Страница:
— Эта девчонка Бретт, — заворчал инспектор, — далека от моего идеала надежного свидетеля.
— На одних ощущениях, не подкрепленных фактами и анализом, мы ничего не достигнем. — Эллери покачал головой. — Тогда нам придется признать недостаточность умозаключений, чего мне бы не хотелось... Во время рассказа мистера Нокса я внимательно изучил все возможности, и теперь понимаю, что в первоначальном анализе пропустил одну возможность — довольно ошеломляющую, надо сказать, если она верна. Дело в том, что есть один способ, с помощью которого мистер Халкис мог бы узнать, что надел красный галстук, и для этого ему не нужно было видеть цвет... Довольно легко ее подтвердить или опровергнуть. Извините, я на минуту отвлекусь.
Эллери подошел к телефону и вызвал дом Халкиса, остальные ждали в молчании. Ясно было, что это своего рода тест.
— Миссис Слоун... Миссис Слоун? Это Эллери Квин. Мистер Деметриос Халкис дома?.. Превосходно. Пожалуйста, передайте ему, чтобы он немедленно пришел в Главное полицейское управление на Сентр-стрит, в кабине! инспектора Квина... Да, я понимаю. Очень хорошо, тогда пусть Уикс его проводит... Миссис Слоун, скажите вашему кузену, чтобы захватил с собой один из зеленых галстуков вашего брата. Это важно... Нет, пожалуйста, не говорите об этом Уиксу. Спасибо. — Он постучал по рычагу и сказал полицейскому телефонисту: — Найдите, пожалуйста, Триккалу, грека-переводчика, и попросите зайти в кабинет инспектора Квина.
— Я не совсем понимаю... — начал Сэмпсон.
— Прошу вас. — Твердой рукой Эллери закурил новую сигарету. — Позвольте мне продолжить. Что мы имеем? А вот что — теперь должно быть ясно, что все решение с Халкисом в роли убийцы рухнуло. Это решение базировалось на двух моментах: первое, что Халкис на самом деле не был слепым, и второе, что в прошлую пятницу вечером в его кабинете было только два человека. Мистер Нокс и мисс Бретт уже опровергли второй пункт, и у меня есть все основания полагать, что через некоторое время я смогу опровергнуть пункт первый. Иначе говоря, если мы сможем продемонстрировать, что в тот вечер Халкис действительно был слепым, то у нас не останется резонов подозревать его в убийстве Гримшоу. То есть мы сможем вывести Халкиса из списка подозреваемых. Только убийце нужны были ложные улики. Эти улики появились после смерти Халкиса и, более того, должны были создать впечатление, что он и является преступником. Следовательно, Халкис, по крайней мере в смерти Гримшоу, не виновен.
Из рассказа мистера Нокса стало очевидно, что Гримшоу был убит по мотивам, связанным с похищенным Леонардо, и это не слишком сильно отличается от моих прежних предположений, — продолжал Эллери. — Один момент, кажется, служит подтверждением мотива похищенной картины: когда Гримшоу нашли в гробу, то долгового обязательства, которое, по словам мистера Нокса, передал шантажисту Халкис, ни в бумажнике, ни в одежде Гримшоу не обнаружилось. Очевидно, убийца присвоил документ, как только задушил Гримшоу. Убийца мог грозить этим долговым обязательством Халкису, поскольку, как мы помним, Гримшоу был убит до смерти Халкиса. Однако Халкис неожиданно умирает, и обязательство становится практически бесполезным для убийцы, поскольку подобный документ, предъявленный к оплате кому-либо другому, кроме самого Халкиса, уже покойного, был бы равносилен признанию в убийстве. Таким образом, забирая долговое обязательство у Гримшоу, убийца имел в виду, что Халкис жив. И Халкис своей смертью в некотором отношении оказал хорошую услугу законным наследникам, сохранив в своей истощившейся собственности значительную сумму в полмиллиона долларов.
Но встает еще более важный вопрос.
Эллери замолчал и окинул взглядом кабинет. Он встал, подошел к двери, распахнул ее, выглянул наружу, снова закрыл и вернулся на место.
— Настолько важный, — жестко сказал он, — что даже секретарю не следует это знать.
Прошу внимания. Как я только что говорил, единственным лицом, имевшим основания перевести вину на умершего Халкиса, был, естественно, сам убийца. Вследствие этого убийца должен обладать двумя характеристиками. Первое: чтобы устроить ловушку при помощи ложных улик с чашками, он должен был иметь доступ в дом Халкиса после похорон между вторником, когда мисс Бретт видела две чистые чашки, и пятницей, когда мы обнаружили три грязные чашки. Второе: вся эта хитрость с грязными чашками, которая должна была убедить, что участвовали лишь два человека, целиком зависела — подчеркнем этот момент — от молчания мистера Нокса о том факте, что он был третьим.
На последнем пункте позвольте остановиться подробнее. Как мы теперь знаем, в тот вечер встретились три человека. Кто бы позднее с помощью чайных чашек ни представил дело так, будто на этой встрече присутствовали лишь двое, он, очевидно, знал, что их было трое, и знал, кто именно. Но заметьте! Он хотел, чтобы в полиции считали, что присутствовали двое, следовательно, нужно обеспечить молчание каждого из троих, реально присутствовавших на встрече, иначе обман был бы раскрыт. Но в интервале между вторником и четвергом, когда автор идеи о двух участниках изменил картину на подносе, он мог положиться на молчание только двоих — убитого Гримшоу и умершего естественной смертью Халкиса. Оставался третий потенциальный информатор, мистер Нокс, чьи показания могли бы разрушить его схему. Однако, несмотря на то что мистер Нокс жив, здоров и невредим, интриган осуществил свои намерения. Иначе говоря, он был убежден, что мистер Нокс будет хранить молчание. Пока все ясно?
Все покивали, внимательно следя за каждым звуком. Нокс наблюдал за движением губ Эллери до странности напряженно.
— Но что дало ему повод думать, что можно рассчитывать на молчание мистера Нокса? — решительно шел вперед Эллери. — Только одно: если он знал всю историю с Леонардо, только если он знал, что мистер Нокс получил в собственность это полотно при незаконных обстоятельствах. Тогда, и только тогда он мог быть уверен, что мистер Нокс в целях самозащиты должен умолчать о том, что был третьим на встрече, состоявшейся в прошлую пятницу вечером в доме Халкиса.
— Круто, молодой человек, — сказал Нокс.
Эллери не улыбнулся.
— Самый важный вывод из этого анализа еще впереди. Кто же мог знать всю историю с похищением Леонардо и вашей связи с ним, мистер Нокс?
Давайте методом исключения.
Халкис, судя по его письму, никому не говорил, а теперь он умер.
Вы, мистер Нокс, не говорили никому, кроме одного человека, и мы можем его исключить чисто логически. Вы рассказали о картине вашему эксперту, который вчера исследовал для вас эту картину и объявил, что эта работа другого художника, не Леонардо да Винчи. Но он узнал о картине лишь вчера вечером — слишком поздно, чтобы сфабриковать улики! Улики подбросили раньше, ведь я их обнаружил вчера утром. Таким образом, мы исключили вашего эксперта, единственного человека, узнавшего от вас, что владелец этой картины — вы, мистер Нокс. Эти рассуждения могут показаться необязательными, поскольку ваш эксперт никак не вписывается в эту схему и бессмысленно считать его преступником, но я решил быть очень аккуратным и строить умозаключения на основе неопровержимой логики.
Он буравил взглядом стену.
— Кто остается? Только Гримшоу, а он убит. Но, согласно вашей передаче собственных слов Гримшоу, сказанных в тот вечер у Халкиса, он заявил, что говорил об этом лишь одному человеку. «Одному-единственному на свете» — так, кажется, он поведал о похищенной картине. По признанию Гримшоу, это его партнер. И это единственное лицо, следовательно, является единственным посторонним, в достаточной мере осведомленным и о похищении картины, и о вашем владении ею, чтобы, во-первых, подбросить ложные улики о трех использованных чашках, а во-вторых, рассчитывать на ваше молчание!
— Верно, верно, — пробормотал Нокс.
— Какой же отсюда вывод? — монотонно продолжал Эллери. — Поскольку партнер Гримшоу был единственным человеком, кто мог подстроить ложные улики, а убийца был единственным человеком, имеющим основания подстроить ложные улики, следовательно, партнер Гримшоу должен быть убийцей. Согласно рассказу самого Гримшоу, партнер провожал его в номер отеля «Бенедикт» вечером накануне роковых событий, и, как мы можем предположить, он же встретил Гримшоу после того, как вы с ним вышли из дома Халкиса вечером в пятницу. В это время партнер мог узнать о предложенном новом завещании, о долговом обязательстве и обо всем остальном, что случилось во время вашего визита к Халкису.
Инспектор произнес задумчиво:
— Несомненно, мы продвинулись вперед, но в данный момент это продвижение ничего нам не дает. Человек, сопровождавший Гримшоу вечером в прошлый четверг, — это может быть кто угодно. Его описания у нас нет.
— Это правда. Но мы, по крайней мере, ответили на некоторые вопросы и знаем, куда двигаемся. — Эллери погасил сигарету и устало посмотрел на своих собеседников. — До сих пор я намеренно обходил один важный момент. А именно: как случилось, что убийца обманулся, и мистер Нокс не стал хранить молчание. Так почему же вы не сохранили все это в тайне, мистер Нокс?
— Я вам говорил, — откликнулся банкир. — Мой Леонардо — вовсе не Леонардо. Практически ничего и не стоит.
— Точно. Мистер Нокс заговорил, обнаружив, что картина практически ничего не стоит. Грубо говоря, нашел, как себя вывести из неприятной ситуации, и решил рассказать всю историю. Но он ее рассказал только нам, джентльмены! То есть убийца, партнер Гримшоу, до сих пор считает, что раз мы клюнули на ложные улики, то версия с Халкисом для нас приемлема. Очень хорошо — мы угодим ему в одном и не станем делать одолжение в другом. Мы не можем публично принять версию, что убийцей был Халкис, — мы знаем, что это не так. Но надо и скормить что-то нашему убийце, дать ему свободу действий: посмотрим, что он предпримет дальше. Можно и подстегнуть его, пусть он продолжит как-то себя проявлять. То есть давайте откажемся от версии Халкиса и огласим свидетельство мисс Бретт, из-за которого мыльный пузырь с версией Халкиса лопнул; но вместе с тем мы ничего не будем говорить о том, что на первый план вышел мистер Нокс со своей историей, — ни единого слова. Тогда убийца поверит, что мистер Нокс промолчал, и будет по-прежнему рассчитывать на его молчание, даже не подозревая, что картина не является подлинником Леонардо ценой в миллион долларов.
— Заставим его защищаться, — пробормотал окружной прокурор. — Ведь он поймет, что мы еще гонимся за убийцей. Да, Эллери, идея хороша.
— И тут нет риска спугнуть добычу, — продолжал Эллери. — Убийца просто будет вынужден принять новое положение дел, поскольку он с самого начала допускал, что кто-то заметит различия во внешнем виде чашек. И то, что эти различия все-таки были замечены, он воспримет не как гибельное обстоятельство, а просто как неудачу.
— А как насчет исчезновения Чини? — спросил Пеппер.
Эллери вздохнул:
— Конечно, мое блистательное умозаключение, что Алан Чини похоронил тело Гримшоу, целиком базировалось на гипотезе, что убийство совершил его дядя, Халкис. Обладая новыми фактами, мы получили основания считать, что Гримшоу был похоронен тем же человеком, который его убил. Во всяком случае, имеющиеся у нас данные не объясняют исчезновения Чини, остается только ждать.
Зазвонил аппарат внутренней связи, и инспектор поднялся, чтобы ответить.
— Давай его сюда. А другого подержи за дверью. — Он повернулся к Эллери: — Вот, сын, пришел твой человек. Уикс его доставил.
Эллери кивнул. Дверь открылась, пропуская нескладную фигуру Деметриоса Халкиса в скромном и строгом костюме. Он кривил рот в пугающе бессмысленной усмешке, отчего выглядел еще идиотичней, чем всегда. Через дверь был виден дворецкий Уикс, прижимая котелок к груди, он беспокойно пристраивался на стул в приемной. Почти сразу в приемной показался и Триккала, грек-переводчик.
— Триккала! Входите! — крикнул Эллери и повернулся посмотреть на тощий пакет в костлявых пальцах Демми.
Триккала всем своим видом выражал вопрос. Дверь, ведущая в приемную, закрылась, и Эллери сказал:
— Триккала, спросите его, принес ли он то, что ему велели.
Триккала выпалил в ухмылявшегося слабоумного несколько слов. Лицо Демми осветилось, он энергично закивал и поднял пакет повыше.
— Очень хорошо. — Эллери был очень сдержан, следил за словами. — Теперь спросите его, Триккала, что ему велели принести.
Последовал короткий и горячий обмен непонятными звуками, и Триккала ответил:
— Он говорит, что должен был принести зеленый галстук, один из зеленых галстуков из гардероба его кузена Георга.
— Превосходно. Попросите его вынуть этот зеленый галстук.
Триккала бросил Демми что-то резкое, тот опять кивнул и принялся копошиться со шнурком на пакете. Процедура эта оказалась довольно продолжительной, и все это время взгляды присутствовавших были устремлены на его неумелые руки. Наконец он справился с упрямым узелком, аккуратно свернул шнурок в кольцо и положил в карман, затем развернул пакет. Бумага упала на пол — Демми держал в руках красный галстук...
Эллери как мог успокоил поднявшийся вслед за этим галдеж, образуемый возбужденными возгласами обоих юристов и умеренно крепкими ругательствами инспектора. Демми уставился на них со всегдашней своей пустой улыбкой, молча ожидая одобрения. Эллери повернулся, выдвинул верхний ящик отцовского стола, быстро там все перерыл и выпрямился с блокнотом в руках — с зеленым блокнотом.
— Триккала, — сказал он, — спросите его, какого цвета этот блокнот.
Триккала перевел. Ответ Демми по-гречески звучал весьма решительно.
— Он говорит, — удивленно сообщил переводчик, — что блокнот красный.
— Отлично. Спасибо, Триккала. Проводите его в приемную и скажите человеку, который там дожидается, что им можно идти домой.
Триккала взял слабоумного за руку и вывел из кабинета. Эллери закрыл за ними дверь.
— Ну вот, кажется, и объяснилось, почему я сбился в своих слишком самоуверенных умозаключениях, — произнес он. — Я не учел самой незначительной вероятности, что Демми может быть дальтоником!
Все дружно кивнули. А он продолжал:
— Я исходил из того, что если Халкису никто не говорил, что на нем красный галстук, и если Демми одел его по расписанию, то Халкис знал цвет галстука, потому что его видел. Я не учел, что само расписание может ввести в заблуждение. Согласно расписанию, в субботу утром Демми должен был подать Халкису зеленый галстук. Но теперь мы узнаем, что для Демми слово «зеленый» означает красный цвет, потому что он дальтоник. Иначе говоря, Демми страдает распространенным отклонением — частичной цветовой слепотой, при которой красное воспринимается как зеленое и наоборот. Халкис знал об этом недостатке Демми и учел его, составляя расписание — в отношении этих двух цветов. Желая надеть красный галстук, он говорил Демми, чтобы тот принес зеленый. И расписание служило той же самой цели. Итак, можно подытожить: в то утро, несмотря на то что Халкис повязал галстук другого цвета, чем было указано в расписании, он знал — и не потому, что ему кто-либо сообщил или он сам увидел, — просто знал, что на нем красный галстук. Он не «сменил» галстук, он уже был в красном в девять часов утра, когда Демми вышел из дому.
— Что ж, — промолвил Пеппер, — это значит, что Демми, Слоун и мисс Бретт говорили правду. Уже что-то.
— Совершенно верно. Мы должны обсудить еще один отложенный вопрос: знал ли убийца-интриган, что Халкис был слепым, или он все-таки поверил, на основании данных, которые и меня сбили с толку, что Халкис прозрел. Но теперь это бесплодная затея. Хотя более вероятно последнее: он не знал, что Демми дальтоник, и, возможно, считает, что на момент смерти Халкис слепым не был. В любом случае из этого нам ничего не выжать. — Эллери обратился к отцу: — Кто-нибудь записывал посетителей дома Халкиса от вторника до пятницы?
Отозвался Сэмпсон:
— Кохалан. Мой сотрудник, он там постоянно. Ты захватил список, Пеппер?
Пеппер достал листок с машинописным текстом. Эллери быстро пробежал его глазами.
— Я вижу, тут есть новые имена.
Список содержал имена посетителей, упомянутых на том листе, который Квины изучали в четверг утром перед эксгумацией, плюс всех тех, кто входил в дом с момента начала расследования после эксгумации. В это дополнение были включены все проживающие в доме Халкиса, а также следующие лица: Насио Суиза, Майлс Вудраф, Джеймс Дж. Нокс, доктор Дункан Фрост, Ханивел, преподобный Элдер, миссис Сьюзен Морс. В нем были перечислены несколько старинных клиентов покойного — помимо Роберта Петри и миссис Дьюк, внесенных в предыдущий список, упоминались также некто Рубен Голдберг, миссис Тимоти Уокер и Роберт Актон. Еще в дом Халкиса заходили служащие галереи: Саймон Брекен, Дженни Бом и Паркер Инсал. Завершался перечень именами газетных репортеров.
Эллери вернул бумагу Пепперу.
— Похоже, каждый житель города заглядывал в этот дом... Мистер Нокс, вы точно сохраните в тайне всю историю с Леонардо и вашим приобретением картины?
— Никому ни слова, — ответил Нокс.
— И держитесь настороже, сэр, — если возникнут новые обстоятельства, сразу же сообщите инспектору.
— Буду рад. — Нокс поднялся, и Пеппер вскочил подать ему пальто. — Работаю с Вудрафом, — произнес Нокс, пытаясь попасть в рукав. — Нанял его заниматься юридической информацией об имуществе. Без завещания такая мешанина... И все-таки надеюсь, что новое завещание не всплывет где-нибудь. Вудраф говорит, оно только осложнит дело. Получил от миссис Слоун, как ближайшей родственницы, разрешение на управление имуществом, если новое завещание не будет найдено.
— Будь оно проклято, это украденное завещание! — раздраженно воскликнул Сэмпсон. — Хотя я считаю, у нас достаточно оснований, чтобы заявить о принуждении. Поднимется дикий скандал, но мы, вероятно, сумели бы его отменить. Вот интересно, а нет ли родственников у Гримшоу?
Нокс хмыкнул, махнул всем рукой и вышел. Сэмпсон с Пеппером посмотрели друг на друга.
— Понимаю, шеф, — тихо сказал Пеппер. — Вы думаете, что история Нокса о том, что его картина — не Леонардо, — это просто история, верно?
— Меня бы это не удивило, — признался Сэмпсон.
— Меня тоже! — рявкнул инспектор. — Пусть Нокс большая шишка, но он играет с огнем.
— Весьма вероятно, — согласился Эллери, — хотя для меня это не имеет особого значения. Но он-то коллекционер-фанатик, и ясно, что захочет сохранить картину любой ценой.
— Да, — вздохнул старик, — поганые дела.
Сэмпсон и Пеппер кивнули Эллери и вышли из кабинета. Инспектор тоже удалился, ему надо было на пресс-конференцию для полицейских журналистов.
Эллери остался в одиночестве — праздный молодой человек с деятельным умом. Он уничтожал сигарету за сигаретой, время от времени морщась от кое-каких воспоминаний. Когда инспектор вернулся, один, без прокуроров, Эллери рассеянно и неодобрительно созерцал свои ботинки.
— Ну, утечка пошла, — пробурчал старик, погружаясь в кресло. — Передал ребяткам версию с Халкисом, а потом свидетельство Джоан Бретт, которое опрокинуло нашу телегу. Через несколько часов эта информация разлетится по всему городу, и нашему приятелю-убийце придется зашевелиться.
Он что-то пролаял в селектор, и через мгновение в кабинете возникла секретарша. Инспектор продиктовал телеграмму, которую следовало адресовать директору музея Виктории в Лондоне с пометкой «Конфиденциально». Закончив писать, секретарша исчезла.
— Ну, посмотрим, — рассудительно произнес старик, потянувшись к табакерке. — Выясним, что у нас за дела с этими художествами. Мы только что переговорили об этом с Сэмпсоном. Нельзя это бросить только потому, что так сказал Нокс... — Он насмешливо понаблюдал за своим молчаливым сыном. — Ладно, Эл, прекрати. Это же не конец света. Ну, лопухнулся ты с Халкисом — что за беда? Забудь об этом.
Эллери медленно поднял голову:
— Забыть? Вот уж о чем нельзя забывать, папа. — Он сжал кулак и посмотрел на него невидящим взглядом. — Если дело Халкиса, помимо всего прочего, и научило меня чему-нибудь, то как раз этому — и если ты поймаешь меня на том, что я нарушу свой обет, лучше пристрели меня на месте. Слушай: никогда впредь, пока я не соберу в единое целое все разрозненные элементы преступления, пока не объясню каждую, даже несущественную, непонятную деталь, я не буду выдвигать решение интересующего меня дела [17].
Инспектор забеспокоился:
— Ну что ты, мальчик...
— Когда я думаю, каким дураком себя выставил — каким надутым, явным, самодовольным ослом и болваном...
— А я считаю, что твое решение, пусть и ошибочное, все равно было сделано блестяще. — Инспектор попытался защитить сына от его же суда.
Эллери не ответил. Он начал полировать стекла пенсне, уставившись горьким взглядом в стену над головой отца.
Глава 16
— На одних ощущениях, не подкрепленных фактами и анализом, мы ничего не достигнем. — Эллери покачал головой. — Тогда нам придется признать недостаточность умозаключений, чего мне бы не хотелось... Во время рассказа мистера Нокса я внимательно изучил все возможности, и теперь понимаю, что в первоначальном анализе пропустил одну возможность — довольно ошеломляющую, надо сказать, если она верна. Дело в том, что есть один способ, с помощью которого мистер Халкис мог бы узнать, что надел красный галстук, и для этого ему не нужно было видеть цвет... Довольно легко ее подтвердить или опровергнуть. Извините, я на минуту отвлекусь.
Эллери подошел к телефону и вызвал дом Халкиса, остальные ждали в молчании. Ясно было, что это своего рода тест.
— Миссис Слоун... Миссис Слоун? Это Эллери Квин. Мистер Деметриос Халкис дома?.. Превосходно. Пожалуйста, передайте ему, чтобы он немедленно пришел в Главное полицейское управление на Сентр-стрит, в кабине! инспектора Квина... Да, я понимаю. Очень хорошо, тогда пусть Уикс его проводит... Миссис Слоун, скажите вашему кузену, чтобы захватил с собой один из зеленых галстуков вашего брата. Это важно... Нет, пожалуйста, не говорите об этом Уиксу. Спасибо. — Он постучал по рычагу и сказал полицейскому телефонисту: — Найдите, пожалуйста, Триккалу, грека-переводчика, и попросите зайти в кабинет инспектора Квина.
— Я не совсем понимаю... — начал Сэмпсон.
— Прошу вас. — Твердой рукой Эллери закурил новую сигарету. — Позвольте мне продолжить. Что мы имеем? А вот что — теперь должно быть ясно, что все решение с Халкисом в роли убийцы рухнуло. Это решение базировалось на двух моментах: первое, что Халкис на самом деле не был слепым, и второе, что в прошлую пятницу вечером в его кабинете было только два человека. Мистер Нокс и мисс Бретт уже опровергли второй пункт, и у меня есть все основания полагать, что через некоторое время я смогу опровергнуть пункт первый. Иначе говоря, если мы сможем продемонстрировать, что в тот вечер Халкис действительно был слепым, то у нас не останется резонов подозревать его в убийстве Гримшоу. То есть мы сможем вывести Халкиса из списка подозреваемых. Только убийце нужны были ложные улики. Эти улики появились после смерти Халкиса и, более того, должны были создать впечатление, что он и является преступником. Следовательно, Халкис, по крайней мере в смерти Гримшоу, не виновен.
Из рассказа мистера Нокса стало очевидно, что Гримшоу был убит по мотивам, связанным с похищенным Леонардо, и это не слишком сильно отличается от моих прежних предположений, — продолжал Эллери. — Один момент, кажется, служит подтверждением мотива похищенной картины: когда Гримшоу нашли в гробу, то долгового обязательства, которое, по словам мистера Нокса, передал шантажисту Халкис, ни в бумажнике, ни в одежде Гримшоу не обнаружилось. Очевидно, убийца присвоил документ, как только задушил Гримшоу. Убийца мог грозить этим долговым обязательством Халкису, поскольку, как мы помним, Гримшоу был убит до смерти Халкиса. Однако Халкис неожиданно умирает, и обязательство становится практически бесполезным для убийцы, поскольку подобный документ, предъявленный к оплате кому-либо другому, кроме самого Халкиса, уже покойного, был бы равносилен признанию в убийстве. Таким образом, забирая долговое обязательство у Гримшоу, убийца имел в виду, что Халкис жив. И Халкис своей смертью в некотором отношении оказал хорошую услугу законным наследникам, сохранив в своей истощившейся собственности значительную сумму в полмиллиона долларов.
Но встает еще более важный вопрос.
Эллери замолчал и окинул взглядом кабинет. Он встал, подошел к двери, распахнул ее, выглянул наружу, снова закрыл и вернулся на место.
— Настолько важный, — жестко сказал он, — что даже секретарю не следует это знать.
Прошу внимания. Как я только что говорил, единственным лицом, имевшим основания перевести вину на умершего Халкиса, был, естественно, сам убийца. Вследствие этого убийца должен обладать двумя характеристиками. Первое: чтобы устроить ловушку при помощи ложных улик с чашками, он должен был иметь доступ в дом Халкиса после похорон между вторником, когда мисс Бретт видела две чистые чашки, и пятницей, когда мы обнаружили три грязные чашки. Второе: вся эта хитрость с грязными чашками, которая должна была убедить, что участвовали лишь два человека, целиком зависела — подчеркнем этот момент — от молчания мистера Нокса о том факте, что он был третьим.
На последнем пункте позвольте остановиться подробнее. Как мы теперь знаем, в тот вечер встретились три человека. Кто бы позднее с помощью чайных чашек ни представил дело так, будто на этой встрече присутствовали лишь двое, он, очевидно, знал, что их было трое, и знал, кто именно. Но заметьте! Он хотел, чтобы в полиции считали, что присутствовали двое, следовательно, нужно обеспечить молчание каждого из троих, реально присутствовавших на встрече, иначе обман был бы раскрыт. Но в интервале между вторником и четвергом, когда автор идеи о двух участниках изменил картину на подносе, он мог положиться на молчание только двоих — убитого Гримшоу и умершего естественной смертью Халкиса. Оставался третий потенциальный информатор, мистер Нокс, чьи показания могли бы разрушить его схему. Однако, несмотря на то что мистер Нокс жив, здоров и невредим, интриган осуществил свои намерения. Иначе говоря, он был убежден, что мистер Нокс будет хранить молчание. Пока все ясно?
Все покивали, внимательно следя за каждым звуком. Нокс наблюдал за движением губ Эллери до странности напряженно.
— Но что дало ему повод думать, что можно рассчитывать на молчание мистера Нокса? — решительно шел вперед Эллери. — Только одно: если он знал всю историю с Леонардо, только если он знал, что мистер Нокс получил в собственность это полотно при незаконных обстоятельствах. Тогда, и только тогда он мог быть уверен, что мистер Нокс в целях самозащиты должен умолчать о том, что был третьим на встрече, состоявшейся в прошлую пятницу вечером в доме Халкиса.
— Круто, молодой человек, — сказал Нокс.
Эллери не улыбнулся.
— Самый важный вывод из этого анализа еще впереди. Кто же мог знать всю историю с похищением Леонардо и вашей связи с ним, мистер Нокс?
Давайте методом исключения.
Халкис, судя по его письму, никому не говорил, а теперь он умер.
Вы, мистер Нокс, не говорили никому, кроме одного человека, и мы можем его исключить чисто логически. Вы рассказали о картине вашему эксперту, который вчера исследовал для вас эту картину и объявил, что эта работа другого художника, не Леонардо да Винчи. Но он узнал о картине лишь вчера вечером — слишком поздно, чтобы сфабриковать улики! Улики подбросили раньше, ведь я их обнаружил вчера утром. Таким образом, мы исключили вашего эксперта, единственного человека, узнавшего от вас, что владелец этой картины — вы, мистер Нокс. Эти рассуждения могут показаться необязательными, поскольку ваш эксперт никак не вписывается в эту схему и бессмысленно считать его преступником, но я решил быть очень аккуратным и строить умозаключения на основе неопровержимой логики.
Он буравил взглядом стену.
— Кто остается? Только Гримшоу, а он убит. Но, согласно вашей передаче собственных слов Гримшоу, сказанных в тот вечер у Халкиса, он заявил, что говорил об этом лишь одному человеку. «Одному-единственному на свете» — так, кажется, он поведал о похищенной картине. По признанию Гримшоу, это его партнер. И это единственное лицо, следовательно, является единственным посторонним, в достаточной мере осведомленным и о похищении картины, и о вашем владении ею, чтобы, во-первых, подбросить ложные улики о трех использованных чашках, а во-вторых, рассчитывать на ваше молчание!
— Верно, верно, — пробормотал Нокс.
— Какой же отсюда вывод? — монотонно продолжал Эллери. — Поскольку партнер Гримшоу был единственным человеком, кто мог подстроить ложные улики, а убийца был единственным человеком, имеющим основания подстроить ложные улики, следовательно, партнер Гримшоу должен быть убийцей. Согласно рассказу самого Гримшоу, партнер провожал его в номер отеля «Бенедикт» вечером накануне роковых событий, и, как мы можем предположить, он же встретил Гримшоу после того, как вы с ним вышли из дома Халкиса вечером в пятницу. В это время партнер мог узнать о предложенном новом завещании, о долговом обязательстве и обо всем остальном, что случилось во время вашего визита к Халкису.
Инспектор произнес задумчиво:
— Несомненно, мы продвинулись вперед, но в данный момент это продвижение ничего нам не дает. Человек, сопровождавший Гримшоу вечером в прошлый четверг, — это может быть кто угодно. Его описания у нас нет.
— Это правда. Но мы, по крайней мере, ответили на некоторые вопросы и знаем, куда двигаемся. — Эллери погасил сигарету и устало посмотрел на своих собеседников. — До сих пор я намеренно обходил один важный момент. А именно: как случилось, что убийца обманулся, и мистер Нокс не стал хранить молчание. Так почему же вы не сохранили все это в тайне, мистер Нокс?
— Я вам говорил, — откликнулся банкир. — Мой Леонардо — вовсе не Леонардо. Практически ничего и не стоит.
— Точно. Мистер Нокс заговорил, обнаружив, что картина практически ничего не стоит. Грубо говоря, нашел, как себя вывести из неприятной ситуации, и решил рассказать всю историю. Но он ее рассказал только нам, джентльмены! То есть убийца, партнер Гримшоу, до сих пор считает, что раз мы клюнули на ложные улики, то версия с Халкисом для нас приемлема. Очень хорошо — мы угодим ему в одном и не станем делать одолжение в другом. Мы не можем публично принять версию, что убийцей был Халкис, — мы знаем, что это не так. Но надо и скормить что-то нашему убийце, дать ему свободу действий: посмотрим, что он предпримет дальше. Можно и подстегнуть его, пусть он продолжит как-то себя проявлять. То есть давайте откажемся от версии Халкиса и огласим свидетельство мисс Бретт, из-за которого мыльный пузырь с версией Халкиса лопнул; но вместе с тем мы ничего не будем говорить о том, что на первый план вышел мистер Нокс со своей историей, — ни единого слова. Тогда убийца поверит, что мистер Нокс промолчал, и будет по-прежнему рассчитывать на его молчание, даже не подозревая, что картина не является подлинником Леонардо ценой в миллион долларов.
— Заставим его защищаться, — пробормотал окружной прокурор. — Ведь он поймет, что мы еще гонимся за убийцей. Да, Эллери, идея хороша.
— И тут нет риска спугнуть добычу, — продолжал Эллери. — Убийца просто будет вынужден принять новое положение дел, поскольку он с самого начала допускал, что кто-то заметит различия во внешнем виде чашек. И то, что эти различия все-таки были замечены, он воспримет не как гибельное обстоятельство, а просто как неудачу.
— А как насчет исчезновения Чини? — спросил Пеппер.
Эллери вздохнул:
— Конечно, мое блистательное умозаключение, что Алан Чини похоронил тело Гримшоу, целиком базировалось на гипотезе, что убийство совершил его дядя, Халкис. Обладая новыми фактами, мы получили основания считать, что Гримшоу был похоронен тем же человеком, который его убил. Во всяком случае, имеющиеся у нас данные не объясняют исчезновения Чини, остается только ждать.
Зазвонил аппарат внутренней связи, и инспектор поднялся, чтобы ответить.
— Давай его сюда. А другого подержи за дверью. — Он повернулся к Эллери: — Вот, сын, пришел твой человек. Уикс его доставил.
Эллери кивнул. Дверь открылась, пропуская нескладную фигуру Деметриоса Халкиса в скромном и строгом костюме. Он кривил рот в пугающе бессмысленной усмешке, отчего выглядел еще идиотичней, чем всегда. Через дверь был виден дворецкий Уикс, прижимая котелок к груди, он беспокойно пристраивался на стул в приемной. Почти сразу в приемной показался и Триккала, грек-переводчик.
— Триккала! Входите! — крикнул Эллери и повернулся посмотреть на тощий пакет в костлявых пальцах Демми.
Триккала всем своим видом выражал вопрос. Дверь, ведущая в приемную, закрылась, и Эллери сказал:
— Триккала, спросите его, принес ли он то, что ему велели.
Триккала выпалил в ухмылявшегося слабоумного несколько слов. Лицо Демми осветилось, он энергично закивал и поднял пакет повыше.
— Очень хорошо. — Эллери был очень сдержан, следил за словами. — Теперь спросите его, Триккала, что ему велели принести.
Последовал короткий и горячий обмен непонятными звуками, и Триккала ответил:
— Он говорит, что должен был принести зеленый галстук, один из зеленых галстуков из гардероба его кузена Георга.
— Превосходно. Попросите его вынуть этот зеленый галстук.
Триккала бросил Демми что-то резкое, тот опять кивнул и принялся копошиться со шнурком на пакете. Процедура эта оказалась довольно продолжительной, и все это время взгляды присутствовавших были устремлены на его неумелые руки. Наконец он справился с упрямым узелком, аккуратно свернул шнурок в кольцо и положил в карман, затем развернул пакет. Бумага упала на пол — Демми держал в руках красный галстук...
Эллери как мог успокоил поднявшийся вслед за этим галдеж, образуемый возбужденными возгласами обоих юристов и умеренно крепкими ругательствами инспектора. Демми уставился на них со всегдашней своей пустой улыбкой, молча ожидая одобрения. Эллери повернулся, выдвинул верхний ящик отцовского стола, быстро там все перерыл и выпрямился с блокнотом в руках — с зеленым блокнотом.
— Триккала, — сказал он, — спросите его, какого цвета этот блокнот.
Триккала перевел. Ответ Демми по-гречески звучал весьма решительно.
— Он говорит, — удивленно сообщил переводчик, — что блокнот красный.
— Отлично. Спасибо, Триккала. Проводите его в приемную и скажите человеку, который там дожидается, что им можно идти домой.
Триккала взял слабоумного за руку и вывел из кабинета. Эллери закрыл за ними дверь.
— Ну вот, кажется, и объяснилось, почему я сбился в своих слишком самоуверенных умозаключениях, — произнес он. — Я не учел самой незначительной вероятности, что Демми может быть дальтоником!
Все дружно кивнули. А он продолжал:
— Я исходил из того, что если Халкису никто не говорил, что на нем красный галстук, и если Демми одел его по расписанию, то Халкис знал цвет галстука, потому что его видел. Я не учел, что само расписание может ввести в заблуждение. Согласно расписанию, в субботу утром Демми должен был подать Халкису зеленый галстук. Но теперь мы узнаем, что для Демми слово «зеленый» означает красный цвет, потому что он дальтоник. Иначе говоря, Демми страдает распространенным отклонением — частичной цветовой слепотой, при которой красное воспринимается как зеленое и наоборот. Халкис знал об этом недостатке Демми и учел его, составляя расписание — в отношении этих двух цветов. Желая надеть красный галстук, он говорил Демми, чтобы тот принес зеленый. И расписание служило той же самой цели. Итак, можно подытожить: в то утро, несмотря на то что Халкис повязал галстук другого цвета, чем было указано в расписании, он знал — и не потому, что ему кто-либо сообщил или он сам увидел, — просто знал, что на нем красный галстук. Он не «сменил» галстук, он уже был в красном в девять часов утра, когда Демми вышел из дому.
— Что ж, — промолвил Пеппер, — это значит, что Демми, Слоун и мисс Бретт говорили правду. Уже что-то.
— Совершенно верно. Мы должны обсудить еще один отложенный вопрос: знал ли убийца-интриган, что Халкис был слепым, или он все-таки поверил, на основании данных, которые и меня сбили с толку, что Халкис прозрел. Но теперь это бесплодная затея. Хотя более вероятно последнее: он не знал, что Демми дальтоник, и, возможно, считает, что на момент смерти Халкис слепым не был. В любом случае из этого нам ничего не выжать. — Эллери обратился к отцу: — Кто-нибудь записывал посетителей дома Халкиса от вторника до пятницы?
Отозвался Сэмпсон:
— Кохалан. Мой сотрудник, он там постоянно. Ты захватил список, Пеппер?
Пеппер достал листок с машинописным текстом. Эллери быстро пробежал его глазами.
— Я вижу, тут есть новые имена.
Список содержал имена посетителей, упомянутых на том листе, который Квины изучали в четверг утром перед эксгумацией, плюс всех тех, кто входил в дом с момента начала расследования после эксгумации. В это дополнение были включены все проживающие в доме Халкиса, а также следующие лица: Насио Суиза, Майлс Вудраф, Джеймс Дж. Нокс, доктор Дункан Фрост, Ханивел, преподобный Элдер, миссис Сьюзен Морс. В нем были перечислены несколько старинных клиентов покойного — помимо Роберта Петри и миссис Дьюк, внесенных в предыдущий список, упоминались также некто Рубен Голдберг, миссис Тимоти Уокер и Роберт Актон. Еще в дом Халкиса заходили служащие галереи: Саймон Брекен, Дженни Бом и Паркер Инсал. Завершался перечень именами газетных репортеров.
Эллери вернул бумагу Пепперу.
— Похоже, каждый житель города заглядывал в этот дом... Мистер Нокс, вы точно сохраните в тайне всю историю с Леонардо и вашим приобретением картины?
— Никому ни слова, — ответил Нокс.
— И держитесь настороже, сэр, — если возникнут новые обстоятельства, сразу же сообщите инспектору.
— Буду рад. — Нокс поднялся, и Пеппер вскочил подать ему пальто. — Работаю с Вудрафом, — произнес Нокс, пытаясь попасть в рукав. — Нанял его заниматься юридической информацией об имуществе. Без завещания такая мешанина... И все-таки надеюсь, что новое завещание не всплывет где-нибудь. Вудраф говорит, оно только осложнит дело. Получил от миссис Слоун, как ближайшей родственницы, разрешение на управление имуществом, если новое завещание не будет найдено.
— Будь оно проклято, это украденное завещание! — раздраженно воскликнул Сэмпсон. — Хотя я считаю, у нас достаточно оснований, чтобы заявить о принуждении. Поднимется дикий скандал, но мы, вероятно, сумели бы его отменить. Вот интересно, а нет ли родственников у Гримшоу?
Нокс хмыкнул, махнул всем рукой и вышел. Сэмпсон с Пеппером посмотрели друг на друга.
— Понимаю, шеф, — тихо сказал Пеппер. — Вы думаете, что история Нокса о том, что его картина — не Леонардо, — это просто история, верно?
— Меня бы это не удивило, — признался Сэмпсон.
— Меня тоже! — рявкнул инспектор. — Пусть Нокс большая шишка, но он играет с огнем.
— Весьма вероятно, — согласился Эллери, — хотя для меня это не имеет особого значения. Но он-то коллекционер-фанатик, и ясно, что захочет сохранить картину любой ценой.
— Да, — вздохнул старик, — поганые дела.
Сэмпсон и Пеппер кивнули Эллери и вышли из кабинета. Инспектор тоже удалился, ему надо было на пресс-конференцию для полицейских журналистов.
Эллери остался в одиночестве — праздный молодой человек с деятельным умом. Он уничтожал сигарету за сигаретой, время от времени морщась от кое-каких воспоминаний. Когда инспектор вернулся, один, без прокуроров, Эллери рассеянно и неодобрительно созерцал свои ботинки.
— Ну, утечка пошла, — пробурчал старик, погружаясь в кресло. — Передал ребяткам версию с Халкисом, а потом свидетельство Джоан Бретт, которое опрокинуло нашу телегу. Через несколько часов эта информация разлетится по всему городу, и нашему приятелю-убийце придется зашевелиться.
Он что-то пролаял в селектор, и через мгновение в кабинете возникла секретарша. Инспектор продиктовал телеграмму, которую следовало адресовать директору музея Виктории в Лондоне с пометкой «Конфиденциально». Закончив писать, секретарша исчезла.
— Ну, посмотрим, — рассудительно произнес старик, потянувшись к табакерке. — Выясним, что у нас за дела с этими художествами. Мы только что переговорили об этом с Сэмпсоном. Нельзя это бросить только потому, что так сказал Нокс... — Он насмешливо понаблюдал за своим молчаливым сыном. — Ладно, Эл, прекрати. Это же не конец света. Ну, лопухнулся ты с Халкисом — что за беда? Забудь об этом.
Эллери медленно поднял голову:
— Забыть? Вот уж о чем нельзя забывать, папа. — Он сжал кулак и посмотрел на него невидящим взглядом. — Если дело Халкиса, помимо всего прочего, и научило меня чему-нибудь, то как раз этому — и если ты поймаешь меня на том, что я нарушу свой обет, лучше пристрели меня на месте. Слушай: никогда впредь, пока я не соберу в единое целое все разрозненные элементы преступления, пока не объясню каждую, даже несущественную, непонятную деталь, я не буду выдвигать решение интересующего меня дела [17].
Инспектор забеспокоился:
— Ну что ты, мальчик...
— Когда я думаю, каким дураком себя выставил — каким надутым, явным, самодовольным ослом и болваном...
— А я считаю, что твое решение, пусть и ошибочное, все равно было сделано блестяще. — Инспектор попытался защитить сына от его же суда.
Эллери не ответил. Он начал полировать стекла пенсне, уставившись горьким взглядом в стену над головой отца.
Глава 16
ГРЕХИ
Пресловутая рука правосудия настигла молодого мистера Алана Чини и выдернула его почти из небытия на свет божий. Если говорить точнее, ее длань опустилась ему на плечо вечером в воскресенье, 10 октября, на летном поле Буффало, когда он собирался нетвердой ногой ступить на борт самолета до Чикаго. Рука у детектива Хэгстрома — американского джентльмена, в жилах которого текла кровь викингов, — была уверенная, и она быстренько переместила молодого мистера Алана Чини, смотревшего на мир затуманенным взором, отупевшего, угрюмого, вдребезги пьяного, в ближайший экспресс, следующий через штат Нью-Йорк в город с тем же названием.
Семейство Квин получило телеграмму о задержании уже после того, как унылое воскресенье плавно перешло в понедельник, также не обещавший особых радостей жизни; но по этому случаю отец с сыном с самого раннего утра были уже на ногах и сразу отправились на Сентр-стрит приветствовать возвращение бунтаря и вместе с ним, естественно, торжествующего охотника. В комитет по организации встречи вошли также окружной прокурор Сэмпсон и помощник окружного прокурора Пеппер. Атмосфера в этой части Главного полицейского управления царила и правда радостная.
— Ну, мистер Алан Чини, — радушно начал инспектор, когда молодой Алан, еще более потрепанный и сердитый, чем обычно, и уже не испытывающий живительного воздействия выпивки, упал в кресло, — что вы можете сказать в свое оправдание?
С трудом разжав потрескавшиеся губы, Алан прохрипел:
— Я отказываюсь говорить.
Сэмпсон рявкнул:
— Вы хоть понимаете, Чини, что значит ваше бегство?
— Бегство? — Алан тупо и пасмурно смотрел в пространство.
— О, так это было не бегство. Обычная прогулка — маленькие каникулы, да, молодой человек? Ну-ну. — Инспектор хохотнул и вдруг резко сменил тон, что было для него весьма характерно: — Это не шутка, а мы не дети. Вы сбежали. Почему?
Молодой Алан скрестил руки на груди и демонстративно уперся взглядом в пол.
— Не потому ли... — инспектор пошарил в верхнем ящике стола, — что вы боялись тут оставаться? — Его рука появилась из ящика и помахала запиской, которую сержант Вели нашел в спальне Джоан Бретт.
Алан сразу побледнел и уставился на клочок бумаги, как на воскресшего врага.
— Откуда вы это взяли? — прошептал он.
— Ага, раздразнил я вас? Эту записку мы нашли у мисс Бретт под матрасом, если вам угодно знать!
— Она... что же... не сожгла ее...
— Нет, не сожгла. Хватит ломать комедию, сынок. Ты будешь говорить или нам немного надавить на тебя?
Алан быстро замигал.
— Что случилось?
Инспектор повернулся к остальным:
— Слышали? Это он хочет получить информацию, щенок!
— Но мисс Бретт... С ней все в порядке?
— Сейчас да.
— Что это значит? — Алан вскочил на ноги. — Вы не...
— Мы не... что?
Он помотал головой и снова сел, устало закрыв руками лицо.
— Кью! — Сэмпсон знаком отозвал его в сторонку.
Инспектор посмотрел на растрепанные волосы юноши и отошел с окружным прокурором в угол.
— Если он отказывается отвечать, — тихо произнес Сэмпсон, — мы ничего не можем на него повесить. Можно подержать его чисто формально, но толку от этого не будет. В конце концов, против него у нас ничего нет.
— Верно. Но прежде чем мы позволим этому юнцу снова проскользнуть у нас между пальцами, я хотел бы выяснить одну вещь.
Старик подошел к двери.
— Томас!
Появился сержант Вели и застыл в дверном проеме, расставив ноги, как Колосс Родосский.
— Привести его сейчас?
— Да. Давай его сюда.
Вели развернулся. Через минуту он возник снова, сопровождая хлипкую фигурку Белла, ночного портье из отеля «Бенедикт». Алан Чини сидел неподвижно, скрывая тревогу под маской надменного упрямства. Он метнул взглядом в Белла, словно ждал от него каких-то неприятностей.
Инспектор указал большим пальцем в сторону жертвы:
— Белл, узнаете в этом человеке одного из гостей, посетивших Альберта Гримшоу в тот четверг вечером?
Семейство Квин получило телеграмму о задержании уже после того, как унылое воскресенье плавно перешло в понедельник, также не обещавший особых радостей жизни; но по этому случаю отец с сыном с самого раннего утра были уже на ногах и сразу отправились на Сентр-стрит приветствовать возвращение бунтаря и вместе с ним, естественно, торжествующего охотника. В комитет по организации встречи вошли также окружной прокурор Сэмпсон и помощник окружного прокурора Пеппер. Атмосфера в этой части Главного полицейского управления царила и правда радостная.
— Ну, мистер Алан Чини, — радушно начал инспектор, когда молодой Алан, еще более потрепанный и сердитый, чем обычно, и уже не испытывающий живительного воздействия выпивки, упал в кресло, — что вы можете сказать в свое оправдание?
С трудом разжав потрескавшиеся губы, Алан прохрипел:
— Я отказываюсь говорить.
Сэмпсон рявкнул:
— Вы хоть понимаете, Чини, что значит ваше бегство?
— Бегство? — Алан тупо и пасмурно смотрел в пространство.
— О, так это было не бегство. Обычная прогулка — маленькие каникулы, да, молодой человек? Ну-ну. — Инспектор хохотнул и вдруг резко сменил тон, что было для него весьма характерно: — Это не шутка, а мы не дети. Вы сбежали. Почему?
Молодой Алан скрестил руки на груди и демонстративно уперся взглядом в пол.
— Не потому ли... — инспектор пошарил в верхнем ящике стола, — что вы боялись тут оставаться? — Его рука появилась из ящика и помахала запиской, которую сержант Вели нашел в спальне Джоан Бретт.
Алан сразу побледнел и уставился на клочок бумаги, как на воскресшего врага.
— Откуда вы это взяли? — прошептал он.
— Ага, раздразнил я вас? Эту записку мы нашли у мисс Бретт под матрасом, если вам угодно знать!
— Она... что же... не сожгла ее...
— Нет, не сожгла. Хватит ломать комедию, сынок. Ты будешь говорить или нам немного надавить на тебя?
Алан быстро замигал.
— Что случилось?
Инспектор повернулся к остальным:
— Слышали? Это он хочет получить информацию, щенок!
— Но мисс Бретт... С ней все в порядке?
— Сейчас да.
— Что это значит? — Алан вскочил на ноги. — Вы не...
— Мы не... что?
Он помотал головой и снова сел, устало закрыв руками лицо.
— Кью! — Сэмпсон знаком отозвал его в сторонку.
Инспектор посмотрел на растрепанные волосы юноши и отошел с окружным прокурором в угол.
— Если он отказывается отвечать, — тихо произнес Сэмпсон, — мы ничего не можем на него повесить. Можно подержать его чисто формально, но толку от этого не будет. В конце концов, против него у нас ничего нет.
— Верно. Но прежде чем мы позволим этому юнцу снова проскользнуть у нас между пальцами, я хотел бы выяснить одну вещь.
Старик подошел к двери.
— Томас!
Появился сержант Вели и застыл в дверном проеме, расставив ноги, как Колосс Родосский.
— Привести его сейчас?
— Да. Давай его сюда.
Вели развернулся. Через минуту он возник снова, сопровождая хлипкую фигурку Белла, ночного портье из отеля «Бенедикт». Алан Чини сидел неподвижно, скрывая тревогу под маской надменного упрямства. Он метнул взглядом в Белла, словно ждал от него каких-то неприятностей.
Инспектор указал большим пальцем в сторону жертвы:
— Белл, узнаете в этом человеке одного из гостей, посетивших Альберта Гримшоу в тот четверг вечером?