Когда мы миновали Гипею, снова задул Кир-кий.
Я велел приготовить гитовы и сегарсы. Шкоты и брасы будут зарифлены, когда мы выйдем из-за Третьего острова [27].
- Убрать весла! - скомандовал я на четвертом часу плавания.
Пока гребцы правого борта крепили весла, остальные взбежали на палубу, чтобы поставить паруса. Я велел поднять рей долона. Малый парус захлопал на ветру, но затем шкоты натянулись. Корабль снова рванулся вперед после короткой остановки, когда убирали весла. Я скомандовал раздвинуть сегарсы большого паруса, на каждый гитов поставил по человеку и по двое - на гардели. Второй келевст задавал ритм работы свистком. Когда рей плотно сел в гнездо, я приказал натянуть топенанты. Натяжение гитовов ослабили, и парус, утяжеленный свинцовыми кольцами, принял на себя ветер. Моряки натянули шкоты: слева сильнее, чем справа. И "Артемида" рванулась вперед, как лошадь с отпущенными поводьями. Кормчие вернули корабль на нужный курс.
Боковой ветер до Иммадраса. Справа и чуть-чуть в корму.
Мы идем быстрее, чем на веслах. Судя по ориентирам на островах и Иммадрасе, скорость около сотни стадиев за час по песочным часам.
Все высыпали на палубу. Гребцы бросают вверх шапки. Некоторые упали в море из-за того, что ветер проходит под низом паруса. Они напоминают маки, что алеют среди пшеничного поля в Скирофорионе.
Вечер. Пройдя к полудню мимо Малых Стойхад, я приказал взять курс на мыс Кифарист, который виднеется на восходе.
При ветре, дующем в корму, "Артемида" пошла еще быстрее. Брасы равны по длине. Корабль легко возносится на гребень волны и рассекает белую пену носом, украшенным статуей богини. Щитки на манжетах не пропускают воду.
К четвертому часу после полудня я велел зарифить паруса, оставив реи в гнездах, чтобы проверить их балансировку. "Артемида" развернулась поперек волны. Такое положение было бы опасным для любого другого судна. Конечно, она переваливалась с борта на борт, но ни разу не была на грани того, чтобы опрокинуться.
Я поставил только долон, и судно встало по волне без помощи рулевых весел.
Я решил испытать гребцов. Через манжеты вовнутрь все же попало немного воды, и я послал юнгу за тряпкой и медным ведром, чтобы осушить льяло. Набралось всего двадцать или тридцать хеников воды - Совсем немного для такого волнения.
Я приказал зарифить долон и идти на веслах против ветра. Во время разворота весла не загребли воды всего четыре раза. Прекрасно. Я задал ритм плавания при малой парусности. "Артемида" уверенно взбирается на волны. На палубу почти не попадают брызги. Венитаф усмехается в свою пропитанную солью светлую бороду. Я знаю, что он сравнивает "Артемиду" с океанскими судами и что сравнение в ее пользу.
Ночь. Снова идем под парусами, люди отдыхают. Держим курс примерно на Кирн, чтобы обойти скалы Кифариста. Парус подобран посредине, чтобы уменьшить скорость судна. Мы в открытом море напротив Тавроента, но его огни едва различимы. Завтра возьмем курс на Ольбию и будем ждать попутного ветра с восхода, чтобы вернуться в Массалию.
Люди поели хлеба и холодного мяса, запив все трезенским вином, и теперь спят на походных ложах или матрасах в проходе.
Я бодрствую в своей каюте, глядя на спокойно спящего Венитафа. Оба кормчих всматриваются в ночную тьму с высоты палубы. Главный келевст устроился на носу корабля: сидит на складном стуле перед столиком из полированного дуба. Я заношу в свиток впечатления о первом дне пребывания "Артемиды" в море и возношу мольбу нашей покровительнице. Я благодарю богов за то, что они подарили мне эту первую радость. Теперь они не смогут отказать и в остальном. Мой корабль - самый лучший из всех, что когда-либо строились в Арсенале Массалии.
Ольбия. Полдень. Небо побелело - признак, что вот-вот поднимется ветер с восхода. Море спокойно, но верхушки сосен на отвесной скале начинают потихоньку шелестеть, словно одежды менад, набирающих темп своего танца. Воздух влажен, паруса "Артемиды" отсырели. Они лоснятся, как шерсть долго скакавшей лошади.
Около Кархерии. Хлещет дождь, ветер бьет в натянутый, как кожа барабана, парус, а под тараном "Артемиды" кипит пена. Весла не нужны, люди спят в проходе или носовом помещении. Я проверил, не просачивается ли вода через щели палубы и щитки манжет.
Вечер. Около Харсиса. "Артемида" буквально летит по разгневанному морю. Большой парус перехвачен посредине, а долон дрожит под порывами ветра. Снасти гудят. Кормчие налегают на рулевые весла, чтобы корабль не рыскал.
Никто не жалуется. Значит, люди не промокли. Только кок разворчался, поскольку котлы не стоят на месте. Но так и должно быть при качке. Я велел натянуть полотно на акростолии, чтобы можно было отдавать команды, укрывшись от непогоды. Мы прошли, держась вдали от Малых Стойхад, я опасаюсь водоворотов между Большим островом и Им Мадрасом.
Взяли левее. Шкоты и брасы большого паруса закреплены на правом борту для облегчения работы кормчим. "Артемида" весьма послушна. Я взял на долоне два рифа, судно стало еще послушней.
Маневр у Иммадраса будет трудным. Надо будет перекинуть брасы влево, а правому кормчему изо всех сил налечь на весло. Поскольку море немного успокоилось, я могу засадить за весла гребцов, если ветер отнесет нас слишком далеко к островам. В Лакидон мы войдем на веслах из-за сильного встречного ветра. Надо быть дома до наступления ночи. Зажгут ли огонь на Башне?
Лакидон. Ночь. Мне еще никогда не доводилось командовать столь послушным кораблем. Он превосходно построен. Навсифор может гордиться им. Смена брасов у Иммадраса была сущим пустяком. Паруса, пропитанные танином, выдержали испытания: они даже не растянулись. Рулевые весла установлены правильно.
Перед Фаросом я велел подобрать паруса, и мы вошли в Лакидон полным ходом под грохот тамбурина, пение и хлопки в ладоши. Дозорный возвестил о нашем прибытии. Причалы были заполнены нашими друзьями и зеваками. Парменон самолично подхватил причальный конец после нашего полуразворота, выполненного четко, как на маневрах.
Сейчас, сидя в одиночестве в своей каюте, я пишу эти строки при свете лампы с одним носдком. Лампа с двумя носиками - непозволительная роскошь на судне, где даже масло приходится запасать на все время путешествия. Правда, у Трона Солнца мне оно совсем не понадобится! А пока можно зажечь вторую лампу.
Последний день второй декады Посидеона.
Я велел установить на агоре, к северу от Большого фонтана, здоровенный гномон в две оргии высотой. Он высится на ровной площадке, чтобы облегчить измерение длины тени его стержня в момент зимнего солнцестояния и проверить их отношение, вычисленное мною в месяц Праздника зонтиков*. Все говорит за то, что ось гигантского шара, на котором мы живем, наклонена, - он будто волчок маленькой девочки, играющей рядом с террасой. Сначала волчок стоит прямо, а потом начинает наклоняться. Почему он падает, когда перестает вращаться? Упадут ли Солнце и Луна, если прекратят свой бег по небесной сфере? Вращаются ли они вокруг нашего шара? Сколько проблем, на которые я пока не в силах дать ответ!
Мучающие меня вопросы отличаются от вопросов Аристотеля. У того чистая игра ума. Проблемы, конечно, каверзные, но разве их сравнить с трудностями математических загадок! По возвращении из путешествия отправлю свои наблюдения Аристотелю, чтобы он помог решить мои апории, но я не смогу быть полезным в решении его задач! Я ищу не то, что лежит за пределами естественных вещей, а то, что является самой природой вещей.
* То есть в Скирофорионе.
Первый день третьей декады Посидеона.
В полдень на агоре собралась толпа. Я тщательно измерил тень гномона. Наклон земной оси, по моим расчетам, равен двадцати и пятидесяти четырем шестидесятым к шестидесяти, тогда как это отношение составляет пятнадцать и четыре пятнадцатых к шестидесяти в первый день второй декады Скирофориона [28]. Я захвачу гномон с собой и буду проводить вычисления в гиперборейских землях.
Сегодня детишки играют "в Пифея", втыкая палки в песок с начерченным на нем кругом и распевая гимн Фебу-Аполлону. Мои же дети - отношения чисел, а моя старшая дочь - Артемида Лучница, отдыхающая у причала.
Позже, много позже я, наверное, решусь завести детей и из плоти.
В пустом доме холодно. Пора разжечь огонь в угловом очаге и заняться любимым делом - проверить все расчеты. Пламя взмывает высоко вверх и согревает окоченевшее тело. Город спит, убаюканный свистом северного ветра. Будущим летом я доберусь до истоков этого ветра и собственными глазами увижу триумфальное шествие Солнца, если Артемида соблаговолит осчастливить меня.
Варвары на холмах также греются у костра, поскольку интуитивно чувствуют, что теплом и жизнью обязаны Аполлону, которого они именуют Беленом [29], искажая его имя. Сосны шелестят только для меня одного в эту самую долгую ночь года, и я, как они, ожидаю обновления света. Времена года неуклонно следуют одно за другим в порядке, указанном богами, и если я молюсь им, то в знак благодарности, а не вымаливая милости, как поступают эти темные варвары.
Третий день третьей декады Посидеона. Праздники в честь Посейдона прошли прекрасно. Однако принесение в жертву белой лошади мне не понравилось, и я не понимаю, чем такая жертва может умилостивить бога моря.
"Артемида" принимала участие в морском празднестве. Мы вышли из Лакидона в сопровождении других судов Арсенала. Я горд тем, что обогнал тридцать больших триер, все монеры и лодки рыбаков. Торговые суда, с которых на зиму снимают весь такелаж, остались под навесами. "Артемида" пришла первой на траверз Гипеи, где мы принялись кидать в море цветы, оболы и выливать полные кубки вина, чтобы успокоить души тех, кто бродит в глубоких водах без погребения. Затем мы бросили в море амфоры с вином наше приношение Посейдону.
Но для меня этот день моря, холодного ветра и солнца был омрачен варварским зрелищем - прекрасной лошадью, которая ржала с перерезанным горлом и агонизировала... Прекрасное нельзя уничтожать даже в честь бога.
Последний день Посидеона. Море бесчинствует. Посейдон не принял жертвы лошади.
Я осмотрел причальные тросы "Артемиды". Гончар уведомил, что амфоры готовы. Ловцы кораллов сообщили, что, если я хочу взять с собой красный полированный коралл, они доставят его завтра. Я ответил согласием. Его можно будет обменять на янтарь... или нужные сведения. Варвары любят красный цвет. Впрочем, как римляне и цари...
Первый день Гамелиона. Сколько свадеб! Массалиоты буквально охвачены любовной лихорадкой в первый день Гамелиона! Жрецы не успевают благословлять новобрачных, а по всему городу тянутся свадебные процессии. Во главе их тяжело ступает потный, раскрасневшийся муж, несущий на руках новоиспеченную супругу - он должен перенести ее через порог своего дома. Поэтому мне не принесли красный коралл. Гончар сдержал слово. Теперь надо начинать переговоры с Клеоном, плавильщиком ароматной смолы для заливки внутренней поверхности амфор.
Навсифор порекомендовал мне честного продавца вин, заверив, что от его напитков у моряков не сводит челюсти. Он зайдет ко мне после свадьбы своей дочери.
Венитаф посещает все свадьбы. У него столько знакомых! Думаю, все его приглашают, чтобы послушать рассказы, а кроме того, он нравится девушкам. Небо, молю тебя, избавь меня от приглашений, у меня совершенно нет времени на возлияния и пиры. Я готовлюсь к путешествию и собираюсь отправиться в путь до снятия запрета на плавания. Известно, что у пунов иные законы, кое-кто даже утверждает, что они плавают и зимой. Если нам предстоит встреча, они не поймут, что имеют дело с греками.
Четвертый день Гамелиона. Эритрей*- как верно выбрано имя! - пригласил меня отведать его вина. Я призвал на помощь Венитафа, поскольку он знает вкусы варваров, ибо я рассчитываю на Вакха, чтобы выведать верный путь во владения Аполлона.
Красные вина, черные вина, светлые вина, вареные вина, очищенные вина, вина из сосновых шишек, вина, разбавленные морской водой, вина из всех сортов винограда, сладкие и крепкие вина Фасоса, сеонские вина, родские вина, косские вина, сицилийские вина, ароматные восточные вина. Вина, вина, вина...
* Красный.
У меня трещит голова. Венитаф смеется, я делаю отметки и рассчитываю количества. Венитаф пробует каждое, иногда выплевывает содержимое своего кубка, ругает Эритрея, обзывая его то продавцом отравы, то аптекарем. Эритрей еще больше краснеет и предлагает другое вино. Раб наполняет кубок, сообщает, откуда напиток и его стоимость, сверяясь с начертанными на амфорах значками.
- Вино Трезены Массалийской красное, фильтрованное.
- Только для тебя, Пифей, по пятнадцать драхм за амфору.
- Грабитель! - восклицаю я.
- Зато сколько добра ты приобретешь потом, уплатив сейчас эти несчастные пятнадцать драхм. Пифей! Купишь рабыню, золото, янтарь, а у меня останется лишь неполная горсть жалких серебряных монет.
- Мои люди выпьют его до того, как мы доберемся до варваров!
- Тем лучше, Пифей! Они сохранят здоровье и будут грести с удвоенной силой. А в выигрыше останешься ты!
Последний день Гамелиона. Провизия заготовлена - две бочки зерна на корме, сто лагинов рыбного соуса, пятьдесят больших ящиков сухарей, сотня одноручных амфор для воды (воду нальем перед самым отходом), триста амфор с различными винами - черное сладкое из Фасоса, сеонское, родское светлое, трезенское красное. Если не хватит вина, переведу людей на ячменное пиво. Будем разбавлять фасосское.
- Три ящика красного полированного коралла.
- Сундучок с Драхмами и оболами для выплаты жалованья и для покупок. Окончательные расчеты произведу по возвращении. Беру с собой сумму в три таланта монетами по драхме, оболу и двум халкам.
Венитаф сказал, что золото варварам не нужно. Напротив, они любят массалийские монеты.
Первый день Антестериона. Хватит ли цветов для Антестерий? Массалиотов в данный момент ничто другое не волнует. Народ всегда таков - он забывает о своих заботах с приближением праздника. Умное правительство должно держать в запасе один-другой праздник на трудные времена, хотя некоторые из них, бывает, заканчиваются кровавой резней. Так, во время Праздника зонтиков в период солнцестояния лигии, живущие к северу от Друенции, использовали хитрость с Троянским конем. Тот день запомнился мне на всю жизнь. Я был еще ребенком, но святотатство потрясло меня.
Лигии обратились к архонтам с просьбой разрешить им нести зонтики и подарки Афине, чей храм возведен на холме напротив храма варваров. Архонты отнеслись благосклонно к их просьбе, считая, что почитание богов Города служит практическим целям поддержания добрых взаимоотношений с окружающими нас народами. Лигии прибыли в одеждах из грубого льна, на повозках с колесами без спиц - их просто выпиливали из ствола дуба. Я до сих пор помню их запах! Путь был долгим, и они здорово пропотели под солнцем.
Стражи у Кабелионских ворот не подумали о том, чтобы обыскать лигиев или посмотреть, что лежит в повозках. И когда процессия двинулась в путь и весь народ ликовал при виде статуи Афины (ухудшенная копия статуи из Парфенона), лигии разделились на две группы: одни громогласно обращались к богине и демонстрировали свою набожность, а другие, рассыпавшись по городу, заходили в пустые дома и храмы и тащили все, что плохо лежит: деньги, драгоценности, вазы, амфоры с вином, сушеную рыбу, одежду...
А потом новоявленные поклонники Афины вдруг поднялись с земли и выстроились стенкой перед стражниками, чтобы прикрыть отступление грабителям, и те вскоре укрылись на территории своих друзей-горцев. Нападение было настолько неожиданным, что организовывать преследование было бессмысленно. Поэтому моему отцу пришлось в поте лица восстанавливать запасы серебра, а неутешная мать лишилась фамильных золотых украшений, уцелевших во время грабежа Фокеи персами.
Это ускорило их переселение в Аид.
Разрешат ли завтра лигиям свободно въехать в город с горными цветами, не обыскав их повозок? Разрешат ли бергантийцам пройти через горло Лакидона (ведь они нарушили запрет на плавания ради того, чтобы заработать в Массалии несколько оболов за свои грубо сплетенные венки)?
Надо напомнить Диаферу, что это будет удобным случаем внушить ему главное: я назначил выход в море на следующий день после Элафеболий в честь Артемиды.
Четвертый день третьей декады Антестериона.
Цветочные гулянья состоялись. Мы достойно отметили праздник Диониса и возрождения природы. Первым делом все отправились в пещеры по ту сторону Лакидона между Фаросом и началом дороги на Харсис. Мы воздали почести Персефоне, зажигая лампы под землей, чтобы она не забыла проснуться, дать жизнь зерну и раскрыть почки на виноградной лозе. Эритрей был занят по горло, так же как торговцы цветами и венками. Во время празднеств Диониса пьют вино, перезимовавшее в амфорах, зарытых в песке подвалов. Бог промчался в украшенной бронзовыми виноградными листьями и гроздьями колеснице, выполненной в виде корабля.
Поют Эвоэ [30]! Снова пьют, гоняются друг за другом с полными кубками, а юноши бросают цветы любимым девушкам. Так соблюдаются законы природы. Но о свадьбе можно размышлять теперь до будущих Гамелий!
Наутро рабы-подметалы сметают увядшие цветы и разбитые кубки в море или в Лакидон, и волны уносят многоцветную добычу, пропитанную ароматами и сожалениями.
Я выждал два дня, прежде чем пойти к Диаферу.
- Ты по-прежнему трезв, Пифей? И так же холоден с женщинами? Однако я видел, как Левконоя, дочь моего друга Галата, уважаемого архонта, ведающего храмами, пожирала тебя глазами и бросила тебе букет фиалок. Ты улыбнулся ей и исчез. Мне сказали, что остаток дня ты провел у себя на корабле.
- Диафер, многоуважаемый архонт, мы снова поговорим на эту тему, когда я вернусь. А вернусь я обязательно. Левконоя к тому времени изменит свое мнение. Вот мои счета. Вот список людей, которых хочу взять с собой, - я отказываюсь лишь от юнги. Такое путешествие не для ребенка.
Первый архонт помрачнел, изучая мои счета и списки.
- Я утверждаю все, - сказал он, подписываясь и прикладывая свою печать с гравированным изображением "дельты" и "Солнечного колеса с тирсом" [31].По предложению Политехна мы решили вручить тебе этот секретный пакет. Ты вскроешь его, лишь пройдя Геракловы Столпы. Если попадешь в руки пунов, уничтожь его, не читая.
Диафер видел, что я едва сдержался, чтобы промолчать. Этот их поступок, принятый мной за проявление самовластия и недоверия (быть может, я и не прав), омрачил радость отплытия. Мне не по душе, когда я чего-нибудь не знаю досконально. И этот туго скатанный опечатанный свиток раздражает меня.
Ну что ж. Прочту его в Океане. Я не сообщил о нем ни Венитафу, ни Эвтимену. Прочту его в открытом Океане...
ПО ОКЕАНУ
БОРТОВОЙ ДНЕВНИК
Первый день путешествия. Вечер. Мне, сгоравшему от нетерпения, казалось, что этот день не настанет никогда. Наконец-то я на палубе своего любимого корабля и слушаю, как в лад ударяют по воде весла, словно бьется его большое-пребольшое сердце. Доносятся команды кормчих, и я в упоении вслушиваюсь в рокот барабана келевста. Ни единого неверного маневра, ни малейшего сбоя.
Я проникся безмерным спокойствием: кажется, Артемида снизошла к моим мольбам, разрешив отправиться в путь. А ведь наступил только первый вечер первого дня долгого путешествия, которое принесет мне или славу, подтвердив мою правоту, или смерть.
Я пишу это слово без всякого страха, поскольку все приметы указывают на успех предприятия. Уверен, что боги, как и числа, стоят за меня.
Хочу описать отплытие, чтобы иметь возможность перечитать это повествование в дни разочарований - их, увы, не избежать - и почерпнуть в нем силу и спокойную уверенность в себе.
Я приказал дозорному разбудить меня, как только светлая полоска зари тронет вершину этой похожей на Гиметт горы, чьи очертания, наверное, и соблазнили фокейцев, потомков жителей Аттики. Венитаф и Эвтимен заночевали у меня дома после ужина, который почтили своим присутствием Фелин, Политехн, Парменон, Павсифор и даже Диафер собственной персоной. Радость и волнение оживляли их лица, и я заметил, что Парменон несколько раз тайком утирал слезы - в старости трудно сдерживать проявления чувств.
- Я плачу потому, что не могу отправиться вместе с тобой, Пифей, или с тобой, Эвтимен. Мне осталось совершить единственное путешествие - в ладье Харона, вдали от света и нагим, как положено мертвым.
Я обнял его, как отца, и пожалел о резких словах, которые не раз обрушивал на него.
Мы быстро собрались и спустились к Лакидону. Я буквально пожирал глазами оба стоящих у причалов Фонтана корабля. В приливе радости я обнял друзей за плечи и крепко, по-мужски, прижал их к себе.
В небе, напротив восходящего солнца, еще виднелась Артемида - она отливала розовым светом, как в полнолуние; в период равноденствия они часто встречаются в небе. Их совместное появление я расценил как благоприятное знамение: Феб-Аполлон и Артемида Безмятежная дали мне право проникнуть в их тайны.
Вначале мы вознесли благодарность Артемиде в ее храме, воздвигнутом неподалеку от того места, где на эту землю ступил Аристарх со своими спутниками, а затем посетили храм Аполлона, стоящий на холме напротив храма варваров [32]. Я с удовольствием отметил, что зажженные нами вчера лампы еще не погасли. Жрец Аполлона сказал, что я должен принести дары, ибо, когда первая звезда таяла на восходе, старуха-прорицательница произнесла вещие слова:
- Пламя ночи ведет к солнцу в ночи... Только я один понял, что оракул относится к никогда не заходящему солнцу и что устами этой старой неграмотной женщины со мной говорили боги.
Сунув ей мешочек драхм с изображением быка, я попросил предсказать и судьбу Эвтимена. Она в упор посмотрела на него и сказала, коснувшись каждого из нас рукой:
- Боги всегда соединяют друзей, расстающихся ради великой славы...
Я шепнул смущенному этими словами Эвтимену, что после завершения путешествий мы снова встретимся в Лакидоне.
Взошло солнце, и легкий бриз как бы напомнил, что пора поднимать паруса и выходить в открытое море.
На берегу теснились друзья, рыбаки, рабочие Арсенала, матросы и навархи других судов Массалии и иных стран. У всех у них были серьезные лица. На двух мраморных алтарях курились благовония Фокеи. Цветочные венки украшали приподнятые акростолии. Акростолий "Артемиды" был увенчан листьями лавра и мирта. Маленькие девочки поднесли нам розы, предвещающие скорую весну.
Я приветствовал всех собравшихся и пожал руку Эвтимену. Он первым взошел на борт "Геракла". Я же в сопровождении Венитафа взбежал по носовому трапу, возложил розовые, как щеки девушек, цветы к ногам Артемиды и попросил ее благосклонности.
Когда я поднял голову, то увидел Эвтимена. Он приступил к перекличке гребцов вместе с келевстом, державшим в руках таблички.
- Хочешь отправиться раньше меня? - крикнул я ему.
- Воспользуйся ветром, - ответил он мне. Мои гребцы ждали сигнала подняться на судно. Они провели на земле последнюю ночь, и от некоторых пахло вином и духами. Но пришли все.
Поскольку втянутые вовнутрь весла сузили проход, пришлось выкликать гребцов по парам, начиная с кормы. Каждый должен был оставить мешок с вещами в помещении на носу и занять свое место. Я называл сначала правого, а затем левого гребца, чтобы соблюсти морские правила и обычаи.
Я переписываю в свиток то, что утром занес на восковые таблички.
Для начала перечислю гребцов, начиная с носа:
Скамья 1. Агафон из Массалии, двадцать лет, и Мелан из Массалии, двадцать лет.
" 2, Крий из Антиполя, двадцать пять лет, и Мирон из Неаполя, двадцать четыре года.
" 3. Бласт из Агаты, двадцать лет, и Кар из Гераклеи, двадцать один год.
" 4. Протис из Массалии, двадцать лет, и Уран из Харсиса, двадцать лет.
" 5. Захар из Кифаристы, двадцать два года, и его брат Захарин, двадцать лет.
" 6. Эвтроп из Массалии, двадцать три года, и его двоюродный брат Мелибей, двадцать один год.
" 7. Эвритм (удачное имя!) из Никеи, тридцать лет, и его брат Аритм (неудачное имя!)*.
" 8. Арист из Пирея, тридцать лет, и Ксенон из Эгины, двадцать восемь лет (удастся ли им столковаться?).
" 9. Килин из Роды, двадцать восемь лет, и его брат Карат, восемнадцать лет (словно отец и сын!).
" 10. Эвбул из Эмпория, двадцать один год (не течет ли в его жилах кровь пунов?), и Мирт из Массалии, тридцать два года (он будет за ним присматривать).
" 11. Палей из Харсиса, девятнадцать лет (не соответствует своему имени)**, и Пармен из Афинополя, двадцать два года.
* Эвритм - "ритмичный, размеренный, хорошо сидящий", Аритм "неритмичный, нескладный, нестройный".
** Это имя означает "старый".
" 12. Афанасий из Массалии, тридцать лет, и Антифон из Карра, тридцать пять лет. (Правильное решение - посадить гребцов постарше среди более молодых!).
" 13. Эвтифрон из Массалии, двадцать два года, и Ксен из Харсиса, двадцать лет.
" 14. Агафокл из Сиракуз (не знает своего возраста, молод), и Герм из Тавроме-ния, девятнадцать лет, два сицилийца вместе!
" 15. Артемидор из Элеи, двадцать три года, и его брат Посидоний, восемнадцать лет (на вид дашь больше).
" 16. Киприан из Алалии, двадцать один год (похоже, страдает от болотной лихорадки. Север его излечит), и Си-лан, его двоюродный брат, двадцать два года, оба кирнейцы.
" 17. Арист из Кифаристы (как его отличить от Ариста из Пирея? Буду называть первого пирейцем!), двадцать пять лет, и Белтист из Антиполя, двадцать четыре года.
Я велел приготовить гитовы и сегарсы. Шкоты и брасы будут зарифлены, когда мы выйдем из-за Третьего острова [27].
- Убрать весла! - скомандовал я на четвертом часу плавания.
Пока гребцы правого борта крепили весла, остальные взбежали на палубу, чтобы поставить паруса. Я велел поднять рей долона. Малый парус захлопал на ветру, но затем шкоты натянулись. Корабль снова рванулся вперед после короткой остановки, когда убирали весла. Я скомандовал раздвинуть сегарсы большого паруса, на каждый гитов поставил по человеку и по двое - на гардели. Второй келевст задавал ритм работы свистком. Когда рей плотно сел в гнездо, я приказал натянуть топенанты. Натяжение гитовов ослабили, и парус, утяжеленный свинцовыми кольцами, принял на себя ветер. Моряки натянули шкоты: слева сильнее, чем справа. И "Артемида" рванулась вперед, как лошадь с отпущенными поводьями. Кормчие вернули корабль на нужный курс.
Боковой ветер до Иммадраса. Справа и чуть-чуть в корму.
Мы идем быстрее, чем на веслах. Судя по ориентирам на островах и Иммадрасе, скорость около сотни стадиев за час по песочным часам.
Все высыпали на палубу. Гребцы бросают вверх шапки. Некоторые упали в море из-за того, что ветер проходит под низом паруса. Они напоминают маки, что алеют среди пшеничного поля в Скирофорионе.
Вечер. Пройдя к полудню мимо Малых Стойхад, я приказал взять курс на мыс Кифарист, который виднеется на восходе.
При ветре, дующем в корму, "Артемида" пошла еще быстрее. Брасы равны по длине. Корабль легко возносится на гребень волны и рассекает белую пену носом, украшенным статуей богини. Щитки на манжетах не пропускают воду.
К четвертому часу после полудня я велел зарифить паруса, оставив реи в гнездах, чтобы проверить их балансировку. "Артемида" развернулась поперек волны. Такое положение было бы опасным для любого другого судна. Конечно, она переваливалась с борта на борт, но ни разу не была на грани того, чтобы опрокинуться.
Я поставил только долон, и судно встало по волне без помощи рулевых весел.
Я решил испытать гребцов. Через манжеты вовнутрь все же попало немного воды, и я послал юнгу за тряпкой и медным ведром, чтобы осушить льяло. Набралось всего двадцать или тридцать хеников воды - Совсем немного для такого волнения.
Я приказал зарифить долон и идти на веслах против ветра. Во время разворота весла не загребли воды всего четыре раза. Прекрасно. Я задал ритм плавания при малой парусности. "Артемида" уверенно взбирается на волны. На палубу почти не попадают брызги. Венитаф усмехается в свою пропитанную солью светлую бороду. Я знаю, что он сравнивает "Артемиду" с океанскими судами и что сравнение в ее пользу.
Ночь. Снова идем под парусами, люди отдыхают. Держим курс примерно на Кирн, чтобы обойти скалы Кифариста. Парус подобран посредине, чтобы уменьшить скорость судна. Мы в открытом море напротив Тавроента, но его огни едва различимы. Завтра возьмем курс на Ольбию и будем ждать попутного ветра с восхода, чтобы вернуться в Массалию.
Люди поели хлеба и холодного мяса, запив все трезенским вином, и теперь спят на походных ложах или матрасах в проходе.
Я бодрствую в своей каюте, глядя на спокойно спящего Венитафа. Оба кормчих всматриваются в ночную тьму с высоты палубы. Главный келевст устроился на носу корабля: сидит на складном стуле перед столиком из полированного дуба. Я заношу в свиток впечатления о первом дне пребывания "Артемиды" в море и возношу мольбу нашей покровительнице. Я благодарю богов за то, что они подарили мне эту первую радость. Теперь они не смогут отказать и в остальном. Мой корабль - самый лучший из всех, что когда-либо строились в Арсенале Массалии.
Ольбия. Полдень. Небо побелело - признак, что вот-вот поднимется ветер с восхода. Море спокойно, но верхушки сосен на отвесной скале начинают потихоньку шелестеть, словно одежды менад, набирающих темп своего танца. Воздух влажен, паруса "Артемиды" отсырели. Они лоснятся, как шерсть долго скакавшей лошади.
Около Кархерии. Хлещет дождь, ветер бьет в натянутый, как кожа барабана, парус, а под тараном "Артемиды" кипит пена. Весла не нужны, люди спят в проходе или носовом помещении. Я проверил, не просачивается ли вода через щели палубы и щитки манжет.
Вечер. Около Харсиса. "Артемида" буквально летит по разгневанному морю. Большой парус перехвачен посредине, а долон дрожит под порывами ветра. Снасти гудят. Кормчие налегают на рулевые весла, чтобы корабль не рыскал.
Никто не жалуется. Значит, люди не промокли. Только кок разворчался, поскольку котлы не стоят на месте. Но так и должно быть при качке. Я велел натянуть полотно на акростолии, чтобы можно было отдавать команды, укрывшись от непогоды. Мы прошли, держась вдали от Малых Стойхад, я опасаюсь водоворотов между Большим островом и Им Мадрасом.
Взяли левее. Шкоты и брасы большого паруса закреплены на правом борту для облегчения работы кормчим. "Артемида" весьма послушна. Я взял на долоне два рифа, судно стало еще послушней.
Маневр у Иммадраса будет трудным. Надо будет перекинуть брасы влево, а правому кормчему изо всех сил налечь на весло. Поскольку море немного успокоилось, я могу засадить за весла гребцов, если ветер отнесет нас слишком далеко к островам. В Лакидон мы войдем на веслах из-за сильного встречного ветра. Надо быть дома до наступления ночи. Зажгут ли огонь на Башне?
Лакидон. Ночь. Мне еще никогда не доводилось командовать столь послушным кораблем. Он превосходно построен. Навсифор может гордиться им. Смена брасов у Иммадраса была сущим пустяком. Паруса, пропитанные танином, выдержали испытания: они даже не растянулись. Рулевые весла установлены правильно.
Перед Фаросом я велел подобрать паруса, и мы вошли в Лакидон полным ходом под грохот тамбурина, пение и хлопки в ладоши. Дозорный возвестил о нашем прибытии. Причалы были заполнены нашими друзьями и зеваками. Парменон самолично подхватил причальный конец после нашего полуразворота, выполненного четко, как на маневрах.
Сейчас, сидя в одиночестве в своей каюте, я пишу эти строки при свете лампы с одним носдком. Лампа с двумя носиками - непозволительная роскошь на судне, где даже масло приходится запасать на все время путешествия. Правда, у Трона Солнца мне оно совсем не понадобится! А пока можно зажечь вторую лампу.
Последний день второй декады Посидеона.
Я велел установить на агоре, к северу от Большого фонтана, здоровенный гномон в две оргии высотой. Он высится на ровной площадке, чтобы облегчить измерение длины тени его стержня в момент зимнего солнцестояния и проверить их отношение, вычисленное мною в месяц Праздника зонтиков*. Все говорит за то, что ось гигантского шара, на котором мы живем, наклонена, - он будто волчок маленькой девочки, играющей рядом с террасой. Сначала волчок стоит прямо, а потом начинает наклоняться. Почему он падает, когда перестает вращаться? Упадут ли Солнце и Луна, если прекратят свой бег по небесной сфере? Вращаются ли они вокруг нашего шара? Сколько проблем, на которые я пока не в силах дать ответ!
Мучающие меня вопросы отличаются от вопросов Аристотеля. У того чистая игра ума. Проблемы, конечно, каверзные, но разве их сравнить с трудностями математических загадок! По возвращении из путешествия отправлю свои наблюдения Аристотелю, чтобы он помог решить мои апории, но я не смогу быть полезным в решении его задач! Я ищу не то, что лежит за пределами естественных вещей, а то, что является самой природой вещей.
* То есть в Скирофорионе.
Первый день третьей декады Посидеона.
В полдень на агоре собралась толпа. Я тщательно измерил тень гномона. Наклон земной оси, по моим расчетам, равен двадцати и пятидесяти четырем шестидесятым к шестидесяти, тогда как это отношение составляет пятнадцать и четыре пятнадцатых к шестидесяти в первый день второй декады Скирофориона [28]. Я захвачу гномон с собой и буду проводить вычисления в гиперборейских землях.
Сегодня детишки играют "в Пифея", втыкая палки в песок с начерченным на нем кругом и распевая гимн Фебу-Аполлону. Мои же дети - отношения чисел, а моя старшая дочь - Артемида Лучница, отдыхающая у причала.
Позже, много позже я, наверное, решусь завести детей и из плоти.
В пустом доме холодно. Пора разжечь огонь в угловом очаге и заняться любимым делом - проверить все расчеты. Пламя взмывает высоко вверх и согревает окоченевшее тело. Город спит, убаюканный свистом северного ветра. Будущим летом я доберусь до истоков этого ветра и собственными глазами увижу триумфальное шествие Солнца, если Артемида соблаговолит осчастливить меня.
Варвары на холмах также греются у костра, поскольку интуитивно чувствуют, что теплом и жизнью обязаны Аполлону, которого они именуют Беленом [29], искажая его имя. Сосны шелестят только для меня одного в эту самую долгую ночь года, и я, как они, ожидаю обновления света. Времена года неуклонно следуют одно за другим в порядке, указанном богами, и если я молюсь им, то в знак благодарности, а не вымаливая милости, как поступают эти темные варвары.
Третий день третьей декады Посидеона. Праздники в честь Посейдона прошли прекрасно. Однако принесение в жертву белой лошади мне не понравилось, и я не понимаю, чем такая жертва может умилостивить бога моря.
"Артемида" принимала участие в морском празднестве. Мы вышли из Лакидона в сопровождении других судов Арсенала. Я горд тем, что обогнал тридцать больших триер, все монеры и лодки рыбаков. Торговые суда, с которых на зиму снимают весь такелаж, остались под навесами. "Артемида" пришла первой на траверз Гипеи, где мы принялись кидать в море цветы, оболы и выливать полные кубки вина, чтобы успокоить души тех, кто бродит в глубоких водах без погребения. Затем мы бросили в море амфоры с вином наше приношение Посейдону.
Но для меня этот день моря, холодного ветра и солнца был омрачен варварским зрелищем - прекрасной лошадью, которая ржала с перерезанным горлом и агонизировала... Прекрасное нельзя уничтожать даже в честь бога.
Последний день Посидеона. Море бесчинствует. Посейдон не принял жертвы лошади.
Я осмотрел причальные тросы "Артемиды". Гончар уведомил, что амфоры готовы. Ловцы кораллов сообщили, что, если я хочу взять с собой красный полированный коралл, они доставят его завтра. Я ответил согласием. Его можно будет обменять на янтарь... или нужные сведения. Варвары любят красный цвет. Впрочем, как римляне и цари...
Первый день Гамелиона. Сколько свадеб! Массалиоты буквально охвачены любовной лихорадкой в первый день Гамелиона! Жрецы не успевают благословлять новобрачных, а по всему городу тянутся свадебные процессии. Во главе их тяжело ступает потный, раскрасневшийся муж, несущий на руках новоиспеченную супругу - он должен перенести ее через порог своего дома. Поэтому мне не принесли красный коралл. Гончар сдержал слово. Теперь надо начинать переговоры с Клеоном, плавильщиком ароматной смолы для заливки внутренней поверхности амфор.
Навсифор порекомендовал мне честного продавца вин, заверив, что от его напитков у моряков не сводит челюсти. Он зайдет ко мне после свадьбы своей дочери.
Венитаф посещает все свадьбы. У него столько знакомых! Думаю, все его приглашают, чтобы послушать рассказы, а кроме того, он нравится девушкам. Небо, молю тебя, избавь меня от приглашений, у меня совершенно нет времени на возлияния и пиры. Я готовлюсь к путешествию и собираюсь отправиться в путь до снятия запрета на плавания. Известно, что у пунов иные законы, кое-кто даже утверждает, что они плавают и зимой. Если нам предстоит встреча, они не поймут, что имеют дело с греками.
Четвертый день Гамелиона. Эритрей*- как верно выбрано имя! - пригласил меня отведать его вина. Я призвал на помощь Венитафа, поскольку он знает вкусы варваров, ибо я рассчитываю на Вакха, чтобы выведать верный путь во владения Аполлона.
Красные вина, черные вина, светлые вина, вареные вина, очищенные вина, вина из сосновых шишек, вина, разбавленные морской водой, вина из всех сортов винограда, сладкие и крепкие вина Фасоса, сеонские вина, родские вина, косские вина, сицилийские вина, ароматные восточные вина. Вина, вина, вина...
* Красный.
У меня трещит голова. Венитаф смеется, я делаю отметки и рассчитываю количества. Венитаф пробует каждое, иногда выплевывает содержимое своего кубка, ругает Эритрея, обзывая его то продавцом отравы, то аптекарем. Эритрей еще больше краснеет и предлагает другое вино. Раб наполняет кубок, сообщает, откуда напиток и его стоимость, сверяясь с начертанными на амфорах значками.
- Вино Трезены Массалийской красное, фильтрованное.
- Только для тебя, Пифей, по пятнадцать драхм за амфору.
- Грабитель! - восклицаю я.
- Зато сколько добра ты приобретешь потом, уплатив сейчас эти несчастные пятнадцать драхм. Пифей! Купишь рабыню, золото, янтарь, а у меня останется лишь неполная горсть жалких серебряных монет.
- Мои люди выпьют его до того, как мы доберемся до варваров!
- Тем лучше, Пифей! Они сохранят здоровье и будут грести с удвоенной силой. А в выигрыше останешься ты!
Последний день Гамелиона. Провизия заготовлена - две бочки зерна на корме, сто лагинов рыбного соуса, пятьдесят больших ящиков сухарей, сотня одноручных амфор для воды (воду нальем перед самым отходом), триста амфор с различными винами - черное сладкое из Фасоса, сеонское, родское светлое, трезенское красное. Если не хватит вина, переведу людей на ячменное пиво. Будем разбавлять фасосское.
- Три ящика красного полированного коралла.
- Сундучок с Драхмами и оболами для выплаты жалованья и для покупок. Окончательные расчеты произведу по возвращении. Беру с собой сумму в три таланта монетами по драхме, оболу и двум халкам.
Венитаф сказал, что золото варварам не нужно. Напротив, они любят массалийские монеты.
Первый день Антестериона. Хватит ли цветов для Антестерий? Массалиотов в данный момент ничто другое не волнует. Народ всегда таков - он забывает о своих заботах с приближением праздника. Умное правительство должно держать в запасе один-другой праздник на трудные времена, хотя некоторые из них, бывает, заканчиваются кровавой резней. Так, во время Праздника зонтиков в период солнцестояния лигии, живущие к северу от Друенции, использовали хитрость с Троянским конем. Тот день запомнился мне на всю жизнь. Я был еще ребенком, но святотатство потрясло меня.
Лигии обратились к архонтам с просьбой разрешить им нести зонтики и подарки Афине, чей храм возведен на холме напротив храма варваров. Архонты отнеслись благосклонно к их просьбе, считая, что почитание богов Города служит практическим целям поддержания добрых взаимоотношений с окружающими нас народами. Лигии прибыли в одеждах из грубого льна, на повозках с колесами без спиц - их просто выпиливали из ствола дуба. Я до сих пор помню их запах! Путь был долгим, и они здорово пропотели под солнцем.
Стражи у Кабелионских ворот не подумали о том, чтобы обыскать лигиев или посмотреть, что лежит в повозках. И когда процессия двинулась в путь и весь народ ликовал при виде статуи Афины (ухудшенная копия статуи из Парфенона), лигии разделились на две группы: одни громогласно обращались к богине и демонстрировали свою набожность, а другие, рассыпавшись по городу, заходили в пустые дома и храмы и тащили все, что плохо лежит: деньги, драгоценности, вазы, амфоры с вином, сушеную рыбу, одежду...
А потом новоявленные поклонники Афины вдруг поднялись с земли и выстроились стенкой перед стражниками, чтобы прикрыть отступление грабителям, и те вскоре укрылись на территории своих друзей-горцев. Нападение было настолько неожиданным, что организовывать преследование было бессмысленно. Поэтому моему отцу пришлось в поте лица восстанавливать запасы серебра, а неутешная мать лишилась фамильных золотых украшений, уцелевших во время грабежа Фокеи персами.
Это ускорило их переселение в Аид.
Разрешат ли завтра лигиям свободно въехать в город с горными цветами, не обыскав их повозок? Разрешат ли бергантийцам пройти через горло Лакидона (ведь они нарушили запрет на плавания ради того, чтобы заработать в Массалии несколько оболов за свои грубо сплетенные венки)?
Надо напомнить Диаферу, что это будет удобным случаем внушить ему главное: я назначил выход в море на следующий день после Элафеболий в честь Артемиды.
Четвертый день третьей декады Антестериона.
Цветочные гулянья состоялись. Мы достойно отметили праздник Диониса и возрождения природы. Первым делом все отправились в пещеры по ту сторону Лакидона между Фаросом и началом дороги на Харсис. Мы воздали почести Персефоне, зажигая лампы под землей, чтобы она не забыла проснуться, дать жизнь зерну и раскрыть почки на виноградной лозе. Эритрей был занят по горло, так же как торговцы цветами и венками. Во время празднеств Диониса пьют вино, перезимовавшее в амфорах, зарытых в песке подвалов. Бог промчался в украшенной бронзовыми виноградными листьями и гроздьями колеснице, выполненной в виде корабля.
Поют Эвоэ [30]! Снова пьют, гоняются друг за другом с полными кубками, а юноши бросают цветы любимым девушкам. Так соблюдаются законы природы. Но о свадьбе можно размышлять теперь до будущих Гамелий!
Наутро рабы-подметалы сметают увядшие цветы и разбитые кубки в море или в Лакидон, и волны уносят многоцветную добычу, пропитанную ароматами и сожалениями.
Я выждал два дня, прежде чем пойти к Диаферу.
- Ты по-прежнему трезв, Пифей? И так же холоден с женщинами? Однако я видел, как Левконоя, дочь моего друга Галата, уважаемого архонта, ведающего храмами, пожирала тебя глазами и бросила тебе букет фиалок. Ты улыбнулся ей и исчез. Мне сказали, что остаток дня ты провел у себя на корабле.
- Диафер, многоуважаемый архонт, мы снова поговорим на эту тему, когда я вернусь. А вернусь я обязательно. Левконоя к тому времени изменит свое мнение. Вот мои счета. Вот список людей, которых хочу взять с собой, - я отказываюсь лишь от юнги. Такое путешествие не для ребенка.
Первый архонт помрачнел, изучая мои счета и списки.
- Я утверждаю все, - сказал он, подписываясь и прикладывая свою печать с гравированным изображением "дельты" и "Солнечного колеса с тирсом" [31].По предложению Политехна мы решили вручить тебе этот секретный пакет. Ты вскроешь его, лишь пройдя Геракловы Столпы. Если попадешь в руки пунов, уничтожь его, не читая.
Диафер видел, что я едва сдержался, чтобы промолчать. Этот их поступок, принятый мной за проявление самовластия и недоверия (быть может, я и не прав), омрачил радость отплытия. Мне не по душе, когда я чего-нибудь не знаю досконально. И этот туго скатанный опечатанный свиток раздражает меня.
Ну что ж. Прочту его в Океане. Я не сообщил о нем ни Венитафу, ни Эвтимену. Прочту его в открытом Океане...
ПО ОКЕАНУ
БОРТОВОЙ ДНЕВНИК
Первый день путешествия. Вечер. Мне, сгоравшему от нетерпения, казалось, что этот день не настанет никогда. Наконец-то я на палубе своего любимого корабля и слушаю, как в лад ударяют по воде весла, словно бьется его большое-пребольшое сердце. Доносятся команды кормчих, и я в упоении вслушиваюсь в рокот барабана келевста. Ни единого неверного маневра, ни малейшего сбоя.
Я проникся безмерным спокойствием: кажется, Артемида снизошла к моим мольбам, разрешив отправиться в путь. А ведь наступил только первый вечер первого дня долгого путешествия, которое принесет мне или славу, подтвердив мою правоту, или смерть.
Я пишу это слово без всякого страха, поскольку все приметы указывают на успех предприятия. Уверен, что боги, как и числа, стоят за меня.
Хочу описать отплытие, чтобы иметь возможность перечитать это повествование в дни разочарований - их, увы, не избежать - и почерпнуть в нем силу и спокойную уверенность в себе.
Я приказал дозорному разбудить меня, как только светлая полоска зари тронет вершину этой похожей на Гиметт горы, чьи очертания, наверное, и соблазнили фокейцев, потомков жителей Аттики. Венитаф и Эвтимен заночевали у меня дома после ужина, который почтили своим присутствием Фелин, Политехн, Парменон, Павсифор и даже Диафер собственной персоной. Радость и волнение оживляли их лица, и я заметил, что Парменон несколько раз тайком утирал слезы - в старости трудно сдерживать проявления чувств.
- Я плачу потому, что не могу отправиться вместе с тобой, Пифей, или с тобой, Эвтимен. Мне осталось совершить единственное путешествие - в ладье Харона, вдали от света и нагим, как положено мертвым.
Я обнял его, как отца, и пожалел о резких словах, которые не раз обрушивал на него.
Мы быстро собрались и спустились к Лакидону. Я буквально пожирал глазами оба стоящих у причалов Фонтана корабля. В приливе радости я обнял друзей за плечи и крепко, по-мужски, прижал их к себе.
В небе, напротив восходящего солнца, еще виднелась Артемида - она отливала розовым светом, как в полнолуние; в период равноденствия они часто встречаются в небе. Их совместное появление я расценил как благоприятное знамение: Феб-Аполлон и Артемида Безмятежная дали мне право проникнуть в их тайны.
Вначале мы вознесли благодарность Артемиде в ее храме, воздвигнутом неподалеку от того места, где на эту землю ступил Аристарх со своими спутниками, а затем посетили храм Аполлона, стоящий на холме напротив храма варваров [32]. Я с удовольствием отметил, что зажженные нами вчера лампы еще не погасли. Жрец Аполлона сказал, что я должен принести дары, ибо, когда первая звезда таяла на восходе, старуха-прорицательница произнесла вещие слова:
- Пламя ночи ведет к солнцу в ночи... Только я один понял, что оракул относится к никогда не заходящему солнцу и что устами этой старой неграмотной женщины со мной говорили боги.
Сунув ей мешочек драхм с изображением быка, я попросил предсказать и судьбу Эвтимена. Она в упор посмотрела на него и сказала, коснувшись каждого из нас рукой:
- Боги всегда соединяют друзей, расстающихся ради великой славы...
Я шепнул смущенному этими словами Эвтимену, что после завершения путешествий мы снова встретимся в Лакидоне.
Взошло солнце, и легкий бриз как бы напомнил, что пора поднимать паруса и выходить в открытое море.
На берегу теснились друзья, рыбаки, рабочие Арсенала, матросы и навархи других судов Массалии и иных стран. У всех у них были серьезные лица. На двух мраморных алтарях курились благовония Фокеи. Цветочные венки украшали приподнятые акростолии. Акростолий "Артемиды" был увенчан листьями лавра и мирта. Маленькие девочки поднесли нам розы, предвещающие скорую весну.
Я приветствовал всех собравшихся и пожал руку Эвтимену. Он первым взошел на борт "Геракла". Я же в сопровождении Венитафа взбежал по носовому трапу, возложил розовые, как щеки девушек, цветы к ногам Артемиды и попросил ее благосклонности.
Когда я поднял голову, то увидел Эвтимена. Он приступил к перекличке гребцов вместе с келевстом, державшим в руках таблички.
- Хочешь отправиться раньше меня? - крикнул я ему.
- Воспользуйся ветром, - ответил он мне. Мои гребцы ждали сигнала подняться на судно. Они провели на земле последнюю ночь, и от некоторых пахло вином и духами. Но пришли все.
Поскольку втянутые вовнутрь весла сузили проход, пришлось выкликать гребцов по парам, начиная с кормы. Каждый должен был оставить мешок с вещами в помещении на носу и занять свое место. Я называл сначала правого, а затем левого гребца, чтобы соблюсти морские правила и обычаи.
Я переписываю в свиток то, что утром занес на восковые таблички.
Для начала перечислю гребцов, начиная с носа:
Скамья 1. Агафон из Массалии, двадцать лет, и Мелан из Массалии, двадцать лет.
" 2, Крий из Антиполя, двадцать пять лет, и Мирон из Неаполя, двадцать четыре года.
" 3. Бласт из Агаты, двадцать лет, и Кар из Гераклеи, двадцать один год.
" 4. Протис из Массалии, двадцать лет, и Уран из Харсиса, двадцать лет.
" 5. Захар из Кифаристы, двадцать два года, и его брат Захарин, двадцать лет.
" 6. Эвтроп из Массалии, двадцать три года, и его двоюродный брат Мелибей, двадцать один год.
" 7. Эвритм (удачное имя!) из Никеи, тридцать лет, и его брат Аритм (неудачное имя!)*.
" 8. Арист из Пирея, тридцать лет, и Ксенон из Эгины, двадцать восемь лет (удастся ли им столковаться?).
" 9. Килин из Роды, двадцать восемь лет, и его брат Карат, восемнадцать лет (словно отец и сын!).
" 10. Эвбул из Эмпория, двадцать один год (не течет ли в его жилах кровь пунов?), и Мирт из Массалии, тридцать два года (он будет за ним присматривать).
" 11. Палей из Харсиса, девятнадцать лет (не соответствует своему имени)**, и Пармен из Афинополя, двадцать два года.
* Эвритм - "ритмичный, размеренный, хорошо сидящий", Аритм "неритмичный, нескладный, нестройный".
** Это имя означает "старый".
" 12. Афанасий из Массалии, тридцать лет, и Антифон из Карра, тридцать пять лет. (Правильное решение - посадить гребцов постарше среди более молодых!).
" 13. Эвтифрон из Массалии, двадцать два года, и Ксен из Харсиса, двадцать лет.
" 14. Агафокл из Сиракуз (не знает своего возраста, молод), и Герм из Тавроме-ния, девятнадцать лет, два сицилийца вместе!
" 15. Артемидор из Элеи, двадцать три года, и его брат Посидоний, восемнадцать лет (на вид дашь больше).
" 16. Киприан из Алалии, двадцать один год (похоже, страдает от болотной лихорадки. Север его излечит), и Си-лан, его двоюродный брат, двадцать два года, оба кирнейцы.
" 17. Арист из Кифаристы (как его отличить от Ариста из Пирея? Буду называть первого пирейцем!), двадцать пять лет, и Белтист из Антиполя, двадцать четыре года.