Страница:
На них взирала свысока поднебесная, изумрудно-голубая Андреевская церковь, в которой непутевая Проня так и не повенчалась с легкомысленным Голохвастовым; чуть ниже возвышался гордый и прекрасный «Замок Ричарда Львиное Сердце», построенный через семьсот лет после смерти своего коронованного хозяина, в стране, где тот никогда не бывал; а у подножия горы Уздыхальницы пристроился дом «постройки изумительной», в два этажа на улицу, а со двора – в один…
Однако, присмотревшись, ты вдруг понимал: все это лишь разноцветные и веселые декорации. И на едва ли не самой знаменитой улице Города половина домов, низкорослых и грустно насупившихся, построенных еще до сахарно-строительной горячки 1880-х годов, стоят нынче пустыми и нежилыми и, обиженно повернувшись спиной к проклятой Горе, смотрят на мир безжизненными черными окнами. Пуст второй дом, и пуст девятый, и двадцать второй, закутанный до самой крыши в зеленую строительную сеть, и двадцать шестой, с покосившимся в многолетнем обмороке фасадом, и двадцать, и тридцать четвертые… Пуст вечно реконструируемый «Замок», и пустеет по ночам дом Турбиных, и «Музей одной улицы», и маленький театр «Колесо», и рестораны, и художественные галереи, и расходятся по домам приютившиеся на узких и крутых тротуарах торговцы. И того, кто на сломе веков хоть раз прошел в полночь по мертвому Андреевскому спуску, охватывало вдруг странное чувство, что улица эта нереальна – и не улица даже, а призрак улицы…
Притормозив у дома с многообещающей табличкой «Центрѣ Старокiевскаго колдовства на Подолѣ», Даша соскочила с железного «пони» и любовно похлопала его по лакированной «попе». Сдернув с плеч красную кожаную куртку, амазонка осталась в малозаметном топике, с трудом вмещавшем весьма заметную грудь, завешенную модной инсталляцией из проволоки, бисера, бус и стразов. Обилие грима на Дашином полудетском лице способно было насмерть испугать любого эстета. Впрочем, эстеты никогда не входили в число ее сексотипов – Даша предпочитала мужчин нестандартных!
Чуб гордо выудила из кармана разноцветную тюбетейку и, увенчав ею добрую сотню белых косичек, самодовольно отметила закономерный фурор, который произвело ее живописное появление среди уличных портретистов и прочих постоянных аборигенов летнего Андреевского. Затем подошла к табличке и с любопытством изучила приклеенный ниже листок бумаги:
– Прямо до конца коридора, потом три раза налево, – пояснила ей флегматичная мисс Регистратура.
Посетительница двинулась в указанном направлении, поражаясь архитектурным странностям старого здания. Трижды свернув, коридор окончился дверью с надписью «Кылына», которую охраняла группа поцарапанных стульев. На одном из них сидел молодой мужчина огненно-рыжего окраса, уткнувшийся в крайне уместную для данного Города, улицы и места книгу «Мастер и Маргарита».
Даша весело хмыкнула: «Во прикол!»
На мужчине были белые льняные брюки и футболка такого же цвета. Его правую руку украшал массивный серебряный перстень с крупным голубым камнем.
– Классная цацка, – одобрительно похвалила Даша Чуб, сразу записав его в категорию «наш человек». – Ты последний к Кылыне?
Мужчина поднял на нее глаза и с нескрываемым интересом оглядел Землепотрясную Дашу с ног до головы.
– Да, я последний посетитель, – со значением произнес он.
– Тогда я за тобой, – радостно сообщила ему Даша.
– Хо-ро-шо, – весомо произнес он по слогам, словно одобряя ее кандидатуру. – Кстати. Ты, вижу, знаешь толк в подобных вещах. Я продаю одну, по случаю. Хочешь взглянуть? Это Уроборос, – мужчина, не торопясь, достал из кармана золотистую цепочку и протянул ей.
– Ух ты! – искренне восхитилась она.
Цепь с тонким узорным плетением понравилась ей сразу и ужасно. Достаточно толстая в середине, она сужалась к одному из концов, другой же ее конец представлял собой головку змеи, рот которой служил застежкой.
– Это она сама себя за хвост кусает, – догадалась Даша. – Золотая! Старинная, вроде… И сколько такая тянет? – На последнем предложении высокоградусный восторг в ее голосе сразу упал ниже нуля – до скрытого отчаяния. Только что Даша отдала регистратурной девице свои предпоследние деньги. Последние, оставшиеся до зарплаты, могли покрыть только расходы на бензин и сигареты. За квартиру Даша не платила по причине полного отсутствия таковой, а о такой приземленной вещи, как еда, вообще не задумывалась никогда.
– Только для тебя, сто гривень, – лихо предложил парень. И тут же был повышен со звания «наш человек» до ранга «возможный кавалер». С мужчиной, который с ходу делает понравившейся девушке такие рождественские скидки, отношения могут сложиться очень и очень продуктивные.
– Да ты что? – для проформы поразилась Даша. – Впрочем, твое дело, – добавила она уже кокетливо. И, бестрепетно отдав ему бензиново-никотиновую сотню, сразу же нацепила приобретение на шею – под кустистую и развесистую инсталляцию. (По глубокому убеждению Даши Землепотрясной, украшений никогда не бывало слишком много!)
Следующие несколько секунд пара довольно обозревала друг друга.
– Слушай, а ты не знаешь случайно, эта Кылына может приворожить голубого? – продолжила разговор дама.
– Кылына способна приворожить любого, – весомо ответил «продуктивный кавалер», продолжая неприкрыто любоваться ею. Однако последнюю это нисколько не смущало.
– Здорово! – воскликнула она. – Может, тогда приколоться, и не только Сани, но и Алекса парикмахерского приворожить? – весело поинтересовалась Землепотрясная у себя самой. – Пусть эта стервоза облезет! Ха! Сейчас позвоню ей, позлю…
Подхватив болтавшийся на шее красный мобильный телефон, Даша попыталась набрать знакомый номер, не забывая подкармливать «возможного кавалера» многообещающими взглядами.
– Не берет! – нетерпеливо повела плечами она. – Наверное, – пошутила Даша, – у Кылыны слишком сильная энергетика – все глушит.
Она нерешительно затопталась на месте, раздираемая двумя взаимоисключающими желаниями: продолжить беседу с «рыжим и продуктивным» и немедленно огорошить парикмахершу убийственной информацией.
– Ладно, – решилась Чуб. – Если кто подойдет, скажи, что я за тобой. Я только выйду позвонить и сразу вернусь. В общем, не прощаюсь. Ага?
– Заметано, – улыбнулся рыжий.
– Стой! – зарычала она на водителя. – Ты опять проехал мой салон! Он на дом выше, бестолочь! Еще один промах, и уволю к черту!
– Катерина Михайловна… – Шофер явно собирался оправдаться.
– Закрыли тему! – заткнула его Катя. – Здесь выйду, а то ты еще три часа разворачиваться будешь.
– Скоро в соседний подъезд на машине ездить будет, барыня! – злобно пробурчал водитель себе под нос.
Неуверенно ступая на каблуках по непригодным для дамской прогулки булыжникам Андреевского, Катя привычно чертыхалась про себя. Который год ее нервы были натянуты, словно стальные струны, и день за днем она безжалостно подкручивала их все сильней: все контролировала, все помнила, за всем следила. В то время как ее шофер не мог запомнить даже дом, где находится косметический салон! Ну почему люди – такие идиоты? Вот та, например, – в идиотской тюбетейке, пирсинге и тату, возбужденно жестикулирующая и орущая на пол-улицы в свой красный мобильник.
Не так давно Катя заметила: мир вокруг вызывает у нее перманентное тупое раздражение. И понимала: это не очень хороший симптом.
«Если сегодняшний вечер пройдет нормально, – твердо пообещала она себе, – сразу же лечу в отпуск. Багамы, жемчужные ванны, массаж… Две недели. Попустит. Иначе сорвусь, чувствую, что сорвусь».
– Черт! – Она оступилась и чуть не грохнулась на мостовую. – Кстати, а вот и он, родимый!
На стене дома, за которую Катя ухватилась, чтоб не упасть, в сантиметре от ее ладони была приклеена смехотворная бумажка: «Любовные привороты и отвороты. Снятие сглаза…»
– «…Наведение порчи на врагов», – насмешливо прочитала она вслух. – Вот разводилово! Хотя-я-я… – Катя замялась. – И чем черт не шутит…
Она с сомнением посмотрела на часы и вдруг, внезапно даже для себя самой, вошла в высокую, в два этажа, дверь.
Холл, куда она попала, был сумрачным и абсолютно безлюдным. В окошке регистратуры, утопив взгляд в детективе Донцовой, сидела среднестатистическая «идиотка».
– Я по поводу врагов… – Катя нервно забарабанила пальцами по стойке. То, что она свернула сюда с целенаправленного пути, плохо вписывалось в ее идеальный образ самой себя.
– Порча на врагов? – бесцветно уточнила девица и потянулась к стопке бланков. – Триста одна гривня тринадцать копеек.
Катерина иронично дернула ртом – сумма была смешной. Слишком маленькой, чтобы решить за ее счет многотысячную проблему, и слишком большой для подобной шарашкиной конторы. Но ей так нестерпимо хотелось сделать какую-нибудь, пусть даже мелкую, гадость человеку, столь непозволительно резко разговаривавшему с ней утром по телефону.
Пусть у него хоть голова заболит, что ли!
– Имя, фамилия, адрес.
– Лариса Косач. Ярославов Вал, 32, квартира пять, – продемонстрировала образование Катя.
– Косач, через «а»? – продемонстрировала полное отсутствие образования Регистратура. – Идите к Кылыне, она еще час принимает. – «Идиотка» равнодушно обменяла направление на деньги и опять придвинула к себе книгу. – Три раза налево по коридору.
– И что, – презрительно фыркнула Катя, – существуют люди, которые ведутся на подобную херню?
– Ну, вы же повелись… – скучливо отозвалась девица, не поднимая головы от чтива.
Крыть было нечем. И Катя снова разозлилась. «Ладно, нужно быстрее заканчивать эту байду», – решила она и, сцепив зубы, зашагала к Кылыниному кабинету.
К счастью, наплыва посетителей там явно не наблюдалось. Катерина еще раз взглянула на часы и перевела требовательный взор на молодого человека, ожидающего своей очереди у двери.
На месте разбитного рыжего парня в мятой одежде сидел аккуратный, как картинка, блондин с глазами цвета зимнего неба и минусовым выражением лица!
Впрочем, ничего удивительного в этом вроде бы и не было. И каждый из нас без труда объяснил бы подобную смену декораций, предположив, например, что рыжий зашел в кабинет, а альбинос явился чуть позже… Если бы не одно странное совпадение: на безымянном пальце правой руки блондина сиял точно такой же перстень, а в левой он держал ту же самую книгу, открытую на той же самой странице.
В общем, тут стоило поразмышлять над теорией вероятности…
И будь Катя Дашей, она не преминула бы поинтересоваться, сколь велика возможность подобной случайности и не приравнивается ли она к многозначительному «нулю»?
Но Катя Дашей не была и потому, мгновенно прозондировав взглядом мужчину в белом костюме и прикинув на глаз стоимость его брюк и пиджака и даже вероятный бутик, где они были куплены не далее чем этим летом, подумала лишь, что данный представитель флоры и фауны – персонаж достаточно светский или, во всяком случае, способный понимать человеческую речь. Хотя книга Булгакова и подозрительно большой камень в его перстне свидетельствовали: он ей, конечно, не ровня и особо церемониться с ним не стоит.
– Вы к Кылыне? – сурово вопросила Катерина.
Блондин медленно поднял глаза и, изогнув правую бровь, оценивающе посмотрел на нее.
– Может, пропустите даму вперед? – не столько спросила, сколько приказала Катя.
– Не беспокойтесь, – лениво протянул блондин, сверля ее бледно-голубыми глазами. – Я зайду только на минуту. Мне нужно задать ей один вопрос, и я даже не буду дожидаться ее ответа.
– Точно на минуту? – начальственно уточнила Дображанская, пренебрежительно пропустив мимо ушей загадочное окончание фразы.
– Если быть точным, то на тридцать одну секунду, – холодно-светски улыбнулся блондин, обнажая безупречно белые зубы.
– Ладно, – разрешила Катя. – Скажите, что я за вами. – И развернувшись на каблуках, направилась к выходу.
– Постойте, – неожиданно окликнул ее бледноглазый, и, оглянувшись назад, Катя увидела, как он подбирает что-то с пола.
– Вы, кажется, потеряли… – Мужчина протягивал ей золотую цепь.
Подумав, Катя вернулась и приняла украшение из его рук. Цепь в виде золотой змейки, кусающей себя за хвост, оброненная здесь кем-то из посетителей, была вещицей экстракласса – старинная, золотая, наверняка авторская работа… Катя любила стоящие вещи: они единственные свидетельствовали о том, что в этом идиотском мире царит не только глупость и хаос.
– Спасибо, – сухо поблагодарила она блондина и, демонстративно надев цепочку себе на шею, пошла на улицу, походя заправляя обретенную змею за целомудренный ворот-стойку.
Щеголять чужой утратой было бы верхом идиотства: в любую минуту растеряха могла вернутся в «Центрѣ» в поисках потери.
Но что упало, то, пардон, – пропало!
В дверях она столкнулась с высокой черноглазой дамой в брючном костюме, скользнувшей по ней невидящим взглядом.
«Какая красивая!» – чистосердечно поразилась Маша, невольно сворачивая шею вслед за ней.
Лицо дамы убивала резкая оправа очков с непривычно узкими, будто презрительно сощуренными стеклами. А безликая короткая стрижка отчужденно «умывала руки», точно не желая знаться с ее чертами, столь напряженными и злыми, что, казалось, по сведенным скулам дамы бежит высоковольтный электрический ток.
И все равно, в сравнении с черноглазой Рита, Лида и Женя казались лишь пародиями на красавиц!
«Если даже такая сюда ходит…» – приободрила себя Маша.
Нагнувшись к своей уже успешно развернувшейся машине, Катя повелительно постучала в окно – водитель поспешно опустил стекло.
– Едешь сейчас в салон, – распорядилась начальница, – берешь мою косметичку Таню и везешь ко мне домой со всеми причиндалами. И напомни ей, чтобы она краску для волос не забыла. Эта идиотка все время забывает, что мне седину прокрашивать надо.
Шофер пораженно посмотрел на Катерину и незамедлительно получил новую порцию крика.
– Чего вытаращился? Да, у меня седые волосы с девятнадцати лет! И чтобы через двадцать минут ждал меня на этом самом месте!!!
…Комкая в руках дорогостоящее направление, Маша Ковалева свернула за третий угол.
Блондин исчез, словно и не бывало, – на его месте, заложив ногу за ногу, сидел бело-джинсовый брюнет с татаро-монгольским лицом и черными, как волчьи ягоды, глазами. Осторожно обойдя его раскачивающийся в воздухе кроссовок, Маша села на самый крайний стул и вежливо спросила:
– Вы последний?
Брюнет поднял голову от книги, нежно посмотрел на нее и молча кивнул в ответ. На его руке сидел большой броский перстень с прозрачно-голубым камнем.
– Тогда я за вами, – вздохнула Ковалева и принялась сосредоточенно разглаживать смятую бумажку. Она успела заметить, что книга, которую читал сосед, – ее любимая «Мастер и Маргарита». И приревновать ее к нему…
– Почему вы сели так далеко? – нежданно поинтересовался брюнет. – Не любите мужчин восточной национальности?
– Нет, что вы! – Маша густо покраснела, испугавшись, что мужчина заподозрил ее в национализме.
– Не переживайте, – продолжал тот, подсаживаясь к ней поближе. – Я коренной украинец. Мои предки жили в Киеве еще до основания Киевской Руси. А затем грянуло татаро-монгольское иго. Естественно, это несколько сказалось на нашей внешности. – Он засмеялся. И Маше понравилось, что он врет, как образованный человек, а не как абхазец с вещевого рынка.
– Я ничего такого… Я просто думала, что это я вам, – запинаясь, оправдалась она.
– Наоборот, – решительно прервал ее он. – Мне очень приятно встретить здесь такую замечательную девушку.
Она настороженно посмотрела на него, пытаясь нащупать в его словах замаскированные иголки иронии. «Издевается, – решила она резко. – Слишком красивый. Хоть и не такой, как Мир. А может, просто скучно ему тут сидеть».
– Я даже не ожидал встретить здесь такую, – любовно проворковал брюнет, придвигаясь еще на один стул.
И от этого вкрадчивого движения Машин живот истерично вжался вовнутрь, так что она разом ощутила все свои мускулы. Ситуация стала опасной! Удушливой от ее унизительного бессилия – очередной красавчик решил поиграть с ней, как кот с мышью, а она совершенно не умеет выходить из подобных игр.
– Если не секрет, зачем вы сюда пришли?
Она быстро опустила лицо – это был единственный известный ей прием самообороны. Крайне слабый.
– Не расстраивайтесь, – утешил ее мужчина. – Обещаю, он будет у ваших ног.
– Кто – он? – спросила она глухо.
– Вы знаете, – улыбнулся брюнет.
– Странно, – запоздало удивилась Маша, искоса поднимая на собеседника глаза. – Мне кажется, я видела вас сегодня по телевизору. В репортаже про аварию. Вы работаете с папой?
Фу…
Она с облегчением выдохнула свой страх и сразу же перестала ждать подвоха.
Все просто: он знает ее отца и знает ее, – папа любит показывать их семейное фото, проживавшее в его старом бумажнике. И понятно, что, встретившись с неказистой дочерью сослуживца, брюнет попытался пообщаться с ней мило.
– Вы где-то учитесь? – расплывчато вежливо поинтересовался он.
– В педагогическом, на историка.
– А читаете только Булгакова? – (Надо же, папа рассказал ему и это!) – И наверняка только «Мастера и Маргариту»? – игриво поддел ее папин сотрудник. – «Белую гвардию» девушки обычно не сильно любят. Она же про войну. – Придвинувшись к ней вплотную, парень переместил книгу в левую руку, показывая ей обложку, – это был сборник, старый и потрепанный, где под заглавным «Мастером» стоял перечень других произведений, не удостоившихся крупного шрифта: «Белая гвардия», «Собачье сердце», «Дьяволиада».
– А знаете, какое мое любимое место?
Его пальцы деловито погрузились в страницы – между большим и указательным блеснуло какое-то украшение: не то цепь, не то золотые четки – Маша не разглядела.
– Вот. Слушайте, – объявил благодушный любитель блестящих побрякушек. – «Над Днепром с грешной и окровавленной снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что…»
Но что казалось издали глубокоуважаемому Михаилу Афанасьевичу, Маше узнать не судилось.
Дверь кабинета с надписью «Кылына» со скрипом отворилась, явив миру обладательницу столь редкого имени – молодую и нежнолицую, с пухлыми, как неочерченные лепестки, губами и светло-золотыми волосами, без намека на черные корни. Придерживая ручку двери, она нетерпеливо выталкивала взглядом посетительницу с перевернутым, огорошенным лицом.
– Так точно на кладбище, никак иначе нельзя? – с надеждой спросила потрепанная жизнью баба, судя по всему, порядком надоевшая золотоволосой.
– Никак! – отрезала Кылына. – Идите на кладбище, сто метров прямо от входа, потом тринадцать шагов на север, и копайте. То, что вы отыщете, вам поможет!
– Но…
– Но вы же хотите помочь вашей дочери, – потеплел голос златовласки. – Мать защищает матерей. Идите. Следующий! – Не глядя скомандовала она и молниеносно исчезла в глубине дверного проема.
Посетительница продолжала стоять, тупо глядя на дверь. Брюнет, вдруг разом позабыв про Машу и Мишу, отложил онемевшую книгу и двинулся по направлению к кабинету.
И Маша увидела, как, проходя мимо остолбеневшей женщины, он быстро положил ладонь ей на глаза и прошептал:
– Забудь.
– Ваше направление и квитанцию об оплате, – деловито напомнила она, не поднимая головы от записей и привычно протягивая вперед требовательную руку.
На ее ладонь послушно легла какая-то бумага, смятая и подозрительно глянцевая и толстая, – на таких печатают не бланки, а дорогие книги и альбомы по искусству.
– А может, пришел твой черед платить по счетам? – тихо спросил мужской голос.
И рука ее глупо вздрогнула, а испуганный лист соскользнул с ладони и мягко опустился на пол…
Репродукция Матери Божьей с обреченным младенцем на коленях грустно глядела в потолок, скорбными расширенными глазами, словно заранее сострадая ее страшным мукам.
– Отец наш, не по праву я, стоящий слева, призываю суд над Ясною Киевицею, но… – ударил ее в грудь голос страшного гостя.
И стало больно.
Так больно, что боль вытеснила страх.
– Вы забыли! – позвала она его, протягивая вывернутые ладонями руки к забытой им книге, но ее оклик прозвучал слишком поздно.
Недочитанная страница «Дьяволиады» была заложена золотыми четками, и, машинально загнув край листа, Маша поднесла украшение к носу, разглядывая змею, прижимавшую зубами свой собственный хвост. Она бездумно поддела ногтем плоский нос рептилии: пасть раскрылась, хвост выпал. Застежка.
«Не четки», – поняла она, не разбиравшаяся ни в антиквариате, ни в степени благородства металлов.
Брюнет не возвращался.
«Передам вечером через папу, – здраво рассудила Ковалева, пристраивая украшения себе на шею, под ворот футболки, а книгу – в рюкзак.
Вздохнув, она подошла к двери и неуверенно взялась за выкрашенную масляной краской старинную ручку…
«Здравствуйте, мне нужно снять венец безбрачия».
Признаться в таком было стыдно даже себе самой, не говоря уже о молодой, золотоволосой Кылыне.
– Девушка, стойте, сейчас моя очередь! – властно скомандовал чей-то голос.
Маша послушно замерла. К ней спешили две женщины. Одна – та самая красивая брюнетка, с которой она встретилась при входе. Вторая – пухлая, крепко сбитая девуля с множеством косичек и блестящей сережкой в носу.
– Девушка, отойдите! – отдала приказ Катерина.
Она уверенно протянула руку к ручке, но Даша стремительно преградила ей путь и бесцеремонно осклабилась, выпятив пухлую нижнюю губу:
– Чего это ваша? Сейчас моя очередь, тетя! – нарочито презрительно процедила она.
За время работы в «О-е-ей!» Чуб заработала свирепую аллергию на всех катеподобных «хозяек жизни». Но если там она обязана была считаться с ними, то здесь – извините-подвиньтесь!
– Я занимала за мужчиной! Где он? – Этот вопрос Катя адресовала уже Маше.
– Он только что вышел, – промямлила Маша, пытаясь протиснуться на свободу. Она охотно уступила бы очередь им обеим, но Дашина спина, прижимавшая ее к двери, оказалась абсолютно нерушимым барьером.
– Уже ушел? – искренне расстроилась Даша Чуб.
– Вот. А я за ним занимала! – рявкнула Катя, окончательно выходя из себя.
Ее злил уже сам факт, что она обязана выяснять отношения с какой-то дурой-тинейджеркой.
С силой протиснув кулак сквозь Дашину подмышку, Дображанская вцепилась в Машины пальцы, сжимающие ручку двери.
– Это я за ним занимала, а тебя здесь и в помине не было! – возмущенно заорала Даша, отпихивая Катю животом. – Тоже мне, крутая выискалась! Думаешь, все тебе кланяться должны? Да пошла ты знаешь куда!
– Пошла на… – конкретизировала направление Катя.
Даша, получив, наконец, неприкрытое оскорбление, злобно лягнула Катю ногой и сделала ей подсечку, сопровождая это ответным матом – столь великолепным и искусным, что назвать его трехэтажным мог бы только дилетант – по количеству этажей тот рискнул бы поспорить с самым высоким нью-йоркским небоскребом!
Не удержав равновесия, подсеченная дама грузно завалилась на Дашу.
Даша – на Машу.
В то время как Маша с ужасом ощутила, что выбивает затылком дверь и летит на пол, увлекая за собой всю эту кучу-малу.
– Че-е-е-е-е-рт! – разъяренно прокричала Катя. Но вдруг издала нечто похоже на шипящее «х-а-а-а-а» и заглохла.
Преодолевая тяжелую ломоту в голове, Маша с трудом открыла глаза и тут же вскочила на ноги, напрочь позабыв про ушиб, поскольку увиденное ею было способно отбросить от земли любого…
Казалось, в кабинете бушует ураган.
Свистящий вихрь кружил по комнате вещи и бумаги. Ледяной порыв дунул Маше в ухо, и, как это часто случалось с ней зимой, она мгновенно оглохла и в то же время расслышала вдруг, что в утробный вой ветра вплетаются еще множество голосов, смеющихся, шепчущих, улюлюкающих.
А по высокому потолку, словно огромный сумасшедший паук, металась страшная уродливая фигура.
– Больно!!! – застонала она. – Как больно!!! – вонзаясь посиневшими ногтями в вывернутое болью горло, как будто пыталась разорвать свою сморщенную кожу в клочья.
Однако, присмотревшись, ты вдруг понимал: все это лишь разноцветные и веселые декорации. И на едва ли не самой знаменитой улице Города половина домов, низкорослых и грустно насупившихся, построенных еще до сахарно-строительной горячки 1880-х годов, стоят нынче пустыми и нежилыми и, обиженно повернувшись спиной к проклятой Горе, смотрят на мир безжизненными черными окнами. Пуст второй дом, и пуст девятый, и двадцать второй, закутанный до самой крыши в зеленую строительную сеть, и двадцать шестой, с покосившимся в многолетнем обмороке фасадом, и двадцать, и тридцать четвертые… Пуст вечно реконструируемый «Замок», и пустеет по ночам дом Турбиных, и «Музей одной улицы», и маленький театр «Колесо», и рестораны, и художественные галереи, и расходятся по домам приютившиеся на узких и крутых тротуарах торговцы. И того, кто на сломе веков хоть раз прошел в полночь по мертвому Андреевскому спуску, охватывало вдруг странное чувство, что улица эта нереальна – и не улица даже, а призрак улицы…
Притормозив у дома с многообещающей табличкой «Центрѣ Старокiевскаго колдовства на Подолѣ», Даша соскочила с железного «пони» и любовно похлопала его по лакированной «попе». Сдернув с плеч красную кожаную куртку, амазонка осталась в малозаметном топике, с трудом вмещавшем весьма заметную грудь, завешенную модной инсталляцией из проволоки, бисера, бус и стразов. Обилие грима на Дашином полудетском лице способно было насмерть испугать любого эстета. Впрочем, эстеты никогда не входили в число ее сексотипов – Даша предпочитала мужчин нестандартных!
Чуб гордо выудила из кармана разноцветную тюбетейку и, увенчав ею добрую сотню белых косичек, самодовольно отметила закономерный фурор, который произвело ее живописное появление среди уличных портретистов и прочих постоянных аборигенов летнего Андреевского. Затем подошла к табличке и с любопытством изучила приклеенный ниже листок бумаги:
ЛЮБОВНЫЕ ПРИВОРОТЫ И ОТВОРОТЫУдовлетворенно крякнув, Даша зашла вовнутрь, подошла к регистратуре и, поинтересовавшись ценой «на любовь», не моргнув глазом, заплатила увесистую сумму денег.
СНЯТИЕ СГЛАЗА
СНЯТИЕ ВЕНЦОВ БЕЗБРАЧИЯ
НАВЕДЕНИЕ ПОРЧИ НА ВРАГОВ и пр., и пр., и пр.
– Прямо до конца коридора, потом три раза налево, – пояснила ей флегматичная мисс Регистратура.
Посетительница двинулась в указанном направлении, поражаясь архитектурным странностям старого здания. Трижды свернув, коридор окончился дверью с надписью «Кылына», которую охраняла группа поцарапанных стульев. На одном из них сидел молодой мужчина огненно-рыжего окраса, уткнувшийся в крайне уместную для данного Города, улицы и места книгу «Мастер и Маргарита».
Даша весело хмыкнула: «Во прикол!»
На мужчине были белые льняные брюки и футболка такого же цвета. Его правую руку украшал массивный серебряный перстень с крупным голубым камнем.
– Классная цацка, – одобрительно похвалила Даша Чуб, сразу записав его в категорию «наш человек». – Ты последний к Кылыне?
Мужчина поднял на нее глаза и с нескрываемым интересом оглядел Землепотрясную Дашу с ног до головы.
– Да, я последний посетитель, – со значением произнес он.
– Тогда я за тобой, – радостно сообщила ему Даша.
– Хо-ро-шо, – весомо произнес он по слогам, словно одобряя ее кандидатуру. – Кстати. Ты, вижу, знаешь толк в подобных вещах. Я продаю одну, по случаю. Хочешь взглянуть? Это Уроборос, – мужчина, не торопясь, достал из кармана золотистую цепочку и протянул ей.
– Ух ты! – искренне восхитилась она.
Цепь с тонким узорным плетением понравилась ей сразу и ужасно. Достаточно толстая в середине, она сужалась к одному из концов, другой же ее конец представлял собой головку змеи, рот которой служил застежкой.
– Это она сама себя за хвост кусает, – догадалась Даша. – Золотая! Старинная, вроде… И сколько такая тянет? – На последнем предложении высокоградусный восторг в ее голосе сразу упал ниже нуля – до скрытого отчаяния. Только что Даша отдала регистратурной девице свои предпоследние деньги. Последние, оставшиеся до зарплаты, могли покрыть только расходы на бензин и сигареты. За квартиру Даша не платила по причине полного отсутствия таковой, а о такой приземленной вещи, как еда, вообще не задумывалась никогда.
– Только для тебя, сто гривень, – лихо предложил парень. И тут же был повышен со звания «наш человек» до ранга «возможный кавалер». С мужчиной, который с ходу делает понравившейся девушке такие рождественские скидки, отношения могут сложиться очень и очень продуктивные.
– Да ты что? – для проформы поразилась Даша. – Впрочем, твое дело, – добавила она уже кокетливо. И, бестрепетно отдав ему бензиново-никотиновую сотню, сразу же нацепила приобретение на шею – под кустистую и развесистую инсталляцию. (По глубокому убеждению Даши Землепотрясной, украшений никогда не бывало слишком много!)
Следующие несколько секунд пара довольно обозревала друг друга.
– Слушай, а ты не знаешь случайно, эта Кылына может приворожить голубого? – продолжила разговор дама.
– Кылына способна приворожить любого, – весомо ответил «продуктивный кавалер», продолжая неприкрыто любоваться ею. Однако последнюю это нисколько не смущало.
– Здорово! – воскликнула она. – Может, тогда приколоться, и не только Сани, но и Алекса парикмахерского приворожить? – весело поинтересовалась Землепотрясная у себя самой. – Пусть эта стервоза облезет! Ха! Сейчас позвоню ей, позлю…
Подхватив болтавшийся на шее красный мобильный телефон, Даша попыталась набрать знакомый номер, не забывая подкармливать «возможного кавалера» многообещающими взглядами.
– Не берет! – нетерпеливо повела плечами она. – Наверное, – пошутила Даша, – у Кылыны слишком сильная энергетика – все глушит.
Она нерешительно затопталась на месте, раздираемая двумя взаимоисключающими желаниями: продолжить беседу с «рыжим и продуктивным» и немедленно огорошить парикмахершу убийственной информацией.
– Ладно, – решилась Чуб. – Если кто подойдет, скажи, что я за тобой. Я только выйду позвонить и сразу вернусь. В общем, не прощаюсь. Ага?
– Заметано, – улыбнулся рыжий.
* * *
Отъехав от гостиницы «Андреевская», Катино «вольво» осторожно поползло вниз по спуску.– Стой! – зарычала она на водителя. – Ты опять проехал мой салон! Он на дом выше, бестолочь! Еще один промах, и уволю к черту!
– Катерина Михайловна… – Шофер явно собирался оправдаться.
– Закрыли тему! – заткнула его Катя. – Здесь выйду, а то ты еще три часа разворачиваться будешь.
– Скоро в соседний подъезд на машине ездить будет, барыня! – злобно пробурчал водитель себе под нос.
Неуверенно ступая на каблуках по непригодным для дамской прогулки булыжникам Андреевского, Катя привычно чертыхалась про себя. Который год ее нервы были натянуты, словно стальные струны, и день за днем она безжалостно подкручивала их все сильней: все контролировала, все помнила, за всем следила. В то время как ее шофер не мог запомнить даже дом, где находится косметический салон! Ну почему люди – такие идиоты? Вот та, например, – в идиотской тюбетейке, пирсинге и тату, возбужденно жестикулирующая и орущая на пол-улицы в свой красный мобильник.
Не так давно Катя заметила: мир вокруг вызывает у нее перманентное тупое раздражение. И понимала: это не очень хороший симптом.
«Если сегодняшний вечер пройдет нормально, – твердо пообещала она себе, – сразу же лечу в отпуск. Багамы, жемчужные ванны, массаж… Две недели. Попустит. Иначе сорвусь, чувствую, что сорвусь».
– Черт! – Она оступилась и чуть не грохнулась на мостовую. – Кстати, а вот и он, родимый!
На стене дома, за которую Катя ухватилась, чтоб не упасть, в сантиметре от ее ладони была приклеена смехотворная бумажка: «Любовные привороты и отвороты. Снятие сглаза…»
– «…Наведение порчи на врагов», – насмешливо прочитала она вслух. – Вот разводилово! Хотя-я-я… – Катя замялась. – И чем черт не шутит…
Она с сомнением посмотрела на часы и вдруг, внезапно даже для себя самой, вошла в высокую, в два этажа, дверь.
Холл, куда она попала, был сумрачным и абсолютно безлюдным. В окошке регистратуры, утопив взгляд в детективе Донцовой, сидела среднестатистическая «идиотка».
– Я по поводу врагов… – Катя нервно забарабанила пальцами по стойке. То, что она свернула сюда с целенаправленного пути, плохо вписывалось в ее идеальный образ самой себя.
– Порча на врагов? – бесцветно уточнила девица и потянулась к стопке бланков. – Триста одна гривня тринадцать копеек.
Катерина иронично дернула ртом – сумма была смешной. Слишком маленькой, чтобы решить за ее счет многотысячную проблему, и слишком большой для подобной шарашкиной конторы. Но ей так нестерпимо хотелось сделать какую-нибудь, пусть даже мелкую, гадость человеку, столь непозволительно резко разговаривавшему с ней утром по телефону.
Пусть у него хоть голова заболит, что ли!
– Имя, фамилия, адрес.
– Лариса Косач. Ярославов Вал, 32, квартира пять, – продемонстрировала образование Катя.
– Косач, через «а»? – продемонстрировала полное отсутствие образования Регистратура. – Идите к Кылыне, она еще час принимает. – «Идиотка» равнодушно обменяла направление на деньги и опять придвинула к себе книгу. – Три раза налево по коридору.
– И что, – презрительно фыркнула Катя, – существуют люди, которые ведутся на подобную херню?
– Ну, вы же повелись… – скучливо отозвалась девица, не поднимая головы от чтива.
Крыть было нечем. И Катя снова разозлилась. «Ладно, нужно быстрее заканчивать эту байду», – решила она и, сцепив зубы, зашагала к Кылыниному кабинету.
К счастью, наплыва посетителей там явно не наблюдалось. Катерина еще раз взглянула на часы и перевела требовательный взор на молодого человека, ожидающего своей очереди у двери.
На месте разбитного рыжего парня в мятой одежде сидел аккуратный, как картинка, блондин с глазами цвета зимнего неба и минусовым выражением лица!
Впрочем, ничего удивительного в этом вроде бы и не было. И каждый из нас без труда объяснил бы подобную смену декораций, предположив, например, что рыжий зашел в кабинет, а альбинос явился чуть позже… Если бы не одно странное совпадение: на безымянном пальце правой руки блондина сиял точно такой же перстень, а в левой он держал ту же самую книгу, открытую на той же самой странице.
В общем, тут стоило поразмышлять над теорией вероятности…
И будь Катя Дашей, она не преминула бы поинтересоваться, сколь велика возможность подобной случайности и не приравнивается ли она к многозначительному «нулю»?
Но Катя Дашей не была и потому, мгновенно прозондировав взглядом мужчину в белом костюме и прикинув на глаз стоимость его брюк и пиджака и даже вероятный бутик, где они были куплены не далее чем этим летом, подумала лишь, что данный представитель флоры и фауны – персонаж достаточно светский или, во всяком случае, способный понимать человеческую речь. Хотя книга Булгакова и подозрительно большой камень в его перстне свидетельствовали: он ей, конечно, не ровня и особо церемониться с ним не стоит.
– Вы к Кылыне? – сурово вопросила Катерина.
Блондин медленно поднял глаза и, изогнув правую бровь, оценивающе посмотрел на нее.
– Может, пропустите даму вперед? – не столько спросила, сколько приказала Катя.
– Не беспокойтесь, – лениво протянул блондин, сверля ее бледно-голубыми глазами. – Я зайду только на минуту. Мне нужно задать ей один вопрос, и я даже не буду дожидаться ее ответа.
– Точно на минуту? – начальственно уточнила Дображанская, пренебрежительно пропустив мимо ушей загадочное окончание фразы.
– Если быть точным, то на тридцать одну секунду, – холодно-светски улыбнулся блондин, обнажая безупречно белые зубы.
– Ладно, – разрешила Катя. – Скажите, что я за вами. – И развернувшись на каблуках, направилась к выходу.
– Постойте, – неожиданно окликнул ее бледноглазый, и, оглянувшись назад, Катя увидела, как он подбирает что-то с пола.
– Вы, кажется, потеряли… – Мужчина протягивал ей золотую цепь.
Подумав, Катя вернулась и приняла украшение из его рук. Цепь в виде золотой змейки, кусающей себя за хвост, оброненная здесь кем-то из посетителей, была вещицей экстракласса – старинная, золотая, наверняка авторская работа… Катя любила стоящие вещи: они единственные свидетельствовали о том, что в этом идиотском мире царит не только глупость и хаос.
– Спасибо, – сухо поблагодарила она блондина и, демонстративно надев цепочку себе на шею, пошла на улицу, походя заправляя обретенную змею за целомудренный ворот-стойку.
Щеголять чужой утратой было бы верхом идиотства: в любую минуту растеряха могла вернутся в «Центрѣ» в поисках потери.
Но что упало, то, пардон, – пропало!
* * *
Еще раз сверив адрес дома с торопливыми мамиными каракулями на бумажке, в которую та заботливо завернула «большие деньги», оторванные от семейного бюджета ради счастья своей юродивой дочери, дочь осужденно зашла в «Центрѣ Старокiевскаго колдовства на Подолѣ».В дверях она столкнулась с высокой черноглазой дамой в брючном костюме, скользнувшей по ней невидящим взглядом.
«Какая красивая!» – чистосердечно поразилась Маша, невольно сворачивая шею вслед за ней.
Лицо дамы убивала резкая оправа очков с непривычно узкими, будто презрительно сощуренными стеклами. А безликая короткая стрижка отчужденно «умывала руки», точно не желая знаться с ее чертами, столь напряженными и злыми, что, казалось, по сведенным скулам дамы бежит высоковольтный электрический ток.
И все равно, в сравнении с черноглазой Рита, Лида и Женя казались лишь пародиями на красавиц!
«Если даже такая сюда ходит…» – приободрила себя Маша.
Нагнувшись к своей уже успешно развернувшейся машине, Катя повелительно постучала в окно – водитель поспешно опустил стекло.
– Едешь сейчас в салон, – распорядилась начальница, – берешь мою косметичку Таню и везешь ко мне домой со всеми причиндалами. И напомни ей, чтобы она краску для волос не забыла. Эта идиотка все время забывает, что мне седину прокрашивать надо.
Шофер пораженно посмотрел на Катерину и незамедлительно получил новую порцию крика.
– Чего вытаращился? Да, у меня седые волосы с девятнадцати лет! И чтобы через двадцать минут ждал меня на этом самом месте!!!
…Комкая в руках дорогостоящее направление, Маша Ковалева свернула за третий угол.
Блондин исчез, словно и не бывало, – на его месте, заложив ногу за ногу, сидел бело-джинсовый брюнет с татаро-монгольским лицом и черными, как волчьи ягоды, глазами. Осторожно обойдя его раскачивающийся в воздухе кроссовок, Маша села на самый крайний стул и вежливо спросила:
– Вы последний?
Брюнет поднял голову от книги, нежно посмотрел на нее и молча кивнул в ответ. На его руке сидел большой броский перстень с прозрачно-голубым камнем.
– Тогда я за вами, – вздохнула Ковалева и принялась сосредоточенно разглаживать смятую бумажку. Она успела заметить, что книга, которую читал сосед, – ее любимая «Мастер и Маргарита». И приревновать ее к нему…
– Почему вы сели так далеко? – нежданно поинтересовался брюнет. – Не любите мужчин восточной национальности?
– Нет, что вы! – Маша густо покраснела, испугавшись, что мужчина заподозрил ее в национализме.
– Не переживайте, – продолжал тот, подсаживаясь к ней поближе. – Я коренной украинец. Мои предки жили в Киеве еще до основания Киевской Руси. А затем грянуло татаро-монгольское иго. Естественно, это несколько сказалось на нашей внешности. – Он засмеялся. И Маше понравилось, что он врет, как образованный человек, а не как абхазец с вещевого рынка.
– Я ничего такого… Я просто думала, что это я вам, – запинаясь, оправдалась она.
– Наоборот, – решительно прервал ее он. – Мне очень приятно встретить здесь такую замечательную девушку.
Она настороженно посмотрела на него, пытаясь нащупать в его словах замаскированные иголки иронии. «Издевается, – решила она резко. – Слишком красивый. Хоть и не такой, как Мир. А может, просто скучно ему тут сидеть».
– Я даже не ожидал встретить здесь такую, – любовно проворковал брюнет, придвигаясь еще на один стул.
И от этого вкрадчивого движения Машин живот истерично вжался вовнутрь, так что она разом ощутила все свои мускулы. Ситуация стала опасной! Удушливой от ее унизительного бессилия – очередной красавчик решил поиграть с ней, как кот с мышью, а она совершенно не умеет выходить из подобных игр.
– Если не секрет, зачем вы сюда пришли?
Она быстро опустила лицо – это был единственный известный ей прием самообороны. Крайне слабый.
– Не расстраивайтесь, – утешил ее мужчина. – Обещаю, он будет у ваших ног.
– Кто – он? – спросила она глухо.
– Вы знаете, – улыбнулся брюнет.
– Странно, – запоздало удивилась Маша, искоса поднимая на собеседника глаза. – Мне кажется, я видела вас сегодня по телевизору. В репортаже про аварию. Вы работаете с папой?
Фу…
Она с облегчением выдохнула свой страх и сразу же перестала ждать подвоха.
Все просто: он знает ее отца и знает ее, – папа любит показывать их семейное фото, проживавшее в его старом бумажнике. И понятно, что, встретившись с неказистой дочерью сослуживца, брюнет попытался пообщаться с ней мило.
– Вы где-то учитесь? – расплывчато вежливо поинтересовался он.
– В педагогическом, на историка.
– А читаете только Булгакова? – (Надо же, папа рассказал ему и это!) – И наверняка только «Мастера и Маргариту»? – игриво поддел ее папин сотрудник. – «Белую гвардию» девушки обычно не сильно любят. Она же про войну. – Придвинувшись к ней вплотную, парень переместил книгу в левую руку, показывая ей обложку, – это был сборник, старый и потрепанный, где под заглавным «Мастером» стоял перечень других произведений, не удостоившихся крупного шрифта: «Белая гвардия», «Собачье сердце», «Дьяволиада».
– А знаете, какое мое любимое место?
Его пальцы деловито погрузились в страницы – между большим и указательным блеснуло какое-то украшение: не то цепь, не то золотые четки – Маша не разглядела.
– Вот. Слушайте, – объявил благодушный любитель блестящих побрякушек. – «Над Днепром с грешной и окровавленной снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что…»
Но что казалось издали глубокоуважаемому Михаилу Афанасьевичу, Маше узнать не судилось.
Дверь кабинета с надписью «Кылына» со скрипом отворилась, явив миру обладательницу столь редкого имени – молодую и нежнолицую, с пухлыми, как неочерченные лепестки, губами и светло-золотыми волосами, без намека на черные корни. Придерживая ручку двери, она нетерпеливо выталкивала взглядом посетительницу с перевернутым, огорошенным лицом.
– Так точно на кладбище, никак иначе нельзя? – с надеждой спросила потрепанная жизнью баба, судя по всему, порядком надоевшая золотоволосой.
– Никак! – отрезала Кылына. – Идите на кладбище, сто метров прямо от входа, потом тринадцать шагов на север, и копайте. То, что вы отыщете, вам поможет!
– Но…
– Но вы же хотите помочь вашей дочери, – потеплел голос златовласки. – Мать защищает матерей. Идите. Следующий! – Не глядя скомандовала она и молниеносно исчезла в глубине дверного проема.
Посетительница продолжала стоять, тупо глядя на дверь. Брюнет, вдруг разом позабыв про Машу и Мишу, отложил онемевшую книгу и двинулся по направлению к кабинету.
И Маша увидела, как, проходя мимо остолбеневшей женщины, он быстро положил ладонь ей на глаза и прошептал:
– Забудь.
* * *
Кылына устало склонилась над столом и ловко нацарапала несколько слов в журнале для посетителей. Дверь скрипнула, впуская нового страдальца.– Ваше направление и квитанцию об оплате, – деловито напомнила она, не поднимая головы от записей и привычно протягивая вперед требовательную руку.
На ее ладонь послушно легла какая-то бумага, смятая и подозрительно глянцевая и толстая, – на таких печатают не бланки, а дорогие книги и альбомы по искусству.
– А может, пришел твой черед платить по счетам? – тихо спросил мужской голос.
И рука ее глупо вздрогнула, а испуганный лист соскользнул с ладони и мягко опустился на пол…
Репродукция Матери Божьей с обреченным младенцем на коленях грустно глядела в потолок, скорбными расширенными глазами, словно заранее сострадая ее страшным мукам.
– Отец наш, не по праву я, стоящий слева, призываю суд над Ясною Киевицею, но… – ударил ее в грудь голос страшного гостя.
И стало больно.
Так больно, что боль вытеснила страх.
* * *
Маше показалось, что мужчина не пробыл в кабинете и минуты: вышел, едва лишь успел зайти, и, не взглянув на нее, исчез за поворотом коридора.– Вы забыли! – позвала она его, протягивая вывернутые ладонями руки к забытой им книге, но ее оклик прозвучал слишком поздно.
Недочитанная страница «Дьяволиады» была заложена золотыми четками, и, машинально загнув край листа, Маша поднесла украшение к носу, разглядывая змею, прижимавшую зубами свой собственный хвост. Она бездумно поддела ногтем плоский нос рептилии: пасть раскрылась, хвост выпал. Застежка.
«Не четки», – поняла она, не разбиравшаяся ни в антиквариате, ни в степени благородства металлов.
Брюнет не возвращался.
«Передам вечером через папу, – здраво рассудила Ковалева, пристраивая украшения себе на шею, под ворот футболки, а книгу – в рюкзак.
Вздохнув, она подошла к двери и неуверенно взялась за выкрашенную масляной краской старинную ручку…
«Здравствуйте, мне нужно снять венец безбрачия».
Признаться в таком было стыдно даже себе самой, не говоря уже о молодой, золотоволосой Кылыне.
– Девушка, стойте, сейчас моя очередь! – властно скомандовал чей-то голос.
Маша послушно замерла. К ней спешили две женщины. Одна – та самая красивая брюнетка, с которой она встретилась при входе. Вторая – пухлая, крепко сбитая девуля с множеством косичек и блестящей сережкой в носу.
– Девушка, отойдите! – отдала приказ Катерина.
Она уверенно протянула руку к ручке, но Даша стремительно преградила ей путь и бесцеремонно осклабилась, выпятив пухлую нижнюю губу:
– Чего это ваша? Сейчас моя очередь, тетя! – нарочито презрительно процедила она.
За время работы в «О-е-ей!» Чуб заработала свирепую аллергию на всех катеподобных «хозяек жизни». Но если там она обязана была считаться с ними, то здесь – извините-подвиньтесь!
– Я занимала за мужчиной! Где он? – Этот вопрос Катя адресовала уже Маше.
– Он только что вышел, – промямлила Маша, пытаясь протиснуться на свободу. Она охотно уступила бы очередь им обеим, но Дашина спина, прижимавшая ее к двери, оказалась абсолютно нерушимым барьером.
– Уже ушел? – искренне расстроилась Даша Чуб.
– Вот. А я за ним занимала! – рявкнула Катя, окончательно выходя из себя.
Ее злил уже сам факт, что она обязана выяснять отношения с какой-то дурой-тинейджеркой.
С силой протиснув кулак сквозь Дашину подмышку, Дображанская вцепилась в Машины пальцы, сжимающие ручку двери.
– Это я за ним занимала, а тебя здесь и в помине не было! – возмущенно заорала Даша, отпихивая Катю животом. – Тоже мне, крутая выискалась! Думаешь, все тебе кланяться должны? Да пошла ты знаешь куда!
– Пошла на… – конкретизировала направление Катя.
Даша, получив, наконец, неприкрытое оскорбление, злобно лягнула Катю ногой и сделала ей подсечку, сопровождая это ответным матом – столь великолепным и искусным, что назвать его трехэтажным мог бы только дилетант – по количеству этажей тот рискнул бы поспорить с самым высоким нью-йоркским небоскребом!
Не удержав равновесия, подсеченная дама грузно завалилась на Дашу.
Даша – на Машу.
В то время как Маша с ужасом ощутила, что выбивает затылком дверь и летит на пол, увлекая за собой всю эту кучу-малу.
– Че-е-е-е-е-рт! – разъяренно прокричала Катя. Но вдруг издала нечто похоже на шипящее «х-а-а-а-а» и заглохла.
Преодолевая тяжелую ломоту в голове, Маша с трудом открыла глаза и тут же вскочила на ноги, напрочь позабыв про ушиб, поскольку увиденное ею было способно отбросить от земли любого…
Казалось, в кабинете бушует ураган.
Свистящий вихрь кружил по комнате вещи и бумаги. Ледяной порыв дунул Маше в ухо, и, как это часто случалось с ней зимой, она мгновенно оглохла и в то же время расслышала вдруг, что в утробный вой ветра вплетаются еще множество голосов, смеющихся, шепчущих, улюлюкающих.
А по высокому потолку, словно огромный сумасшедший паук, металась страшная уродливая фигура.
– Больно!!! – застонала она. – Как больно!!! – вонзаясь посиневшими ногтями в вывернутое болью горло, как будто пыталась разорвать свою сморщенную кожу в клочья.