Страница:
[515]другие — что он задержал себе дыхание. Среди последних — Керкид из Мегалополя, который так говорит в мелиямбах: …Не таков был мудрец из Синопа, С палкой, в двойном плаще, под открытым небом живущий: Принял он смерть, закусив себе губы зубами И задержавши дыхание. Был он поистине Отпрыском Зевса и псом-небожителем. Третьи говорят, что, когда он хотел разделить осьминога между собаками, они искусали ему мышцы ног, и от этого он умер. А рассказ о том, что он задержал дыхание, — это, по словам Антисфена в «Преемствах», домысел его учеников: Диоген жил в это время в Крании — так назывался гимнасий поблизости от Коринфа; однажды, явившись к нему, как обычно, ученики увидели, что он лежит, закутавшись в плащ, и подумали, что он спит, — вообще же он не страдал сонливостью; а когда откинули плащ, то увидели, что он уже не дышит, и подумали, что он сделал это умышленно, чтобы незаметно уйти из жизни. Между учениками, говорят, разгорелся спор, кому его хоронить, и дело даже дошло до драки; но вмешались родители и старейшины и указали похоронить Диогена возле ворот, ведущих к Истму. На его могиле поставили столб, а на столбе — собаку из паросского камня.
[516]Впоследствии сограждане Диогена также почтили его медными изображениями, написав на них так: Пусть состарится медь под властью времени — все же Переживет века слава твоя, Диоген: Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь, Ты указал нам путь, легче которого нет.
[517]А вот моя эпиграмма, прокелевсматическим размером: — Диоген, какая доля увела тебя от нас, В дом Аида? — Злой собаки поразил меня укус.
[518]Некоторые рассказывают, что, умирая, он приказал оставить свое тело без погребения, чтобы оно стало добычей зверей, или же сбросить в канаву и лишь слегка присыпать песком; а по другим рассказам — бросить его в Илисс, чтобы он принес пользу своим братьям.
[519]Деметрий в «Соименниках» сообщает, что Александр в Вавилоне и Диоген в Коринфе скончались в один и тот же день. Он был уже стариком в 113-ю олимпиаду. Ему приписываются следующие сочинения: диалоги «Кефалион», «Ихтий», «Галка», «Леопард», "Афинский народ", «Государство», "Наука нравственности", "О богатстве", "О любви", «Феодор», «Гипсий», «Аристарх», "О смерти"; послания; семь трагедий — «Елена», «Фиест», «Геракл», «Ахилл», «Медея», «Хрисипп», «Эдип». Однако Сосикрат в I книге «Преемств» и Сатир в IV книге «Жизнеописаний» говорят, что все это Диогену не принадлежит, а трагедийки, по словам Сатира, написаны Филиском из Эгины, учеником Диогена. Сотион в VII книге говорит, что Диоген написал только следующие сочинения: "О добродетели", "О благе", "О любви", «Нищий», «Толмей», «Барс», «Кассандр», «Кефалион», «Филиск», «Аристарх», «Сисиф», «Ганимед», «Изречения», «Послания». Диогенов было пять: первый — физик из Аполлонии, сочинение которого начиналось так: "Приступая ко всякому рассуждению, следует, как мне кажется, за основу взять нечто бесспорное"; второй — сикионец, который писал о Пелопоннесе; третий — тот, о котором шла речь; четвертый стоик, родом из Селевкии, которого называют также вавилонянином, потому что Селевкия находится недалеко от Вавилона; пятый — из Тарса, писавший о вопросах поэтики, которые он пытался разрешить. О философе Афинодор в VIII книге «Прогулок» сообщает, что он всегда казался блестящим благодаря притираниям. 3. МОНИМ
Моним Сиракузский, ученик Диогена, раб одного коринфского менялы (как сообщает Сосикрат); к его хозяину часто приходил Ксениад, купивший Диогена, и своими рассказами о его добродетели, о его словах и делах возбудил в Мониме любовь к Диогену. Недолго думая, он притворился сумасшедшим, стал перемешивать на меняльном столе мелкую лихву с серебряными деньгами, пока наконец хозяин не отпустил его на волю. Тогда он тотчас явился к Диогену, стал следовать ему и кинику Кратету, жил, как они, а хозяин, глядя на это, все больше убеждался в его безумии. Он достиг такой известности, что его упоминает даже Менандр, сочинитель комедий; в представлении под заглавием "Конюший"
[520]он говорит: — А Моним — он не столько знаменит. Ты знал его. Филон? — Который Моним? Тот, что с сумой? — И не с одной — с тремя; Но, поклянусь, никто и никогда Не слышал от него ни слова, кроме "Познай себя", — а сам был нищ и грязен, А все иное почитал тщетой. В самом деле, он был очень строг, всякое мнение презирал и стремился лишь к истине. Написал он "Безделки, с которыми незаметно смешаны важные вещи", 2 книги "О порывах" и «Поощрение». 4. ОНЕСИКРИТ
Онесикрит— некоторые говорят, что он был с Эгины, а Деметрий Магнесийский — что с Астипалеи. Он тоже был одним из самых известных учеников Диогена. Его судьба похожа на судьбу Ксенофонта: как тот ходил в поход с Киром, так этот — с Александром; как один написал "Воспитание Кира", так другой — о том, как рос Александр; как первый сочинил похвальное слово Киру, так второй — Александру. Даже в слоге он сходствовал с Ксенофонтом, хотя и был ниже его как подражатель, который ниже образца. Учениками Диогена были и
Менандр, по прозвищу Дуб, поклонник Гомера, и
ГегесийСинопский, по прозвищу Ошейник, и
ФилискЭгинский, о котором уже упоминалось.
[521]5. КРАТЕТ
Кратет, сын Асконда, фиванец. Он тоже был одним из славнейших учеников Пса (хотя Гиппобот и говорит, будто он учился не у самого Диогена, а у Брисона Ахейского). От него сохранились такие шутливые стихи: Некий есть город Сума посреди виноцветного моря, Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий, Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден, Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных. В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы, Из-за которых народ на народ не станет войною: Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают.
[522]Есть у него и пресловутая "Поденная запись" с такими стихами: Получит драхму врач, но десять мин — повар; Льстецу талантов — пять, но ничего другу; Философу — обол, зато талант — девке. У него было прозвище Дверь-откройся за его обычай входить во всякий дом и начинать поучения.
[523]Ему же принадлежат такие стихи: Все, что усвоил я доброго, мысля и слушаясь Музы, Стало моим; а иное богатство накапливать тщетно;
[524]и о том, что философия его научила Жевать бобы и не знавать забот. Известны и такие его стихи: Чем излечиться от любви? Лишь голодом И временем, а если нет — удавкою. Расцвет его пришелся на 113-ю олимпиаду. Антисфен в «Преемствах» говорит, будто к кинической философии он обратился, когда увидел в какой-то трагедии Телефа в жалком виде и с корзиночкой в руках:
[525]обратив имущество в деньги (а он был из самых видных граждан), он набрал около 200 талантов и распределил их между гражданами, а сам бросился в философию с таким рвением, что даже попал в стихи Филемона, комического поэта. У того сказано: Он, как Кратет, зимой одет во вретище, А летом бродит, в толстый плащ закутавшись. Диокл сообщает, что Диоген убедил Кратета все свои земли отдать под пастбища, а все свои деньги бросить в море.
[526]По его словам, именно в доме Кратета останавливался Александр, как в доме Гиппархии — Филипп. Часто к нему приходили родственники, чтобы отговорить его, но он был непоколебим и прогонял их палкой. Деметрий Магнесийский сообщает, что свои деньги Кратет положил у менялы, договорившись так: если его дети будут, как все, тот отдаст им деньги, если же они станут философами, то раздаст деньги народу, потому что философам деньги не надобны. А Эратосфен сообщает, что от Гиппархии (о которой будет речь далее) у него был сын по имени Пасикл, и когда он стал юношей, то Кратет отвел его к блуднице и сказал: "Так и отец твой женился". Кто блудит, как в трагедиях, говорил он, тому награда — изгнание и смерть; а кто блудит, как в комедиях, с гетерами, тот от пьянства и распутства выживает из ума. У него был брат Пасикл, ученик Евклида. Забавную шутку его приводит Фаворин (во II книге "Записок"): Кратет, заступаясь за кого-то перед начальником гимнасия, ухватил его за ляжки, тот возмутился, а Кратет сказал: "Как? Разве это у тебя не все равно, что колени?"
[527]Невозможно, говорил он, найти человека безупречного: как в гранатовом яблоке, хоть одно зернышко да будет в нем червивое. Кифареда Никодрома он довел до того, что тот разбил ему лоб; тогда Кратет положил на рану повязку с надписью: "Никодромова работа".
[528]Блудниц он бранил неустанно, приучая этим и себя терпеть поношения. Деметрий Фалерский послал ему хлеба и вина — он стал попрекать его и воскликнул: "Ах, если бы источники текли и хлебом!" — ибо, конечно, пил он только воду. Афинские блюстители порядка наказали его за то, что он был в сидонской ткани.
[529]"А я вам и Феофраста покажу в сидонской ткани!" — сказал Кратет; и когда те не поверили, то отвел их в цирюльню, где Феофраст стригся. В Фивах его однажды выпорол начальник гимнасия (а иные говорят, что это в Коринфе его выпорол Евтикрат), и, когда его уже тащили за ноги, он сказал как ни в чем не бывало: Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага
[530]Впрочем, Диокл говорит, что за ноги тащил его Менедем Эретрийский: дело в том, что Менедем был хорош собою и слыл любовником Асклепиада Флиунтского, и вот однажды, ухватив Менедема за ляжку, Кратет провозгласил: "Вот где Асклепиад!" Менедем рассвирепел и поволок его прочь, а он на это произнес вышеприведенные слова. Зенон Китийский в «Изречениях» сообщает, что к своему плащу он пришил напоказ овчину; выглядело это безобразно, и в гимнасии все над ним смеялись, а он то и дело восклицал, воздевая руки к небу: "Смелей, Кратет, и верь глазам своим и телу своему: сейчас они смеются над твоим видом, а скоро скрючатся от болезней и станут тебе завидовать, а себя ругать за свою лень!" Заниматься философией, говорил он, нужно до тех пор, пока не поймешь, что нет никакой разницы между вождем войск и погонщиком ослов. Кто окружен льстецами, говорил он, тот одинок, как теленок среди волков: ни там, ни здесь ни в ком вокруг содействия и во всех вражда. Почуяв смерть, он спел над собою такие стихи: Спешишь, горбун, в аидовы обители… (потому что на старости лет он и вправду стал горбат). Александр спросил его: "Хочешь, я восстановлю твой город?"
[531]— "Зачем? — сказал Кратет. Какой-нибудь новый Александр возьмет и разрушит его опять". "Родина моя, — говорил он, — это Бесчестие и Бедность, неподвластные никакой Удаче, и земляк мой — недоступный для зависти Диоген". А Менандр в комедии «Сестры-близнецы» упоминает о нем так: Пойдешь со мною, в грубый плащ закутана, Как некогда жена Кратета-киника, Который хвастал, будто бы и дочь свою Давал на месяц в пробное замужество Ученики у него были такие. 6. МЕТРОКЛ
Метрокл из Маронеи, брат Гиппархии, который сперва был слушателем Феофраста, но по слабости своей однажды во время занятий испустил ветер и от огорчения затворился дома, решив уморить себя голодом. Узнав об этом, Кратет пришел к нему без зову, нарочно наевшись волчьих бобов, и стал его убеждать, что по всему смыслу он не сделал ничего дурного, — напротив, чудом было бы, если бы он не предоставил ветрам их естественный выход; а под конец он взял и выпустил ветры сам, чем и утешил Метрокла: подобное исцелилось подобным. С этих пор Метрокл стал его слушателем и выказал немалые способности в философии. Сочинения свои он сжег (говорит Гекатон в I книге "Изречений") со словами: Се — привиденья преисподних снов!
[532](то есть пустые, праздные); а другие говорят, что сжег он записи феофрастовых чтений, сказавши: Бог огня, поспеши, твоему ты надобен граду.
[533]Вещи, говорил он, покупаются или ценою денег, например дом, или ценою времени и забот, например воспитание. Богатство пагубно, если им не пользоваться достойным образом. Умер он от старости, сам задержав дыхание. Ученики его Феомброт и Клеомен; ученик Феомброта — Деметрий Александрийский, а Клеомена — Тимарх Александрийский и Эхекл Эфесский. Впрочем, Эхекл слушал и Феомброта, а Эхекла слушал Менедем, о котором речь далее. Отличился среди них также Менипп Синопский. 7. ГИППАРХИЯ Этими же учениями была пленена
Гиппархия, сестра Метрокла. Оба они были родом из
Маронеи. Она полюбила и речи Кратета, и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для нее все. Она даже грозила родителям наложить на себя руки, если ее за него не выдадут. Родители позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь, — он сделал все, что мог, но не убедил ее. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя, что было на нем, и сказал: "Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я". Она сделала свой выбор: оделась так же, как он, и стала сопровождать мужа повсюду, ложиться с ним у всех на глазах и побираться по чужим застольям. Однажды, явившись на пиру у Лисимаха, она сокрушила самого Феодора по прозвищу Безбожник с помощью вот какого софизма: если в чем-то нет дурного, когда это делает Феодор, то в этом нет дурного и когда это делает Гиппархия; когда Феодор колотит Феодора, в этом нет дурного, стало быть, когда Гиппархия колотит Феодора, в этом тоже нет дурного. Феодор не нашелся ничего возразить на это и только разодрал на ней плащ; но Гиппархия не показала ни смущения, ни женского стыда. А когда он ей сказал: Вот она, что покидает свой станок и свой челнок!
[534]она ответила: "Да, это я, Феодор; но разве, по-твоему, плохо я рассудила, что стала тратить время не на станок и челнок, а вместо этого — на воспитание?" Вот какой рассказ есть об этой женщине-философе, а есть и несчетное множество иных. Известна книга Кратета под заглавием «Письма», полная отличной философии, а по слогу порою близкая и самому Платону. Писал он и трагедии, хранящие печать высокой философии, — например, в таких стихах: Мне родина — не крепость и не дом, Мне вся земля обитель и приют, В котором — все, что нужно, чтобы жить. Скончался Кратет в преклонных годах и погребен в Беотии. 8. МЕНИПП
Менипптоже киник, был по происхождению финикиец и даже раб (по словам Ахаика в его "Этике"), а хозяин его, по имени Батон, был с Понта (так пишет Диокл). Но по неуемным своим просьбам, внушенным жадностью, ему удалось сделаться гражданином Фив. Важности в нем не было нимало: книги его полны смеха и отчасти даже схожи с книгами его современника Мелеагра. Гермипп говорит, будто он занимался суточными ссудами и за это даже получил прозвище. Он ссужал деньги корабельщикам, брал страховку и накопил большое богатство; но в конце концов стал жертвой злоумышленников, впал в отчаянье и удавился. Мы написали о нем также насмешливые стихи: Раб финикийский, пес лаконской выучки, Прослывший поделом менялой суточным, — Вот пред тобою Менипп; Но в Фивах вором дочиста ограбленный, И о собачьем позабыв терпении, Дух испустил он в петле.
[535]Некоторые полагают, что книги его писаны не им, а Дионисием и Зопиром Колофонскими, которые, сочинив их смеха ради; приписали их Мениппу как наиболее на такое способному. Всего было шесть Мениппов: первый писал о лидийцах и делал сокращение Ксанфа; второй — тот, о ком была речь; третий — софист из Стратоникеи, кариец родом; четвертый ваятель; пятый и шестой — живописцы, о которых упоминает Аполлодор. Киник Менипп написал тринадцать книг: "Вызывание мертвых", «Завещание», "Письма от лица богов", «Возражения» физикам, математикам, грамматикам, "Рождение Эпикура", "Празднование двадцатого дня эпикурейцами" и др. 9. МЕНЕДЕМ
Менедем, ученик Колота Лампсакского. По словам Гиппобота, он так увлекался чудесным, что расхаживал, одетый Эринией, и говорил, что вышел из Аида к дозору за грешниками, чтобы потом вновь сойти под землю и доложить о том преисподним божествам. Одежда эта была такая: темный хитон до пят, поверх него пурпурный пояс, на голове аркадский колпак, расшитый двенадцатью небесными знаками, трагические котурны, длиннейшая борода и ясеневый посох в руке. *** Таковы жизнеописания каждого из киников. Добавим к этому те мнения, которые для них были общими, — если только мы считаем эту школу философией, а не просто образом жизни. Логику и физику они отвергают (наподобие Аристона Хиосского) и сосредоточиваются единственно на этике; именно Диогену (по утверждению Диокла) принадлежат слова (приписываемые иными Сократу
[536]) о том, что исследовать нужно, Что у тебя и дурного и доброго в доме случилось.
[537]Равным образом они пренебрегают и общим образованием: так, Антисфен утверждал, что достигший здравомыслия не должен изучать словесность, чтобы не сбиться с пути вслед за другими. Отвергают они и геометрию, и музыку, и все подобное. Так, Диоген, когда ему показали солнечные часы, сказал: "Полезная штука, чтобы не опоздать на обед!" — а когда ему показали музыкальные приемы, сказал: Не звоном струн, не дуновеньем флейт — Мужским умом стоят и дом и град.
[538]Далее, мнение их таково, что предельная цель есть жизнь, согласная с добродетелью (так говорит Антисфен в "Геракле"), — точно так же, как и у стоиков, ибо между этими школами есть некоторая общность. Оттого и о кинизме говорят, что это кратчайшая дорога к добродетели, и Зенон Китийский вел свою жизнь таким же образом. Далее, мнение их таково, что жить нужно в простоте, есть в меру голода, ходить в одном плаще; богатство же, славу и знатность они презирают. Некоторые из них едят зелень и пьют только холодную воду, а живут в первом попавшемся укрытии — даже в бочке, как Диоген, заявлявший, что богам дано не нуждаться ни в чем, а мужам, достигшим сходства с богами, — довольствоваться немногим.
[539]Далее, мнение их таково, что добродетели можно научить (так говорит Антисфен в "Геракле"), а потерять ее невозможно. Мудрец достоин любви, непогрешим, друг себе подобным и ни в чем не полагается на случай. Что лежит между добродетелью и пороком, то они почитают безразличным (вместе с Аристоном Хиосским). Таковы киники. Теперь нам следует перейти к стоикам, первым из которых был Зенон, тоже ученик Кратета.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Зенон, сын Мнасея(или Демея), из Кития, что на Кипре, греческом городе с финикийскими поселенцами. У него была кривая шея (говорит Тимофей Афинский в "Жизнеописаниях"), а сам он, по свидетельству Аполлония Тирского, был худой, довольно высокий, со смуглой кожей (за что его и прозывали "египетской лозой", как сообщает Хрисипп в I книге "Пословиц"), с толстыми ногами, нескладный и слабосильный — оттого-то, как говорит Персей в "Застольных записках", обычно он не принимал приглашений к обеду. Зато, говорят, ему доставляло удовольствие есть зеленые фиги и загорать на солнце. Учителем его, как уже сказано, [540]был Кратет, а потом, говорят, он учился по десять лет у Стильпона и у Ксенократа (по словам Тимократа в "Дионе"), а также у Полемона. По рассказам Гекатона и Аполлония Тирского (в его I книге "О Зеноне"), он обратился к оракулу с вопросом, как ему жить наилучшим образом, и бог ответил: "Взять пример с покойников"; Зенон понял, что это значит, и стал читать древних писателей. К Кратету попал он следующим образом. Он плыл из Финикии в Пирей с грузом пурпура и потерпел кораблекрушение. Добравшись до Афин, — а было ему уже тридцать лет — он пришел в книжную лавку и, читая там II книгу Ксенофонтовых "Воспоминаний о Сократе", [541]пришел в такой восторг, что спросил, где можно найти подобных людей? В это самое время мимо лавки проходил Кратет; продавец показал на него и сказал: "Вот за ним и ступай!" С тех пор он и стал учеником Кратета. Но при всей своей приверженности к философии он был слишком скромен для кинического бесстыдства. Поэтому Кратет, чтобы исцелить его от такого недостатка, дал ему однажды нести через Керамик горшок чечевичной похлебки; а увидев, что Зенон смущается и старается держать ее незаметно, разбил горшок у него в руках своим посохом похлебка потекла у Зенона по ногам, он бросился бежать, а Кратет крикнул: "Что ж ты бежишь, финикийчик? Ведь ничего страшного с тобой не случилось!" Итак, некоторое время он учился у Кратета; тогда он и написал свое «Государство», и кое-кто шутил, будто оно написано на собачьем хвосте. [542]Кроме «Государства» он написал следующие сочинения: "О жизни, согласной с природою", "О порыве или человеческой природе", "О страстях", "Об обязанностях", "О законе", "Об эллинском воспитании", "О зрении", "О цельном", "О знаках", "Пифагорейские вопросы", "Всеобщие вопросы", "О словах", "Гомеровские вопросы" в 5 книгах, "О чтении поэзии". Кроме того, ему принадлежат: «Учебник», «Решения», «Опровержения» в 2 книгах, "Воспоминания о Кратете", «Этика». Таковы его сочинения. Однако в конце концов он покинул Кратета и в течение двадцати лет учился у двух других вышеназванных наставников; оттого, говорят, он и заявлял: "Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение!" Впрочем, некоторые пишут, что это было сказано еще при Кратете. А другие рассказывают, что он жил в Афинах, когда услышал о крушении своего корабля, и сказал: "Как хорошо, что Удача сама толкает нас в философию!" Наконец, третьи утверждают, будто он успел распродать свой груз в Афинах и лишь потом обратился к философии. Рассуждения свои он излагал, прохаживаясь взад и вперед по Расписной Стое [543](собственно, она называется Писианактовой, но по фрескам Полигнота получила название Расписной), потому что искал места малопосещаемого; а именно здесь при Тридцати тиранах было погублено почти 1400 граждан. Сюда стали приходить люди послушать его и за это были прозваны «стоиками», равно как и его ученики; а до этого они назывались «зеноновцами», как о том свидетельствует и Эпикур в своих письмах. Стоиками же раньше называли стихотворцев, препровождавших свое время в Стое (как сообщает Эратосфен в VIII книге "О древней комедии"), — от них-то и пошло это слово в широкий ход. Афиняне оказывали Зенону великий почет: они даже вручили ему ключ от городских стен и удостоили его золотого венка и медной статуи. То же самое сделали и его соотечественники: статую Зенона они почитали украшением своего города. Так же гордились им и те китайцы, что жили в Сидоне. Сам Антигон выражал ему благосклонность и не раз его слушал, когда бывал в Афинах. Он даже приглашал философа приехать к себе; тот отказался, но послал к нему одного из своих близких Персея, сына Деметрия, родом из Кития, расцвет которого приходится на 130-ю олимпиаду, когда Зенон был уже стариком. Вот каково было письмо Антигона (приводимое Аполлонием Тирским в сочинении о Зеноне): "Дарь Антигон философу Зенонушлет привет. Удачею и славою, как мне думается, я выше тебя, но разумом и воспитанием ниже, равно как и тем совершенным счастьем, какое ты имеешь в обладании. Оттого и рассудил я предложить тебе приехать ко мне, полагая, что ты не откажешь мне в моей просьбе. Постарайся же так или иначе быть при мне — ты ведь понимаешь, что будешь наставником не для меня одного, а для всех македонян, вместе взятых. Кто наставляет царя Македонии и ведет его по пути к добродетели, тот заведомо и всех его подданных будет готовить к тому, чтобы стать хорошими людьми. Ибо каков правитель, таковы обычно становятся должным образом и подданные". Зенон отвечал ему так:
КНИГА СЕДЬМАЯ
1. ЗЕНОН
Зенон, сын Мнасея(или Демея), из Кития, что на Кипре, греческом городе с финикийскими поселенцами. У него была кривая шея (говорит Тимофей Афинский в "Жизнеописаниях"), а сам он, по свидетельству Аполлония Тирского, был худой, довольно высокий, со смуглой кожей (за что его и прозывали "египетской лозой", как сообщает Хрисипп в I книге "Пословиц"), с толстыми ногами, нескладный и слабосильный — оттого-то, как говорит Персей в "Застольных записках", обычно он не принимал приглашений к обеду. Зато, говорят, ему доставляло удовольствие есть зеленые фиги и загорать на солнце. Учителем его, как уже сказано, [540]был Кратет, а потом, говорят, он учился по десять лет у Стильпона и у Ксенократа (по словам Тимократа в "Дионе"), а также у Полемона. По рассказам Гекатона и Аполлония Тирского (в его I книге "О Зеноне"), он обратился к оракулу с вопросом, как ему жить наилучшим образом, и бог ответил: "Взять пример с покойников"; Зенон понял, что это значит, и стал читать древних писателей. К Кратету попал он следующим образом. Он плыл из Финикии в Пирей с грузом пурпура и потерпел кораблекрушение. Добравшись до Афин, — а было ему уже тридцать лет — он пришел в книжную лавку и, читая там II книгу Ксенофонтовых "Воспоминаний о Сократе", [541]пришел в такой восторг, что спросил, где можно найти подобных людей? В это самое время мимо лавки проходил Кратет; продавец показал на него и сказал: "Вот за ним и ступай!" С тех пор он и стал учеником Кратета. Но при всей своей приверженности к философии он был слишком скромен для кинического бесстыдства. Поэтому Кратет, чтобы исцелить его от такого недостатка, дал ему однажды нести через Керамик горшок чечевичной похлебки; а увидев, что Зенон смущается и старается держать ее незаметно, разбил горшок у него в руках своим посохом похлебка потекла у Зенона по ногам, он бросился бежать, а Кратет крикнул: "Что ж ты бежишь, финикийчик? Ведь ничего страшного с тобой не случилось!" Итак, некоторое время он учился у Кратета; тогда он и написал свое «Государство», и кое-кто шутил, будто оно написано на собачьем хвосте. [542]Кроме «Государства» он написал следующие сочинения: "О жизни, согласной с природою", "О порыве или человеческой природе", "О страстях", "Об обязанностях", "О законе", "Об эллинском воспитании", "О зрении", "О цельном", "О знаках", "Пифагорейские вопросы", "Всеобщие вопросы", "О словах", "Гомеровские вопросы" в 5 книгах, "О чтении поэзии". Кроме того, ему принадлежат: «Учебник», «Решения», «Опровержения» в 2 книгах, "Воспоминания о Кратете", «Этика». Таковы его сочинения. Однако в конце концов он покинул Кратета и в течение двадцати лет учился у двух других вышеназванных наставников; оттого, говорят, он и заявлял: "Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение!" Впрочем, некоторые пишут, что это было сказано еще при Кратете. А другие рассказывают, что он жил в Афинах, когда услышал о крушении своего корабля, и сказал: "Как хорошо, что Удача сама толкает нас в философию!" Наконец, третьи утверждают, будто он успел распродать свой груз в Афинах и лишь потом обратился к философии. Рассуждения свои он излагал, прохаживаясь взад и вперед по Расписной Стое [543](собственно, она называется Писианактовой, но по фрескам Полигнота получила название Расписной), потому что искал места малопосещаемого; а именно здесь при Тридцати тиранах было погублено почти 1400 граждан. Сюда стали приходить люди послушать его и за это были прозваны «стоиками», равно как и его ученики; а до этого они назывались «зеноновцами», как о том свидетельствует и Эпикур в своих письмах. Стоиками же раньше называли стихотворцев, препровождавших свое время в Стое (как сообщает Эратосфен в VIII книге "О древней комедии"), — от них-то и пошло это слово в широкий ход. Афиняне оказывали Зенону великий почет: они даже вручили ему ключ от городских стен и удостоили его золотого венка и медной статуи. То же самое сделали и его соотечественники: статую Зенона они почитали украшением своего города. Так же гордились им и те китайцы, что жили в Сидоне. Сам Антигон выражал ему благосклонность и не раз его слушал, когда бывал в Афинах. Он даже приглашал философа приехать к себе; тот отказался, но послал к нему одного из своих близких Персея, сына Деметрия, родом из Кития, расцвет которого приходится на 130-ю олимпиаду, когда Зенон был уже стариком. Вот каково было письмо Антигона (приводимое Аполлонием Тирским в сочинении о Зеноне): "Дарь Антигон философу Зенонушлет привет. Удачею и славою, как мне думается, я выше тебя, но разумом и воспитанием ниже, равно как и тем совершенным счастьем, какое ты имеешь в обладании. Оттого и рассудил я предложить тебе приехать ко мне, полагая, что ты не откажешь мне в моей просьбе. Постарайся же так или иначе быть при мне — ты ведь понимаешь, что будешь наставником не для меня одного, а для всех македонян, вместе взятых. Кто наставляет царя Македонии и ведет его по пути к добродетели, тот заведомо и всех его подданных будет готовить к тому, чтобы стать хорошими людьми. Ибо каков правитель, таковы обычно становятся должным образом и подданные". Зенон отвечал ему так: