— Почему бы и нет? Женщину принесли в жертву, чтобы покончить со мной. Ликвидация своего с определенной целью. Собственно, ваш человек из ВКР так и сказал, он во всем признался.
— Ни в чем он не признался, а говорил нечто совершенно противоположное. Он был напутан, и только мой ранг заставил его пойти на откровенность.
— Продолжайте.
— Я слушал его внимательно, как вы меня минуту назад. И он сказал, что не имел ни малейшего понятия о том, что произошло и кто за этим стоит.
— Он лично мог и не знать, — гневно возразил Хейвелок. — Но оперативники на месте знали. Она знала!
— Ваше допущение не выдерживает критики. Его отдел отвечает за все операции в секторе юго-западного Средиземноморья, что включает и Коста-Брава. Любая срочная встреча — особенно связанная с Баадером-Майнхоф — не может состояться без его санкции. — Ростов помолчал и после короткой паузы добавил: — В нормальных обстоятельствах.
— Значит, вы убеждены в непогрешимости своих выводов? — спросил Майкл.
— Я оставляю за собой самое минимальное право на ошибку. Но вероятность ее чрезвычайно мала.
— С возможностью ошибки я согласен! — прокричал Хейвелок. Его вдруг обеспокоила ничем не оправданная эмоциональность собственного поведения.
— Вы вправе так думать. Попросту говоря, у вас нет выбора.
— Не секрет, что ВКР часто получает приказы из центра, где генерируется политика — непосредственно из Кремля. Если вы говорите правду, то все прошло мимо вас.
— Такая ситуация могла бы повергнуть меня в ужас, но, при всем уважении к вашим профессиональным достоинствам, дружище, не думаю, что политические лидеры в Кремле озабочены проблемами людей, подобных нам с вами. Их занимают вопросы более серьезные — глобального характера, и не говоря уже о том, что опыта в проведении такого рода операций у них — никакого.
— Они ведут дела с группой Баадера-Майнхоф, с ПЛО, с «красными бригадами» и с десятками разнообразных «красных армий», которые сеют террор по всему миру! И это вы называете политикой!?
— Только для маньяков.
— Именно о них мы и говорим. Маньяки! — Майкл умолк, ему в голову пришла простая мысль. — Мы расшифровали коды ВКР, они были подлинными: я видел слишком много вариаций, чтобы не суметь этого определить. Я лично вышел на связь. Она ответила. И я же направил последнюю шифровку людям на катере. Они тоже ответили. Вы можете это объяснить?
— Не могу.
— В таком случае убирайтесь!
Дверь закрылась. На минуту Хейвелок застыл. Перед его мысленным взором стояли глаза русского. В них была искренность. За многие годы Майкл научился читать по глазам, особенно по глазам врагов. Ростов не лгал. Он верил в то, о чем говорил. Это означало одно — влиятельный шеф Стратегического отдела КГБ сам являлся объектом манипуляций. Петр Ростов был просто марионеткой. Опытный сотрудник разведки был послан с информацией, которой, по его мнению, не располагало его руководство, с целью перевербовать вражеского агента, заставить его служить Советам. Чем выше ранг сотрудника, тем больше шансов на то, что ему поверят, особенно, если он сам убежден в достоверности своей информации.
Хейвелок подошел к прикроватной тумбочке, где полчаса назад оставил виски. Он залпом осушил стакан и, взглянув на постель, улыбнулся про себя. Не таким получился вечер, как он ожидал еще тридцать минут назад. Проститутка показала класс, но не в том деле, на которое он рассчитывал. Чувственная куртизанка с островов, где развлекались богачи, прекрасно сыграла свою роль в прекрасно поставленном спектакле. Когда же кончатся эти спектакли-ловушки? Амстердам, Париж, теперь Афины.
Пожалуй, они не остановятся, пока не остановится он сам. Пока будет ездить. Потенциальные ловцы не прекратят слежки и наблюдения, дожидаясь, когда наконец он совершит воображаемое преступление. Его путешествия давали пищу их подозрениям. Кто привык ездить по приказу, не станет праздно шататься по свету. Значит, теперь он выполняет другие приказы.
Пора переходить на оседлый образ жизни. Его одиссея в поисках самого себя подходит к концу: надо послать ответную телеграмму, принять на себя новые обязательства. Начать все сначала. Почти забытый друг вновь становится другом и предлагает новую жизнь, где не останется места для прошлого, где он наконец сможет пустить корни, завязать новые отношения, заняться преподаванием...
— Чему же ты станешь учить, Михаил?
— Оставь меня в покое! Ты перестала быть частью меня — да и никогда не была ею!
* * *
Утром он отправит телеграмму Харри Льюису, затем арендует машину и направится на северо-запад, чтобы успеть на паром, идущий к порту Керкира на Ионическом море. Оттуда на теплоходе он доберется до Бриндизи в Италии. Однажды ему довелось проделать этот маршрут под Бог знает каким именем и с давно забытой целью. Теперь он проделает этот путь под своим собственным именем — Майкл Хейвелок, профессор по вопросам государственного управления. В Бриндизи он сядет на поезд и кружным путем доберется до Рима, города, который всегда доставлял ему радость. Он задержится там на одну-две недели — это станет последним пунктом его одиссеи, местом, где он навеки распрощается с мыслями о прошлой жизни.
Так много предстоит сделать в Конкорде, штат Нью-Гэмпшир, США. Меньше чем через три месяца он примет на себя обязанности временного профессора. До этого предстоит решить массу проблем: набросать конспекты лекций под руководством опытных коллег, составить программу курса, получить на нее одобрение, определить, в какой области его опыт мог бы принести наибольшую пользу. Возможно, удастся недолго побыть у Мэттиаса, у него всегда уйма прекрасных идей. Антон, при всей своей занятости, обязательно выкроит время, потому что больше других будет рад за него. Его бывший студент вернулся в университет. Ведь там все и началось.
Да, сделать надо будет очень много. Прежде всего найти жилье. Приобрести кастрюли и сковороды, книги, стул, чтобы сидеть, кровать, чтобы спать, прочую мебель. Таких проблем ему раньше не приходилось решать. И теперь, думая о самых простых вещах, он волновался все больше и больше.
Хейвелок достал из бара бутылку, налил себе виски. Поглядел на свое отражение в зеркале и ни с того ни с сего едва слышно произнес: «Дружище». Затем посмотрел самому себе в глаза и в отчаянии так ударил стаканом о бар, что стекло разлетелось на мелкие кусочки и по руке заструилась кровь. Глаза не могут лгать их владельцу. Что же он видел там, на Коста-Брава? Правду или ложь?
— Прекрати! — Майкл так и не понял: прозвучал этот вопль в душе или вырвался наружу.
Доктор Харри Льюис сидел за письменным столом в своем уставленном книжными шкафами кабинете, с телеграммой в руке, и ждал, что скажет жена.
— Увидимся позже, дорогой, — долетел наконец ее голос из зала, за которым находился кабинет. Хлопнула входная дверь. Жена ушла.
Льюис поднял телефонную трубку, набрал 202 — код Вашингтона, и затем семизначный номер, который хранил в памяти, не доверяя его бумаге. Звонок этот не включался и в телефонный счет, электронные приборы позволяли обходить компьютер телефонной компании.
— Да, — произнес мужской голос на другом конце провода.
— Березка, — сказал Гарри.
— Говорите, Березка. Включаю запись.
— Он согласен. Телеграмма из Афин.
— Есть ли изменения в сроках?
— Нет.
— Мы установим наблюдение за аэропортами. Благодарю вас. Березка.
* * *
Стоило Хейвелоку прибыть в Рим, как у него пропала всякая охота там задержаться. Это был уже не тот город. Вокруг шли забастовки. Хаос усиливался бурным итальянским темпераментом, прорывавшимся на каждом углу, в каждом пикете, в парках и у фонтанов. Недоставленная почта валялась на ливневых решетках, уродуя и без того грязные, неубранные улицы. Такси стали редкостью, практически совсем исчезли. Один за другим закрывались рестораны. Из-за сокращения поставок продуктов. Полицейские, получив свою порцию оскорблений, прекратили работу, внеся тем самым посильный вклад в безумный хаос уличного движения Вечного города. Телефоны работали из рук вон плохо, так как входили в государственную службу связи. Дозвониться куда-либо было практически невозможно. В городе царила истерия, которая усугублялась недавно принятой жесткой декреталией Папы (этого иностранца — поляка!), которая шла вразрез с прогрессивными шагами Второго ватиканского конгресса. На следующий день своего пребывания в городе Майкл вышел из пансиона на виа Дуй Мачелли и, почти два часа прошагав пешком, добрался до виа Фламиниа, в тщетной надежде на то, что его любимый ресторан открыт. Хейвелоку не хватило всех запасов терпения, чтобы поймать такси, которое доставило бы его к подножию лестницы на площади Испании.
Дойдя до северного конца виа Винито, Майкл нырнул в боковую улочку, чтобы избежать горластой карнавальной толпы на этой торговой магистрали. И здесь в освещенной витрине увидел плакат туристского агентства, рекламирующий прелести Венеции.
А почему бы и нет, черт побери! Желание пассивно плыть по течению неожиданно изменило его планы. Он посмотрел на часы. Всего-навсего восемь тридцать — но на самолет он все равно не успеет. Если память ему не изменяет, поезда уходят из Рима до полуночи. Почему бы не отправиться по железной дороге. Предыдущее неторопливое путешествие кружным путем из Бриндизи доставило ему неописуемое наслаждение. Он проехал по краю, не менявшемуся на протяжении столетий. На то, чтобы уложить единственный чемодан, потребуется всего несколько минут. Путь до вокзала займет минут двадцать. Деньги позволят удобно устроиться в дороге. Если не удастся получить отдельное купе, он может вернуться на виа Дуй Мачелли. Там заплачено за неделю вперед.
Через сорок пять минут Хейвелок миновал массивный портал железнодорожного вокзала Остиа, возведенного Муссолини в безмятежные дни рева труб, дроби барабанов и грохота Марширующих сапог. В те дни, когда поезда ходили точно по расписанию.
Нельзя сказать, чтобы Хейвелок свободно владел итальянским, но читать на этом языке умел достаточно хорошо.
— Биглиетто пек Венезиа. Рима классе[2].
Пока ему везло: очередь в кассу оказалась короткой, а знаменитый экспресс «Венециа Ферровиа» отправлялся через восемь минут, и "если синьор согласен заплатить чуть больше, он получит совершенно изолированное купе со всеми удобствами. Синьор согласился, и кассир поставил штамп на билет с затейливым орнаментом. Он сообщил Хейвелоку, что «Ферровиа» отправляется с «Бинарио трен-таси»[3], с огромной двойной платформы, расположенной на расстоянии нескольких футбольных полей от кассы, и при этом добавил:
— Поторопитесь, синьор! Не теряйте времени! Поторопитесь! Майкл поспешно присоединился к торопящейся части человечества и начал как мог быстро пробираться сквозь плотную массу людей к пути номер тридцать шесть. Как обычно, он помнил это из прошлого, гигантское помещение вокзала было забито людьми. Крикливые отъезжающие и вопящие прибывающие пассажиры сталкивались, образуя завихрения в двух противоположных потоках. В грозном реве толпы вдруг можно было услышать отдельные яркие эпитеты — носильщики тоже, очевидно, бастовали. Потребовалось пять лихорадочных минут, чтобы пробиться через гигантскую каменную арку и выбраться на нужную платформу, по обеим сторонам которой находились пути. На платформе царил хаос еще больший (хотя это казалось невозможным), чем в здании вокзала. С севера прибыл переполненный поезд как раз в то время, когда готовился к отправлению экспресс на Венецию. Электрокары с багажом врезались в орды загружающихся и Разгружающихся пассажиров. Это было истинное столпотворение — сцена из дантова ада, причем из самых нижних его кругов.
Вдруг на противоположной стороне платформы сквозь мельтешащую толпу Хейвелок увидел женщину. Поля мягкой шляпы затеняли ее лицо. Она сошла с прибывшего поезда и, стоя вполоборота, разговаривала с проводником. Эту стрижку, этот цвет волос, эту форму шеи Майкл уже видел. Плащ, шарф, шляпа — те же, что носила она. Но такие видения бывали у него и раньше и, к сожалению, чересчур часто. К сожалению.
Женщина повернулась к нему лицом. Острая боль ударила Хейвелока по глазам, пронизала виски, скользнула вниз и словно скальпелем рассекла грудь. Лицо, то появляющееся в просветах толпы, то вновь исчезающее, не было очередной галлюцинацией. Это она!
Они встретились взглядом. Ее глаза в ужасе расширились, лицо превратилось в неподвижную маску. Резко отвернувшись, она поспешно нырнула в толпу.
Майкл зажмурился на секунду, пытаясь избавиться от боли, от шока и дрожи, которая, неожиданно охватив его, мешала двигаться. Он бросил чемодан. Надо мчаться, бежать, догнать этот оживший труп с Коста-Брава! Итак, она жива! Женщина, которую он любил! Призрак, предавший их любовь и поплатившийся за это жизнью!
Он помчался как безумный, без оглядки, расталкивая людей, выкрикивая ее имя, приказывая ей остановиться, требуя, чтобы толпа задержала беглянку. Он пробежал платформу, пробился через каменную арку, не замечая возмущенно кричащих пассажиров, которых он поверг наземь на своем пути, не обращая внимания на тычки и удары, отбрасывая в сторону руки, цепляющиеся за него и разрывающие на нем одежду.
Все напрасно. Ему так и не удалось увидеть ее вторично в вокзальной толпе.
Глава 4
— Ни в чем он не признался, а говорил нечто совершенно противоположное. Он был напутан, и только мой ранг заставил его пойти на откровенность.
— Продолжайте.
— Я слушал его внимательно, как вы меня минуту назад. И он сказал, что не имел ни малейшего понятия о том, что произошло и кто за этим стоит.
— Он лично мог и не знать, — гневно возразил Хейвелок. — Но оперативники на месте знали. Она знала!
— Ваше допущение не выдерживает критики. Его отдел отвечает за все операции в секторе юго-западного Средиземноморья, что включает и Коста-Брава. Любая срочная встреча — особенно связанная с Баадером-Майнхоф — не может состояться без его санкции. — Ростов помолчал и после короткой паузы добавил: — В нормальных обстоятельствах.
— Значит, вы убеждены в непогрешимости своих выводов? — спросил Майкл.
— Я оставляю за собой самое минимальное право на ошибку. Но вероятность ее чрезвычайно мала.
— С возможностью ошибки я согласен! — прокричал Хейвелок. Его вдруг обеспокоила ничем не оправданная эмоциональность собственного поведения.
— Вы вправе так думать. Попросту говоря, у вас нет выбора.
— Не секрет, что ВКР часто получает приказы из центра, где генерируется политика — непосредственно из Кремля. Если вы говорите правду, то все прошло мимо вас.
— Такая ситуация могла бы повергнуть меня в ужас, но, при всем уважении к вашим профессиональным достоинствам, дружище, не думаю, что политические лидеры в Кремле озабочены проблемами людей, подобных нам с вами. Их занимают вопросы более серьезные — глобального характера, и не говоря уже о том, что опыта в проведении такого рода операций у них — никакого.
— Они ведут дела с группой Баадера-Майнхоф, с ПЛО, с «красными бригадами» и с десятками разнообразных «красных армий», которые сеют террор по всему миру! И это вы называете политикой!?
— Только для маньяков.
— Именно о них мы и говорим. Маньяки! — Майкл умолк, ему в голову пришла простая мысль. — Мы расшифровали коды ВКР, они были подлинными: я видел слишком много вариаций, чтобы не суметь этого определить. Я лично вышел на связь. Она ответила. И я же направил последнюю шифровку людям на катере. Они тоже ответили. Вы можете это объяснить?
— Не могу.
— В таком случае убирайтесь!
Дверь закрылась. На минуту Хейвелок застыл. Перед его мысленным взором стояли глаза русского. В них была искренность. За многие годы Майкл научился читать по глазам, особенно по глазам врагов. Ростов не лгал. Он верил в то, о чем говорил. Это означало одно — влиятельный шеф Стратегического отдела КГБ сам являлся объектом манипуляций. Петр Ростов был просто марионеткой. Опытный сотрудник разведки был послан с информацией, которой, по его мнению, не располагало его руководство, с целью перевербовать вражеского агента, заставить его служить Советам. Чем выше ранг сотрудника, тем больше шансов на то, что ему поверят, особенно, если он сам убежден в достоверности своей информации.
Хейвелок подошел к прикроватной тумбочке, где полчаса назад оставил виски. Он залпом осушил стакан и, взглянув на постель, улыбнулся про себя. Не таким получился вечер, как он ожидал еще тридцать минут назад. Проститутка показала класс, но не в том деле, на которое он рассчитывал. Чувственная куртизанка с островов, где развлекались богачи, прекрасно сыграла свою роль в прекрасно поставленном спектакле. Когда же кончатся эти спектакли-ловушки? Амстердам, Париж, теперь Афины.
Пожалуй, они не остановятся, пока не остановится он сам. Пока будет ездить. Потенциальные ловцы не прекратят слежки и наблюдения, дожидаясь, когда наконец он совершит воображаемое преступление. Его путешествия давали пищу их подозрениям. Кто привык ездить по приказу, не станет праздно шататься по свету. Значит, теперь он выполняет другие приказы.
Пора переходить на оседлый образ жизни. Его одиссея в поисках самого себя подходит к концу: надо послать ответную телеграмму, принять на себя новые обязательства. Начать все сначала. Почти забытый друг вновь становится другом и предлагает новую жизнь, где не останется места для прошлого, где он наконец сможет пустить корни, завязать новые отношения, заняться преподаванием...
— Чему же ты станешь учить, Михаил?
— Оставь меня в покое! Ты перестала быть частью меня — да и никогда не была ею!
* * *
Утром он отправит телеграмму Харри Льюису, затем арендует машину и направится на северо-запад, чтобы успеть на паром, идущий к порту Керкира на Ионическом море. Оттуда на теплоходе он доберется до Бриндизи в Италии. Однажды ему довелось проделать этот маршрут под Бог знает каким именем и с давно забытой целью. Теперь он проделает этот путь под своим собственным именем — Майкл Хейвелок, профессор по вопросам государственного управления. В Бриндизи он сядет на поезд и кружным путем доберется до Рима, города, который всегда доставлял ему радость. Он задержится там на одну-две недели — это станет последним пунктом его одиссеи, местом, где он навеки распрощается с мыслями о прошлой жизни.
Так много предстоит сделать в Конкорде, штат Нью-Гэмпшир, США. Меньше чем через три месяца он примет на себя обязанности временного профессора. До этого предстоит решить массу проблем: набросать конспекты лекций под руководством опытных коллег, составить программу курса, получить на нее одобрение, определить, в какой области его опыт мог бы принести наибольшую пользу. Возможно, удастся недолго побыть у Мэттиаса, у него всегда уйма прекрасных идей. Антон, при всей своей занятости, обязательно выкроит время, потому что больше других будет рад за него. Его бывший студент вернулся в университет. Ведь там все и началось.
Да, сделать надо будет очень много. Прежде всего найти жилье. Приобрести кастрюли и сковороды, книги, стул, чтобы сидеть, кровать, чтобы спать, прочую мебель. Таких проблем ему раньше не приходилось решать. И теперь, думая о самых простых вещах, он волновался все больше и больше.
Хейвелок достал из бара бутылку, налил себе виски. Поглядел на свое отражение в зеркале и ни с того ни с сего едва слышно произнес: «Дружище». Затем посмотрел самому себе в глаза и в отчаянии так ударил стаканом о бар, что стекло разлетелось на мелкие кусочки и по руке заструилась кровь. Глаза не могут лгать их владельцу. Что же он видел там, на Коста-Брава? Правду или ложь?
— Прекрати! — Майкл так и не понял: прозвучал этот вопль в душе или вырвался наружу.
Доктор Харри Льюис сидел за письменным столом в своем уставленном книжными шкафами кабинете, с телеграммой в руке, и ждал, что скажет жена.
— Увидимся позже, дорогой, — долетел наконец ее голос из зала, за которым находился кабинет. Хлопнула входная дверь. Жена ушла.
Льюис поднял телефонную трубку, набрал 202 — код Вашингтона, и затем семизначный номер, который хранил в памяти, не доверяя его бумаге. Звонок этот не включался и в телефонный счет, электронные приборы позволяли обходить компьютер телефонной компании.
— Да, — произнес мужской голос на другом конце провода.
— Березка, — сказал Гарри.
— Говорите, Березка. Включаю запись.
— Он согласен. Телеграмма из Афин.
— Есть ли изменения в сроках?
— Нет.
— Мы установим наблюдение за аэропортами. Благодарю вас. Березка.
* * *
Стоило Хейвелоку прибыть в Рим, как у него пропала всякая охота там задержаться. Это был уже не тот город. Вокруг шли забастовки. Хаос усиливался бурным итальянским темпераментом, прорывавшимся на каждом углу, в каждом пикете, в парках и у фонтанов. Недоставленная почта валялась на ливневых решетках, уродуя и без того грязные, неубранные улицы. Такси стали редкостью, практически совсем исчезли. Один за другим закрывались рестораны. Из-за сокращения поставок продуктов. Полицейские, получив свою порцию оскорблений, прекратили работу, внеся тем самым посильный вклад в безумный хаос уличного движения Вечного города. Телефоны работали из рук вон плохо, так как входили в государственную службу связи. Дозвониться куда-либо было практически невозможно. В городе царила истерия, которая усугублялась недавно принятой жесткой декреталией Папы (этого иностранца — поляка!), которая шла вразрез с прогрессивными шагами Второго ватиканского конгресса. На следующий день своего пребывания в городе Майкл вышел из пансиона на виа Дуй Мачелли и, почти два часа прошагав пешком, добрался до виа Фламиниа, в тщетной надежде на то, что его любимый ресторан открыт. Хейвелоку не хватило всех запасов терпения, чтобы поймать такси, которое доставило бы его к подножию лестницы на площади Испании.
Дойдя до северного конца виа Винито, Майкл нырнул в боковую улочку, чтобы избежать горластой карнавальной толпы на этой торговой магистрали. И здесь в освещенной витрине увидел плакат туристского агентства, рекламирующий прелести Венеции.
А почему бы и нет, черт побери! Желание пассивно плыть по течению неожиданно изменило его планы. Он посмотрел на часы. Всего-навсего восемь тридцать — но на самолет он все равно не успеет. Если память ему не изменяет, поезда уходят из Рима до полуночи. Почему бы не отправиться по железной дороге. Предыдущее неторопливое путешествие кружным путем из Бриндизи доставило ему неописуемое наслаждение. Он проехал по краю, не менявшемуся на протяжении столетий. На то, чтобы уложить единственный чемодан, потребуется всего несколько минут. Путь до вокзала займет минут двадцать. Деньги позволят удобно устроиться в дороге. Если не удастся получить отдельное купе, он может вернуться на виа Дуй Мачелли. Там заплачено за неделю вперед.
Через сорок пять минут Хейвелок миновал массивный портал железнодорожного вокзала Остиа, возведенного Муссолини в безмятежные дни рева труб, дроби барабанов и грохота Марширующих сапог. В те дни, когда поезда ходили точно по расписанию.
Нельзя сказать, чтобы Хейвелок свободно владел итальянским, но читать на этом языке умел достаточно хорошо.
— Биглиетто пек Венезиа. Рима классе[2].
Пока ему везло: очередь в кассу оказалась короткой, а знаменитый экспресс «Венециа Ферровиа» отправлялся через восемь минут, и "если синьор согласен заплатить чуть больше, он получит совершенно изолированное купе со всеми удобствами. Синьор согласился, и кассир поставил штамп на билет с затейливым орнаментом. Он сообщил Хейвелоку, что «Ферровиа» отправляется с «Бинарио трен-таси»[3], с огромной двойной платформы, расположенной на расстоянии нескольких футбольных полей от кассы, и при этом добавил:
— Поторопитесь, синьор! Не теряйте времени! Поторопитесь! Майкл поспешно присоединился к торопящейся части человечества и начал как мог быстро пробираться сквозь плотную массу людей к пути номер тридцать шесть. Как обычно, он помнил это из прошлого, гигантское помещение вокзала было забито людьми. Крикливые отъезжающие и вопящие прибывающие пассажиры сталкивались, образуя завихрения в двух противоположных потоках. В грозном реве толпы вдруг можно было услышать отдельные яркие эпитеты — носильщики тоже, очевидно, бастовали. Потребовалось пять лихорадочных минут, чтобы пробиться через гигантскую каменную арку и выбраться на нужную платформу, по обеим сторонам которой находились пути. На платформе царил хаос еще больший (хотя это казалось невозможным), чем в здании вокзала. С севера прибыл переполненный поезд как раз в то время, когда готовился к отправлению экспресс на Венецию. Электрокары с багажом врезались в орды загружающихся и Разгружающихся пассажиров. Это было истинное столпотворение — сцена из дантова ада, причем из самых нижних его кругов.
Вдруг на противоположной стороне платформы сквозь мельтешащую толпу Хейвелок увидел женщину. Поля мягкой шляпы затеняли ее лицо. Она сошла с прибывшего поезда и, стоя вполоборота, разговаривала с проводником. Эту стрижку, этот цвет волос, эту форму шеи Майкл уже видел. Плащ, шарф, шляпа — те же, что носила она. Но такие видения бывали у него и раньше и, к сожалению, чересчур часто. К сожалению.
Женщина повернулась к нему лицом. Острая боль ударила Хейвелока по глазам, пронизала виски, скользнула вниз и словно скальпелем рассекла грудь. Лицо, то появляющееся в просветах толпы, то вновь исчезающее, не было очередной галлюцинацией. Это она!
Они встретились взглядом. Ее глаза в ужасе расширились, лицо превратилось в неподвижную маску. Резко отвернувшись, она поспешно нырнула в толпу.
Майкл зажмурился на секунду, пытаясь избавиться от боли, от шока и дрожи, которая, неожиданно охватив его, мешала двигаться. Он бросил чемодан. Надо мчаться, бежать, догнать этот оживший труп с Коста-Брава! Итак, она жива! Женщина, которую он любил! Призрак, предавший их любовь и поплатившийся за это жизнью!
Он помчался как безумный, без оглядки, расталкивая людей, выкрикивая ее имя, приказывая ей остановиться, требуя, чтобы толпа задержала беглянку. Он пробежал платформу, пробился через каменную арку, не замечая возмущенно кричащих пассажиров, которых он поверг наземь на своем пути, не обращая внимания на тычки и удары, отбрасывая в сторону руки, цепляющиеся за него и разрывающие на нем одежду.
Все напрасно. Ему так и не удалось увидеть ее вторично в вокзальной толпе.
Глава 4
Появление Дженны Каррас, словно страшный удар грома, снова отбросило Майкла в мир теней, который он совсем недавно покинул. Она жива! Надо двигаться, если он хочет ее найти. Майкл как слепой продирался сквозь толпу, отбрасывая прочь преграждающие путь, жестикулирующие руки, отталкивая чьи-то протестующие плечи. Вначале первый выход, за ним — второй, затем — третий, четвертый. Он останавливался, чтобы обратиться к тем немногим полицейским, которые попадались на пути. Откуда-то из глубин сознании выплывали жалкие обрывки итальянского словаря. Он кричал, пытаясь обрисовать ее внешность, заканчивая каждую ломаную фразу словом «Соккорсо»[4] и получая в ответ пожатие плечами, сопровождаемое неодобрительным взглядом.
Майкл продолжал бежать. Лестница — двери — лифт. Он сунул 2000 лир женщине, которая шла в дамский туалет, 5000 какому-то рабочему. Он умолял, сам не зная о чем, трех железнодорожных кондукторов с сумками в руках.
Все безуспешно. Ее нигде не было.
Хейвелок прислонился к мусорной урне, по лицу и шее катились крупные капли пота, оцарапанные руки кровоточили. Какое-то время он с трудом сдерживал рвоту. Он был на грани истерики. Надо взять себя в руки.
Для этого был лишь один способ — не прекращать движения, постепенно замедляя его скорость. Заставить молот в груди стучать не так часто, вернуть к жизни хотя бы часть разума, чтобы обрести способность думать. Майкл вспомнил о своем чемодане. Вероятность того, что он все еще на месте, ничтожна. Но поиски — это действие, возможность двигаться. Хейвелок снова стал пробираться сквозь толпу. Теперь уже в обратном направлении; Никаких чувств, кроме боли, он не испытывал. Люди по-прежнему орали и жестикулировали. Ему казалось, что он попал в темный туннель, где вихрем кружатся тени, совершенно не представлял себе, как долго пробирался через арку к практически пустой теперь платформе, потому вместе с остальными утратил и чувство времени. Экспресс на Венецию давно ушел, а поезд, пришедший с севера, кишел уборщиками. Тот самый поезд, который привез Дженну Каррас.
Чемодан, как ни странно, сохранился, хотя был основательно помят, с разорванными ремнями, вылезавшими по краям вещами. Он оказался зажатым в узком пространстве между краем платформы и грязной стенкой третьего вагона. Хейвелок встал на колени и принялся вытаскивать его, поднимая попеременно то одну, то другую сторону и слушая, как скрипит кожа при трении о неровный борт вагона и платформу. В какой-то момент он потерял равновесие и упал на бетон, но удержал ненавистный предмет за надорванную ручку. К нему приближался человек в комбинезоне с метлой в руках. Майкл неловко поднялся на ноги, человек с метлой остановился рядом. Его взгляд выражал одновременно удивление и презрение. Уборщик явно решил, что перед ним пьяница.
Ручка чемодана с одного конца лопнула, а сам чемодан уперся углом в бетон платформы. Хейвелок приподнял его и, обеими руками прижимая к себе, поплелся к вокзалу. Со стороны он походил на человека в глубоком трансе и понимал это.
Хейвелок так и не узнал, через сколько минут и через какой выход покинул вокзал и как оказался на улице с чемоданом у груди. Он брел нетвердой походкой мимо освещенных витрин, осознавая, что все смотрят на его изорванную одежду и полураскрытый чемодан, из которого вываливается содержимое. Окончательно туман, окутавший Майкла, рассеялся лишь в холодном вечернем воздухе. Сознание постепенно прояснялось. Он уже стал думать о том, что надо умыться, переодеться, закурить, приобрести новый чемодан.
«Все для путешественников». Красные неоновые буквы отражались в широкой витрине, уставленной дорожными аксессуарами. Это был один из магазинов вблизи вокзала Остиа, которые обслуживали богатых иностранцев и итальянцев, привыкших потакать собственным прихотям. Предметы обихода здесь превращались в предметы роскоши, простой металл и пластик были заменены в них серебром или полированной бронзой.
Хейвелок мгновение постоял у входа, держась за чемодан, как за обломок реи в море после кораблекрушения. Затем с глубоким вздохом открыл дверь и шагнул за порог. По счастью, близилось время закрытия и в магазине не оказалось покупателей.
Из-за центрального прилавка вышел встревоженный хозяин и после короткого колебания быстро отступил с явным намерением скрыться совсем. Хейвелок поспешно заговорил на своем плохом итальянском.
— Я попал в толпу сумасшедших на платформе. Я упал. Я хочу купить некоторые вещи... Я должен скоро быть в «Хасслере». Меня там ждут.
При упоминании самого дорогого римского отеля лицо владельца приняло участливое, почти братское выражение.
— Скоты! — воскликнул он и, воздев руки к небесам, продолжил по-английски. — Как это совершенно ужасно для вас, синьор! Я здесь для того, чтобы вам помочь...
— Мне нужен чемодан из мягкой, очень хорошей кожи. Надеюсь, у вас сыщется такой?
— Натуралменте[5].
— Я понимаю, что слишком назойлив, но не мог бы я где-нибудь умыться. Мне не хотелось бы приветствовать Контесса[6] в столь плачевном виде.
— Пожалуйста, пройдите сюда, синьор. Миллион извинений! Я говорю от имени всего Рима! Сюда, пожалуйста...
Умываясь и переодеваясь в комнате за торговым залом, Майкл сосредоточенно припоминал все обстоятельства своих предыдущих коротких посещений Рима вместе с Дженной Каррас. Они были здесь дважды. В первый раз проездом, задержавшись всего на ночь. Следующий визит продолжался дольше: три или четыре дня, если ему память не изменяет. Визит был деловой. Они ждали указаний из Вашингтона, путешествуя под видом югославской четы. Проехав через балканские страны, они должны были собрать информацию о неожиданном укреплении пограничной полосы. В Риме находился офицер военной разведки, через которого Хейвелок осуществлял связь с Вашингтоном. Человек весьма заметный. Он числился атташе и был единственным негром (во всем штате) в посольстве.
Их первая встреча прошла не без юмора — черного юмора, если можно так выразиться. Она должна была состояться в малоизвестном ресторанчике к западу от Палатина. Майкл и Дженна стояли среди толпящихся у стойки бара посетителей, предпочитая, чтобы связной самостоятельно выбрал столик. Они не обратили внимания на рослого черного солдата справа от них, заказавшего себе водку с мартини. Через несколько минут солдат улыбнулся и произнес с ярко выраженным акцентом южных штатов:
— Я тут, масса Хейвелок. Присядем, что ли?
Его звали Лоренс Браун. Подполковник Лоренс Б.Браун — за инициалом "Б" скрывалась его подлинная фамилия, Бейлор.
В тот же вечер, выпивая после ужина, подполковник рассказал им о происхождении своего служебного псевдонима.
— Да поможет мне Бог. Эти парни из «Джи-2» решили, что фамилия Браун вызывает в моем случае «конкретные ассоциации» — они так это называют, что, по их мнению, должно положительно сказываться на деле. Как бы то ни было — я рад, что не называюсь их стараниями атташе «Черный кофе».
Итак, он мог бы поговорить с Вендором... если, конечно, Бейлор согласится на разговор. Где лучше провести встречу? Во всяком случае, не вблизи посольства. Правительству Соединенных Штатов придется дать своему отставному агенту ответы на многие страшные загадки.
Потребовалось по меньшей мере двадцать минут, чтобы дозвониться из магазина до коммутатора посольства — хозяин тем временем переложил все его вещи в новый и при этом возмутительно дорогой чемодан. Оказалось, что старший атташе Браун в настоящее время находится на приеме на первом этаже.
— Сообщите ему, что дело не терпит отлагательства, — сказал Майкл. — Моя фамилия... Бейлор.
Лоренс Бейлор с большой неохотой выслушал Хейвелока и уже был готов отказаться. Если отставной разведчик желает что-то сообщить, то лучше всего обратиться непосредственно в посольство. Для этого имеется масса оснований.
— А если я вам скажу, что пару часов назад перестал быть отставником и вернулся на службу? Правда, теперь я не числюсь в чьих-либо платежных ведомостях, но тем не менее снова в деле. Полагаю, подполковник, от этой информации вы так просто не отмахнетесь?
— На виа Панкрацио есть кафе «Ла Риота дел Павоне», вы его знаете?
— Найду.
— Через сорок пять минут.
— Я буду вас ждать.
Хейвелок видел, сидя за столиком в самом темном углу кафе, как армейский офицер, заказав в баре графин вина, направился к нему через едва освещенный зал. Лицо Бейлора, цвета черного дерева, было напряжено, он чувствовал себя явно неловко. Старший атташе подошел к столу, но руки Майклу не подал. Усевшись напротив, он тяжело вздохнул и попытался изобразить улыбку. Улыбка получилась довольно мрачной.
— Рад встрече, — как-то вяло произнес он.
— Благодарю.
— Если ваша информация нас не заинтересует, я окажусь в очень скверном положении, приятель. Надеюсь, вы это понимаете?
— Я сообщу вам такое, что лишит вас сна и заставит пошевелить мозгами, — сказал Хейвелок, невольно переходя на шепот. Чтобы унять охватившую его дрожь, он сильно сжал запястье. — Это — настоящая мина!
Подполковник внимательно посмотрел на лицо Хейвелока, перевел взгляд на его руки.
— Вы едва держитесь. Что произошло?
— Она жива. Я видел ее!
Бейлор остался неподвижен. Его взгляд обшаривал лицо Майкла. От подполковника не ускользнули свежие царапины и следы ушибов. Было заметно, что он пытается установить связь между какими-то событиями.
— Вы имеете в виду Коста-Брава? — спросил он наконец.
— Вы, черт побери, знаете не хуже меня, что я имею в виду! — взорвался Майкл. — О моей неожиданной отставке и событиях, с ней связанных, было мгновенно сообщено во все наши резидентуры и в самые заштатные точки. Вы задали свой дурацкий вопрос только потому, что вас предупредили из Вашингтона: «Бойтесь таланта в изгнании. Он готов сделать все, что угодно, сказать все, что угодно, желая свести счеты».
— Что же, и такое случается.
— Но не со мной. Я не собираюсь с кем бы то ни было сводить счеты, потому что не играю больше в команде и веду себя рационально. Я видел то, что видел. И она увидела меня! Она меня узнала! Она скрылась!
— Эмоциональный стресс — ближайший родственник истерии, — спокойно произнес подполковник. — В таком состоянии человек способен увидеть все, что угодно, чего не существует в действительности. А вам пришлось пережить потрясение.
— В прошлом. К настоящему это не имеет никакого отношения. Я вышел из игры сознательно и полностью смирился с этим фактом.
— Бросьте, приятель, — стоял на своем подполковник. — Невозможно так запросто перечеркнуть шестнадцать лет активного участия в этой деятельности.
— Для меня возможно.
— Вам приходилось бывать вместе с ней в Риме. Пробудились воспоминания. Произошла аберрация. Такое, как я уже сказал, случается.
— Ошибаетесь. Никаких воспоминаний, никакой аберрации. Я собственными глазами ви...
— Вы не случайно позвонили мне, — резко прервал Майкла Бейлор. — Мы провели втроем несколько вечеров. Выпивали, смеялись. У вас возникли ассоциации и вы разыскали меня.
— А кого же, если не вас? Мое прикрытие имело высшую степень секретности. Вы служили моим единственным контактом в Риме! Это сейчас я могу прийти в посольство. В то время подобное исключалось.
Майкл продолжал бежать. Лестница — двери — лифт. Он сунул 2000 лир женщине, которая шла в дамский туалет, 5000 какому-то рабочему. Он умолял, сам не зная о чем, трех железнодорожных кондукторов с сумками в руках.
Все безуспешно. Ее нигде не было.
Хейвелок прислонился к мусорной урне, по лицу и шее катились крупные капли пота, оцарапанные руки кровоточили. Какое-то время он с трудом сдерживал рвоту. Он был на грани истерики. Надо взять себя в руки.
Для этого был лишь один способ — не прекращать движения, постепенно замедляя его скорость. Заставить молот в груди стучать не так часто, вернуть к жизни хотя бы часть разума, чтобы обрести способность думать. Майкл вспомнил о своем чемодане. Вероятность того, что он все еще на месте, ничтожна. Но поиски — это действие, возможность двигаться. Хейвелок снова стал пробираться сквозь толпу. Теперь уже в обратном направлении; Никаких чувств, кроме боли, он не испытывал. Люди по-прежнему орали и жестикулировали. Ему казалось, что он попал в темный туннель, где вихрем кружатся тени, совершенно не представлял себе, как долго пробирался через арку к практически пустой теперь платформе, потому вместе с остальными утратил и чувство времени. Экспресс на Венецию давно ушел, а поезд, пришедший с севера, кишел уборщиками. Тот самый поезд, который привез Дженну Каррас.
Чемодан, как ни странно, сохранился, хотя был основательно помят, с разорванными ремнями, вылезавшими по краям вещами. Он оказался зажатым в узком пространстве между краем платформы и грязной стенкой третьего вагона. Хейвелок встал на колени и принялся вытаскивать его, поднимая попеременно то одну, то другую сторону и слушая, как скрипит кожа при трении о неровный борт вагона и платформу. В какой-то момент он потерял равновесие и упал на бетон, но удержал ненавистный предмет за надорванную ручку. К нему приближался человек в комбинезоне с метлой в руках. Майкл неловко поднялся на ноги, человек с метлой остановился рядом. Его взгляд выражал одновременно удивление и презрение. Уборщик явно решил, что перед ним пьяница.
Ручка чемодана с одного конца лопнула, а сам чемодан уперся углом в бетон платформы. Хейвелок приподнял его и, обеими руками прижимая к себе, поплелся к вокзалу. Со стороны он походил на человека в глубоком трансе и понимал это.
Хейвелок так и не узнал, через сколько минут и через какой выход покинул вокзал и как оказался на улице с чемоданом у груди. Он брел нетвердой походкой мимо освещенных витрин, осознавая, что все смотрят на его изорванную одежду и полураскрытый чемодан, из которого вываливается содержимое. Окончательно туман, окутавший Майкла, рассеялся лишь в холодном вечернем воздухе. Сознание постепенно прояснялось. Он уже стал думать о том, что надо умыться, переодеться, закурить, приобрести новый чемодан.
«Все для путешественников». Красные неоновые буквы отражались в широкой витрине, уставленной дорожными аксессуарами. Это был один из магазинов вблизи вокзала Остиа, которые обслуживали богатых иностранцев и итальянцев, привыкших потакать собственным прихотям. Предметы обихода здесь превращались в предметы роскоши, простой металл и пластик были заменены в них серебром или полированной бронзой.
Хейвелок мгновение постоял у входа, держась за чемодан, как за обломок реи в море после кораблекрушения. Затем с глубоким вздохом открыл дверь и шагнул за порог. По счастью, близилось время закрытия и в магазине не оказалось покупателей.
Из-за центрального прилавка вышел встревоженный хозяин и после короткого колебания быстро отступил с явным намерением скрыться совсем. Хейвелок поспешно заговорил на своем плохом итальянском.
— Я попал в толпу сумасшедших на платформе. Я упал. Я хочу купить некоторые вещи... Я должен скоро быть в «Хасслере». Меня там ждут.
При упоминании самого дорогого римского отеля лицо владельца приняло участливое, почти братское выражение.
— Скоты! — воскликнул он и, воздев руки к небесам, продолжил по-английски. — Как это совершенно ужасно для вас, синьор! Я здесь для того, чтобы вам помочь...
— Мне нужен чемодан из мягкой, очень хорошей кожи. Надеюсь, у вас сыщется такой?
— Натуралменте[5].
— Я понимаю, что слишком назойлив, но не мог бы я где-нибудь умыться. Мне не хотелось бы приветствовать Контесса[6] в столь плачевном виде.
— Пожалуйста, пройдите сюда, синьор. Миллион извинений! Я говорю от имени всего Рима! Сюда, пожалуйста...
Умываясь и переодеваясь в комнате за торговым залом, Майкл сосредоточенно припоминал все обстоятельства своих предыдущих коротких посещений Рима вместе с Дженной Каррас. Они были здесь дважды. В первый раз проездом, задержавшись всего на ночь. Следующий визит продолжался дольше: три или четыре дня, если ему память не изменяет. Визит был деловой. Они ждали указаний из Вашингтона, путешествуя под видом югославской четы. Проехав через балканские страны, они должны были собрать информацию о неожиданном укреплении пограничной полосы. В Риме находился офицер военной разведки, через которого Хейвелок осуществлял связь с Вашингтоном. Человек весьма заметный. Он числился атташе и был единственным негром (во всем штате) в посольстве.
Их первая встреча прошла не без юмора — черного юмора, если можно так выразиться. Она должна была состояться в малоизвестном ресторанчике к западу от Палатина. Майкл и Дженна стояли среди толпящихся у стойки бара посетителей, предпочитая, чтобы связной самостоятельно выбрал столик. Они не обратили внимания на рослого черного солдата справа от них, заказавшего себе водку с мартини. Через несколько минут солдат улыбнулся и произнес с ярко выраженным акцентом южных штатов:
— Я тут, масса Хейвелок. Присядем, что ли?
Его звали Лоренс Браун. Подполковник Лоренс Б.Браун — за инициалом "Б" скрывалась его подлинная фамилия, Бейлор.
В тот же вечер, выпивая после ужина, подполковник рассказал им о происхождении своего служебного псевдонима.
— Да поможет мне Бог. Эти парни из «Джи-2» решили, что фамилия Браун вызывает в моем случае «конкретные ассоциации» — они так это называют, что, по их мнению, должно положительно сказываться на деле. Как бы то ни было — я рад, что не называюсь их стараниями атташе «Черный кофе».
Итак, он мог бы поговорить с Вендором... если, конечно, Бейлор согласится на разговор. Где лучше провести встречу? Во всяком случае, не вблизи посольства. Правительству Соединенных Штатов придется дать своему отставному агенту ответы на многие страшные загадки.
Потребовалось по меньшей мере двадцать минут, чтобы дозвониться из магазина до коммутатора посольства — хозяин тем временем переложил все его вещи в новый и при этом возмутительно дорогой чемодан. Оказалось, что старший атташе Браун в настоящее время находится на приеме на первом этаже.
— Сообщите ему, что дело не терпит отлагательства, — сказал Майкл. — Моя фамилия... Бейлор.
Лоренс Бейлор с большой неохотой выслушал Хейвелока и уже был готов отказаться. Если отставной разведчик желает что-то сообщить, то лучше всего обратиться непосредственно в посольство. Для этого имеется масса оснований.
— А если я вам скажу, что пару часов назад перестал быть отставником и вернулся на службу? Правда, теперь я не числюсь в чьих-либо платежных ведомостях, но тем не менее снова в деле. Полагаю, подполковник, от этой информации вы так просто не отмахнетесь?
— На виа Панкрацио есть кафе «Ла Риота дел Павоне», вы его знаете?
— Найду.
— Через сорок пять минут.
— Я буду вас ждать.
Хейвелок видел, сидя за столиком в самом темном углу кафе, как армейский офицер, заказав в баре графин вина, направился к нему через едва освещенный зал. Лицо Бейлора, цвета черного дерева, было напряжено, он чувствовал себя явно неловко. Старший атташе подошел к столу, но руки Майклу не подал. Усевшись напротив, он тяжело вздохнул и попытался изобразить улыбку. Улыбка получилась довольно мрачной.
— Рад встрече, — как-то вяло произнес он.
— Благодарю.
— Если ваша информация нас не заинтересует, я окажусь в очень скверном положении, приятель. Надеюсь, вы это понимаете?
— Я сообщу вам такое, что лишит вас сна и заставит пошевелить мозгами, — сказал Хейвелок, невольно переходя на шепот. Чтобы унять охватившую его дрожь, он сильно сжал запястье. — Это — настоящая мина!
Подполковник внимательно посмотрел на лицо Хейвелока, перевел взгляд на его руки.
— Вы едва держитесь. Что произошло?
— Она жива. Я видел ее!
Бейлор остался неподвижен. Его взгляд обшаривал лицо Майкла. От подполковника не ускользнули свежие царапины и следы ушибов. Было заметно, что он пытается установить связь между какими-то событиями.
— Вы имеете в виду Коста-Брава? — спросил он наконец.
— Вы, черт побери, знаете не хуже меня, что я имею в виду! — взорвался Майкл. — О моей неожиданной отставке и событиях, с ней связанных, было мгновенно сообщено во все наши резидентуры и в самые заштатные точки. Вы задали свой дурацкий вопрос только потому, что вас предупредили из Вашингтона: «Бойтесь таланта в изгнании. Он готов сделать все, что угодно, сказать все, что угодно, желая свести счеты».
— Что же, и такое случается.
— Но не со мной. Я не собираюсь с кем бы то ни было сводить счеты, потому что не играю больше в команде и веду себя рационально. Я видел то, что видел. И она увидела меня! Она меня узнала! Она скрылась!
— Эмоциональный стресс — ближайший родственник истерии, — спокойно произнес подполковник. — В таком состоянии человек способен увидеть все, что угодно, чего не существует в действительности. А вам пришлось пережить потрясение.
— В прошлом. К настоящему это не имеет никакого отношения. Я вышел из игры сознательно и полностью смирился с этим фактом.
— Бросьте, приятель, — стоял на своем подполковник. — Невозможно так запросто перечеркнуть шестнадцать лет активного участия в этой деятельности.
— Для меня возможно.
— Вам приходилось бывать вместе с ней в Риме. Пробудились воспоминания. Произошла аберрация. Такое, как я уже сказал, случается.
— Ошибаетесь. Никаких воспоминаний, никакой аберрации. Я собственными глазами ви...
— Вы не случайно позвонили мне, — резко прервал Майкла Бейлор. — Мы провели втроем несколько вечеров. Выпивали, смеялись. У вас возникли ассоциации и вы разыскали меня.
— А кого же, если не вас? Мое прикрытие имело высшую степень секретности. Вы служили моим единственным контактом в Риме! Это сейчас я могу прийти в посольство. В то время подобное исключалось.