Страница:
В подъезде был установлен домофон; карточка с именем Терезы Шамбор была вставлена в паз у звонка в третью квартиру. Джон позвонил, назвав своё имя и цель визита.
Когда двери лифта распахнулись, хозяйка уже стояла в дверях. На ней была белая юбка, белая же шёлковая блуза с высоким воротником и туфельки цвета слоновой кости на высоком каблуке. Тереза Шамбор походила на одну из картин Энди Уорхола — белое на белом, и только кроваво-красные пятна притягивали и приковывали взгляд — помада на полных губах и коралловые цепочки-серьги, да ещё кудри цвета воронова крыла, зловещей тучей окаймлявшие бледное лицо. Эффект получался совершенно театральный. «Действительно, — подумал Джон, — прирождённая актриса». Хотя с тем же успехом это мог быть и рефлекс, выработанный опытом.
Похоже было, что Тереза Шамбор собиралась уходить, — на плече её висела чёрная, довольно массивная сумка.
— Не знаю, что нового я смогу вам рассказать об отце или о том несчастном в больнице, который, кажется, был с ним в лаборатории, когда… когда произошёл взрыв, мистер… мистер Смит, да? — проговорила она, когда Джон шагнул к ней через порог. По-английски она говорила без малейшего акцента.
— Доктор Джон Смит, совершенно верно. Не уделите ли мне буквально десять минут? Мы с доктором Зеллербахом давние и близкие друзья, мы выросли вместе…
Тереза Шамбор глянула на часы, прикусив губу жемчужными зубками, будто подсчитывала что-то в уме.
— Хорошо, — кивнула она. — Десять минут. Заходите. Сегодня у меня спектакль, но разминку можно немного урезать.
Квартира выглядела совершенно иначе, чем ожидал агент, судя по вычурному фасаду здания. Две стены были на современный манер целиком стеклянными. Высокие, тоже стеклянные двери вели на балкон-галерею, ограждённую чугунной решёткой.
С другой стороны, комнаты были просторными, но не громадными, обставленными изящной антикварной мебелью разных эпох — от Людовика XIV до Второй империи, вперемешку. Только присущий парижанам вкус хозяйки позволял гостиной не выглядеть загромождённой и нелепой; скорее в этой анахронистичной обстановке проглядывала некая невозможная гармония. Сквозь полуоткрытые двери Джон мог заглянуть в остальные помещения — две спальни и маленькая, но разумно обставленная кухня. Все очень величественно, современно и одновременно уютно.
— Прошу, — окинув агента коротким взглядом, хозяйка указала на массивную софу эпохи Второй империи.
Джон улыбнулся про себя — похоже, Тереза Шамбор сумела с первого взгляда определить вес гостя, потому что сама она опустилась в гораздо более изящное кресло эпохи Людовика XV. В дверях она показалась ему рослой и крупной, но вблизи агент осознал, что в хозяйке дома не больше пяти футов шести дюймов. И все же она могла заполнить собой не только дверной проем, но и всю гостиную. Джон понял, что на сцене мадемуазель Шамбор могла казаться рослой или невысокой, нежной или грубой, юной или старой. Создаваемый ею образ скрывал истинный её облик, подчиняя гостиную с тем же успехом, что и зрительный зал.
— Благодарю, — проговорил он. — Вы знали, что Марти… доктор Зеллербах работал с вашим отцом?
— Что это именно он — не знала. Мы с отцом были близки, но работа у нас обоих настолько разная и требующая таких усилий, что мы встречались не так часто, как нам хотелось бы. Но мы часто болтали по телефону, и отец вроде бы упоминал, что у него появился замечательнейший, хотя и весьма странный сотрудник — эксцентричный отшельник из Америки, страдающий от редкой формы шизофрении, и одновременно — компьютерный гений. Этот человек — отец называл его просто доктор Зет, — судя по его словам, просто ворвался к нему в лабораторию как-то утром, примчавшись прямо из аэропорта, и вызвался помочь. Когда отец понял, с кем имеет дело, то открыл ему все, и вскоре доктор Зет выдвинул несколько оригинальнейших идей. Он сильно помог отцу в работе… но это все, что я знаю о вашем друге. Мне очень жаль, — добавила она.
Ей действительно было жаль — Джон слышал это в её голосе. Жаль Марти, и отца, и Джона Смита, и саму Терезу Шамбор. А ещё в этом голосе слышались отзвуки взрыва, унёсшего жизнь её отца. Взрыва, оставившего её в душевном оцепенении, в провале между безоблачным прошлым и жутким настоящим.
— Вам тяжелей, — промолвил он, заметив в её глазах боль. — У Марти, по крайней мере, есть хороший шанс выкарабкаться.
— Да. — Тереза чуть заметно кивнула. — Пожалуй.
— Ваш отец ничего не говорил о том, что кто-то может желать ему смерти? Или кто-то хочет похитить его работу?
— Нет. Я уже говорила, доктор, мы виделись нечасто, но в последний год это происходило особенно редко. Мы даже по телефону мало говорили. Он почти не выходил из лаборатории.
— Вы знаете, над чем он работал?
— Да, над ДНК-компьютером. Все об этом знали. Он ненавидел тайны. Всегда говорил, что в науке нет места бессмысленному эгоизму.
— Я слышал, что за последний год он изменил своё мнение. Вы не догадываетесь о причинах этого?
— Нет. — Это было сказано без колебаний.
— Новые друзья? Женщины? Коллеги-завистники? Нужда?
Тереза едва не улыбнулась.
— Женщины? Едва ли. Конечно, детям, особенно девочкам, судить трудно, но у отца едва хватало времени для мамы, когда та была жива, хотя он её и обожал. Только это и позволяло ей мириться с соперницей-лабораторией. Отец был, как это у вас, американцев, говорят, работоголик. В деньгах он никогда особенно не нуждался — даже зарплату свою тратить до конца не успевал. Друзей у него почти не было, только коллеги, но все они работали с ним давно и особенной зависти не испытывали. Да и с чего бы — все они учёные с именем.
Смит готов был ей поверить. Нечто подобное можно было услышать о большинстве ведущих учёных; особенно часто звучало слово «работоголик». Завистников среди них тоже попадалось немного — для этого они слишком самолюбивы. Вот конкуренция в научной среде была необыкновенно жестокой, и мало что могло так порадовать учёного, как ошибки, фальстарты и неудачи коллег. Но если тот же коллега придёт в научной гонке первым к финишу, учёный скорее поаплодирует удачливому сопернику — и вернётся к работе, чтобы развить его успех.
— Когда вы с ним говорили в последний раз, — спросил Джон, — он не намекал, что близок к успеху? Может быть, уже создал рабочую модель?
Тереза покачала головой; чёрные кудри заскользили по плечам.
— Нет. Я бы запомнила.
— А ваша интуиция? Вы говорите, что были с отцом близки…
Тереза задумалась — достаточно надолго, чтобы бросить нервный взгляд на часы.
— Когда мы с ним в последний раз обедали, у него было до странного… приподнятое настроение. Мы сидели в бистро, недалеко от института…
— А когда это было?
— Недели три назад. Может, чуть меньше. — Она снова глянула на часы и встала. — Мне правда пора. — Она улыбнулась агенту. — Не хотите проводить меня в театр? Посмотреть спектакль и, может быть, продолжить беседу за ужином?
Смит улыбнулся в ответ:
— С удовольствием, но не сегодня. Как говорят у нас в Америке — после дождя?
Тереза фыркнула.
— Вам придётся как-нибудь мне объяснить, откуда взялось это выражение.
— С удовольствием.
— У вас есть машина?
Смит признался, что машины у него нет.
— Вас отвезти? Я высажу вас, где вам будет удобнее.
Она заперла за выходящим гостем дверь квартиры, и они вместе шагнули в лифт. В вынужденной тесноте кабины Джон ощутил, что от Терезы Шамбор исходит слабый аромат сирени.
Джон по-джентльменски распахнул перед Терезой парадную дверь, за что был вознаграждён ослепительной улыбкой.
— Merci beaucoup.
Она шагнула на улицу. Джон промедлил миг, любуясь её изящной, уверенной походкой. Казалось, он вечность готов был смотреть, как колышется в темноте обтянутая белым жакетом спина. Но время уходило, и, подавив насмешливо-печальный вздох, агент шагнул за ней.
Он почувствовал движение в темноте прежде, чем периферическое зрение уловило слабый отблеск. Дверь ударила его в лицо. Со всей силы. Оглушённого агента швырнуло на пол.
На улице, в ночи, пронзительно завизжала Тереза Шамбор.
Выхватывая свой «зиг-зауэр», Джон с трудом поднялся на ноги. Он попытался вышибить дверь плечом, но та подалась свободно.
Когда он выскочил на тротуар, под ногами американца захрустело стекло. Джон вскинул голову — фонарь над крыльцом не горел. Хуже того — фонари были расстреляны вдоль всей улицы. Кто бы ни стоял за этим нападением, поработал он тщательно. Видимо, преступники пользовались глушителем, иначе выстрелы привлекли бы внимание. Тучи глушили свет луны и звёзд. Квартал был погружён в непроглядную тьму.
Сердце агента, как оглашённое, билось в ребра.
Острое зрение Джона выхватило из темноты четыре затянутые в чёрное, от вязаных шапочек до кроссовок, и потому почти невидимые фигуры. Между ними молча билась бледная тень — отчаянно сопротивляющаяся Тереза Шамбор, которую преступники пытались затолкать в чёрный микроавтобус. Видимо, после первого отчаянного вопля ей успели залепить рот.
Джон рванулся к ней. «Быстрей! — шептал он себе, прибавляя ходу. — Быстрей!»
В ночной тишине выстрел из пистолета с глушителем прозвучал громким хлопком. Пуля пролетела так близко, что Джон ощутил её жар щекой, ударная волна чуть не вышибла ему барабанные перепонки. Едва не ослепнув на миг от боли, он рухнул на асфальт и, перекатившись, вскочил снова, изготовившись к стрельбе. Накатила тошнота. Неужели он опять приложился головой?
Он моргнул — мгла перед глазами продолжала расплываться. Терезу Шамбор уже почти втащили в грузовой отсек микроавтобуса. Джон бросился вперёд. Руки его тряслись от ярости, но он все же заставил себя сделать вначале предупредительный выстрел — под ноги похитителям.
— Стоять! — рявкнул он. — Стоять, а то всех поубиваю!
В голове мутилось от боли.
Двое нападавших разом обернулись и, припав на колено открыли огонь, заставив агента вновь залечь.
Пока он поднимался на ноги, двое стрелков прыгнули в кузов, вслед за Терезой, в то время как третий забрался на сиденье рядом с водителем. Он не успел ещё закрыть дверцу, когда микроавтобус, взвыв, дал задний ход. Боковая дверь оставалась открытой.
Смит попытался прострелить микроавтобусу шины, но ему помешал четвёртый похититель, бежавший рядом с машиной, пытаясь заскочить в кузов. Обернувшись, тот выпустил в американца половину обоймы.
Две пули ударили в мостовую совсем рядом, осыпав Джона асфальтовой крошкой. Агент выругался про себя и выстрелил. Пуля попала уже стоящему на подножке похитителю в спину. Хлестнула в тёмном воздухе тёмная кровь, негодяй выпустил поручень и с воплем рухнул под колёса. Микроавтобус проехал по его телу и с визгом шин скрылся за поворотом.
Джон рванулся за ним, уже понимая, что догнать автомобиль ему не под силу, и все же бежал, покуда сердце тяжело не заколотилось в груди, а кровавые габаритные огни — последний знак того, что чёрная машина существовала на самом деле, а не явилась из жуткого кошмара, — не скрылись за поворотом.
Только тогда он остановился, переводя дыхание, опершись руками о полусогнутые колени и не выпуская пистолет из рук. Все мышцы болели — и не только они.
Тереза Шамбор похищена.
Наконец ему удалось втянуть достаточно воздуха в лёгкие. Агент постоял ещё секунду в круге жёлтого света от уцелевшего фонаря, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Во всяком случае, после пробежки перестала болеть и кружиться голова. А то он уже начал подумывать, что стычка с неудачливым убийцей в больнице этим утром наградила его лёгким сотрясением мозга. Впредь надо быть осторожнее… хотя отступить это его не заставит.
Ругнувшись, американец ринулся назад, туда, где на мостовой Сен-Дени валялся в луже крови четвёртый похититель. Смит проверил пульс. Мёртв.
Вздохнув, агент обшарил карманы покойника. Французские мелкие монеты, выкидной нож самого зловещего вида, пачка испанских сигарет, комок мятых бумажных салфеток. Ни бумажника, ни удостоверения личности. Пистолет валялся рядом, у поребрика, — старый, много повидавший «глок», но в отличном состоянии, блестящий от смазки. Смит внимательно осмотрел его. Рукоять заново обтянули замшей — не то для удобства, не то чтобы не звенеть металлом, а может, просто чтобы отличить этот пистолет от других. Всмотревшись, американец заметил почти стёршееся тиснение — дерево с густой кроной, а под ним три обвивших ствол языка пламени.
Вдали завыли полицейские сирены. Джон поднял голову, тревожно вслушиваясь, потом сунул «глок» в карман и заторопился прочь. Его не должны застать рядом с местом преступления.
Портье приветствовал постоянного гостя с чисто галльской экспансивностью. Выскочив из-за стойки, он заключил Смита в объятия.
— Подполковник Смит! — воскликнул он. — Как я восхищён! У меня нет слов! Вы надолго у нас?
— Я тоже рад тебя видеть, Эктор. Может быть, на пару недель, но наездами. Оставь мой номер свободным, даже если я там не ночую, пока я не съеду. Ладно?
— Сделано.
— Merci beaucoup, Эктор.
Поднявшись в старомодный и уютный номер, агент смог наконец опустить на пол свой компьютер и рюкзак. С мобильника позвонил Фреду Клейну. Пришлось подождать, пока шифрующее устройство перебрасывало сигнал между бессчётными релейными станциями, выискивая, где находится абонент.
— Ну? — поинтересовался Клейн с другой стороны Атлантики.
— Похищена Тереза Шамбор.
— Мне уже доложили. Один из её соседей видел почти всю заварушку. Включая психа, который пытался задержать преступников. Это информация от французской полиции. К счастью, лицо психа сосед не видел.
— К нашему большому счастью, — сухо согласился Джон.
— Полиция не имеет понятия, кому и зачем понадобилось похищать дочь Шамбора. Зачем убивать учёного, а его дочь — только захватывать? Если террористы получили все данные по молекулярному компьютеру, зачем им вообще эта Тереза? Она в руках тех, кто взорвал Пастеровский и прикончил Шамбора, или это какая-то другая команда? Возможно, мы имеем дело с двумя группами — одна, получившая записи учёного, и другая, которая к этому стремится. Она и похитила мадемуазель Шамбор, чтобы чего-то добиться от неё.
— Вот эта идея мне совсем не нравится. Вторая группа… черт!
— Будем надеяться, что я ошибаюсь. — Судя по голосу, Клейн и впрямь пребывал в расстройстве.
— Ага. Будем. Но исключать это мы не можем. Что насчёт полиции и моей встречи с Терезой Шамбор? Мне не пора менять прикрытие?
— Покуда ты чист. Они допросили таксиста, который отвёз человека, подходящего под твоё описание, на Елисейские поля, где тот зашёл в ночной клуб. К счастью для нас, никто в клубе не запомнил тебя в лицо, а по имени ты, само собой, не назвался. Других следов у полиции нет. Молодец.
— Спасибо, — устало бросил Смит. — Мне нужна помощь. Кому принадлежит символ: дерево с широкой кроной и горящие в его корнях три костра?
Он объяснил, где видел это изображение.
— Я проверю. Как прошли встречи с Майком Кирнсом и генералом Хенце?
Смит пересказал все услышанное за день, включая историю о чёрном «ситроене», регулярно забиравшем Шамбора с работы.
— И ещё кое-что вам следует знать. Надеюсь, что мои опасения окажутся ложными, но… — И Джон поведал главе «Прикрытия-1» о лжесанитаре, которого сержант-охранник спокойно пропустил в тщательно охраняемый пансион, где агент встречался с генералом Хенце.
Клейн выругался.
— Что за черт?! Я не верю, что генерал может быть в чем-то замешан. Не с его биографией. Если это не просто нелепое совпадение, я буду сильно удивлён. Но проверить надо. Я этим займусь.
— Может быть, проблема в сержанте? Двойной агент?
— Это тоже невозможно, поверь. — Голос Клейна посуровел. — Не бери в голову. И не пытайся выйти из-под прикрытия. Сержантом Маттиасом тоже займусь я. И выясню насчёт твоего дерева. — Он повесил трубку.
Смит устало вздохнул. В душе его теплилась надежда, что, раскрыв значение тиснённого на рукояти пистолета рисунка, он выйдет на похитителей Терезы. Если повезёт, то террористы окажутся у него в руках.
Он тяжело рухнул на привычный уже жёсткий французский матрас. Сейчас ему больше всего хотелось заснуть, не вставая. Но он все же заставил себя раздеться и залезть под душ — когда он занимал этот номер в прошлый раз, здесь имелась только старинная ванна. Смыв с себя грязь и усталость, агент накинул махровый халат на плечи и присев на подоконник, распахнул ставни, за которыми открывалась панорама черепичных парижских крыш.
Чёрное небо рассекла молния. Прокатился громовой раскат, и миг спустя хлынул ливень, которым грозили небеса весь этот долгий день. Высунувшись из окна, Джон подставил лицо холодным тяжёлым каплям. Трудно было поверить, что ещё вчера он в своей лаборатории в Форт-Коллинзе встречал встающую над прериями Колорадо зарю.
Опять вспомнилось безжизненное лицо Марти. Отгоняя тревожные, сбивчивые мысли, Джон захлопнул ставни и под ритмичный топоток дождевых капель набрал номер госпиталя. Если кто-то и подслушивает входящие звонки — пусть они услышат голос простого американского парня, озабоченного здоровьем друга. Ничего подозрительного.
Дежурная сестра сказала, что состояние Марти в целом не изменилось, но признаки улучшения продолжают появляться. Джон с искренней благодарностью пожелал ей «bon soir» и перезвонил в службу безопасности госпиталя. Пьер Жирар уже ушёл домой, но его заместитель сообщил, что ничего тревожного или подозрительного со времени покушения на Марти в больнице не случилось и, да, полиция усилила меры безопасности.
Немного расслабившись, Джон повесил трубку. Побрившись, он уже готов был лечь, когда мобильник тихонько зажужжал из чехла.
— Дерево и костёр, — без предисловий сообщил Фред Клейн, едва Джон ответил на вызов, — эмблема распавшейся группировки баскских сепаратистов, именовавшей себя «Чёрное пламя». Предполагалось, что им пришёл конец ещё несколько лет назад, во время перестрелки в Бильбао, когда все их главари оказались или убиты, или в тюрьме. Что характерно, из последних выжил только один, остальные почему-то «покончили с собой». О них уже давно не было ни слуху ни духу, и, кроме того, баски обычно не скрывают своей ответственности за теракты. Правда, к самым озверелым это не относится… для этих важнее не пропагандистский эффект, а реальные достижения.
— Для меня тоже, — отозвался Смит. — И у меня перед ними есть преимущество.
— Какое же?
— Они не пытались всерьёз от меня избавиться. Значит, им неизвестно, чем я на самом деле занят. Моё прикрытие действует.
— Логично. Теперь выспись. А я попробую накопать ещё чего-нибудь на твоих басков.
— Ещё одну услугу. Покопайся в прошлом Эмиля Шамбора. От самого рождения. Мне почему-то кажется, что мы упустили важную деталь… или он мог бы нам рассказать что-то важное, если бы только был жив. Тереза могла знать об этом, сама того не подозревая, и поэтому её похитили… В общем, стоит проверить.
Агент выключил телефон.
Он сидел один в тёмной комнате, слушая, как топчется за ставнями дождь и шуршат по мокрому асфальту шины, думая об убийцах, о генерале Хенце, о банде басков-фанатиков, вернувшихся к своей кровавой борьбе… целеустремлённых фанатиков. Сердце его грызла тревога. Куда придётся следующий их удар… и жива ли ещё Тереза Шамбор?
Глава 8
Когда двери лифта распахнулись, хозяйка уже стояла в дверях. На ней была белая юбка, белая же шёлковая блуза с высоким воротником и туфельки цвета слоновой кости на высоком каблуке. Тереза Шамбор походила на одну из картин Энди Уорхола — белое на белом, и только кроваво-красные пятна притягивали и приковывали взгляд — помада на полных губах и коралловые цепочки-серьги, да ещё кудри цвета воронова крыла, зловещей тучей окаймлявшие бледное лицо. Эффект получался совершенно театральный. «Действительно, — подумал Джон, — прирождённая актриса». Хотя с тем же успехом это мог быть и рефлекс, выработанный опытом.
Похоже было, что Тереза Шамбор собиралась уходить, — на плече её висела чёрная, довольно массивная сумка.
— Не знаю, что нового я смогу вам рассказать об отце или о том несчастном в больнице, который, кажется, был с ним в лаборатории, когда… когда произошёл взрыв, мистер… мистер Смит, да? — проговорила она, когда Джон шагнул к ней через порог. По-английски она говорила без малейшего акцента.
— Доктор Джон Смит, совершенно верно. Не уделите ли мне буквально десять минут? Мы с доктором Зеллербахом давние и близкие друзья, мы выросли вместе…
Тереза Шамбор глянула на часы, прикусив губу жемчужными зубками, будто подсчитывала что-то в уме.
— Хорошо, — кивнула она. — Десять минут. Заходите. Сегодня у меня спектакль, но разминку можно немного урезать.
Квартира выглядела совершенно иначе, чем ожидал агент, судя по вычурному фасаду здания. Две стены были на современный манер целиком стеклянными. Высокие, тоже стеклянные двери вели на балкон-галерею, ограждённую чугунной решёткой.
С другой стороны, комнаты были просторными, но не громадными, обставленными изящной антикварной мебелью разных эпох — от Людовика XIV до Второй империи, вперемешку. Только присущий парижанам вкус хозяйки позволял гостиной не выглядеть загромождённой и нелепой; скорее в этой анахронистичной обстановке проглядывала некая невозможная гармония. Сквозь полуоткрытые двери Джон мог заглянуть в остальные помещения — две спальни и маленькая, но разумно обставленная кухня. Все очень величественно, современно и одновременно уютно.
— Прошу, — окинув агента коротким взглядом, хозяйка указала на массивную софу эпохи Второй империи.
Джон улыбнулся про себя — похоже, Тереза Шамбор сумела с первого взгляда определить вес гостя, потому что сама она опустилась в гораздо более изящное кресло эпохи Людовика XV. В дверях она показалась ему рослой и крупной, но вблизи агент осознал, что в хозяйке дома не больше пяти футов шести дюймов. И все же она могла заполнить собой не только дверной проем, но и всю гостиную. Джон понял, что на сцене мадемуазель Шамбор могла казаться рослой или невысокой, нежной или грубой, юной или старой. Создаваемый ею образ скрывал истинный её облик, подчиняя гостиную с тем же успехом, что и зрительный зал.
— Благодарю, — проговорил он. — Вы знали, что Марти… доктор Зеллербах работал с вашим отцом?
— Что это именно он — не знала. Мы с отцом были близки, но работа у нас обоих настолько разная и требующая таких усилий, что мы встречались не так часто, как нам хотелось бы. Но мы часто болтали по телефону, и отец вроде бы упоминал, что у него появился замечательнейший, хотя и весьма странный сотрудник — эксцентричный отшельник из Америки, страдающий от редкой формы шизофрении, и одновременно — компьютерный гений. Этот человек — отец называл его просто доктор Зет, — судя по его словам, просто ворвался к нему в лабораторию как-то утром, примчавшись прямо из аэропорта, и вызвался помочь. Когда отец понял, с кем имеет дело, то открыл ему все, и вскоре доктор Зет выдвинул несколько оригинальнейших идей. Он сильно помог отцу в работе… но это все, что я знаю о вашем друге. Мне очень жаль, — добавила она.
Ей действительно было жаль — Джон слышал это в её голосе. Жаль Марти, и отца, и Джона Смита, и саму Терезу Шамбор. А ещё в этом голосе слышались отзвуки взрыва, унёсшего жизнь её отца. Взрыва, оставившего её в душевном оцепенении, в провале между безоблачным прошлым и жутким настоящим.
— Вам тяжелей, — промолвил он, заметив в её глазах боль. — У Марти, по крайней мере, есть хороший шанс выкарабкаться.
— Да. — Тереза чуть заметно кивнула. — Пожалуй.
— Ваш отец ничего не говорил о том, что кто-то может желать ему смерти? Или кто-то хочет похитить его работу?
— Нет. Я уже говорила, доктор, мы виделись нечасто, но в последний год это происходило особенно редко. Мы даже по телефону мало говорили. Он почти не выходил из лаборатории.
— Вы знаете, над чем он работал?
— Да, над ДНК-компьютером. Все об этом знали. Он ненавидел тайны. Всегда говорил, что в науке нет места бессмысленному эгоизму.
— Я слышал, что за последний год он изменил своё мнение. Вы не догадываетесь о причинах этого?
— Нет. — Это было сказано без колебаний.
— Новые друзья? Женщины? Коллеги-завистники? Нужда?
Тереза едва не улыбнулась.
— Женщины? Едва ли. Конечно, детям, особенно девочкам, судить трудно, но у отца едва хватало времени для мамы, когда та была жива, хотя он её и обожал. Только это и позволяло ей мириться с соперницей-лабораторией. Отец был, как это у вас, американцев, говорят, работоголик. В деньгах он никогда особенно не нуждался — даже зарплату свою тратить до конца не успевал. Друзей у него почти не было, только коллеги, но все они работали с ним давно и особенной зависти не испытывали. Да и с чего бы — все они учёные с именем.
Смит готов был ей поверить. Нечто подобное можно было услышать о большинстве ведущих учёных; особенно часто звучало слово «работоголик». Завистников среди них тоже попадалось немного — для этого они слишком самолюбивы. Вот конкуренция в научной среде была необыкновенно жестокой, и мало что могло так порадовать учёного, как ошибки, фальстарты и неудачи коллег. Но если тот же коллега придёт в научной гонке первым к финишу, учёный скорее поаплодирует удачливому сопернику — и вернётся к работе, чтобы развить его успех.
— Когда вы с ним говорили в последний раз, — спросил Джон, — он не намекал, что близок к успеху? Может быть, уже создал рабочую модель?
Тереза покачала головой; чёрные кудри заскользили по плечам.
— Нет. Я бы запомнила.
— А ваша интуиция? Вы говорите, что были с отцом близки…
Тереза задумалась — достаточно надолго, чтобы бросить нервный взгляд на часы.
— Когда мы с ним в последний раз обедали, у него было до странного… приподнятое настроение. Мы сидели в бистро, недалеко от института…
— А когда это было?
— Недели три назад. Может, чуть меньше. — Она снова глянула на часы и встала. — Мне правда пора. — Она улыбнулась агенту. — Не хотите проводить меня в театр? Посмотреть спектакль и, может быть, продолжить беседу за ужином?
Смит улыбнулся в ответ:
— С удовольствием, но не сегодня. Как говорят у нас в Америке — после дождя?
Тереза фыркнула.
— Вам придётся как-нибудь мне объяснить, откуда взялось это выражение.
— С удовольствием.
— У вас есть машина?
Смит признался, что машины у него нет.
— Вас отвезти? Я высажу вас, где вам будет удобнее.
Она заперла за выходящим гостем дверь квартиры, и они вместе шагнули в лифт. В вынужденной тесноте кабины Джон ощутил, что от Терезы Шамбор исходит слабый аромат сирени.
Джон по-джентльменски распахнул перед Терезой парадную дверь, за что был вознаграждён ослепительной улыбкой.
— Merci beaucoup.
Она шагнула на улицу. Джон промедлил миг, любуясь её изящной, уверенной походкой. Казалось, он вечность готов был смотреть, как колышется в темноте обтянутая белым жакетом спина. Но время уходило, и, подавив насмешливо-печальный вздох, агент шагнул за ней.
Он почувствовал движение в темноте прежде, чем периферическое зрение уловило слабый отблеск. Дверь ударила его в лицо. Со всей силы. Оглушённого агента швырнуло на пол.
На улице, в ночи, пронзительно завизжала Тереза Шамбор.
Выхватывая свой «зиг-зауэр», Джон с трудом поднялся на ноги. Он попытался вышибить дверь плечом, но та подалась свободно.
Когда он выскочил на тротуар, под ногами американца захрустело стекло. Джон вскинул голову — фонарь над крыльцом не горел. Хуже того — фонари были расстреляны вдоль всей улицы. Кто бы ни стоял за этим нападением, поработал он тщательно. Видимо, преступники пользовались глушителем, иначе выстрелы привлекли бы внимание. Тучи глушили свет луны и звёзд. Квартал был погружён в непроглядную тьму.
Сердце агента, как оглашённое, билось в ребра.
Острое зрение Джона выхватило из темноты четыре затянутые в чёрное, от вязаных шапочек до кроссовок, и потому почти невидимые фигуры. Между ними молча билась бледная тень — отчаянно сопротивляющаяся Тереза Шамбор, которую преступники пытались затолкать в чёрный микроавтобус. Видимо, после первого отчаянного вопля ей успели залепить рот.
Джон рванулся к ней. «Быстрей! — шептал он себе, прибавляя ходу. — Быстрей!»
В ночной тишине выстрел из пистолета с глушителем прозвучал громким хлопком. Пуля пролетела так близко, что Джон ощутил её жар щекой, ударная волна чуть не вышибла ему барабанные перепонки. Едва не ослепнув на миг от боли, он рухнул на асфальт и, перекатившись, вскочил снова, изготовившись к стрельбе. Накатила тошнота. Неужели он опять приложился головой?
Он моргнул — мгла перед глазами продолжала расплываться. Терезу Шамбор уже почти втащили в грузовой отсек микроавтобуса. Джон бросился вперёд. Руки его тряслись от ярости, но он все же заставил себя сделать вначале предупредительный выстрел — под ноги похитителям.
— Стоять! — рявкнул он. — Стоять, а то всех поубиваю!
В голове мутилось от боли.
Двое нападавших разом обернулись и, припав на колено открыли огонь, заставив агента вновь залечь.
Пока он поднимался на ноги, двое стрелков прыгнули в кузов, вслед за Терезой, в то время как третий забрался на сиденье рядом с водителем. Он не успел ещё закрыть дверцу, когда микроавтобус, взвыв, дал задний ход. Боковая дверь оставалась открытой.
Смит попытался прострелить микроавтобусу шины, но ему помешал четвёртый похититель, бежавший рядом с машиной, пытаясь заскочить в кузов. Обернувшись, тот выпустил в американца половину обоймы.
Две пули ударили в мостовую совсем рядом, осыпав Джона асфальтовой крошкой. Агент выругался про себя и выстрелил. Пуля попала уже стоящему на подножке похитителю в спину. Хлестнула в тёмном воздухе тёмная кровь, негодяй выпустил поручень и с воплем рухнул под колёса. Микроавтобус проехал по его телу и с визгом шин скрылся за поворотом.
Джон рванулся за ним, уже понимая, что догнать автомобиль ему не под силу, и все же бежал, покуда сердце тяжело не заколотилось в груди, а кровавые габаритные огни — последний знак того, что чёрная машина существовала на самом деле, а не явилась из жуткого кошмара, — не скрылись за поворотом.
Только тогда он остановился, переводя дыхание, опершись руками о полусогнутые колени и не выпуская пистолет из рук. Все мышцы болели — и не только они.
Тереза Шамбор похищена.
Наконец ему удалось втянуть достаточно воздуха в лёгкие. Агент постоял ещё секунду в круге жёлтого света от уцелевшего фонаря, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Во всяком случае, после пробежки перестала болеть и кружиться голова. А то он уже начал подумывать, что стычка с неудачливым убийцей в больнице этим утром наградила его лёгким сотрясением мозга. Впредь надо быть осторожнее… хотя отступить это его не заставит.
Ругнувшись, американец ринулся назад, туда, где на мостовой Сен-Дени валялся в луже крови четвёртый похититель. Смит проверил пульс. Мёртв.
Вздохнув, агент обшарил карманы покойника. Французские мелкие монеты, выкидной нож самого зловещего вида, пачка испанских сигарет, комок мятых бумажных салфеток. Ни бумажника, ни удостоверения личности. Пистолет валялся рядом, у поребрика, — старый, много повидавший «глок», но в отличном состоянии, блестящий от смазки. Смит внимательно осмотрел его. Рукоять заново обтянули замшей — не то для удобства, не то чтобы не звенеть металлом, а может, просто чтобы отличить этот пистолет от других. Всмотревшись, американец заметил почти стёршееся тиснение — дерево с густой кроной, а под ним три обвивших ствол языка пламени.
Вдали завыли полицейские сирены. Джон поднял голову, тревожно вслушиваясь, потом сунул «глок» в карман и заторопился прочь. Его не должны застать рядом с местом преступления.
* * *
Отель «Жиль» располагался на левом берегу Сены, недалеко от пёстрых лавочек и ресторанчиков бульвара Сен-Жермен. В этой тихой гостинице Джон Смит останавливался всякий раз, как судьба заносила его в Париж. Вот и сейчас, в два шага пройдя крохотный вестибюль, он подошёл к покрытой сусальным золотом чугунной решётке ручной работы, за которой находилась стойка портье. С каждой секундой его тревога за Терезу Шамбор росла.Портье приветствовал постоянного гостя с чисто галльской экспансивностью. Выскочив из-за стойки, он заключил Смита в объятия.
— Подполковник Смит! — воскликнул он. — Как я восхищён! У меня нет слов! Вы надолго у нас?
— Я тоже рад тебя видеть, Эктор. Может быть, на пару недель, но наездами. Оставь мой номер свободным, даже если я там не ночую, пока я не съеду. Ладно?
— Сделано.
— Merci beaucoup, Эктор.
Поднявшись в старомодный и уютный номер, агент смог наконец опустить на пол свой компьютер и рюкзак. С мобильника позвонил Фреду Клейну. Пришлось подождать, пока шифрующее устройство перебрасывало сигнал между бессчётными релейными станциями, выискивая, где находится абонент.
— Ну? — поинтересовался Клейн с другой стороны Атлантики.
— Похищена Тереза Шамбор.
— Мне уже доложили. Один из её соседей видел почти всю заварушку. Включая психа, который пытался задержать преступников. Это информация от французской полиции. К счастью, лицо психа сосед не видел.
— К нашему большому счастью, — сухо согласился Джон.
— Полиция не имеет понятия, кому и зачем понадобилось похищать дочь Шамбора. Зачем убивать учёного, а его дочь — только захватывать? Если террористы получили все данные по молекулярному компьютеру, зачем им вообще эта Тереза? Она в руках тех, кто взорвал Пастеровский и прикончил Шамбора, или это какая-то другая команда? Возможно, мы имеем дело с двумя группами — одна, получившая записи учёного, и другая, которая к этому стремится. Она и похитила мадемуазель Шамбор, чтобы чего-то добиться от неё.
— Вот эта идея мне совсем не нравится. Вторая группа… черт!
— Будем надеяться, что я ошибаюсь. — Судя по голосу, Клейн и впрямь пребывал в расстройстве.
— Ага. Будем. Но исключать это мы не можем. Что насчёт полиции и моей встречи с Терезой Шамбор? Мне не пора менять прикрытие?
— Покуда ты чист. Они допросили таксиста, который отвёз человека, подходящего под твоё описание, на Елисейские поля, где тот зашёл в ночной клуб. К счастью для нас, никто в клубе не запомнил тебя в лицо, а по имени ты, само собой, не назвался. Других следов у полиции нет. Молодец.
— Спасибо, — устало бросил Смит. — Мне нужна помощь. Кому принадлежит символ: дерево с широкой кроной и горящие в его корнях три костра?
Он объяснил, где видел это изображение.
— Я проверю. Как прошли встречи с Майком Кирнсом и генералом Хенце?
Смит пересказал все услышанное за день, включая историю о чёрном «ситроене», регулярно забиравшем Шамбора с работы.
— И ещё кое-что вам следует знать. Надеюсь, что мои опасения окажутся ложными, но… — И Джон поведал главе «Прикрытия-1» о лжесанитаре, которого сержант-охранник спокойно пропустил в тщательно охраняемый пансион, где агент встречался с генералом Хенце.
Клейн выругался.
— Что за черт?! Я не верю, что генерал может быть в чем-то замешан. Не с его биографией. Если это не просто нелепое совпадение, я буду сильно удивлён. Но проверить надо. Я этим займусь.
— Может быть, проблема в сержанте? Двойной агент?
— Это тоже невозможно, поверь. — Голос Клейна посуровел. — Не бери в голову. И не пытайся выйти из-под прикрытия. Сержантом Маттиасом тоже займусь я. И выясню насчёт твоего дерева. — Он повесил трубку.
Смит устало вздохнул. В душе его теплилась надежда, что, раскрыв значение тиснённого на рукояти пистолета рисунка, он выйдет на похитителей Терезы. Если повезёт, то террористы окажутся у него в руках.
Он тяжело рухнул на привычный уже жёсткий французский матрас. Сейчас ему больше всего хотелось заснуть, не вставая. Но он все же заставил себя раздеться и залезть под душ — когда он занимал этот номер в прошлый раз, здесь имелась только старинная ванна. Смыв с себя грязь и усталость, агент накинул махровый халат на плечи и присев на подоконник, распахнул ставни, за которыми открывалась панорама черепичных парижских крыш.
Чёрное небо рассекла молния. Прокатился громовой раскат, и миг спустя хлынул ливень, которым грозили небеса весь этот долгий день. Высунувшись из окна, Джон подставил лицо холодным тяжёлым каплям. Трудно было поверить, что ещё вчера он в своей лаборатории в Форт-Коллинзе встречал встающую над прериями Колорадо зарю.
Опять вспомнилось безжизненное лицо Марти. Отгоняя тревожные, сбивчивые мысли, Джон захлопнул ставни и под ритмичный топоток дождевых капель набрал номер госпиталя. Если кто-то и подслушивает входящие звонки — пусть они услышат голос простого американского парня, озабоченного здоровьем друга. Ничего подозрительного.
Дежурная сестра сказала, что состояние Марти в целом не изменилось, но признаки улучшения продолжают появляться. Джон с искренней благодарностью пожелал ей «bon soir» и перезвонил в службу безопасности госпиталя. Пьер Жирар уже ушёл домой, но его заместитель сообщил, что ничего тревожного или подозрительного со времени покушения на Марти в больнице не случилось и, да, полиция усилила меры безопасности.
Немного расслабившись, Джон повесил трубку. Побрившись, он уже готов был лечь, когда мобильник тихонько зажужжал из чехла.
— Дерево и костёр, — без предисловий сообщил Фред Клейн, едва Джон ответил на вызов, — эмблема распавшейся группировки баскских сепаратистов, именовавшей себя «Чёрное пламя». Предполагалось, что им пришёл конец ещё несколько лет назад, во время перестрелки в Бильбао, когда все их главари оказались или убиты, или в тюрьме. Что характерно, из последних выжил только один, остальные почему-то «покончили с собой». О них уже давно не было ни слуху ни духу, и, кроме того, баски обычно не скрывают своей ответственности за теракты. Правда, к самым озверелым это не относится… для этих важнее не пропагандистский эффект, а реальные достижения.
— Для меня тоже, — отозвался Смит. — И у меня перед ними есть преимущество.
— Какое же?
— Они не пытались всерьёз от меня избавиться. Значит, им неизвестно, чем я на самом деле занят. Моё прикрытие действует.
— Логично. Теперь выспись. А я попробую накопать ещё чего-нибудь на твоих басков.
— Ещё одну услугу. Покопайся в прошлом Эмиля Шамбора. От самого рождения. Мне почему-то кажется, что мы упустили важную деталь… или он мог бы нам рассказать что-то важное, если бы только был жив. Тереза могла знать об этом, сама того не подозревая, и поэтому её похитили… В общем, стоит проверить.
Агент выключил телефон.
Он сидел один в тёмной комнате, слушая, как топчется за ставнями дождь и шуршат по мокрому асфальту шины, думая об убийцах, о генерале Хенце, о банде басков-фанатиков, вернувшихся к своей кровавой борьбе… целеустремлённых фанатиков. Сердце его грызла тревога. Куда придётся следующий их удар… и жива ли ещё Тереза Шамбор?
Глава 8
Магнетические ритмы классической индийской раги плыли в жаркой духоте, путаясь в толстых коврах, полностью скрывавших стены и пол обиталища Мавритании. Сидевший по-турецки посреди гостиной террорист покачивался, точно кобра, под нежный перезвон струн. Глаза его были закрыты, по лицу блуждала блаженная улыбка. Неодобрительный взгляд стоящего на пороге главного своего подельника Абу Ауды он скорее почувствовал, чем заметил.
— Салаам алаке куум, — не открывая глаз и продолжая раскачиваться, произнёс Мавритания по-арабски. — Прости, Абу Ауда, но это мой единственный порок. Классические раги Индии были частью богатейшей культуры задолго до того, как европейцы приучили себя наслаждаться тем, что они называют классической музыкой. Осознание этого факта приносит мне едва ли не больше радости, чем сама музыка. Как полагаешь — простит меня Аллах за подобное самопотакание и гордыню?
— Скорей он, чем я, — презрительно фыркнул Абу Ауда. — Я слышу лишь мерзкий шум.
Широкоплечий и рослый террорист был облачён в те же белые одежды и золотом отороченную куфию, в которых встречался в такси с капитаном Боннаром, передавшим ему записи покойного ныне лаборанта. Правда, теперь с его одеяний капала дождевая вода и расплывались разводы парижской грязи. Привезти с собой во Францию хотя бы пару женщин террорист не смог, и ухаживать за ним было некому, отчего Абу Ауда пребывал в неизменной раздражительности. Он откинул куфию, открывая тонкое смуглое лицо — сильный подбородок, прямой нос, полные губы, будто вырезанные из гранита.
— Ты выслушаешь мой отчёт или я напрасно трачу своё время?
Мавритания едва слышно хихикнул и соизволил-таки поднять веки.
— Отчёт, безусловно. Аллах, может быть, и простит меня, а вот ты — едва ли, верно?
— У Аллаха в распоряжении куда больше времени, чем у нас, — без улыбки отозвался Абу Ауда.
— О да, мой друг, о да. Итак, я готов выслушать твой неимоверно важный отчёт. — В глазах Мавритании проблескивало веселье, но что-то в их выражении предупредило гостя, что время пустой болтовни прошло и пора переходить к делу.
— Мой наблюдатель в Пастеровском, — сообщил Абу Ауда, — заметил там Смита. Американец побеседовал с доктором Майком Кирнсом — очевидно, старым знакомым, — но моему человеку удалось подслушать только часть беседы. Говорили они о Зеллербахе. После этого Смит покинул институт, выпил бокал пива в кафе, а потом спустился в метро, где наш жалкий недоумок умудрился его потерять.
— Потерять, — перебил его Мавритания, — или Смит от него оторвался?
Абу Ауда пожал плечами:
— Меня там не было. Однако мой человек отметил любопытную деталь. Некоторое время Смит бродил вроде бы бесцельно, покуда не задержался на пару минут у букинистической лавки, потом улыбнулся чему-то и двинулся к метро, куда и спустился.
— А! — Голубые глаза Мавритании вспыхнули. — Как если бы он заметил, что за ним следят от института?
— Я знал бы больше, — сверкнул карими очами его соратник, — если бы мой идиот не упустил американца! Промедлил, прежде чем спускаться за ним. Он у меня ещё поплатится, Аллах свидетель!
Мавритания нахмурился.
— Что потом, Абу?
— Потом мы не могли отыскать Смита до самого вечера, когда американец явился к дочери Самого. Наш человек засёк его — кажется, незаметно для Смита. Американец провёл у неё в квартире почти четверть часа, потом они вместе спустились в лифте. Стоило женщине выйти, как на неё набросилось четверо. Настоящие профессионалы! Жаль, что не наши. Они вывели Смита из строя, отшвырнув в подъезд, а женщину уволокли. К тому времени, как янки пришёл в себя, нападавшие уже затолкали дочь Самого в машину, несмотря на её отчаянное сопротивление. Одного Смит убил, остальные скрылись. Американец обыскал убитого, забрал пистолет и скрылся прежде, чем прибыла полиция. У соседней гостиницы он взял такси. Наш человек проследил за ним до Елисейских полей, после чего умудрился потерять снова!
Мавритания кивнул почти довольно.
— Этот Смит… он не хочет связываться с полицией, подозревает за собой слежку, искусно уходит от неё, спокоен под огнём и неплохо стреляет. Я бы сказал, он не тот, за кого выдаёт себя. Как мы и подозревали.
— Он, самое малое, кадровый военный, — согласился Абу Ауда. — Но о нем ли наша главная забота? Что с дочерью Самого? Что за пятеро нападавших — в машине должен был оставаться водитель? Почему ты не озаботился судьбой дочери, покуда её не похитили? Теперь она в руках неизвестных нам людей, явно опытных и хорошо обученных. Меня это тревожит. Что им нужно? Кто они? Опасны ли?
Мавритания улыбнулся.
— Аллах ответил на твои молитвы. Это наши люди. Я рад, что ты одобрил их работу. Очевидно, я поступил мудро, наняв их.
Фулани прищурился.
— Мне ты не сказал, — хмуро заметил он.
— Обо всем ли гора говорит ветру? Тебе не следовало знать.
— Со временем стихии разрушают и гору.
— Смири свой гнев, Абу Ауда. Я не хотел оскорбить тебя. Мы давно и плодотворно трудимся бок о бок. Ныне наконец-то мы готовы открыть миру истину ислама. С кем ещё я мог бы разделить эту радость? Но если бы ты знал, что я нанял этих людей, ты пожелал бы оказаться в их числе, а не рядом со мною. А ты нужен мне, и ты это знаешь.
— Пожалуй, ты прав, — неохотно буркнул Абу Ауда, но лицо его немного посветлело.
— Разумеется. Хорошо, вернёмся к этому американцу, Джону Смиту. Если капитан Боннар не ошибся, Смит не является агентом известных нам спецслужб. Тогда на кого он работает?
— Салаам алаке куум, — не открывая глаз и продолжая раскачиваться, произнёс Мавритания по-арабски. — Прости, Абу Ауда, но это мой единственный порок. Классические раги Индии были частью богатейшей культуры задолго до того, как европейцы приучили себя наслаждаться тем, что они называют классической музыкой. Осознание этого факта приносит мне едва ли не больше радости, чем сама музыка. Как полагаешь — простит меня Аллах за подобное самопотакание и гордыню?
— Скорей он, чем я, — презрительно фыркнул Абу Ауда. — Я слышу лишь мерзкий шум.
Широкоплечий и рослый террорист был облачён в те же белые одежды и золотом отороченную куфию, в которых встречался в такси с капитаном Боннаром, передавшим ему записи покойного ныне лаборанта. Правда, теперь с его одеяний капала дождевая вода и расплывались разводы парижской грязи. Привезти с собой во Францию хотя бы пару женщин террорист не смог, и ухаживать за ним было некому, отчего Абу Ауда пребывал в неизменной раздражительности. Он откинул куфию, открывая тонкое смуглое лицо — сильный подбородок, прямой нос, полные губы, будто вырезанные из гранита.
— Ты выслушаешь мой отчёт или я напрасно трачу своё время?
Мавритания едва слышно хихикнул и соизволил-таки поднять веки.
— Отчёт, безусловно. Аллах, может быть, и простит меня, а вот ты — едва ли, верно?
— У Аллаха в распоряжении куда больше времени, чем у нас, — без улыбки отозвался Абу Ауда.
— О да, мой друг, о да. Итак, я готов выслушать твой неимоверно важный отчёт. — В глазах Мавритании проблескивало веселье, но что-то в их выражении предупредило гостя, что время пустой болтовни прошло и пора переходить к делу.
— Мой наблюдатель в Пастеровском, — сообщил Абу Ауда, — заметил там Смита. Американец побеседовал с доктором Майком Кирнсом — очевидно, старым знакомым, — но моему человеку удалось подслушать только часть беседы. Говорили они о Зеллербахе. После этого Смит покинул институт, выпил бокал пива в кафе, а потом спустился в метро, где наш жалкий недоумок умудрился его потерять.
— Потерять, — перебил его Мавритания, — или Смит от него оторвался?
Абу Ауда пожал плечами:
— Меня там не было. Однако мой человек отметил любопытную деталь. Некоторое время Смит бродил вроде бы бесцельно, покуда не задержался на пару минут у букинистической лавки, потом улыбнулся чему-то и двинулся к метро, куда и спустился.
— А! — Голубые глаза Мавритании вспыхнули. — Как если бы он заметил, что за ним следят от института?
— Я знал бы больше, — сверкнул карими очами его соратник, — если бы мой идиот не упустил американца! Промедлил, прежде чем спускаться за ним. Он у меня ещё поплатится, Аллах свидетель!
Мавритания нахмурился.
— Что потом, Абу?
— Потом мы не могли отыскать Смита до самого вечера, когда американец явился к дочери Самого. Наш человек засёк его — кажется, незаметно для Смита. Американец провёл у неё в квартире почти четверть часа, потом они вместе спустились в лифте. Стоило женщине выйти, как на неё набросилось четверо. Настоящие профессионалы! Жаль, что не наши. Они вывели Смита из строя, отшвырнув в подъезд, а женщину уволокли. К тому времени, как янки пришёл в себя, нападавшие уже затолкали дочь Самого в машину, несмотря на её отчаянное сопротивление. Одного Смит убил, остальные скрылись. Американец обыскал убитого, забрал пистолет и скрылся прежде, чем прибыла полиция. У соседней гостиницы он взял такси. Наш человек проследил за ним до Елисейских полей, после чего умудрился потерять снова!
Мавритания кивнул почти довольно.
— Этот Смит… он не хочет связываться с полицией, подозревает за собой слежку, искусно уходит от неё, спокоен под огнём и неплохо стреляет. Я бы сказал, он не тот, за кого выдаёт себя. Как мы и подозревали.
— Он, самое малое, кадровый военный, — согласился Абу Ауда. — Но о нем ли наша главная забота? Что с дочерью Самого? Что за пятеро нападавших — в машине должен был оставаться водитель? Почему ты не озаботился судьбой дочери, покуда её не похитили? Теперь она в руках неизвестных нам людей, явно опытных и хорошо обученных. Меня это тревожит. Что им нужно? Кто они? Опасны ли?
Мавритания улыбнулся.
— Аллах ответил на твои молитвы. Это наши люди. Я рад, что ты одобрил их работу. Очевидно, я поступил мудро, наняв их.
Фулани прищурился.
— Мне ты не сказал, — хмуро заметил он.
— Обо всем ли гора говорит ветру? Тебе не следовало знать.
— Со временем стихии разрушают и гору.
— Смири свой гнев, Абу Ауда. Я не хотел оскорбить тебя. Мы давно и плодотворно трудимся бок о бок. Ныне наконец-то мы готовы открыть миру истину ислама. С кем ещё я мог бы разделить эту радость? Но если бы ты знал, что я нанял этих людей, ты пожелал бы оказаться в их числе, а не рядом со мною. А ты нужен мне, и ты это знаешь.
— Пожалуй, ты прав, — неохотно буркнул Абу Ауда, но лицо его немного посветлело.
— Разумеется. Хорошо, вернёмся к этому американцу, Джону Смиту. Если капитан Боннар не ошибся, Смит не является агентом известных нам спецслужб. Тогда на кого он работает?