Страница:
Он улыбнулся:
— Нет, мистер Сэкетт. Женщина, которая вас оставляет, никогда не уничтожит ни фургон, ни таких замечательных мулов, какие были у вас. Вот деньги… она бы взяла их с собой. Нет, я думаю о другом… Ваша жена, — продолжал он, — привлекательная женщина, и она была одна. В этой стране мало женщин, еще меньше красивых…
— Этого не может быть, капитан. Вы же знаете, как на Западе относятся к женщине. Никто бы не мог оказаться настолько глуп, чтобы…
— Предположим, что он не остановился для того, чтобы подумать, до тех пор пока не стало слишком поздно? — Портер подошел ко мне. — А потом он мог сойти с ума от охватившей его паники и предпринять отчаянные попытки скрыть следы своего преступления, уничтожить все доказательства. Устранить саму возможность быть когда-либо раскрытым.
— А как же те люди, которые на меня охотятся?
— Думаю, когда вы их найдете, то окажется, что они искали вас по каким-то иным причинам. Уверен, ответственность за все случившееся несет один человек. Он командует другими, и только он или, может быть, еще несколько человек, знает истинную причину, по которой вас хотят убить.
Все, что сказал капитан, имело смысл. Это означало, что Энджи мертва и смерть ее была ужасной. Внезапно вся ярость, которая копилась во мне где-то в самой глубине сознания, хлынула через край, и я чуть было не ослеп от нее. Я стоял, опустив голову и содрогаясь все телом. Во мне билось, клокотало только одно — жуткое желание разрушать и убивать.
Спустя секунду я поднял глаза.
— Капитан, мне нужно немного отдохнуть.
— Эл Сайбер позаботится о вас. — Портер помолчал. — Сэкетт, этот разговор остается между нами. Если о нем когда-нибудь будет упомянуто, я должен буду отрицать, что он вообще имел место. Как бы то ни было, утром в вашем распоряжении будут лошади, и я поговорю с мистером Сайбером об оружии.
— У меня есть деньги. Я могу все купить.
Он кивнул.
— Конечно. Но вы хотите приобрести хорошее оружие. Боюсь, что у маркитанта… в фактории вы его не найдете. Оно не будет отвечать вашим запросам.
Когда я вышел на улицу, капитан стоял в дверях. Уже стемнело, и на фоне света он смотрелся словно в раме.
— Помните, мое предложение остается в силе. Если вы захотите присоединиться к нам, возвращайтесь. Я уверен, что смогу вернуть вам звание. Возможно, вы даже получите патент.
Дверь закрылась, и я еще некоторое время стоял в темноте. В пустынном небе ярко сияли звезды, ночь была холодной… и Энджи, моя Энджи была мертва. Ничего другого не могло и быть, и все предположения капитана Портера — правда. Значит, тело ее лежит где-то рядом с фургоном. Мой долг вернуться, чтобы проверить свое предположение и достойно ее похоронить. А потом я начну жестокую охоту.
Прошло много времени, прежде чем я узнал, что произошло в доме, который только что покинул… Много, много времени.
Капитан Портер подошел к письменному столу и достал из ящика лист бумаги. Он указал на нем место и дату, а потом написал письмо, а на конверте поставил адрес. Письмо это окажется на почте прежде, чем я покину лагерь.
Оно преследовало цель полностью изменить мою жизнь. Должно было подтолкнуть меня к жизни или смерти. И это было решено тем капитаном кавалерии, опустившим перо на бумагу той ночью в своей тихой квартире, в лагере на реке Верд… Но это уже другая история.
Глава 5
Глава 6
— Нет, мистер Сэкетт. Женщина, которая вас оставляет, никогда не уничтожит ни фургон, ни таких замечательных мулов, какие были у вас. Вот деньги… она бы взяла их с собой. Нет, я думаю о другом… Ваша жена, — продолжал он, — привлекательная женщина, и она была одна. В этой стране мало женщин, еще меньше красивых…
— Этого не может быть, капитан. Вы же знаете, как на Западе относятся к женщине. Никто бы не мог оказаться настолько глуп, чтобы…
— Предположим, что он не остановился для того, чтобы подумать, до тех пор пока не стало слишком поздно? — Портер подошел ко мне. — А потом он мог сойти с ума от охватившей его паники и предпринять отчаянные попытки скрыть следы своего преступления, уничтожить все доказательства. Устранить саму возможность быть когда-либо раскрытым.
— А как же те люди, которые на меня охотятся?
— Думаю, когда вы их найдете, то окажется, что они искали вас по каким-то иным причинам. Уверен, ответственность за все случившееся несет один человек. Он командует другими, и только он или, может быть, еще несколько человек, знает истинную причину, по которой вас хотят убить.
Все, что сказал капитан, имело смысл. Это означало, что Энджи мертва и смерть ее была ужасной. Внезапно вся ярость, которая копилась во мне где-то в самой глубине сознания, хлынула через край, и я чуть было не ослеп от нее. Я стоял, опустив голову и содрогаясь все телом. Во мне билось, клокотало только одно — жуткое желание разрушать и убивать.
Спустя секунду я поднял глаза.
— Капитан, мне нужно немного отдохнуть.
— Эл Сайбер позаботится о вас. — Портер помолчал. — Сэкетт, этот разговор остается между нами. Если о нем когда-нибудь будет упомянуто, я должен буду отрицать, что он вообще имел место. Как бы то ни было, утром в вашем распоряжении будут лошади, и я поговорю с мистером Сайбером об оружии.
— У меня есть деньги. Я могу все купить.
Он кивнул.
— Конечно. Но вы хотите приобрести хорошее оружие. Боюсь, что у маркитанта… в фактории вы его не найдете. Оно не будет отвечать вашим запросам.
Когда я вышел на улицу, капитан стоял в дверях. Уже стемнело, и на фоне света он смотрелся словно в раме.
— Помните, мое предложение остается в силе. Если вы захотите присоединиться к нам, возвращайтесь. Я уверен, что смогу вернуть вам звание. Возможно, вы даже получите патент.
Дверь закрылась, и я еще некоторое время стоял в темноте. В пустынном небе ярко сияли звезды, ночь была холодной… и Энджи, моя Энджи была мертва. Ничего другого не могло и быть, и все предположения капитана Портера — правда. Значит, тело ее лежит где-то рядом с фургоном. Мой долг вернуться, чтобы проверить свое предположение и достойно ее похоронить. А потом я начну жестокую охоту.
Прошло много времени, прежде чем я узнал, что произошло в доме, который только что покинул… Много, много времени.
Капитан Портер подошел к письменному столу и достал из ящика лист бумаги. Он указал на нем место и дату, а потом написал письмо, а на конверте поставил адрес. Письмо это окажется на почте прежде, чем я покину лагерь.
Оно преследовало цель полностью изменить мою жизнь. Должно было подтолкнуть меня к жизни или смерти. И это было решено тем капитаном кавалерии, опустившим перо на бумагу той ночью в своей тихой квартире, в лагере на реке Верд… Но это уже другая история.
Глава 5
Я давно усвоил: если живешь в местах, где у тебя много врагов, никогда не возвращайся той же дорогой, которой шел — тебя могут караулить в засаде.
Эл Сайбер показал мне индейскую тропу, уходящую из лагеря ниже Фоссил-Крик — Окаменелого ручья, — так что я направился по ней через вершину Хадскрэбл-Меса — Твердая гора — и сделал привал на Оук-Спрингс — Дубовом ручье.
Пальцы мои еще не совсем зажили. Стрелять из винтовки я уже мог, но кольт был еще не под силу. Хотя с того ужасного дня прошло две недели, до нормы мне было далеко. Однако ждать дольше не мог. Сейчас я находился не более чем в двух милях от горы Бакхед и того каньона, где сожгли мой фургон.
В двух или трех милях к северу отсюда расположилась колония мормонов — небольшое поселение, всего несколько домов, где жили люди, пришедшие из Юты… как мне казалось.
Отец рассказывал, что это суровый, но богобоязненный и отзывчивый народ. Именно туда я собирался направиться, когда мне понадобится помощь, и там надеялся раздобыть какие-нибудь сведения. Но сейчас я хотел отдохнуть с дороги, так как устал и не был готов к встрече с тем, что ждало меня впереди.
Оук-Спрингс протекает по дну каньона, и я не видел, чтобы сюда вели следы индейцев. Хорошее отношение, ко мне Викторио — если это был именно он, — ровным счетом ничего бы не значило. Другие апачи могут поступить со мной совсем иначе, а Тонто в этом отношении одно из худших мест в этих краях.
Я развел костер и сварил кофе и кашу, поскольку у меня появилось предчувствие, что в дальнейшем мне придется есть меньше и реже. На рассвете, снова сев в седло, я переехал через перевал, пересек Пайн-Крик и развернулся назад.
Здесь было множество следов. Большинство из них неделю назад оставили копыта добротно подкованных лошадей, каких можно видеть на хорошо управляемом ранчо. Нигде не было и малейшего следа, который мог бы свидетельствовать о том, что на горе когда-то стоял фургон.
На месте, где были сожжены мои пожитки и мулы, меня ждал сюрприз. Кроме почерневшей от огня растительности, не было никаких примет, что здесь когда-то горел огромный костер. Кто-то проделал тяжелую работу, уничтожая все улики. Даже ступицы колес исчезли. Вероятно, их оттащили подальше и сожгли.
Обследовав все вокруг и ничего не найдя, я снова поехал на поляну, где когда-то оставил фургон. Я был настороже, в любой момент ожидая появления всадников, и винтовку держал на луке седла. Неизвестно, сколько у меня было врагов, но если меня найдут, за жизнь свою не дам и ломаного гроша.
Сидя у костра, я чувствовал себя бесконечно одиноким. Мое сердце разрывалось от боли при мысли об Энджи. Я долго жил один до того, как встретил ее. Никто бы не мог похвастаться передо мной более верной и преданной женой.
В семье Сэкеттов я был старшим. Когда пришла беда, первым покинул родное гнездо и ушел на войну. Жили мы в Теннесси, на высоких холмах. У нас никогда не было рабства, и мы ни на кого не смотрели свысока. Поэтому, когда началась Гражданская война, я по зову сердца отправился на Север и присоединился к Союзу.
Я сражался за Союз и в его лице за мою страну. А все Сэкетты и их родственники — потомственные бойцы. Мы всегда готовы взять оружие и идти сражаться. Это у нас в крови.
Так я присоединился к Шестой кавалерии в Ойо и прошел с ней до конца войны. После победы отправился на Запад в поисках удачи.
Туда же двинулись Тайрел и Оррин. Они ушли незадолго до конца войны или сразу после нее — искали дом для мамы и нашли его. Тайрел приобрел себе имя благодаря меткой стрельбе, но в мирное время пошел учиться и стал юристом. Оррин тоже изучал право, и его назначили на важную должность, так что теперь он сидел в офисе.
А я вот сидел здесь ни с чем. У нас с Энджи в высоких горах Колорадо были золотые прииски, но добыча золота — дело нелегкое, мы могли работать только два месяца в году. Но что я действительно хотел, так это иметь собственное ранчо. На то золото, что я добыл, купил скот, имущество, и мы направились на Запад, к Тонто-Бэйсин. Теперь по чьей-то злой воле все разрушено, Энджи погибла, а за мной охотились. И не было ни одного друга, который мог бы встать со мной плечом к плечу. Только кольт и винчестер.
В этой стране нас, Сэкеттов, было много. Ландо, Фэлкон, Тайрел, Оррин и еще многие другие — все прекрасные ребята. Члены нашей семьи умели постоять друг за друга, но мы были рассредоточены по огромной территории, рассчитывать на чью-то помощь я не мог.
Загасив костер, я забрался под деревья, где привязал коня, вытянулся на одеялах, закрыл глаза и заснул.
Когда я поднялся и повел лошадь к воде, солнце было уже высоко. Пока варил кофе и жевал вяленое мясо, мой жеребец пасся на маленькой лужайке, где сквозь мерзлую землю пробивалась трава. Меня не оставляло беспокойство, раздражение росло, и я знал, что это такое. Гнев во мне вскипает долго, и какое-то время я могу владеть собой, но это до определенного предела. Когда перейден Рубикон, рыдают даже черти…
В то утро я нашел Энджи.
Совсем рядом с поляной, где когда-то стоял фургон, не более чем в десяти ярдах, мое внимание привлекла трещина в скале. Несколько минут я стоял, разглядывая ее, и в душе зародилось страшное предчувствие. До последней секунды мозг мой никак не хотел смириться с обрушившейся на меня бедой. Я все еще хотел верить, что Энджи жива, что ей как-то удалось спастись и что я найду ее.
Эта трещина ничем не отличалась от остальных. Кусок скалы по каким-то причинам стал отламываться, и трещина глубоко ушла в глубь горы. Расщелину кто-то совсем недавно завалил землей, камнями и сухими ветками. Работа, видно, делалась в жуткой спешке. Все здесь настораживало. Я тронул завал и под обломками и ветками нашел Энджи.
Ее задушили, но она оказала яростное сопротивление. Ее ногти стали темными от засохшей на них крови, а под ними были кусочки кожи. Она дралась и царапалась, отбиваясь от своего мучителя.
Сильный холод сохранил ее тело, но я не мог найти в себе сил смотреть ей в лицо. Через некоторое время, которое показалось мне вечностью, я взял одеяло и завернул ее. Потом поехал вниз, туда, где был костер — там осталась моя лопата. Убийца воспользовался ею, чтобы регулировать огонь, а потом отбросил в сторону и забыл о ней.
Выше на горе я нашел площадку, где было побольше земли, вырыл могилу и похоронил свою жену. Когда все было закончено, я обложил могилу камнями, а потом, взяв свой охотничий нож, сделал грубый крест. Острым концом вырезал на нем слова:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ
ЭНДЖИ СЭКЕТТ
УБИТА НЕДАЛЕКО ОТ ЭТОГО МЕСТА
25 АПРЕЛЯ 1877 ГОДА
Теперь, кто бы это ни сделал, мог больше не сомневаться, что я жив. Не те, кто преследует меня и, скорее всего, не знает всей правды, а он, убийца Энджи, теперь узнает об этом.
Проверив оружие, я поехал вниз с горы. Ставки были сделаны. Они будут охотиться за мной, но я тоже буду охотиться за ними, и жалости к ним не будет. Во мне горело неутомимое, болезненное, страстное желание настичь их по кровавым следам. И пусть они узнают — это им бороться не с одинокой беззащитной женщиной.
В те дни в Глоубе было совсем мало настоящих домов — несколько лачуг и палаток рассыпались вдоль берега Пайн-Крик. Но здесь было три салуна. Я подъехал к первому из них, соскочил с седла и предстал перед людьми, уставившимися на меня.
Я был выше большинства мужчин — шесть футов три дюйма. Сапоги еще прибавляют росту. Обычно люди на меня смотрят — такой великан всегда привлекает внимание. Но на этот раз интерес, возможно, вызван чем-то другим.
В баре сидело семь или восемь мужчин. Человек с квадратной челюстью недолго изучал меня, потом поднял свой стакан и, посмотрев на меня поверх него, крикнул:
— Эй, приятель, ты, кажется, пришел сюда не веселиться?
— Мне нужны сведения. Я ищу хозяина того ранчо, люди которого работали в районе Моголлон пару недель назад.
Никто не ответил. Наконец человек, стоявший рядом со мной, сказал:
— А в чем проблема, мистер?
— На владельца этого ранчо работают двое людей, имена которых мне известны — Макон и Дэнсер.
— Послушайся доброго совета, — заговорил коренастый человек, — забирай свою лошадь и проваливай отсюда.
— Я не просил советов.
Смуглый человек усмехнулся, глядя на меня, но это была отнюдь не дружеская усмешка.
— Как, проклятый ты дурак! — воскликнул он. — Макон — самый ловкий стрелок по всей стране.
— Ты назвал меня проклятым дураком?
Он поставил на стол свой стакан.
— Так что же?
Он ждал, что я потянусь к револьверу, но я не мог полагаться на израненную руку и надеяться удержать оружие. Поэтому я просто ударил его.
Мой противник был почти так же высок, как и я, и немного тяжелее — может быть, около двухсот фунтов. Но первый удар имеет большое значение. На это я и рассчитывал. Мой левый кулак влепился ему в зубы, а правый, описав дугу, обрушился на ухо. Ухо треснуло, из него потекла кровь. Рука смуглолицего скользнула к револьверу, но я схватил его за пояс, дернул к себе, а потом резким движением отбросил назад. С глухим треском он стукнулся о стену, но тут же вскочил и ринулся на меня. И снова я дал ему отведать вкус суставов моих пальцев, а потом двумя кулаками ударил в живот. Он согнулся и стал оседать, а я отшвырнул в сторону его револьвер.
— Когда снова захочешь со мной поговорить, — заметил я, — обращайся ко мне «мистер».
Потом подошел к бару и взял виски.
— Почему вы разыскиваете хозяев этого ранчо? — спросил человек с квадратной челюстью.
Человек, которому только что здорово досталось, медленно поднимался с пола. Мне пришлось достать оружие. Долгая стрельба была мне не под силу, но один раз, если понадобится, мой шестизарядник должен послужить. Теперь дуло его смотрело на моего противника.
— Если ты — приятель Макона, — сказал я, — то передай ему, что он меня не убил. Но в следующий раз я надеюсь посмотреть ему прямо в лицо.
Человек с квадратной челюстью взглянул на меня холодным, твердым взглядом.
— Вы хотите сказать, что Сонора Макон выстрелил вам в спину?
Левой рукой я сдвинул шляпу. Теперь все могли видеть бледный шрам от пули, еще свежий, вокруг которого военный врач выбрил волосы.
— Я не узнаю его, если увижу, но ему знакома моя спина. Он подстрелил меня на утесе наверху горы Бакхед.
— В это трудно поверить.
— Не сомневайтесь. — Я допил виски и отступил от стойки бара. — Передайте тем, кого из них увидите, что я их разыскиваю. Они гнали меня через горы, измученного и оборванного, когда я был ранен и безоружен. Но теперь я буду гнать их. Скажите всем из этой шайки, что они могут гоняться за мной и стрелять, пока не выбьются и сил, но я все равно настигну их.
— Слишком красиво говоришь, незнакомец.
— Все, кто сомневается, могут пойти и спросить.
— На этом ранчо сорок человек, сорок очень крепких парней. Сорок отличных парней.
— Отличных парней? Мистер, один или двое из этих ребят убили мою жену, убили моих мулов и скот, сожгли мой фургон.
— Убили твою жену?
В зале наступила тишина. Мужчины застыли. Они молча смотрели на меня, держа в руках кружки и стаканы.
— Я оставил свою жену возле фургона и пошел искать удобный спуск с горы. Примерно часом позже кто-то выстрелил в меня, потом разыскивали мое тело. Я слышал разговор, слышал имена Макона и Дэнсера. Моя жена была прекрасной женщиной. Ее задушили, мистер, и тот, кто это сделал, носит на лице ее метки. Под ее ногтями были кровь и куски кожи. Потом этот человек уничтожил моих животных и скарб и попытался стереть все следы своих действий. Он убил мою жену двадцать пятого числа прошлого месяца. Мистер, в это время здесь, в горах, не так уж много людей. Так что я найду его.
В зале шумно заговорили. Лицо мужчины с квадратной челюстью было бледным и словно окаменело. Он молчал, потом повернулся к бармену.
— Я выпью еще, — глухо произнес он.
Руки бармена оставались лежать на стойке.
— Тот, кто убивает женщину — грязный подонок. Я с удовольствием помогу веревкой, мистер, — проговорил он.
Один из мужчин вступил в разговор:
— Кто вы, мистер? Мы вас не знаем.
— Телль Сэкетт, — представился я. — Уильям Телль Сэкетт из Теннесси, Колорадо и многих других мест.
— Вы родственник стрелку из Моры?
— Его брат. Когда-то учил его стрелять. И когда он брался за оружие, то прекрасно справлялся с ним.
Человек, стоявший рядом со мной, допил содержимое своей кружки и вышел на улицу.
— Кто это? — спросил сидевший за столиком.
— Полагаю, скотовод, — ответил другой. — Мне он не знаком.
Некоторое время все молчали. Бармен спросил меня:
— Вы ужинали сегодня, мистер? Садитесь за стол, я вас обслужу.
Силы возвращались ко мне, но эта короткая драка оказалась слишком тяжелым и преждевременным испытанием. Я почувствовал страшную усталость. Положив револьвер в кобуру, подошел к столу и тяжело опустился на стул.
Бармен принес мне еду и кофе, и я поблагодарил его. Мысли об Энджи не покидали меня, глубоко внутри что-то жгло, словно холодный огонь. Он грыз мои внутренности до тех пор, пока во мне не осталось ничего. Я не мог больше ни о чем думать, ни о чем мечтать… кроме как о человеке, которого хотел найти и которого хотел убить.
О человеке… или о людях? Возможно, их было несколько.
Эл Сайбер показал мне индейскую тропу, уходящую из лагеря ниже Фоссил-Крик — Окаменелого ручья, — так что я направился по ней через вершину Хадскрэбл-Меса — Твердая гора — и сделал привал на Оук-Спрингс — Дубовом ручье.
Пальцы мои еще не совсем зажили. Стрелять из винтовки я уже мог, но кольт был еще не под силу. Хотя с того ужасного дня прошло две недели, до нормы мне было далеко. Однако ждать дольше не мог. Сейчас я находился не более чем в двух милях от горы Бакхед и того каньона, где сожгли мой фургон.
В двух или трех милях к северу отсюда расположилась колония мормонов — небольшое поселение, всего несколько домов, где жили люди, пришедшие из Юты… как мне казалось.
Отец рассказывал, что это суровый, но богобоязненный и отзывчивый народ. Именно туда я собирался направиться, когда мне понадобится помощь, и там надеялся раздобыть какие-нибудь сведения. Но сейчас я хотел отдохнуть с дороги, так как устал и не был готов к встрече с тем, что ждало меня впереди.
Оук-Спрингс протекает по дну каньона, и я не видел, чтобы сюда вели следы индейцев. Хорошее отношение, ко мне Викторио — если это был именно он, — ровным счетом ничего бы не значило. Другие апачи могут поступить со мной совсем иначе, а Тонто в этом отношении одно из худших мест в этих краях.
Я развел костер и сварил кофе и кашу, поскольку у меня появилось предчувствие, что в дальнейшем мне придется есть меньше и реже. На рассвете, снова сев в седло, я переехал через перевал, пересек Пайн-Крик и развернулся назад.
Здесь было множество следов. Большинство из них неделю назад оставили копыта добротно подкованных лошадей, каких можно видеть на хорошо управляемом ранчо. Нигде не было и малейшего следа, который мог бы свидетельствовать о том, что на горе когда-то стоял фургон.
На месте, где были сожжены мои пожитки и мулы, меня ждал сюрприз. Кроме почерневшей от огня растительности, не было никаких примет, что здесь когда-то горел огромный костер. Кто-то проделал тяжелую работу, уничтожая все улики. Даже ступицы колес исчезли. Вероятно, их оттащили подальше и сожгли.
Обследовав все вокруг и ничего не найдя, я снова поехал на поляну, где когда-то оставил фургон. Я был настороже, в любой момент ожидая появления всадников, и винтовку держал на луке седла. Неизвестно, сколько у меня было врагов, но если меня найдут, за жизнь свою не дам и ломаного гроша.
Сидя у костра, я чувствовал себя бесконечно одиноким. Мое сердце разрывалось от боли при мысли об Энджи. Я долго жил один до того, как встретил ее. Никто бы не мог похвастаться передо мной более верной и преданной женой.
В семье Сэкеттов я был старшим. Когда пришла беда, первым покинул родное гнездо и ушел на войну. Жили мы в Теннесси, на высоких холмах. У нас никогда не было рабства, и мы ни на кого не смотрели свысока. Поэтому, когда началась Гражданская война, я по зову сердца отправился на Север и присоединился к Союзу.
Я сражался за Союз и в его лице за мою страну. А все Сэкетты и их родственники — потомственные бойцы. Мы всегда готовы взять оружие и идти сражаться. Это у нас в крови.
Так я присоединился к Шестой кавалерии в Ойо и прошел с ней до конца войны. После победы отправился на Запад в поисках удачи.
Туда же двинулись Тайрел и Оррин. Они ушли незадолго до конца войны или сразу после нее — искали дом для мамы и нашли его. Тайрел приобрел себе имя благодаря меткой стрельбе, но в мирное время пошел учиться и стал юристом. Оррин тоже изучал право, и его назначили на важную должность, так что теперь он сидел в офисе.
А я вот сидел здесь ни с чем. У нас с Энджи в высоких горах Колорадо были золотые прииски, но добыча золота — дело нелегкое, мы могли работать только два месяца в году. Но что я действительно хотел, так это иметь собственное ранчо. На то золото, что я добыл, купил скот, имущество, и мы направились на Запад, к Тонто-Бэйсин. Теперь по чьей-то злой воле все разрушено, Энджи погибла, а за мной охотились. И не было ни одного друга, который мог бы встать со мной плечом к плечу. Только кольт и винчестер.
В этой стране нас, Сэкеттов, было много. Ландо, Фэлкон, Тайрел, Оррин и еще многие другие — все прекрасные ребята. Члены нашей семьи умели постоять друг за друга, но мы были рассредоточены по огромной территории, рассчитывать на чью-то помощь я не мог.
Загасив костер, я забрался под деревья, где привязал коня, вытянулся на одеялах, закрыл глаза и заснул.
Когда я поднялся и повел лошадь к воде, солнце было уже высоко. Пока варил кофе и жевал вяленое мясо, мой жеребец пасся на маленькой лужайке, где сквозь мерзлую землю пробивалась трава. Меня не оставляло беспокойство, раздражение росло, и я знал, что это такое. Гнев во мне вскипает долго, и какое-то время я могу владеть собой, но это до определенного предела. Когда перейден Рубикон, рыдают даже черти…
В то утро я нашел Энджи.
Совсем рядом с поляной, где когда-то стоял фургон, не более чем в десяти ярдах, мое внимание привлекла трещина в скале. Несколько минут я стоял, разглядывая ее, и в душе зародилось страшное предчувствие. До последней секунды мозг мой никак не хотел смириться с обрушившейся на меня бедой. Я все еще хотел верить, что Энджи жива, что ей как-то удалось спастись и что я найду ее.
Эта трещина ничем не отличалась от остальных. Кусок скалы по каким-то причинам стал отламываться, и трещина глубоко ушла в глубь горы. Расщелину кто-то совсем недавно завалил землей, камнями и сухими ветками. Работа, видно, делалась в жуткой спешке. Все здесь настораживало. Я тронул завал и под обломками и ветками нашел Энджи.
Ее задушили, но она оказала яростное сопротивление. Ее ногти стали темными от засохшей на них крови, а под ними были кусочки кожи. Она дралась и царапалась, отбиваясь от своего мучителя.
Сильный холод сохранил ее тело, но я не мог найти в себе сил смотреть ей в лицо. Через некоторое время, которое показалось мне вечностью, я взял одеяло и завернул ее. Потом поехал вниз, туда, где был костер — там осталась моя лопата. Убийца воспользовался ею, чтобы регулировать огонь, а потом отбросил в сторону и забыл о ней.
Выше на горе я нашел площадку, где было побольше земли, вырыл могилу и похоронил свою жену. Когда все было закончено, я обложил могилу камнями, а потом, взяв свой охотничий нож, сделал грубый крест. Острым концом вырезал на нем слова:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ
ЭНДЖИ СЭКЕТТ
УБИТА НЕДАЛЕКО ОТ ЭТОГО МЕСТА
25 АПРЕЛЯ 1877 ГОДА
Теперь, кто бы это ни сделал, мог больше не сомневаться, что я жив. Не те, кто преследует меня и, скорее всего, не знает всей правды, а он, убийца Энджи, теперь узнает об этом.
Проверив оружие, я поехал вниз с горы. Ставки были сделаны. Они будут охотиться за мной, но я тоже буду охотиться за ними, и жалости к ним не будет. Во мне горело неутомимое, болезненное, страстное желание настичь их по кровавым следам. И пусть они узнают — это им бороться не с одинокой беззащитной женщиной.
В те дни в Глоубе было совсем мало настоящих домов — несколько лачуг и палаток рассыпались вдоль берега Пайн-Крик. Но здесь было три салуна. Я подъехал к первому из них, соскочил с седла и предстал перед людьми, уставившимися на меня.
Я был выше большинства мужчин — шесть футов три дюйма. Сапоги еще прибавляют росту. Обычно люди на меня смотрят — такой великан всегда привлекает внимание. Но на этот раз интерес, возможно, вызван чем-то другим.
В баре сидело семь или восемь мужчин. Человек с квадратной челюстью недолго изучал меня, потом поднял свой стакан и, посмотрев на меня поверх него, крикнул:
— Эй, приятель, ты, кажется, пришел сюда не веселиться?
— Мне нужны сведения. Я ищу хозяина того ранчо, люди которого работали в районе Моголлон пару недель назад.
Никто не ответил. Наконец человек, стоявший рядом со мной, сказал:
— А в чем проблема, мистер?
— На владельца этого ранчо работают двое людей, имена которых мне известны — Макон и Дэнсер.
— Послушайся доброго совета, — заговорил коренастый человек, — забирай свою лошадь и проваливай отсюда.
— Я не просил советов.
Смуглый человек усмехнулся, глядя на меня, но это была отнюдь не дружеская усмешка.
— Как, проклятый ты дурак! — воскликнул он. — Макон — самый ловкий стрелок по всей стране.
— Ты назвал меня проклятым дураком?
Он поставил на стол свой стакан.
— Так что же?
Он ждал, что я потянусь к револьверу, но я не мог полагаться на израненную руку и надеяться удержать оружие. Поэтому я просто ударил его.
Мой противник был почти так же высок, как и я, и немного тяжелее — может быть, около двухсот фунтов. Но первый удар имеет большое значение. На это я и рассчитывал. Мой левый кулак влепился ему в зубы, а правый, описав дугу, обрушился на ухо. Ухо треснуло, из него потекла кровь. Рука смуглолицего скользнула к револьверу, но я схватил его за пояс, дернул к себе, а потом резким движением отбросил назад. С глухим треском он стукнулся о стену, но тут же вскочил и ринулся на меня. И снова я дал ему отведать вкус суставов моих пальцев, а потом двумя кулаками ударил в живот. Он согнулся и стал оседать, а я отшвырнул в сторону его револьвер.
— Когда снова захочешь со мной поговорить, — заметил я, — обращайся ко мне «мистер».
Потом подошел к бару и взял виски.
— Почему вы разыскиваете хозяев этого ранчо? — спросил человек с квадратной челюстью.
Человек, которому только что здорово досталось, медленно поднимался с пола. Мне пришлось достать оружие. Долгая стрельба была мне не под силу, но один раз, если понадобится, мой шестизарядник должен послужить. Теперь дуло его смотрело на моего противника.
— Если ты — приятель Макона, — сказал я, — то передай ему, что он меня не убил. Но в следующий раз я надеюсь посмотреть ему прямо в лицо.
Человек с квадратной челюстью взглянул на меня холодным, твердым взглядом.
— Вы хотите сказать, что Сонора Макон выстрелил вам в спину?
Левой рукой я сдвинул шляпу. Теперь все могли видеть бледный шрам от пули, еще свежий, вокруг которого военный врач выбрил волосы.
— Я не узнаю его, если увижу, но ему знакома моя спина. Он подстрелил меня на утесе наверху горы Бакхед.
— В это трудно поверить.
— Не сомневайтесь. — Я допил виски и отступил от стойки бара. — Передайте тем, кого из них увидите, что я их разыскиваю. Они гнали меня через горы, измученного и оборванного, когда я был ранен и безоружен. Но теперь я буду гнать их. Скажите всем из этой шайки, что они могут гоняться за мной и стрелять, пока не выбьются и сил, но я все равно настигну их.
— Слишком красиво говоришь, незнакомец.
— Все, кто сомневается, могут пойти и спросить.
— На этом ранчо сорок человек, сорок очень крепких парней. Сорок отличных парней.
— Отличных парней? Мистер, один или двое из этих ребят убили мою жену, убили моих мулов и скот, сожгли мой фургон.
— Убили твою жену?
В зале наступила тишина. Мужчины застыли. Они молча смотрели на меня, держа в руках кружки и стаканы.
— Я оставил свою жену возле фургона и пошел искать удобный спуск с горы. Примерно часом позже кто-то выстрелил в меня, потом разыскивали мое тело. Я слышал разговор, слышал имена Макона и Дэнсера. Моя жена была прекрасной женщиной. Ее задушили, мистер, и тот, кто это сделал, носит на лице ее метки. Под ее ногтями были кровь и куски кожи. Потом этот человек уничтожил моих животных и скарб и попытался стереть все следы своих действий. Он убил мою жену двадцать пятого числа прошлого месяца. Мистер, в это время здесь, в горах, не так уж много людей. Так что я найду его.
В зале шумно заговорили. Лицо мужчины с квадратной челюстью было бледным и словно окаменело. Он молчал, потом повернулся к бармену.
— Я выпью еще, — глухо произнес он.
Руки бармена оставались лежать на стойке.
— Тот, кто убивает женщину — грязный подонок. Я с удовольствием помогу веревкой, мистер, — проговорил он.
Один из мужчин вступил в разговор:
— Кто вы, мистер? Мы вас не знаем.
— Телль Сэкетт, — представился я. — Уильям Телль Сэкетт из Теннесси, Колорадо и многих других мест.
— Вы родственник стрелку из Моры?
— Его брат. Когда-то учил его стрелять. И когда он брался за оружие, то прекрасно справлялся с ним.
Человек, стоявший рядом со мной, допил содержимое своей кружки и вышел на улицу.
— Кто это? — спросил сидевший за столиком.
— Полагаю, скотовод, — ответил другой. — Мне он не знаком.
Некоторое время все молчали. Бармен спросил меня:
— Вы ужинали сегодня, мистер? Садитесь за стол, я вас обслужу.
Силы возвращались ко мне, но эта короткая драка оказалась слишком тяжелым и преждевременным испытанием. Я почувствовал страшную усталость. Положив револьвер в кобуру, подошел к столу и тяжело опустился на стул.
Бармен принес мне еду и кофе, и я поблагодарил его. Мысли об Энджи не покидали меня, глубоко внутри что-то жгло, словно холодный огонь. Он грыз мои внутренности до тех пор, пока во мне не осталось ничего. Я не мог больше ни о чем думать, ни о чем мечтать… кроме как о человеке, которого хотел найти и которого хотел убить.
О человеке… или о людях? Возможно, их было несколько.
Глава 6
Покончив с ужином, я вышел на улицу и остановился там, где гулял ветер. Ночь была бурная. Облака неслись по широкому черному небу, таинственно освещаемому то и дело прячущейся луной. Мою грудь разрывали одиночество и боль.
Энджи!.. Энджи умерла ужасной смертью и в одиночестве. На нее напали, когда она ждала меня. Ей так и не выпало пожить семьей, вырастить детей. Она столько времени провела одна, прежде чем я нашел ее высоко в горах Колорадо.
Энджи, красивая, нежная и чуткая. Она не могла вынести вида страданий, только и думала о том, чтобы моя жизнь была счастливее. А я видел очень мало радости, пока в моей судьбе не появилась Энджи.
Теперь ее больше нет, и сама эта мысль была для меня невыносимой.
Глубоко внутри меня закипала ужасная ярость. Я сознательно сдерживал ее пламя, ждал, зная, что мое время настанет.
Мой жеребец повернул голову и, как мне показалось, укоризненно поглядел на меня. Было поздно и холодно, а его даже не накормили. Достав винчестер, я забрался в седло и вывел лошадь на пустынную улицу, по которой крутились пыль да сухие листья.
В городке не было приличной конюшни, а только загон. В нем стояло несколько лошадей, и их хвосты развевались на ветру. Валуны и крутой склон горы частично защищали их от ветра. Я снял сбрую, положил ее на специально отведенное для этого место, растер коня пучками травы и отвел в стойло, постояв немного, пока он хрустел зерном из мешка. Это был маленький мешок, но в нем помещалось достаточно, чтобы лошадь могла вынести долгий и трудный переход.
Я осмотрел освещенные окна. Их было мало. В городе вставали рано, и в этот час уже почти все спали. Только несколько огоньков светилось в домах, где жили люди, которых я не знал. Сколько таких городков я перевидал за свою жизнь! Одинокий всадник — чужой везде, куда бы он ни приехал. Так было со мной до тех пор, пока я не встретил Энджи. И вот теперь все снова.
В том месте, где сточная вода уходила в землю, была небольшая канава. Три раза я аккуратно переступал через нее. Но сейчас печаль настолько переполняла меня, что я забыл о ее существовании. Возвращаясь в салун, я поспешно соскочил с седла, попал ногой в канаву и упал… Это спасло мне жизнь.
Когда я ударился о землю, прогрохотал выстрел, а затем наступила тишина. Я не шевелился, тихо лежал, ожидая, что будет дальше, и прислушивался. Тот, кто в меня стрелял, должен подумать, что он меня уложил. Прошло несколько минут. Я не услышал ни единого звука. Осторожно встав; я пробрался к загону и затаился за углом в ожидании.
Вероятно, мой невидимый противник тихо ускользнул. Но не приготовиться к случайности было бы рискованно. Я выпрямился, добрался до кустарника, росшего на краю городка, и довольно долго ходил там большими кругами, прежде чем вернуться в салун. Нигде в городе больше не горел свет.
Я толкнул дверь и вошел. За столиками сидело трое.
Бармен поднял голову и посмотрел на меня, а потом его взгляд скользнул в сторону человека, пристроившегося в конце стойки. Не думаю, что бармен хотел мне этим что-то сказать, он мог смотреть на человека просто потому, что тот пришел передо мной.
Это был высокий, худой мужчина с жесткими чертами узкого лица.
Я держал винчестер в правой руке, подойдя к бару, положил левую руку на стойку.
— Хлебной водки, — сказал я, а затем достал револьвер и под прикрытием стойки быстро приставил дуло к груди незнакомца.
Никто не мог видеть, как я это сделал. Взяв стакан, я посмотрел на джентльмена и произнес:
— Кто-то выстрелил в меня там, около загона.
Не собираясь разыгрывать громкую сцену, я без вызова произнес эти слова, глядя на него. Дело в том, что на каблуки его сапог налипла грязь, а грязь, насколько я знал, была только около загона, где находились поилки с водой.
Он взглянул прямо мне в лицо.
— Это был не я, — сказал он. — Иначе я бы тебя убил.
— Думаю, это был ты, — возразил я. — У тебя на сапогах грязь.
Его руки лежали на стойке, и когда он резко опустил одну из них, чтобы выхватить револьвер, я нажал на спусковой крючок
Пуля сорок четвертого калибра отбросила его назад и заставила сделать пол-оборота. Я выпустил еще один заряд в потолок и, выйдя из-за стойки, подошел к нему.
Он все еще держался на ногах и в полусогнутом положении отступал к стене, а я шел за ним, как кот вслед за жертвой.
— Ты один из тех, кто убил мою жену?
Он уставился на меня с искренним изумлением.
— Жену? Черт, нет. Я… Ты пытался убить босса. Там, в… Моголлоне. — Он медленно выговаривал слова, глаза его стекленели.
— Босс лгал тебе. Ты умираешь даром. Кто твой босс?
Он только посмотрел на меня, но так и не ответил, даже не попытался ответить.
Когда я повернулся, бармен стоял, держа обе руки на стойке, чтобы их было хорошо видно, и все, кто находился в зале, следовали его примеру.
— Ты воспользовался своим преимуществом, — сказал один из них.
— Мистер, — возразил я, — мою жену убили. Она дралась, пытаясь защитить себя. Мой фургон сожжен, мулы убиты, и сорок человек потратили целую неделю или больше, прочесывая горы, чтобы убить меня. Один из них выстрелил мне в затылок. Я заплачу за все той же самой монетой. Где бы они ни были, кто бы они ни были, им придется убить меня, огнем выгнать из страны, иначе умрут они. Я найду их.
Заговоривший со мной человек смерил меня циничным взглядом.
— Мне и прежде доводилось слушать фантазеров. Хорошо говоришь! — произнес он с издевкой.
— Мистер, последняя кровная вражда, в которой участвовала моя семья, длилась семьдесят лет. Последний из Хиггинсов умер с оружием в руках, но все же он умер.
Никто ничего не ответил, поэтому я спросил:
— На кого он работал?
Они только смотрели на меня. Мои беды их мало волновали. Но их нельзя было винить за это. У них, городских жителей, были семьи, свои проблемы, а я пришел сюда из дикой страны и был для них чужаком.
— Взгляните на его лошадь, — посоветовал бармен. — Вероятно, у коновязи привязаны только две лошади — его и ваша.
Когда я привязывал своего коня, там действительно стояла еще одна лошадь. Не успел я открыть дверь, как в нескольких дюймах от моего лица пронеслась пуля и врезалась в дверной косяк. Полетели щепки. Одним прыжком я оказался на улице и бросился на землю, быстро откатившись в тень. Вторая пуля вонзилась в дощатый настил.
В темноте я откатился назад, встал на одно колено и приготовился стрелять. Но больше ничего не произошло. Как и в прошлый раз, все стало тихо и неподвижно. Напротив меня на другой стороне улицы стояли два деревянных домика и навес над дощатым полом. Рядом с ними рос кустарник и был еще один загон. Тут я вспомнил о той, другой лошади и пошел, чтобы взглянуть на нее. Она исчезла.
Лошадь увели прежде, чем я вышел на улицу, но уже после того, как я убил человека в салуне. Кто-то поджидал меня, стреляя из темноты с противоположной стороны улицы.
Когда я вернулся в салун, двое горожан уже ушли, скорее всего, через заднюю дверь. Бармен вытирал стойку, уделяя этому занятию слишком много чувства.
На печи стоял кофейник, а на столе вытянулся ряд кружек. Я взял одну и наполнил ее, устроившись так, чтобы не находиться на прямой линии от дверей и окон.
— Я должен кое над чем поразмыслить, и это касается вас, — сказал я бармену.
Он выпрямился и посмотрел на меня долгим, настороженным взглядом.
— Меня?
— Вы упомянули о той лошади в загоне. Когда я подошел к двери, меня чуть не убили.
— Если вы думаете, что это подстроил я… — начал было бармен.
— Думаю, что могли бы, если у вас есть на то веские причины. Сейчас мне нужно решить, какова в этом деле ваша ставка.
Он подошел ко мне.
— Мистер, меня зовут Боб О'Лиэри и я управлял барами от Доджа до Дэдвуда, от Томбстоуна до Сан-Антонио. Можете спросить кого угодно, и вам скажут, что я — человек слова. Я что-то продаю, что-то покупаю. Я не буду говорить вам о моих делах, но я никогда не убивал женщин, а также не имел ничего общего с теми, кто мог это сделать. Я вам уже сказал: ищите этого человека или этих людей, и я помогу вам веревкой… Не имеет значения, кто они.
— Хорошо, мистер Боб О'Лиэри. Пока мне придется поверить вам на слово. Но вы правильно рассчитали время.
— Мне не нужно рассчитывать ради вас время, Сэкетт. Подумайте немного, и вы увидите, что ваши позиции усиливаются. Поставьте себя на место человека, который убил вашу жену. Что он делает сейчас? Я вам скажу. Он очень боится… Он очень боится умереть. И боится не только вас — боится того, чему его собственные люди могут не поверить. Он сочинил для них историю. Сказал им, помните слова того ковбоя, что вы пытались убить его босса. Они приняли все за чистую монету, носятся по горам, стараются прикончить вас. Признайтесь, это куда более захватывающее занятие, чем пасти скот.
Энджи!.. Энджи умерла ужасной смертью и в одиночестве. На нее напали, когда она ждала меня. Ей так и не выпало пожить семьей, вырастить детей. Она столько времени провела одна, прежде чем я нашел ее высоко в горах Колорадо.
Энджи, красивая, нежная и чуткая. Она не могла вынести вида страданий, только и думала о том, чтобы моя жизнь была счастливее. А я видел очень мало радости, пока в моей судьбе не появилась Энджи.
Теперь ее больше нет, и сама эта мысль была для меня невыносимой.
Глубоко внутри меня закипала ужасная ярость. Я сознательно сдерживал ее пламя, ждал, зная, что мое время настанет.
Мой жеребец повернул голову и, как мне показалось, укоризненно поглядел на меня. Было поздно и холодно, а его даже не накормили. Достав винчестер, я забрался в седло и вывел лошадь на пустынную улицу, по которой крутились пыль да сухие листья.
В городке не было приличной конюшни, а только загон. В нем стояло несколько лошадей, и их хвосты развевались на ветру. Валуны и крутой склон горы частично защищали их от ветра. Я снял сбрую, положил ее на специально отведенное для этого место, растер коня пучками травы и отвел в стойло, постояв немного, пока он хрустел зерном из мешка. Это был маленький мешок, но в нем помещалось достаточно, чтобы лошадь могла вынести долгий и трудный переход.
Я осмотрел освещенные окна. Их было мало. В городе вставали рано, и в этот час уже почти все спали. Только несколько огоньков светилось в домах, где жили люди, которых я не знал. Сколько таких городков я перевидал за свою жизнь! Одинокий всадник — чужой везде, куда бы он ни приехал. Так было со мной до тех пор, пока я не встретил Энджи. И вот теперь все снова.
В том месте, где сточная вода уходила в землю, была небольшая канава. Три раза я аккуратно переступал через нее. Но сейчас печаль настолько переполняла меня, что я забыл о ее существовании. Возвращаясь в салун, я поспешно соскочил с седла, попал ногой в канаву и упал… Это спасло мне жизнь.
Когда я ударился о землю, прогрохотал выстрел, а затем наступила тишина. Я не шевелился, тихо лежал, ожидая, что будет дальше, и прислушивался. Тот, кто в меня стрелял, должен подумать, что он меня уложил. Прошло несколько минут. Я не услышал ни единого звука. Осторожно встав; я пробрался к загону и затаился за углом в ожидании.
Вероятно, мой невидимый противник тихо ускользнул. Но не приготовиться к случайности было бы рискованно. Я выпрямился, добрался до кустарника, росшего на краю городка, и довольно долго ходил там большими кругами, прежде чем вернуться в салун. Нигде в городе больше не горел свет.
Я толкнул дверь и вошел. За столиками сидело трое.
Бармен поднял голову и посмотрел на меня, а потом его взгляд скользнул в сторону человека, пристроившегося в конце стойки. Не думаю, что бармен хотел мне этим что-то сказать, он мог смотреть на человека просто потому, что тот пришел передо мной.
Это был высокий, худой мужчина с жесткими чертами узкого лица.
Я держал винчестер в правой руке, подойдя к бару, положил левую руку на стойку.
— Хлебной водки, — сказал я, а затем достал револьвер и под прикрытием стойки быстро приставил дуло к груди незнакомца.
Никто не мог видеть, как я это сделал. Взяв стакан, я посмотрел на джентльмена и произнес:
— Кто-то выстрелил в меня там, около загона.
Не собираясь разыгрывать громкую сцену, я без вызова произнес эти слова, глядя на него. Дело в том, что на каблуки его сапог налипла грязь, а грязь, насколько я знал, была только около загона, где находились поилки с водой.
Он взглянул прямо мне в лицо.
— Это был не я, — сказал он. — Иначе я бы тебя убил.
— Думаю, это был ты, — возразил я. — У тебя на сапогах грязь.
Его руки лежали на стойке, и когда он резко опустил одну из них, чтобы выхватить револьвер, я нажал на спусковой крючок
Пуля сорок четвертого калибра отбросила его назад и заставила сделать пол-оборота. Я выпустил еще один заряд в потолок и, выйдя из-за стойки, подошел к нему.
Он все еще держался на ногах и в полусогнутом положении отступал к стене, а я шел за ним, как кот вслед за жертвой.
— Ты один из тех, кто убил мою жену?
Он уставился на меня с искренним изумлением.
— Жену? Черт, нет. Я… Ты пытался убить босса. Там, в… Моголлоне. — Он медленно выговаривал слова, глаза его стекленели.
— Босс лгал тебе. Ты умираешь даром. Кто твой босс?
Он только посмотрел на меня, но так и не ответил, даже не попытался ответить.
Когда я повернулся, бармен стоял, держа обе руки на стойке, чтобы их было хорошо видно, и все, кто находился в зале, следовали его примеру.
— Ты воспользовался своим преимуществом, — сказал один из них.
— Мистер, — возразил я, — мою жену убили. Она дралась, пытаясь защитить себя. Мой фургон сожжен, мулы убиты, и сорок человек потратили целую неделю или больше, прочесывая горы, чтобы убить меня. Один из них выстрелил мне в затылок. Я заплачу за все той же самой монетой. Где бы они ни были, кто бы они ни были, им придется убить меня, огнем выгнать из страны, иначе умрут они. Я найду их.
Заговоривший со мной человек смерил меня циничным взглядом.
— Мне и прежде доводилось слушать фантазеров. Хорошо говоришь! — произнес он с издевкой.
— Мистер, последняя кровная вражда, в которой участвовала моя семья, длилась семьдесят лет. Последний из Хиггинсов умер с оружием в руках, но все же он умер.
Никто ничего не ответил, поэтому я спросил:
— На кого он работал?
Они только смотрели на меня. Мои беды их мало волновали. Но их нельзя было винить за это. У них, городских жителей, были семьи, свои проблемы, а я пришел сюда из дикой страны и был для них чужаком.
— Взгляните на его лошадь, — посоветовал бармен. — Вероятно, у коновязи привязаны только две лошади — его и ваша.
Когда я привязывал своего коня, там действительно стояла еще одна лошадь. Не успел я открыть дверь, как в нескольких дюймах от моего лица пронеслась пуля и врезалась в дверной косяк. Полетели щепки. Одним прыжком я оказался на улице и бросился на землю, быстро откатившись в тень. Вторая пуля вонзилась в дощатый настил.
В темноте я откатился назад, встал на одно колено и приготовился стрелять. Но больше ничего не произошло. Как и в прошлый раз, все стало тихо и неподвижно. Напротив меня на другой стороне улицы стояли два деревянных домика и навес над дощатым полом. Рядом с ними рос кустарник и был еще один загон. Тут я вспомнил о той, другой лошади и пошел, чтобы взглянуть на нее. Она исчезла.
Лошадь увели прежде, чем я вышел на улицу, но уже после того, как я убил человека в салуне. Кто-то поджидал меня, стреляя из темноты с противоположной стороны улицы.
Когда я вернулся в салун, двое горожан уже ушли, скорее всего, через заднюю дверь. Бармен вытирал стойку, уделяя этому занятию слишком много чувства.
На печи стоял кофейник, а на столе вытянулся ряд кружек. Я взял одну и наполнил ее, устроившись так, чтобы не находиться на прямой линии от дверей и окон.
— Я должен кое над чем поразмыслить, и это касается вас, — сказал я бармену.
Он выпрямился и посмотрел на меня долгим, настороженным взглядом.
— Меня?
— Вы упомянули о той лошади в загоне. Когда я подошел к двери, меня чуть не убили.
— Если вы думаете, что это подстроил я… — начал было бармен.
— Думаю, что могли бы, если у вас есть на то веские причины. Сейчас мне нужно решить, какова в этом деле ваша ставка.
Он подошел ко мне.
— Мистер, меня зовут Боб О'Лиэри и я управлял барами от Доджа до Дэдвуда, от Томбстоуна до Сан-Антонио. Можете спросить кого угодно, и вам скажут, что я — человек слова. Я что-то продаю, что-то покупаю. Я не буду говорить вам о моих делах, но я никогда не убивал женщин, а также не имел ничего общего с теми, кто мог это сделать. Я вам уже сказал: ищите этого человека или этих людей, и я помогу вам веревкой… Не имеет значения, кто они.
— Хорошо, мистер Боб О'Лиэри. Пока мне придется поверить вам на слово. Но вы правильно рассчитали время.
— Мне не нужно рассчитывать ради вас время, Сэкетт. Подумайте немного, и вы увидите, что ваши позиции усиливаются. Поставьте себя на место человека, который убил вашу жену. Что он делает сейчас? Я вам скажу. Он очень боится… Он очень боится умереть. И боится не только вас — боится того, чему его собственные люди могут не поверить. Он сочинил для них историю. Сказал им, помните слова того ковбоя, что вы пытались убить его босса. Они приняли все за чистую монету, носятся по горам, стараются прикончить вас. Признайтесь, это куда более захватывающее занятие, чем пасти скот.