Ладлэм Роберт. Круг Матарезе

   В Москве его "сократили" и направили служить в Вильнюс, чтобы сгнил на периферии, среди посредственности. И в то время, как Николай, лейтенант в возрасте двадцати одного года, выполнял майорские обязанности, оставаясь в младшем офицерском звании, Дригорин, будучи талантливым военным в старшем офицерском звании, оказался в младшем составе командования, преданный забвению.
   Тем не менее полковник был прекрасным человеком. Николай даже не знал, найдется ли второй такой.
   Он добрался до конюшни и открыл дверь, которая вела в помещение с проходом посередине и стойлами по обеим сторонам. Петли были смазаны, и старая дверь распахнулась без скрипа. Он шел вдоль безупречно сохранившихся перегородок, за которыми некогда содержались лучшие племенные рысаки, и пытался представить себе, какой она была, та Россия. Он почти слышал ржание рысаков с бешеными глазами, нетерпеливый топот копыт, фырканье гунтеров, рвущихся из стойл в поля.
   Да, хорошая была жизнь в той России, если, конечно, ты не ходил за плугом. Он дошел до конца прохода, там была еще одна дверь. Николай вышел на снежный простор. Что-то вдалеке привлекло его внимание, что-то постороннее, совершенно лишнее на чистом снегу. Следы! Их ниточка вилась от амбара к кромке леса. Похоже, человеческие. Откуда бы? Двое помощников, присланные из Москвы для организации дачного быта, еще не покидали главное строение дачи. Егеря же были у себя в сторожке у дороги.
   С утра ведь потеплело, подумал Николай, и снежный покров изменился: солнце, должно быть, кое-где проело наст, да и глаза слепит - возможен обман зрения. Это наверняка след зверя. И он улыбнулся при мысли о том, что какая-то зверюшка пробиралась сюда в поисках зерна или соломы, инстинктом ведомая к прежним конюшням и амбару. Да, Россия изменилась, но лесное зверье все такое же.
   Николай взглянул на часы: пора было возвращаться. Гости, наверное, вот-вот прибудут.
   Все шло как нельзя лучше. Николай едва мог надеяться на такую удачу. Обстановка была непринужденной в значительной мере благодаря его отцу и гостям. Поначалу полковник Дригорин держался в соответствии со своим положением, памятуя о субординации. А Дмитрий Юревич, напротив, вел себя как и положено отцу, принимающему командира своего сына, заботящемуся лишь о будущем своего отпрыска. Было забавно наблюдать за ним - он был так прост и доступен. Водку подавали с соками и кофе, и Николай зорко следил за дымящимися сигаретами.
   На удивление приятным человеком оказался и друг полковника - москвич Брунов, крупный партийный функционер из военно-промышленного комплекса. И у отца нашлись не только общие с ним приятели, но вскоре выяснилось, что оба разделяют одни и те же взгляды на московскую бюрократию - административных чиновников, окружавших их общих знакомых. Они едва сдерживали смех, стараясь превзойти друг друга в остроумных замечаниях насчет "этих чекистов-руководителей" и "экономистов", не способных удержать и рубля в кармане.
   - Мы - вредные элементы, Брунов! - рычал отец, и его глаза искрились смехом.
   - Абсолютно верно, - соглашался московский гость, - и как жаль, что мы так точны в оценках.
   - Будьте осторожны, мы среди военных. Они доложат о нас...
   - В таком случае я отказываюсь работать на них, а вы сделаете бомбу обратного действия! На мгновение смех Юревича оборвался.
   - Я бы хотел, чтобы это не понадобилось.
   - А я - чтобы не потребовались такие грандиозные увольнения.
   - Ну и довольно, - сказал Юревич. - Егеря уверяют, что охота у нас здесь великолепна. Мой сын обещал следить за мной, а я в свою очередь обещаю подстрелить самого крупного зверя. Пошли! Все, что необходимо, вам предоставят: обувь, теплую одежду... водку.
   - Но не во время стрельбы, папа.
   - Слава Богу, вы хоть чему-то научили его, - улыбнулся Юревич полковнику. - Я хочу, чтобы вы остались на сегодня. Ну и на ночь, разумеется. Москва щедра и изобильна: у нас есть и свежее мясо на ростбифы, и свежие овощи Бог знает откуда... из ленинских запасников, с баз вождей.
   - И фляжки с водкой, я полагаю.
   - Не фляги, каски! Я вижу это по твоим глазам, сын. Мы оба сегодня в праздничном увольнении. Вы остаетесь!
   - Я точно остаюсь, - сдался гость из Москвы.

* * *

   Выстрелы разорвали лесную тишину, резко отдались в ушах. Крики вспугнутых птиц и шум хлопающих крыльев сопровождали стрельбу. Николай слышал и возбужденные голоса вдалеке, но разобрать слова было невозможно.
   - Ах ты, старый негодник! - Он обернулся к отцу, бросил взгляд на оружие в его руках. - У тебя предохранитель спущен. Что это?
   - Мне показалось, я услышал шорох. Я хотел быть наготове.
   - Я, конечно, очень уважаю тебя, папа, но поставь на предохранитель и жди, пока у тебя в поле зрения что-то не появится. Одного шороха мало.
   - Я тоже уважаю тебя, мой мальчик, но тогда придется делать много дел сразу. - Юревич заметил тревогу в глазах сына. - А вообще-то, ты, пожалуй, прав. Я споткнусь, упаду, и произойдет взрыв. Я знаю, так бывает. Поэтому повинуюсь.
   - Благодарю, - ответил сын и резко обернулся. Отец был прав: сзади послышался какой-то звук. То ли сучок треснул, то ли ветка хрустнула. Он спустил предохранитель.
   - Что это? - заволновался Юревич.
   - Ш-ш, - прошептал сын, всматриваясь в просвет между мохнатыми заснеженными деревьями, но, ничего не заметив, вернул предохранитель в исходное положение.
   - Ты тоже слышал, да? Значит, это не только мой стареющий слух. - Взгляд Юревича загорелся.
   - Мы услышали бы свист, выйди они на зверя. - Он опустил ружье.
   - Это грубое нарушение, - сказал Юревич, притворившись рассерженным. - Егеря клялись, что будут гнать зверя в этом секторе леса, у озера, но там ничего нет. Вот почему я уверен, что они пошли в ту сторону, откуда доносится шум.
   - Снег тяжелый в этом году, - предположил сын, - возможно, ветки гнутся и ломаются под его тяжестью. Это мы и услышали.
   - Пусть так, но свиста-то так и не было. Они не вышли на тропу, черт побери! - сказал Юревич. Раздались еще три отдаленных выстрела.
   - Возможно, они что-то заметили, - заговорил Николай. - Сейчас мы услышим свист.
   И они услышали. Но не свист. А панический крик, долгий и отчетливый. За ним последовал еще один, более истеричный, стоявший в воздухе до тех пор, пока эхо многократно не усилило его, раскатившись по всему лесу.
   - Бог мой, что там случилось? - Юревич схватил сына за руку.
   - Не понимаю...
   Его ответ прервал новый вопль, пронзительный и ужасный, слов не было, только боль и ужас.
   - Оставайся здесь, - крикнул сын. - Я иду к ним.
   - Я следом. Торопись, только будь осторожен. Николай бросился по снегу на крики. Они заполнили лес, но стали менее пронзительны: кричавший терял силы. Николай прикладом расчищал дорогу, несся, ломая ветки, сбивая снег, вздымая вокруг снежные вихри. Ноги ломило, холодный воздух обжигал легкие, глаза застилали выступившие от напряжения слезы.
   Сначала он услышал рев, а затем увидел то, чего больше всего опасался, чего не хотел бы увидеть ни один охотник.
   Огромный бурый медведь, мстя за нанесенную рану, рвал когтями, мял, раздирал свою жертву. Страшная морда зверя была в крови.
   Николай вскинул ружье и стрелял, стрелял, пока не опустел патронник. Громадный хищник рухнул. Николай подбежал к товарищам, и у него перехватило дыхание.
   Человек из Москвы был мертв. Его горло разорвано, окровавленная голова едва держалась на шее. Дригорин был чуть жив, но Николай понял, что если полковник не умрет в считанные секунды, то ему самому придется еще раз применить оружие, чтобы довершить работу зверя. Лица у Дригорина не было - сплошная кровавая рана. Вид ее испепелил душу Николая.
   Как? Как это могло случиться?
   Взгляд лейтенанта упал на правую руку полковника, и его охватил шок.
   Часть руки от локтя и ниже была отсечена. Он сразу понял, что кто-то отстрелил полковнику руку тяжелой крупнокалиберной пулей. Николай бросился к телу Брунова, опустился на колени, перевернул его на спину. Правая рука была цела. Но левая!.. Вместо кисти багровел обрубок с рваными краями.
   Почему левая? И внезапно Николай отчетливо вспомнил утро: гости пьют водку, кофе, фруктовый сок, курят сигареты.
   Гость из Москвы был левшой!
   Совершенно ясно, что Брунова и Дригорина умышленно лишили способности защищаться, и сделал это тот, кто хорошо знал, что ждет охотников на тропе.
   Возобладал профессионализм военного. Николай осторожно поднялся, озираясь, ища невидимого противника. Он жаждал увидеть врага и убить его. Желал этого всем сердцем. В памяти возникли странные следы, виденные утром недалеко от старой конюшни. Значит, то были следы не зверя, а человека, хотя вряд ли можно назвать человеком убийцу, по которому, как ни стыдно об этом думать, плачет Лубянка.
   Кто бы это мог быть? И почему он это сделал?
   Вдруг лейтенант заметил солнечную вспышку среди деревьев, отблеск металла. Там был кто-то вооруженный!
   Он метнулся вправо, затем резко отскочил влево, упал на снег и закатился за ствол большого дуба. Сменил магазин в карабине и поднял глаза, пытаясь определить, откуда блеснуло. Солнечный зайчик падал с верхушки высокой сосны.
   Там на уровне двух метров от земли, устроившись на суку, прятался человек в белой меховой одежде с капюшоном, на глазах огромные черные очки, в руках винтовка с оптическим прицелом.
   Николаю показалось, что его сейчас вырвет от гнева и отвращения: человек на сосне улыбался, и Николай знал, что это он над ним насмехается. Николай в ярости вскинул ружье. В ответ его ослепил фонтан снежной пыли, сопровождаемый мощным выстрелом. Последовал второй выстрел, и пуля впилась в ствол над его головой. Он отпрянул, укрывшись за стволом.
   Неподалеку еще раз громыхнуло. Но это стрелял не тот, кто сидел на сосне.
   - Николай!
   В мозгу у него взорвалось: отец!
   - Николай!
   Снова выстрел. Лейтенант вскочил на ноги и бросился по снегу, на ходу стреляя в сосну. Ледяным резцом пронзило грудь. И больше он ничего не услышал и не почувствовал, теряя сознание.

* * *

   Советский премьер положил руки на длинный стол, стоявший под окном, которое выходило на Кремль. Наклонившись, он рассматривал разложенные перед ним фотографии. Его крупное простоватое лицо осунулось от переутомления, глаза выражали гнев и растерянность.
   - Ужасно, - прошептал он, - дико, что люди могут погибать такой страшной смертью. По крайней мере, Юревич избежал этой участи, то есть, я хочу сказать, погиб не таким образом.
   Сидевшие за другим столом двое мужчин и женщина средних лет с напряженными лицами следили за говорившим. Перед каждым лежала коричневая папка, и было очевидно, что все трое ждут продолжения совещания. Но никто из них не смел прервать размышления премьера: он вышел бы из себя, заметив такое проявление нетерпения. Соображал он быстрее многих, но, как человек осторожный, все взвешивал, все учитывал, а потому медлил. В этом мире выживали лишь наиболее проницательные и ловкие. Его оружием был страх, и он использовал его с редким мастерством.
   Наконец он поднялся, с отвращением отшвырнул фотографии и вернулся к столу заседаний.
   - Все ядерные установки приведены в боевую готовность, подводные лодки на подходе к огневым позициям. Эта информация должна быть передана во все посольства и консульства, причем необходимо пользоваться кодом, уже расшифрованным в Вашингтоне.
   Один из присутствовавших подался вперед, собираясь заговорить. Он был старше премьера по возрасту, дипломатический работник времен холодной войны, единственный, кто имел право высказываться более свободно, чем остальные.
   - Вы идете на большой риск. Я не вполне уверен в пользе подобной реакции. Нет у нас уверенности и в правильности наших предположений. Американский посол просто потрясен случившимся. Я знаю его, он не лжет.
   - Значит, его не информировали, - резко возразил второй из присутствующих. - Основываясь на данных ВКР (военной контрразведки), мы можем быть абсолютно уверены, ибо и гильзы и пули идентифицированы. Семимиллиметровый калибр, маркировка канала ствола - все это дает подсказывает вывод. Стреляли из "Маг-нума-4". Чего ж вам больше?
   - Требуется значительно больше. Ведь, во-первых, подобное оружие не так уж сложно раздобыть, во-вторых, я полагаю, американцы не стали бы расписываться в своей работе, то есть, я хочу сказать, не могли оставить свою визитную карточку.
   - Могли, коль скоро речь идет об оружии, которым они наиболее часто пользуются. Нам удалось обнаружить одну копию. - Человек из ВКР обратился к женщине, сидевшей с непроницаемым лицом. - Будьте добры, поясните.
   Женщина открыла папку и, прежде чем заговорить, просмотрела первый лист документов. Затем перевернула страницу и обратилась к премьеру, игнорируя дипломата.
   - Как вам уже известно, было два убийцы, предположительно оба мужчины. Один из них - снайпер высокого класса, другой - кто-то, кто без сомнения обладает такой же квалификацией, но одновременно является специалистом в области электронной разведки. Мы обнаружили множество свидетельств этому в бывшей конюшне: обломки крепежа, царапины от скоб, отпечатки присосок - следы, подтверждающие наличие пункта беспрепятственного наблюдения и прослушивания, что привело к выводу об осуществлявшемся контроле за всеми разговорами на даче. Там было установлено специальное оборудование.
   - Вы докладываете о результатах работы отдела экспертизы, товарищ, - прервал говорившую премьер.
   - Или отдела консульских операций Госдепартамента США, - заметила женщина. - Что очень важно.
   - Ах да! - согласился премьер. - Небольшой "коллектив" наших помощников из отдела консульских операций.
   - А почему не китайские ребята? - искренне предположил дипломат. - Они числятся среди наиболее профессиональных убийц в мире. Что касается Юревича, то китайцам было чего бояться. Больше, чем кому бы то ни было.
   - Почерк операции позволяет исключить их причастность к этой акции, - заверил представитель ВКР. - Если хоть одного схватят, пусть даже покончившего собой при помощи цианистого калия, в Пекине знают, они будут уничтожены.
   - Но вернемся к копии, - прервал его премьер. Женщина продолжала:
   - Мы провели все данные через компьютеры КГБ, сконцентрировав свое внимание преимущественно на агентах ЦРУ, о которых нам известно, что они были внедрены в Россию, бегло говорят по-русски и являются профессиональными убийцами. Это дало нам четыре имени. Трое принадлежат к персоналу ЦРУ и один к отделу консульских операций Госдепартамента. - Она протянула листок представителю ВКР, а тот встал и вручил его премьеру.
   Тот внимательно перечитал список имен.
   Скофилд, Брэндон Алан. Госдепартамент, отдел консульских операций. Известен как ответственный за проведение теракций в Праге, Афинах, Париже и Мюнхене. Есть подозрения, что неоднократно появлялся в Москве. Участвовал более чем в двадцати подрывных операциях.
   Рэндолф, Давид. ЦРУ. Легенда: "Дайнэмакс и К°", управляющий фирмой внутренних перевозок. Сектор деятельности - Западный Берлин. Специалист по акциям саботажа и диверсий. Вероятно, участвовал в диверсиях на гидроэлектростанциях в Казани и Нижнем Тагиле.
   Зальцман, Джордж Роберт. ЦРУ. Около шести лет работал как связной и террорист во, Вьетнаме. Специалист по Востоку. Сейчас возглавляет ташкентский сектор (уже несколько недель). Легенда в настоящее время: австралийский иммигрант, торговый представитель фирмы "Перс", специализирующейся по радиоэлектронному оборудованию.
   Бергстром, Эдвард. ЦРУ...
   Премьер не закончил чтение списка; представитель ВКР помешал своим замечанием:
   - Мой помощник имела в виду, что имена представлены в порядке наибольшей вероятности. По нашему мнению, засада на даче и убийство Юревича имеют все отличительные признаки деятельности первого лица из упомянутых в списке.
   - Это Скофилд?
   - Да, товарищ премьер-министр! Его след был потерян около месяца назад в Марселе. Этот человек причинил много вреда, сорвал массу операции. Он более активен, чем любой агент США за весь послевоенный период.
   - Вот как?
   - Да, именно так. - Представитель ВКР помолчал, потом продолжил, понимая, что обязан договорить: - Его жену убили лет десять назад в Восточном Берлине. С тех пор он превратился в маньяка.
   - В Восточном Берлине?
   - Да. Это была ловушка, устроенная КГБ. В этот момент зазвонил один из телефонов. Премьер быстро прошел к столу и снял трубку.
   Звонил президент США. Переводчики были на линии - разговор начался.
   - Мы глубоко огорчены, господин премьер, смертью, точнее, жестоким убийством великого ученого Дмитрия Юревича, а также смертью, постигшей его друзей.
   - Я ценю ваши соболезнования, господин президент, но, насколько вам известно, эти убийства являются следствием преднамеренных акций. Я благодарен вам за сочувствие, но не могу удержаться от вопроса: сознаете ли вы, что Советский Союз потерял величайшего физика-ядерщика?
   - Сознаю, господин премьер. Его выдающееся дарование позволяло нашим государствам преодолевать границы и расстояния, устраняло несхожесть между двумя державами. Он был Человек на все времена для всех народов.
   - И тем не менее он предпочел быть частичкой одного народа. Я буду откровенен с вами: моя озабоченность не позволяет мне забыть о том, как несхожи наши государства. Более того, это вынуждает нас прикрыть наши фланги, следуя за противником.
   - В таком случае, если позволите, господин премьер, вы ищете воображаемого противника...
   - Вполне вероятно, что мы обнаружили его, господин президент. У нас есть неопровержимые свидетельства, которые чрезвычайно беспокоят меня. Настолько, что я вынужден...
   - Еще раз прошу прощения, - прервал президент, - именно эти ваши свидетельства подтолкнули меня к данному звонку вопреки моему обыкновению не прибегать к подобным шагам. КГБ делает величайшую ошибку, точнее, четыре грандиозные ошибки.
   - Четыре?!
   - Да, господин премьер. В особенности относительно имен Скофилда, Рэндолфа, Зальцмана и Бергстрома. Ни одно из этих лиц не причастно к событиям, о которых идет речь.
   - Я поражен, господин президент.
   - Не более, чем я - на прошлой неделе, господин премьер. Помните? "В наши дни становится все меньше тайн"...
   - Слова ничего не стоят. Факты решают все.
   - Тогда все они должны быть просчитаны. Я поясню. Двое из троих сотрудников ЦРУ уже не получают санкций на задания, то есть Рэндолф и Бергстром заняты кабинетной работой в Вашингтоне. Что касается Зальцмана, то он находится в ташкентской больнице. Диагноз: рак. - Президент сделал паузу.
   - Таким образом, остается еще одно имя, не так ли, господин президент? Ваш человек из отдела консульских операций, известный своей обходительностью в дипломатических кругах, но пользующийся дурной репутацией у нас?
   - Вот мы и подошли к наиболее деликатному пункту моего пояснения. Мистер Скофилд не замешан в эту историю. Это физически невозможно. Более непричастен, чем все остальные, честное слово... Я сообщаю вам это, так как теперь уже не имеет значения...
   - Слова ценятся дешево...
   - Я должен внести полную ясность, господин премьер. В течение последних нескольких лет на доктора Юревича ведется досье, информация поступала почти ежедневно, разумеется, каждый месяц. Было принято решение поставить Юревича перед жизненным выбором...
   - Что?!
   - Да, господин премьер, вербовка - такова была поставленная задача. И те двое, что посещали дачу, должны были установить контакт с Юревичем, обеспечивающий наши интересы. Руководителем операции являлся Скофилд. Это было его заданием.
   Премьер в молчании взирал на фотографии, веером рассыпанные на столе. Наконец он тихо проговорил:
   - Благодарю вас за откровенность.
   - Мой совет: прикройте иные фланги.
   - Я так и сделаю.
   - Нам обоим необходимо сделать это.

Глава 3

   Лучи полуденного солнца, казавшегося огромным огненным шаром, отражались в водах канала, слепили глаза. Поток людей тянулся по набережной, прохожие жмурились, благодарные февральскому солнцу, такому редкому в Амстердаме, городе туманов и дождей. Жители наиболее оживленного порта Северного моря словно помолодели в порывах налетевшего ветра, принесшего откуда-то издалека сухое тепло.
   Но одного господина не взбодрил ветреный солнечный денек. Человек этот не был жителем Амстердама и не прогуливался по набережной. Звали его Брэндон Алан Скофилд, и был он прикомандирован для особых поручений в отдел консульских операций при Государственном департаменте США. Он стоял у окна на четвертом этаже большого здания, выходившего на канал и Калверстраат, и наблюдал в бинокль за гуляющей публикой, особенно внимательно изучая тот участок улицы, где была отражавшая солнце стеклянная телефонная будка. Он тоже щурился от света, но не наслаждался прозрачным деньком, не ощущал бодрости и прилива энергии. Он был очень бледен, лицо его с резкими чертами осунулось, шевелюра каштановых с проседью волос была в беспорядке. Он подбирал фокус, напряженно следя за перемещениями людей по улице. Но взгляд у него был усталый, под глазами залегли мрачные тени - сказывалось утомление. Скофилд мало спал последнее время. Однако это не заботило его. Он был профессионалом, и работа научила его концентрировать внимание в любой ситуации.
   В комнате были еще два человека. За столом, склонившись над разобранным телефонным аппаратом, сидел лысоватый мужчина - техник, пытавшийся подключить к телефону записывающее устройство. Где-то там под мостовыми улиц в телефонной сети уже были сделаны необходимые приготовления, проведение которых удалось согласовать с амстердамской полицией благодаря должности, занимаемой Скофилд ом. Третьим человеком в комнате был довольно молодой мужчина. Ему пошел третий десяток, он был не только моложе двух других, но и энергичнее - никакой вялости, ни тени озабоченности во взгляде. Его лицо тоже было напряженным, но отнюдь не от усиленного внимания: он предвкушал развлечение охотой и напрягся в ожидании. Он жаждал убивать и предпочел бы сейчас винтовку с оптическим прицелом, а не кинокамеру, установленную на треножнике и направленную в окно.
   Внизу на улице стекла бинокля нащупали нужную фигуру. Человек метнулся к телефонной будке, но на какое-то короткое мгновение толпа отжала его к краю тротуара, и он остановился там в ореоле солнечного света, отраженного стеклом телефонной кабины. Этакая высвеченная мишень. Было бы более сподручно, если бы она была очерчена, обведена кружочком. И мощная винтовка семидесятого калибра отлично сделала бы свое дело. Будь у наблюдавшего сквозь окно оружие, он нажал бы на спусковой крючок, как делал это прежде, но на сей раз он преследовал иную цель: преподать урок, и чтобы урок этот был усвоен. Такое обучение определялось самой жизнью. И тот, кто обучает, и тот, кто учится, должны понять каждый свою роль. В противном случае убийство как наказание - бессмысленно.
   Мужчине, стоявшему на улице, давно перевалило за пятьдесят. Одет он был небрежно, воротник толстого пальто приподнят, мятая шляпа надвинута на глаза. Если добавить к этому растрепанную бороду и испуганный вид, можно было подумать, что за ним охотятся. А для американца, следившего в бинокль, не было ничего ужаснее и тоскливее, чем преследуемый пожилой мужчина. Ну разве что вместо него была бы пожилая женщина. Он повидал и тех и других и чаще всего вопреки собственному желанию.
   Скофилд взглянул на часы.
   - Давай скорей, - сказал он технику. Затем повернулся к молодому человеку, стоявшему рядом: - Вы готовы?
   - Да, - ответил тот. - Этот сукин сын у меня в фокусе. В Вашингтоне были правы, и ты доказал их правоту.
   - Ну, я пока не знаю, доказал ли. Однако хотел бы... Когда он войдет в кабинку, следи за его губами.
   - Понял.
   Техник набрал условленный номер, нажал кнопку записывающего устройства, поспешно поднялся со своего места и протянул Скофилду отводной наушник с микрофоном.
   - Теперь в будке раздаются звонки, - пояснил техник.
   - Я понял, - отозвался молодой человек с кинокамерой, - этот гад уставился в стекло, так как слышит звонки. Но боюсь, он не войдет в будку, не захочет... Ну, давай же...
   - Он захочет, потому что он очень напуган, - сказал Скофилд. - Каждые полсекунды кажутся ему сейчас вечностью, и я не понимаю, почему он медлит... А, вот он открывает дверь. Всем приготовиться!
   Скофилд продолжал внимательно смотреть в бинокль, одновременно слушая, что доносилось из наушника, а затем спокойно произнес по-русски: