Страница:
Слово в рамках речевого произведения играет роль ориентира, «якоря» (по терминологии А.А. Залевской), с помощью которого можно строить предположения о структурах языкового сознания говорящего, о фрагментах его непрерывно формирующегося многомерного образа мира и описывать его в терминах и понятиях языкового сознания и / или языковой картины мира. Такие описания – модели, созданные по заданным параметрам, в той или иной степени приближающиеся к оригиналу. Параметры, взятые за основу в процессе моделирования, предопределяют качество и полноту охвата объекта. Они объединены, как правило, стремлением исследователя отразить динамичный и сложный феномен (сознание индивида), его фрагменты или функциональные составляющие в адекватной модели.
Реализация моделирования требует внесения определенности в понятие языкового сознания с позиций деятельностного подхода. Определенная точка зрения распространена в теории сознания, разработанной психологией и психолингвистикой. Согласно последней сознание человека – «явление интерпсихическое, существующее вне индивида в форме знаков и значений» [Уфимцева 2003: 102], языковое сознание – совокупность структур сознания, в формировании которых участвовали языковые знаки, овнешняющие результаты переработки всех типов опыта и знаний [Тарасов 1988]. Такие овнешнители – средства фиксации ментальных структур «для общения с окружающими», указатели на типы структурированных образов мира и связей между ними в сознании. Кроме них, языковые знаки (слова) выступают и средством фиксации процессов переработки опыта и «для себя». А.А. Залевская справедливо указывает на недопустимость отождествления первых и вторых в исследовательских моделях при существенном несовпадении по многим параметрам в реальности [Залевская 2003: 38].
Слово как средство фиксации информации «для себя» не тождественно слову, «вытягивающему» прошлый опыт «здесь и сейчас» для других, поскольку «ракурс» актуализации смыслового пространства обусловлен спецификой прагматического фактора. «Ракурс» может варьироваться, изменяя глубину развертки, яркость высвечивания «множественных объектов, качеств, признаков, связей, отношений, переживаний, фактически – разнообразных многоступенчатых выводных знаний, так или иначе вызываемых исходным импульсом – словом» [Залевская 2003: 38].
Он всегда указывает на эту многоступенчатость и способ функционального соотнесения, проявляя действие языковой способности как когнитивного механизма. При таком понимании речевой механизм человека предстает в виде трехкомпонентной взаимозависимой системы компетенций (когнитивной, языковой и коммуникативной) [Пищальникова 2003а, Пищальникова 2003б, Яковченко 2003: 17].
Отсутствие нормального функционирования языковой способности выражается в невозможности (или затрудненности) вербализации ментального содержания адекватными языковыми средствами, выбранными в зависимости от целей коммуникации. Нарушение когнитивных механизмов означивания влечет за собой плохую работу языковой и коммуникативной компетенций. Сбои действия языковой и коммуникативной компетенции – следствие плохого функционирования когнитивной компетенции / языковой способности. Хорошая речь – не только равномерное функционирование трехкомпонентной системы, но и владение в каждом участке конвенцией (нормой). Правильность речи и литературно-языковая норма в аспекте речемыслительных процессов и функционирования сознания индивида равно обусловлены психологическими законами, управляющими речевой деятельностью, и социологическими факторами [см. Федяева 2010а: 8 и далее; Она же 2010б: 133–139].
Изучение языковой способности говорящего в рамках психолингвистического и когнитивного подходов позволяет разносторонне описать этот фрагмент феномена языкового сознания в лингвистической модели. Соответственно полученное описание состояния сознания в синхронии даст возможность создания эффективных методик формирования языковой способности как когнитивного механизма.
Исходные положения для лингвистического описания языковой способности следующие:
1. Понимание речевой деятельности как процесса целенаправленного взаимодействия речевых действий и операций, направленного на порождение или интериоризацию какого-либо смысла [Пищальникова 2003а: 9].
2. Признание существования единых психофизических механизмов, обеспечивающих осуществление всех сторон речевой деятельности.
3. Выбор в качестве итогов лингвистических реконструкций моделей, «в которых представлены частотные корреляции разномодальных гетерогенных (а не только дальних гетерогенных структур логического знания, как в когнитивной лингвистике) ментальных и языковых структур» [Пищальникова 2003б: 8], и признание в качестве их интерпретационной категории образа сознания.
4. Совмещение их с моделями, выявляющими «взаимосвязь любых ментальных структур не только со стабильными (как в психолингвистике), но и нестабильными языковыми компонентами» [там же] и определение их интерпретационной категорией категории концепта.
5. Квалификация языковой способности как совокупности операционально-действенных ментальных механизмов или оптимизирующих когнитивных стратегий, осуществляющих вербализацию знаний и мнений, как универсального механизма вербализации ментального содержания, способного к развитию по законам функциональных систем [Пищальникова 2003а с. 5–15].
6. Разграничение на этом же основании языковой способности и языковой компетенции.
7. Определение языковой компетенции как присутствия необходимых для данного вида деятельности операциональных структур и навыков их реализации [Пищальникова 2003б: 15].
8. Противопоставление развитой / неразвитой языковой (речевой) компетенции на основании наличия / отсутствия необходимых операций в речевой деятельности, а также установления / неустановления связи между речевыми действиями и выработанными речевыми операциями, т. е. наличия / отсутствия осознанности нормы.
9. Признание нарушение нормы следствием отсутствия необходимых операций в речевой деятельности [Пищальникова 2003а: 18].
10. Отождествление языковой способности с когнитивной компетенцией.
11. Квалификация когнитивной компетенции в качестве набора универсальных оптимизирующих когнитивных стратегий и базы для развития языковой и коммуникативной компетенций индивида [Пищальникова 2003б: 7–8].
12. Характеристика языковой способности / когнитивной компетенции индивида как динамической категории, подчиняющейся действию законов функциональных систем [Яковченко 2003: 12].
13. Признание нейрофизиологической базой языковой способности двух автономных и своеобразно устроенных ментальных структур – вербальной левополушарной структуры дискретных единиц, построенной на жестких логических правилах, и вербальной правополушарной, обеспечивающей соотнесение вербальных структур с внешним миром на основе «перцептивного эталона», сохраняющего цельность и континуальность описываемого события [Пищальникова 2002: 144].
14. Учет при оценке состояния языковой способности и речевой компетенции следующего функционального распределения. Правополушарная вербальная структура ведает механизмом тема-рематического структурирования цельности, обеспечением выделения в цельности существенных компонентов, образующих ее («смысловых вех» по Н.Н. Жинкину или ключевых слов); левополушарная вербальная структура отвечает за систему правил трансформации глубинных структур в поверхностные, акцентирует «тонкие» отношения между вычленяемыми словами и структурами [Пищальникова 2002: 144].
15. При наличии доминантности полушарий принятие за данность способности каждого из блоков мозга быть в определенной степени компетентным в способе деятельности другого на основании того, что «взаимодействие разноуровневых мозговых структур происходит в виде обмена опытом функционирования» [Пищальникова 2002: 145].
16. Учет онтогенетической специфики формирования речевой деятельности, проходящей «почти исключительно через усвоение готовых образцов, изменять которые человек практически не властен» [Горелов 2003: 32].
По мнению И.Н. Горелова, интеллект порождает речь, а не наоборот; «умственные действия, включая и обучение языку, должны осуществляться на базе доязыковой информативной системы». Сама «доязыковая информативная система работает… таким образом, что элементы, попадающие в сферу перцептивной деятельности, дифференцируются и обобщаются, превращаясь в значимые, независимо от их биологической ценности и независимо от второсигнальной системы номинации, до ее образования» [Горелов 2003: 32–33].
Если учесть, что правополушарные языковые личности легче усваивают пунктуацию, основанную на синтаксисе, зато плохо – орфографию, а левополушарные хуже производят механическое заучивание словарных слов, то характер нарушений и уровень развития языковой компетенции обучающихся показывают в одном случае с несформированность «тонких» левополушарных структур, в другом – рассогласование реализации левополушарных и правополушарных вербальных структур. Тексты, примитивные в смысловом, семантическом и синтагматическом отношении, небольшие по объему, несложные по способам развертывания темы и ремы, порождают личности, с рассогласованием левополушарных и правополушарных вербальных структур. Именно такую картину мы наблюдали в 90-е годы 20 века, начале 2000-х годов, еще больший размах она приобрела сейчас, что однозначно показывает анализ результатов сочинений в формате ЕГЭ [Леонтьева 2010: 36 и далее] и школьных сочинений, выполненных в иных форматах.
В оценке уровня развертывания языковой способности принципиально важна ее когнитивная заданность, т. е. способность обобщать любую перцептивную информацию, присущую человеку психофизиологически. Каждому возрастному этапу ее развития соответствует этап «закладывания» речевых форм, выводящих «на поверхность» ментальные структуры. Психологами (в частности, Т.В. Ахутининой) экспериментально доказано наличие у людей порогового – нормативного уровня решения когнитивных, в том числе, речевых задач. Современные ученые фиксируют тревожную тенденцию снижения такого возрастного порога, означающую, активизацию процессов уменьшения доли собственно мыслительной части языковой функции и нарастания мнестической. Это проявляется в наличии хорошей памяти при репродуктивном интеллекте, приводящем к трудностям выполнения творческих заданий по тексту, сложности производства логических операций, низкому уровню обобщений, семантическому опустошению, упрощению ассоциативно-вербальной сети [Пищальникова 2003; Кукушкина 1998; Киргинская 2004 и др.]. Реальность такой тенденции подтверждается и нашими наблюдениями, полученными в ходе различных экспериментов и исследований на региональном материале [Бутакова 2004, 2005; Леонтьева 2010: 51–89].
Из набора перечисленных выше принципов моделирования языковой способности можно выделить для непосредственного анализа результатов экспериментов и специально написанных реципиентами-учащимися школ и вузов г. Омска и Омской области следующие:
1. Характер речевой деятельности как процесса целенаправленного взаимодействия речевых действий и операций – средство установления способа порождения и интериоризации актуального для говорящего смысла;
2. Разные психолингвистические модели – ассоциативные, семантические, смысловые поля, концепты (конструкты) и т. п. – реконструкции разных сторон одних и тех же и / или разных образов сознания пишущих (в зависимости от типов речевой деятельности);
3. Тип речевого произведения, способ структурирования его формы и содержания, объем и пр. – показатели уровня развития языковой способности как совокупности операционально-действенных ментальных механизмов или оптимизирующих когнитивных стратегий, осуществляющих вербализацию знаний и мнений и проявление универсального механизма вербализации ментального содержания;
4. Уровень реализации нормативных параметров речи в речевом произведении – показатель присутствия необходимых для данного вида деятельности операциональных структур и навыков их реализации, т. е. качества развертывания языковой способности в онтогенезе и уровня сформированности речевой компетенции говорящего;
5. Объем применения и способы оперирования «готовыми образцами» – показатель онтогенетической специфики формирования речевой деятельности и индивидуального соотношения продуктивных и репродуктивных механизмов речевой деятельности.
Для моделирования структур сознания, диагностики состояния языковой способности возможно применение психологической и психолингвистической категории образ сознания.
Образ сознания, по В.П. Зинченко, – «совокупность знаний личности о конкретном явлении реального мира» [Зинченко 1997: 7]. Он представляется языковым знаком (телом знака) и «формируется как когнитивно-эмотивная и аксиологическая структура, имеющая нейрофизиологическую основу» [там же]. Речь идет о феномене, лишь репрезентированном языковым знаком, и о компоненте определенной лингвистической модели.
Образ сознания – интерпретационная категория моделей, «в которых представлены частотные корреляции разномодальных гетерогенных (а не только дальних гетерогенных структур логического знания, как в когнитивной лингвистике) ментальных и языковых структур» [Пищальникова 2003а: 8]. В.А. Пищаьникова полагает, что это понятие, как и понятие концепта, отражающего реальные закономерности структурирования феноменальных психофизиологических и психических объектов, применимо к описанию стабильных и нестабильных компонентов сознания. Описание стабильных компонентов сознания и стабильных корреляций ментальных и вербальных структур есть моделирование языковой способности или языкового мышления. Воспроизведение смысла, «совершаемого в слове», представляемого словом (языковым знаком), есть моделирование структуры и функций речевой деятельности. В этой модели интерпретирующими категориями является как раз образ сознания и концепт [Пищальникова 2003б: 7].
Реконструируя на основе значений выбранных говорящим языковых единиц субъективный смысл, т. е. актуальное содержание, реально воспроизводить и структуру речевой деятельности продуцента, и структуру его сознания (через реконструкцию концептов и образов сознания). Зная специфику онтогенеза речи, возрастные уровни развития языковой способности, степень обязательности языковой конвенции, механизмы соответствующих языковых операций, можно связать нарушения определенных норм с отсутствием или «недосформированностью» конкретных операциональных структур, т. е. определить качество языковой компетенции. Имея представление о механизмах восприятия действительности, функциональной системности сознания, способах восприятия, хранения, переработки и извлечения любой информации исследователь в состоянии оценить смысловую сторону речи любого индивида, воссоздать специфику его концептосистемы, наличие тех или иных когнитивных структур, т. е. выстроить образ его сознания и определить характер его речевой деятельности.
2. Диагностика процессов семантизации как механизма формирования образов сознания учащихся средней школы и студентов вуза (1990–2009 г.г.)
Реализация моделирования требует внесения определенности в понятие языкового сознания с позиций деятельностного подхода. Определенная точка зрения распространена в теории сознания, разработанной психологией и психолингвистикой. Согласно последней сознание человека – «явление интерпсихическое, существующее вне индивида в форме знаков и значений» [Уфимцева 2003: 102], языковое сознание – совокупность структур сознания, в формировании которых участвовали языковые знаки, овнешняющие результаты переработки всех типов опыта и знаний [Тарасов 1988]. Такие овнешнители – средства фиксации ментальных структур «для общения с окружающими», указатели на типы структурированных образов мира и связей между ними в сознании. Кроме них, языковые знаки (слова) выступают и средством фиксации процессов переработки опыта и «для себя». А.А. Залевская справедливо указывает на недопустимость отождествления первых и вторых в исследовательских моделях при существенном несовпадении по многим параметрам в реальности [Залевская 2003: 38].
Слово как средство фиксации информации «для себя» не тождественно слову, «вытягивающему» прошлый опыт «здесь и сейчас» для других, поскольку «ракурс» актуализации смыслового пространства обусловлен спецификой прагматического фактора. «Ракурс» может варьироваться, изменяя глубину развертки, яркость высвечивания «множественных объектов, качеств, признаков, связей, отношений, переживаний, фактически – разнообразных многоступенчатых выводных знаний, так или иначе вызываемых исходным импульсом – словом» [Залевская 2003: 38].
Он всегда указывает на эту многоступенчатость и способ функционального соотнесения, проявляя действие языковой способности как когнитивного механизма. При таком понимании речевой механизм человека предстает в виде трехкомпонентной взаимозависимой системы компетенций (когнитивной, языковой и коммуникативной) [Пищальникова 2003а, Пищальникова 2003б, Яковченко 2003: 17].
Отсутствие нормального функционирования языковой способности выражается в невозможности (или затрудненности) вербализации ментального содержания адекватными языковыми средствами, выбранными в зависимости от целей коммуникации. Нарушение когнитивных механизмов означивания влечет за собой плохую работу языковой и коммуникативной компетенций. Сбои действия языковой и коммуникативной компетенции – следствие плохого функционирования когнитивной компетенции / языковой способности. Хорошая речь – не только равномерное функционирование трехкомпонентной системы, но и владение в каждом участке конвенцией (нормой). Правильность речи и литературно-языковая норма в аспекте речемыслительных процессов и функционирования сознания индивида равно обусловлены психологическими законами, управляющими речевой деятельностью, и социологическими факторами [см. Федяева 2010а: 8 и далее; Она же 2010б: 133–139].
Изучение языковой способности говорящего в рамках психолингвистического и когнитивного подходов позволяет разносторонне описать этот фрагмент феномена языкового сознания в лингвистической модели. Соответственно полученное описание состояния сознания в синхронии даст возможность создания эффективных методик формирования языковой способности как когнитивного механизма.
Исходные положения для лингвистического описания языковой способности следующие:
1. Понимание речевой деятельности как процесса целенаправленного взаимодействия речевых действий и операций, направленного на порождение или интериоризацию какого-либо смысла [Пищальникова 2003а: 9].
2. Признание существования единых психофизических механизмов, обеспечивающих осуществление всех сторон речевой деятельности.
3. Выбор в качестве итогов лингвистических реконструкций моделей, «в которых представлены частотные корреляции разномодальных гетерогенных (а не только дальних гетерогенных структур логического знания, как в когнитивной лингвистике) ментальных и языковых структур» [Пищальникова 2003б: 8], и признание в качестве их интерпретационной категории образа сознания.
4. Совмещение их с моделями, выявляющими «взаимосвязь любых ментальных структур не только со стабильными (как в психолингвистике), но и нестабильными языковыми компонентами» [там же] и определение их интерпретационной категорией категории концепта.
5. Квалификация языковой способности как совокупности операционально-действенных ментальных механизмов или оптимизирующих когнитивных стратегий, осуществляющих вербализацию знаний и мнений, как универсального механизма вербализации ментального содержания, способного к развитию по законам функциональных систем [Пищальникова 2003а с. 5–15].
6. Разграничение на этом же основании языковой способности и языковой компетенции.
7. Определение языковой компетенции как присутствия необходимых для данного вида деятельности операциональных структур и навыков их реализации [Пищальникова 2003б: 15].
8. Противопоставление развитой / неразвитой языковой (речевой) компетенции на основании наличия / отсутствия необходимых операций в речевой деятельности, а также установления / неустановления связи между речевыми действиями и выработанными речевыми операциями, т. е. наличия / отсутствия осознанности нормы.
9. Признание нарушение нормы следствием отсутствия необходимых операций в речевой деятельности [Пищальникова 2003а: 18].
10. Отождествление языковой способности с когнитивной компетенцией.
11. Квалификация когнитивной компетенции в качестве набора универсальных оптимизирующих когнитивных стратегий и базы для развития языковой и коммуникативной компетенций индивида [Пищальникова 2003б: 7–8].
12. Характеристика языковой способности / когнитивной компетенции индивида как динамической категории, подчиняющейся действию законов функциональных систем [Яковченко 2003: 12].
13. Признание нейрофизиологической базой языковой способности двух автономных и своеобразно устроенных ментальных структур – вербальной левополушарной структуры дискретных единиц, построенной на жестких логических правилах, и вербальной правополушарной, обеспечивающей соотнесение вербальных структур с внешним миром на основе «перцептивного эталона», сохраняющего цельность и континуальность описываемого события [Пищальникова 2002: 144].
14. Учет при оценке состояния языковой способности и речевой компетенции следующего функционального распределения. Правополушарная вербальная структура ведает механизмом тема-рематического структурирования цельности, обеспечением выделения в цельности существенных компонентов, образующих ее («смысловых вех» по Н.Н. Жинкину или ключевых слов); левополушарная вербальная структура отвечает за систему правил трансформации глубинных структур в поверхностные, акцентирует «тонкие» отношения между вычленяемыми словами и структурами [Пищальникова 2002: 144].
15. При наличии доминантности полушарий принятие за данность способности каждого из блоков мозга быть в определенной степени компетентным в способе деятельности другого на основании того, что «взаимодействие разноуровневых мозговых структур происходит в виде обмена опытом функционирования» [Пищальникова 2002: 145].
16. Учет онтогенетической специфики формирования речевой деятельности, проходящей «почти исключительно через усвоение готовых образцов, изменять которые человек практически не властен» [Горелов 2003: 32].
По мнению И.Н. Горелова, интеллект порождает речь, а не наоборот; «умственные действия, включая и обучение языку, должны осуществляться на базе доязыковой информативной системы». Сама «доязыковая информативная система работает… таким образом, что элементы, попадающие в сферу перцептивной деятельности, дифференцируются и обобщаются, превращаясь в значимые, независимо от их биологической ценности и независимо от второсигнальной системы номинации, до ее образования» [Горелов 2003: 32–33].
Если учесть, что правополушарные языковые личности легче усваивают пунктуацию, основанную на синтаксисе, зато плохо – орфографию, а левополушарные хуже производят механическое заучивание словарных слов, то характер нарушений и уровень развития языковой компетенции обучающихся показывают в одном случае с несформированность «тонких» левополушарных структур, в другом – рассогласование реализации левополушарных и правополушарных вербальных структур. Тексты, примитивные в смысловом, семантическом и синтагматическом отношении, небольшие по объему, несложные по способам развертывания темы и ремы, порождают личности, с рассогласованием левополушарных и правополушарных вербальных структур. Именно такую картину мы наблюдали в 90-е годы 20 века, начале 2000-х годов, еще больший размах она приобрела сейчас, что однозначно показывает анализ результатов сочинений в формате ЕГЭ [Леонтьева 2010: 36 и далее] и школьных сочинений, выполненных в иных форматах.
В оценке уровня развертывания языковой способности принципиально важна ее когнитивная заданность, т. е. способность обобщать любую перцептивную информацию, присущую человеку психофизиологически. Каждому возрастному этапу ее развития соответствует этап «закладывания» речевых форм, выводящих «на поверхность» ментальные структуры. Психологами (в частности, Т.В. Ахутининой) экспериментально доказано наличие у людей порогового – нормативного уровня решения когнитивных, в том числе, речевых задач. Современные ученые фиксируют тревожную тенденцию снижения такого возрастного порога, означающую, активизацию процессов уменьшения доли собственно мыслительной части языковой функции и нарастания мнестической. Это проявляется в наличии хорошей памяти при репродуктивном интеллекте, приводящем к трудностям выполнения творческих заданий по тексту, сложности производства логических операций, низкому уровню обобщений, семантическому опустошению, упрощению ассоциативно-вербальной сети [Пищальникова 2003; Кукушкина 1998; Киргинская 2004 и др.]. Реальность такой тенденции подтверждается и нашими наблюдениями, полученными в ходе различных экспериментов и исследований на региональном материале [Бутакова 2004, 2005; Леонтьева 2010: 51–89].
Из набора перечисленных выше принципов моделирования языковой способности можно выделить для непосредственного анализа результатов экспериментов и специально написанных реципиентами-учащимися школ и вузов г. Омска и Омской области следующие:
1. Характер речевой деятельности как процесса целенаправленного взаимодействия речевых действий и операций – средство установления способа порождения и интериоризации актуального для говорящего смысла;
2. Разные психолингвистические модели – ассоциативные, семантические, смысловые поля, концепты (конструкты) и т. п. – реконструкции разных сторон одних и тех же и / или разных образов сознания пишущих (в зависимости от типов речевой деятельности);
3. Тип речевого произведения, способ структурирования его формы и содержания, объем и пр. – показатели уровня развития языковой способности как совокупности операционально-действенных ментальных механизмов или оптимизирующих когнитивных стратегий, осуществляющих вербализацию знаний и мнений и проявление универсального механизма вербализации ментального содержания;
4. Уровень реализации нормативных параметров речи в речевом произведении – показатель присутствия необходимых для данного вида деятельности операциональных структур и навыков их реализации, т. е. качества развертывания языковой способности в онтогенезе и уровня сформированности речевой компетенции говорящего;
5. Объем применения и способы оперирования «готовыми образцами» – показатель онтогенетической специфики формирования речевой деятельности и индивидуального соотношения продуктивных и репродуктивных механизмов речевой деятельности.
Для моделирования структур сознания, диагностики состояния языковой способности возможно применение психологической и психолингвистической категории образ сознания.
Образ сознания, по В.П. Зинченко, – «совокупность знаний личности о конкретном явлении реального мира» [Зинченко 1997: 7]. Он представляется языковым знаком (телом знака) и «формируется как когнитивно-эмотивная и аксиологическая структура, имеющая нейрофизиологическую основу» [там же]. Речь идет о феномене, лишь репрезентированном языковым знаком, и о компоненте определенной лингвистической модели.
Образ сознания – интерпретационная категория моделей, «в которых представлены частотные корреляции разномодальных гетерогенных (а не только дальних гетерогенных структур логического знания, как в когнитивной лингвистике) ментальных и языковых структур» [Пищальникова 2003а: 8]. В.А. Пищаьникова полагает, что это понятие, как и понятие концепта, отражающего реальные закономерности структурирования феноменальных психофизиологических и психических объектов, применимо к описанию стабильных и нестабильных компонентов сознания. Описание стабильных компонентов сознания и стабильных корреляций ментальных и вербальных структур есть моделирование языковой способности или языкового мышления. Воспроизведение смысла, «совершаемого в слове», представляемого словом (языковым знаком), есть моделирование структуры и функций речевой деятельности. В этой модели интерпретирующими категориями является как раз образ сознания и концепт [Пищальникова 2003б: 7].
Реконструируя на основе значений выбранных говорящим языковых единиц субъективный смысл, т. е. актуальное содержание, реально воспроизводить и структуру речевой деятельности продуцента, и структуру его сознания (через реконструкцию концептов и образов сознания). Зная специфику онтогенеза речи, возрастные уровни развития языковой способности, степень обязательности языковой конвенции, механизмы соответствующих языковых операций, можно связать нарушения определенных норм с отсутствием или «недосформированностью» конкретных операциональных структур, т. е. определить качество языковой компетенции. Имея представление о механизмах восприятия действительности, функциональной системности сознания, способах восприятия, хранения, переработки и извлечения любой информации исследователь в состоянии оценить смысловую сторону речи любого индивида, воссоздать специфику его концептосистемы, наличие тех или иных когнитивных структур, т. е. выстроить образ его сознания и определить характер его речевой деятельности.
2. Диагностика процессов семантизации как механизма формирования образов сознания учащихся средней школы и студентов вуза (1990–2009 г.г.)
В данном исследовании акцент бы сделан на диагностике языковой способности и речевой компетенции носителей русского языка – жителей г. Омска и Омской области. Участниками экспериментов стали учащиеся разных школ и гимназий, а также студенты вузов г. Омска. Последние составили в данном исследовании группу индивидов, языковая способность которых была принята за сложившуюся.
Целью исследования было выявление уровня сформированности языковой способности в онтогенезе через установление характера работы разных функциональных механизмов речевой деятельности. Процедуры анализа предусматривали выявление разных сторон речевой деятельности
Проводя эксперименты в 8-х классах школы-гимназии гуманитарного профиля № 19 г. Омска в 2000–2002 г.г., мы ставили целью выявить когнитивные структуры, связанные с глагольной и именной лексикой, установить степень их операциональности, определить осознанность нормы, регулирующей отношения глагольной лексемы с лексемой – наименованием объекта. Тип экспериментов и их содержание не были случайными. Они определялись выводами масштабного исследования, проведенного нами ранее.
Базовые наблюдения, касающиеся освоения семантики русского глагольного слова учащимися в конце 80-х г.г., в частности сделанные в Омской области и г. Омске, у нас уже были [Бутакова 1987–1998]. Они состояли в том, что преобладающим типом речевых нарушений были нарушения в употреблении глаголов семантических полей действия, состояния, положения в пространстве, определяющиеся разноплановостью и разнообразием семантики слов этих полей, сложностью синтагматических связей [Бутакова 1987: 203]. Характер нарушений свидетельствует о плохом когнитивном прописывании семантического поля в языковом сознании носителей школьного возраста. Доказательством этого является частотное употребление базовых глаголов полей вместо глаголов, отличающихся дифференцированными лексическими значениями. Не освоенными оказались области субъектно-объектных отношений, существенным было влияние стереотипов, транслируемых через СМИ-коммуникацию [Бутакова 1987: 206].
Выявились следующие тенденции:
1. Существует связь между характером значения лексемы (глагольного слова), семантической структуры, положением в лексической системе и частотностью речевых нарушений при его потреблении и характером этих нарушений.
2. Разные типы речевой деятельности (обычное сочинение, выполненное дома или на уроке), сочинение, создаваемое в ситуации эксперимента, речевая деятельность в рамках семантического эксперимента на вставку пропущенных лексем или продолжения высказывания проявляет механизмы разных этапов развертывания текста и непременно сопровождается речевыми сбоями и нарушениями. Причем эксперименты на продолжение высказывания, создание текстов изложений, на вставку в готовые тексты определенной лексики, требующих сочетания сложных операций восприятия, интерпретации первичного содержания, отбора необходимой лексики, структурирования нового текста на базе старого, развертывания и контроля в ситуации ограниченного времени вызвали большее количество речевых нарушений.
3. Существует возрастная специфика неправильного словоупотребления. Основной массив речевых нарушений семантического типа фиксируется в письменной речи учащихся 4-8-х классов и значительно уменьшается к 9-10-м классам при устойчивости неправильного словоупотребления глаголов и производных от них имен, передающих абстрактные действия человека (изображать, описывать, передавать и пр.) [Бутакова 1987: 206–207].
В 2000 г.г. мы провели аналогичные типы экспериментальных исследований. Нас интересовали семантические области, сформированные в языковом сознании школьников у лексики действия и состояния. Для выявления этого учащимся предлагалось выполнить три задания: вставить одно из ряда слов-синонимов в предложение; исключить лишнее слово из ряда; объяснить данные слова и составить с ними предложения.
С первым заданием участники эксперимента справились частично: глаголы группы сделать / совершить / произвести семантического поля действия затруднений не вызвали, предложения с ними были составлены правильно, объектная сочетаемость не была нарушена. Редки были ошибки при употреблении глаголов употреблять / использовать / применять семантического поля действия. Одна треть пишущих (10 из 31) не смогла составить правильные предложения с глаголами писать / выводить / изображать / описывать / передавать / выражать семантических групп созидания и изображения поля действия, только 6 учащихся смогли составить правильное предложение с глаголом переместить семантического поля пространственной локализации: «Я переместил эту вазу на другую полку». Остальные неправильно выбрали либо «поместить», либо «поставить». Все эти глаголы объединены сходством смысловой области – «нахождение в пространстве», при градации семантики глагола «переместить» смыслом точного указания направления перемещения – «на другое место». Также были зафиксированы нарушения сочетаемости глаголов бороться / сражаться / воевать / драться, употребленных для описания спортивных действий, со словами-наименованиями объектов.
Со вторым заданием, направленным на выяснение наличия в сознании стабильных когнитивных областей, не справился никто. Ни один реципиент не смог объяснить, чем отличается значение глагола рассказывать от значений глаголов описывать, изображать. Это свидетельствует, что смысловой компонент устная форма передачи информации, фиксируемый составителями толковых словарей, школьниками не осознается.
Третье задание давало возможность вывести на поверхность смысловые области, связанные с предметным словом (существительным), выявить компонентный состав значения, определить уровень метаязыковой рефлексии. Предложенные слова были выбраны из списка словарных единиц, рекомендуемых составителями учебников для изучения в данных классах. Оказалось, что возникают проблемы при объяснении семантики и употреблении слов патриотизм, силуэт. В сознании учащихся данные лексемы не соотнесены с конвенциональными смысловыми областями, содержат компоненты человек, субъект, способный совершать самостоятельные действия; психическое состояние. Наличие их привело к созданию высказываний: Патриотизм – охранник Родины, Я с патриотизмом наблюдала за происходящим парадом, В дверном проеме возник силуэт, В темноте ночи виднелся его устрашающий силуэт.
Такие высказывания с абстрактными лексемами типичны: с одной стороны, формулировать семантику слова в ситуации ограниченного времени в условиях эксперимента чрезвычайно трудно, с другой – области стереотипизации (жестко структурированные компонентные системы) должны в первую очередь проявляться на «табло сознания», с третьей – словарный объем семемы редко совпадает с компонентным набором того же слова, получаемым в эксперименте. Эти же тенденции были обнаружены и описаны в рамках системной парадигмы нами ранее в 80-е г.г., причем не только как присущие учащимся Омского региона, а как универсальные [Бутакова 1987].
В ходе семантического эксперимента, участниками которого были студенты-филологи 5 курса ОмГУ и ОмГПУ, мы получили толкования, содержащие компоненты оценки, экспрессии, частично – понятия, уточненные общими дифференцирующими признаками, например, любовь -высшая форма взаимоотношений между людьми (каких?); чувство, возникающее у людей к кому либо (какое?). Были ответы, содержащие следы последующей коррекции высказывания: любовь – высшее чувство, которое способны переживать люди, нежности, взаимоуважения. В таких высказываниях обнаружилась стратегия пишущего откорректировать актуализируемое смысловое пространство за счет сужения области понятийного компонента (любовь – чувство, возникающее между людьми (не обязательно разного пола).
Семантическое поле любви предстало по результатам этого эксперимента как поле с четким в своих границах, но не всегда конкретизируемым ядром:
Любовь
Чувство (20)
к другому человеку (8) или между людьми (6) к кому-нибудь (6), к человеку (2), не обязательно противоположного пола (2), к животному (2);
неосознанное (2);
положительное, высшее
нежность (6);
симпатия (6);
самопожертвование, забота о другом, высшая форма.
Эта же стратегия с большим числом линий развертывания проявилась в 2009–2010 г.г. в экспериментах, проведенных со студентами этих же вузов. Преобладающая стратегия – дать толкование через лексему чувство (ядро семантического поля стимула), распространенное самыми разнообразными предикатами – неземное, взаимное, лучшее, сильное, редкое, светлое и пр.
Стратегия размыто определять смысловые границы стимула и корректировать семантическое описание по ходу его развертывания обнаружилась и при толковании этически значимых слов с абстрактной семантикой.
В 2000–2001 г.г. добро описывалось школьниками и студентами с преобладанием указания на категориальный статус, который далее либо конкретизировался, либо оценивался. Причем характер акцентированных категорий был различным – более сложным и развернутым в анкетах студентов: категория этики; этическая категория, предполагающая милосердное отношение к миру; абстрактное понятие, существование которого обозначается человеком; абстрактная категория, выражающая желание лучшего; философская категория; качественно-нейтральная категория; категория, обозначающая хорошее, положительное.
Если школьники актуализировали статус качества, свойства, отношения, действия без последующей конкретизации: качество, присущее человеку; то студенты давали развернутые характеристики: морально-нравственное качество, положительное свойство; качество, при котором происходит что-то хорошее; качество, на котором зиждется миропорядок; положительное отношение или действие по отношению к кому (чему) – то; благожелательное отношение к окружающему; позитивные действия, направленные одним человеком на другого, воспринимаемые как таковые обоими людьми; совокупность носящих нематериальный характера действий, совершаемых во благо; позитивная энергия, исходящая от людей; Такие актуализации всегда сопровождаются репрезентацией позитивного оценочного смысла, выраженного предикатами хороший, положительный, позитивный
Целью исследования было выявление уровня сформированности языковой способности в онтогенезе через установление характера работы разных функциональных механизмов речевой деятельности. Процедуры анализа предусматривали выявление разных сторон речевой деятельности
Проводя эксперименты в 8-х классах школы-гимназии гуманитарного профиля № 19 г. Омска в 2000–2002 г.г., мы ставили целью выявить когнитивные структуры, связанные с глагольной и именной лексикой, установить степень их операциональности, определить осознанность нормы, регулирующей отношения глагольной лексемы с лексемой – наименованием объекта. Тип экспериментов и их содержание не были случайными. Они определялись выводами масштабного исследования, проведенного нами ранее.
Базовые наблюдения, касающиеся освоения семантики русского глагольного слова учащимися в конце 80-х г.г., в частности сделанные в Омской области и г. Омске, у нас уже были [Бутакова 1987–1998]. Они состояли в том, что преобладающим типом речевых нарушений были нарушения в употреблении глаголов семантических полей действия, состояния, положения в пространстве, определяющиеся разноплановостью и разнообразием семантики слов этих полей, сложностью синтагматических связей [Бутакова 1987: 203]. Характер нарушений свидетельствует о плохом когнитивном прописывании семантического поля в языковом сознании носителей школьного возраста. Доказательством этого является частотное употребление базовых глаголов полей вместо глаголов, отличающихся дифференцированными лексическими значениями. Не освоенными оказались области субъектно-объектных отношений, существенным было влияние стереотипов, транслируемых через СМИ-коммуникацию [Бутакова 1987: 206].
Выявились следующие тенденции:
1. Существует связь между характером значения лексемы (глагольного слова), семантической структуры, положением в лексической системе и частотностью речевых нарушений при его потреблении и характером этих нарушений.
2. Разные типы речевой деятельности (обычное сочинение, выполненное дома или на уроке), сочинение, создаваемое в ситуации эксперимента, речевая деятельность в рамках семантического эксперимента на вставку пропущенных лексем или продолжения высказывания проявляет механизмы разных этапов развертывания текста и непременно сопровождается речевыми сбоями и нарушениями. Причем эксперименты на продолжение высказывания, создание текстов изложений, на вставку в готовые тексты определенной лексики, требующих сочетания сложных операций восприятия, интерпретации первичного содержания, отбора необходимой лексики, структурирования нового текста на базе старого, развертывания и контроля в ситуации ограниченного времени вызвали большее количество речевых нарушений.
3. Существует возрастная специфика неправильного словоупотребления. Основной массив речевых нарушений семантического типа фиксируется в письменной речи учащихся 4-8-х классов и значительно уменьшается к 9-10-м классам при устойчивости неправильного словоупотребления глаголов и производных от них имен, передающих абстрактные действия человека (изображать, описывать, передавать и пр.) [Бутакова 1987: 206–207].
В 2000 г.г. мы провели аналогичные типы экспериментальных исследований. Нас интересовали семантические области, сформированные в языковом сознании школьников у лексики действия и состояния. Для выявления этого учащимся предлагалось выполнить три задания: вставить одно из ряда слов-синонимов в предложение; исключить лишнее слово из ряда; объяснить данные слова и составить с ними предложения.
С первым заданием участники эксперимента справились частично: глаголы группы сделать / совершить / произвести семантического поля действия затруднений не вызвали, предложения с ними были составлены правильно, объектная сочетаемость не была нарушена. Редки были ошибки при употреблении глаголов употреблять / использовать / применять семантического поля действия. Одна треть пишущих (10 из 31) не смогла составить правильные предложения с глаголами писать / выводить / изображать / описывать / передавать / выражать семантических групп созидания и изображения поля действия, только 6 учащихся смогли составить правильное предложение с глаголом переместить семантического поля пространственной локализации: «Я переместил эту вазу на другую полку». Остальные неправильно выбрали либо «поместить», либо «поставить». Все эти глаголы объединены сходством смысловой области – «нахождение в пространстве», при градации семантики глагола «переместить» смыслом точного указания направления перемещения – «на другое место». Также были зафиксированы нарушения сочетаемости глаголов бороться / сражаться / воевать / драться, употребленных для описания спортивных действий, со словами-наименованиями объектов.
Со вторым заданием, направленным на выяснение наличия в сознании стабильных когнитивных областей, не справился никто. Ни один реципиент не смог объяснить, чем отличается значение глагола рассказывать от значений глаголов описывать, изображать. Это свидетельствует, что смысловой компонент устная форма передачи информации, фиксируемый составителями толковых словарей, школьниками не осознается.
Третье задание давало возможность вывести на поверхность смысловые области, связанные с предметным словом (существительным), выявить компонентный состав значения, определить уровень метаязыковой рефлексии. Предложенные слова были выбраны из списка словарных единиц, рекомендуемых составителями учебников для изучения в данных классах. Оказалось, что возникают проблемы при объяснении семантики и употреблении слов патриотизм, силуэт. В сознании учащихся данные лексемы не соотнесены с конвенциональными смысловыми областями, содержат компоненты человек, субъект, способный совершать самостоятельные действия; психическое состояние. Наличие их привело к созданию высказываний: Патриотизм – охранник Родины, Я с патриотизмом наблюдала за происходящим парадом, В дверном проеме возник силуэт, В темноте ночи виднелся его устрашающий силуэт.
Такие высказывания с абстрактными лексемами типичны: с одной стороны, формулировать семантику слова в ситуации ограниченного времени в условиях эксперимента чрезвычайно трудно, с другой – области стереотипизации (жестко структурированные компонентные системы) должны в первую очередь проявляться на «табло сознания», с третьей – словарный объем семемы редко совпадает с компонентным набором того же слова, получаемым в эксперименте. Эти же тенденции были обнаружены и описаны в рамках системной парадигмы нами ранее в 80-е г.г., причем не только как присущие учащимся Омского региона, а как универсальные [Бутакова 1987].
В ходе семантического эксперимента, участниками которого были студенты-филологи 5 курса ОмГУ и ОмГПУ, мы получили толкования, содержащие компоненты оценки, экспрессии, частично – понятия, уточненные общими дифференцирующими признаками, например, любовь -высшая форма взаимоотношений между людьми (каких?); чувство, возникающее у людей к кому либо (какое?). Были ответы, содержащие следы последующей коррекции высказывания: любовь – высшее чувство, которое способны переживать люди, нежности, взаимоуважения. В таких высказываниях обнаружилась стратегия пишущего откорректировать актуализируемое смысловое пространство за счет сужения области понятийного компонента (любовь – чувство, возникающее между людьми (не обязательно разного пола).
Семантическое поле любви предстало по результатам этого эксперимента как поле с четким в своих границах, но не всегда конкретизируемым ядром:
Любовь
Чувство (20)
к другому человеку (8) или между людьми (6) к кому-нибудь (6), к человеку (2), не обязательно противоположного пола (2), к животному (2);
неосознанное (2);
положительное, высшее
нежность (6);
симпатия (6);
самопожертвование, забота о другом, высшая форма.
Эта же стратегия с большим числом линий развертывания проявилась в 2009–2010 г.г. в экспериментах, проведенных со студентами этих же вузов. Преобладающая стратегия – дать толкование через лексему чувство (ядро семантического поля стимула), распространенное самыми разнообразными предикатами – неземное, взаимное, лучшее, сильное, редкое, светлое и пр.
Стратегия размыто определять смысловые границы стимула и корректировать семантическое описание по ходу его развертывания обнаружилась и при толковании этически значимых слов с абстрактной семантикой.
В 2000–2001 г.г. добро описывалось школьниками и студентами с преобладанием указания на категориальный статус, который далее либо конкретизировался, либо оценивался. Причем характер акцентированных категорий был различным – более сложным и развернутым в анкетах студентов: категория этики; этическая категория, предполагающая милосердное отношение к миру; абстрактное понятие, существование которого обозначается человеком; абстрактная категория, выражающая желание лучшего; философская категория; качественно-нейтральная категория; категория, обозначающая хорошее, положительное.
Если школьники актуализировали статус качества, свойства, отношения, действия без последующей конкретизации: качество, присущее человеку; то студенты давали развернутые характеристики: морально-нравственное качество, положительное свойство; качество, при котором происходит что-то хорошее; качество, на котором зиждется миропорядок; положительное отношение или действие по отношению к кому (чему) – то; благожелательное отношение к окружающему; позитивные действия, направленные одним человеком на другого, воспринимаемые как таковые обоими людьми; совокупность носящих нематериальный характера действий, совершаемых во благо; позитивная энергия, исходящая от людей; Такие актуализации всегда сопровождаются репрезентацией позитивного оценочного смысла, выраженного предикатами хороший, положительный, позитивный