Страница:
Бен был рассержен, утомлен, чувствовал себя разбитым, и его терпение наконец иссякло. Ему приходилось прилагать большие усилия для того, чтобы говорить спокойным тоном.
— Детектив, — сказал он, — я считаюсь арестованным или нет?
— Нет, сэр.
— Конечно, все это было очень весело, но если вы не собираетесь арестовывать меня, то я хотел бы вернуться в свою гостиницу.
— Мы с превеликой радостью арестуем вас, если вам этого так хочется, — вежливо, с улыбкой, но при этом с чуть заметной угрозой в голосе ответил детектив. — У нас есть очень хорошая камера, и она ждет не дождется вас. Но если нам удастся разрешить проблемы по-дружески, то все окажется намного проще.
— Мне будет позволено позвонить по телефону?
Шмид, вытянув перед собой обе руки, указал на бежевый телефон, притулившийся на краю его заваленного бумагами стола.
— Вы можете обратиться в местное американское консульство или к вашему поверенному. Как пожелаете.
— Спасибо, — сказал Бен. Он снял трубку и посмотрел на часы. В Нью-Йорке только-только перевалило за полдень. Юристы, служившие в “Хартманс Капитал Менеджмент”, поголовно специализировались на налоговом и финансовом праве, и поэтому он решил обратиться к своему другу, который занимался международным правом.
Когда-то Бен и Хови Рубин входили в команду Дирфилда по лыжным гонкам и стали близкими друзьями. Хови несколько раз приезжал в Бедфорд на День благодарения. На него, как и на всех друзей Бена, особенно сильное впечатление произвела мать Бена.
Адвокат ушел из своей конторы на ленч, но звонок Бена переключили на мобильный телефон Хови. Из-за шума ресторана на том конце понять, что говорил Хови, было не так уж просто.
— Бен, ради Христа, — сказал Хови, прервав монолог Бена. Рядом с ним кто-то громко разговаривал. — Так вот, я дам тебе тот же совет, который даю всем моим клиентам, которые попадают под арест, приехав в Швейцарию, чтобы покататься на лыжах. Улыбайся и терпи. Ни в коем случае не старайся изображать из себя Великого и Могущественного. Не играй в возмущенного американца. Никто не сумеет раздавить тебя всякими правилами, инструкциями и тому подобным лучше, чем швейцарцы.
Бен поглядел на Шмида; тот барабанил по клавиатуре и, несомненно, прислушивался к разговору.
— Я начинаю это понимать. Но все же, что я, по твоему мнению, должен делать?
— По швейцарским законам, тебя могут продержать двадцать четыре часа, не подвергая законному аресту.
— Ты меня разыгрываешь!
— А если ты станешь ругаться с ними, то они могут бросить тебя в грязную тесную камеру на всю ночь. Так что не делай этого.
— В таком случае, что же ты посоветуешь?
— Хартман, дружище, ты же способен уговорить голодную собаку уйти из мясной лавки, так что просто оставайся самим собой. При появлении каких бы то ни было затруднений вызывай меня, я сяду на телефон и буду угрожать международным инцидентом. Один из моих партнеров постоянно работает с организациями, занимающимися шпионажем, и поэтому у нас есть доступ к некоторым довольно мощным базам данных. Я вытяну все возможное о Кавано и посмотрю, что это может дать. Дай мне телефонный номер, по которому ты сейчас находишься.
Когда Бен закончил разговор, Шмид вывел его в смежную комнату и усадил перед столом около другого терминала.
— Вы уже бывали в Швейцарии? — любезным тоном спросил он; так мог бы разговаривать гид, сопровождающий туриста на экскурсии.
— Неоднократно, — ответил Бен. — Главным образом приезжал кататься на лыжах.
Шмид закивал, как будто эта фраза его сильно встревожила.
— Популярный отдых. Думаю, очень хорошо помогает снять стресс. Дает прекрасную возможность расслабиться. — Он прищурился. — Ваша работа, видимо, заставляет вас испытывать много стрессов.
— Я бы так не сказал.
— Стресс может заставить людей делать потрясающие вещи. День за днем они сдерживают его, а потом, совершенно неожиданно — бум! — они взрываются. Когда это случается, то, я думаю, они сами удивляются не меньше, чем все окружающие.
— Я вам уже сказал, что пистолет мне подложили. Я не пользовался им. — Бен был мертвенно бледен, но говорил самым спокойным тоном, на какой был способен. Провоцировать детектива ни в коем случае не следовало, так как это привело бы только к отрицательному результату.
— И все же, по вашим собственным словам, вы убили человека, разбили ему голову голыми руками. Неужели это ваша обычная манера поведения?
— Это случилось при обстоятельствах, которые вряд ли можно назвать нормальными.
— Мистер Хартман, а что сказали бы о вас ваши друзья, если бы мне пришлось поговорить с ними? Могли бы они сказать, что вы отличаетесь вспыльчивостью? — детектив уставился на Бена странно задумчивым взглядом. — Может быть, они сказали бы, что вы... что вы имеете склонность к насилию?
— Они сказали бы вам, что я такой же законопослушный гражданин, как и они сами, — ответил Бен. — Не могу понять, к чему вы клоните.
Бен посмотрел на свои руки, те самые руки, которые удавили Кавано по черепу кронштейном лампы. Был ли он склонен к насилию? Обвинения детектива были нелепыми — он действовал исключительно в целях самозащиты, — и все же память перенесла его на несколько лет назад. Он даже сейчас мог совершенно отчетливо представить себе лицо Дарнелла. Дарнелл, один из его пятиклассников из Восточного Нью-Йорка, был хорошим мальчиком, смышленым и любознательным учеником, лучшим в своем классе. Но потом с ним что-то случилось. Его оценки стали хуже, а вскоре он и вовсе перестал сдавать домашние задания. Дарнелл никогда не дрался с другими детьми и все же время от времени появлялся с синяками на лице. Однажды после занятий Бен долго разговаривал с ним. Дарнелл изо всех сил старался не смотреть ему в глаза. Нетрудно было заметить, что ему страшно. В конце концов он все же признался, что Орландо, новый дружок его матери, не желает, чтобы он тратил впустую время на посещение школы, и требует, чтобы он помогал добывать деньги. “Каким же образом ты должен добывать деньги?” — спросил Бен, но Дарнелл ничего не ответил. Когда он позвонил матери Дарнелла, ее звали Джойс Стюарт, та отвечала раздраженно и уклончиво. Она наотрез отказалась прийти в школу, отказалась обсуждать сложившееся положение и даже не согласилась с ним, что дела идут не лучшим образом. В ее голосе тоже можно было уловить страх. Через несколько дней он нашел адрес Дарнелла в школьных бумагах и нанес визит ему домой.
Дарнелл жил на втором этаже здания с обшарпаным фасадом; лестничную клетку украшали многочисленные надписи на стенах. Звонок был сломан, но дверь подъезда была не заперта, так что Бен поднялся по лестнице и постучал в квартиру с табличкой 2В. Ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем появилась мать Дарнелла. Было заметно, что она избита: на щеках виднелись синяки, губы распухли. Он представился и попросил разрешения войти. Джойс задумалась, а потом проводила его на маленькую кухню, тесно уставленную Дешевой мебелью из бежевой формайки. Открытое окно было завешено колыхавшимися на ветру желтыми хлопчатобумажными занавесками.
Вопли из глубины квартиры Бен услышал задолго до того, как в кухне появился дружок матери.
— Какого х...я вы сюда приперлись? — злобно спросил Орландо, высокий человек могучего сложения, одетый в красную майку в обтяжку и свободные джинсы. Бен подумал, что его телосложение типично для преступников: мускулатура верхней части туловища была настолько переразвита, что мышцы казались надетыми поверх туловища как надувной спасательный жилет.
— Это школьный учитель Дарнелла, — чуть слышно сказала мать Дарнелла, почти не шевеля разбитыми губами.
— А вы... Вы опекун Дарнелла? — спросил Бен, обращаясь к Орландо.
— Черт возьми, лучше сказать, что я теперь его учитель. Только я учу его тому дерьму, которое ему необходимо знать. В отличие от вас.
Теперь Бен увидел и Дарнелла; от страха мальчик казался младше даже своих десяти лет, но все же он неслышно вошел в кухню, чтобы присоединиться к ним.
— Уходи, Дарнелл, — полушепотом приказала мать.
— Дарнеллу ни к чему забивать башку всем этим дерьмом, — заявил Орландо с улыбкой, выставлявшей напоказ ровный ряд сверкающих золотых зубов. — Дарнелл должен учиться двигать камни.
Бен почувствовал себя так, словно его ударили. “Двигать камни” — на жаргоне означало продавать крэк.
— Он же учится только в пятом классе. Ему всего лишь десять лет.
— Попали в самую точку. Малолетка. Копы отлично знают, что их бесполезно хватать. — Орландо снова рассмеялся. — Впрочем, я дал ему хороший выбор: торговать камнями или торговать своей задницей.
Эти слова, эта низкая жестокость, составлявшая суть этого человека, вызывали у Бена глубокое отвращение, но он заставил себя говорить спокойно.
— Дарнелл самый способный ученик в своем классе. Вы обязаны позволить ему добиться успеха.
Орландо фыркнул.
— Он отлично проживет на улице, как жил я.
А потом Бен услышал дрожащий голос Дарнелла; хотя он и срывался, но все же звучал решительно.
— Я не хочу больше этим заниматься, — заявил мальчик Орландо. — Мистер Хартман знает, что лучше. — И добавил громче и смелее: — Я не хочу быть таким, как вы.
— Дарнелл, не смей! — воскликнула Джойс Стюарт и вся сжалась, ожидая удара.
Но было поздно. Орландо резко извернулся и нанес десятилетнему мальчику удар в челюсть, от которого тот в буквальном смысле слова вылетел за дверь. После этого он обернулся к Бену.
— А теперь проваливайте-ка отсюда. Хотя лучше я помогу вам.
Бен почувствовал, что его до краев наполнила ярость. Орландо толкнул его раскрытой ладонью в грудь, но вместо того, чтобы отшатнуться, Бен сам ударил его, целясь кулаком в висок, затем ударил левой и принялся колошматить здоровяка, словно боксерскую грушу. От неожиданности Орландо застыл на несколько мгновений, оказавшихся решающими, а когда он пришел в себя, то его мощные руки могли лишь без толку колотить Бена по бокам — расстояние между ними было слишком маленьким для того, чтобы нанести сильный удар. К тому же, по-видимому, безумие гнева в какой-то мере заменяло анестезию; так или иначе, но Бен совершенно не чувствовал сокрушительных ударов, и вдруг Орландо мягко осел на пол. Впрочем, это был лишь нокдаун, а не нокаут.
Глаза Орландо снова уставились на него, но теперь наглый вызов в них сменился опасением.
— Вы сошли с ума, — пробормотал он.
Может быть, подонок прав? Что на него нашло?
— Если вы позволите себе еще раз хоть пальцем тронуть Дарнелла, — произнес Бен с подчеркнутым спокойствием, которого вовсе не ощущал, — я убью вас. — Чтобы усилить эффект, он говорил медленно, делая паузы между словами. — Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Немного позже от своей приятельницы Кармен, работавшей в отделе социального обеспечения, Бен узнал, что Орландо в тот же день покинул Джойс и Дарнелла и больше к ним не возвращался. Впрочем, если бы Бену и не сказали об этом, он сам пришел бы к такому выводу при виде того, насколько лучше стала успеваемость Дарнелла, да и вообще его состояние.
— Ладно, парень, — сказал тогда Орландо, понизив голос. Он смотрел на Бена, лежа на полу кухни, и даже не пытался подняться. Потом он закашлялся и пробормотал: — Знаете, мне не нужны лишние неприятности. — Он еще несколько раз кашлянул и добавил: — Вы сошли с ума. Вы сошли с ума.
— Мистер Хартман, не будете ли вы так любезны приложить большой палец правой руки вот сюда? — Шмид указал на маленькое белое устройство; внизу на нем было написано “Идентификация отпечатков”, а повыше сиял рубиновым цветом овальный стеклянный глазок.
Бен приложил к овальному стеклу большой палец правой руки, а затем левой. На экране компьютера, который стоял так, что он мог искоса видеть экран, немедленно появились огромные отпечатки его пальцев.
Шмид набрал несколько цифр и нажал “ввод”. Противно запищал модем. После этого детектив снова повернулся к Бену и проговорил извиняющимся тоном:
— Теперь они отправились прямо в Берн. Через пять или десять минут мы все узнаем.
— Что узнаем?
Детектив поднялся с места и, жестом приказав Бену следовать за ним, вернулся в первую комнату.
— Узнаем, существует ли ордер на ваш арест в Швейцарии.
— Я думаю, что, если бы он существовал, я помнил бы об этом.
Шмид долго смотрел на него, прежде чем заговорить.
— Я знаю людей вашего типа, мистер Хартман. Для богатых американцев, таких, как вы, Швейцария — это страна конфет, банков, часов с кукушкой и лыжных курортов. Вам хотелось бы считать каждого из нас своим Hausdiener, своей прислугой, не так ли? Но вы знаете, что такое Швейцария на самом деле? На протяжении многих веков все европейские державы стремились превратить нас в свое герцогство. Ни у кого ни разу ничего не вышло. Теперь, похоже, это рассчитывает сделать ваша страна с ее могуществом и богатством. Но здесь вы — как это говорят у вас? — не можете позвонить, чтобы вам принесли счет. В этом учреждении вам не будет никакого шоколада. И уж, конечно, не вам решать, когда и по какой причине вас освободят. — Он откинулся на спинку своего кресла и добавил, улыбнувшись с чуть ли не искренним видом: — Добро пожаловать в Швейцарию, герр Хартман.
Как будто в ответ на это издевательское приветствие в кабинет вошел новый человек, высокий и худой, в жестко накрахмаленном белом докторском халате. Он носил очки без оправы и имел маленькие щетинистые усики. Даже не подумав представиться, он указал на часть стены, выложенную белым кафелем, на котором были четко видны деления шкалы для измерения роста.
— Будьте любезны встать туда, — приказал он.
Стараясь на выказывать раздражения, Бен прислонился спиной к кафелю. Лаборант измерил его рост, а затем подвел его к белой раковине, повернул рычаг, выдавив белую пасту, и велел Бену вымыть руки. Мыло хорошо пенилось, но все равно было шершавым и сильно пахло лавандой. После этого лаборант размазал по стеклянной пластине специальные липкие чернила, и Бену пришлось приложить обе ладони к чернилам. Направляя руку Бена длинными тонкими, наманикюренными пальцами, полицейский лаборант сначала заставил его положить ладони на промокательную бумагу, чтобы снять излишек краски, а потом аккуратно отпечатал каждую ладонь в квадратах на специальной форме.
Пока Беном занимался лаборант, Шмид встал, вышел в смежную комнату и вернулся через несколько секунд.
— Что ж, мистер Хартман, на сей раз мы не угадали. Никакого ордера на ваш арест не оказалось.
— Какая неожиданность, — пробормотал Бен. Как ни странно, после этих слов он почувствовал облегчение.
— Однако имеется ряд вопросов. Баллистическая экспертиза поступит через несколько дней из Wissenschaftlicher Dienst der Stadtpolizei — баллистической лаборатории полиции Цюриха, — но мы уже знаем, что найдены пули “браунинг” 0.765.
— Это что, такой сорт? — с невинным видом спросил Бен.
— Это тот самый сорт боеприпасов, который используется в пистолете, обнаруженном во время обыска вашего багажа.
— Ну, вы же знаете... — Бен попытался было заставить себя улыбнуться, но потом решил, что лучше вести себя прямолинейно, а то и просто тупо. — Ведь тут же не может быть никаких сомнений: пули выпущены из того самого пистолета, о котором мы говорим. Который был подложен в мой багаж. Так почему бы вам просто не сделать этот тест... ведь есть же какая-то методика, при помощи которой можно точно установить, стрелял ли я из этой пушки.
— Анализ следов выстрела. Мы уже сделали его. — Шмид сделал движение, словно протирал палочкой руку.
— И каков же результат?
— Мы скоро его получим. После того, как вас сфотографируют.
— И отпечатки моих пальцев вы тоже не найдете на пистолете. — Слава богу, сказал себе Бен, что я не стал его трогать.
Детектив театрально пожал плечами.
— Отпечатки можно стереть.
— Да, но свидетели...
— Свидетели описывают хорошо одетого человека примерно ваших лет. Была большая неразбериха. Но пять человек мертвы, а семеро — серьезно ранены. К тому же вы говорите нам, что убили преступника. Но когда мы приходим туда, где это, по вашим словам, произошло, то не обнаруживаем трупа.
— Я... Этого я не могу объяснить, — признался Бен, понимая, насколько странным должен казаться полиции его рассказ. — Видимо, труп мгновенно унесли и место очистили от любых следов. Как мне кажется, из этого можно сделать вывод, что Кавано действовал не один.
— Чтобы убить вас? — Шмид глядел на него с каким-то мрачным весельем.
— Выходит, что так.
— Но вы не предлагаете нам никаких мотивов. Вы говорите, что между вами не было никаких конфликтов.
— Мне кажется, вы не до конца меня понимаете, — спокойно произнес Бен. — Я не видел этого парня больше пятнадцати лет.
Телефон, стоявший на столе Шмида, зазвонил. Детектив поднял трубку.
— Шмид. — Выслушав абонента, он ответил по-английски: — Да, одну минуту, пожалуйста, — и передал трубку Бену.
Это был Хови.
— Бен, старина, — сказал он; его голос на сей раз звучал так ясно и четко, как будто он говорил из соседней комнаты. — Ты говорил, что Джимми Кавано родом из Хомера, штат Нью-Йорк, верно?
— Маленький городок на полпути между Сиракузами и Бингхэмптоном, — ответил Бен.
— Верно, — согласился Хови. — И он учился с тобой в одном классе в Принстоне?
— Именно так.
— Так вот, слушай. Твоего Джимми Кавано не существует.
— Мог бы сказать что-нибудь такое, чего я не знаю, — ответил Бен. Он же мертвее мертвого.
— Нет, Бен, выслушай меня. Я говорю, что твой Джимми Кавано никогда не существовал.То есть никакого Джимми Кавано нет на свете. Я проверил списки выпускников Принстона. Ни одного Кавано с первым или вторым именем, наинаюшимся на “Дж”, в школе не числилось, по крайней мере в десять лет, когда ты там учился. И в Хомере тоже никогда не имелось никаких Кавано. И во всем округе. Как, кстати, и Джорджтауне. Да, и мы проверили его по всем нашим базам данных. Если бы существовал какой-нибудь Джеймс Кавано, более или менее соответствующий твоему описанию, то мы нашли бы его. Мы ведь пробовали и другие варианты написания фамилии. Ты и понятия не имеешь, какими мощными базами данных мы сегодня располагаем. Человек оставляет за собой следы, как слизняк; за каждым из нас тянется целая тропа. Кредиты, социальное обеспечение, военный учет, и так далее, и тому подобное. Этот не зарегистрирован нигде. Чудеса, ведь правда?
— Тут должна быть какая-то ошибка. Я знаю,что он учился в Принстоне.
— Ты считаешь, что знаешь это. Сам подумай, разве такое невозможно?
Бен вдруг почувствовал ледяную тяжесть в желудке.
— Если это верно, то это никак нам не поможет.
— Ты прав, — согласился Хови. — Но я попробую поискать еще. В любом случае ты ведь знаешь номер моего мобильного телефона?
Бен опустил трубку. Он чувствовал себя ошарашенным. Шмид сразу же снова взял быка за рога.
— Мистер Хартман, вы приехали сюда по делу или в отпуск?
Заставив себя сосредоточиться, Бен ответил со всей возможной вежливостью:
— Я вам уже говорил: в отпуск, чтобы покататься на лыжах. У меня была пара встреч в банках, но только потому, что я проезжал через Цюрих. — Джимми Кавано никогда не существовал.
Шмид снова откинулся в кресле и сложил ладони на груди.
— Последний раз вы были в Швейцарии четыре года назад, да? Чтобы получить тело вашего брата?
Бен не сразу ответил — пришлось переждать, пока отступит нахлынувший на него при этих словах поток воспоминании. Телефонный звонок среди ночи никогда не сулит хороших новостей. Он крепко спал рядом с Карен, своей подружкой-учительницей, в его неряшливой квартире в Ист Нью-Йорке. Он заворчал и перевернулся на другой бок, чтобы ответить на звонок, который полностью изменил его жизнь. Маленький арендованный самолет, на котором Питер летел в одиночку, потерпел аварию несколькими днями раньше в ущелье около озера Люцерн. В документах на аренду в качестве ближайшего родственника был назван Бен. Чтобы опознать погибшего, потребовалось время, но благодаря наличию зубной карты у дантиста это удалось сделать безошибочно. Швейцарские власти квалифицировали случившееся как несчастный случай. Бен прилетел к Люцернскому озеру, чтобы получить тело, и привез брата домой — то, что осталось от него после взрыва фюзеляжа — в маленьком картонном ящичке, лишь немного большем, чем коробка из-под торта.
На протяжении всего обратного полета он не плакал. Слезы пришли позже, когда шок от случившегося начал постепенно проходить. Его отец рухнул на пол, рыдая, после того как узнал о трагедии. Мать, уже прикованная раковым заболеванием к постели, кричала в голос.
— Да, — негромко ответил Бен. — Это был мой последний приезд сюда.
— Поразительный факт. Можно подумать, что, когда вы приезжаете в нашу страну, смерть следует за вами по пятам.
— Что вы имеете в виду?
— Мистер Хартман, — спросил Шмид, на сей раз уже совершенно нейтральным тоном, — вам не кажется, что между смертью вашего брата и тем, что случилось сегодня, может быть какая-то связь?
В штаб-квартире Stadtpolizei, Швейцарской национальной полиции, находящейся в Берне, пухлая женщина средних лет в очках с толстыми стеклами и черной роговой оправой поглядела на экран своего компьютера и с удивлением увидела, что на нем появилась строка текста. Она несколько секунд смотрела на нее, а потом вспомнила давным-давно полученное указание на этот счет и записала на листок высветившееся имя и следовавший за ним ряд чисел. После этого она постучала в стеклянную дверь кабинета своего непосредственного начальника.
— Сэр, — сказала она. — Только что активизировалось имя из надзорного списка РИПОЛ. — Слово РИПОЛ было аббревиатурой французского названия Recherche Informations Policier, национальной криминалистической и полицейской базы данных, содержавшей имена, отпечатки пальцев, номера автомобилей и другие сведения — обширный свод правоохранительных данных, которыми пользовались сотрудники федерального, кантональных и местных полицейских управлений.
Ее босс, самодовольного вида человек лет сорока пяти, который, как всем было известно, быстро продвигался по службе в Stadtpolizei, взял листок, поблагодарил свою исполнительную секретаршу и отпустил ее. Как только она закрыла за собой дверь, он снял трубку защищенного телефона, не подключенного к главной АТС, и набрал номер, которым пользовался крайне редко.
Помятый серый седан неопределенного возраста стоял с включенным мотором в квартале от управления Kantonspolizei на Цейгхаусштрассе. В машине находились двое мужчин. Они сидели молча и курили, утомленные продолжительным ожиданием. Внезапный звонок сотового телефона, закрепленного посередине приборной панели, заставил обоих вздрогнуть. Сидевший на пассажирском месте взял аппарат, что-то выслушал, сказал: “Ja, danke” [6] — и закончил разговор.
— Американец выходит из здания, — сказал он.
Через несколько минут они увидели, как американец вышел из дверей и сел в такси. Когда такси отъехало на полквартала, водитель тронул седан с места, и автомобиль влился во все еще достаточно оживленный — вечер только начинался — поток машин.
Глава 5
— Детектив, — сказал он, — я считаюсь арестованным или нет?
— Нет, сэр.
— Конечно, все это было очень весело, но если вы не собираетесь арестовывать меня, то я хотел бы вернуться в свою гостиницу.
— Мы с превеликой радостью арестуем вас, если вам этого так хочется, — вежливо, с улыбкой, но при этом с чуть заметной угрозой в голосе ответил детектив. — У нас есть очень хорошая камера, и она ждет не дождется вас. Но если нам удастся разрешить проблемы по-дружески, то все окажется намного проще.
— Мне будет позволено позвонить по телефону?
Шмид, вытянув перед собой обе руки, указал на бежевый телефон, притулившийся на краю его заваленного бумагами стола.
— Вы можете обратиться в местное американское консульство или к вашему поверенному. Как пожелаете.
— Спасибо, — сказал Бен. Он снял трубку и посмотрел на часы. В Нью-Йорке только-только перевалило за полдень. Юристы, служившие в “Хартманс Капитал Менеджмент”, поголовно специализировались на налоговом и финансовом праве, и поэтому он решил обратиться к своему другу, который занимался международным правом.
Когда-то Бен и Хови Рубин входили в команду Дирфилда по лыжным гонкам и стали близкими друзьями. Хови несколько раз приезжал в Бедфорд на День благодарения. На него, как и на всех друзей Бена, особенно сильное впечатление произвела мать Бена.
Адвокат ушел из своей конторы на ленч, но звонок Бена переключили на мобильный телефон Хови. Из-за шума ресторана на том конце понять, что говорил Хови, было не так уж просто.
— Бен, ради Христа, — сказал Хови, прервав монолог Бена. Рядом с ним кто-то громко разговаривал. — Так вот, я дам тебе тот же совет, который даю всем моим клиентам, которые попадают под арест, приехав в Швейцарию, чтобы покататься на лыжах. Улыбайся и терпи. Ни в коем случае не старайся изображать из себя Великого и Могущественного. Не играй в возмущенного американца. Никто не сумеет раздавить тебя всякими правилами, инструкциями и тому подобным лучше, чем швейцарцы.
Бен поглядел на Шмида; тот барабанил по клавиатуре и, несомненно, прислушивался к разговору.
— Я начинаю это понимать. Но все же, что я, по твоему мнению, должен делать?
— По швейцарским законам, тебя могут продержать двадцать четыре часа, не подвергая законному аресту.
— Ты меня разыгрываешь!
— А если ты станешь ругаться с ними, то они могут бросить тебя в грязную тесную камеру на всю ночь. Так что не делай этого.
— В таком случае, что же ты посоветуешь?
— Хартман, дружище, ты же способен уговорить голодную собаку уйти из мясной лавки, так что просто оставайся самим собой. При появлении каких бы то ни было затруднений вызывай меня, я сяду на телефон и буду угрожать международным инцидентом. Один из моих партнеров постоянно работает с организациями, занимающимися шпионажем, и поэтому у нас есть доступ к некоторым довольно мощным базам данных. Я вытяну все возможное о Кавано и посмотрю, что это может дать. Дай мне телефонный номер, по которому ты сейчас находишься.
Когда Бен закончил разговор, Шмид вывел его в смежную комнату и усадил перед столом около другого терминала.
— Вы уже бывали в Швейцарии? — любезным тоном спросил он; так мог бы разговаривать гид, сопровождающий туриста на экскурсии.
— Неоднократно, — ответил Бен. — Главным образом приезжал кататься на лыжах.
Шмид закивал, как будто эта фраза его сильно встревожила.
— Популярный отдых. Думаю, очень хорошо помогает снять стресс. Дает прекрасную возможность расслабиться. — Он прищурился. — Ваша работа, видимо, заставляет вас испытывать много стрессов.
— Я бы так не сказал.
— Стресс может заставить людей делать потрясающие вещи. День за днем они сдерживают его, а потом, совершенно неожиданно — бум! — они взрываются. Когда это случается, то, я думаю, они сами удивляются не меньше, чем все окружающие.
— Я вам уже сказал, что пистолет мне подложили. Я не пользовался им. — Бен был мертвенно бледен, но говорил самым спокойным тоном, на какой был способен. Провоцировать детектива ни в коем случае не следовало, так как это привело бы только к отрицательному результату.
— И все же, по вашим собственным словам, вы убили человека, разбили ему голову голыми руками. Неужели это ваша обычная манера поведения?
— Это случилось при обстоятельствах, которые вряд ли можно назвать нормальными.
— Мистер Хартман, а что сказали бы о вас ваши друзья, если бы мне пришлось поговорить с ними? Могли бы они сказать, что вы отличаетесь вспыльчивостью? — детектив уставился на Бена странно задумчивым взглядом. — Может быть, они сказали бы, что вы... что вы имеете склонность к насилию?
— Они сказали бы вам, что я такой же законопослушный гражданин, как и они сами, — ответил Бен. — Не могу понять, к чему вы клоните.
Бен посмотрел на свои руки, те самые руки, которые удавили Кавано по черепу кронштейном лампы. Был ли он склонен к насилию? Обвинения детектива были нелепыми — он действовал исключительно в целях самозащиты, — и все же память перенесла его на несколько лет назад. Он даже сейчас мог совершенно отчетливо представить себе лицо Дарнелла. Дарнелл, один из его пятиклассников из Восточного Нью-Йорка, был хорошим мальчиком, смышленым и любознательным учеником, лучшим в своем классе. Но потом с ним что-то случилось. Его оценки стали хуже, а вскоре он и вовсе перестал сдавать домашние задания. Дарнелл никогда не дрался с другими детьми и все же время от времени появлялся с синяками на лице. Однажды после занятий Бен долго разговаривал с ним. Дарнелл изо всех сил старался не смотреть ему в глаза. Нетрудно было заметить, что ему страшно. В конце концов он все же признался, что Орландо, новый дружок его матери, не желает, чтобы он тратил впустую время на посещение школы, и требует, чтобы он помогал добывать деньги. “Каким же образом ты должен добывать деньги?” — спросил Бен, но Дарнелл ничего не ответил. Когда он позвонил матери Дарнелла, ее звали Джойс Стюарт, та отвечала раздраженно и уклончиво. Она наотрез отказалась прийти в школу, отказалась обсуждать сложившееся положение и даже не согласилась с ним, что дела идут не лучшим образом. В ее голосе тоже можно было уловить страх. Через несколько дней он нашел адрес Дарнелла в школьных бумагах и нанес визит ему домой.
Дарнелл жил на втором этаже здания с обшарпаным фасадом; лестничную клетку украшали многочисленные надписи на стенах. Звонок был сломан, но дверь подъезда была не заперта, так что Бен поднялся по лестнице и постучал в квартиру с табличкой 2В. Ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем появилась мать Дарнелла. Было заметно, что она избита: на щеках виднелись синяки, губы распухли. Он представился и попросил разрешения войти. Джойс задумалась, а потом проводила его на маленькую кухню, тесно уставленную Дешевой мебелью из бежевой формайки. Открытое окно было завешено колыхавшимися на ветру желтыми хлопчатобумажными занавесками.
Вопли из глубины квартиры Бен услышал задолго до того, как в кухне появился дружок матери.
— Какого х...я вы сюда приперлись? — злобно спросил Орландо, высокий человек могучего сложения, одетый в красную майку в обтяжку и свободные джинсы. Бен подумал, что его телосложение типично для преступников: мускулатура верхней части туловища была настолько переразвита, что мышцы казались надетыми поверх туловища как надувной спасательный жилет.
— Это школьный учитель Дарнелла, — чуть слышно сказала мать Дарнелла, почти не шевеля разбитыми губами.
— А вы... Вы опекун Дарнелла? — спросил Бен, обращаясь к Орландо.
— Черт возьми, лучше сказать, что я теперь его учитель. Только я учу его тому дерьму, которое ему необходимо знать. В отличие от вас.
Теперь Бен увидел и Дарнелла; от страха мальчик казался младше даже своих десяти лет, но все же он неслышно вошел в кухню, чтобы присоединиться к ним.
— Уходи, Дарнелл, — полушепотом приказала мать.
— Дарнеллу ни к чему забивать башку всем этим дерьмом, — заявил Орландо с улыбкой, выставлявшей напоказ ровный ряд сверкающих золотых зубов. — Дарнелл должен учиться двигать камни.
Бен почувствовал себя так, словно его ударили. “Двигать камни” — на жаргоне означало продавать крэк.
— Он же учится только в пятом классе. Ему всего лишь десять лет.
— Попали в самую точку. Малолетка. Копы отлично знают, что их бесполезно хватать. — Орландо снова рассмеялся. — Впрочем, я дал ему хороший выбор: торговать камнями или торговать своей задницей.
Эти слова, эта низкая жестокость, составлявшая суть этого человека, вызывали у Бена глубокое отвращение, но он заставил себя говорить спокойно.
— Дарнелл самый способный ученик в своем классе. Вы обязаны позволить ему добиться успеха.
Орландо фыркнул.
— Он отлично проживет на улице, как жил я.
А потом Бен услышал дрожащий голос Дарнелла; хотя он и срывался, но все же звучал решительно.
— Я не хочу больше этим заниматься, — заявил мальчик Орландо. — Мистер Хартман знает, что лучше. — И добавил громче и смелее: — Я не хочу быть таким, как вы.
— Дарнелл, не смей! — воскликнула Джойс Стюарт и вся сжалась, ожидая удара.
Но было поздно. Орландо резко извернулся и нанес десятилетнему мальчику удар в челюсть, от которого тот в буквальном смысле слова вылетел за дверь. После этого он обернулся к Бену.
— А теперь проваливайте-ка отсюда. Хотя лучше я помогу вам.
Бен почувствовал, что его до краев наполнила ярость. Орландо толкнул его раскрытой ладонью в грудь, но вместо того, чтобы отшатнуться, Бен сам ударил его, целясь кулаком в висок, затем ударил левой и принялся колошматить здоровяка, словно боксерскую грушу. От неожиданности Орландо застыл на несколько мгновений, оказавшихся решающими, а когда он пришел в себя, то его мощные руки могли лишь без толку колотить Бена по бокам — расстояние между ними было слишком маленьким для того, чтобы нанести сильный удар. К тому же, по-видимому, безумие гнева в какой-то мере заменяло анестезию; так или иначе, но Бен совершенно не чувствовал сокрушительных ударов, и вдруг Орландо мягко осел на пол. Впрочем, это был лишь нокдаун, а не нокаут.
Глаза Орландо снова уставились на него, но теперь наглый вызов в них сменился опасением.
— Вы сошли с ума, — пробормотал он.
Может быть, подонок прав? Что на него нашло?
— Если вы позволите себе еще раз хоть пальцем тронуть Дарнелла, — произнес Бен с подчеркнутым спокойствием, которого вовсе не ощущал, — я убью вас. — Чтобы усилить эффект, он говорил медленно, делая паузы между словами. — Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Немного позже от своей приятельницы Кармен, работавшей в отделе социального обеспечения, Бен узнал, что Орландо в тот же день покинул Джойс и Дарнелла и больше к ним не возвращался. Впрочем, если бы Бену и не сказали об этом, он сам пришел бы к такому выводу при виде того, насколько лучше стала успеваемость Дарнелла, да и вообще его состояние.
— Ладно, парень, — сказал тогда Орландо, понизив голос. Он смотрел на Бена, лежа на полу кухни, и даже не пытался подняться. Потом он закашлялся и пробормотал: — Знаете, мне не нужны лишние неприятности. — Он еще несколько раз кашлянул и добавил: — Вы сошли с ума. Вы сошли с ума.
— Мистер Хартман, не будете ли вы так любезны приложить большой палец правой руки вот сюда? — Шмид указал на маленькое белое устройство; внизу на нем было написано “Идентификация отпечатков”, а повыше сиял рубиновым цветом овальный стеклянный глазок.
Бен приложил к овальному стеклу большой палец правой руки, а затем левой. На экране компьютера, который стоял так, что он мог искоса видеть экран, немедленно появились огромные отпечатки его пальцев.
Шмид набрал несколько цифр и нажал “ввод”. Противно запищал модем. После этого детектив снова повернулся к Бену и проговорил извиняющимся тоном:
— Теперь они отправились прямо в Берн. Через пять или десять минут мы все узнаем.
— Что узнаем?
Детектив поднялся с места и, жестом приказав Бену следовать за ним, вернулся в первую комнату.
— Узнаем, существует ли ордер на ваш арест в Швейцарии.
— Я думаю, что, если бы он существовал, я помнил бы об этом.
Шмид долго смотрел на него, прежде чем заговорить.
— Я знаю людей вашего типа, мистер Хартман. Для богатых американцев, таких, как вы, Швейцария — это страна конфет, банков, часов с кукушкой и лыжных курортов. Вам хотелось бы считать каждого из нас своим Hausdiener, своей прислугой, не так ли? Но вы знаете, что такое Швейцария на самом деле? На протяжении многих веков все европейские державы стремились превратить нас в свое герцогство. Ни у кого ни разу ничего не вышло. Теперь, похоже, это рассчитывает сделать ваша страна с ее могуществом и богатством. Но здесь вы — как это говорят у вас? — не можете позвонить, чтобы вам принесли счет. В этом учреждении вам не будет никакого шоколада. И уж, конечно, не вам решать, когда и по какой причине вас освободят. — Он откинулся на спинку своего кресла и добавил, улыбнувшись с чуть ли не искренним видом: — Добро пожаловать в Швейцарию, герр Хартман.
Как будто в ответ на это издевательское приветствие в кабинет вошел новый человек, высокий и худой, в жестко накрахмаленном белом докторском халате. Он носил очки без оправы и имел маленькие щетинистые усики. Даже не подумав представиться, он указал на часть стены, выложенную белым кафелем, на котором были четко видны деления шкалы для измерения роста.
— Будьте любезны встать туда, — приказал он.
Стараясь на выказывать раздражения, Бен прислонился спиной к кафелю. Лаборант измерил его рост, а затем подвел его к белой раковине, повернул рычаг, выдавив белую пасту, и велел Бену вымыть руки. Мыло хорошо пенилось, но все равно было шершавым и сильно пахло лавандой. После этого лаборант размазал по стеклянной пластине специальные липкие чернила, и Бену пришлось приложить обе ладони к чернилам. Направляя руку Бена длинными тонкими, наманикюренными пальцами, полицейский лаборант сначала заставил его положить ладони на промокательную бумагу, чтобы снять излишек краски, а потом аккуратно отпечатал каждую ладонь в квадратах на специальной форме.
Пока Беном занимался лаборант, Шмид встал, вышел в смежную комнату и вернулся через несколько секунд.
— Что ж, мистер Хартман, на сей раз мы не угадали. Никакого ордера на ваш арест не оказалось.
— Какая неожиданность, — пробормотал Бен. Как ни странно, после этих слов он почувствовал облегчение.
— Однако имеется ряд вопросов. Баллистическая экспертиза поступит через несколько дней из Wissenschaftlicher Dienst der Stadtpolizei — баллистической лаборатории полиции Цюриха, — но мы уже знаем, что найдены пули “браунинг” 0.765.
— Это что, такой сорт? — с невинным видом спросил Бен.
— Это тот самый сорт боеприпасов, который используется в пистолете, обнаруженном во время обыска вашего багажа.
— Ну, вы же знаете... — Бен попытался было заставить себя улыбнуться, но потом решил, что лучше вести себя прямолинейно, а то и просто тупо. — Ведь тут же не может быть никаких сомнений: пули выпущены из того самого пистолета, о котором мы говорим. Который был подложен в мой багаж. Так почему бы вам просто не сделать этот тест... ведь есть же какая-то методика, при помощи которой можно точно установить, стрелял ли я из этой пушки.
— Анализ следов выстрела. Мы уже сделали его. — Шмид сделал движение, словно протирал палочкой руку.
— И каков же результат?
— Мы скоро его получим. После того, как вас сфотографируют.
— И отпечатки моих пальцев вы тоже не найдете на пистолете. — Слава богу, сказал себе Бен, что я не стал его трогать.
Детектив театрально пожал плечами.
— Отпечатки можно стереть.
— Да, но свидетели...
— Свидетели описывают хорошо одетого человека примерно ваших лет. Была большая неразбериха. Но пять человек мертвы, а семеро — серьезно ранены. К тому же вы говорите нам, что убили преступника. Но когда мы приходим туда, где это, по вашим словам, произошло, то не обнаруживаем трупа.
— Я... Этого я не могу объяснить, — признался Бен, понимая, насколько странным должен казаться полиции его рассказ. — Видимо, труп мгновенно унесли и место очистили от любых следов. Как мне кажется, из этого можно сделать вывод, что Кавано действовал не один.
— Чтобы убить вас? — Шмид глядел на него с каким-то мрачным весельем.
— Выходит, что так.
— Но вы не предлагаете нам никаких мотивов. Вы говорите, что между вами не было никаких конфликтов.
— Мне кажется, вы не до конца меня понимаете, — спокойно произнес Бен. — Я не видел этого парня больше пятнадцати лет.
Телефон, стоявший на столе Шмида, зазвонил. Детектив поднял трубку.
— Шмид. — Выслушав абонента, он ответил по-английски: — Да, одну минуту, пожалуйста, — и передал трубку Бену.
Это был Хови.
— Бен, старина, — сказал он; его голос на сей раз звучал так ясно и четко, как будто он говорил из соседней комнаты. — Ты говорил, что Джимми Кавано родом из Хомера, штат Нью-Йорк, верно?
— Маленький городок на полпути между Сиракузами и Бингхэмптоном, — ответил Бен.
— Верно, — согласился Хови. — И он учился с тобой в одном классе в Принстоне?
— Именно так.
— Так вот, слушай. Твоего Джимми Кавано не существует.
— Мог бы сказать что-нибудь такое, чего я не знаю, — ответил Бен. Он же мертвее мертвого.
— Нет, Бен, выслушай меня. Я говорю, что твой Джимми Кавано никогда не существовал.То есть никакого Джимми Кавано нет на свете. Я проверил списки выпускников Принстона. Ни одного Кавано с первым или вторым именем, наинаюшимся на “Дж”, в школе не числилось, по крайней мере в десять лет, когда ты там учился. И в Хомере тоже никогда не имелось никаких Кавано. И во всем округе. Как, кстати, и Джорджтауне. Да, и мы проверили его по всем нашим базам данных. Если бы существовал какой-нибудь Джеймс Кавано, более или менее соответствующий твоему описанию, то мы нашли бы его. Мы ведь пробовали и другие варианты написания фамилии. Ты и понятия не имеешь, какими мощными базами данных мы сегодня располагаем. Человек оставляет за собой следы, как слизняк; за каждым из нас тянется целая тропа. Кредиты, социальное обеспечение, военный учет, и так далее, и тому подобное. Этот не зарегистрирован нигде. Чудеса, ведь правда?
— Тут должна быть какая-то ошибка. Я знаю,что он учился в Принстоне.
— Ты считаешь, что знаешь это. Сам подумай, разве такое невозможно?
Бен вдруг почувствовал ледяную тяжесть в желудке.
— Если это верно, то это никак нам не поможет.
— Ты прав, — согласился Хови. — Но я попробую поискать еще. В любом случае ты ведь знаешь номер моего мобильного телефона?
Бен опустил трубку. Он чувствовал себя ошарашенным. Шмид сразу же снова взял быка за рога.
— Мистер Хартман, вы приехали сюда по делу или в отпуск?
Заставив себя сосредоточиться, Бен ответил со всей возможной вежливостью:
— Я вам уже говорил: в отпуск, чтобы покататься на лыжах. У меня была пара встреч в банках, но только потому, что я проезжал через Цюрих. — Джимми Кавано никогда не существовал.
Шмид снова откинулся в кресле и сложил ладони на груди.
— Последний раз вы были в Швейцарии четыре года назад, да? Чтобы получить тело вашего брата?
Бен не сразу ответил — пришлось переждать, пока отступит нахлынувший на него при этих словах поток воспоминании. Телефонный звонок среди ночи никогда не сулит хороших новостей. Он крепко спал рядом с Карен, своей подружкой-учительницей, в его неряшливой квартире в Ист Нью-Йорке. Он заворчал и перевернулся на другой бок, чтобы ответить на звонок, который полностью изменил его жизнь. Маленький арендованный самолет, на котором Питер летел в одиночку, потерпел аварию несколькими днями раньше в ущелье около озера Люцерн. В документах на аренду в качестве ближайшего родственника был назван Бен. Чтобы опознать погибшего, потребовалось время, но благодаря наличию зубной карты у дантиста это удалось сделать безошибочно. Швейцарские власти квалифицировали случившееся как несчастный случай. Бен прилетел к Люцернскому озеру, чтобы получить тело, и привез брата домой — то, что осталось от него после взрыва фюзеляжа — в маленьком картонном ящичке, лишь немного большем, чем коробка из-под торта.
На протяжении всего обратного полета он не плакал. Слезы пришли позже, когда шок от случившегося начал постепенно проходить. Его отец рухнул на пол, рыдая, после того как узнал о трагедии. Мать, уже прикованная раковым заболеванием к постели, кричала в голос.
— Да, — негромко ответил Бен. — Это был мой последний приезд сюда.
— Поразительный факт. Можно подумать, что, когда вы приезжаете в нашу страну, смерть следует за вами по пятам.
— Что вы имеете в виду?
— Мистер Хартман, — спросил Шмид, на сей раз уже совершенно нейтральным тоном, — вам не кажется, что между смертью вашего брата и тем, что случилось сегодня, может быть какая-то связь?
В штаб-квартире Stadtpolizei, Швейцарской национальной полиции, находящейся в Берне, пухлая женщина средних лет в очках с толстыми стеклами и черной роговой оправой поглядела на экран своего компьютера и с удивлением увидела, что на нем появилась строка текста. Она несколько секунд смотрела на нее, а потом вспомнила давным-давно полученное указание на этот счет и записала на листок высветившееся имя и следовавший за ним ряд чисел. После этого она постучала в стеклянную дверь кабинета своего непосредственного начальника.
— Сэр, — сказала она. — Только что активизировалось имя из надзорного списка РИПОЛ. — Слово РИПОЛ было аббревиатурой французского названия Recherche Informations Policier, национальной криминалистической и полицейской базы данных, содержавшей имена, отпечатки пальцев, номера автомобилей и другие сведения — обширный свод правоохранительных данных, которыми пользовались сотрудники федерального, кантональных и местных полицейских управлений.
Ее босс, самодовольного вида человек лет сорока пяти, который, как всем было известно, быстро продвигался по службе в Stadtpolizei, взял листок, поблагодарил свою исполнительную секретаршу и отпустил ее. Как только она закрыла за собой дверь, он снял трубку защищенного телефона, не подключенного к главной АТС, и набрал номер, которым пользовался крайне редко.
Помятый серый седан неопределенного возраста стоял с включенным мотором в квартале от управления Kantonspolizei на Цейгхаусштрассе. В машине находились двое мужчин. Они сидели молча и курили, утомленные продолжительным ожиданием. Внезапный звонок сотового телефона, закрепленного посередине приборной панели, заставил обоих вздрогнуть. Сидевший на пассажирском месте взял аппарат, что-то выслушал, сказал: “Ja, danke” [6] — и закончил разговор.
— Американец выходит из здания, — сказал он.
Через несколько минут они увидели, как американец вышел из дверей и сел в такси. Когда такси отъехало на полквартала, водитель тронул седан с места, и автомобиль влился во все еще достаточно оживленный — вечер только начинался — поток машин.
Глава 5
Галифакс, Новая Шотландия
Когда пилот самолета “Эр Канада” объявил о скором приземлении, Анна Наварро взяла папку с документами, лежавшую перед нею на откидном столике, закрыла ее и постаралась сосредоточиться на случае, в котором ей предстояло разобраться. Она до ужаса боялась летать, и хуже приземления для нее был только взлет. Внутри у нее все дрожало, а желудок, казалось, пытался сжаться до размеров булавочной головки. Как обычно, она боролась с иррациональной убежденностью, что самолет разобьется и ей предстоит закончить свои дни в огненном аду.
Ее любимый дядя Мануэль погиб, когда от старой рухляди, на которой он опылял посевы, отвалился мотор и самолет камнем рухнул на землю. Но ведь это было так давно — ей было тогда всего лишь десять или одиннадцать лет. К тому же непригодный ни на что иное из-за своей дряхлости самолет-опылитель не имел совершенно ничего общего с огромным “Боингом-747”, в котором она находилась в данный момент.
Она никогда не говорила никому из коллег по УСР о своей боязни самолетов, исходя из основополагающего принципа: ни в коем случае нельзя позволить кому бы то ни было узнать твои уязвимые места. Но она была уверена, что Арлисс Дюпре каким-то образом догадался об этом ее качестве — примерно так же, как собака чует человеческий страх. Последние шесть месяцев он вынуждал ее буквально жить в самолетах, то и дело перелетая из одного места назначения, где она должна была провести какую-нибудь никчемную пустяковую работу, в другое.
Единственным способом сохранить самообладание было взять с собой папки с описанием криминалистических казусов и изучать их во время полета. Сухие, словно старинная пыль, описания аутопсии и заключения патологоанатомов всегда дразнили ее и звали разгадать свои тайны.
Ребенком она очень любила складывать паззлы из пятисот частей, которые приносила мать. Это были подарки хозяйки дома, где мать убирала, — хозяйским детям не хватало терпения возиться с головоломками. Причем гораздо больше, чем появление глянцевой картинки, Анну привлекало ощущение того, как фрагмент мозаики становился на место, и четкий щелчок, сопровождавший это событие. Часто в старых головоломках не хватало фрагментов, потерянных их беспечными прежними владельцами, и это всегда раздражало ее. Даже будучи ребенком, она уже стремилась к совершенству.
Когда пилот самолета “Эр Канада” объявил о скором приземлении, Анна Наварро взяла папку с документами, лежавшую перед нею на откидном столике, закрыла ее и постаралась сосредоточиться на случае, в котором ей предстояло разобраться. Она до ужаса боялась летать, и хуже приземления для нее был только взлет. Внутри у нее все дрожало, а желудок, казалось, пытался сжаться до размеров булавочной головки. Как обычно, она боролась с иррациональной убежденностью, что самолет разобьется и ей предстоит закончить свои дни в огненном аду.
Ее любимый дядя Мануэль погиб, когда от старой рухляди, на которой он опылял посевы, отвалился мотор и самолет камнем рухнул на землю. Но ведь это было так давно — ей было тогда всего лишь десять или одиннадцать лет. К тому же непригодный ни на что иное из-за своей дряхлости самолет-опылитель не имел совершенно ничего общего с огромным “Боингом-747”, в котором она находилась в данный момент.
Она никогда не говорила никому из коллег по УСР о своей боязни самолетов, исходя из основополагающего принципа: ни в коем случае нельзя позволить кому бы то ни было узнать твои уязвимые места. Но она была уверена, что Арлисс Дюпре каким-то образом догадался об этом ее качестве — примерно так же, как собака чует человеческий страх. Последние шесть месяцев он вынуждал ее буквально жить в самолетах, то и дело перелетая из одного места назначения, где она должна была провести какую-нибудь никчемную пустяковую работу, в другое.
Единственным способом сохранить самообладание было взять с собой папки с описанием криминалистических казусов и изучать их во время полета. Сухие, словно старинная пыль, описания аутопсии и заключения патологоанатомов всегда дразнили ее и звали разгадать свои тайны.
Ребенком она очень любила складывать паззлы из пятисот частей, которые приносила мать. Это были подарки хозяйки дома, где мать убирала, — хозяйским детям не хватало терпения возиться с головоломками. Причем гораздо больше, чем появление глянцевой картинки, Анну привлекало ощущение того, как фрагмент мозаики становился на место, и четкий щелчок, сопровождавший это событие. Часто в старых головоломках не хватало фрагментов, потерянных их беспечными прежними владельцами, и это всегда раздражало ее. Даже будучи ребенком, она уже стремилась к совершенству.