Роберт Ладлэм
Стратегия Банкрофта
Джафейра: …я помолвлена с мужчиной, у которого есть душа, способным исправить все зло человечества.
Томас Отуэй «Раскрытый заговор» (1692)
Пролог
Восточный Берлин, 1987 год
Дождь еще не начался, но свинцово-черное небо должно было вот-вот обрушиться на землю накопленной влагой. Сам воздух, казалось, был насыщен ожиданием, напряжением. Молодой мужчина пересек Унтер-ден-Линден и направился к площади Маркса и Энгельса, с середины которой на центр города взирали невидящими глазами гигантские бронзовые изваяния тевтонских отцов социализма. У них за спиной каменные фризы восхваляли радостную жизнь человека при коммунизме. По-прежнему ни капли дождя. Но ждать оставалось совсем недолго. Еще немного – и тучи порвутся, проливаясь промозглыми струями. «Это является исторической неизбежностью», – мысленно отметил мужчина, язвительно употребляя социалистический жаргон. Он был охотником, выслеживающим добычу, и сейчас он почти настиг ее, подошел так близко, как ему еще не удавалось. Тем более было важно скрыть нарастающее внутри напряжение.Мужчина был похож на миллионы других в этом самозваном раю людей труда. Одежда его была приобретена в «Центрум варенхаус», огромном универсальном магазине на Александерплатц, ибо такие убогие на вид вещи не купишь где попало. Однако одежда была далеко не главным, что придавало мужчине вид мелкого восточноберлинского чиновника. Все дело было в его походке, вялой, принужденной, шаркающей. Глядя на него, никак нельзя было предположить, что двадцать четыре часа назад он прибыл с Запада, и до последних мгновений мужчина был уверен, что не привлекает ничье внимание.
Но вдруг его мышцы напряглись от разлившегося адреналина. Ему показались знакомыми шаги, прозвучавшие у него за спиной, те самые, которые он уже слышал, бесцельно бродя по Карл-Либкнехт-штрассе. Определенно, этот звуковой рисунок он уже слышал.
Все шаги вроде бы похожи друг на друга, однако в действительности все они разные: они бывают тяжелыми и легкими, быстрыми и медленными, и свою лепту вносит также состав подошв обуви. По словам одного из наставников Белнэпа, звуки шагов являются сольфеджио города: нечто настолько обыденное, мимо чего можно пройти, даже не заметив, и тем не менее натренированное ухо способно различать разную поступь, как различают разные голоса. Не ошибся ли сейчас Белнэп?
Не могло быть и речи о том, что за ним следят. Он просто обязан ошибаться.
Или же ему необходимо убедиться, что он прав.
Младший сотрудник сверхсекретного подразделения Государственного департамента Соединенных Штатов, известного как Отдел консульских операций, Тодд Белнэп уже успел завоевать себе репутацию человека, который находит тех, кто не хочет быть найденным. Подобно большинству ищеек, он предпочитал работать в одиночку. Если задача состоит в том, чтобы установить за каким-нибудь человеком наблюдение, решением является группа специально обученных людей – и чем более многочисленная, тем лучше. Но за человеком, решившим исчезнуть, нельзя установить наблюдение в обычном смысле этого слова. В таких случаях на охоту бросались все силы организации: это был вопрос принципа. Однако руководители ОКО уже давно усвоили, что есть свои преимущества и в том, чтобы дать полную свободу одинокому одаренному оперативному работнику. Позволить ему разъезжать по всему свету, необремененному дорогостоящим окружением. Имея возможность проверять любые догадки, какими бы невероятными они ни казались. Двигаться, полагаясь на нюх.
На нюх, который, при благоприятном стечении обстоятельств, должен вывести Белнэпа на добычу, американского оперативного работника Ричарда Лагнера, перебежавшего к врагу. Проверив десяток наводок, оказавшихся ложными, Белнэп теперь был уверен, что наконец взял след.
Но что, если кто-то взял его собственный след? Что, если за охотником, в свою очередь, охотятся?
Обернуться внезапно было бы слишком подозрительно. Вместо этого Белнэп остановился и, зевнув, сделал вид, будто разглядывает огромные статуи, при этом мгновенно оценив, кто находится в непосредственной близости.
Он не увидел абсолютно никого. Бронзовые Маркс, сидящий, и Энгельс, стоящий: массивные, суровые, с позеленевшей бронзой усов и бород. Два ряда лип. Просторный газон, плохо ухоженный. А напротив – громоздкая, продолговатая рыжевато-бурая стеклянная коробка, известная как Дворец республики. Похожее на гроб здание, казалось, было возведено, для того чтобы похоронить в себе человеческую душу. Но площадь, кажется, была пустынной.
Утешительного в этом было немного – однако уверен ли он, что не ослышался? Белнэп знал, что напряжение способно играть с рассудком злые шутки, заставляя принимать тени за чудовищ. Ему надо обуздать беспокойство: чересчур сосредоточенный оперативник, озабоченный мнимыми угрозами, может совершить ошибку и не увидеть угрозу настоящую.
Поддавшись интуитивному порыву, Белнэп направился к зловещему сверканию Дворца республики, флагманскому зданию коммунистического режима. Здесь не только заседал парламент ГДР, но также размещались концертные залы, рестораны и бесчисленные бюрократические конторы, занимавшиеся бесчисленными бюрократическими вопросами. Это было то самое место, куда иностранец не посмел бы сунуться ни за что за свете, куда неизвестный «хвост» не пошел бы следом за Белнэпом, – и то самое место, где сам Белнэп мог бы убедиться в отсутствии нежелательного попутчика. Это решение можно было считать или вдохновением опытного разведчика, или ошибкой новичка. Скоро он все выяснит. Усилием воли заставив себя принять непринужденно-скучающий вид, Белнэп прошел мимо охранников с гранитными лицами, дежуривших у входа, которые лишь мельком взглянули на его потрепанное удостоверение личности. Затем через громоздкий турникет в длинный вестибюль, протянувшийся вдоль всего периметра здания, пахнущий моющими средствами и хлоркой, с бесконечным перечнем кабинетов и контор над головой, похожим на расписание вылетов в аэропорту. «Не останавливайся, не озирайся по сторонам; веди себя так, словно знаешь, что делаешь, и окружающие подумают о тебе то же самое». Белнэпа можно было принять – за кого? За мелкого чиновника, вернувшегося с затянувшегося обеденного перерыва? Простого гражданина, которому нужно получить документы на новую машину? Он завернул за угол, затем еще раз завернул за угол и оказался у выхода на Александерплатц.
Удаляясь от дворца, Белнэп изучал отражения в зеркальных стеклах здания. Вот долговязый парень в рабочей одежде несет обед в судке. Вот пышная фрау с заплывшим, пропитым лицом. Вот два чиновника в серых костюмах и с такими же серыми лицами. Ни одного знакомого лица, никого, на кого сработал бы сигнал тревоги.
Белнэп вышел на помпезный проспект, застроенный в духе сталинского неоклассицизма, носящий название Карл-Маркс-аллея. Вдоль необычайно широкой улицы тянулись восьмиэтажные здания – нескончаемая полоса кремовой керамической плитки, высоких створчатых окон, балюстрад в римском стиле над первыми этажами, отведенными магазинам. Через равные промежутки мозаичные панно изображали счастливых рабочих, таких как те, кто выстроил этот проспект три с половиной десятилетия назад. Если Белнэп правильно помнил курс истории, эти самые рабочие в июне 1953 года возглавили восстание против социалистического режима – которое было безжалостно сокрушено советскими танками. Любимый Сталиным «кондитерский» стиль архитектуры оказался горьким для тех, кто вынужден был его печь. Проспект был красивой ложью.
Ричард Лагнер также был ложью, но только омерзительной. Он продал свою родину, и продал ее недешево. Лагнер сообразил, что угасающие тираны Восточной Европы еще никогда не были в таком отчаянном положении, и их отчаяние как нельзя лучше соответствовало алчности Лагнера. От тех секретов, которые он предлагал в том числе от имен глубоко законспирированных американских агентов, работающих в созданных по образу и подобию советского КГБ спецслужбах стран Варшавского пакта, отмахнуться было нельзя; его предательство открыло редкие возможности. Лагнер заключил сделки в отдельности с каждым членом Восточного блока. Как только был проверен и признан качественным образец его «товара» – Лагнер предложил на пробу по одному американскому агенту, которые после тщательной слежки были арестованы, подвергнуты пыткам и казнены, – он смог назвать свою цену.
Не каждый продавец остается в хороших отношениях со своими покупателями, но Лагнер, судя по всему, принял меры предосторожности: несомненно, ему удалось убедить всех клиентов в том, что кое-какие карты он придержал при себе, что кладовая американских секретов, которой он владеет, еще не иссякла полностью. И до тех пор, пока такая возможность оставалась, этого человека нужно было всесторонне оберегать. Неслучайно Лагнер обосновался среди сотрудников восточногерманской тайной полиции «Штази» и высшей номенклатуры ГДР, которые жили в так называемых домах трудящихся, хотя настоящие люди труда вынуждены были обитать в безликих коробках, сложенных из железобетонных плит. Разумеется, Лагнер был не из тех, кто подолгу задерживается на одном месте. Полтора месяца назад Белнэп разминулся с ним в Бухаресте на какие-то считаные часы. И он не мог допустить, чтобы подобное произошло еще раз.
Дождавшись, когда мимо проедут несколько видавших виды «Шкод», Белнэп у самого перекрестка пересек проспект и направился к убогому магазину хозяйственных товаров. Проследует ли кто-нибудь за ним внутрь? За Белнэпом захлопнулась дешевая дверь из плексигласа и крашеного алюминия, лишенная обязательных для Запада защитных жалюзи. Стоящая за прилавком угрюмая седая женщина с усиками бросила на него взгляд своих тусклых глаз, и Белнэп почувствовал себя так, словно оторвал ее от чего-то важного, без спросу проникнув в чужие владения. В тесном магазинчике стоял запах машинного масла; полки были заставлены, как это сразу чувствовалось, никому не нужными вещами. Ощущая на себе хмурый взгляд угрюмой Eigentümer,[1] Белнэп выбрал товары для ремонта: ведерко, пакет сухой штукатурки, тюбик шпаклевки и широкий шпатель. В городе, постоянно нуждающемся в ремонте, подобный набор сразу же объяснит его присутствие где бы то ни было. Женщина за прилавком бросила на Белнэпа еще один недовольный взгляд, красноречиво говорящий: «покупатель всегда неправ», но все же с мрачным видом взяла деньги, словно принимая компенсацию за нанесенный ущерб.
Войти в подъезд жилого дома оказалось проще простого – ирония жизни в этом государстве, помешанном на строжайших мерах безопасности. Дождавшись, когда к двери с цифрами «435» подойдут две домохозяйки с полными сумками продуктов, источающие вокруг терпкий аромат дешевых духов, Белнэп шагнул следом за ними. Строительный инструмент не только позволил ему легализовать свое появление, но и заслужил немое одобрение. Домохозяйки вышли на шестом этаже, а Белнэп поднялся на этаж выше. Если он прав, если тощий осведомитель с сальными волосами сыграл честно, от цели его теперь отделяло всего несколько ярдов.
Сердце у Белнэпа гулко заколотило, выстукивая возбужденную частую дробь, унять которую он не мог. Речь шла не об обычной цели. Ричарду Лагнеру до сих пор удавалось ускользать из всех мыслимых ловушек, поскольку в свое время, еще работая на Соединенные Штаты, он сам понаставил их немало. На протяжении последних полутора лет американская разведка накопила богатый архив свидетельств того, что Лагнера видели в том или ином месте Восточной Европы, однако из этих свидетельств верить можно было немногим. Сам Белнэп за последние три месяца набурил десятки «сухих» скважин, и в настоящий момент его начальство интересовало только стопроцентное ТДО – «точное и достоверное обнаружение» объекта. Однако на этот раз он не просто караулил у стойки в баре или в зале ожидания аэропорта; сейчас у него был адрес. Но настоящий ли? Никаких гарантий не было. Но интуиция, нюх подсказывали Белнэпу, что удача наконец повернулась к нему. Он выстрелил наобум – и его пуля куда-то попала.
Следующие мгновения станут решающими. Квартира Лагнера, судя по всему, просторная, выходящая окнами на главную улицу и узкий переулок Коппенштрассе, находится в конце длинного коридора, за углом. Белнэп приблизился к двери и поставил ведерко на пол; случайный наблюдатель примет его за строителя, пришедшего заменить выбитые плитки пола. Затем, убедившись, что коридор пуст, Белнэп опустился на колени перед дверной ручкой в виде длинного рычага – круглые ручки в стране «победившего социализма» встречались крайне редко – и вставил в замочную скважину тонкий световод. Если ему удастся зафиксировать ТДО, можно будет вызывать оперативную группу, а самому оставаться вести наблюдение.
Жирное «если» – однако на этот раз след был достаточно коротким, и Белнэп испытывал надежду. Все началось одной ночью, когда он заглянул в мужской туалет на станции пригородных поездов «Фридрихштрассе», где разговорился с одним из так называемых железнодорожных мальчиков, мужчин-проституток, работающих на вокзалах. Как вскоре выяснилось, информацию этот человек отдавал гораздо более неохотно, чем свое тело, и за значительно большие деньги. Белнэп был убежден, что те самые пристрастия, которые подтолкнули Лагнера переметнуться к врагу, должны были рано или поздно выдать предателя. Страсть к юному телу: эта прихоть погубила бы Лагнера, если бы он остался в Вашингтоне, а насытить такой аппетит надолго нельзя. В качестве привилегированного гостя стран Восточного блока Лагнер мог рассчитывать на то, что, если его похождения и не будут поощряться, на них обязательно закроют глаза. С другой стороны, работая в полицейском государстве, железнодорожные мальчики вынуждены были держаться тесной группой. Белнэп рассудил, что, если один из них «развлекал» щедрого американца с изрытым оспой лицом, охочего до тринадцатилетних мальчиков, крайне маловероятно, чтобы слухи об этом не распространились среди его собратьев.
Потребовались долгие уговоры и заверения, не говоря о пухлой пачке марок, но в конце концов новый знакомый Белнэпа пообещал навести справки. Вернулся он через два часа, с клочком бумаги и торжествующей улыбкой на веснушчатом лице. Белнэп никак не мог избавиться от омерзительных воспоминаний о липких, потных ладонях осведомителя, о противном запахе прокисшего молока у него изо рта. Но этот клочок бумаги! Белнэп осмелился увидеть в нем доказательство.
Изогнув световод, Белнэп принялся медленно просовывать его на место. Он еще не достиг совершенства в этом деле. А допустить прокол нельзя.
Услышав за спиной шум, шорох подошв по плиткам пола, Белнэп резко обернулся и увидел перед собой черное дуло короткоствольного карабина «СКС». Затем и того, кто держал карабин: мужчину в темной серо-стальной форме с блестящими пуговицами, с коричневой пластмассовой рацией на правом плече.
«Штази». Тайная полиция Восточной Германии.
Вне всякого сомнения, это часовой, приставленный оберегать ценного герра Лагнера. Судя по всему, до этого он сидел в темном углу, скрытый из виду.
Белнэп медленно встал на ноги, поднимая руки, и изобразил полное изумление, тем временем лихорадочно просчитывая ответные действия.
Часовой «Штази» залаял в рацию характерными жесткими согласными уроженца Берлина, второй рукой сжимая карабин. Поскольку его внимание отвлечено разговором, он окажется не готов к внезапному нападению. Пистолет Белнэпа был спрятан в кобуре на щиколотке. Надо будет нагнуться и сделать вид, что он показывает свой строительный инструмент, а самому при этом выхватить гораздо более смертоносное орудие.
Внезапно Белнэп услышал, что у него за спиной открылась дверь в квартиру, почувствовал дуновение теплого воздуха – и ощутил сильный удар по затылку. Могучие руки повалили его на пол, вжимая лицом в деревянный паркет прихожей. Невидимые руки умело ощупали Белнэпа и извлекли спрятанный на лодыжке маленький пистолет. Затем его оттащили в соседнюю комнату. За ним с глухим стуком захлопнулась дверь. В комнате царила темнота; шторы были закрыты, единственный свет проникал из узкого окошка в алькове, выходящего в переулок, и полумраку на улице не удавалось рассеять полумрак внутри. Потребовалось какое-то время, чтобы глаза Белнэпа привыкли к недостаточному освещению.
Проклятие! Неужели его вели с самого начала?
Наконец он смог рассмотреть окружающую обстановку. Он находился в некоем подобии домашнего кабинета, с дорогим турецким ковром на полу, зеркалом в раме из черного дерева на стене и массивным письменным столом в стиле бидермейерч.
За столом стоял Ричард Лагнер.
Человек, с которым Белнэп никогда не встречался, но чье лицо он узнал бы в толпе. Тонкий рот, похожий на щель, щеки, изрытые глубокими оспинами, шрам длиной два дюйма, изгибающийся на лбу, словно вторая левая бровь: фотографии полностью воздали Лагнеру должное. Белнэп задержал взгляд на маленьких, злобных глазках Лагнера, черных, как антрацит. И на крупнокалиберном ружье у него в руках, два черных дула которого смотрели на Белнэпа второй парой глаз.
Двое других вооруженных мужчин, прекрасно подготовленных профессионалов, что сразу чувствовалось по их цепким взглядам, пружинистым движениям и напряженным позам, стояли по обе стороны от письменного стола, направив на Белнэпа свои пистолеты. Тот сразу же догадался, что это личные телохранители Лагнера, люди, получающие от него жалованье, на чью преданность и компетентность он может рассчитывать, связавшие свое благополучие с судьбой хозяина. Для человека в положении Лагнера затраты на подобную свиту были полностью оправданы. Телохранители приблизились к Белнэпу, держа его под прицелом.
– Подумать только, какой настойчивый жук, а? – наконец заговорил Лагнер. Его голос был похож на гнусавый скрежет. – Клещ в человеческом обличье.
Белнэп молчал. Расстановка сил была слишком очевидна: противник рассредоточился профессионально, и никакое неожиданное резкое движение со стороны Белнэпа не могло изменить геометрию смерти.
– Моя мать, когда мы были маленькими, выдирала у нас из кожи клещей с помощью горячей спичечной головки. Боль была адская. Но тварям, наверное, было еще больнее.
Один из телохранителей издал негромкий гортанный смешок.
– О, не строй из себя невинную овечку, – продолжал предатель. – Мой сутенер из Бухареста рассказал о своей встрече с тобой. После нее ему пришлось месяц носить руку в гипсе на перевязи. И он был совсем не рад этому. Ты оставил очень плохое впечатление. – Гримаса насмешливого неодобрения. – Кулаками ничего нельзя добиться – разве ты не слушал, чему тебя учили в седьмом классе? – Гротескная усмешка. – Жаль, мы с тобой не были знакомы, когда ты учился в седьмом классе. Я бы научил тебя кое-чему.
– Пошел к такой-то матери. – Слова слетели с уст Белнэпа приглушенным рычанием.
– О, какие мы вспыльчивые! Тебе следует научиться обуздывать свои чувства, иначе ты станешь их безвольным слугой. Ну а теперь, желторотый, расскажи, как тебе удалось меня выследить? – Взгляд Лагнера стал жестким. – Я так понимаю, мне надо будет придушить малыша Инго? – Изменник пожал плечами. – Что ж, малыш утверждал, что любит боль. И я пообещал завести его туда, где он еще не бывал. Значит, в следующий раз нам просто придется подняться на следующий уровень. На последний. Не думаю, что кто-нибудь будет возражать против этого.
Белнэп непроизвольно вздрогнул. Двое подручных Лагнера молча ухмыльнулись.
– Не беспокойся, – с мнимым сочувствием продолжал предатель. – Тебя я тоже заведу туда, где ты еще никогда не бывал. Тебе когда-нибудь приходилось стрелять из «Моссберга» четыреста десятого калибра в упор? Я имею в виду в человека? Мне приходилось. С этим ничто не может сравниться.
Белнэп перевел взгляд с бездонных черных дул двустволки на бездонные черные глаза Лагнера.
А тот устремил взор на стену за спиной пленника.
– Обещаю тебе, наше уединение никто не нарушит. В этих домах поразительно прочные стены, так что свинцовые дробинки разве что поцарапают штукатурку. И я установил звукоизоляцию. Рассудив, что нет смысла беспокоить соседей, если одному из железнодорожных мальчиков вздумается стонать от счастья. – Плоть раздвинулась, обнажая фарфоровые зубы в жутком подобии улыбки. – Но ты сегодня получишь в себя заряд иного рода. Видишь ли, вот этот «Моссберг» вырвет у тебя из брюшной полости целый кусок. Помяни мое слово, в дыру можно будет просунуть руку.
Белнэп попытался пошевелиться, но его пригвоздили к месту стальные руки.
Лагнер взглянул на своих подручных; у него был вид ведущего телевизионной кулинарной программы, готового продемонстрировать чудесный рецепт.
– Ты полагаешь, я преувеличиваю? Позволь продемонстрировать тебе. Ты больше не ощутишь ничего подобного. – Послышался тихий щелчок; предатель снял ружье с предохранителя. – Никогда.
Разобраться в том, что произошло в последующие мгновения, Белнэп смог лишь потом, оглядываясь назад. Громкий звон разбитого стекла; Лагнер, испуганный шумом, оборачивающийся к окошку в алькове слева от себя; вспышка пороховых газов, вырвавшихся из дула пистолета, через долю секунды лучом молнии разорвавшая погруженную в полумрак комнату, отражаясь от зеркал и металлических поверхностей; и…
И фонтан крови, брызнувший из правого виска Ричарда Лагнера.
Разом обмякнув, предатель, словно подкошенный, рухнул на пол и застыл неподвижно; ружье вывалилось у него из рук, будто трость у жертвы сердечного приступа. Кто-то мастерски всадил пулю Лагнеру в голову.
Телохранители метнулись в разные стороны, наводя оружие на разбитое окно. Работа снайпера?
– Лови! – окликнул голос, несомненно, американца, и влетевший в окно пистолет устремился к Белнэпу.
Тот поймал оружие, повинуясь чистому рефлексу, воспользовавшись мгновением нерешительности обоих телохранителей, которые не знали, то ли расправиться с пленником… то ли стрелять в долговязого незнакомца, стремительно запрыгнувшего в окно. Белнэп распластался на полу – успев почувствовать, как у него над самым плечом прожужжала пуля, – и дважды выстрелил в того из телохранителей, который находился ближе к нему. Обе пули поразили наемника в грудь: центр массы, стандартное правило при стрельбе навскидку. Но для того, чтобы обеспечить внезапную смерть противника в подобном противостоянии на предельно близких расстояниях, этого было недостаточно. Устранить угрозу ответного удара могло бы только поражение центральной нервной системы. Смертельно раненный, обливаясь алой кровью, хлещущей из пробитой груди, телохранитель принялся палить наобум, разряжая обойму пистолета. В обнесенном массивными стенами замкнутом помещении выстрелы из крупнокалиберного оружия раскатились оглушительным грохотом, а непрерывные белые вспышки, вырывающиеся из дула, показались болезненно ослепительными.
Белнэп выстрелил еще раз, поразив телохранителя в лицо. Пистолет, полуавтоматический «вальтер» старого образца, из тех, которые любят некоторые бывшие военные за то, что он якобы никогда не дает осечек, тяжело упал на пол, и через мгновение за ним последовал его хозяин.
Незнакомец – высокий, проворный, одетый в коричневый рабочий комбинезон, искрящийся осколками разбитого окна, – отскочил в сторону, избегая пули второго наемника, а затем одним прицельным выстрелом в голову уложил его наповал.
Наступила неестественная тишина, показавшаяся Белнэпу бесконечно долгой. Незнакомец, расправившийся с Лагнером и его подручными, имел чуть ли не скучающий вид; ничто не указывало на то, что пульс у него стал хоть сколько-нибудь чаще.
Наконец он вялым голосом обратился к Белнэпу:
– Насколько я понял, охранник из «Штази» дежурил в коридоре.
К такому же выводу пришел и Белнэп. В который уже раз он мысленно выругал себя за глупость.
– Однако не думаю, чтобы он пожаловал сюда, – сказал Белнэп. Во рту у него пересохло, в горле першило. Натянутые мышцы правой ноги вибрировали, словно струны виолончели. До сих пор, если не считать учебы в центре подготовки ОКО, ему еще ни разу не приходилось видеть направленное на себя оружие. – Полагаю, особому гостю предоставлено право пользоваться собственными методами… устранения непрошеных гостей.
– Надеюсь, горничная у него знает свое дело, – заметил незнакомец, стряхивая с комбинезона блестящие осколки. Вокруг валялись три окровавленных трупа, дело происходило в самом сердце полицейского государства, а он, похоже, никуда не торопился. Незнакомец протянул руку. – Кстати, меня зовут Джаред Райнхарт.
Его рукопожатие оказалось крепким и сухим. Стоя рядом с ним, Белнэп обратил внимание, что Райнхарт нисколько не вспотел и ни один волос не выбился из его прически. Он был олицетворением хладнокровия. Сам же Белнэп, как подтвердил взгляд в зеркало, выглядел ужасно.
– Ты решил атаковать в лоб. Храбро, но чересчур прямолинейно. Особенно когда этажом выше находится пустующая квартира.
– Понятно, – пробурчал Белнэп. И он действительно все понял, мгновенно получив объяснения действиям Райнхарта и стоящему за ними тонкому чувству оперативной обстановки. – Замечание принято.