Страница:
Иногда через каньоны пробирались всего лишь несколько воинов и убивали земледельца или его жену, убегавшую к дому по лестнице с ребенком в руках. Но они покорно ждали, пока нападавших появлялось все больше и больше. Они сидели наверху и ждали, глядя, как уничтожают их посевы, зная, что скоро воины придут во множестве и их скальные убежища потемнеют от крови. Некоторые из них перевалят через утесы и спасутся бегством, некоторые попытаются сопротивляться и будут убиты.
Совсем как у Эм Тэлон. Ее мужа убили, ковбоев убили или запугали. Мало-помалу они ушли, пока она не осталась одна против всех — высокая старуха, живущая одна в старом большом доме. Она тоже ждала дня, когда у нее не останется сил поднять «Шарпс».
И вот приехал я — человек без репутации, если не сказать больше, дикарь, скиталец. Совсем не похож на оседлого индейца. Я — бродяга, человек, живущий законом револьвера. Но я остался. Время расплаты пришло.
Я ждал достаточно. И не собирался больше сидеть и смотреть, как они будут резать меня со старухой. Я пойду к ним навстречу. Я их выкопаю, выкину и сожгу или умру. Просто не по мне было сидеть и ждать.
Как уже говорил, не умею заглядывать вперед. Мой способ: переть напролом, а потом уж глядеть, какие выпали фишки. Тем не менее я обдумал, как попасть в город незамеченным и как из него выбраться, когда все кончится… если от меня что-то останется.
Даже мышь делает несколько выходов в норе, поэтому я устроился поудобнее и вспомнил город, расположение домов и корралей. Незаметно подкрался сон…
За завтраком Эм разговорилась. Она поднялась перед рассветом, выглянула за ставни, внимательно осмотрела землю.
— Ты бы видел ее, когда мы с Тэлоном приехали сюда. Здесь не было никого, совсем никого. До этого Тэлон поднимался на пароходе по Миссури и по Платту так далеко, как только можно. Он охотился за бизонами, убил пару гризли, и жил, и кочевал с индейцами, и дрался с ними тоже.
Когда мы ехали на Запад, он много рассказывал об этом месте. Я выросла в горах, и равнина не давала мне покоя: там ничего не двигалось, кроме травы под ветром и одинокой антилопы или стада бизонов на горизонте.
Потом мы увидели, увидели издалека — наша земля возвышалась посреди моря трав, а сзади поднимались горы. Тэлон оставил здесь в хижине четырех человек, но они не понадобились.
Вначале индейцы приезжали просто посмотреть, поглазеть на трехэтажный дом, возвышающийся над прерией. Они назвали его деревянным вигвамом и с удивлением глядели на это чудо: ведь когда строился дом, они уходили на ежегодную охоту на бизонов.
Когда приехали шайены, Тэлон вышел их встретить. Он провел их по дому, все показал — от огромного пространства прерии, видимой с крыши, до бойниц, через которые можно стрелять, не опасаясь пуль.
Он знал, что все это станет известно, и хотел, чтобы они поняли: их увидят задолго до того, как они подъедут к дому, и что по нападающим можно стрелять из любой точки дома.
— Но у вас так много мебели! — воскликнула Пеннивелл. — Как же вы ее сюда доставили?
— Что-то смастерил Тэлон. Я говорила, он умел плотничать. Остальное привезли. Тэлон охотился за мехом, нашел немного золота в горных ручьях и заказал то, что ему хотелось. Мы привезли с Востока целый караван вещей, потому что Тэлону нравилось жить хорошо, а это та штука, к которой привыкаешь очень быстро.
Сидя в удобном кожаном кресле, я представлял то, о чем рассказывала Эм. Видел индейцев, проезжающих по своей земле, на которой они всю жизнь кочевали вслед за бизонами, видел их изумление, когда они обнаружили огромный дом, наблюдавший за прериями большими глазами окон.
Для них это было волшебство. Дом построили быстро. Тэлон умел распоряжаться, этого у него не отнимешь, а четверо горцев, помогавших ему, были не те люди, чтобы подолгу сидеть на одном месте, ничего не делая. Сколько человек ему помогало, Эм не говорила, но она упомянула четырех, которые остались жить в хижине, пока Тэлон ездил на Восток искать невесту. Их могло быть и больше.
Возможно, Тэлон с Сакеттом уже сделали большую часть работы до того, как прибыли помощники, и, несомненно, план постройки он придумал, когда работал на реках или строил для других хозяев.
Сидя с полузакрытыми глазами, слушая старый горный теннессийский говор Эм, я вдруг опять почувствовал нетерпение. Никто не имел права отнимать у нее то, что построила она с мужем.
Я-то, наверное, никогда ничего не построю. Никчемный бродяга вроде меня оставляет в жизни такой же след, который остается в воде, когда из нее вынимаешь палец. Каждый должен что-то оставить в жизни. Должно быть, мне не дано строить, но, без сомнения, могу сохранить то, что построили другие.
Я поеду в Сиваш и устрою им веселую жизнь. Поеду и вышвырну вон Лена Спайви и ему подобных. Я поеду сегодня вечером.
9
10
Совсем как у Эм Тэлон. Ее мужа убили, ковбоев убили или запугали. Мало-помалу они ушли, пока она не осталась одна против всех — высокая старуха, живущая одна в старом большом доме. Она тоже ждала дня, когда у нее не останется сил поднять «Шарпс».
И вот приехал я — человек без репутации, если не сказать больше, дикарь, скиталец. Совсем не похож на оседлого индейца. Я — бродяга, человек, живущий законом револьвера. Но я остался. Время расплаты пришло.
Я ждал достаточно. И не собирался больше сидеть и смотреть, как они будут резать меня со старухой. Я пойду к ним навстречу. Я их выкопаю, выкину и сожгу или умру. Просто не по мне было сидеть и ждать.
Как уже говорил, не умею заглядывать вперед. Мой способ: переть напролом, а потом уж глядеть, какие выпали фишки. Тем не менее я обдумал, как попасть в город незамеченным и как из него выбраться, когда все кончится… если от меня что-то останется.
Даже мышь делает несколько выходов в норе, поэтому я устроился поудобнее и вспомнил город, расположение домов и корралей. Незаметно подкрался сон…
За завтраком Эм разговорилась. Она поднялась перед рассветом, выглянула за ставни, внимательно осмотрела землю.
— Ты бы видел ее, когда мы с Тэлоном приехали сюда. Здесь не было никого, совсем никого. До этого Тэлон поднимался на пароходе по Миссури и по Платту так далеко, как только можно. Он охотился за бизонами, убил пару гризли, и жил, и кочевал с индейцами, и дрался с ними тоже.
Когда мы ехали на Запад, он много рассказывал об этом месте. Я выросла в горах, и равнина не давала мне покоя: там ничего не двигалось, кроме травы под ветром и одинокой антилопы или стада бизонов на горизонте.
Потом мы увидели, увидели издалека — наша земля возвышалась посреди моря трав, а сзади поднимались горы. Тэлон оставил здесь в хижине четырех человек, но они не понадобились.
Вначале индейцы приезжали просто посмотреть, поглазеть на трехэтажный дом, возвышающийся над прерией. Они назвали его деревянным вигвамом и с удивлением глядели на это чудо: ведь когда строился дом, они уходили на ежегодную охоту на бизонов.
Когда приехали шайены, Тэлон вышел их встретить. Он провел их по дому, все показал — от огромного пространства прерии, видимой с крыши, до бойниц, через которые можно стрелять, не опасаясь пуль.
Он знал, что все это станет известно, и хотел, чтобы они поняли: их увидят задолго до того, как они подъедут к дому, и что по нападающим можно стрелять из любой точки дома.
— Но у вас так много мебели! — воскликнула Пеннивелл. — Как же вы ее сюда доставили?
— Что-то смастерил Тэлон. Я говорила, он умел плотничать. Остальное привезли. Тэлон охотился за мехом, нашел немного золота в горных ручьях и заказал то, что ему хотелось. Мы привезли с Востока целый караван вещей, потому что Тэлону нравилось жить хорошо, а это та штука, к которой привыкаешь очень быстро.
Сидя в удобном кожаном кресле, я представлял то, о чем рассказывала Эм. Видел индейцев, проезжающих по своей земле, на которой они всю жизнь кочевали вслед за бизонами, видел их изумление, когда они обнаружили огромный дом, наблюдавший за прериями большими глазами окон.
Для них это было волшебство. Дом построили быстро. Тэлон умел распоряжаться, этого у него не отнимешь, а четверо горцев, помогавших ему, были не те люди, чтобы подолгу сидеть на одном месте, ничего не делая. Сколько человек ему помогало, Эм не говорила, но она упомянула четырех, которые остались жить в хижине, пока Тэлон ездил на Восток искать невесту. Их могло быть и больше.
Возможно, Тэлон с Сакеттом уже сделали большую часть работы до того, как прибыли помощники, и, несомненно, план постройки он придумал, когда работал на реках или строил для других хозяев.
Сидя с полузакрытыми глазами, слушая старый горный теннессийский говор Эм, я вдруг опять почувствовал нетерпение. Никто не имел права отнимать у нее то, что построила она с мужем.
Я-то, наверное, никогда ничего не построю. Никчемный бродяга вроде меня оставляет в жизни такой же след, который остается в воде, когда из нее вынимаешь палец. Каждый должен что-то оставить в жизни. Должно быть, мне не дано строить, но, без сомнения, могу сохранить то, что построили другие.
Я поеду в Сиваш и устрою им веселую жизнь. Поеду и вышвырну вон Лена Спайви и ему подобных. Я поеду сегодня вечером.
9
Никогда не утверждал, что у меня много мозгов. Большую часть из того, что узнал за свою жизнь, вколотили в меня тем или иным образом. Выучился на совесть лишь одному — как остаться в живых.
Моя стихия — оружие, лошади, удары и броски, но многому можно научиться просто глядя на мир. К тому же, хотя не привык ложиться спать с книгой, умею слушать других.
Люди, живущие уединенно: ученые, учителя, владельцы магазинов, — редко понимают, что они теряют, не разговаривая с себе подобными. Самые лучшие разговоры, и самые умные, я слышал у костров, в салунах, ковбойских бараках.
Странствующий видит многое, а знание — это возможность сравнивать и делать выводы. Более того, в любой шайке бродяг есть люди, получившие прекраснейшее образование, и люди, просто повидавшие и умеющие сложить две двойки.
Часто у костра я слышал разговор о городах, и как они появились, и о том, что большинство городов стоит на слиянии рек. Люди встают лагерем возле рек и речушек, чтобы вода была рядом. Переправиться через большую реку — дело трудное, поэтому они разбивают лагерь и отдыхают после переправы. Но после переправы отдыхают люди бывалые. А те, кто разбил лагерь, чтобы пересечь реку утром, часто ждут по нескольку недель, потому что за ночь вода может подняться на несколько футов.
Рим, Лондон, Париж, все возникли у переправ, и обычно тут же крутился какой-нибудь пройдоха, который за переправу требовал денег. Если есть люди, сильно желающие что-то сделать, всегда найдется ловкач, который будет за это брать с них деньги.
Когда люди останавливаются у переправы, они разбивают лагерь, осматриваются, и, держу пари, что кто-то уже поставил магазинчик, где есть все, что им нужно.
Городок Сиваш возник так же. Река, конечно, не ахти какая, но рядом оказался хороший источник, и один парень, проезжающий мимо, остался и стал разводить овец. Через несколько месяцев на него набрел другой смельчак, собиравшийся за золотом в Колорадо. Он увидел это место и, зная, что вода иногда дороже золота, подождал, пока овцевод повернется к нему спиной, а потом топором раскроил ему голову, похоронил и посеял кукурузу и дыни.
Этот древний конфликт — конфликт между фермером и скотоводом — начался, наверное, во времена Каина и Авеля. Каин, по Библии, был не только первым фермером. Он построил первый город, о котором говорится в священной книге. И вот наш фермер, его тоже звали Каин, увидев, что люди часто останавливаются попить у его источника, открыл лавочку и стал торговать кукурузой и овощами.
Со временем все бы у него наладилось, если бы не появился карточный шулер с ревматизмом в натруженных пальцах. Шулер приехал в городок и некоторое время наблюдал, как идут дела. Он послушал шелест тополиных листьев, журчание родника и тем же вечером вынул засаленную колоду карт.
Ревматизм в пальцах означал для него конец карьеры, но эти пальцы все же сумели сдать три дамы для Каина.
Каин уже долго не видел женщин, поэтому, когда сразу три дамы появились у него на руках, он на радостях переоценил свои возможности. А когда шулер-ревматик показал ему четыре туза, он понял, что больше не фермер и не владелец лавки. Шулеру не хотелось, чтобы его бывший партнер по покеру мозолил ему глаза, поэтому подарил ему лошадь. Когда же Каин взял топор, его, должно быть, предупредил какой-то дружелюбный призрак, шулер не стал поворачиваться к нему спиной. Каин опять стал бродягой, а шулер — хозяином магазина и владельцем полей.
Он назвал это место Сиваш. Никто не знал почему, включая и его самого. Шулеру пришло в голову это имя, и он им воспользовался. К тому времени шулер уже продавал припасы в «МТ» и в нескольких других хозяйствах, расположенных по соседству.
Сиваш не был большим городом. Человек со здоровыми ногами мог обойти его за пять минут.
Шулер с ревматическими пальцами все еще жил здесь, но пальцы у него стали намного хуже. Руки, которые не могли сдать штучку снизу или собрать внизу колоды нужные карты, не могли совладать и с револьвером. Поэтому самый старый гражданин Сиваша стал также самым миролюбивым.
Когда появился Джейк Фланнер и начал потихоньку все прибирать к рукам, шулер начал было подумывать, как бы его пристрелить, пока не увидел, что случилось с некоторыми гражданами Сиваша, вынашивавшими ту же идею. Он улыбался Джейку, но на всякий случай держал оружие под рукой.
Тем не менее шулер не испытывал к Фланнеру добрых чувств. Он хотел, чтобы Фланнер убрался отсюда, и не только потому, что тот стремился стать в городе хозяином. Шулера звали Кон Веллингтон, и с такими руками он не желал ничего, кроме покоя. Однако даже дурак понимал, что там, где появился Джейк Фланнер, спокойствием и не пахнет. Кон Веллингтон выжидал, и, поскольку все новости рано или поздно доходили до него, он узнал, что Эмили Тэлон с Логаном Сакеттом накрепко остановили Фланнера.
Логан был ему знаком. Они не были друзьями и вообще, можно сказать, почти не встречались. Как-то раз Логан сидел за одним карточным столом с Коном Веллингтоном, чьи руки в то время еще не знали ревматизма. Кон многое знал о Логане Сакетте и сдавал карты с чрезвычайной осторожностью.
Он раздумывал, как бы передать весточку Логану, чтобы об этом не узнали фланнеровские шпионы, когда услышал стук в окно.
Кон быстро прикинул, кто бы это мог быть. Джейк Фланнер или его ребята подошли бы к передней двери. Поэтому, если кто-то подошел к окну, то это враг Фланнера, а враг Фланнера — желанный гость в его доме… пока не узнал сам Фланнер.
Он на дюйм приоткрыл окно.
— Кто там? — Кон внимательно осмотрел улицу и двор, поскольку боялся, что кто-нибудь прячется и наблюдает за его лавкой, одновременно служившей ему жилищем.
— Откройте дверь, — сказал я и услышал, как он что-то пробормотал.
Внутри послышалось шевеление, затем открылся темный проем двери:
— Входи же да побыстрей.
Как только я вошел, Кон Веллингтон засветил лампу:
— Так и думал: кроме тебя, ко мне за полночь никто не заявляется.
Он сел на кровать, оставив для меня стул.
— Ты же пришел насчет Фланнера, — вдруг сказал он. — Пойми меня правильно: он оставил меня в покое. Конечно, зарабатываю я сейчас вдвое меньше, но, как видишь, жив, чего не могу сказать о других.
Он открыл коробку с сигаретами и, прежде чем пододвинуть ее ко мне, сам взял одну. Затем поднял руки, обезображенные ревматизмом:
— У меня не меньше решимости, чем у других, но с такими руками одного этого мало. Я могу нажать на курок, если в моем распоряжении будет достаточно времени. Я до сих пор могу охотится за бизонами. Но стреляться с человеком? У меня не будет ни единого шанса.
— Тебе не оружие надо. У меня на уме другое. Веллингтон резко взглянул на меня:
— Логан, ты связался с Эм Тэлон… Какой тебе с этого прок?
— Мы родственники. Перед тем, как она вышла за Тэлона, она звалась Сакетт с Клинч Маунтин.
— Может, для тебя это что-то значит, а для меня — ничего.
— Ни для кого не значит, кроме нас. Мы дорожим родством. У всех у нас свои неприятности, но когда кому-нибудь из наших грозит беда, помогут все, кто только может.
Веллингтон закурил сигару:
— Жаль, что у меня не такие родственники. Они были бы рады от меня избавиться. У нашей семьи есть деньги, образование, фамильная честь. Поэтому, когда я потерял весь свой капитал и начались трудности, они меня выкинули.
— Бывает, — я тоже закурил сигару. Она оказалась дорогой. — Кажется, ты не слишком хорошо относишься к Фланнеру. Мне нужно, чтобы ты не вмешивался.
— Больше ничего?
— Он нам с Эмили надоел. Скоро должен вернуться ее сын, но как скоро, никто не знает, поэтому пора действовать. Я собираюсь выгнать Фланнера из города.
— Ты? А кто еще?
— Мне никто не нужен. Я подумал, что ты знаешь его друзей. Мне не хочется, чтобы пострадали невиновные.
Некоторое время он изучал меня долгим задумчивым взглядом.
— Знаешь, я начинаю верить, что тебе это удастся. — Он посмотрел на длинный столбик пепла на сигаре и осторожно стряхнул в блюдце. — Большинство Фланнера не любят, но сейчас в городе всего двадцать-двадцать пять человек, не считая его банды.
Он назвал их, сказал, где можно найти, а некоторых описал:
— Отель, салун, конюшня и барак — вот где они бывают. Фланнер больше околачивается в отеле.
— А что насчет того, другого?
— Иоганн Дакетт? — Веллингтон прищурился. — Он может быть в любом месте. В эту секунду может стоять под окном. Он ходит как призрак.
Нельзя недооценивать здешний народ. Хоть Джейк и далеко закидывает лассо, их он не трогает. Часто появляется на танцах, благотворительных ужинах, много делает, чтобы в город приезжал священник. Они его не очень любят, но и не жалуются.
Они думают, что отношения с Эмили — это его дело. Мало кто из здешних знал Тэлонов. Они жили замкнуто, а когда убили старика, Эм стала приезжать еще реже… а потом вообще перестала.
Некоторые из них завидуют. В конце концов у Тэлона огромное поместье. Многие приехали сюда недавно, и ни один не представляет, каких трудов стоит сколотить большое ранчо, особенно в те времена, когда Тэлон только-только сюда приехал.
— Значит, они не будут вмешиваться?
— Надо думать. Естественно, могу обещать только за себя.
Каким должен быть следующий шаг, я просто не знал. Рассчитывать шаги не умею. Я просто начинаю действовать, а потом все идет своим ходом. Единственное, что планирую, если можно так сказать, — это чтобы не пострадали невиновные. Именно поэтому и рисковал головой, пробираясь к Кону Веллингтону.
Неожиданно у меня возникла мысль. Я не буду возвращаться той же дорогой. Если этот Иоганн Дакетт ждет меня в засаде, то только сзади, поэтому решил выйти через переднюю дверь.
Веллингтону все не очень понравилось, но он согласился, что Дакетт может ждать в темноте с тыльной стороны дома.
— Если они узнают обо мне и спросят, скажи, что я сам не свой от страха, но мне нужен был табак. Я не такой уж любитель покурить, но они этого не знают. Сколько раз видел, как за одну затяжку люди рисковали шкурой.
Веллингтон принес два кисета с табаком.
— На всякий случай, — сказал он.
Петли были хорошо смазаны, и я беззвучно выскользнул на тротуар. В четыре прыжка пересек улицу, нырнув в пространство между двумя домами, и осторожно направился к тому месту, где привязал лошадь.
Приблизившись, остановился и выглянул из кустов. В этот момент увидел, что из-за деревьев подле дороги вышел человек. Он оглянулся по сторонам, затем пошел дальше. Незнакомец увидел лошадь, и я услышал приглушенное восклицание. Затем он отвязал поводья и уже закинул было ногу в седло, когда раздался выстрел.
Лошадь вздыбилась, и незнакомец упал в траву. Лошадь отбежала с высоко поднятой головой и с поводьями, волочившимися по земле.
Сзади и слева от меня послышалось движение. Я ждал. Затем из-за деревьев вышел высокий худой человек и подошел к убитому. Он зажег спичку и выругался.
— Опять не тот, Дакетт? — крикнул я в темноту.
Одним плавным движением он повернулся и выстрелил, но опоздал. Дакетт стрелял на звук, однако промахнулся на волосок. Моя пуля ударила во что-то металлическое и с рикошетным визгом пропала в темноте.
Я бросился между деревьями к дороге, чтобы постараться перехватить лошадь.
Больше не прозвучало ни выстрела. На тропу лег первый лунный свет, и в воздухе пахло пылью. Пройдя с четверть мили, наткнулся на лошадь. Она подошла на мой голос, и некоторое время я гладил и успокаивал ее, прежде чем сесть в седло.
Когда вернулся на ранчо, светало.
Моя стихия — оружие, лошади, удары и броски, но многому можно научиться просто глядя на мир. К тому же, хотя не привык ложиться спать с книгой, умею слушать других.
Люди, живущие уединенно: ученые, учителя, владельцы магазинов, — редко понимают, что они теряют, не разговаривая с себе подобными. Самые лучшие разговоры, и самые умные, я слышал у костров, в салунах, ковбойских бараках.
Странствующий видит многое, а знание — это возможность сравнивать и делать выводы. Более того, в любой шайке бродяг есть люди, получившие прекраснейшее образование, и люди, просто повидавшие и умеющие сложить две двойки.
Часто у костра я слышал разговор о городах, и как они появились, и о том, что большинство городов стоит на слиянии рек. Люди встают лагерем возле рек и речушек, чтобы вода была рядом. Переправиться через большую реку — дело трудное, поэтому они разбивают лагерь и отдыхают после переправы. Но после переправы отдыхают люди бывалые. А те, кто разбил лагерь, чтобы пересечь реку утром, часто ждут по нескольку недель, потому что за ночь вода может подняться на несколько футов.
Рим, Лондон, Париж, все возникли у переправ, и обычно тут же крутился какой-нибудь пройдоха, который за переправу требовал денег. Если есть люди, сильно желающие что-то сделать, всегда найдется ловкач, который будет за это брать с них деньги.
Когда люди останавливаются у переправы, они разбивают лагерь, осматриваются, и, держу пари, что кто-то уже поставил магазинчик, где есть все, что им нужно.
Городок Сиваш возник так же. Река, конечно, не ахти какая, но рядом оказался хороший источник, и один парень, проезжающий мимо, остался и стал разводить овец. Через несколько месяцев на него набрел другой смельчак, собиравшийся за золотом в Колорадо. Он увидел это место и, зная, что вода иногда дороже золота, подождал, пока овцевод повернется к нему спиной, а потом топором раскроил ему голову, похоронил и посеял кукурузу и дыни.
Этот древний конфликт — конфликт между фермером и скотоводом — начался, наверное, во времена Каина и Авеля. Каин, по Библии, был не только первым фермером. Он построил первый город, о котором говорится в священной книге. И вот наш фермер, его тоже звали Каин, увидев, что люди часто останавливаются попить у его источника, открыл лавочку и стал торговать кукурузой и овощами.
Со временем все бы у него наладилось, если бы не появился карточный шулер с ревматизмом в натруженных пальцах. Шулер приехал в городок и некоторое время наблюдал, как идут дела. Он послушал шелест тополиных листьев, журчание родника и тем же вечером вынул засаленную колоду карт.
Ревматизм в пальцах означал для него конец карьеры, но эти пальцы все же сумели сдать три дамы для Каина.
Каин уже долго не видел женщин, поэтому, когда сразу три дамы появились у него на руках, он на радостях переоценил свои возможности. А когда шулер-ревматик показал ему четыре туза, он понял, что больше не фермер и не владелец лавки. Шулеру не хотелось, чтобы его бывший партнер по покеру мозолил ему глаза, поэтому подарил ему лошадь. Когда же Каин взял топор, его, должно быть, предупредил какой-то дружелюбный призрак, шулер не стал поворачиваться к нему спиной. Каин опять стал бродягой, а шулер — хозяином магазина и владельцем полей.
Он назвал это место Сиваш. Никто не знал почему, включая и его самого. Шулеру пришло в голову это имя, и он им воспользовался. К тому времени шулер уже продавал припасы в «МТ» и в нескольких других хозяйствах, расположенных по соседству.
Сиваш не был большим городом. Человек со здоровыми ногами мог обойти его за пять минут.
Шулер с ревматическими пальцами все еще жил здесь, но пальцы у него стали намного хуже. Руки, которые не могли сдать штучку снизу или собрать внизу колоды нужные карты, не могли совладать и с револьвером. Поэтому самый старый гражданин Сиваша стал также самым миролюбивым.
Когда появился Джейк Фланнер и начал потихоньку все прибирать к рукам, шулер начал было подумывать, как бы его пристрелить, пока не увидел, что случилось с некоторыми гражданами Сиваша, вынашивавшими ту же идею. Он улыбался Джейку, но на всякий случай держал оружие под рукой.
Тем не менее шулер не испытывал к Фланнеру добрых чувств. Он хотел, чтобы Фланнер убрался отсюда, и не только потому, что тот стремился стать в городе хозяином. Шулера звали Кон Веллингтон, и с такими руками он не желал ничего, кроме покоя. Однако даже дурак понимал, что там, где появился Джейк Фланнер, спокойствием и не пахнет. Кон Веллингтон выжидал, и, поскольку все новости рано или поздно доходили до него, он узнал, что Эмили Тэлон с Логаном Сакеттом накрепко остановили Фланнера.
Логан был ему знаком. Они не были друзьями и вообще, можно сказать, почти не встречались. Как-то раз Логан сидел за одним карточным столом с Коном Веллингтоном, чьи руки в то время еще не знали ревматизма. Кон многое знал о Логане Сакетте и сдавал карты с чрезвычайной осторожностью.
Он раздумывал, как бы передать весточку Логану, чтобы об этом не узнали фланнеровские шпионы, когда услышал стук в окно.
Кон быстро прикинул, кто бы это мог быть. Джейк Фланнер или его ребята подошли бы к передней двери. Поэтому, если кто-то подошел к окну, то это враг Фланнера, а враг Фланнера — желанный гость в его доме… пока не узнал сам Фланнер.
Он на дюйм приоткрыл окно.
— Кто там? — Кон внимательно осмотрел улицу и двор, поскольку боялся, что кто-нибудь прячется и наблюдает за его лавкой, одновременно служившей ему жилищем.
— Откройте дверь, — сказал я и услышал, как он что-то пробормотал.
Внутри послышалось шевеление, затем открылся темный проем двери:
— Входи же да побыстрей.
Как только я вошел, Кон Веллингтон засветил лампу:
— Так и думал: кроме тебя, ко мне за полночь никто не заявляется.
Он сел на кровать, оставив для меня стул.
— Ты же пришел насчет Фланнера, — вдруг сказал он. — Пойми меня правильно: он оставил меня в покое. Конечно, зарабатываю я сейчас вдвое меньше, но, как видишь, жив, чего не могу сказать о других.
Он открыл коробку с сигаретами и, прежде чем пододвинуть ее ко мне, сам взял одну. Затем поднял руки, обезображенные ревматизмом:
— У меня не меньше решимости, чем у других, но с такими руками одного этого мало. Я могу нажать на курок, если в моем распоряжении будет достаточно времени. Я до сих пор могу охотится за бизонами. Но стреляться с человеком? У меня не будет ни единого шанса.
— Тебе не оружие надо. У меня на уме другое. Веллингтон резко взглянул на меня:
— Логан, ты связался с Эм Тэлон… Какой тебе с этого прок?
— Мы родственники. Перед тем, как она вышла за Тэлона, она звалась Сакетт с Клинч Маунтин.
— Может, для тебя это что-то значит, а для меня — ничего.
— Ни для кого не значит, кроме нас. Мы дорожим родством. У всех у нас свои неприятности, но когда кому-нибудь из наших грозит беда, помогут все, кто только может.
Веллингтон закурил сигару:
— Жаль, что у меня не такие родственники. Они были бы рады от меня избавиться. У нашей семьи есть деньги, образование, фамильная честь. Поэтому, когда я потерял весь свой капитал и начались трудности, они меня выкинули.
— Бывает, — я тоже закурил сигару. Она оказалась дорогой. — Кажется, ты не слишком хорошо относишься к Фланнеру. Мне нужно, чтобы ты не вмешивался.
— Больше ничего?
— Он нам с Эмили надоел. Скоро должен вернуться ее сын, но как скоро, никто не знает, поэтому пора действовать. Я собираюсь выгнать Фланнера из города.
— Ты? А кто еще?
— Мне никто не нужен. Я подумал, что ты знаешь его друзей. Мне не хочется, чтобы пострадали невиновные.
Некоторое время он изучал меня долгим задумчивым взглядом.
— Знаешь, я начинаю верить, что тебе это удастся. — Он посмотрел на длинный столбик пепла на сигаре и осторожно стряхнул в блюдце. — Большинство Фланнера не любят, но сейчас в городе всего двадцать-двадцать пять человек, не считая его банды.
Он назвал их, сказал, где можно найти, а некоторых описал:
— Отель, салун, конюшня и барак — вот где они бывают. Фланнер больше околачивается в отеле.
— А что насчет того, другого?
— Иоганн Дакетт? — Веллингтон прищурился. — Он может быть в любом месте. В эту секунду может стоять под окном. Он ходит как призрак.
Нельзя недооценивать здешний народ. Хоть Джейк и далеко закидывает лассо, их он не трогает. Часто появляется на танцах, благотворительных ужинах, много делает, чтобы в город приезжал священник. Они его не очень любят, но и не жалуются.
Они думают, что отношения с Эмили — это его дело. Мало кто из здешних знал Тэлонов. Они жили замкнуто, а когда убили старика, Эм стала приезжать еще реже… а потом вообще перестала.
Некоторые из них завидуют. В конце концов у Тэлона огромное поместье. Многие приехали сюда недавно, и ни один не представляет, каких трудов стоит сколотить большое ранчо, особенно в те времена, когда Тэлон только-только сюда приехал.
— Значит, они не будут вмешиваться?
— Надо думать. Естественно, могу обещать только за себя.
Каким должен быть следующий шаг, я просто не знал. Рассчитывать шаги не умею. Я просто начинаю действовать, а потом все идет своим ходом. Единственное, что планирую, если можно так сказать, — это чтобы не пострадали невиновные. Именно поэтому и рисковал головой, пробираясь к Кону Веллингтону.
Неожиданно у меня возникла мысль. Я не буду возвращаться той же дорогой. Если этот Иоганн Дакетт ждет меня в засаде, то только сзади, поэтому решил выйти через переднюю дверь.
Веллингтону все не очень понравилось, но он согласился, что Дакетт может ждать в темноте с тыльной стороны дома.
— Если они узнают обо мне и спросят, скажи, что я сам не свой от страха, но мне нужен был табак. Я не такой уж любитель покурить, но они этого не знают. Сколько раз видел, как за одну затяжку люди рисковали шкурой.
Веллингтон принес два кисета с табаком.
— На всякий случай, — сказал он.
Петли были хорошо смазаны, и я беззвучно выскользнул на тротуар. В четыре прыжка пересек улицу, нырнув в пространство между двумя домами, и осторожно направился к тому месту, где привязал лошадь.
Приблизившись, остановился и выглянул из кустов. В этот момент увидел, что из-за деревьев подле дороги вышел человек. Он оглянулся по сторонам, затем пошел дальше. Незнакомец увидел лошадь, и я услышал приглушенное восклицание. Затем он отвязал поводья и уже закинул было ногу в седло, когда раздался выстрел.
Лошадь вздыбилась, и незнакомец упал в траву. Лошадь отбежала с высоко поднятой головой и с поводьями, волочившимися по земле.
Сзади и слева от меня послышалось движение. Я ждал. Затем из-за деревьев вышел высокий худой человек и подошел к убитому. Он зажег спичку и выругался.
— Опять не тот, Дакетт? — крикнул я в темноту.
Одним плавным движением он повернулся и выстрелил, но опоздал. Дакетт стрелял на звук, однако промахнулся на волосок. Моя пуля ударила во что-то металлическое и с рикошетным визгом пропала в темноте.
Я бросился между деревьями к дороге, чтобы постараться перехватить лошадь.
Больше не прозвучало ни выстрела. На тропу лег первый лунный свет, и в воздухе пахло пылью. Пройдя с четверть мили, наткнулся на лошадь. Она подошла на мой голос, и некоторое время я гладил и успокаивал ее, прежде чем сесть в седло.
Когда вернулся на ранчо, светало.
10
Пеннивелл не спала и, когда я вошел, принесла чашку кофе.
— Эм спит, — сказала она, — наверстывает упущенное.
Она внимательно смотрела на меня. Я выглядел уставшим. Поймав лошадь, решил, что не нужно скрывать следы «Эмпти», поэтому поехал прямо по тропе через главные ворота Ранчо.
— Похоже, вы побывали у них, — прокомментировала она. — Как говорит Эм, я хмурюсь.
Объясняя, что произошло, я добавил:
— По-моему, Дакетт заметил меня, когда я въезжал, и устроил засаду возле лошади. Кто-то из фланнеровских парней увидел меня в городе — как я входил или выходил из лавки — и обогнал меня, решив сначала угнать лошадь, а потом заняться мною.
— Но вы ведь застрелили Дакетта?
— Только стрелял в него. Судя по звуку, пуля попала в винтовку. Вряд ли я его ранил, однако он чуть не прошил меня насквозь. Этот человек умеет стрелять, и притом быстро!
— Может, он отучит вас шляться по ночам. Подождите, пока они сами не придут.
— Я не умею ждать. По мне лучше начать самому и показать, что у каждой палки есть два конца.
— Думаете, этого достаточно?
— Ну, — протянул я, — кажется, теперь они дважды подумают, прежде чем выходить на улицу. Они знают, что я тоже за ними охочусь, а это может внести беспокойство.
Прошло два длинных, медленных дня. Я съездил в горы, застрелил лося и привез свежего мяса. Побывал и на лугах, захватив с собою клеймо, поймал и заклеймил пару годовалых бычков.
Здесь долго никто не работал, и теперь вокруг паслось столько неклейменных бычков, что ранчо превратилось в мечту скотокрада. Я решил возить клеймо постоянно.
Иоганн Дакетт не походил на парня, который позволил бы стрелять в себя за просто так. Я знал, что мы еще встретимся — в присутствии Фланнера или без него, и также догадывался, что он устроит мне засаду. От него всего можно ждать, в том числе выстрела в спину, поэтому предпочитал ездить по низинам и опушкам рощ. Я не имел понятия, как и откуда последует нападение.
Тем не менее хотелось еще раз наведаться в Сиваш. Эм дежурила, когда увидела едущего к нам всадника. Она повернулась ко мне:
— Логан? Что ты о нем думаешь?
Он ехал по дороге шагом, направляясь к воротам. В бинокль я увидел, что незнакомец сидит на усталом гнедом. Это был маленький человек в узкополой шляпе, пестрой рубашке и жилетке. По отблеску солнца я понял, что он в очках. На нем висел шестизарядник, и была винтовка в чехле.
Подъехав к воротам, всадник вдруг пришпорил гнедого, и будь я проклят, если тот не перепорхнул через ворота из шести досок пяти футов высотой и сделал это как бы между прочим, особенно не стараясь.
Эм подхватила свой «Шарпс», и ее старое ружье бухнуло, брызнув пылью прямо у ног лошади.
А всадник только высоко поднял шляпу и низко поклонился. Но не остановился.
Я поправил кольт и вышел вперед. Он был один, и я рассчитывал с ним справиться, кем бы он ни был.
Незнакомец шагом подъехал футов на пятьдесят, натянул поводья и оглядел дом. Глядел долго, потом опустил глаза на меня. Один глаз у него был покрыт белой пленкой, и, похоже, им он не видел.
— Вы, вероятно, Логан Сакетт? Я приехал присоединиться к вам.
— Зачем?
Человек улыбнулся:
— Ходят слухи, что вас собираются выгнать. Фланнер вербует наемников. Меня зовут Альбани Фулбрик, и мои предки тысячу лет дрались не на той стороне, что нужно. Не вижу причины изменять традиции.
— Вы можете драться?
— Любым оружием… без исключения.
— Ладно, время ужинать. Входите, садитесь за стол, там и поговорим.
Это был странный человек со странным именем, но чем-то он мне понравился. За столом у него обнаружилась способность уминать еду за обе щеки и в больших количествах, хотя он был на треть меньше меня.
— Как вас угораздило получить такое имя? — спросил я его.
— Имя зависит от того, с какой стороны на него посмотреть. Мое имя кажется смешным вам, ваше смешно мне. Сакетт… вы когда-нибудь вслушивались в эти звуки? Подумайте над этим, мой друг.
Он потянулся за говядиной.
— Возьмем мое имя. Мои предки с обеих сторон пришли из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем. Один из них был оруженосцем у сэра Хью де Мальбисса, а второй служил у Робера де Бью.
Каждый из них не имел ничего, кроме крепких рук и желания ими пользоваться. Один был из рода Альбани, другой из рода Фулбрик, и вы найдете их имена в книге Страшного суда. Это были смелые люди, и мы, их потомки, гордимся, что не запятнали славных имен.
— Они были рыцари? — спросила Пеннивелл.
— Нет, не рыцари. В перерыве между войнами они были простыми людьми — кузнецами и тому подобное. Один из них осел в Йоркшире вместе с сэром Хью, второй ушел в Шотландию. А один из нашей семьи помог впоследствии посадить на трон Шотландии Брюса, хотя ни тому, ни другому это на пользу не пошло.
Я ничего не знал об иностранных войнах и о других землях вообще, и если разговор идет не о лошадях, коровах, бизонах или оружии, мне трудно за ним уследить. Но в голосе Альбани звучала какая-то магическая нота. Мне нравилось его слушать. Имена для меня ничего не значили, совершенно ничего.
— Я слышала эти имена, — сказала Эм. — Тэлон о них говорил. Его семья родом из Франции, и по всем меркам задиристый был род: они строили корабли и плавали на них по белу свету, чаще всего пиратами. Это чудо, что их всех не перевешали.
— А со скотом вы умеете работать? — спросил я.
— Да, умею. С лассо могу посоревноваться с любым, и конь у меня приучен. Я отработаю и еду, и любую плату.
Лошадь, на которой я приехал, с виду ничего не стоит. Но это только с виду. Мы с ней побывали в разных переделках, а иногда и вместе воевали. Если я заарканю какое-нибудь животное, она с ним справится, пусть даже с бизоном.
Сидя на коне, я не побоюсь заарканить техасский торнадо и перевязать его тоже. Он будет прыгать по скалам там, куда не доберется горный баран. Однажды, когда меня продырявили из винчестера, он нес меня по снегу пятнадцать миль, а потом стучал копытом по крыльцу, пока хозяева не вышли и не сняли меня.
Можете называть меня хоть псом, сэр, но если вы плохо отзоветесь о моем коне, я влеплю вам пулю.
— Никогда плохо не отзываюсь о лошадях, — сказал я искренне. — Мне приходилось ездить на таких, да и у нас на «Эмпти» есть похожие.
Если Альбани хорошо управлялся с едой, то еще лучше он управлялся с работой. Мы за одно утро отловили и заклеймили четырнадцать бычков, очистили от оползня родник и съездили на верхние луга проверить траву. Он хорошо пользовался инструментами, но я все-таки был настороже. Он не сказал о себе почти ничего, только распространялся про своих предков, которые пришли… не помню откуда. Я никогда не слыхал о Нормандии, пока Пеннивелл, она много читает, не сказала, что это во Франции, а нормандцев раньше звали северными людьми или викингами и что они селились там, где находили хорошую местность. Ну, это я еще могу понять. Большинство из нас, кто пришел на Запад, хотели то же самое.
Оказалось, что Эл — так мы стали его называть — хорошо чинил изгороди. И за следующие несколько дней мы где нужно подтянули проволоку, заменили несколько прогнивших столбов и заклеймили несколько десятков голов. Он работал в Монтане и в обеих Дакотах, а пришел на запад из Иллинойса, где работал на строительстве железной дороги.
От Майло Тэлона известий не было, и я целыми ночами гадал, что может предпринять Фланнер. За завтраком мы с Эм поговорили об этом, а Эл внес свою долю. В результате я вывел пару, приученную к тягловой упряжке, впряг их в плуг и пропахал двенадцать противопожарных борозд чуть пониже вершины холма, отделяющего нас от города. Эл сделал то же самое с другой стороны. Это заняло несколько дней.
В лесах позади дома мы объездили каждую тропинку, кое-где нашли поваленные деревья, кое-где свалили сами, чтобы устроить завалы, непроходимые для всадника, а иногда и для пешего. В завалах устроили лазы, знали о них только мы. Это было похоже на лабиринты. Если человек знал дорогу в завалах, то мог проехать достаточно быстро, а если нет, то лучше пусть не пробует: все равно не проберется.
Больше всего в доме боялись пожара. Мы расставили бочки возле амбара и барака и наполнили их водой. К тому же заготовили и навялили много мяса на случай новой осады.
На третью ночь я проснулся от звенящего крика. Кто-то стучал в дверь и вопил «Пожар!» Я схватил шляпу и брюки, натянув первую на уши и второпях залезая во вторые. Забил ноги в сапоги, схватил оружейный пояс и рванул в дверь.
Весь горизонт был объят пламенем. Огонь на хорошей скорости летел на нас. Я кинулся к корралю и услышал стук копыт. Это в бешеной скачке мимо меня промчался Эл Фулбрик. Он был в кальсонах с пристегнутым оружейным поясом, размахивал винтовкой и орал, как индеец команчи. В седле перед ним высилась куча старых мешков и лопата.
В пару секунд я оседлал чалого, схватил несколько мешков из кучи в углу, на ходу прихватил лопату и умчался вслед за Элом.
— Эм спит, — сказала она, — наверстывает упущенное.
Она внимательно смотрела на меня. Я выглядел уставшим. Поймав лошадь, решил, что не нужно скрывать следы «Эмпти», поэтому поехал прямо по тропе через главные ворота Ранчо.
— Похоже, вы побывали у них, — прокомментировала она. — Как говорит Эм, я хмурюсь.
Объясняя, что произошло, я добавил:
— По-моему, Дакетт заметил меня, когда я въезжал, и устроил засаду возле лошади. Кто-то из фланнеровских парней увидел меня в городе — как я входил или выходил из лавки — и обогнал меня, решив сначала угнать лошадь, а потом заняться мною.
— Но вы ведь застрелили Дакетта?
— Только стрелял в него. Судя по звуку, пуля попала в винтовку. Вряд ли я его ранил, однако он чуть не прошил меня насквозь. Этот человек умеет стрелять, и притом быстро!
— Может, он отучит вас шляться по ночам. Подождите, пока они сами не придут.
— Я не умею ждать. По мне лучше начать самому и показать, что у каждой палки есть два конца.
— Думаете, этого достаточно?
— Ну, — протянул я, — кажется, теперь они дважды подумают, прежде чем выходить на улицу. Они знают, что я тоже за ними охочусь, а это может внести беспокойство.
Прошло два длинных, медленных дня. Я съездил в горы, застрелил лося и привез свежего мяса. Побывал и на лугах, захватив с собою клеймо, поймал и заклеймил пару годовалых бычков.
Здесь долго никто не работал, и теперь вокруг паслось столько неклейменных бычков, что ранчо превратилось в мечту скотокрада. Я решил возить клеймо постоянно.
Иоганн Дакетт не походил на парня, который позволил бы стрелять в себя за просто так. Я знал, что мы еще встретимся — в присутствии Фланнера или без него, и также догадывался, что он устроит мне засаду. От него всего можно ждать, в том числе выстрела в спину, поэтому предпочитал ездить по низинам и опушкам рощ. Я не имел понятия, как и откуда последует нападение.
Тем не менее хотелось еще раз наведаться в Сиваш. Эм дежурила, когда увидела едущего к нам всадника. Она повернулась ко мне:
— Логан? Что ты о нем думаешь?
Он ехал по дороге шагом, направляясь к воротам. В бинокль я увидел, что незнакомец сидит на усталом гнедом. Это был маленький человек в узкополой шляпе, пестрой рубашке и жилетке. По отблеску солнца я понял, что он в очках. На нем висел шестизарядник, и была винтовка в чехле.
Подъехав к воротам, всадник вдруг пришпорил гнедого, и будь я проклят, если тот не перепорхнул через ворота из шести досок пяти футов высотой и сделал это как бы между прочим, особенно не стараясь.
Эм подхватила свой «Шарпс», и ее старое ружье бухнуло, брызнув пылью прямо у ног лошади.
А всадник только высоко поднял шляпу и низко поклонился. Но не остановился.
Я поправил кольт и вышел вперед. Он был один, и я рассчитывал с ним справиться, кем бы он ни был.
Незнакомец шагом подъехал футов на пятьдесят, натянул поводья и оглядел дом. Глядел долго, потом опустил глаза на меня. Один глаз у него был покрыт белой пленкой, и, похоже, им он не видел.
— Вы, вероятно, Логан Сакетт? Я приехал присоединиться к вам.
— Зачем?
Человек улыбнулся:
— Ходят слухи, что вас собираются выгнать. Фланнер вербует наемников. Меня зовут Альбани Фулбрик, и мои предки тысячу лет дрались не на той стороне, что нужно. Не вижу причины изменять традиции.
— Вы можете драться?
— Любым оружием… без исключения.
— Ладно, время ужинать. Входите, садитесь за стол, там и поговорим.
Это был странный человек со странным именем, но чем-то он мне понравился. За столом у него обнаружилась способность уминать еду за обе щеки и в больших количествах, хотя он был на треть меньше меня.
— Как вас угораздило получить такое имя? — спросил я его.
— Имя зависит от того, с какой стороны на него посмотреть. Мое имя кажется смешным вам, ваше смешно мне. Сакетт… вы когда-нибудь вслушивались в эти звуки? Подумайте над этим, мой друг.
Он потянулся за говядиной.
— Возьмем мое имя. Мои предки с обеих сторон пришли из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем. Один из них был оруженосцем у сэра Хью де Мальбисса, а второй служил у Робера де Бью.
Каждый из них не имел ничего, кроме крепких рук и желания ими пользоваться. Один был из рода Альбани, другой из рода Фулбрик, и вы найдете их имена в книге Страшного суда. Это были смелые люди, и мы, их потомки, гордимся, что не запятнали славных имен.
— Они были рыцари? — спросила Пеннивелл.
— Нет, не рыцари. В перерыве между войнами они были простыми людьми — кузнецами и тому подобное. Один из них осел в Йоркшире вместе с сэром Хью, второй ушел в Шотландию. А один из нашей семьи помог впоследствии посадить на трон Шотландии Брюса, хотя ни тому, ни другому это на пользу не пошло.
Я ничего не знал об иностранных войнах и о других землях вообще, и если разговор идет не о лошадях, коровах, бизонах или оружии, мне трудно за ним уследить. Но в голосе Альбани звучала какая-то магическая нота. Мне нравилось его слушать. Имена для меня ничего не значили, совершенно ничего.
— Я слышала эти имена, — сказала Эм. — Тэлон о них говорил. Его семья родом из Франции, и по всем меркам задиристый был род: они строили корабли и плавали на них по белу свету, чаще всего пиратами. Это чудо, что их всех не перевешали.
— А со скотом вы умеете работать? — спросил я.
— Да, умею. С лассо могу посоревноваться с любым, и конь у меня приучен. Я отработаю и еду, и любую плату.
Лошадь, на которой я приехал, с виду ничего не стоит. Но это только с виду. Мы с ней побывали в разных переделках, а иногда и вместе воевали. Если я заарканю какое-нибудь животное, она с ним справится, пусть даже с бизоном.
Сидя на коне, я не побоюсь заарканить техасский торнадо и перевязать его тоже. Он будет прыгать по скалам там, куда не доберется горный баран. Однажды, когда меня продырявили из винчестера, он нес меня по снегу пятнадцать миль, а потом стучал копытом по крыльцу, пока хозяева не вышли и не сняли меня.
Можете называть меня хоть псом, сэр, но если вы плохо отзоветесь о моем коне, я влеплю вам пулю.
— Никогда плохо не отзываюсь о лошадях, — сказал я искренне. — Мне приходилось ездить на таких, да и у нас на «Эмпти» есть похожие.
Если Альбани хорошо управлялся с едой, то еще лучше он управлялся с работой. Мы за одно утро отловили и заклеймили четырнадцать бычков, очистили от оползня родник и съездили на верхние луга проверить траву. Он хорошо пользовался инструментами, но я все-таки был настороже. Он не сказал о себе почти ничего, только распространялся про своих предков, которые пришли… не помню откуда. Я никогда не слыхал о Нормандии, пока Пеннивелл, она много читает, не сказала, что это во Франции, а нормандцев раньше звали северными людьми или викингами и что они селились там, где находили хорошую местность. Ну, это я еще могу понять. Большинство из нас, кто пришел на Запад, хотели то же самое.
Оказалось, что Эл — так мы стали его называть — хорошо чинил изгороди. И за следующие несколько дней мы где нужно подтянули проволоку, заменили несколько прогнивших столбов и заклеймили несколько десятков голов. Он работал в Монтане и в обеих Дакотах, а пришел на запад из Иллинойса, где работал на строительстве железной дороги.
От Майло Тэлона известий не было, и я целыми ночами гадал, что может предпринять Фланнер. За завтраком мы с Эм поговорили об этом, а Эл внес свою долю. В результате я вывел пару, приученную к тягловой упряжке, впряг их в плуг и пропахал двенадцать противопожарных борозд чуть пониже вершины холма, отделяющего нас от города. Эл сделал то же самое с другой стороны. Это заняло несколько дней.
В лесах позади дома мы объездили каждую тропинку, кое-где нашли поваленные деревья, кое-где свалили сами, чтобы устроить завалы, непроходимые для всадника, а иногда и для пешего. В завалах устроили лазы, знали о них только мы. Это было похоже на лабиринты. Если человек знал дорогу в завалах, то мог проехать достаточно быстро, а если нет, то лучше пусть не пробует: все равно не проберется.
Больше всего в доме боялись пожара. Мы расставили бочки возле амбара и барака и наполнили их водой. К тому же заготовили и навялили много мяса на случай новой осады.
На третью ночь я проснулся от звенящего крика. Кто-то стучал в дверь и вопил «Пожар!» Я схватил шляпу и брюки, натянув первую на уши и второпях залезая во вторые. Забил ноги в сапоги, схватил оружейный пояс и рванул в дверь.
Весь горизонт был объят пламенем. Огонь на хорошей скорости летел на нас. Я кинулся к корралю и услышал стук копыт. Это в бешеной скачке мимо меня промчался Эл Фулбрик. Он был в кальсонах с пристегнутым оружейным поясом, размахивал винтовкой и орал, как индеец команчи. В седле перед ним высилась куча старых мешков и лопата.
В пару секунд я оседлал чалого, схватил несколько мешков из кучи в углу, на ходу прихватил лопату и умчался вслед за Элом.