Ламур Луис. Одинокие мужчины

   Баттлз поднял на него взгляд.
   — То, что и должно было случиться. Вышла за кого-то замуж, не такого богатого, как я; к тому же постепенно он пристрастился к спиртному. Через пару лет его сбросила лошадь, и он умер. Она написала мне, просила приехать, хотела даже сама навестить, но знаешь? Как ни стараюсь, не могу даже вспомнить, как она выглядела.
   — У тебя нет ее фотографии?
   — Была одна. Потерял, когда шайены напали на дилижанс, в котором я ехал. — Он помолчал. — Хочется снова увидеть, как желтеют листья на вермонтских холмах. Хочется повидать семью.
   — Я думал, у тебя нет семьи, — сказал я.
   — У меня сестра и два брата. — Баттлз отхлебнул кофе. -Один — банкир в Бостоне, другой — учитель. Я занимался бизнесом, а вообще-то хотел стать учителем, но только когда подошло время, оказалось, что я стреляю лучше, чем следовало.
   Некоторое время все молчали, потом Баттлз посмотрел на меня.
   — А у тебя есть родственники в Новой Англии? В Мэне во время войны за независимость прославился некий Сэкетт. То ли его ранили, то ли он заболел и провел зиму на ферме с моим прадедом, помог ему пережить трудное время.
   — Ага. Мой дед воевал за независимость. Участвовал в битве под Саратогой в служил под командованием Дирборна, когда генерал Салливан шел уничтожать города ирокезов.
   — Скорее всего, это он и есть.
   Баттлз поставил кружку и начал набивать трубку.
   После осмотра индейского лагеря вернулся Испанец.
   — Все спокойно, — сказал он. — Там все еще горит один костер.
   Стараясь действовать как можно тише, мы оседлали коней и погрузили оставшиеся припасы на вьючную лошадь. Над головой ярко сверкали звезды, ночь выдалась тихой. Пока остальные готовили Рокку к путешествию, туже забинтовывая раны, я подкрался к месту, где мы наметили прорыв.
   Узкая полоска земли, которая в обычное время не привлекла бы внимания, оказалась твердой. Конечно, апачи тоже могли о ней знать и, возможно, поджидали нас внизу, поскольку это было единственное место, где можно было спуститься на большой скорости. Но снизу мы ее не разглядели — только с вершины столовой горы.
   Около полуночи, согнав свободных лошадей, мы собрались у гребня впадины. Тампико Рокка сидел в седле, рядом с ним для подстраховки находился Джон Джей Баттлз.
   — Ладно, — сказал я. — Пошли!
   Лошади почти бесшумно двинулись вперед, слышен был лишь шорох копыт на песке да легкое поскрипывание седел. Я чувствовал стеснение в груди и крепко сжимал рукоятку револьвера: предстоит ближний бой. Там, где все решает быстрота реакции, нет места винтовочным выстрелам.
   Идущие впереди лошади перевалили через гребень и начали спуск. Когда они прошли треть пути, мы издали дикий вопль и с выстрелами погнали их вниз.
   Испуганные, толком не объезженные лошади помчались вперед и выскочили на дно каньона. Сверкнуло дуло винтовки, кто-то вскрикнул, вспыхнул огонь. Апачи заранее сложили несколько костров, и сейчас их трепетное пламя высвечивало дикую сцену.
   Пригнувшись к шее вороного, я гнал его в ночь, держа револьвер наготове. Ветер хлестал мне в лицо. Лошади на полном ходу ворвались в лагерь апачей.
   Слева грохотал револьвер Рокки. Я увидел, как из темноты на него прыгнул индеец с лицом, искаженным гримасой, увидел вспышку выстрела, и лицо исчезло. Где-то дико заржала лошадь, вскрикнул Баттлз — его конь грохнулся на землю, но Джон Джей успел выдернуть из стремени ноги и побежал, на ходу восстанавливая равновесие. Он остановился, два раза пальнул по индейцам, затем развернулся и, бросая револьвер в кобуру, ухватился за развевающуюся гриву пробегавшей мимо лошади. Чуть не упал, но сумел закинуть ногу ей на спину и поскакал.
   Отовсюду гремели выстрелы. Мы вылетели за пределы лагеря и поскакали по дну каньона.
   Вороной мчался во весь опор, я чуть повернулся и посмотрел назад. Рокка все еще держался в седле, шляпу с него сбили, и она болталась на спине, удерживаемая пропущенным под подбородком шнурком. Испанец несся справа.
   Мы летели в ночь. Впереди, справа и слева скакали разбежавшиеся лошади. Каким-то образом они нашли извилистую тропу, ведущую вверх, и замедлили шаг, поднимаясь. Я окликнул друзей, но ответа не последовало. Наконец вороной выбрался на столовую гору, здесь, под яркими звездами, света было больше.
   Я натянул поводья. То там, то тут появлялись лошади, все без всадников.
   Я медленно поехал дальше, окликая лошадей, в надежде, что другие последуют за нами. До рассвета было еще далеко, но ни один не рискнет остановиться. Если кто-то остался в живых, он тоже будет идти вперед.
   Искать друзей не имело смысла. Исчезнуть в ночи легко, а каждый из нас будет избегать встречи со всадниками — из страха столкнуться с индейцами.
   Я ехал всю ночь, то рысью, то переходя на шаг. Перезарядил револьвер, проверил винтовку. Ненадолго задремал в седле.
   Наконец в сумрачном свете наступающего дня я остановился. Не сходя с коня, поднялся в стременах и огляделся по сторонам. Вокруг меня расстилалась голая пустыня, а над головой — бескрайнее небо. Я осторожно повел коня на север.
   К полудню, так никого и не встретив, я спешился и, ведя коня под уздцы, поплелся рядом с ним. Нужно было дать вороному передохнуть и восстановить силы, ибо в любую минуту могли возникнуть новые испытания.
   Никаких следов на моем пути не встретилось, вокруг царила тишина. Высоко в небе кружил стервятник, он улетал и снова возвращался, и мне подумалось, что стервятники чуют поживу.
   Солнце палило нещадно, ни малейшего дуновения ветра. Фляжку пробила пуля, и она была пуста. Покачиваясь от усталости, я продолжал тащиться вперед. В конце концов не выдержал и снова забрался в седло.
   Мне показалось, что впереди, едва различимо, показались горы.
   Вода… Мне нужна вода, коню тоже. Без нее под палящим солнцем пустыни долго не продержишься.
   Столовая гора резко уходила вниз, но за этим обрывом следовала еще одна гора, заканчивавшаяся тридцатифутовым отвесным обрывом. За обрывом следовал крутой, усыпанный камнями склон.
   Вдали, в складках гор, я различал зеленое пятно. Медленно продвигаясь по краю обрыва, я вдруг увидел отпечатки подкованных копыт.
   Следы были знакомыми, это был конь Испанца Мерфи. Выросший в горах жеребец, который привык к суровым условиям, он был крупнее, чем обычный мустанг, и весил около тысячи фунтов. Я пошел по следу и скоро обнаружил обвалившийся край скалы и образовавшийся в этом месте легкий, хотя и крутой спуск в долину. Туда я и направил своего коня.
   Вороной ускорил шаг, догоняя товарища. И точно — не проехали мы и пяти миль, как я увидел вдали гнедого мустанга. Он стоял, глядя вперед и насторожив уши.
   Я выхватил винчестер, дернул затвор, и вороной приблизился к мустангу. Я заговорил с ним, тот сначала отступил, но потом узнал мой голос и успокоился. Он смотрел в сторону, я тоже взглянул туда.
   В стороне раскинулись густые заросли кустарника, среди них с поникшей головой стояла лошадь, а на лошади сидел человек. Он просто сидел, положив руки на луку седла, с поникшей, как и у лошади, головой. Мы направились к нему, но он не шелохнулся.
   Это был Тампико Рокка. Мертвый.
   Уже издали я увидел у него на жилетке кровавое пятно: в него угодили как минимум две пули, однако Рокка еще успел ухватиться за луку седла и свернутое лассо.
   Я сказал тогда в каньоне, что если Тампико заберется в седло, то останется там, живой или мертвый. Так оно и случилось.

Глава 15

   Ближе к Рокке подъехать было нельзя — апачи вполне могли использовать труп моего друга в качестве приманки.
   Неподалеку пролегал небольшой овраг, и я решил укрыться в нем. Быстро огляделся, спустился и стал ждать. В течение нескольких минут я держал в поле зрения Рокку, его коня и окружающие скалы. Особенно важно было следить за конем, поскольку по его поведению можно определить, не прячется ли кто поблизости.
   Проехав чуть дальше, я увидел заросли кустарника и невысоких деревьев и оглядел их. Убедившись, что все спокойно, вернулся к коню с его скорбной поклажей.
   Поводья запутались в кустах. Я не стал их распутывать — пусть конь стоит смирно, пока я буду снимать Рокку с седла и освобождать его руки от лассо. Мне нечем было вырыть могилу, поэтому пришлось отыскать русло пересохшего ручья, отнести туда тело и укрыть его хворостом и обломками скал.
   Но для начала я взял оружие и боеприпасы Рокки, чтобы они не достались апачам. Патронная лента была заполнена, были также и рассыпные патроны, а во фляжке оказалось немного воды.
   В кармане Рокки я обнаружил огрызок карандаша и клочки бумаги, на которых он учился выводить свою подпись. Кто-то написал ему, или Рокка скопировал ее с письма или какого-нибудь документа и, видимо, практиковался при каждом удобном случае. Я, правда, ни разу не видел его за этим занятием. И другие наверняка тоже, потому что Тампико был гордым человеком и стыдился своей неграмотности.
   Адреса его родственников я не знал, но вспомнил, как он говорил об одной девушке. Поэтому я взял деньги — всего несколько долларов и песо, — чтобы передать ей.
   На все про все мне понадобилось меньше двадцати минут. Исполнив свой скорбный долг, я поехал с гнедым в поводу в обратную сторону. На рыхлом песке не оставалось следов, и это меня вполне устраивало. Я проехал примерно с милю, выбрался из оврага и продолжил путь на север.
   Солнце зашло, и в пустыне похолодало. Где-то вдалеке крикнула перепелка — я надеялся, что это была настоящая.
   К тому времени я уже замерз и без конца шевелил пальцами, чтобы в нужный момент они не утратили живости. Пересев на коня Рокки, я ехал в темноте наугад, оглядывая местность в поисках воды. Зеленый оазис, который я приметил со столовой горы, должен быть где-то здесь.
   Справа показался овраг. Я спустился в него, прислушался, затем пустил коней дальше, зная, что овраг выведет к воде. И точно — вскоре моему взору открылся маленький оазис: дюжина тополей, несколько ив в окружении кустов меските и густая сочная трава. В просветах между деревьями блеснула вода. Кони устремились вперед. С винчестером наготове я удерживал их, готовый в любой момент пуститься наутек.
   Внезапно на моем пути оказалась низкая каменная стена, похожая на часть trincheras — ограждения, которые древние индейцы возводили на границе своих земель, иногда служившие дамбой. Мне часто приходилось их видеть.
   Спешившись, я повел коней вдоль стены, отыскивая пролом. Стояла мертвая тишина — лишь тихо журчала вода да мягко шелестели листья тополей. Я прошел на открытое место и увидел развалины какого-то крупного сооружения, тянувшегося от края пруда до обрыва скалы.
   Сохранился только пол да угол стены высотой футов в шесть, понижающейся к воде до трех футов. Все вокруг заросло травой. Место было глухое, и оттого тишина казалась зловещей.
   Прежде всего я дал коням напиться, но немного, потом попил сам и наполнил флягу Рокки, все время прислушиваясь к ночи. Но по дороге я не встретил ничьих следов, не нашел пепелищ походных костров.
   Привязав коней на длинные веревки, устроился в углу стены, которая прикрывала меня с двух сторон, но сон не шел, хотя я здорово устал. В таких местах одолевает какая-то печаль. Здесь жили люди, и, судя по всему, разные люди в разные времена. Когда-то дом был построен из местного камня, потом он обвалился, и на его месте построили новый, глинобитный, укрепленный плоскими обломками скал, и сейчас выглядел он так, словно в нем жили всего тридцать — сорок лет назад. Сначала, из камня, его построили индейцы, и новый, глинобитный, тоже они, потом, наверное, здесь поселились белые, но их выгнали или истребили апачи.
   Это было тихое место. Здесь сохранились признаки некогда возделываемого огорода, рядом раскинулся луг, где, видимо, косили сено, но никто не сможет долго прожить по соседству с бесчинствующими апачами.
   Я еще немного поразмышлял и заснул, а проснулся, когда сквозь листву начали пробиваться первые солнечные лучи. Вокруг было так же спокойно, как и вчера. Я напоил и оседлал коней, и уже собрался было в путь, но прежде решил разведать местность.
   Сбоку виднелись грубые, высеченные в скале ступени, ведущие наверх. Поднявшись по ним, я обнаружил удобное, явно устроенное человеком укрытие для дозорных, откуда открывался вид во всю ширь горизонта.
   Несколько минут я изучал пустыню, но не заметил ничего, заслуживающего внимания. Спустившись вниз, порылся в седельных сумках и достал маленький пакетик с кофе, который всегда возил с собой на всякий случай. Часто добавлял к неприкосновенному запасу вяленое мясо и муку, но теперь у меня остался только кофе.
   Я разжег небольшой костер и сполоснул найденный поблизости глиняный кувшин. Когда кофе вскипел, налил себе кружку, прошелся по оазису и нашел съедобные семена чиа. За неимением лучшего пришлось довольствоваться ими. Потом поднялся наверх, чтобы еще раз оглядеть пустыню.
   На севере заметил стервятника. Там мог оказаться палый бычок, но мог быть и кто-нибудь из моих друзей, а ведь стервятники не всегда ждут, когда человек умрет.
   Я ехал строго на север, потом отклонился на восток, описав широкую дугу, в надежде обнаружить следы. Кто бы там, впереди, ни был, он должен был оставить следы, и мне хотелось хотя бы приблизительно знать, что ждет меня впереди.
   — Ну-ка, Телль, покрепче держись в седле, — сказал я себе. — Похоже, тебя ждут неприятности.
   Вороной, словно изъявляя согласие, повел ухом. Одинокий человек в глухих и диких местах часто разговаривает с лошадьми, и некоторые вроде бы даже понимают людскую речь.
   Следов нигде не было. Я объехал стороной место, над которым кружил стервятник, и только потом начал приближаться. Стоя в стременах, оглядел округу и вначале увидел лишь заросли опунции и чоллы, с белыми шипами сверху и коричневыми снизу.
   Потом заметил палую лошадь под седлом.
   Объехав ее с винтовкой наготове, рискнул крикнуть:
   — Испанец? Это ты?
   Пара стервятников, устроившихся на дереве, явно погрустнела, а один даже захлопал крыльями, словно желая прогнать меня или спугнуть лошадей.
   Ответа не последовало. Я подъехал чуть ближе и опять огляделся. Все вокруг выглядело так, как и должно было выглядеть — меня окружала пронизанная солнцем тишина.
   Вороной тоже проявил интерес. Он явно что-то чувствовал, и хотя это что-то разжигало в нем любопытство, он осторожничал. Возможно, это была мертвая лошадь.
   Я медленно провел его вперед, палец мой лежал на спусковом крючке винчестера.
   Сначала я увидел рубашку, затем сапоги с большими мексиканскими шпорами. Это был Испанец. Я спрыгнул с седла и, привязав коня к кусту меските, подошел к нему.
   Он лежал ничком на песке, но успел натянуть на поясницу седельные сумки и, стало быть, когда упал с лошади, был в сознании. Испанец знал, что стервятники первым делом выклевывают глаза и почки, поэтому перевернулся на живот и прикрылся седельными сумками. Если бы птицы попытались стащить их, он пришел бы в себя и отогнал их.
   Сняв с Испанца сумки, я перекатил его на спину.
   Вся грудь его была в крови, спекшейся крови, которая вытекла из раны на плече. Брюки тоже были залиты кровью — из раны на животе. Но он дышал.
   Мы находились посреди открытой местности, к тому же стервятники могли привлечь не только мое внимание, а значит, хорошо или не очень, но Испанца придется потревожить.
   Он что-то пробормотал, и я поспешил заверить его, что рядом друг.
   — Все в порядке, Испанец. Ты еще увидишься со своей девушкой в Тусоне.
   Времени обрабатывать раны не было. Я поднял его, на руках отнес к лошади Рокки и усадил в седло; затем привязал запястья к луке, а сапоги к стременам. Не забыл захватить и его седельные мешки, хоть и не знал, что в них. Лошадь его была мертва. В чехле у седла лежала винтовка, я забрал и ее. Фляжку, однако, не нашел.
   Мы тронулись ходкой рысью. Местность впереди не обещала ничего хорошего. У нас было два-три дня на то, чтобы пересечь границу, но в безопасности мы окажемся только на ранчо Пита Китчена или в каком-нибудь поселке на границе.
   Используя малейшую возможность замести следы и стараясь не поднимать пыль, я направил вороного на север, ведя в поводу коня Рокки, на котором теперь ехал Испанец. Поднялся небольшой ветер, который наметет достаточно песка, чтобы скрыть следы копыт, но вряд ли это произойдет очень быстро. Несколько раз я сбавлял шаг, высматривая следы животных и приметы, указывающие на близость воды.
   Тропа впереди и позади нас была безлюдной. Я ощущал себя одиноким в своем собственном маленьком мирке, включающем солнечный свет, однообразное покачивание в седле, запах пыли и пота. Впереди, чуть справа над плоской пустыней, возвышался скалистый хребет.
   Я перевел вороного на шаг, чтобы сберечь силы — на боках коня появились темные струйки пота. Вскоре дорогу мне преградил овраг. Я без особого труда пересек его и поехал дальше, ориентируясь по высившемуся на равнине крутому холму.
   Вдруг в луку седла ударилась пуля и с отвратительным визгом ушла вверх. Раздался грохот винтовочного выстрела. Пришпорив коня, я послал его в галоп. Из укрытия справа вылетели три индейца: они поджидали нас в засаде, но овраг нарушил их планы, и теперь они пытались догнать нас.
   Повернувшись в седле, я тщательно прицелился и выстрелил один раз… два… три… и увидел, как споткнулась и кубарем покатилась в песок лошадь.
   Тем временем впереди, словно из-под земли, выскочили еще трое апачей. Я чуть повернул вороного и продолжал скакать, не открывая огонь. Позади, словно мешок с кукурузой, трясся в седле Испанец, его тело раскачивалось при каждом движении коня, но он каким-то чудом удерживался в седле.
   Индейцы приближались, и я ринулся прямо на них, стреляя из винчестера одной рукой, как из револьвера. Это их ошеломило — один так резко повернул лошадь, что она не удержалась на ногах и упала. Другой оказался прямо передо мной на расстоянии не более тридцати футов, и я выстрелил ему в грудь. Пуля прошла навылет, он рухнул, а мы помчались к горе.
   За спиной прогремел выстрел, и словно кто-то дернул меня за плечо, но мы уже скакали прочь. Сунув винчестер в чехол, я выхватил шестизарядник и не торопясь спустил курок. Я старался не просто припугнуть индейцев, а попасть в цель. Но первая пуля прошла мимо, вторая тоже, а тем временем один из апачей объехал небольшое дерево и повернул коня боком ко мне. Я выстрелил, он покачнулся и стал валиться набок, из последних сил стараясь удержаться на лошади.
   Неожиданно впереди загрохотали винтовки. Оглянувшись, я увидел, как упал еще один апач, и сильнее пришпорил коня, не смея поверить в свое спасение. Апачи, хитрые и коварные воины, уже поворачивали коней. А Испанец все еще скакал за мной.
   Впереди начинался пологий склон, а наверху стоял Джон Джей Баттлз, грязный, в крови, без шляпы, и в порванной рубашке. Завидев нас, он вскочил в седло. При нем также была вьючная лошадь.
   — Она нашла меня в пустыне, — объяснил он. — Правда, половину груза потеряла, а оставшийся болтался у нее под животом.
   — Тебе не попадались следы детей? — спросил я.
   — Нет, не попадались. — Баттлз оглянулся на Испанца. — Он тяжело ранен?
   — У меня не было времени осмотреть его, но, судя по всему, Да.
   Мы ехали дальше, молясь о скорейшем наступлении ночи, и наконец она настала. Лошади перешли на шаг, и мы с Джоном Джеем пошли пешком, чтобы дать им отдохнуть.
   — Как думаешь, далеко еще до границы? — спросил Баттлз.
   — Миль шестьдесят, — ответил я. — Может, меньше.
   Он остановился поправить сапоги. Я понимал, что он чувствует, потому что измучился не меньше его. Мы оба ужасно устали. Я считал себя сильнее Баттлза, но последнее время держался только на нервах. Я уже не помнил, когда мне довелось передохнуть в последний раз. Мне казалось, что я всю жизнь только и делал, что скакал по жаре, умирая от жажды и усталости. Мышцы ныли, глаза болели от невыносимо яркого солнца, казалось, их засыпало песком. Каждый шаг давался с трудом, и я понимал, что кони тоже выбились из сил.
   Но мы продолжали идти, потому что у нас не хватало смелости остановиться. Кончилось тем, что Баттлз споткнулся, упал на колени и поднялся с большим трудом.
   — Знаешь, Телль, садись-ка ты верхом, — сказал он. — Загони коней насмерть, но выберись отсюда. Вместе нам это не удастся.
   Я молча продолжал идти вперед. Сделав очередной шаг, я благодарил Бога. А потом, когда сам пару раз споткнулся, ощутил, что вороной натянул поводья — давал знать, что хочет продолжать путь.
   — Забирайся в седло, Джон Джей, — сказал я. — Кажется, мы кое-что нашли, но держи оружие наготове, потому что можем попасть в переделку.
   Во рту пересохло, так что мне пришлось повторить свои слова дважды, прежде чем получилось нечто членораздельное.
   В седле я отпустил поводья, предоставив коню самому выбирать дорогу, и он пошел рысью, что было удивительно. Остальные лошади трусили сзади. Мерфи сидел, склонив голову и ссутулив плечи, он был похож на священника, проклявшего сатану на веки вечные, но опасающегося вот-вот получить мстительный удар.
   Вскоре мы ощутили прохладу, кони устремились в овраг, и мы очутились возле костра, где четверо или пятеро апачей поедали только что убитую лошадь.
   Трудно сказать, кто был удивлен больше — мы или индейцы, но Баттлз выстрелил первым. Он попал в индейца, жевавшего мясо. Остальные бросились врассыпную и, подобно призракам, растаяли в темноте. Я пришпорил вороного, перепрыгнул через костер и, заметив апача, исчезающего в кустах, кинулся за ним. В этот момент что-то обрушилось мне на голову, я выпал из седла, стукнулся оземь и покатился, оставив в стремени сапог.
   Я перевернулся на спину, понял, что винчестер отбросило в кусты, схватился за револьвер. И замер на месте, потому что надо мной склонился индеец, приставив к моему горлу лезвие острого, как бритва, ножа. Он смотрел мне в глаза, и я видел на его покрытом шрамами лице огненные блики костра. Мы узнали друг друга с первого взгляда. Это был Катенни, тот самый апач, которому я однажды сохранил жизнь.
   — Убери нож, — сказал я, — а то ненароком кого-нибудь поранишь.

Глава 16

   Он стоял, склонившись надо мной, с ножом у моего горла и глядел мне прямо в глаза. Я тоже не отрывал от него взгляда. Я знал, что стоит ему сделать одно движение — и я покойник.
   Медленно, чтобы он не подумал чего-нибудь, я поднял руку и осторожно отвел лезвие.
   — Хороший нож. И острый, — сказал я.
   — Ты храбрый человек. Ты воин.
   — Мы оба воины. И хорошо, что мы знаем друг друга.
   Остальные апачи потихоньку возвращались, их черные глаза сверкали огнем в предвкушении пытки. Испытать сильного человека — в таком удовольствии они не могли себе отказать.
   Я сразу узнал среди них Токлани. В армии мы вместе служили под командованием Эммета Кроуфорда, делили последний кусок лепешки и бок о бок дрались с другими апачами. Я понятия не имел, чем обернется для меня это давнее знакомство. Токлани мог вернуться к диким апачам, которые воевали со всеми, кто оказывался у них на пути.
   Деваться мне было некуда. Я, как и каждый житель границы, сознавал, что ждет меня впереди, но больше всего меня волновала судьба Испанца и Баттлза. Удалось ли им спастись? Мерфи, во всяком случае, скорее походил на покойника, чем на живого, а Баттлзу было далеко до Испанца или меня, когда дело касалось странствия по пустыне.
   Связать меня никто не пытался, но у меня отобрали оружие, включая нож, и возможности бежать практически не осталось. Более того, чувствовал я себя отвратительно — очень хотелось пить, а живот, когда я услышал запах мяса, громко заурчал.
   Мы убили двух апачей, а их оказалось в кустах не меньше дюжины, и теперь все они собрались у костра и стали разводить еще один.
   Мой винчестер и кольт лежали футах в тридцати; если я попытаюсь завладеть ими, шансы остаться в живых сведутся к нулю. Катенни в отдалении за костром разговаривал с остальными. Я не слышал, о чем они говорили, но разговор смахивал на ссору и наверняка касался моей шкуры.
   Пока апачи ели, трое из них сторожили меня. Я понял, что улизнуть отсюда не удастся, растянулся на земле и, положив шляпу под голову, уснул.
   Проснулся я часа через два, костер уже догорал. Большинство апачей спали, но я тем не менее не был связан. Это показалось мне странным, если только они не собирались поразвлечься, когда я попытаюсь бежать.
   Жажда становилась невыносимой, а источник был совсем рядом, на краю лагеря, поэтому я, не обращая ни на кого внимания, встал, подошел к воде и напился. Потом вернулся на прежнее место и снова лег, отдавая себе отчет в том, что за каждым моим шагом наблюдали четыре-пять пар глаз. Попытайся я протянуть руку к винтовке или приблизиться к лошади, со мной будет кончено. Так или иначе, теперь я чувствовал себя гораздо лучше.
   Наконец Катенни встал, подошел ко мне и присел рядом на корточки. Он свернул себе самокрутку ловко, как ковбой, и несколько минут молча курил.
   — Кое-кто хочет, чтобы тебя убили.
   — Меня-то? Желающих много. — Я засмеялся и изобразил удивление. — Ты имеешь в виду своих ребят?
   — Другого. Белого.
   — Белый человек хочет, чтобы меня убили? Откуда ты знаешь?
   — У него моя скво. Он говорит, когда ты умрешь, он ее отдаст. Я привожу твой труп, он отдаст скво.
   — Так что же ты меня не убил?
   — Почему он хочет твоей смерти? — озадаченно спросил Катенни. — По-моему, здесь что-то не так.