбирай, – торжественно сказала мама, открыв книгу, – познаешь печаль и волнение, когда будешь лежать на убойном поле, а солнце припечёт твои больные суставы и вытопит жир из твоего тощего тела, как вытапливают сало из жареного поросёнка».
– … тарианка, – закончила я, – и ты, мама, это знаешь!
– Я просто ответила на твой вопрос, – обиженно сказала она, – ты спросила, почему, откуда он это взял, я тебе и прочла. Это, кстати, классика, «Джерри-островитянин»!
– Я и без него это знал, – сказал гардеробщик, забирая у мамы книгу, а у меня – крем. – Вот ведь как? Помогаешь людям, а они тебя ещё и поучат жизни…
– Погодите, – пробормотала я, присматриваясь к своему отражению, – стоп, стоп… дайте-ка мне этот крем ещё раз!
Я перевернула тюбик, поднесла его к лампочкам-свечкам и к своему ужасу прочитала, что…
– Он с облепиховым маслом!
– Не знаю, – проворчал гардеробщик, – я состав кремов не читаю…
– Ну конечно, вы же Джека Лондона читаете, – проговорила я сквозь зубы, – про свиной жир… а вот облепиховый…
– Детка, но почему? – начала мама.
– Да потому. Что. У меня. Теперь. Жёлтые. Щёки. И не заметит этого только слепой!
Я не орала. Я чеканила слова, как монеты.
– Я не вижу, – отреклась мама.
– Я тоже, – подтвердил гардеробщик, который слишком близко, на мой взгляд, придвинулся к маме.
Я молча посмотрела на них, чтобы они поняли смысл моей последней фразы. Потом снова глянула на себя.
Ужас. Кошмарный кошмар.
– Мама, знаешь, – начала я уже, наверное, в сотый раз, – я, пожалуй, внутрь не пойду. Я…
– Хорошо, – вдруг согласилась мама.
Она сняла очки и начала протирать их краем свитера. С чего они у неё вдруг запотели?
– Пойду сама, – продолжила мама.
– Я вас провожу, – пообещал гардеробщик.
Что-то не понравился мне блеск в его глазах, как только мама назвала «Джерри-островитяна» классикой. Может быть, конечно, он записан в клуб Почитателей Лондона, но почему тогда он так уставился на маму, стоило ей снять очки? Не потому ведь, что она была похожа на Джерри-островитянина?
– Ну нет, – решительно сказала я, – этого вы двое точно не дождё… в смысле, всё нормально. Я всё же иду.
Да, только отпусти эту маму, и она приволочёт домой этого милого гардеробщика, и он будет у нас читать своего Лондона, съест все котлеты, выпьет весь чай, а когда чай и котлеты закончатся и он сбежит, мне, именно мне, придётся вставать к ней по ночам и шарить по её прикроватной тумбочке в поисках валидола и берушей для себя.
Уж лучше позор с жёлтыми щеками. Пусть думают, что меня мама до желтухи довела.
Я глянула в последний раз на себя в зеркало, махнула рукой и поплелась за мамой.
Да, их там был полный зал. Тётеньки, которые занимаются детской литературой. Издатели, редакторы, кураторы детских программ фестивалей. В модных свитерах, чаще коротко стриженные, в очках в модной оправе, с необычным цветом волос, приветливые, но с вежливым вопросом в глазах: «А вы, собственно, кто?»
Пахло кофе и немного натягивало сигаретами из зала для курящих.
В торце стола, который занимали эти тётеньки, сидел парень.
Вот какой он был. У него были большие круглые уши, да ещё и торчком! Черты лица мелкие и острые, а глаза – просто совсем маленькие, немного удивлённые. Такое детское удивление, чуть глуповатое, но весёлое: «Как? Это кофе? И что, его пьют?» Но ещё было в нём что-то…
Даже не знаю, такие вещи понимаешь чем-то внутри, просвечиваешь каким-то внутренним рентгеном. Достаточно одной детали – увидеть запястье, широкое, загорелое, оплетённое фенечкой… Или замшевые серые кеды… Или поймать, как он прищуривается. О нет, не то что он герой твоего романа! Нет! Ни в коем случае! Никаких героев!
С героями я завязала. Точка. Мои отношения с последним «героем» закончились таким ожогом, что я до сих пор не уверена: пришла ли я в себя?
Нет, я просто поняла, что этот парень – классный.
Словцо дурацкое, согласна. Ничего конкретного не выражает. Нельзя нацепить на себя дизайнерскую одежду и быть благодаря этому классным. Не получится, обладая великолепным чувством юмора, прослыть классным. Цвет глаз, черты лица, выбор определённой одежды, то, какие ты смотришь фильмы, то, в какие игры ты играешь, то, в каких соцсетях ты пропадаешь ночами – всё имеет значение, но этого недостаточно, чтобы быть классным. Потому что «классный» – это аура. Это твоя энергетика. И ты можешь просто сидеть и улыбаться. И тебя сочтут «классным».
Ненавижу классных.
Парень сидел, уставившись в ноутбук. Потом поднял голову и улыбнулся.
Увидел мои щёки! Тьфу ты!
Я схватилась за щёки руками, прикрывая их. Но он уже опустил голову, снова уставившись на экран. Рот прикрыл рукой – прятал улыбку.
Ну, конечно, он вежливый. Не станет вслух смеяться над бедной желтушной девушкой.
«А не такие уж и плохие эти тётеньки из детлита», – подумала я. Особенно одна, пухлая блондинка, которая с удовольствием обкусывала корочки на кусках пиццы.
Сначала корочки, потом – начинка. Потом пальцы. Ну она их не откусывала, облизывала, конечно.
Хорошая тётенька. Достаточно пухлая, чтобы за ней спрятаться.
Я широко улыбнулась ей, она – немного растерянно в ответ, и я сочла её улыбку достаточной для того, чтобы я села рядом и дёрнула маму за руку, прошипев: «Садись!»
А всё-таки хорошо, что я не взяла с собой запасной резиновый мячик! Я бы и его сейчас лопнула, вонзив в него ногти, потому что просто задыхалась от злости на парня, модных тёток, маму, а главное – гардеробщика с облепиховым кремом!
– Иду, – мрачно отозвалась я, но, заметив, на её лице радость, поспешила добавить: – Доведу тебя только до зала. Дальше сама разбирайся!
Мама переступила с ноги на ногу, и тогда я, взявшись за ручку двери, сама распахнула её и втолкнула маму внутрь.
Мы спустились по ступенькам в полутёмный холл. У входа горели три светильника в форме свечей, слева тянулся книжный шкаф, забитый книжками (типа, мы такие модные, гостям предлагаем книги, а не журналы), справа сидел гардеробщик в белой рубашке с закатанными рукавами и чёрной жилетке и, конечно, читал. И не абы что, а Джека Лондона. Мама, конечно, совсем оробела, и пришлось мне стащить с неё пальто, достать щётку для волос и самой её немного причесать. Потом я сняла и своё пальто, а наш чтец всё не мог оторваться от Лондона. Не кафе, а Ленинская библиотека. Может, тут вместо номерков – читательские билеты?
– Извините, – сердито сказала я.
– А? О, – только и сказал гардеробщик (типа, какая неожиданность – чьи-то вещи! В «библиотеке»!).
Он забрал нашу одежду и потащил к вешалкам.
А потом снова уселся с книгой. Кот учёный. А мама вдруг села на стул возле зеркала и стала похожа на Алёнушку на камне. Не столько позой, сколько цветом лица. Серо-зелёным.
Я вздохнула, достала свою косметичку. Развернула её к зеркалу и принялась красить. Снова провела по губам помадой, не забыв, конечно, про контур. А она даже не посмотрела на своё отражение.
Она никогда не смотрит на себя в зеркало. Как будто ей противен собственный внешний вид. Я этого не понимаю. Ну, противно тебе на себя смотреть. Ну измени что-то! Сходи в спортзал, к косметологу, да просто в Интернете по форумам полазай, там столько советов по красоте – просто библиотека. Хочешь – прикладывай к векам лёд – хоть с ромашкой, хоть с петрушкой. Хочешь – маски из свёклы на ночь делай (только утром не забывай смывать, видок тот ещё, словно с тебя содрали кожу).
Мы с мамой часто ругаемся из-за того, что ей на себя плевать.
Как-то я её заставила посмотреть на себя перед выходом. Ещё ей красиво шарф повязала. Узлом «аскот». На одном сайте прочитала, что он придаёт образу женственность. Я долго крутила его, натягивала, связывала кончики, прятала их под воротник её блузки, а она посмотрела на себя, вздохнула… и махнула рукой.
Только моё главное правило («Не показывай эмоции!») не дало мне на неё заорать. Но она всё поняла по взгляду. Сразу опустила голову, испугалась. Как черепашка – нырк под панцырь. Вот и сейчас. Сидит грустная, смотрит на свои брюки в пятнах. Давит мне на психику. И кто из нас ещё тиран?!
– Ну хорошо, – сказала я, – пять минут. Я посижу с тобой там ровно пять минут.
– Правда?!
Мама вскочила, обняла меня и… поцеловала меня в щёку.
– Ты что? – прошипела я, и гардеробщик от испуга выронил своего Лондона. Прямо в грязь, которая осталась от маминых подошв.
– А что? – растерялась мама.
Я в отчаянии смотрела в зеркало. На моей щеке, идеально затонированной и припудренной, отпечатался след алых губ!
– Мама! Ну хоть иногда можно включать голову! Ты хоть чуть-чуть думаешь! Ты! Ты!
«Не показывай эмоции!»
Я тряхнула головой. Ладно, у меня всё равно не хватит слов, чтобы показать все эмоции.
Просто выхватила из косметички салфетку, принялась тереть щёку. Как назло, я не захватила ни одного средства для снятия макияжа! Но мне и в голову не могло прийти, что оно мне может понадобиться! Я ж не с ночёвкой пришла в это дурацкое кафе. Кто ж знал, что у моей мамы вместо головы – тыква! Ну то есть я всегда это знала… Но не до такой же степени!
Мама с перепугу спряталась за стойкой гардероба и выглядывала оттуда, как рядовой Райан из окопа.
– Кремом попробуйте, – посоветовал гардеробщик, подняв книгу и тщательно протерев салфеткой обложку. Читать дальше он не стал, просто положил книгу на стойку.
Конечно, тут у нас кипят такие страсти, по сравнению с занудой Лондоном Шекспир отдыхает!
– У меня нет крема!
– А держите мой, – сказал гардеробщик, и, покопавшись в карманах, выудил длинный белый тюбик.
Я брезгливо поморщилась, но крем взяла. Нельзя же было идти к людям со следом помады на щеке! Мама схватила книгу и прикрылась ею, словно я собиралась метнуть кремом в неё.
– Не смешно, – отрезала я, поднесла тюбик к глазам и возмутилась: – Он же для рук!
– А какая разница? – пожал плечами гардеробщик, – вам же стереть надо краску со щёк? Так любым жиром можно… Хоть свиным.
– Спасибо за совет, – мрачно сказала я, выдавливая крем на салфетку и яростно протирая им щёки.
– Проверено на практике, – заверил меня гардеробщик, – краску можно любым маслом оттереть. Подсолнечным, например. Но лучше всего жиром. Животным. Вот у свиней…
– Да что вы заладили, жир, жир, – разозлилась я, – откуда вы это взяли? И вообще, я, между прочим, веге…
– «Выбирай, – торжественно сказала мама, открыв книгу, – познаешь печаль и волнение, когда будешь лежать на убойном поле, а солнце припечёт твои больные суставы и вытопит жир из твоего тощего тела, как вытапливают сало из жареного поросёнка».
– … тарианка, – закончила я, – и ты, мама, это знаешь!
– Я просто ответила на твой вопрос, – обиженно сказала она, – ты спросила, почему, откуда он это взял, я тебе и прочла. Это, кстати, классика, «Джерри-островитянин»!
– Я и без него это знал, – сказал гардеробщик, забирая у мамы книгу, а у меня – крем. – Вот ведь как? Помогаешь людям, а они тебя ещё и поучат жизни…
– Погодите, – пробормотала я, присматриваясь к своему отражению, – стоп, стоп… дайте-ка мне этот крем ещё раз!
Я перевернула тюбик, поднесла его к лампочкам-свечкам и к своему ужасу прочитала, что…
– Он с облепиховым маслом!
– Не знаю, – проворчал гардеробщик, – я состав кремов не читаю…
– Ну конечно, вы же Джека Лондона читаете, – проговорила я сквозь зубы, – про свиной жир… а вот облепиховый…
– Детка, но почему? – начала мама.
– Да потому. Что. У меня. Теперь. Жёлтые. Щёки. И не заметит этого только слепой!
Я не орала. Я чеканила слова, как монеты.
– Я не вижу, – отреклась мама.
– Я тоже, – подтвердил гардеробщик, который слишком близко, на мой взгляд, придвинулся к маме.
Я молча посмотрела на них, чтобы они поняли смысл моей последней фразы. Потом снова глянула на себя.
Ужас. Кошмарный кошмар.
– Мама, знаешь, – начала я уже, наверное, в сотый раз, – я, пожалуй, внутрь не пойду. Я…
– Хорошо, – вдруг согласилась мама.
Она сняла очки и начала протирать их краем свитера. С чего они у неё вдруг запотели?
– Пойду сама, – продолжила мама.
– Я вас провожу, – пообещал гардеробщик.
Что-то не понравился мне блеск в его глазах, как только мама назвала «Джерри-островитяна» классикой. Может быть, конечно, он записан в клуб Почитателей Лондона, но почему тогда он так уставился на маму, стоило ей снять очки? Не потому ведь, что она была похожа на Джерри-островитянина?
– Ну нет, – решительно сказала я, – этого вы двое точно не дождё… в смысле, всё нормально. Я всё же иду.
Да, только отпусти эту маму, и она приволочёт домой этого милого гардеробщика, и он будет у нас читать своего Лондона, съест все котлеты, выпьет весь чай, а когда чай и котлеты закончатся и он сбежит, мне, именно мне, придётся вставать к ней по ночам и шарить по её прикроватной тумбочке в поисках валидола и берушей для себя.
Уж лучше позор с жёлтыми щеками. Пусть думают, что меня мама до желтухи довела.
Я глянула в последний раз на себя в зеркало, махнула рукой и поплелась за мамой.
Да, их там был полный зал. Тётеньки, которые занимаются детской литературой. Издатели, редакторы, кураторы детских программ фестивалей. В модных свитерах, чаще коротко стриженные, в очках в модной оправе, с необычным цветом волос, приветливые, но с вежливым вопросом в глазах: «А вы, собственно, кто?»
Пахло кофе и немного натягивало сигаретами из зала для курящих.
В торце стола, который занимали эти тётеньки, сидел парень.
Вот какой он был. У него были большие круглые уши, да ещё и торчком! Черты лица мелкие и острые, а глаза – просто совсем маленькие, немного удивлённые. Такое детское удивление, чуть глуповатое, но весёлое: «Как? Это кофе? И что, его пьют?» Но ещё было в нём что-то…
Даже не знаю, такие вещи понимаешь чем-то внутри, просвечиваешь каким-то внутренним рентгеном. Достаточно одной детали – увидеть запястье, широкое, загорелое, оплетённое фенечкой… Или замшевые серые кеды… Или поймать, как он прищуривается. О нет, не то что он герой твоего романа! Нет! Ни в коем случае! Никаких героев!
С героями я завязала. Точка. Мои отношения с последним «героем» закончились таким ожогом, что я до сих пор не уверена: пришла ли я в себя?
Нет, я просто поняла, что этот парень – классный.
Словцо дурацкое, согласна. Ничего конкретного не выражает. Нельзя нацепить на себя дизайнерскую одежду и быть благодаря этому классным. Не получится, обладая великолепным чувством юмора, прослыть классным. Цвет глаз, черты лица, выбор определённой одежды, то, какие ты смотришь фильмы, то, в какие игры ты играешь, то, в каких соцсетях ты пропадаешь ночами – всё имеет значение, но этого недостаточно, чтобы быть классным. Потому что «классный» – это аура. Это твоя энергетика. И ты можешь просто сидеть и улыбаться. И тебя сочтут «классным».
Ненавижу классных.
Парень сидел, уставившись в ноутбук. Потом поднял голову и улыбнулся.
Увидел мои щёки! Тьфу ты!
Я схватилась за щёки руками, прикрывая их. Но он уже опустил голову, снова уставившись на экран. Рот прикрыл рукой – прятал улыбку.
Ну, конечно, он вежливый. Не станет вслух смеяться над бедной желтушной девушкой.
«А не такие уж и плохие эти тётеньки из детлита», – подумала я. Особенно одна, пухлая блондинка, которая с удовольствием обкусывала корочки на кусках пиццы.
Сначала корочки, потом – начинка. Потом пальцы. Ну она их не откусывала, облизывала, конечно.
Хорошая тётенька. Достаточно пухлая, чтобы за ней спрятаться.
Я широко улыбнулась ей, она – немного растерянно в ответ, и я сочла её улыбку достаточной для того, чтобы я села рядом и дёрнула маму за руку, прошипев: «Садись!»
А всё-таки хорошо, что я не взяла с собой запасной резиновый мячик! Я бы и его сейчас лопнула, вонзив в него ногти, потому что просто задыхалась от злости на парня, модных тёток, маму, а главное – гардеробщика с облепиховым кремом!
Глава 3
Неожиданное предложение
Мы сидели в кафе уже второй час. Мама себя чувствовала превосходно: она встретила парочку знакомых, с которыми можно болтать просто так, без конкретной цели (а цель у нас была одна! Хоть как-то заявить о дурацких сказках! Чтобы их заметили, напечатали и дали денег!) и наслаждалась беседой. Даже кофе заказала. Два, конечно. Забыв совершенно о том, что я ненавижу кофе. Он задерживает воду в организме, а я не для того сижу раз в три месяца на детокс-диетах.
Я же, закрыв щёки руками, напряжённо вслушивалась в беседу. Тётки громко обсуждали программу детского фестиваля, спорили, радовались. Мы обе были чужими тут, и я, и мама. Это раздражало. Наконец, я услышала:
– Вот тут бы интерктивчик сделать! По каким-то сказкам!
Я быстро глянула на маму. Ну? Скажи про своих мышей! Давай! Не молчи! Чего пришли вообще?! Ты ведь не боишься уже! Знакомых встретила, они поддержат!
– По каким сказкам? – спросила моя соседка-толстушка, которая обгрызла наконец на своей пицце все корочки и теперь принялась слизывать начинку. Смотреть на неё было неприятно, хотелось предложить салфетку.
– Хотелось бы по современным, – подал голос кто-то, – не Андерсена же по сотому разу представлять!
«Мама! Подай голос!» – сквозь зубы пробормотала я, уставившись на кусок пиццы, с которого толстушка слизнула помидор.
На самом краешке висел шампиньон и грозил упасть на колени к толстушке и измазать соусом её светлую юбку.
– А что? – возмутилась толстушка, – Андерсен – гениален! И не надо нам этих современных писак!
Мне захотелось, чтобы шампиньон всё-таки упал ей на юбку!
Потому что её слова услыхала моя мамочка. Она оторвалась от своей Невероятно Важной Беседы, пару секунд смотрела на толстушку и… опустила взгляд. Протянула руку, взяла салфетку, стала складывать из неё лягушку (это, поверьте, она умеет! Это вам не с кассиром спорить и не в ЖЭКе отстаивать свою правоту!)
В общем, мамочка изобразила полнейшее поражение. Ах, ах! Ведь сказали же: «Не надо современных писак». Ну она и не полезет. Не надо так не надо. Лучше продолжить Увлекательнейшую Беседу с…
– А почему вам не нравятся современные писатели?! – услышала я чей-то голос.
Ещё четверть секунды. И я поняла, что голос-то мой. Мой!
– Не то чтобы не нравятся, – мило улыбнулась толстушка, отправив в рот кусочек жёлтого перца (шампиньон цеплялся за край пиццы, как утопающий за борт лодки), – просто их нет. Никто сегодня не пишет сказки.
– Ну почему же не пишет, – не унималась я, – вы не читали сказки Натальи Розановой? Про мышек?
– Розановой? – переспросила толстушка.
– Я читала! – вдруг подала голос девушка с двумя косами напротив меня.
Мне она сразу показалась милягой.
– Ничего особенного, – добавила девушка с косами, – не зацепило. Они, к тому же, не напечатаны нигде.
«И что я в ней милого нашла?» – подумала я, а вслух сказала:
– Знаете, есть вещи, которые взрослых не цепляют, а детям нравятся, кстати, я сама видела, как дети слушали! Автор читал эти сказки вслух в детском саду.
– Но тут ведь автора нет, – сказала другая тётенька, темноволосая, в очках, – так что и спорить о сказках нечего.
Она сидела справа, в торце стола, и, видимо, всем тут заправляла.
– Если бы автор был тут, если бы он предложил эти сказки на интерактив…
– Знаете, – сказала я, – вы не поверите…
– Верочка, ну не надо, – испуганно сказала мама.
– Вы автор? – спросила тётенька деловито. – Интерактив проведёте?
– А как это – интерактив? – растерялась мама.
– Ну, что-то типа игры с детьми.
– Играть я не умею, – извиняющимся голосом сказала мама.
Я же, закрыв щёки руками, напряжённо вслушивалась в беседу. Тётки громко обсуждали программу детского фестиваля, спорили, радовались. Мы обе были чужими тут, и я, и мама. Это раздражало. Наконец, я услышала:
– Вот тут бы интерктивчик сделать! По каким-то сказкам!
Я быстро глянула на маму. Ну? Скажи про своих мышей! Давай! Не молчи! Чего пришли вообще?! Ты ведь не боишься уже! Знакомых встретила, они поддержат!
– По каким сказкам? – спросила моя соседка-толстушка, которая обгрызла наконец на своей пицце все корочки и теперь принялась слизывать начинку. Смотреть на неё было неприятно, хотелось предложить салфетку.
– Хотелось бы по современным, – подал голос кто-то, – не Андерсена же по сотому разу представлять!
«Мама! Подай голос!» – сквозь зубы пробормотала я, уставившись на кусок пиццы, с которого толстушка слизнула помидор.
На самом краешке висел шампиньон и грозил упасть на колени к толстушке и измазать соусом её светлую юбку.
– А что? – возмутилась толстушка, – Андерсен – гениален! И не надо нам этих современных писак!
Мне захотелось, чтобы шампиньон всё-таки упал ей на юбку!
Потому что её слова услыхала моя мамочка. Она оторвалась от своей Невероятно Важной Беседы, пару секунд смотрела на толстушку и… опустила взгляд. Протянула руку, взяла салфетку, стала складывать из неё лягушку (это, поверьте, она умеет! Это вам не с кассиром спорить и не в ЖЭКе отстаивать свою правоту!)
В общем, мамочка изобразила полнейшее поражение. Ах, ах! Ведь сказали же: «Не надо современных писак». Ну она и не полезет. Не надо так не надо. Лучше продолжить Увлекательнейшую Беседу с…
– А почему вам не нравятся современные писатели?! – услышала я чей-то голос.
Ещё четверть секунды. И я поняла, что голос-то мой. Мой!
– Не то чтобы не нравятся, – мило улыбнулась толстушка, отправив в рот кусочек жёлтого перца (шампиньон цеплялся за край пиццы, как утопающий за борт лодки), – просто их нет. Никто сегодня не пишет сказки.
– Ну почему же не пишет, – не унималась я, – вы не читали сказки Натальи Розановой? Про мышек?
– Розановой? – переспросила толстушка.
– Я читала! – вдруг подала голос девушка с двумя косами напротив меня.
Мне она сразу показалась милягой.
– Ничего особенного, – добавила девушка с косами, – не зацепило. Они, к тому же, не напечатаны нигде.
«И что я в ней милого нашла?» – подумала я, а вслух сказала:
– Знаете, есть вещи, которые взрослых не цепляют, а детям нравятся, кстати, я сама видела, как дети слушали! Автор читал эти сказки вслух в детском саду.
– Но тут ведь автора нет, – сказала другая тётенька, темноволосая, в очках, – так что и спорить о сказках нечего.
Она сидела справа, в торце стола, и, видимо, всем тут заправляла.
– Если бы автор был тут, если бы он предложил эти сказки на интерактив…
– Знаете, – сказала я, – вы не поверите…
– Верочка, ну не надо, – испуганно сказала мама.
– Вы автор? – спросила тётенька деловито. – Интерактив проведёте?
– А как это – интерактив? – растерялась мама.
– Ну, что-то типа игры с детьми.
– Играть я не умею, – извиняющимся голосом сказала мама.