Квиннел А.. Ночи «красных фонарей»

   Сова покачал головой и взглянул на датчанина.
   – Нет, если Йен не возражает, я бы съездил с ним в Копенгаген. Мне понравился город.
   Йен согласно кивнул.
   Кризи подозвал официанта и прошептал ему что-то на ухо. Старик вышел. Через несколько минут он вернулся с такой же, как он сам, пожилой женщиной. Она была полной, одетой во все черное, ее седые волосы пучком были собраны на затылке. Кризи встал, подошел к ней и обнял, представив ее остальным как Орнеллу-повариху. За исключением Гвидо и Пьетро, все тоже поднялись с мест и оценили ее кулинарное искусство легкими аплодисментами. Она залилась румянцем от гордости, всех поблагодарила и удалилась.
   – Сам-то ты что делать собираешься? – спросил Майкл Кризи.
   Тот пожал плечами.
   – Проведу несколько дней на Гоцо.

Глава 48

   Йен Йенсен и Сова ехали на север, в Копенгаген, на том же самом БМВ.
   – Это теперь вроде машина фирмы, – объяснил им утром Кризи. – Леклерк ее обратно не взял, так что можете считать ее своей. Документы вам скоро перешлют.
   Йен обожал путешествовать на машине на большие расстояния. Он слушал поп-музыку, которую передавали итальянские радиостанции. Сова сидел на пассажирском месте, на коленях у него лежал плейер, в ушах – наушники. Время от времени Сова снимал один наушник, чтобы послушать музыку, которую ловил Йен, но тут же, раздраженно ворча, возвращал наушник на место. Говорили они мало. Йен хотел поскорее доехать до какого-нибудь уютного швейцарского мотеля, чтобы хорошо поужинать, сладко выспаться и рано утром со свежими силами рвануть в Копенгаген. Сова настоял на том, чтобы в Швейцарии они остановились у магазина подарков, где он мог бы купить Лизе в подарок на день рождения швейцарские настенные часы с кукушкой. Именно тогда Йен понял, что Сова собирается стать другом его семьи.

* * *

   В тот же день рано утром Миллер с Кайяром сели на катер на подводных крыльях и уплыли на Капри. Они решили остановиться там в приличной гостинице и познакомиться с какими-нибудь девушками.
   – Ты лучше не мешай мне работать, – строго сказал Кайяр. – Если только они рожу твою заметят, за милю разбегутся.
   Миллер благодушно улыбнулся. Несмотря на непрезентабельные черты лица, с представительницами прекрасного пола проблем у него никогда не случалось. Двое мужчин были старыми друзьями, можно сказать, братьями по оружию. Теперь их тянуло к хорошей еде, неяркому, почти осеннему солнцу и возможности немного физически расслабиться.
   На катере они в общих чертах обсудили операцию и своих партнеров по команде, решив, что в целом все складывается нормально. В качестве наемников им приходилось воевать во многих странах – как на стороне хороших, так и на стороне плохих. Если в команде было хоть одно слабое звено, вся операция могла кончиться трагически. В этом составе команды слабины они найти не могли.
   Макси они, конечно, знали уже долгие годы. С Майклом раньше им встречаться не доводилось, но они знали, что готовил его Кризи и, несмотря на свою молодость, молодой человек уже прошел сквозь огонь, воду и медные трубы. Сова им понравился, подкупив спокойной доверительностью, появляющейся в человеке с опытом. Обратили они внимание и на то, как он за очень короткое время крепко привязался к датчанину. В их среде ничего необычного в этом не было – очень часто в опасных и сложных ситуациях двое мужчин начинают тянуться друг к другу.
   Самым разительным примером таких отношений была глубокая привязанность, многие годы существовавшая между Кризи и Гвидо, которые всегда были вместе с первых дней службы в Иностранном легионе, и потом, став наемниками в Африке, они тоже всегда сражались бок о бок. Им было жаль, что Гвидо удалился от дел: они знали, что он владел пулеметом лучше любого солдата и офицера любой армии мира. Но они прекрасно понимали, что он не может нарушить обещание, данное покойной жене. Ни один из них ни разу не был женат, но оба придерживались традиционных взглядов на супружество и относились к нему с глубоким уважением. Датчанин им тоже понравился, они ничего не имели против него в качестве члена команды.

* * *

   Майкл и Макси летели в Брюссель через Рим. Из римского аэропорта Майкл позвонил Штопору Два и договорился с ним о встрече в Брюсселе на следующий вечер. По дороге в Рим он объяснил Макси свой личный интерес в разгроме «Синей сети». Макси не знал истории жизни Майкла. Он слушал в молчании, проникаясь все более глубокой симпатией к молодому человеку, более чем увлеченному сестрой его жены, которая отвечала ему полной взаимностью.

* * *

   Кризи отправился на Мальту ночным паромом. Он очень любил морские путешествия, и хотя паром не был самым комфортабельным судном из тех, на которых ему доводилось плавать, капитан его был знаком с Гвидо и подготовил Кризи очень неплохую каюту на верхней палубе. Тем не менее почти всю ночь он простоял на корме, наблюдая, как расходится и исчезает пенный след, который оставлял за собой паром, и думая о том, что он найдет, вернувшись на Гоцо.

* * *

   Там Кризи нашел Джульетту. До дома на горе он добрался около полудня. Девочка готовила на кухне обед. Он почувствовал аромат кролика, тушенного в вине с чесноком. Джульетта чмокнула его в щеку и тут же отослала в душ.
   Через пятнадцать минут он уже сидел около бассейна и потягивал холодное легкое пиво. Потом Кризи прошел на кухню, собираясь ей помочь, но девочка его оттуда выпроводила, сказав, что Лаура привезла ее домой рано утром и она провела все это время, готовя ему обед, так что теперь лучше бы он ей не мешал. Ему хватило нескольких секунд, чтобы понять: ребенок с исковерканной жизнью и подорванным здоровьем, которого он нашел в клетушке на вилле в Марселе, очень быстро исцелился.
   Обед прошел в молчании. Джульетта церемонно накрыла на стол. Рецепт главного блюда он тут же узнал. Тушеным кроликом Лауры он лакомился не раз – ни с чем другим спутать его было невозможно. Пока они обедали, Джульетта то и дело бросала косые взгляды на лежавший рядом с локтем Кризи красиво обернутый подарочный сверток и на повязку на его руке. Однако она задала только один вопрос: как дела у Майкла?
   После кролика она принесла тонкие ломтики дыни с мороженым, а в заключение трапезы – две большие чашки кофе. Когда с едой было покончено, Кризи через стол подтолкнул к ней пакет с подарком, и она, как любой другой ребенок, стала его радостно разворачивать. Внутри свертка лежали два ярких шелковых саронга.
   – Я всегда ночью сплю в таких штуках, – сказал он. – Майкл тоже. Эту привычку я приобрел на Востоке.
   Она потрогала тонкий шелк и лукаво улыбнулась.
   – Я тоже в них сплю, – сказала девочка. – Я нашла их в ящике комода в твоей комнате.
   Кризи вскинул брови.
   – Значит, ты повсюду совала свой нос?
   – Это точно, – призналась она. – Куда только смогла. Я и сейф твой нашла, даже комбинацию замка разгадала.
   Он улыбнулся ей и сказал:
   – Ах ты, врушка маленькая, я же знаю, что это Майкл тебе его показал.
   Джульетта резким движением указала на его руку и спросила:
   – Что с тобой случилось?
   Кризи поднял руку, взглянул на нее и медленно размотал повязку. Девочка посмотрела на почти заживший обрубок мизинца и снова спросила:
   – Что же с тобой произошло?
   Он очень спокойно ей обо всем рассказал, не упустив ни одной подробности.
   Вечером ужин делал Кризи. Он приготовил его на своей знаменитой жаровне. Там было все: мясо, куры, сосиски местного изготовления и рыба. Соусы он тоже готовил сам. В основном те, рецепты которых узнал в Африке: острого пири-пири – в Мозамбике, густого бобового соуса – в Родезии, соуса из зеленого перца – в Конго. На нем был саронг, обмотанный вокруг пояса. Джульетта тоже была в одном из своих новых саронгов.
   Беседовали они как взрослые. Он рассказывал ей, как умел, о своей бурной жизни. Девочка и правда реагировала на его слова по-взрослому. У нее было много вопросов. Кризи без утайки отвечал на них, хотя порой это причиняло ему боль. Особенно когда она спрашивала о его покойных жене и дочери, а также об умершей девочке Пинте.
   – Ты поэтому меня сюда привез? – спросила она. – Потому что хотел мной заменить Пинту и твою дочку?
   Кризи тщательно обдумал ответ и отрицательно покачал головой.
   – Я привез тебя сюда потому, что тебе больше некуда было деться. По крайней мере, я так рассудил. Если бы я послал тебя в какой-нибудь детский приют или даже обратно домой, к матери, я подписал бы тебе тем самым смертный приговор.
   Его голос стал спокойнее и тише. Впервые девочка услышала в его словах отзвук того, что творилось в его душе, наглухо закрытой от всех железной броней.
   – Даже сказать тебе не могу, скольких мертвых и умиравших детей мне довелось видеть в жизни. Все войны одинаковы. И в Африке, и в Азии, во Вьетнаме, в Камбодже, в Лаосе, во всех других странах, где мне пришлось побывать. Сейчас то же самое происходит в Сомали, Судане, Мозамбике – повсюду, где горстка так называемых патриотов и националистов, политиков и государственных деятелей убеждена, что только они знают, как сделать свой народ счастливым. Сейчас все простые люди видят это с экранов своих телевизоров. Но так было всегда: дети, разорванные взрывами бомб, отравленные напалмом, застреленные, просто умершие от голода.
   Стемнело. Кризи резко поднялся и пошел включить огни, освещавшие бассейн. Когда он вернулся, Джульетта заметила, что воспоминания слегка вывели Кризи из равновесия. На его лице ничего не отражалось, но девочка чувствовала исходившее от него беспокойство. Внутренний голос подсказывал ей, что сейчас лучше ничего не говорить. Они довольно долго сидели в молчании, глядя на огоньки раскинувшихся внизу селений. В конце концов она встала и начала убирать со стола.
   Кризи чувствовал себя усталым. Он чмокнул Джульетту в щеку, пообещал взять ее с собой завтра на рыбалку и пошел спать.

* * *

   Около двух часов ночи Кризи проснулся от легкого стука в спальню. Он пришел в себя мгновенно. Голос девочки позвал его по имени, потом она отворила дверь. Кризи включил в комнате свет. На Джульетте был все тот же саронг. Увидев на ее щеках слезы, он резко сел в кровати.
   – В чем дело?
   – Прости меня… уже почти все в порядке. Я теперь легко засыпаю, но иногда меня мучают во сне кошмары.
   Он легонько похлопал по кровати рядом с собой, Джульетта подошла к нему и села. Он обнял ее одной рукой и притянул к себе, а другой слегка взъерошил ей волосы.
   – Можно я с тобой побуду? – спросила она. – Совсем немножко.
   – Конечно.
   Он подвинул к ней подушку, и она легла.

* * *

   Проснулся Кризи на рассвете, чувствуя спиной что-то теплое. Девочка прижалась к нему всем тельцем, обняв рукой его широкую грудь. Она крепко спала. Он мягко убрал ее ручонку и подложил ей еще пару подушек. Потом поднялся и пошел готовить завтрак.

Глава 49

   Страх – один из самых мощных видов оружия. Никто не знал этого лучше, чем Паоло Граццини. В молодости он на собственной шкуре испытал, что такое страх. Римский «капо» не раз видел, до чего он доводит других. Он смотрел на пожилого человека, сидевшего по другую сторону его рабочего стола. Он никак не ожидал увидеть в его глазах животный страх.
   Торквиний Тренто был членом «Коза ностры» чуть ли не с детства. В тридцатые годы, когда Муссолини начал бороться с мафией, его отец и трое дядей умерли в тюрьме. До этого они действовали в районах Калабрии, почти не затронутых современной цивилизацией. В семнадцать лет Тренто переехал на север страны и остался жить в Неаполе у далекого родственника, естественно, продолжая тот образ жизни, который вели его отец и дядья. Особенно высоко он никогда не взлетал. Его первый «капо» был убит во время одной из междоусобных стычек гангстерских банд после войны, когда между мафиозными кланами разгорелось соперничество за сферы влияния. После этого Торквиний перебрался еще дальше на север – в Милан, как-то умудрившись избежать последствий бандитских разборок «Коза ностры». Ему всю жизнь удавалось уклоняться от неприятностей, поскольку, во-первых, он никогда слишком не высовывался, а во-вторых, всегда старался держать нос по ветру. Ему многое довелось повидать на своем веку, он даже выработал в себе иммунитет к потрясениям.
   За последние несколько дней Граццини много говорил с представителями «старой гвардии» как своего клана, так и других семей. Для него это общение было своего рода работой с общественностью. Он приглашал ветеранов к себе в кабинет и беседовал с ними о родственниках, если таковые у них имелись, об их проблемах, как материальных, так и личных. Такого рода встречи доставляли ему большое удовольствие, поскольку во время этих разговоров он чувствовал себя скорее руководителем крупного учреждения, чем главарем преступного клана.
   Граццини провел такие встречи уже с полутора десятком стариков и в конце каждый раз задавал всем один и тот же вопрос: что они слышали об организации под названием «Синяя сеть». До разговора с Тренто реакция каждого из тех, с кем он говорил, была одинаковой – они лишь удивленно смотрели на него и в недоумении пожимали плечами. До беседы с Торквинием он уже стал сомневаться в существовании «Синей сети». Однако, как только он упомянул это название старику, тот резко дернулся, и на какую-то долю секунды Граццини увидел в его глазах затаенный страх.
   – «Синяя сеть», – повторил Граццини.
   Глаза старика на какое-то мгновение остекленели, потом в них снова появился страх. Он беспокойно оглядел просторный кабинет, как будто ожидая, что из обитых деревянными панелями стен появится страшное привидение. Граццини терпеливо ждал. В конце концов срывающимся голосом старик спросил:
   – Что вы хотите от меня, дон Граццини? Я старый человек, сижу себе тихо на солнышке, кости грею и жду, когда смерть придет.
   Граццини ему улыбнулся.
   – Торквиний Тренто, – сказал он, – до того, как ты ушел от дел, ты работал на моего зятя, упокой, Господи, его душу, а еще раньше – на его отца. Разве они плохо с тобой обходились?
   Тренто уважительно кивнул.
   – Конечно нет. Они были моей семьей, я был их сыном.
   – Ты и теперь в семье, – произнес Граццини, – хотя их уже с нами нет.
   – Что вы хотите от меня?
   – Расскажи мне все, что тебе известно о «Синей сети».
   Старик снова обвел глазами комнату и заерзал на мягком стуле, как будто ему было неудобно на нем сидеть. Граццини снова терпеливо подождал, пока Торквиний не заговорил громким шепотом.
   – Те люди, они не из наших. У них нет с нами ничего общего.
   – Я знаю. Кто они такие?
   Старик шептал, будто говорил сам с собой.
   – Мы по сравнению с ними – просто святые. Даже самые плохие из нас против них – ангелы. Их зло не имеет предела. О них даже думать опасно.
   Граццини как завороженный подался вперед и спросил:
   – Почему?
   Голова старика снова дернулась, словно он вышел из состояния транса. Глаза его в упор смотрели на Граццини, голос окреп.
   – Прошу вас, дон Граццини, даже не спрашивайте меня об этих людях. Отец вашего зятя умер, скорее всего, потому, что стал наводить о них справки.
   Вздрогнув от неожиданности, Граццини сказал:
   – Он умер от рака.
   Тренто медленно кивнул, вынул из нагрудного кармана пиджака носовой платок и вытер вспотевшие лоб и щеки. Убрав платок обратно, он уставился в письменный стол и прошептал:
   – Да, так все говорят. Но я знаю, что он был как-то связан с этими людьми. Рак у него возник внезапно. Он был молодым человеком – ему только сорок три стукнуло. И здоровый был, как бык, а через месяц умер, худой как скелет.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   Старик пожал плечами.
   – Я говорю, у него была какая-то связь с теми людьми.
   Граццини резко спросил:
   – Уж не думаешь ли ты, что те люди на него рак наслали?
   – Я только говорю вам, что они очень могущественны и могут насылать чары, поражающие людей страшнее оружия. А нам их чары не дано понять.
   Граццини вспомнил, что говорил с человеком, выросшим в горах Южной Калабрии, где люди опутаны множеством предрассудков и суеверий.
   – А кроме этих чар, чем они еще занимаются?
   – Плотью человеческой.
   – Плотью?
   Старик кивнул.
   – Так я слышал. И это все, что я знаю.
   Граццини понял, что больше ничего нового старик ему не расскажет. Он учтиво его поблагодарил и отослал домой. Минут пятнадцать после этого «капо» сидел в задумчивости. Потом позвонил матери своего зятя, которой, если он правильно помнил, было уже под девяносто.

* * *

   Массимо Беллу смотрел на экран компьютера. Уже в течение часа он прослеживал всю информацию о Жане Люке Донати и раскопал много интересного, хотя и не был уверен в том, что это имеет непосредственное отношение к делу.
   Он обнаружил, что отец Жана Люка Донати в свое время занимал очень высокий пост в итальянской фашистской партии. Этот человек поднялся настолько высоко, что стал личным помощником самого Муссолини. В последние дни войны его убили партизаны. Беллу решил провести аналогичные изыскания о предках Анвара Хуссейна и тоже наткнулся на весьма любопытный факт. Отец нубийского египтянина занимал высокую должность в Каире при дворе короля Фарука, потом был выслан из страны и умер в 1952 году в Южной Франции при таинственных обстоятельствах.
   По распоряжению Сатты Беллу уже организовал постоянное наблюдение за двумя мужчинами. Хотя входившие в обе команды сыщики были людьми чрезвычайно опытными, два дня назад оба эти деятеля бесследно исчезли из поля зрения сыщиков и снова появились в своих конторах – соответственно в Милане и в Неаполе – только в то самое утро.

Глава 50

   Ее лицо было изборождено морщинами, как сморщившееся, залежалое яблоко, но ум был острым как лезвие бритвы.
   Граццини не видел мать своего покойного зятя со дня его похорон. Он чувствовал себя из-за этого немного виноватым и начал разговор с извинений за свою постоянную занятость.
   Сначала они поболтали о погоде, дороговизне и упадке нравственных и моральных ценностей. Как бы невзначай она спросила о цели его визита. Граццини сидел в слишком низком и мягком кресле, так что колени его были почти прижаты к подбородку. Комната была перегружена вещами и обставлена в том стиле, который очень по вкусу людям, отвергающим современные ценности: темная массивная мебель, темные тяжелые шторы на окнах, полумрак, разгоняемый лишь огромной люстрой, подвешенной в центре потолка.
   – Синьора Конти, – сказал Граццини несколько официальным тоном, – я пришел просить у вас совета.
   Ее служанка поставила принесенный им букет роз в большую китайскую вазу на столик рядом с хозяйкой. Пожилая женщина наклонилась вперед, вынула подагрическими пальцами одну розу и стала вдыхать ее аромат.
   – Вы меня удивляете, – сказала она, взглянув сначала на розу, потом на Граццини. – Разве может престарелая домоседка вроде меня давать советы такому известному «капо», как вы? Сдается мне, что вам нужен не столько совет, сколько информация.
   Услышав правду, Граццини неловко прокашлялся и пошел дальше.
   – Сегодня утром я говорил с одним из наших стариков.
   – С кем именно?
   – С Торквинием Тренто.
   Ее глаза сквозь стекла очков внимательно изучали мужчину. Она кивнула.
   – Да, я его помню, приятный молодой человек.
   Граццини усмехнулся.
   – Да, действительно. Он вас тоже прекрасно помнит и просил передать вам свои наилучшие пожелания.
   – Так что с этим Торквинием Тренто?
   Римский «капо» продолжал идти к цели.
   – Мне показалось, он считает, будто смерть вашего супруга каким-то образом могла быть связана с организацией, известной под названием «Синяя сеть».
   Женщина долго на него смотрела, потом произнесла:
   – Мой муж умер от рака.
   – Я знаю это, синьора. Но меня очень удивило, что при упоминании о «Синей сети» в глазах Торквиния промелькнул животный страх.
   Пожилая дама пожала плечами, накрытыми вязаной крючком черной шалью.
   – Торквиний Тренто родом из Калабрии… тупой калабрийский баран. – Ее грубость слегка шокировала Граццини. Она заметила это и улыбнулась. – Да, мы называем их боязливыми, но они боятся только того, чего не понимают. Они боятся неведомого.
   – Что вы имеете в виду, говоря о неведомом?
   Ее улыбка была тусклой и безрадостной.
   – Они боятся ночной тьмы. Боятся загадок, которые не могут объяснить священники. Они боятся проклятия злых сил, хотя я никогда не встречала ни одного человека из Южной Калабрии, который сам не был бы злым в душе.
   Граццини вздохнул про себя и попытался направить разговор в нужное ему русло.
   – А сами вы знаете что-нибудь о «Синей сети»?
   Она резко хлопнула рукой по столу и дверь тут же отворилась. Вошла служанка, почти такая же старая, как и она сама. Хозяйка сделала ей жест рукой. Служанка пересекла комнату, подошла к старому серванту и наполнила два бокала янтарного цвета жидкостью из бутылки без этикетки. Один бокал она подала Граццини, другой поставила перед хозяйкой. Пожилой даме все больше нравился визит.
   Граццини поднес бокал к носу.
   – Очень старый коньяк, – сказала она. – Один пожилой «капо» перед смертью оставил мне дюжину ящиков. – Старуха улыбнулась. – Он не знал, что пулю, от которой он помирал, послал в него мой муж.
   Граццини поднял бокал и произнес:
   – Я пью в память вашего супруга, он был великим человеком. – Отпив глоток, он посмаковал шелковистый вкус восхитительного напитка, потом вновь сделал попытку вернуться к теме беседы. – Так вам известно что-нибудь о «Синей сети», синьора?
   – Совсем немного, – ответила она. – Слухи о ней стали гулять в начале тридцатых годов, когда фашисты шли к власти.
   – Какие слухи, синьора?
   – Слухи об их связи с фашистами. Именно тогда Муссолини попытался прижать «Коза ностру». Мой отец дважды сидел в тюрьме, совершенно ни за что, вы же понимаете.
   – Я об этом слышал. Так что говорили тогда о «Синей сети»?
   – Отец как-то упоминал, что они поставляли фашистам наркотики и женщин, – тем фашистам, которые были на самом верху, даже Муссолини. Он баб любил, старый козел. Вы же понимаете, что, когда фашисты объявили «Коза ностре» войну, некому стало им поставлять девушек и наркотики.
   Граццини подался вперед.
   – Откуда вам об этом известно?
   – Мне все это рассказывал отец. Когда он во второй раз вышел из тюрьмы, жить ему оставалось всего несколько месяцев. Его отравили.
   – Вы уверены? Я слышал, он скончался от сердечного приступа.
   – Он умер от яда, – твердо сказала она. – Он медленно умирал от яда, который ему давали в тюрьме. Яда, который, как мне сказали, поставлялся «Синей сетью».
   – А муж ваш об этом знал? – спросил он.
   Старуха кивнула.
   – Рассказав ему обо всем, я допустила ошибку. Сначала он думал, что все это бабушкины сказки. Потом стал наводить о «Синей сети» справки.
   После продолжительного молчания Граццини сказал:
   – И вскоре он умер от рака.
   – Да, – ответила она. – Шесть месяцев спустя.
   – Вы считаете, они имели к этому какое-то отношение? Старик так полагает.
   Она снова пожала плечами.
   – Я верю в яд. О раке мне ничего не известно.
   Граццини попытался сесть чуть повыше. Колени его начинали болеть. Он взглянул на часы.
   – Как вы думаете, я мог бы побольше узнать о «Синей сети», если она все еще существует?
   – Вам надо поговорить со священником.
   От удивления он чуть не выплеснул остатки коньяка из бокала.
   – Со священником?
   Она снова улыбнулась – многозначительно и немного лукаво.
   – Да, со священником. Но не с обычным. У вас есть надежные связи с Ватиканом? Во времена моего отца, мужа и сына они всегда были неплохими.
   Теперь улыбнулся Граццини, хотя особой радости в его улыбке не было.
   – Да, конечно. Мы поддерживаем очень хорошие отношения, особенно в финансовой сфере. Это просто необходимо.
   Она одобрительно кивнула головой.
   – Тогда используйте свои тесные связи, чтобы организовать беседу со священником, который занимается сатанизмом.
   – Что могут священники знать о сатанизме?
   Она улыбнулась.
   – Все. Разве вы не знаете, что при любом конфликте самое важное – знать своего врага?

Глава 51

   – Ты научишь меня тому, чему научил Майкла?
   Кризи обернулся и взглянул на девочку. Он уже давно ждал этого вопроса, зная, что рано или поздно Джульетта его задаст. Они гуляли неподалеку от утесов в Та Ченче. Время близилось к полудню, со стороны Северной Африки дул теплый бриз.
   – С тобой все иначе, – ответил он.
   – Почему?
   – Прежде всего потому, что ты – девочка.
   – А еще почему?
   Кризи вздохнул.
   – Слушай, Джульетта, тебе ведь прекрасно известно, что я усыновил Майкла с определенной целью, я тебе уже об этом говорил.
   – Да, – подтвердила она. – Я все об этом знаю. Когда ты его усыновлял, ты даже предположить не мог, что полюбишь его как сына, а он тебя – как отца.
   – Так оно и было, – признался он. – Дело именно так и обернулось.
   Они прошли еще несколько шагов, потом вырвавшиеся у девочки слова ударили Кризи как обухом по голове.
   – А меня ты удочерил потому, что чувствуешь свою вину перед всеми теми умершими и умиравшими детьми, для которых ничего не мог сделать?
   Он остановился и обернулся, чтобы взглянуть на девочку, стоявшую на пыльной тропинке. В голосе его звучало раздражение.