Темные груды облаков перекатывались над горной цепью, а между пиками, словно огненные дервиши, плясали молнии. Лес непременно загорелся бы, если бы не дождь, который обрушивал на деревья огромные массы воды.
Моффит выстрелил снова, но его качало, так же как окружавшие его кусты и деревья, так что он промахнулся. Бостуик перевернулся на живот. Он упорно боролся, мыча от ярости, от желания подняться на ноги и схватиться с Моффитом. Наконец, отчаянно взмахнув рукой, вцепился в лодыжку киллера. Дернул — Моффит упал, такой же израненный и окровавленный, как и он сам, и Бостуик пополз, стремясь добраться до его горла. Сверкнула очередная вспышка молнии, потом раздался выстрел Моффита.
Сознание возвращалось к нему, но медленно. Джим Бостуик лежал лицом вниз на камнях горного хребта, начисто выметенных и вымытых ветром и дождем. Вокруг, там, где совсем недавно бушевал ветер и неистовствовал дождь, царила мертвая тишина. В голове молотом стучала боль. Плечо и рука словно одеревенели, нога не слушалась, каждое движение причиняло мучительные страдания.
Дождь прекратился. Ветер стих. Раскаты грома в дальних одиноких ущельях на юге казались отсюда беспомощным щенячьим урчанием. Облака, гонимые ветром, метались, не находя покоя, соперничая со звездами за место на небе. А Джим Бостуик лежал совсем один, беспомощно раскинувшись на камнях этой горы; у него не осталось никаких сил — он ослаб от потери крови и переохлаждения, пролежав всю ночь под проливным дождем. А потом он протянул руку и нашел свой револьвер. Каким-то образом ощутил, что у него есть колени, подтянул их и приподнялся. Попробовал крутануть барабан револьвера, и это ему удалось.
Непослушными пальцами нажал на стержень отражателя и вытолкнул пустые гильзы. Потом тщательно зарядил револьвер, достав патроны из пояса. Рядом с ним никого не было. Он это хорошо видел. Где теперь Моффит — неизвестно, но по крайней мере не здесь.
Джим пошарил вокруг себя, ощупывая камни, и нашел сломанную ветку. Пользуясь ею как костылем, поднялся.
Блэки, скорее всего, убежал. Его прогнала буря. Бостуик знал, что перед ним, на тысячу футов ниже, находится ранчо и, если он хочет остаться в живых, он должен туда вернуться.
Пытаться идти в обход по тропе бесполезно. Ему ни за что не осилить такой путь. Нужно как-нибудь постараться и ощупью, ползком спуститься прямо вниз. Он не знал, сколько ему потребовалось времени, опомнился, только когда понял, что находится уже внизу, и в тот момент обнаружил кое-что еще. Следы лошади!
Если здесь следы, это означает, что они оставлены после бури. Он кликнул, рискуя получить пулю от Моффита, если тот еще жив и находится поблизости. Потом звал снова и снова. И наконец услышал тихое радостное ржание и знакомое цок-цок-цок.
— Блэки! — шепотом позвал он. — Блэки!
Лошадь фыркала и пятилась назад, потом подошла ближе, принюхиваясь к чему-то в темноте. Бостуик потянулся к ней, но она снова отпрянула. Он назвал вороного по имени, и лошадь успокоилась. Одна рука ухватилась за стремя, Джим подтянулся, и вот он уже в седле, мокром от дождя.
— Домой, Блэки! — прошептал он, и вороной, словно только и ожидая этого приказания, послушно повернул и направился через неширокую долинку к фермерскому дому.
Навалившись на луку, он все-таки ухитрялся держаться в седле. Наконец конь остановился у ступеней крыльца, Бостуик практически свалился на землю. А когда стал подниматься по ступеням, его рука наткнулась на человеческое лицо, неподвижное лицо. И тело тоже не шевелилось, но было теплое.
В тусклом свете серых холодных предрассветных сумерек он увидел перед собой скорчившуюся фигуру. Кэп Моффит!
Джим Бостуик засмеялся — этот хриплый звук больше походил на кашель.
— Ты… Значит, ничего у тебя не получилось! — насмешливо сказал он своему врагу.
Обернувшись к вороному, он ухватился здоровой рукой за подпругу, каким-то образом ухитрился ее распустить, так что седло упало на землю. Потом наклонил лошади голову и снял уздечку.
— Поваляйся как следует, парень, — прошептал он, — а потом иди щипать травку.
Он отворил дверь, потом взял за шиворот Моффита и втащил его в дом, оставив снаружи один сапог, зацепившийся шпорой за порог. Достав револьвер Моффита, он положил оружие и его хозяина рядом с собой.
Ему понадобился целый час, для того чтобы рассмотреть свои раны, и еще час, для того чтобы промыть их и кое-как перевязать. Занимаясь этим делом, он хмуро поглядывал на Кэпа, который не приходил в чувство.
— А я вот все еще двигаюсь, — усмехнулся он. — Меня так просто не одолеешь.
Покончив со своими ранами, он принялся за раны Моффита. Джим держался на нервах, знал, что в нем ничего, кроме нервов, не осталось. Он заставлял себя держаться, заставлял свое тело двигаться. Окончив перевязывать раненого, он поставил греть воду на плиту и тяжело опустился в кресло. Его лицо, обросшее щетиной, потемнело, глаза ввалились, в спутанных волосах было полно песка и крови — последняя пуля рассекла кожу на голове и, должно быть, вызвала нечто вроде небольшого сотрясения мозга. Бостуик мрачно смотрел на киллера, который все еще не пришел в сознание.
Когда вода вскипела, он сварил себе кофе, плеснул в него виски и, обжигаясь, выпил чашку и потом другую. Затем двигаясь вместе со стулом и опираясь на стенку, дотащился до Моффита и связал раненого киллера по рукам и по ногам. Через какое-то время Бостуик оказался на кровати и снова потерял сознание.
Спустя несколько часов, когда в комнату через дверь уже лился поток лучей заходившего солнца, Бостуик проснулся. Первым делом он посмотрел на Моффита. Раненый киллер лежал на полу, устремив на Бостуика свирепый взгляд.
Джим скинул ноги на пол, глядя на Кэпа усталыми мутными глазами.
— Лежишь, как цыпленок, готовый для вертела, — издевался он. — Здорово ты стреляешь, нечего сказать.
— Сам-то ты хорош, — огрызнулся Моффит.
Бостуик ухватился здоровой рукой за выступ в стене и поднялся на ноги. Он похлопал по револьверу, заткнутому за пояс.
— Мой револьвер все еще на месте, — сказал он и пополз, держась за стену, на кухню. Там он развел огонь и бессильно опустился в кресло. — Не слишком-то ловко ты стреляешь из своего дробовика.
— Ну, тебя-то я достал.
Бостуик хихикнул:
— И держишь меня, да? Может, даже и убил, да? Эх ты, убийца недоделанный! Не настал еще тот день, когда ты сможешь меня убить.
Моффит покачал головой.
— Может, ты и прав, — согласился он. — Но все равно в тебе сидят три пули.
— Четыре раза в меня попал, — уточнил Джим, посмеиваясь. — Но свинца во мне нет.
Он чувствовал тошноту, но все-таки заставил себя вскипятить воду и приготовить кофе. Потом снова уселся в кресло, чувствуя, что слабость и тошнота все усиливаются.
— Сидел бы ты лучше спокойно, — бросил Кэп, — а то совсем ведь доходишь. — Он помолчал. — Почему ты меня не застрелил, когда имел возможность?
— Ну… — Бостуик глядел на киллера с мрачной ухмылкой. — Мне нравятся крепкие ребята. Я всегда с удовольствием смотрел на настоящего бойца. Ты здорово себя показал на этой проклятой горе вчера вечером, гораздо лучше, чем какой-нибудь поганый киллер.
Кэп Моффит промолчал. В первый раз в жизни слова другого человека показались ему обидными. Он смотрел на свои ноги без сапог и не находил подходящего ответа.
— Собираешься меня сдать? Отправить на виселицу?
— Нет. — Бостуик налил в чашку кофе и пододвинул ее на другой конец стола. — Кто-нибудь тебя все равно пристрелит, это так же верно, как и то, что Бог создал маленькие яблочки. Явишься сюда еще раз, и это сделаю я. Больно хороший человек Том Этербак, здешний хозяин.
— Друг у него хороший, вот это точно.
Двое мужчин, больные и раненые, боролись за свою жизнь в течение четырех дней, вернее, боролся Бостуик. Моффит за ним наблюдал, не в силах поверить своим глазам. Он просто не мог себе представить, чтобы человек так упорно старался выжить, что существует такая сила воли. И все-таки этот большой и искалеченный человек никак не хотел сдаваться. Убить такого невозможно, внезапно подумал Моффит. Есть в нем что-то темное, ожесточенное и сильное, что-то неподвластное смерти.
Наутро шестого дня Кэп Моффит ушел. Он взял серого из запасного загона и ускакал на своем собственном седле. Раненый, но живой.
Том Этербак вернулся на ранчо на девятый день. Он с удивлением смотрел на бледную тень, оставшуюся от человека, который поздоровался с ним, держа в руках ружье. Смотрел на окровавленную повязку на его ноге.
— Неужели ты участвовал в драке, которая произошла в городе? — строго спросил он.
— Что за драка?
— Ее затеял какой-то чужак, Кэп Моффит. Перекинулся парой слов с Чарли Гором и его двумя приятелями. А они подняли стрельбу.
— Убили его?
— Не знаю. Ранили это точно, но уехал он сам. На собственной лошади.
— А что с Гором?
Этербак покачал головой.
— Этот чужак настоящий дьявол. Он убил Гора и одного его приятеля, а другого ранил.
— Да-а, хороший человек, это точно. Сварил бы ты кофе, а? И что-нибудь приличное пожрать, а то я совсем того.
Несколько минут спустя Бостуик открыл глаза. Он посмотрел на потолок, потом в открытую дверь, где снова садилось солнце.
— Я рад, что он уехал, — пробормотал он тихо.
ОБОРОНА СЕНТИНЕЛЯ
Моффит выстрелил снова, но его качало, так же как окружавшие его кусты и деревья, так что он промахнулся. Бостуик перевернулся на живот. Он упорно боролся, мыча от ярости, от желания подняться на ноги и схватиться с Моффитом. Наконец, отчаянно взмахнув рукой, вцепился в лодыжку киллера. Дернул — Моффит упал, такой же израненный и окровавленный, как и он сам, и Бостуик пополз, стремясь добраться до его горла. Сверкнула очередная вспышка молнии, потом раздался выстрел Моффита.
Сознание возвращалось к нему, но медленно. Джим Бостуик лежал лицом вниз на камнях горного хребта, начисто выметенных и вымытых ветром и дождем. Вокруг, там, где совсем недавно бушевал ветер и неистовствовал дождь, царила мертвая тишина. В голове молотом стучала боль. Плечо и рука словно одеревенели, нога не слушалась, каждое движение причиняло мучительные страдания.
Дождь прекратился. Ветер стих. Раскаты грома в дальних одиноких ущельях на юге казались отсюда беспомощным щенячьим урчанием. Облака, гонимые ветром, метались, не находя покоя, соперничая со звездами за место на небе. А Джим Бостуик лежал совсем один, беспомощно раскинувшись на камнях этой горы; у него не осталось никаких сил — он ослаб от потери крови и переохлаждения, пролежав всю ночь под проливным дождем. А потом он протянул руку и нашел свой револьвер. Каким-то образом ощутил, что у него есть колени, подтянул их и приподнялся. Попробовал крутануть барабан револьвера, и это ему удалось.
Непослушными пальцами нажал на стержень отражателя и вытолкнул пустые гильзы. Потом тщательно зарядил револьвер, достав патроны из пояса. Рядом с ним никого не было. Он это хорошо видел. Где теперь Моффит — неизвестно, но по крайней мере не здесь.
Джим пошарил вокруг себя, ощупывая камни, и нашел сломанную ветку. Пользуясь ею как костылем, поднялся.
Блэки, скорее всего, убежал. Его прогнала буря. Бостуик знал, что перед ним, на тысячу футов ниже, находится ранчо и, если он хочет остаться в живых, он должен туда вернуться.
Пытаться идти в обход по тропе бесполезно. Ему ни за что не осилить такой путь. Нужно как-нибудь постараться и ощупью, ползком спуститься прямо вниз. Он не знал, сколько ему потребовалось времени, опомнился, только когда понял, что находится уже внизу, и в тот момент обнаружил кое-что еще. Следы лошади!
Если здесь следы, это означает, что они оставлены после бури. Он кликнул, рискуя получить пулю от Моффита, если тот еще жив и находится поблизости. Потом звал снова и снова. И наконец услышал тихое радостное ржание и знакомое цок-цок-цок.
— Блэки! — шепотом позвал он. — Блэки!
Лошадь фыркала и пятилась назад, потом подошла ближе, принюхиваясь к чему-то в темноте. Бостуик потянулся к ней, но она снова отпрянула. Он назвал вороного по имени, и лошадь успокоилась. Одна рука ухватилась за стремя, Джим подтянулся, и вот он уже в седле, мокром от дождя.
— Домой, Блэки! — прошептал он, и вороной, словно только и ожидая этого приказания, послушно повернул и направился через неширокую долинку к фермерскому дому.
Навалившись на луку, он все-таки ухитрялся держаться в седле. Наконец конь остановился у ступеней крыльца, Бостуик практически свалился на землю. А когда стал подниматься по ступеням, его рука наткнулась на человеческое лицо, неподвижное лицо. И тело тоже не шевелилось, но было теплое.
В тусклом свете серых холодных предрассветных сумерек он увидел перед собой скорчившуюся фигуру. Кэп Моффит!
Джим Бостуик засмеялся — этот хриплый звук больше походил на кашель.
— Ты… Значит, ничего у тебя не получилось! — насмешливо сказал он своему врагу.
Обернувшись к вороному, он ухватился здоровой рукой за подпругу, каким-то образом ухитрился ее распустить, так что седло упало на землю. Потом наклонил лошади голову и снял уздечку.
— Поваляйся как следует, парень, — прошептал он, — а потом иди щипать травку.
Он отворил дверь, потом взял за шиворот Моффита и втащил его в дом, оставив снаружи один сапог, зацепившийся шпорой за порог. Достав револьвер Моффита, он положил оружие и его хозяина рядом с собой.
Ему понадобился целый час, для того чтобы рассмотреть свои раны, и еще час, для того чтобы промыть их и кое-как перевязать. Занимаясь этим делом, он хмуро поглядывал на Кэпа, который не приходил в чувство.
— А я вот все еще двигаюсь, — усмехнулся он. — Меня так просто не одолеешь.
Покончив со своими ранами, он принялся за раны Моффита. Джим держался на нервах, знал, что в нем ничего, кроме нервов, не осталось. Он заставлял себя держаться, заставлял свое тело двигаться. Окончив перевязывать раненого, он поставил греть воду на плиту и тяжело опустился в кресло. Его лицо, обросшее щетиной, потемнело, глаза ввалились, в спутанных волосах было полно песка и крови — последняя пуля рассекла кожу на голове и, должно быть, вызвала нечто вроде небольшого сотрясения мозга. Бостуик мрачно смотрел на киллера, который все еще не пришел в сознание.
Когда вода вскипела, он сварил себе кофе, плеснул в него виски и, обжигаясь, выпил чашку и потом другую. Затем двигаясь вместе со стулом и опираясь на стенку, дотащился до Моффита и связал раненого киллера по рукам и по ногам. Через какое-то время Бостуик оказался на кровати и снова потерял сознание.
Спустя несколько часов, когда в комнату через дверь уже лился поток лучей заходившего солнца, Бостуик проснулся. Первым делом он посмотрел на Моффита. Раненый киллер лежал на полу, устремив на Бостуика свирепый взгляд.
Джим скинул ноги на пол, глядя на Кэпа усталыми мутными глазами.
— Лежишь, как цыпленок, готовый для вертела, — издевался он. — Здорово ты стреляешь, нечего сказать.
— Сам-то ты хорош, — огрызнулся Моффит.
Бостуик ухватился здоровой рукой за выступ в стене и поднялся на ноги. Он похлопал по револьверу, заткнутому за пояс.
— Мой револьвер все еще на месте, — сказал он и пополз, держась за стену, на кухню. Там он развел огонь и бессильно опустился в кресло. — Не слишком-то ловко ты стреляешь из своего дробовика.
— Ну, тебя-то я достал.
Бостуик хихикнул:
— И держишь меня, да? Может, даже и убил, да? Эх ты, убийца недоделанный! Не настал еще тот день, когда ты сможешь меня убить.
Моффит покачал головой.
— Может, ты и прав, — согласился он. — Но все равно в тебе сидят три пули.
— Четыре раза в меня попал, — уточнил Джим, посмеиваясь. — Но свинца во мне нет.
Он чувствовал тошноту, но все-таки заставил себя вскипятить воду и приготовить кофе. Потом снова уселся в кресло, чувствуя, что слабость и тошнота все усиливаются.
— Сидел бы ты лучше спокойно, — бросил Кэп, — а то совсем ведь доходишь. — Он помолчал. — Почему ты меня не застрелил, когда имел возможность?
— Ну… — Бостуик глядел на киллера с мрачной ухмылкой. — Мне нравятся крепкие ребята. Я всегда с удовольствием смотрел на настоящего бойца. Ты здорово себя показал на этой проклятой горе вчера вечером, гораздо лучше, чем какой-нибудь поганый киллер.
Кэп Моффит промолчал. В первый раз в жизни слова другого человека показались ему обидными. Он смотрел на свои ноги без сапог и не находил подходящего ответа.
— Собираешься меня сдать? Отправить на виселицу?
— Нет. — Бостуик налил в чашку кофе и пододвинул ее на другой конец стола. — Кто-нибудь тебя все равно пристрелит, это так же верно, как и то, что Бог создал маленькие яблочки. Явишься сюда еще раз, и это сделаю я. Больно хороший человек Том Этербак, здешний хозяин.
— Друг у него хороший, вот это точно.
Двое мужчин, больные и раненые, боролись за свою жизнь в течение четырех дней, вернее, боролся Бостуик. Моффит за ним наблюдал, не в силах поверить своим глазам. Он просто не мог себе представить, чтобы человек так упорно старался выжить, что существует такая сила воли. И все-таки этот большой и искалеченный человек никак не хотел сдаваться. Убить такого невозможно, внезапно подумал Моффит. Есть в нем что-то темное, ожесточенное и сильное, что-то неподвластное смерти.
Наутро шестого дня Кэп Моффит ушел. Он взял серого из запасного загона и ускакал на своем собственном седле. Раненый, но живой.
Том Этербак вернулся на ранчо на девятый день. Он с удивлением смотрел на бледную тень, оставшуюся от человека, который поздоровался с ним, держа в руках ружье. Смотрел на окровавленную повязку на его ноге.
— Неужели ты участвовал в драке, которая произошла в городе? — строго спросил он.
— Что за драка?
— Ее затеял какой-то чужак, Кэп Моффит. Перекинулся парой слов с Чарли Гором и его двумя приятелями. А они подняли стрельбу.
— Убили его?
— Не знаю. Ранили это точно, но уехал он сам. На собственной лошади.
— А что с Гором?
Этербак покачал головой.
— Этот чужак настоящий дьявол. Он убил Гора и одного его приятеля, а другого ранил.
— Да-а, хороший человек, это точно. Сварил бы ты кофе, а? И что-нибудь приличное пожрать, а то я совсем того.
Несколько минут спустя Бостуик открыл глаза. Он посмотрел на потолок, потом в открытую дверь, где снова садилось солнце.
— Я рад, что он уехал, — пробормотал он тихо.
ОБОРОНА СЕНТИНЕЛЯ
Когда наступило утро и Финн Макграу проснулся, стояла мертвая тишина. Он открыл глаза и увидел удивительно широкое небо, по которому в необъятной голубизне лениво ползло одинокое белое облако.
На тишину поначалу не обратил никакого внимания. Он проснулся, и во рту было гадко и противно, словно в свинарнике после хорошего дождя, хотелось выпить, следовало и побриться. Словом, ситуация не такая уж необычная.
Он с трудом поднялся, приняв сидячее положение, широко зевнул, почесал ребра и тут только осознал, насколько все кругом тихо.
Ни малейшего звука… Никакого движения. Не дребезжат ведра у колодцев, не кудахчут куры, не хлопают двери. Сентинель превратился в город полного молчания.
Очень медленно, не переставая удивляться, Макграу с трудом поднялся на ноги. Оставив позади пятьдесят пустых, никчемных лет, он уже уверовал в то, что жизнь не может преподнести ему никаких сюрпризов. И тем не менее Сентинель вымер.
Сентинель, где последние полгода он занимал незавидное положение городского пьяницы — подзаборника, бродяги, никчемного, грязного, небритого, насквозь проспиртованного пьяницы. Спал он в закоулках, спал в амбарах — спал повсюду, в любом месте, где его морил сон, где сваливала с ног выпивка.
Финн Макграу давно не имел своего дома. Его уже никто не брал на работу, и не осталось ни гроша за душой. А теперь, оказывается, у него нет и города.
Можно ли себе представить более жалкое явление, чем городской пьяница, лишенный своего города?
С максимальной осторожностью Макграу принял вертикальное положение. Окружающий мир покачнулся, но он, чуть наклонившись в противоположную сторону, ухитрился сохранить равновесие. Тщательно рассчитывая каждое движение, он в конце концов перебрался через овраг, вылез из него, спотыкаясь, и оказался на краю города, где снова прислушался со все возраставшей тревогой.
Молчание.
Не дымили печные трубы, не лаяли собаки, не всхрапывали лошади. Улица лежала перед ним совершенно пустая, словно это была улица в городе призраков.
Финн Макграу остановился, с изумлением взирая на столь непонятное явление. Может, он Рип ван Винкль, который проспал двадцать лет?
И все-таки его брало сомнение, он отлично знал, на что способны обитатели Запада, когда им захочется сыграть с человеком славную шутку. Эта мысль принесла ему облегчение. В том-то, конечно, все и дело: с ним просто сыграли шутку. Все они собрались и решили над ним подшутить.
Его шаги глухо отдавались на деревянном настиле тротуара. Дойдя до салуна, он решил попробовать войти и толкнул дверцу. Она подалась, открыв и вторую, он оказался внутри и огляделся. В спертом воздухе все еще витали запахи винных паров и застарелого дыма. На столиках валялись карты, фишки для покера — но ни души… Ни единого человека!
На полке за стойкой бара стояли бутылки. Его лицо прояснилось. Виски! Отличное виски, и к тому же бери сколько хочешь. Плевать, что они его бросили, хорошо, что хоть виски оставили.
Однако не мешает быть немного поосторожнее. Он направился к двери в контору и толкнул ее. Она скрипнула на ржавых петлях и открылась в пустую комнату.
— Эй! — Ему отозвалось только эхо. — Есть здесь кто?
Никакого ответа. Подойдя к наружной двери слева, Финн выглянул на улицу. Внезапно его пронзило щемящее чувство одиночества и охватила острая тоска по человеческому обществу.
Финн выскочил на улицу и громко крикнул. Его голос безответно прокатился по пустой улице, отражаясь от фасадов обманщиков-домов. Тогда он помчался по улице, кидаясь от дома к дому. Кузница, платная конюшня, лавка шорника, магазин, тюрьма — все пусто, все брошено, нигде ни души.
Он остался один.
Один. Что же случилось? Куда девались все люди? Салуны полны виски, в лавках сколько угодно еды, одеял, одежды. И все это брошено на произвол судьбы, без всякой охраны.
Робко и неуверенно Финн Макграу направился к ресторану. Там все оставалось в том самом виде, как было, когда его оставили. Недоеденная еда на тарелках, немытая посуда. Но плита успела остыть, стала совсем холодной.
Почувствовав внезапно необходимость подкрепить свои силы — виски этого сделать не могло, — Макграу развел в плите огонь. Вышел на задний двор и, пошарив в гнездах, отыскал пару-другую яиц. Принес их в кухню и приготовил себе яичницу.
Ощущая в животе приятную тяжесть от съеденного завтрака, он налил еще чашку кофе и отправился на поиски курева. Найдя коробку с сигарами, закурил великолепную гавану, положив в карман еще несколько штук. Затем откинулся на спинку стула и стал размышлять, пытаясь разобраться в ситуации.
Несмотря на отличный завтрак и сигару, он испытывал беспокойство. Его тревожило это глухое молчание, он встал и осторожно подошел к двери. А что, если за дверью что-то скрывается? Что-то злое и враждебное? Что, если… Он с яростью толкнул дверь. Довольно придумывать себе разную чепуху. В первый раз в жизни в его распоряжении оказался целый город, полный всего, и он намерен извлечь из этого обстоятельства все, что возможно.
Неторопливо шагая по пустой улице, он дошел до магазина «Элита», открыл дверь и принялся спокойно изучать развешанную на вешалках одежду. Нашел себе серый костюм и переоделся; взял с полки сапоги и натянул; потом отыскал белую батистовую рубашку, черный галстук-шнурок и новую черную шляпу. В карман положил новый носовой платок. После этого закурил новую сигару, плюнул в медную плевательницу и почувствовал, что жизнь ему улыбается.
Собираясь выйти из магазина, Финн Макграу вдруг заметил справа от себя длинную стойку, на которой стояли и лежали ружья, дробовики и револьверы. Он задумчиво смотрел на них. В свое время — лет тридцать назад — он считался снайпером в армии.
Он взял со стойки «Винчестер-73» — отличное оружие — и зарядил его семнадцатью патронами, потом позаимствовал парочку кольтов, заполнив их барабаны, и засунул за пояс, набив патронташ патронами. Сняв с полки двустволку, забил оба ствола картечью и после этого проследовал в салун. Пошарив под стойкой, обнаружил ящик превосходного ирландского виски и налил себе в стакан на три пальца.
Любуясь красивым коричневым — ему нравилось называть его «темный янтарь» — цветом, он долго смотрел через стакан на солнце и только тогда пригубил.
В этом есть что-то особенное. Чувствуется запах ирландских болот! Он залпом осушил стакан и снова наполнил.
Город принадлежит ему — весь город, полный виски, еды, одежды, — в нем есть все, что нужно человеку.
Но почему? Куда девались все?
Глубоко задумавшись, он опять вышел на улицу. Там по-прежнему царило молчание. Далеко в прерии танцевали одинокие смерчи, жарко пекло солнце.
Подойдя к окраине города, он внимательно осмотрел прерию и видневшиеся вдали горы. Взгляд ни на чем не мог остановиться — всюду только одна неохватно широкая, поросшая травой равнина. Глянув неожиданно себе под ноги, он вспомнил, даже вздрогнув от неожиданности, что, оказывается, умеет читать следы. Здесь виднелись следы многочисленных повозок, телег, тележек и фургонов. Судя по следам, оставленным копытами, все следовало в одном направлении — на восток. Он нахмурился и, повернув назад, пошел, сосредоточенно размышляя, в сторону конюшенного двора, где нанимали лошадей.
Там не осталось ни единой! На земле валялись остатки упряжи, какое-то седло. Все носило на себе признаки внезапного, поспешного бегства.
Час спустя, завершив обход, Финн Макграу вернулся в салун. Он опять налил себе стаканчик ирландского, закурил сигару. Однако теперь он понимал, что, сам того не ведая, влип в какую-то скверную историю.
Обитатели города не просто исчезли, растворились в воздухе, они бежали — и это было внезапное, паническое бегство, — бежали прочь из города.
А из этого следовало, что в городе существовала какая-то опасность.
Финн Макграу сделал глоток виски и беспокойно обернулся через плечо. На цыпочках подошел к двери и выглянул: посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую.
Ничего необычного.
Он сделал еще глоток из своего стакана, и в пыльных, затянутых паутиной извилинах его одурманенного алкоголем мозга возникла идея.
Индейцы!
Он вспомнил, что обсуждали накануне вечером в салуне, когда он пытался стрельнуть стаканчик спиртного. На ферму Лэддера совершено нападение, и все его работники убиты. Викторио встал на тропу войны — жжет, убивает, калечит. Апачи!
Форт находится на востоке отсюда! Должно быть, горожанам сообщили, прислали какое-нибудь известие, и они сбежали, как бараны, бросив его одного.
Его словно охватило порывом ледяного ветра, он вдруг понял, что остался в городе один, что спасения нет и спрятаться негде. Сюда идут апачи!
Сунув бутылку ирландского в карман, Финн Макграу бросился на улицу и помчался к магазину «Элита», который находился в каменном здании, низком и приземистом. Служило оно оборонительным и торговым пунктом, а также дорожной станцией для дилижансов, пока вокруг него не вырос город. Войдя внутрь, он быстро осмотрелся, оценивая свой арсенал.
Сдвинув четыре бочонка, подкатил их к двери и забаррикадировался. Поверх бочонков навалил мешки, тюки и ящики. Тяжелую заднюю дверь закрыл на засов и забаррикадировал окна. В самом центре, на полу, соорудил круглый барьер из мешков и бочонков для последней защиты. Снял с полки охапку двустволок и принялся за работу, зарядив сразу десяток. Затем рассовал их по щелям, насыпав возле каждой горку патронов.
После этого зарядил несколько винтовок — три «Спенсера-56», семь «Винчестеров-73» и один «Шарп-50», — дюжину кольтов и открыл ящик с боеприпасами. Затем закурил очередную гавану и стал ждать.
Утро уже почти прошло. Еды в магазине хватало, и он занимал господствующее положение на местности — здание выдвигалось из ряда домов, так что он мог держать под обстрелом улицу в обоих направлениях и в то же время защищать свой тыл, перебегая в дальний конец магазина.
По мере того как он изучал свое положение, Финн все больше удивлялся, почему обитатели Сентинеля оставили город, не защищая его. Только слепая, безрассудная паника объясняла такое бегство.
В полдень он состряпал себе еду из того, что нашлось в магазине, и снова принялся ждать. Солнце только-только покатило к зениту, когда появились индейцы.
Вполне возможно, что апачи рыскали по городу уже несколько часов; Финн их не видел. Теперь они осторожно крались, прижимаясь к домам.
Притаившись у окна, которое выходило на улицу, старик Макграу наблюдал. У него на подоконнике лежали четыре двустволки, каждый из стволов заряжен картечью. И он ждал…
Подозревая ловушку, апачи бесшумно, как тени, скользили между домов. Они заглядывали в окна сквозь стекла, потом двигались дальше. Заняться грабежом они еще успеют. Теперь им нужно удостовериться, что город действительно покинут, рассеять все свои подозрения.
Шестеро воинов, сбившись в кучку, остановились ярдах в сорока от магазина, о чем-то совещаясь. Остальные держались поодаль, ярдах в двадцати дальше. Прицелившись из двух двустволок, Финн Макграу положил руки на оба ружья. Их прочно держали в неподвижном положении брошенные на них мешки. Все четыре курка он спустил одновременно!
Грохот раздался ужасающий! Со страшным ревом из четырех стволов вырвалась смерть, поражая маленькую группку индейцев, а Макграу тем временем подскочил к следующим двум ружьям и, чуточку повернув одно из них, выстрелил снова.
Потом схватил тяжелый «спенсер» и начал палить со всей возможной скоростью. Он сделал четыре выстрела, когда улица наконец опустела. На дороге неподвижно лежали пять апачей, шестой полз по земле, схватившись руками за живот.
Макграу вскочил и помчался к окну магазина, выходившему на двор. Перед ним мелькнула фигура индейца, и он быстро выстрелил. Апач упал, попытался подняться, потом окончательно рухнул на землю и затих.
Это было только начало. Сражение продолжалось весь долгий жаркий день. Финн Макграу пил виски и ругался. Он снова и снова заряжал и перезаряжал свою батарею. В помещении магазина стало нечем дышать. Жара усиливалась, запахи, наполнявшие низкую комнату, становились все острее, но все перебивал резкий кислый запах пороха.
Апачи возвращались, чтобы подобрать своих убитых, и умирали возле них. Два обнаженных воина пытались добраться по крышам до здания магазина, и он свалил обоих. Один так и остался лежать на блестящей крыше, а другой покатился и тяжело рухнул на землю.
Пот заливал глаза Макграу, а лицо его опухло от ударов ружей при отдаче. Со стороны фасада он хорошо видел всех в трех направлениях, а вот из заднего окна — только небольшой участок. Время от времени он посылал туда пулю, чтобы сбить их с толку.
Наконец настала ночь, принеся с собой благодатную прохладу. Старик Макграу смог передохнуть и отложить в сторону свою артиллерию.
Кто может проникнуть в душу индейца? Кто может сказать, какие суеверия таятся внутри его черепной коробки? Дело в том, что ни один апач никогда не будет воевать ночью, ибо они считают, что душам людей, убитых в темноте, суждено вечно блуждать, не зная покоя и приюта. Этот ли страх мешал им возобновить атаки? Или им внушал ужас этот странный и непонятный человек, если вообще человек засел в темном каменном здании и палил из несчетного количества ружей.
И кто скажет, с каким выражением глядели они друг на друга у своих костров возле города, слушая непонятные им звуки старого пианино, доносившиеся из салуна, и старческий пропитой бас, выводивший «Всегда ношу зеленое», «Маршируйте вы, ленивцы», «Приди ко мне, где ждет тебя моя любовь» или «Серенаду».
Наступил новый день, и Макграу снова приготовился к сражению. В нем проснулось присущее любому ирландцу нетерпение вступить скорее в драку. С того самого момента, когда он понял, что остался один в пустом городе, на который вот-вот нападут индейцы, ни на минуту не допускал мысли о том, что у него есть хотя бы малейший шанс остаться в живых. Но на то он и ирландец, чтобы драться, несмотря ни на что; а Финн Макграу, старый, насквозь проспиртованный Финн, был ирландцем.
Спустя час после восхода солнца его ранило в бок. Он резко повернулся, упал на мешки с мукой и соскользнул на пол. Из раны обильно текла кровь, и он взял пригоршню муки и залепил пулевое отверстие. В тот же момент не целясь выстрелил из двери, просто чтобы они знали, что он на месте и никуда не делся. Только после этого перевязал свою рану.
Пуля попала в мякоть, и он бы истек кровью, если бы не мука. Пот заливал ему глаза, катился вниз, прокладывая светлые дорожки по грязи и пороховой копоти, покрывавшей его лицо. Но он все продолжал двигаться туда и сюда, стреляя то из одного ружья, то из другого и не давая возможности апачам приблизиться к магазину. Даже грабеж он свел к минимуму, поскольку держал на прицеле почти все подходы к домам, и индейцы вскоре поняли, что, не избавившись от него, они не смогут воспользоваться трофеями захваченного города.
Где-то среди дня в него снова угодила пуля, проделав глубокую царапину на голове. Солнце уже клонилось к закату, когда он открыл глаза. Вся голова, казалось, пульсировала жестокой болью, во рту пересохло. Он перевернулся, сел и сделал большой глоток ирландского, после чего ощупью нашел двустволку. Как раз вовремя, потому что один из апачей уже возился возле двери, пытаясь ее открыть.
Он прицелился, прислонив ружье к углу ящика. Глаза его то и дело закрывались. Он спустил оба курка сразу, и воин, пораженный в живот, откачнулся назад.
На четвертый день около полудня майор Магрудер во главе кавалерийского отряда подъезжал к Сентинелю. За ним следовали жители города — шестьдесят человек, вооруженные ружьями.
Подъехав к окраине, майор поднял руку. Джейк Картер и Деннис Магун в тот же миг оказались возле него.
— Вы, кажется, говорили, что город покинут?
Он протянул руку, указывая на мертвого апача.
Всадники медленно двигались по улице. Еще один убитый индеец растянулся в пыли, потом они наткнулись еще на одного.
Перед магазином кучей лежали четыре апача, а поодаль, скрючившись, поперек тротуара — еще один. Окна магазина были разломаны, стекла выбиты, а в двери зияла огромная дыра. По приказу майора солдаты рассыпались по городу, чтобы все как следует разведать. Магрудер спешился возле магазина.
— Я готов поклясться, что в городе никого не оставалось, — заявил Картер.
Магрудер распахнул дверь в магазин. Там весь пол оказался завален почерневшими ящиками от патронов и пустыми бутылками.
— Ни один человек на свете не способен расстрелять такое количество патронов и выпить столько виски, — решительно заявил майор.
Он нагнулся, разглядывая пол и рассыпанную по нему муку.
— Кровь? — произнес он недоуменно.
В салуне они нашли еще одну пустую бутылку и пустую же коробку от сигар.
Магун с тоской смотрел на пустую бутылку. Подсчитав в уме, он понял, что из всего запаса лучшего ирландского виски, которым он всегда похвалялся, осталось не больше трех бутылок.
— Кто бы ни был этот человек, — печально проговорил он, — он уничтожил все мои запасы лучшего виски, когда-либо изготовленного в Ирландии.
Картер бросил взгляд в сторону пианино. Внезапно он схватил Магуна за рукав.
— Макграу! — закричал он. — Это Финн Макграу!
Они посмотрели друг на друга. Не может быть! И все-таки — кто его видел? Где он теперь?
— А кто такой этот Макграу? — спросил Магрудер.
Они объяснили ему, и поиски продолжались. Пули оставили щербины на домах, выбили окна, ими оказались пробиты бочки с водой, стоявшие на улице. Солдаты насчитали девятнадцать убитых индейцев, но что до Макграу — он исчез без следа.
А потом их громко позвал солдат, производивший разведку вокруг города, они поспешили туда и собрались вокруг. Под кустом мескита рядом с двустволкой лежал старик Макграу; новый костюм его был разорван и запачкан кровью, а вокруг валялось несколько пустых бутылок из-под ирландского, а еще одна, опорожненная лишь наполовину, стояла возле его руки. Пристроенная к веткам куста винтовка могла выстрелить в любой момент, из кобуры выпал револьвер. Макграу лежал в луже крови, кровь заливала его лицо и голову.
— Мертв! Но какую он выдержал битву! — восторженно произнес Картер.
Магрудер склонился над стариком, затем выпрямился. В его глазах, несмотря на серьезное выражение лица, мелькнула веселая искорка.
— Мертвее не бывает, — кивнул он. — Вот уж поистине пьян мертвецки!
На тишину поначалу не обратил никакого внимания. Он проснулся, и во рту было гадко и противно, словно в свинарнике после хорошего дождя, хотелось выпить, следовало и побриться. Словом, ситуация не такая уж необычная.
Он с трудом поднялся, приняв сидячее положение, широко зевнул, почесал ребра и тут только осознал, насколько все кругом тихо.
Ни малейшего звука… Никакого движения. Не дребезжат ведра у колодцев, не кудахчут куры, не хлопают двери. Сентинель превратился в город полного молчания.
Очень медленно, не переставая удивляться, Макграу с трудом поднялся на ноги. Оставив позади пятьдесят пустых, никчемных лет, он уже уверовал в то, что жизнь не может преподнести ему никаких сюрпризов. И тем не менее Сентинель вымер.
Сентинель, где последние полгода он занимал незавидное положение городского пьяницы — подзаборника, бродяги, никчемного, грязного, небритого, насквозь проспиртованного пьяницы. Спал он в закоулках, спал в амбарах — спал повсюду, в любом месте, где его морил сон, где сваливала с ног выпивка.
Финн Макграу давно не имел своего дома. Его уже никто не брал на работу, и не осталось ни гроша за душой. А теперь, оказывается, у него нет и города.
Можно ли себе представить более жалкое явление, чем городской пьяница, лишенный своего города?
С максимальной осторожностью Макграу принял вертикальное положение. Окружающий мир покачнулся, но он, чуть наклонившись в противоположную сторону, ухитрился сохранить равновесие. Тщательно рассчитывая каждое движение, он в конце концов перебрался через овраг, вылез из него, спотыкаясь, и оказался на краю города, где снова прислушался со все возраставшей тревогой.
Молчание.
Не дымили печные трубы, не лаяли собаки, не всхрапывали лошади. Улица лежала перед ним совершенно пустая, словно это была улица в городе призраков.
Финн Макграу остановился, с изумлением взирая на столь непонятное явление. Может, он Рип ван Винкль, который проспал двадцать лет?
И все-таки его брало сомнение, он отлично знал, на что способны обитатели Запада, когда им захочется сыграть с человеком славную шутку. Эта мысль принесла ему облегчение. В том-то, конечно, все и дело: с ним просто сыграли шутку. Все они собрались и решили над ним подшутить.
Его шаги глухо отдавались на деревянном настиле тротуара. Дойдя до салуна, он решил попробовать войти и толкнул дверцу. Она подалась, открыв и вторую, он оказался внутри и огляделся. В спертом воздухе все еще витали запахи винных паров и застарелого дыма. На столиках валялись карты, фишки для покера — но ни души… Ни единого человека!
На полке за стойкой бара стояли бутылки. Его лицо прояснилось. Виски! Отличное виски, и к тому же бери сколько хочешь. Плевать, что они его бросили, хорошо, что хоть виски оставили.
Однако не мешает быть немного поосторожнее. Он направился к двери в контору и толкнул ее. Она скрипнула на ржавых петлях и открылась в пустую комнату.
— Эй! — Ему отозвалось только эхо. — Есть здесь кто?
Никакого ответа. Подойдя к наружной двери слева, Финн выглянул на улицу. Внезапно его пронзило щемящее чувство одиночества и охватила острая тоска по человеческому обществу.
Финн выскочил на улицу и громко крикнул. Его голос безответно прокатился по пустой улице, отражаясь от фасадов обманщиков-домов. Тогда он помчался по улице, кидаясь от дома к дому. Кузница, платная конюшня, лавка шорника, магазин, тюрьма — все пусто, все брошено, нигде ни души.
Он остался один.
Один. Что же случилось? Куда девались все люди? Салуны полны виски, в лавках сколько угодно еды, одеял, одежды. И все это брошено на произвол судьбы, без всякой охраны.
Робко и неуверенно Финн Макграу направился к ресторану. Там все оставалось в том самом виде, как было, когда его оставили. Недоеденная еда на тарелках, немытая посуда. Но плита успела остыть, стала совсем холодной.
Почувствовав внезапно необходимость подкрепить свои силы — виски этого сделать не могло, — Макграу развел в плите огонь. Вышел на задний двор и, пошарив в гнездах, отыскал пару-другую яиц. Принес их в кухню и приготовил себе яичницу.
Ощущая в животе приятную тяжесть от съеденного завтрака, он налил еще чашку кофе и отправился на поиски курева. Найдя коробку с сигарами, закурил великолепную гавану, положив в карман еще несколько штук. Затем откинулся на спинку стула и стал размышлять, пытаясь разобраться в ситуации.
Несмотря на отличный завтрак и сигару, он испытывал беспокойство. Его тревожило это глухое молчание, он встал и осторожно подошел к двери. А что, если за дверью что-то скрывается? Что-то злое и враждебное? Что, если… Он с яростью толкнул дверь. Довольно придумывать себе разную чепуху. В первый раз в жизни в его распоряжении оказался целый город, полный всего, и он намерен извлечь из этого обстоятельства все, что возможно.
Неторопливо шагая по пустой улице, он дошел до магазина «Элита», открыл дверь и принялся спокойно изучать развешанную на вешалках одежду. Нашел себе серый костюм и переоделся; взял с полки сапоги и натянул; потом отыскал белую батистовую рубашку, черный галстук-шнурок и новую черную шляпу. В карман положил новый носовой платок. После этого закурил новую сигару, плюнул в медную плевательницу и почувствовал, что жизнь ему улыбается.
Собираясь выйти из магазина, Финн Макграу вдруг заметил справа от себя длинную стойку, на которой стояли и лежали ружья, дробовики и револьверы. Он задумчиво смотрел на них. В свое время — лет тридцать назад — он считался снайпером в армии.
Он взял со стойки «Винчестер-73» — отличное оружие — и зарядил его семнадцатью патронами, потом позаимствовал парочку кольтов, заполнив их барабаны, и засунул за пояс, набив патронташ патронами. Сняв с полки двустволку, забил оба ствола картечью и после этого проследовал в салун. Пошарив под стойкой, обнаружил ящик превосходного ирландского виски и налил себе в стакан на три пальца.
Любуясь красивым коричневым — ему нравилось называть его «темный янтарь» — цветом, он долго смотрел через стакан на солнце и только тогда пригубил.
В этом есть что-то особенное. Чувствуется запах ирландских болот! Он залпом осушил стакан и снова наполнил.
Город принадлежит ему — весь город, полный виски, еды, одежды, — в нем есть все, что нужно человеку.
Но почему? Куда девались все?
Глубоко задумавшись, он опять вышел на улицу. Там по-прежнему царило молчание. Далеко в прерии танцевали одинокие смерчи, жарко пекло солнце.
Подойдя к окраине города, он внимательно осмотрел прерию и видневшиеся вдали горы. Взгляд ни на чем не мог остановиться — всюду только одна неохватно широкая, поросшая травой равнина. Глянув неожиданно себе под ноги, он вспомнил, даже вздрогнув от неожиданности, что, оказывается, умеет читать следы. Здесь виднелись следы многочисленных повозок, телег, тележек и фургонов. Судя по следам, оставленным копытами, все следовало в одном направлении — на восток. Он нахмурился и, повернув назад, пошел, сосредоточенно размышляя, в сторону конюшенного двора, где нанимали лошадей.
Там не осталось ни единой! На земле валялись остатки упряжи, какое-то седло. Все носило на себе признаки внезапного, поспешного бегства.
Час спустя, завершив обход, Финн Макграу вернулся в салун. Он опять налил себе стаканчик ирландского, закурил сигару. Однако теперь он понимал, что, сам того не ведая, влип в какую-то скверную историю.
Обитатели города не просто исчезли, растворились в воздухе, они бежали — и это было внезапное, паническое бегство, — бежали прочь из города.
А из этого следовало, что в городе существовала какая-то опасность.
Финн Макграу сделал глоток виски и беспокойно обернулся через плечо. На цыпочках подошел к двери и выглянул: посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую.
Ничего необычного.
Он сделал еще глоток из своего стакана, и в пыльных, затянутых паутиной извилинах его одурманенного алкоголем мозга возникла идея.
Индейцы!
Он вспомнил, что обсуждали накануне вечером в салуне, когда он пытался стрельнуть стаканчик спиртного. На ферму Лэддера совершено нападение, и все его работники убиты. Викторио встал на тропу войны — жжет, убивает, калечит. Апачи!
Форт находится на востоке отсюда! Должно быть, горожанам сообщили, прислали какое-нибудь известие, и они сбежали, как бараны, бросив его одного.
Его словно охватило порывом ледяного ветра, он вдруг понял, что остался в городе один, что спасения нет и спрятаться негде. Сюда идут апачи!
Сунув бутылку ирландского в карман, Финн Макграу бросился на улицу и помчался к магазину «Элита», который находился в каменном здании, низком и приземистом. Служило оно оборонительным и торговым пунктом, а также дорожной станцией для дилижансов, пока вокруг него не вырос город. Войдя внутрь, он быстро осмотрелся, оценивая свой арсенал.
Сдвинув четыре бочонка, подкатил их к двери и забаррикадировался. Поверх бочонков навалил мешки, тюки и ящики. Тяжелую заднюю дверь закрыл на засов и забаррикадировал окна. В самом центре, на полу, соорудил круглый барьер из мешков и бочонков для последней защиты. Снял с полки охапку двустволок и принялся за работу, зарядив сразу десяток. Затем рассовал их по щелям, насыпав возле каждой горку патронов.
После этого зарядил несколько винтовок — три «Спенсера-56», семь «Винчестеров-73» и один «Шарп-50», — дюжину кольтов и открыл ящик с боеприпасами. Затем закурил очередную гавану и стал ждать.
Утро уже почти прошло. Еды в магазине хватало, и он занимал господствующее положение на местности — здание выдвигалось из ряда домов, так что он мог держать под обстрелом улицу в обоих направлениях и в то же время защищать свой тыл, перебегая в дальний конец магазина.
По мере того как он изучал свое положение, Финн все больше удивлялся, почему обитатели Сентинеля оставили город, не защищая его. Только слепая, безрассудная паника объясняла такое бегство.
В полдень он состряпал себе еду из того, что нашлось в магазине, и снова принялся ждать. Солнце только-только покатило к зениту, когда появились индейцы.
Вполне возможно, что апачи рыскали по городу уже несколько часов; Финн их не видел. Теперь они осторожно крались, прижимаясь к домам.
Притаившись у окна, которое выходило на улицу, старик Макграу наблюдал. У него на подоконнике лежали четыре двустволки, каждый из стволов заряжен картечью. И он ждал…
Подозревая ловушку, апачи бесшумно, как тени, скользили между домов. Они заглядывали в окна сквозь стекла, потом двигались дальше. Заняться грабежом они еще успеют. Теперь им нужно удостовериться, что город действительно покинут, рассеять все свои подозрения.
Шестеро воинов, сбившись в кучку, остановились ярдах в сорока от магазина, о чем-то совещаясь. Остальные держались поодаль, ярдах в двадцати дальше. Прицелившись из двух двустволок, Финн Макграу положил руки на оба ружья. Их прочно держали в неподвижном положении брошенные на них мешки. Все четыре курка он спустил одновременно!
Грохот раздался ужасающий! Со страшным ревом из четырех стволов вырвалась смерть, поражая маленькую группку индейцев, а Макграу тем временем подскочил к следующим двум ружьям и, чуточку повернув одно из них, выстрелил снова.
Потом схватил тяжелый «спенсер» и начал палить со всей возможной скоростью. Он сделал четыре выстрела, когда улица наконец опустела. На дороге неподвижно лежали пять апачей, шестой полз по земле, схватившись руками за живот.
Макграу вскочил и помчался к окну магазина, выходившему на двор. Перед ним мелькнула фигура индейца, и он быстро выстрелил. Апач упал, попытался подняться, потом окончательно рухнул на землю и затих.
Это было только начало. Сражение продолжалось весь долгий жаркий день. Финн Макграу пил виски и ругался. Он снова и снова заряжал и перезаряжал свою батарею. В помещении магазина стало нечем дышать. Жара усиливалась, запахи, наполнявшие низкую комнату, становились все острее, но все перебивал резкий кислый запах пороха.
Апачи возвращались, чтобы подобрать своих убитых, и умирали возле них. Два обнаженных воина пытались добраться по крышам до здания магазина, и он свалил обоих. Один так и остался лежать на блестящей крыше, а другой покатился и тяжело рухнул на землю.
Пот заливал глаза Макграу, а лицо его опухло от ударов ружей при отдаче. Со стороны фасада он хорошо видел всех в трех направлениях, а вот из заднего окна — только небольшой участок. Время от времени он посылал туда пулю, чтобы сбить их с толку.
Наконец настала ночь, принеся с собой благодатную прохладу. Старик Макграу смог передохнуть и отложить в сторону свою артиллерию.
Кто может проникнуть в душу индейца? Кто может сказать, какие суеверия таятся внутри его черепной коробки? Дело в том, что ни один апач никогда не будет воевать ночью, ибо они считают, что душам людей, убитых в темноте, суждено вечно блуждать, не зная покоя и приюта. Этот ли страх мешал им возобновить атаки? Или им внушал ужас этот странный и непонятный человек, если вообще человек засел в темном каменном здании и палил из несчетного количества ружей.
И кто скажет, с каким выражением глядели они друг на друга у своих костров возле города, слушая непонятные им звуки старого пианино, доносившиеся из салуна, и старческий пропитой бас, выводивший «Всегда ношу зеленое», «Маршируйте вы, ленивцы», «Приди ко мне, где ждет тебя моя любовь» или «Серенаду».
Наступил новый день, и Макграу снова приготовился к сражению. В нем проснулось присущее любому ирландцу нетерпение вступить скорее в драку. С того самого момента, когда он понял, что остался один в пустом городе, на который вот-вот нападут индейцы, ни на минуту не допускал мысли о том, что у него есть хотя бы малейший шанс остаться в живых. Но на то он и ирландец, чтобы драться, несмотря ни на что; а Финн Макграу, старый, насквозь проспиртованный Финн, был ирландцем.
Спустя час после восхода солнца его ранило в бок. Он резко повернулся, упал на мешки с мукой и соскользнул на пол. Из раны обильно текла кровь, и он взял пригоршню муки и залепил пулевое отверстие. В тот же момент не целясь выстрелил из двери, просто чтобы они знали, что он на месте и никуда не делся. Только после этого перевязал свою рану.
Пуля попала в мякоть, и он бы истек кровью, если бы не мука. Пот заливал ему глаза, катился вниз, прокладывая светлые дорожки по грязи и пороховой копоти, покрывавшей его лицо. Но он все продолжал двигаться туда и сюда, стреляя то из одного ружья, то из другого и не давая возможности апачам приблизиться к магазину. Даже грабеж он свел к минимуму, поскольку держал на прицеле почти все подходы к домам, и индейцы вскоре поняли, что, не избавившись от него, они не смогут воспользоваться трофеями захваченного города.
Где-то среди дня в него снова угодила пуля, проделав глубокую царапину на голове. Солнце уже клонилось к закату, когда он открыл глаза. Вся голова, казалось, пульсировала жестокой болью, во рту пересохло. Он перевернулся, сел и сделал большой глоток ирландского, после чего ощупью нашел двустволку. Как раз вовремя, потому что один из апачей уже возился возле двери, пытаясь ее открыть.
Он прицелился, прислонив ружье к углу ящика. Глаза его то и дело закрывались. Он спустил оба курка сразу, и воин, пораженный в живот, откачнулся назад.
На четвертый день около полудня майор Магрудер во главе кавалерийского отряда подъезжал к Сентинелю. За ним следовали жители города — шестьдесят человек, вооруженные ружьями.
Подъехав к окраине, майор поднял руку. Джейк Картер и Деннис Магун в тот же миг оказались возле него.
— Вы, кажется, говорили, что город покинут?
Он протянул руку, указывая на мертвого апача.
Всадники медленно двигались по улице. Еще один убитый индеец растянулся в пыли, потом они наткнулись еще на одного.
Перед магазином кучей лежали четыре апача, а поодаль, скрючившись, поперек тротуара — еще один. Окна магазина были разломаны, стекла выбиты, а в двери зияла огромная дыра. По приказу майора солдаты рассыпались по городу, чтобы все как следует разведать. Магрудер спешился возле магазина.
— Я готов поклясться, что в городе никого не оставалось, — заявил Картер.
Магрудер распахнул дверь в магазин. Там весь пол оказался завален почерневшими ящиками от патронов и пустыми бутылками.
— Ни один человек на свете не способен расстрелять такое количество патронов и выпить столько виски, — решительно заявил майор.
Он нагнулся, разглядывая пол и рассыпанную по нему муку.
— Кровь? — произнес он недоуменно.
В салуне они нашли еще одну пустую бутылку и пустую же коробку от сигар.
Магун с тоской смотрел на пустую бутылку. Подсчитав в уме, он понял, что из всего запаса лучшего ирландского виски, которым он всегда похвалялся, осталось не больше трех бутылок.
— Кто бы ни был этот человек, — печально проговорил он, — он уничтожил все мои запасы лучшего виски, когда-либо изготовленного в Ирландии.
Картер бросил взгляд в сторону пианино. Внезапно он схватил Магуна за рукав.
— Макграу! — закричал он. — Это Финн Макграу!
Они посмотрели друг на друга. Не может быть! И все-таки — кто его видел? Где он теперь?
— А кто такой этот Макграу? — спросил Магрудер.
Они объяснили ему, и поиски продолжались. Пули оставили щербины на домах, выбили окна, ими оказались пробиты бочки с водой, стоявшие на улице. Солдаты насчитали девятнадцать убитых индейцев, но что до Макграу — он исчез без следа.
А потом их громко позвал солдат, производивший разведку вокруг города, они поспешили туда и собрались вокруг. Под кустом мескита рядом с двустволкой лежал старик Макграу; новый костюм его был разорван и запачкан кровью, а вокруг валялось несколько пустых бутылок из-под ирландского, а еще одна, опорожненная лишь наполовину, стояла возле его руки. Пристроенная к веткам куста винтовка могла выстрелить в любой момент, из кобуры выпал револьвер. Макграу лежал в луже крови, кровь заливала его лицо и голову.
— Мертв! Но какую он выдержал битву! — восторженно произнес Картер.
Магрудер склонился над стариком, затем выпрямился. В его глазах, несмотря на серьезное выражение лица, мелькнула веселая искорка.
— Мертвее не бывает, — кивнул он. — Вот уж поистине пьян мертвецки!