Сердясь на себя за слабость, Фиона все еще не сумела явить собой образец скромности и утонченного благородства. Правда, хотя Йен покаялся, сохраняя достоинство, все равно это была капитуляция: соглашаясь со всеми ее требованиями, он не оставил ей выбора. Вот почему Фионе пришлось проявить великодушие и дать ему еще один шанс искупить вину.
Но раз ее план начал рушиться, его следовало подправить. Приняв предложение осмотреть дом, Кэрри отрезала сестре путь к быстрому отступлению. Слуги поверили, что она приняла предложение герцога и вскоре станет хозяйкой дома. Заведя разговор о том, что она вольна все менять в его доме, Йен еще раз отважился представить дело так, словно она в конце концов согласится стать его женой. По-видимому, Кэрри тоже так думала, иначе не оставила бы ее с ним одну.
Фиона пожала плечами. Каждый волен думать что хочет, и у нее тоже есть свои соображения. Она может делать вид, что готова принять предложение Йена, но, пока не подпишет контракт, ничто не заставит ее выйти за него замуж. А она не собирается ничего подписывать, пока Йен Кэботт не докажет, что стал порядочным и по-настоящему достойным мужчиной.
Фиона смотрела на дальний конец стола, сделанного из красного дерева и сиявшего полировкой, как зеркало. К столу были придвинуты двадцать четыре стула, а всего, если считать и стоявшие у стен, стульев было тридцать шесть. Если бы ей пришлось обедать здесь вдвоем с Йеном, они могли бы обмениваться словами единственным способом – посылая друг к другу лакеев с записками.
По внешней стене зала шел ряд высоких окон, а вдоль внутренней стены располагались три огромных мраморных камина. Облицовка с затейливым рисунком, начищенные медные щипцы и другие инструменты, великолепной работы каминные экраны – все это очень впечатляло, но пламя в каминах не согревало комнату. Чай, от которого, когда Фиона наливала его в чашку, шел пар, мгновенно остыл. Еда, не важно, насколько горячей ее приносили с кухни, могла оставаться здесь теплой не более одной-двух минут.
Фиона опустила бархатный манжет и спрятала в него пальцы. Скорее всего, Йен никогда не устраивал здесь приемов. Если пригласить искусных плотников и штукатуров, столовую можно сделать уютнее, обедающие и еда не будут замерзать.
Фиона допила холодный чай, думая о том, что Йен мог бы сделать это давным-давно, а раз не сделал, то значит, не видел в этом надобности. То же самое относилось ко всему в доме, где не было ни одной комнаты, которая приглашала бы войти в нее, задержаться, получить удовольствие от жизни в ней. Комнаты выглядели слишком большими, потолки – слишком высокими, ковры и занавеси – слишком темными и тяжелыми. Красивая дорогая мебель казалась выставленной напоказ; она не располагала к спокойной беседе или к радостным встречам.
Йен сказал, что в доме нет ничего, что было бы ему дорого. В это легко поверить. Во многих отношениях, решила Фиона, этот дом является продолжением манер Йена Кэботта и его физического присутствия. Всем видны богатство и знатность, внушительные размеры, могущество и на первый взгляд все очень впечатляет, но за этим не кроется ничего, кроме пустоты и отсутствия тепла: уют и близкие отношения здесь ничего не значат.
Звяканье ключей отвлекло Фиону от печальных мыслей, и она подняла голову. Миссис Питтман стояла в дверях, держа в руках небольшую картину в серебряной раме.
– Если вы хотите побыть одна, ваша светлость, я вернусь сюда в другое время. – Миссис Питтман попятилась.
– Нет, пожалуйста, заходите. – Фиона, сделала приглашающий жест. – Чай, должно быть, еще достаточно теплый: я постаралась хорошо подоткнуть чехол вокруг чайника.
– По утрам в начале дня здесь обычно холодновато, – сказала домоправительница, садясь на стул по правую руку от Фионы и кладя картину на стол изображением вниз. – Немного лучше становится к вечеру, когда солнце нагревает стены, и тепла от каминов хватает, чтобы прогреть нижнюю часть комнаты.
Фиона согласно кивнула и, наливая чай, поделилась с домоправительницей своей идеей сделать потолок пониже.
Принимая чашку, миссис Питтман довольно улыбнулась.
– Ваша светлость, как раз на такие чудесные вещи мы надеялись, когда его светлость наконец-то решил остепениться и найти себе жену. Не могу сказать вам, как обрадовались все слуги, узнав о предстоящей свадьбе, как успокоил всех нас выбор, сделанный его светлостью.
Фиона наклонила голову:
– Спасибо, миссис Питтман. Мне приятно знать, что меня здесь ожидает теплая встреча, но формально я еще не приняла предложение его светлости. Правда, я не придаю большого значения формальностям, и если решусь выйти замуж за герцога, то вы станете моим самым ценным соратником во всем, что касается управления домом. Без вас я даже не буду знать, с чего начать, так как я не имею ни малейшего представления об этой деятельности и никогда не обращала внимания на то, как справляется с хозяйством моя сестра.
Миссис Питтман снова улыбнулась:
– Ваша светлость, я буду рада помочь вам, чем смогу. Должна сказать, что я много лет служу в семействе его светлости и глубоко уважаю герцога и как человека, и как хозяина. На первый взгляд он может показаться сухим и холодным, но в действительности это очень достойный человек, совсем не такой, как многие…
Миссис Питтман отставила чашку и взяла в руки то, что Фиона приняла за картину.
– Я подумала, что вам захочется взглянуть на это. – Она протянула картину гостье. – Это портрет его светлости, нарисованный моим покойным мужем много лет назад, когда мы только начинали здесь работать.
Фиона посмотрела на рисунок и почувствовала себя так, словно невидимая рука сжала ее сердце.
Тот же Йен, но в возрасте не более пяти лет. Прошедшие годы заметно изменили его лицо. Хорошо очерченные скулы, твердая челюсть и разлет бровей остались теми же, но на этом сходство между мальчиком и мужчиной заканчивалось. У мальчика на портрете были озорная улыбка и свет в глазах, говорившие не только о жизнерадостности, но об открытости и готовности любить, и этот мальчик не имел ничего общего с выдержанным, скрытным и властным мужчиной, в которого он превратился.
– Временами, – продолжала миссис Питтман, – я угадываю в его светлости что-то от этого малыша. Обычно, когда что-то удивляет его и его светлость на мгновение забывает, что он герцог, его лицо меняется. – Она вздохнула: – Каким бы непоколебимым и холодным он ни казался, этот маленький мальчик все еще остается внутри его. Думаю, его светлость вырос бы другим человеком, имей он других родителей.
Ах да, его родители! Кажется, Йен упомянул о них вчера, когда они сидели на скамейке в саду. Хотя герцог не углублялся в детали, из того, что он сказал, складывалось впечатление о несчастливом доме и несбывшихся надеждах.
У Фионы остались лишь смутные воспоминания о собственном омраченном детстве: с тех пор, как Кэролайн и Дрейтон спасли ее, счастливая память о доме и семье, в которой ее любили без всяких условий, позволяли следовать движениям сердца и предаваться мечтам, вытеснила все остальное. Но если бы не это…
– Спасибо за то, что вы показали мне портрет. – Фиона вернула рисунок домоправительнице.
– Как только я увидела вас, то сразу поняла, что вы поймете. – Миссис Питтман мягко улыбнулась и поднялась со стула, – Могу я что-нибудь сделать для вас? Может быть, сказать повару, чтобы он приготовил еще чаю?
– Вы очень добры, – вежливо ответила Фиона. – Но сейчас мне ничего не нужно.
Оставшись одна после ухода миссис Питтман, Фиона задумалась. В первый раз после встречи с Йеном она позволила себе разобраться в чувствах, которые он пробудил в ней. Нельзя отрицать, что он физически привлекателен и не только необыкновенно красив, он и великолепно сложен. Как может такой крупный мужчина двигаться так легко, с грацией кошки… К счастью, вряд ли когда-то он намеренно сделает ей больно.
Фиона не видела никакой вины Йена в том, что он против воли родителей стал изучать медицину, скорее она восхищалась его поступком. И все же что-то в нем настораживало, заставляло тревожиться… Взяв с подноса сандвич, Фиона начала отщипывать от него кусочки, перебирая свои впечатления об Йене Кэботте. Красивый. С независимым умом. Высокообразованный и интеллектуальный. Богатый и щедрый. Определенно настойчивый.
Добрый? Да, конечно. Он спас Бипса и сделал ей предложение, чтобы спасти ее репутацию. Происшествие с тетей Джейн никак не говорит об обратном: просто все сложилось крайне неудачно и осложнилось поспешностью, с которой принимались решения.
Может быть, размышляла Фиона, рассеянно беря второй сандвич, ее настороженность не имеет отношения к Йену, может быть, истоки настороженности лежат в ней самой. Так в чем же дело? Она потрясла головой и вернулась мыслями к тому времени, когда еще верила, что все в мире устроено правильно.
Ее жизнь была такой безоблачной, такой предсказуемой и удобной, пока…
Пока тетя Джейн не попросила ее пойти на бал. Тогда она ощутила руку Судьбы, ведущую ее в неизвестность. Она не сопротивлялась, никак не подозревая, что весь ее мир очень скоро перевернется вверх тормашками и медленно вывернется наизнанку.
Вздохнув, Фиона прикрыла глаза. Ну почему кругом все так сложно… и в то же время просто? Она не знала, что ждет ее дальше, но была уверена, что если согласится выйти замуж за Йена Кэботта, то больше не сможет контролировать себя, как прежде. Да, в ее жизни останутся моменты безмятежности и предсказуемости, но появятся и более необузданные чувства. Что это будет, она не могла бы сказать, но отчетливо ощущала приближение неведомых событий.
И она знала, ощущала всем своим существом, что если она выйдет замуж за Йена, новые чувства овладеют ею целиком и навсегда изменят ее. Сознание, что она может оказаться не в состоянии управлять происходящими в ней изменениями, внушало ей тревогу, даже немного пугало, но одновременно рождало в ее душе странное любопытство…
Йен шел рядом с Фионой через сад по вымощенной камнями дорожке, сцепив руки за спиной и не отрывая взгляда от тропинки перед собой. Он понимал, что оставаться наедине с ней сейчас не вполне удобно; к тому же телесные повреждения, бессонная ночь и день, когда потребовалось принимать неожиданные решения, окончательно изнурили его. Он больше не был в состоянии рассуждать здраво, потому что дошел до точки и слишком устал, был совершенно сбит с толку неожиданными переменами, произошедшими в его жизни за последние два дня.
По небу быстро двигались облака, холодный ветер гулял по саду, и Фиоиа глубже запахнула черную накидку, заставив Йена пожалеть, что ей пришла в голову мысль захватить накидку. Если бы не это, он мог бы предложить ей свой пиджак, а заодно получил бы повод начать разговор.
– Я уверена, – заметила Фиона, явно ощущая неловкость их молчания, – что Кэролайн знает латинские названия всех этих растений и их особенности. У нее необыкновенные способности ко всему, что связано с созданием живописной среды.
Йен остановился, рассматривая листовую почку.
– Вы тоже любите работать в саду?
– Боюсь, я гораздо меньше знаю и гораздо менее пунктуальна, чем Кэрри: она не устает строить планы, делать зарисовки и без конца останавливается, чтобы прикинуть, что у нее получается. Я работаю в саду, потому что мне нравится ощущать запах свежевскопанной земли, трогать ее. Что же до большего, то я не иду дальше разбрасывания содержимого пакетиков с семенами. Когда семена прорастают, это так удивительно…
Йен кивнул.
– Видимо, леди Райленд рассматривает занятия садоводством как упражнение для ума, тогда как ваши занятия – отдых для души.
Полнота и глубина понимания ошеломили Фиону, и она улыбнулась:
– Прекрасно сказано. Вы тоже любите сад?
– Как и вашей сестре, мне нравится сажать растения. Преобразование земли в нечто процветающее и упорядоченное приносит мне особое удовлетворение.
– И вы сами спланировали сад вокруг дома?
Йен кивнул.
– Прежде мне казалось, что я великий специалист в этом деле, но позже я понял, что это Джордж, муж миссис Питтман, очень умело меня направлял. Он был славным, с ним работалось легко. Почти три сезона мы трудились, разбивая здесь сады. А потом меня отослали в школу, и я стал слишком важным, чтобы проводить время с садовником.
– У вас, наверное, остались очень приятные воспоминания о том времени…
– Пожалуй. – Йен на мгновение задумался. – Иногда самые маленькие дары оказываются самыми ценными. Жаль, что мы часто понимаем, чего стоят люди, уже через долгие годы. – Йен тряхнул головой. – Не забывайте, вы вольны менять здесь все, что пожелаете: сажайте что хотите и где хотите, пусть ваше сердце радуется.
– Я не собираюсь менять то, что придумали вы с Джорджем. Здесь хорошо, здесь живут добрые воспоминания.
И тут, как будто небеса, услышав ее, пожелали подтвердить слова, облака рассеялись и сад залило солнечным светом.
Когда золотые лучи упали на чеканное лицо Йена, Фиона почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Такой красивый и такой печальный! Такой невыразимо одинокий…
– Не думаю, – неожиданно сказал Йен, – чтобы Джордж стал возражать: он всегда говорил, что если сад не меняется, это признак отсутствия воображения и вялости души. Если бы мне пришлось заниматься этим снова, кое-что я сделал бы по-другому. Например… – Он положил руку Фионе на плечо и склонился ближе, указывая на дальнее дерево. – Видите ту грушу, зажатую в углу? Ей не хватает места, чтобы расправить ветки, ее надо пересадить на более открытый участок.
Фиона вздрогнула, но не дерево в дальнем углу было тому причиной, а Йен, стоящий рядом, теплота и легкость его прикосновения. Она уловила запах накрахмаленной рубашки, глубокий тембр его голоса проникал глубоко в нее, а главное, в его присутствии она чувствовала себя надежно защищенной. Как она раньше не замечала, что темные волосы на его затылке сворачиваются в колечки, а на висках лежат мягкими завитками?
– Здесь отлично смотрелась бы сирень, – предположила Фиона, пытаясь отвлечься. – Или, может быть, виноградная лоза.
– Превосходная идея. – Йен убрал руку с ее плеча и показал на скамейку: – Почему бы нам не присесть и не обсудить, как еще мы можем улучшить наш сад…
Теперь Йен снова заговорил так, будто считал их брак делом решенным, и тут же Фионе вспомнился рассказ Кэролайн о том, в какую ярость пришла тетя Джейн, а потом, что произошло после.
– Вам удобно сидеть? – спросила она, прежде чем поняла бестактность своего вопроса.
Глаза Йена сверкнули, и он криво ухмыльнулся, но тут же его лицо приняло какое-то обезоруживающее выражение.
– Как я догадываюсь, кто-то рассказал вам о возмездии леди Балтрип…
– Это Кэрри. Вам очень больно?
– Ну, если вы настаиваете, я бы сказал, что знавал лучшие дни. С другой стороны, мне приходилось видеть людей, пострадавших куда сильнее и державшихся стойко, так что я поступаю так же – не жалуюсь и не жалею себя.
Фиона кивнула в знак одобрения и, сев на скамейку, ждала, когда Йен сядет рядом с ней. Потом она перевела взгляд на него и увидела, что солнце сделало заметными усталые морщинки в уголках его рта и складки между его темными бровями.
Они сидели рядом, и между ними снова установилось молчание, но на этот раз оно не было напряженным. Отчего, Фиона не могла бы сказать, но сейчас ей было приятно так вот сидеть с ним рядом.
Йен откинулся на спинку скамейки.
– Говорящая пауза, – усмехнулся Йен, и его слова прозвучали мягко и мечтательно.
Потом его веки чуть дрогнули. Его губы больше не были сжаты, и внезапно он перестал быть герцогом, важной персоной, хирургом, обладателем искусных рук и блестящего ума. Теперь перед Фионой сидел обыкновенный мужчина, уязвимый и нуждающийся в защите.
Сердце ее переполнилось сочувствием к нему, к горлу подступил ком. Фионе стоило больших усилий держать руки на коленях и только взглядом ласково проводить по его щеке.
Какая-то птица вывела трель на грушевом дереве, призывая самочку. Должно быть, этот звук проник в сознание Йена, потому что он недоуменно огляделся и тут же улыбнулся по-мальчишески смущенно.
– Я не хотел отдалиться от вас, – словно извиняясь, сказал он.
– Понимаю. Вы просто очень устали, – мягко заметила Фиона. – И меня вовсе не огорчает, что в моем присутствии вы почувствовали себя легко и смогли расслабиться.
Глаза ее светились, как никогда раньше. Нежность и забота. Это тронуло Йена до самой глубины его существа.
– Вы необыкновенная; вы просто прелесть, Фиона Тернбридж!
Щеки Фионы залились нежнейшей розовой краской, и она, опустив голову, посмотрела на свои руки.
Йен тут же взял ее руки в свои ладони, но когда он поднес их к губам, в зеленых глазах Фионы мелькнула неуверенность.
– Я не мог бы выбрать себе невесту удачнее, – ласково произнес он. – Обещаю, вы никогда не раскаетесь, если согласитесь стать моей женой.
Губы Фионы шевельнулись, и, хотя она ничего не сказала, Йен почувствовал, как участился ее пульс. Он медленно повернул ее кисть ладонью вверх и склонился, чтобы легчайшим поцелуем коснуться нежной кожи.
Когда он распрямился и взглянул на свою будущую невесту, в ее глазах снова сиял этот свет. Застенчивая улыбка тронула уголки ее рта, и Йен почувствовал, что у него появился достойный шанс не только исправить то, что он так некстати испортил, но и обрести счастье в браке.
К сожалению, возникшее между ними притяжение продолжалось недолго. После того как Фиона опустила глаза, Йену ничего не оставалось, как только натянуто улыбнуться и успокаивающе сжать ее руки.
– Наверное, мне следует рассказать вам о Шарлотте… – сам не зная, почему, произнес он.
Глава 8
Но раз ее план начал рушиться, его следовало подправить. Приняв предложение осмотреть дом, Кэрри отрезала сестре путь к быстрому отступлению. Слуги поверили, что она приняла предложение герцога и вскоре станет хозяйкой дома. Заведя разговор о том, что она вольна все менять в его доме, Йен еще раз отважился представить дело так, словно она в конце концов согласится стать его женой. По-видимому, Кэрри тоже так думала, иначе не оставила бы ее с ним одну.
Фиона пожала плечами. Каждый волен думать что хочет, и у нее тоже есть свои соображения. Она может делать вид, что готова принять предложение Йена, но, пока не подпишет контракт, ничто не заставит ее выйти за него замуж. А она не собирается ничего подписывать, пока Йен Кэботт не докажет, что стал порядочным и по-настоящему достойным мужчиной.
Фиона смотрела на дальний конец стола, сделанного из красного дерева и сиявшего полировкой, как зеркало. К столу были придвинуты двадцать четыре стула, а всего, если считать и стоявшие у стен, стульев было тридцать шесть. Если бы ей пришлось обедать здесь вдвоем с Йеном, они могли бы обмениваться словами единственным способом – посылая друг к другу лакеев с записками.
По внешней стене зала шел ряд высоких окон, а вдоль внутренней стены располагались три огромных мраморных камина. Облицовка с затейливым рисунком, начищенные медные щипцы и другие инструменты, великолепной работы каминные экраны – все это очень впечатляло, но пламя в каминах не согревало комнату. Чай, от которого, когда Фиона наливала его в чашку, шел пар, мгновенно остыл. Еда, не важно, насколько горячей ее приносили с кухни, могла оставаться здесь теплой не более одной-двух минут.
Фиона опустила бархатный манжет и спрятала в него пальцы. Скорее всего, Йен никогда не устраивал здесь приемов. Если пригласить искусных плотников и штукатуров, столовую можно сделать уютнее, обедающие и еда не будут замерзать.
Фиона допила холодный чай, думая о том, что Йен мог бы сделать это давным-давно, а раз не сделал, то значит, не видел в этом надобности. То же самое относилось ко всему в доме, где не было ни одной комнаты, которая приглашала бы войти в нее, задержаться, получить удовольствие от жизни в ней. Комнаты выглядели слишком большими, потолки – слишком высокими, ковры и занавеси – слишком темными и тяжелыми. Красивая дорогая мебель казалась выставленной напоказ; она не располагала к спокойной беседе или к радостным встречам.
Йен сказал, что в доме нет ничего, что было бы ему дорого. В это легко поверить. Во многих отношениях, решила Фиона, этот дом является продолжением манер Йена Кэботта и его физического присутствия. Всем видны богатство и знатность, внушительные размеры, могущество и на первый взгляд все очень впечатляет, но за этим не кроется ничего, кроме пустоты и отсутствия тепла: уют и близкие отношения здесь ничего не значат.
Звяканье ключей отвлекло Фиону от печальных мыслей, и она подняла голову. Миссис Питтман стояла в дверях, держа в руках небольшую картину в серебряной раме.
– Если вы хотите побыть одна, ваша светлость, я вернусь сюда в другое время. – Миссис Питтман попятилась.
– Нет, пожалуйста, заходите. – Фиона, сделала приглашающий жест. – Чай, должно быть, еще достаточно теплый: я постаралась хорошо подоткнуть чехол вокруг чайника.
– По утрам в начале дня здесь обычно холодновато, – сказала домоправительница, садясь на стул по правую руку от Фионы и кладя картину на стол изображением вниз. – Немного лучше становится к вечеру, когда солнце нагревает стены, и тепла от каминов хватает, чтобы прогреть нижнюю часть комнаты.
Фиона согласно кивнула и, наливая чай, поделилась с домоправительницей своей идеей сделать потолок пониже.
Принимая чашку, миссис Питтман довольно улыбнулась.
– Ваша светлость, как раз на такие чудесные вещи мы надеялись, когда его светлость наконец-то решил остепениться и найти себе жену. Не могу сказать вам, как обрадовались все слуги, узнав о предстоящей свадьбе, как успокоил всех нас выбор, сделанный его светлостью.
Фиона наклонила голову:
– Спасибо, миссис Питтман. Мне приятно знать, что меня здесь ожидает теплая встреча, но формально я еще не приняла предложение его светлости. Правда, я не придаю большого значения формальностям, и если решусь выйти замуж за герцога, то вы станете моим самым ценным соратником во всем, что касается управления домом. Без вас я даже не буду знать, с чего начать, так как я не имею ни малейшего представления об этой деятельности и никогда не обращала внимания на то, как справляется с хозяйством моя сестра.
Миссис Питтман снова улыбнулась:
– Ваша светлость, я буду рада помочь вам, чем смогу. Должна сказать, что я много лет служу в семействе его светлости и глубоко уважаю герцога и как человека, и как хозяина. На первый взгляд он может показаться сухим и холодным, но в действительности это очень достойный человек, совсем не такой, как многие…
Миссис Питтман отставила чашку и взяла в руки то, что Фиона приняла за картину.
– Я подумала, что вам захочется взглянуть на это. – Она протянула картину гостье. – Это портрет его светлости, нарисованный моим покойным мужем много лет назад, когда мы только начинали здесь работать.
Фиона посмотрела на рисунок и почувствовала себя так, словно невидимая рука сжала ее сердце.
Тот же Йен, но в возрасте не более пяти лет. Прошедшие годы заметно изменили его лицо. Хорошо очерченные скулы, твердая челюсть и разлет бровей остались теми же, но на этом сходство между мальчиком и мужчиной заканчивалось. У мальчика на портрете были озорная улыбка и свет в глазах, говорившие не только о жизнерадостности, но об открытости и готовности любить, и этот мальчик не имел ничего общего с выдержанным, скрытным и властным мужчиной, в которого он превратился.
– Временами, – продолжала миссис Питтман, – я угадываю в его светлости что-то от этого малыша. Обычно, когда что-то удивляет его и его светлость на мгновение забывает, что он герцог, его лицо меняется. – Она вздохнула: – Каким бы непоколебимым и холодным он ни казался, этот маленький мальчик все еще остается внутри его. Думаю, его светлость вырос бы другим человеком, имей он других родителей.
Ах да, его родители! Кажется, Йен упомянул о них вчера, когда они сидели на скамейке в саду. Хотя герцог не углублялся в детали, из того, что он сказал, складывалось впечатление о несчастливом доме и несбывшихся надеждах.
У Фионы остались лишь смутные воспоминания о собственном омраченном детстве: с тех пор, как Кэролайн и Дрейтон спасли ее, счастливая память о доме и семье, в которой ее любили без всяких условий, позволяли следовать движениям сердца и предаваться мечтам, вытеснила все остальное. Но если бы не это…
– Спасибо за то, что вы показали мне портрет. – Фиона вернула рисунок домоправительнице.
– Как только я увидела вас, то сразу поняла, что вы поймете. – Миссис Питтман мягко улыбнулась и поднялась со стула, – Могу я что-нибудь сделать для вас? Может быть, сказать повару, чтобы он приготовил еще чаю?
– Вы очень добры, – вежливо ответила Фиона. – Но сейчас мне ничего не нужно.
Оставшись одна после ухода миссис Питтман, Фиона задумалась. В первый раз после встречи с Йеном она позволила себе разобраться в чувствах, которые он пробудил в ней. Нельзя отрицать, что он физически привлекателен и не только необыкновенно красив, он и великолепно сложен. Как может такой крупный мужчина двигаться так легко, с грацией кошки… К счастью, вряд ли когда-то он намеренно сделает ей больно.
Фиона не видела никакой вины Йена в том, что он против воли родителей стал изучать медицину, скорее она восхищалась его поступком. И все же что-то в нем настораживало, заставляло тревожиться… Взяв с подноса сандвич, Фиона начала отщипывать от него кусочки, перебирая свои впечатления об Йене Кэботте. Красивый. С независимым умом. Высокообразованный и интеллектуальный. Богатый и щедрый. Определенно настойчивый.
Добрый? Да, конечно. Он спас Бипса и сделал ей предложение, чтобы спасти ее репутацию. Происшествие с тетей Джейн никак не говорит об обратном: просто все сложилось крайне неудачно и осложнилось поспешностью, с которой принимались решения.
Может быть, размышляла Фиона, рассеянно беря второй сандвич, ее настороженность не имеет отношения к Йену, может быть, истоки настороженности лежат в ней самой. Так в чем же дело? Она потрясла головой и вернулась мыслями к тому времени, когда еще верила, что все в мире устроено правильно.
Ее жизнь была такой безоблачной, такой предсказуемой и удобной, пока…
Пока тетя Джейн не попросила ее пойти на бал. Тогда она ощутила руку Судьбы, ведущую ее в неизвестность. Она не сопротивлялась, никак не подозревая, что весь ее мир очень скоро перевернется вверх тормашками и медленно вывернется наизнанку.
Вздохнув, Фиона прикрыла глаза. Ну почему кругом все так сложно… и в то же время просто? Она не знала, что ждет ее дальше, но была уверена, что если согласится выйти замуж за Йена Кэботта, то больше не сможет контролировать себя, как прежде. Да, в ее жизни останутся моменты безмятежности и предсказуемости, но появятся и более необузданные чувства. Что это будет, она не могла бы сказать, но отчетливо ощущала приближение неведомых событий.
И она знала, ощущала всем своим существом, что если она выйдет замуж за Йена, новые чувства овладеют ею целиком и навсегда изменят ее. Сознание, что она может оказаться не в состоянии управлять происходящими в ней изменениями, внушало ей тревогу, даже немного пугало, но одновременно рождало в ее душе странное любопытство…
Йен шел рядом с Фионой через сад по вымощенной камнями дорожке, сцепив руки за спиной и не отрывая взгляда от тропинки перед собой. Он понимал, что оставаться наедине с ней сейчас не вполне удобно; к тому же телесные повреждения, бессонная ночь и день, когда потребовалось принимать неожиданные решения, окончательно изнурили его. Он больше не был в состоянии рассуждать здраво, потому что дошел до точки и слишком устал, был совершенно сбит с толку неожиданными переменами, произошедшими в его жизни за последние два дня.
По небу быстро двигались облака, холодный ветер гулял по саду, и Фиоиа глубже запахнула черную накидку, заставив Йена пожалеть, что ей пришла в голову мысль захватить накидку. Если бы не это, он мог бы предложить ей свой пиджак, а заодно получил бы повод начать разговор.
– Я уверена, – заметила Фиона, явно ощущая неловкость их молчания, – что Кэролайн знает латинские названия всех этих растений и их особенности. У нее необыкновенные способности ко всему, что связано с созданием живописной среды.
Йен остановился, рассматривая листовую почку.
– Вы тоже любите работать в саду?
– Боюсь, я гораздо меньше знаю и гораздо менее пунктуальна, чем Кэрри: она не устает строить планы, делать зарисовки и без конца останавливается, чтобы прикинуть, что у нее получается. Я работаю в саду, потому что мне нравится ощущать запах свежевскопанной земли, трогать ее. Что же до большего, то я не иду дальше разбрасывания содержимого пакетиков с семенами. Когда семена прорастают, это так удивительно…
Йен кивнул.
– Видимо, леди Райленд рассматривает занятия садоводством как упражнение для ума, тогда как ваши занятия – отдых для души.
Полнота и глубина понимания ошеломили Фиону, и она улыбнулась:
– Прекрасно сказано. Вы тоже любите сад?
– Как и вашей сестре, мне нравится сажать растения. Преобразование земли в нечто процветающее и упорядоченное приносит мне особое удовлетворение.
– И вы сами спланировали сад вокруг дома?
Йен кивнул.
– Прежде мне казалось, что я великий специалист в этом деле, но позже я понял, что это Джордж, муж миссис Питтман, очень умело меня направлял. Он был славным, с ним работалось легко. Почти три сезона мы трудились, разбивая здесь сады. А потом меня отослали в школу, и я стал слишком важным, чтобы проводить время с садовником.
– У вас, наверное, остались очень приятные воспоминания о том времени…
– Пожалуй. – Йен на мгновение задумался. – Иногда самые маленькие дары оказываются самыми ценными. Жаль, что мы часто понимаем, чего стоят люди, уже через долгие годы. – Йен тряхнул головой. – Не забывайте, вы вольны менять здесь все, что пожелаете: сажайте что хотите и где хотите, пусть ваше сердце радуется.
– Я не собираюсь менять то, что придумали вы с Джорджем. Здесь хорошо, здесь живут добрые воспоминания.
И тут, как будто небеса, услышав ее, пожелали подтвердить слова, облака рассеялись и сад залило солнечным светом.
Когда золотые лучи упали на чеканное лицо Йена, Фиона почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Такой красивый и такой печальный! Такой невыразимо одинокий…
– Не думаю, – неожиданно сказал Йен, – чтобы Джордж стал возражать: он всегда говорил, что если сад не меняется, это признак отсутствия воображения и вялости души. Если бы мне пришлось заниматься этим снова, кое-что я сделал бы по-другому. Например… – Он положил руку Фионе на плечо и склонился ближе, указывая на дальнее дерево. – Видите ту грушу, зажатую в углу? Ей не хватает места, чтобы расправить ветки, ее надо пересадить на более открытый участок.
Фиона вздрогнула, но не дерево в дальнем углу было тому причиной, а Йен, стоящий рядом, теплота и легкость его прикосновения. Она уловила запах накрахмаленной рубашки, глубокий тембр его голоса проникал глубоко в нее, а главное, в его присутствии она чувствовала себя надежно защищенной. Как она раньше не замечала, что темные волосы на его затылке сворачиваются в колечки, а на висках лежат мягкими завитками?
– Здесь отлично смотрелась бы сирень, – предположила Фиона, пытаясь отвлечься. – Или, может быть, виноградная лоза.
– Превосходная идея. – Йен убрал руку с ее плеча и показал на скамейку: – Почему бы нам не присесть и не обсудить, как еще мы можем улучшить наш сад…
Теперь Йен снова заговорил так, будто считал их брак делом решенным, и тут же Фионе вспомнился рассказ Кэролайн о том, в какую ярость пришла тетя Джейн, а потом, что произошло после.
– Вам удобно сидеть? – спросила она, прежде чем поняла бестактность своего вопроса.
Глаза Йена сверкнули, и он криво ухмыльнулся, но тут же его лицо приняло какое-то обезоруживающее выражение.
– Как я догадываюсь, кто-то рассказал вам о возмездии леди Балтрип…
– Это Кэрри. Вам очень больно?
– Ну, если вы настаиваете, я бы сказал, что знавал лучшие дни. С другой стороны, мне приходилось видеть людей, пострадавших куда сильнее и державшихся стойко, так что я поступаю так же – не жалуюсь и не жалею себя.
Фиона кивнула в знак одобрения и, сев на скамейку, ждала, когда Йен сядет рядом с ней. Потом она перевела взгляд на него и увидела, что солнце сделало заметными усталые морщинки в уголках его рта и складки между его темными бровями.
Они сидели рядом, и между ними снова установилось молчание, но на этот раз оно не было напряженным. Отчего, Фиона не могла бы сказать, но сейчас ей было приятно так вот сидеть с ним рядом.
Йен откинулся на спинку скамейки.
– Говорящая пауза, – усмехнулся Йен, и его слова прозвучали мягко и мечтательно.
Потом его веки чуть дрогнули. Его губы больше не были сжаты, и внезапно он перестал быть герцогом, важной персоной, хирургом, обладателем искусных рук и блестящего ума. Теперь перед Фионой сидел обыкновенный мужчина, уязвимый и нуждающийся в защите.
Сердце ее переполнилось сочувствием к нему, к горлу подступил ком. Фионе стоило больших усилий держать руки на коленях и только взглядом ласково проводить по его щеке.
Какая-то птица вывела трель на грушевом дереве, призывая самочку. Должно быть, этот звук проник в сознание Йена, потому что он недоуменно огляделся и тут же улыбнулся по-мальчишески смущенно.
– Я не хотел отдалиться от вас, – словно извиняясь, сказал он.
– Понимаю. Вы просто очень устали, – мягко заметила Фиона. – И меня вовсе не огорчает, что в моем присутствии вы почувствовали себя легко и смогли расслабиться.
Глаза ее светились, как никогда раньше. Нежность и забота. Это тронуло Йена до самой глубины его существа.
– Вы необыкновенная; вы просто прелесть, Фиона Тернбридж!
Щеки Фионы залились нежнейшей розовой краской, и она, опустив голову, посмотрела на свои руки.
Йен тут же взял ее руки в свои ладони, но когда он поднес их к губам, в зеленых глазах Фионы мелькнула неуверенность.
– Я не мог бы выбрать себе невесту удачнее, – ласково произнес он. – Обещаю, вы никогда не раскаетесь, если согласитесь стать моей женой.
Губы Фионы шевельнулись, и, хотя она ничего не сказала, Йен почувствовал, как участился ее пульс. Он медленно повернул ее кисть ладонью вверх и склонился, чтобы легчайшим поцелуем коснуться нежной кожи.
Когда он распрямился и взглянул на свою будущую невесту, в ее глазах снова сиял этот свет. Застенчивая улыбка тронула уголки ее рта, и Йен почувствовал, что у него появился достойный шанс не только исправить то, что он так некстати испортил, но и обрести счастье в браке.
К сожалению, возникшее между ними притяжение продолжалось недолго. После того как Фиона опустила глаза, Йену ничего не оставалось, как только натянуто улыбнуться и успокаивающе сжать ее руки.
– Наверное, мне следует рассказать вам о Шарлотте… – сам не зная, почему, произнес он.
Глава 8
Пока они с Фионой шли к дому и поднимались на третий этаж, Йен быстро изложил основные факты. Он рассказал о том, как познакомился с родителями Шарлотты и потом стал ее опекуном, как она покалечилась, выбираясь из огня, который погубил ее отца и мать. Он воздержался лишь от описания некоторых деталей поведения девочки, сказав только, что временами с ней бывает трудно.
На площадке между вторым и третьим этажом Йен остановился и внимательно посмотрел на зеленоглазую красавицу, которая молча следовала за ним.
– Есть что-нибудь еще, что вы хотели бы знать? – любезно спросил он.
Фиона подняла светлую бровь.
– Просто из чистого любопытства: я единственная женщина в империи, с которой у вас не было романа?
– Понимаю, любому может показаться, что я человек неразборчивый, – согласился Йен, – но на самом деле это совсем не так.
Фиона глазами выразила сомнение и указала на лестницу.
Решив, что вопрос удачно обойден, Йен двинулся дальше вверх и затем, идя по коридору, не делал больше попыток оправдаться. Мысленно он перебирал годы и женщин, даже тех, имен которых так и не узнал или не, мог припомнить.
Он считал и считал, пока не достиг цифры, которая повергла в шок даже его самого.
Ну и ну! Должно быть, что-то неладно с его эмоциональным здоровьем, ведь мысль о возможности действительно глубоких отношений с какой-нибудь из женщин так ни разу и не пришла ему в голову. Он очаровывал и льстил с единственной целью – получить и подарить наслаждение, а потом одевался, благодарил и уходил прочь, чтобы больше не вспомнить источник этого наслаждения.
У дверей комнаты Шарлотты Йен остановился и жестом пригласил Фиону войти, после чего шагнул за ней, размышляя, что на ее месте он бы три раза подумал, прежде чем выходить за него замуж.
– Кто вы?
Йен оторвался от своих мыслей и резко поднял голову.
Шарлотта сидела в инвалидном кресле возле кровати; волосы плотно облепили ее голову и грязными пучками спускались на плечи. Платье девочки было, как всегда, перепачкано, а черные глаза загорелись яростью, как только ее взгляд остановился на нем. Рут, одна из служанок, приставленных к кухне, стояла на коленях у камина, скорчившись над покореженным серебряным подносом, на который она собирала осколки фарфора и остатки разлетевшейся пищи.
– Простите, ваша светлость, – пробормотала служанка дрожащим голосом, не отрывая глаз от пола.
– Все в порядке, Рут, вы тут ни при чем. Пожалуйста, оставьте все как есть, ступайте вниз и успокойтесь. Мисс Шарлотта будет обедать позднее.
Рут тут же вскочила, сказав: «Да, ваша светлость», она бросилась вон из комнаты, лишь на секунду задержавшись, чтобы сделать реверанс.
Проследив глазами за убегающей служанкой, Йен перевел взгляд на Фиону и был изумлен улыбкой, тронувшей кончики ее губ. Чему она, черт возьми, улыбается? Может, тому, что если она не выйдет за него замуж, то маленькая горгона в инвалидной коляске не станет ее проблемой? По крайней мере, она не выйдет за рамки вежливости за время короткой беседы, хотя Шарлотта вряд ли способна продемонстрировать хоть какую-то любезность.
– Леди Фиона Тернбридж, – начал Йен, – позвольте представить вам мою воспитанницу, мисс Шарлотту Мастерз, недавно прибывшую из Нью-Дели. – Он предупреждающе поднял бровь. – Шарлотта, позволь представить леди Фиону, которая, как я надеюсь, вскоре станет моей женой.
Шарлотта не сводила с него черных глаз, в глубине которых по-прежнему плясало бешенство: когда она сжимала и разжимала зубы, челюсти ее ходили ходуном.
– Здравствуйте, Шарлотта, – мягко сказала Фиона, легкой походкой подходя к девочке. – Рада познакомиться с вами.
Шарлотта наконец оторвала взгляд от Йена и перевела его на Фиону. Немного помолчав, сухо сказала:
– Уверена, вы все обо мне знаете.
– Знаю, но совсем немного. – Фиону ничуть не смутила грубость девочки. – Ровно столько, чтобы знать, что нам нужно познакомиться. – Она сделала жест в сторону неприбранной кровати с грязными простынями. – Могу я сесть?
Йен вздрогнул. Фиона не могла не видеть, что ей придется сжечь свое платье после такого проявления доброты и попыток наладить отношения, которые никак не будут оценены.
– Садитесь, если хотите. – Шарлотта угрюмо уставилась в окно, в которое она только несколько минут назад метнула ночной горшок.
Фиона отвернула простыни и, найдя относительно чистое место, села. Йен наблюдал за ней, удивляясь тому, что она не побоялась приблизиться к Шарлотте: протянув руку, она могла бы дотронуться до нее. Запах в комнате был ужасным, и Йен изо всех сил боролся с желанием отступить назад, как вдруг Фиона сказала:
– Как я поняла, вы оказались у его светлости только несколько месяцев назад…
– Шестьдесят три дня, семнадцать часов и… – Шарлотта посмотрела на часики, приколотые к грязному воротничку. – И сорок восемь с половиной минут.
Фиона сжала губы, обдумывая ответ, затем кивнула.
– А когда ваши родители так трагически покинули нас?
– Пожар случился тринадцатого октября.
Фиона медленно кивнула и рассеянно оглядела комнату.
– Я вижу, вы рисуете?
– Видите?.. – Шарлотта бросила мрачный взгляд на Йена. – Лорд Дансфорд принес мне краски, думая, что я захочу рисовать, но…
– Также я вижу здесь все для рукоделия, – бодро продолжила Фиона.
Шарлотта скорчила гримасу.
– Ненавижу рукоделие! У меня от него болят пальцы.
Фиона с сомнением посмотрела на полку с книгами:
– Но вы хотя бы читаете?
Шарлотта воинственно вскинула голову.
– Я прекрасно умею читать, но не хочу. Вот так.
– Тогда за какими занятиями вы проводите дни, мисс Шарлотта?
– Иногда я смотрю в окно.
– На сад?
– Здесь нет ничего больше, на что можно было бы смотреть.
– Вы спускаетесь вниз, чтобы рассмотреть все как следует?
– Нет, там я не бываю.
– А вам бы хотелось побывать?
– Нет.
За все время разговора Фиона в первый раз посмотрела на Йена. Потом она провела кончиком языка по нижней губе и сделала глубокий вдох.
– Вы вольны вмешиваться во все, если увидите, что из этого может выйти толк, – поспешно сказал Йен. – Видит Бог, в этом случае я больше ничего не смогу придумать.
Фиона молча отвернулась от него.
– Выйду ли я замуж за его светлость или нет, совершенно очевидно, что здесь не хватает твердой руки, мисс Шарлотта. Конечно, вы нуждаетесь в понимании после перенесенных ужасных трагедий, но я по опыту знаю, что всепоглощающая доброта и неослабевающее терпение не всегда идут на пользу. Вашу жизнь необходимо коренным образом изменить.
– Мне нравится жить так, как я хочу, – упрямо заявила Шарлотта.
– Это не имеет значения. – Тон Фионы ничуть не изменился. – Важно, что выделаете несчастными всех, кто вас окружает. – Она встала с кровати и с вежливой улыбкой сказала: – Мы с его светлостью ненадолго оставим вас, чтобы обсудить ситуацию, а потом вернемся.
Шарлотта нагнулась, взялась за колеса кресла и направила кресло прямо на Йена:
– Так вы собираетесь отослать меня куда-нибудь подальше, да?
Йен собирался что-то ответить, но первой заговорила Фиона.
– Вам хочется стать маленьким тираном в другом месте и тиранить других людей? – Фиона повернулась и прошла мимо Йена к двери, но на пороге она остановилась и обернулась: – Увы, мисс Шарлотта, мне придется разочаровать вас. Вы останетесь здесь.
Выйдя из комнаты, Фиона прошла в холл, предоставив Йену самому решить, последовать за ней или остаться наедине с разгневанной Шарлоттой, однако Йен раздумывал недолго: он решил не испытывать судьбу и вслед за ней покинул комнату. Прикрывая за собой дверь, он убеждал себя, что не стоит строить из себя героя, если ты в отчаянии и беспомощен.
На площадке между вторым и третьим этажом Йен остановился и внимательно посмотрел на зеленоглазую красавицу, которая молча следовала за ним.
– Есть что-нибудь еще, что вы хотели бы знать? – любезно спросил он.
Фиона подняла светлую бровь.
– Просто из чистого любопытства: я единственная женщина в империи, с которой у вас не было романа?
– Понимаю, любому может показаться, что я человек неразборчивый, – согласился Йен, – но на самом деле это совсем не так.
Фиона глазами выразила сомнение и указала на лестницу.
Решив, что вопрос удачно обойден, Йен двинулся дальше вверх и затем, идя по коридору, не делал больше попыток оправдаться. Мысленно он перебирал годы и женщин, даже тех, имен которых так и не узнал или не, мог припомнить.
Он считал и считал, пока не достиг цифры, которая повергла в шок даже его самого.
Ну и ну! Должно быть, что-то неладно с его эмоциональным здоровьем, ведь мысль о возможности действительно глубоких отношений с какой-нибудь из женщин так ни разу и не пришла ему в голову. Он очаровывал и льстил с единственной целью – получить и подарить наслаждение, а потом одевался, благодарил и уходил прочь, чтобы больше не вспомнить источник этого наслаждения.
У дверей комнаты Шарлотты Йен остановился и жестом пригласил Фиону войти, после чего шагнул за ней, размышляя, что на ее месте он бы три раза подумал, прежде чем выходить за него замуж.
– Кто вы?
Йен оторвался от своих мыслей и резко поднял голову.
Шарлотта сидела в инвалидном кресле возле кровати; волосы плотно облепили ее голову и грязными пучками спускались на плечи. Платье девочки было, как всегда, перепачкано, а черные глаза загорелись яростью, как только ее взгляд остановился на нем. Рут, одна из служанок, приставленных к кухне, стояла на коленях у камина, скорчившись над покореженным серебряным подносом, на который она собирала осколки фарфора и остатки разлетевшейся пищи.
– Простите, ваша светлость, – пробормотала служанка дрожащим голосом, не отрывая глаз от пола.
– Все в порядке, Рут, вы тут ни при чем. Пожалуйста, оставьте все как есть, ступайте вниз и успокойтесь. Мисс Шарлотта будет обедать позднее.
Рут тут же вскочила, сказав: «Да, ваша светлость», она бросилась вон из комнаты, лишь на секунду задержавшись, чтобы сделать реверанс.
Проследив глазами за убегающей служанкой, Йен перевел взгляд на Фиону и был изумлен улыбкой, тронувшей кончики ее губ. Чему она, черт возьми, улыбается? Может, тому, что если она не выйдет за него замуж, то маленькая горгона в инвалидной коляске не станет ее проблемой? По крайней мере, она не выйдет за рамки вежливости за время короткой беседы, хотя Шарлотта вряд ли способна продемонстрировать хоть какую-то любезность.
– Леди Фиона Тернбридж, – начал Йен, – позвольте представить вам мою воспитанницу, мисс Шарлотту Мастерз, недавно прибывшую из Нью-Дели. – Он предупреждающе поднял бровь. – Шарлотта, позволь представить леди Фиону, которая, как я надеюсь, вскоре станет моей женой.
Шарлотта не сводила с него черных глаз, в глубине которых по-прежнему плясало бешенство: когда она сжимала и разжимала зубы, челюсти ее ходили ходуном.
– Здравствуйте, Шарлотта, – мягко сказала Фиона, легкой походкой подходя к девочке. – Рада познакомиться с вами.
Шарлотта наконец оторвала взгляд от Йена и перевела его на Фиону. Немного помолчав, сухо сказала:
– Уверена, вы все обо мне знаете.
– Знаю, но совсем немного. – Фиону ничуть не смутила грубость девочки. – Ровно столько, чтобы знать, что нам нужно познакомиться. – Она сделала жест в сторону неприбранной кровати с грязными простынями. – Могу я сесть?
Йен вздрогнул. Фиона не могла не видеть, что ей придется сжечь свое платье после такого проявления доброты и попыток наладить отношения, которые никак не будут оценены.
– Садитесь, если хотите. – Шарлотта угрюмо уставилась в окно, в которое она только несколько минут назад метнула ночной горшок.
Фиона отвернула простыни и, найдя относительно чистое место, села. Йен наблюдал за ней, удивляясь тому, что она не побоялась приблизиться к Шарлотте: протянув руку, она могла бы дотронуться до нее. Запах в комнате был ужасным, и Йен изо всех сил боролся с желанием отступить назад, как вдруг Фиона сказала:
– Как я поняла, вы оказались у его светлости только несколько месяцев назад…
– Шестьдесят три дня, семнадцать часов и… – Шарлотта посмотрела на часики, приколотые к грязному воротничку. – И сорок восемь с половиной минут.
Фиона сжала губы, обдумывая ответ, затем кивнула.
– А когда ваши родители так трагически покинули нас?
– Пожар случился тринадцатого октября.
Фиона медленно кивнула и рассеянно оглядела комнату.
– Я вижу, вы рисуете?
– Видите?.. – Шарлотта бросила мрачный взгляд на Йена. – Лорд Дансфорд принес мне краски, думая, что я захочу рисовать, но…
– Также я вижу здесь все для рукоделия, – бодро продолжила Фиона.
Шарлотта скорчила гримасу.
– Ненавижу рукоделие! У меня от него болят пальцы.
Фиона с сомнением посмотрела на полку с книгами:
– Но вы хотя бы читаете?
Шарлотта воинственно вскинула голову.
– Я прекрасно умею читать, но не хочу. Вот так.
– Тогда за какими занятиями вы проводите дни, мисс Шарлотта?
– Иногда я смотрю в окно.
– На сад?
– Здесь нет ничего больше, на что можно было бы смотреть.
– Вы спускаетесь вниз, чтобы рассмотреть все как следует?
– Нет, там я не бываю.
– А вам бы хотелось побывать?
– Нет.
За все время разговора Фиона в первый раз посмотрела на Йена. Потом она провела кончиком языка по нижней губе и сделала глубокий вдох.
– Вы вольны вмешиваться во все, если увидите, что из этого может выйти толк, – поспешно сказал Йен. – Видит Бог, в этом случае я больше ничего не смогу придумать.
Фиона молча отвернулась от него.
– Выйду ли я замуж за его светлость или нет, совершенно очевидно, что здесь не хватает твердой руки, мисс Шарлотта. Конечно, вы нуждаетесь в понимании после перенесенных ужасных трагедий, но я по опыту знаю, что всепоглощающая доброта и неослабевающее терпение не всегда идут на пользу. Вашу жизнь необходимо коренным образом изменить.
– Мне нравится жить так, как я хочу, – упрямо заявила Шарлотта.
– Это не имеет значения. – Тон Фионы ничуть не изменился. – Важно, что выделаете несчастными всех, кто вас окружает. – Она встала с кровати и с вежливой улыбкой сказала: – Мы с его светлостью ненадолго оставим вас, чтобы обсудить ситуацию, а потом вернемся.
Шарлотта нагнулась, взялась за колеса кресла и направила кресло прямо на Йена:
– Так вы собираетесь отослать меня куда-нибудь подальше, да?
Йен собирался что-то ответить, но первой заговорила Фиона.
– Вам хочется стать маленьким тираном в другом месте и тиранить других людей? – Фиона повернулась и прошла мимо Йена к двери, но на пороге она остановилась и обернулась: – Увы, мисс Шарлотта, мне придется разочаровать вас. Вы останетесь здесь.
Выйдя из комнаты, Фиона прошла в холл, предоставив Йену самому решить, последовать за ней или остаться наедине с разгневанной Шарлоттой, однако Йен раздумывал недолго: он решил не испытывать судьбу и вслед за ней покинул комнату. Прикрывая за собой дверь, он убеждал себя, что не стоит строить из себя героя, если ты в отчаянии и беспомощен.