Страница:
Шиллинг в 1832 году изобрел и устроил в Петербурге первый электромагнитный телеграф. Лишь в следующем году Гаусс и Вебер установили свой телеграф в Геттингене.
Россия — родина гальванопластики, которая открыта тем же Якоби в 1837 году. Впервые электрический метод рафинации технической меди открыт в России в 1847 году, и лишь впоследствии, в 1865 году, он стал применяться в Америке.
Русский лейтенант Федоровский впервые получил электролитическим путем медные трубы как прямые, так и фасонные, и лишь впоследствии Элмор получил свой заграничный патент на это же изобретение.
25 апреля (7 мая) 1895 года приехавший из Кронштадта молодой физик А. С. Попов делает доклад в заседании Физического отделения Русского физико-химического общества (в Петербурге) на тему «Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям» и о построенном им «приборе для обнаружения и регистрирования электрических колебаний в атмосфере». Прибор Попова с антенной в виде громоотводного провода был, собственно, первой в мире радиостанцией. На всем земном шаре не было еще в то время радиопередатчика, который мог бы подавать далекие сигналы радиоприемнику Попова. И Попов начинает своим прибором принимать те естественные сигналы, которые подаются в атмосфере электрическими возмущениями — грозами. Поэтому прибор Попова и был назван «грозоотметчиком». Его схема стала основой для беспроволочного телеграфа.
Осенью того же года появляются в ежедневной прессе первые сведения о работах Маркони, который в 1896 году вторично изобрел беспроволочный телеграф. Сущность прибора Маркони оставалась в секрете. Специальные журналы терялись в догадках о новом открытии. В октябре 1896 года Попов пишет в местной газете «Котлин», что… «по всей вероятности, прибор г. Маркони сходен с моим». Впоследствии из патентных описаний Маркони выяснилось, что его радиоприемник действительно представлял собою не что иное, как повторение приемника А. С. Попова.
После опубликования сообщений о работах Маркони общественное внимание было привлечено к нарождающемуся новому способу электросвязи. Царское правительство отнеслось совершенно пассивно к изобретению Попова, не учитывая его значения хотя бы для флота.
Но вот в декабре 1899 года у острова Готланд наскочил на камни броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». Затертый льдами, он оказался отрезанным от обоих берегов Финского залива. Единственным средством для установления сообщения оставался беспроволочный телеграф. Тогда вспомнили о Попове. Ему отпустили небольшие средства. На финляндском берегу и на острове Готланд были поставлены радиоустановки. Сооружены были антенные мачты, высотою до 54 метров. 7 февраля (25 января по ст. ст.) 1900 года станции стали обмениваться телеграммами, перекрывая расстояние в 44 километра через покрытую снегом поверхность. Таким образом, была установлена первая в России радиотелеграфная станция, которая проработала до апреля 1900 года, когда броненосец был снят с камней.
В то время как морским ведомством были отпущены Попову для продолжения его опытов ничтожные средства, Маркони сразу же обеспечил своим работам серьезную финансовую базу, создав для этой цели в Англии мощную компанию с миллионными капиталами. Радио начинает быстро развиваться заграницею как изобретение Маркони. Ко времени русско-японской войны Россия — родина радио — принуждена была обратиться к иностранным фирмам с заказами на радиооборудование.
Почти каждое большое изобретение проходит от первой зародившейся идеи до воплощения в повседневную практику длинный и далеко не прямой путь. Он пестрит именами исследователей и изобретателей, чьи труды, как эстафета, переходили из рук в руки. Многие шли параллельно, многие уходили в безвестность. Они боролись с косностью, алчностью и бедностью. Почести и богатство получали лишь немногие из пришедших к финишу. Развитие техники при капитализме открыло широкий простор для изобретений, а они, в свою очередь, питали технический прогресс. Диалектика состояла в том, что одновременно с этим анархия производства, борьба частнособственнических интересов, отделение производителя от средств производства тормозили любое изобретение. Лодыгин и Попов не нашли средств для развития своих изобретений. Жестокое сопротивление газовых компаний надолго задержало внедрение электрического освещения. Годами в судах, патентных бюро и на бирже шла борьба между Эдисоном и другими изобретателями электрического освещения. Сам Эдисон развил огромную энергию, чтобы задержать внедрение переменного тока.
Социализм открыл эру гармонического развития техники. Индивидуальная энергия изобретателя сочетается с общей энергией коллектива. Ученый во главе лаборатории, главный конструктор во главе бюро и опытного завода, новатор во главе бригады коммунистического труда — все это звенья одного механизма, деятельность которого планируется государством. В основе массового изобретательства в странах социализма лежит общественная собственность на средства производства. Все это привело Советский Союз на первое место в ведущих областях технического прогресса.
Уже в недрах капитализма вслед за концентрацией и централизацией производства идет процесс консолидации изобретательской деятельности. Новая промышленная революция, связанная с внедрением электричества в силовой аппарат промышленности, еще в последние десятилетия XIX века крайне сузила поле деятельности одиночки изобретателя.
Мы увидим, как с начала XX века Всеобщая электрическая компания больше не полагается на «нерегулярные проявления человеческого гения», а организует систематическую изобретательскую работу по строго методическим принципам под руководством ученых и опытных изобретателей. Инженеры, техники, ученые организуются в институты и научные союзы.
Характерная четкая подпись Томаса Эдисона занимает важное место на воззвании, выпущенном в 1884 году для организационного собрания Американского института инженеров-электриков. Этот документ, занимающий почетное место в стенах института в Нью-Йорке, гласит, что «вполне вероятно, лица, заинтересованные работами в области электричества, науки, просвещения, промышленности, телефонии, телеграфа и других областях, так же как и лица, пользующиеся достижениями электричества, найдут полезным как для себя, так и для общества в целом материально поддерживать, работать и вообще способствовать процветанию нашего общества».
Эдисон был не только организатором института, но при первом же выборе должностных лиц 13 мая 1884 года был выдвинут вице-президентом. Таким образом, в самом начале развития науки об электричестве Эдисон принял близкое участие в создании и организации учреждения, которое, как гласит его устав, должно было явиться «средством развития теории и практики электротехники и связанных с ней прикладных наук и поддержания высокого уровня квалификации его членов».
Как уже говорилось, Эдисон придал изобретательской деятельности индустриальную форму и масштаб. Здесь, на предприятиях Эдисона, изобретения не сопутствовали промышленной деятельности, а были ее основой, здесь они рождались и вслед за собой вызывали к жизни новые промышленные предприятия, распространявшие их по всему свету.
Такая широкая деятельность захватывала подчас и области, весьма далекие друг от друга.
Наряду с крупными работами, открывающими новые страницы науки и техники, с работами, которые при вдумчивом их анализе являются многообразными звеньями единой цепи изобретений и открытий, органически связанных, мы видим у Эдисона отдельные блестки, как бы случайные «отбросы» изобретательского «производства».
Директора Эдисоновской компании были, вероятно, немало смущены, когда однажды наряду с котировкой акций Эдисоновского электрического общества они увидели в газетах объявление об эдисоновских «говорящих куклах» и о новом эдисоновском средстве от невралгии.
Его патентованное медицинское средство называлось «полиформ». Страдая сам от невралгии и не получая помощи от врача, Эдисон решил сделаться сам своим врачом. Его химическая лаборатория стала одновременно и научно-медицинским институтом. Изобретатель делался более настойчивым по мере того, как его невралгия усиливалась. В конце концов он получил средство для наружного употребления, которое помогло ему устранить боль. Довольный своим успехом, но еще не окончательно в нем убежденный, Эдисон решил испытать свои препараты на других больных. В это время случайно в его лабораторию зашел бродяга, просивший милостыню. Этот бродяга был болен. Одна его нога распухла от ревматизма, нервное подергивание искажало его лицо. В этом «многострадальном Иове» Эдисон увидел великолепный объект для дальнейших опытов с своим «полиформом». Хорошо накормив бродягу и дав ему немного денег, Эдисон стал лечить его своим средством. Больной жил некоторое время в Менло-Парке. Ревматизм и невралгия у него исчезли. Слухи об этом распространились, и в лабораторию потянулись больные из окрестных селений за чудодейственным лекарством. Изобретатель всех охотно удовлетворял.
Эдисон и впоследствии не потерял интереса к этому делу и целый ряд лет продолжал распространять «полиформ» в специальных бутылках с выпуклой надписью «Полиформ Эдисона, Менло-Парк, Нью-Джерси, САСШ». На ярлыках бутылок красовался портрет изобретателя с лампой накаливания над его головой и с расположенными вокруг него фонографом, телеграфом, динамо-машиной. Ярлык с его подписью удостоверял: «Этот состав сделан согласно формуле, разработанной мною».
Каким богатым творческим воображением обладал этот человек! Его мегафон вызывал запросы многочисленных больных, страдавших глухотой. Его чернила для слепых принимались с благодарностью теми, кто потерял зрение. Он ставил вопросы об электрификации подъемников и швейных машин. Он изучал причины шума на городской железной дороге в Нью-Йорке. Он работал над снегоочистителем. У него сохранились эскизы с рисунками жатки для хлопка.
Вспоминая свои ранние опыты по воздухоплаванию, Эдисон много позднее (в 1923 г.) говорил:
Он разработал способ сохранения масла и фруктов. Чарльз Юз, который занимался этою работою, произвел успешно первый опыт большого масштаба с персиками.
Фонометр Эдисона был игрушкою, в которой звуки голоса, ударяясь в диафрагму, далее через посредство собачки, зубчатого колеса и шкива с веревочкой приводили в движение механическую фигурку, которая пилила дерево.
Многосторонность Эдисона была поразительна. Однако мелочи не заслоняли у него основного.
Лаборатории Менло-Парка перестают удовлетворять Эдисона. Он решает создать наиболее совершенные во всем мире лаборатории. Вскоре он осуществляет свою задачу, и в 1887 году сорокалетний Эдисон покидает получивший мировую известность Менло-Парк и переезжает в Вест-Орандж (штат Нью-Джерси).
Об интенсивности изобретательской деятельности Эдисона свидетельствует такой факт. В разгар работ по устройству электрического освещения Эдисон получил письмо, в котором начальник Патентного бюро писал, что сегодня он выдал тридцать один патент на имя Эдисона и что в их практике еще не бывало такого огромного количества патентов, выданных одновременно одному лицу.
ПЕРЕЕЗД В ВЕСТ-ОРАНДЖ
Россия — родина гальванопластики, которая открыта тем же Якоби в 1837 году. Впервые электрический метод рафинации технической меди открыт в России в 1847 году, и лишь впоследствии, в 1865 году, он стал применяться в Америке.
Русский лейтенант Федоровский впервые получил электролитическим путем медные трубы как прямые, так и фасонные, и лишь впоследствии Элмор получил свой заграничный патент на это же изобретение.
25 апреля (7 мая) 1895 года приехавший из Кронштадта молодой физик А. С. Попов делает доклад в заседании Физического отделения Русского физико-химического общества (в Петербурге) на тему «Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям» и о построенном им «приборе для обнаружения и регистрирования электрических колебаний в атмосфере». Прибор Попова с антенной в виде громоотводного провода был, собственно, первой в мире радиостанцией. На всем земном шаре не было еще в то время радиопередатчика, который мог бы подавать далекие сигналы радиоприемнику Попова. И Попов начинает своим прибором принимать те естественные сигналы, которые подаются в атмосфере электрическими возмущениями — грозами. Поэтому прибор Попова и был назван «грозоотметчиком». Его схема стала основой для беспроволочного телеграфа.
Ранние лампы накаливания Эдисона.
Демонстрация освещения Менло-Парка эдисоновскими лампами в канун нового, 1880 года.
12 марта (по старому стилю) 1896 года Попов делает свой второй доклад в физико-химическом обществе в Петербурге. При этом он демонстрирует весьма отчетливый радиоприем на телеграфном аппарате Морзе от передатчика, расположенного в другом здании на расстоянии около 250 метров. Отправительная и приемная антенны представляли собою вертикальные провода, длиною каждым около 10 метров.Осенью того же года появляются в ежедневной прессе первые сведения о работах Маркони, который в 1896 году вторично изобрел беспроволочный телеграф. Сущность прибора Маркони оставалась в секрете. Специальные журналы терялись в догадках о новом открытии. В октябре 1896 года Попов пишет в местной газете «Котлин», что… «по всей вероятности, прибор г. Маркони сходен с моим». Впоследствии из патентных описаний Маркони выяснилось, что его радиоприемник действительно представлял собою не что иное, как повторение приемника А. С. Попова.
После опубликования сообщений о работах Маркони общественное внимание было привлечено к нарождающемуся новому способу электросвязи. Царское правительство отнеслось совершенно пассивно к изобретению Попова, не учитывая его значения хотя бы для флота.
Но вот в декабре 1899 года у острова Готланд наскочил на камни броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». Затертый льдами, он оказался отрезанным от обоих берегов Финского залива. Единственным средством для установления сообщения оставался беспроволочный телеграф. Тогда вспомнили о Попове. Ему отпустили небольшие средства. На финляндском берегу и на острове Готланд были поставлены радиоустановки. Сооружены были антенные мачты, высотою до 54 метров. 7 февраля (25 января по ст. ст.) 1900 года станции стали обмениваться телеграммами, перекрывая расстояние в 44 километра через покрытую снегом поверхность. Таким образом, была установлена первая в России радиотелеграфная станция, которая проработала до апреля 1900 года, когда броненосец был снят с камней.
В то время как морским ведомством были отпущены Попову для продолжения его опытов ничтожные средства, Маркони сразу же обеспечил своим работам серьезную финансовую базу, создав для этой цели в Англии мощную компанию с миллионными капиталами. Радио начинает быстро развиваться заграницею как изобретение Маркони. Ко времени русско-японской войны Россия — родина радио — принуждена была обратиться к иностранным фирмам с заказами на радиооборудование.
Почти каждое большое изобретение проходит от первой зародившейся идеи до воплощения в повседневную практику длинный и далеко не прямой путь. Он пестрит именами исследователей и изобретателей, чьи труды, как эстафета, переходили из рук в руки. Многие шли параллельно, многие уходили в безвестность. Они боролись с косностью, алчностью и бедностью. Почести и богатство получали лишь немногие из пришедших к финишу. Развитие техники при капитализме открыло широкий простор для изобретений, а они, в свою очередь, питали технический прогресс. Диалектика состояла в том, что одновременно с этим анархия производства, борьба частнособственнических интересов, отделение производителя от средств производства тормозили любое изобретение. Лодыгин и Попов не нашли средств для развития своих изобретений. Жестокое сопротивление газовых компаний надолго задержало внедрение электрического освещения. Годами в судах, патентных бюро и на бирже шла борьба между Эдисоном и другими изобретателями электрического освещения. Сам Эдисон развил огромную энергию, чтобы задержать внедрение переменного тока.
Социализм открыл эру гармонического развития техники. Индивидуальная энергия изобретателя сочетается с общей энергией коллектива. Ученый во главе лаборатории, главный конструктор во главе бюро и опытного завода, новатор во главе бригады коммунистического труда — все это звенья одного механизма, деятельность которого планируется государством. В основе массового изобретательства в странах социализма лежит общественная собственность на средства производства. Все это привело Советский Союз на первое место в ведущих областях технического прогресса.
Уже в недрах капитализма вслед за концентрацией и централизацией производства идет процесс консолидации изобретательской деятельности. Новая промышленная революция, связанная с внедрением электричества в силовой аппарат промышленности, еще в последние десятилетия XIX века крайне сузила поле деятельности одиночки изобретателя.
Мы увидим, как с начала XX века Всеобщая электрическая компания больше не полагается на «нерегулярные проявления человеческого гения», а организует систематическую изобретательскую работу по строго методическим принципам под руководством ученых и опытных изобретателей. Инженеры, техники, ученые организуются в институты и научные союзы.
Характерная четкая подпись Томаса Эдисона занимает важное место на воззвании, выпущенном в 1884 году для организационного собрания Американского института инженеров-электриков. Этот документ, занимающий почетное место в стенах института в Нью-Йорке, гласит, что «вполне вероятно, лица, заинтересованные работами в области электричества, науки, просвещения, промышленности, телефонии, телеграфа и других областях, так же как и лица, пользующиеся достижениями электричества, найдут полезным как для себя, так и для общества в целом материально поддерживать, работать и вообще способствовать процветанию нашего общества».
Эдисон был не только организатором института, но при первом же выборе должностных лиц 13 мая 1884 года был выдвинут вице-президентом. Таким образом, в самом начале развития науки об электричестве Эдисон принял близкое участие в создании и организации учреждения, которое, как гласит его устав, должно было явиться «средством развития теории и практики электротехники и связанных с ней прикладных наук и поддержания высокого уровня квалификации его членов».
Как уже говорилось, Эдисон придал изобретательской деятельности индустриальную форму и масштаб. Здесь, на предприятиях Эдисона, изобретения не сопутствовали промышленной деятельности, а были ее основой, здесь они рождались и вслед за собой вызывали к жизни новые промышленные предприятия, распространявшие их по всему свету.
Такая широкая деятельность захватывала подчас и области, весьма далекие друг от друга.
Наряду с крупными работами, открывающими новые страницы науки и техники, с работами, которые при вдумчивом их анализе являются многообразными звеньями единой цепи изобретений и открытий, органически связанных, мы видим у Эдисона отдельные блестки, как бы случайные «отбросы» изобретательского «производства».
Директора Эдисоновской компании были, вероятно, немало смущены, когда однажды наряду с котировкой акций Эдисоновского электрического общества они увидели в газетах объявление об эдисоновских «говорящих куклах» и о новом эдисоновском средстве от невралгии.
Его патентованное медицинское средство называлось «полиформ». Страдая сам от невралгии и не получая помощи от врача, Эдисон решил сделаться сам своим врачом. Его химическая лаборатория стала одновременно и научно-медицинским институтом. Изобретатель делался более настойчивым по мере того, как его невралгия усиливалась. В конце концов он получил средство для наружного употребления, которое помогло ему устранить боль. Довольный своим успехом, но еще не окончательно в нем убежденный, Эдисон решил испытать свои препараты на других больных. В это время случайно в его лабораторию зашел бродяга, просивший милостыню. Этот бродяга был болен. Одна его нога распухла от ревматизма, нервное подергивание искажало его лицо. В этом «многострадальном Иове» Эдисон увидел великолепный объект для дальнейших опытов с своим «полиформом». Хорошо накормив бродягу и дав ему немного денег, Эдисон стал лечить его своим средством. Больной жил некоторое время в Менло-Парке. Ревматизм и невралгия у него исчезли. Слухи об этом распространились, и в лабораторию потянулись больные из окрестных селений за чудодейственным лекарством. Изобретатель всех охотно удовлетворял.
Эдисон и впоследствии не потерял интереса к этому делу и целый ряд лет продолжал распространять «полиформ» в специальных бутылках с выпуклой надписью «Полиформ Эдисона, Менло-Парк, Нью-Джерси, САСШ». На ярлыках бутылок красовался портрет изобретателя с лампой накаливания над его головой и с расположенными вокруг него фонографом, телеграфом, динамо-машиной. Ярлык с его подписью удостоверял: «Этот состав сделан согласно формуле, разработанной мною».
Каким богатым творческим воображением обладал этот человек! Его мегафон вызывал запросы многочисленных больных, страдавших глухотой. Его чернила для слепых принимались с благодарностью теми, кто потерял зрение. Он ставил вопросы об электрификации подъемников и швейных машин. Он изучал причины шума на городской железной дороге в Нью-Йорке. Он работал над снегоочистителем. У него сохранились эскизы с рисунками жатки для хлопка.
Вспоминая свои ранние опыты по воздухоплаванию, Эдисон много позднее (в 1923 г.) говорил:
«Я вижу, что наступает время геликоптера. Я всегда верил в это. Тридцать восемь лет назад Джемс Гордон Беннет дал мне тысячу долларов для того, чтобы произвести опыты по полетам. Я построил геликоптер, но не мог сделать его достаточно легким. Я взял хлопчатобумажную пороховую ленту, вложил ее в цилиндр паровой машины и взорвал ее искрою. Я получил хорошие результаты, но сильно обжег одного из моих рабочих и спалил часть своих волос (Эдисон, видимо, хотел получить двигатель внутреннего сгорания. — М. Л.). Однако я знал, что дело только в опытах. Я сообщил Беннету, что, если можно сделать двигатель, который будет весить только три-четыре фунта на лошадиную силу, геликоптер будет успешно работать. Я полагал, что это будет наилучшим методом и верным путем к успеху. Я не изменил своего мнения, но мне пришлось долго ждать».Он изобрел «летающую птицу», которая пролетала около 300 метров.
Он разработал способ сохранения масла и фруктов. Чарльз Юз, который занимался этою работою, произвел успешно первый опыт большого масштаба с персиками.
Фонометр Эдисона был игрушкою, в которой звуки голоса, ударяясь в диафрагму, далее через посредство собачки, зубчатого колеса и шкива с веревочкой приводили в движение механическую фигурку, которая пилила дерево.
Многосторонность Эдисона была поразительна. Однако мелочи не заслоняли у него основного.
Лаборатории Менло-Парка перестают удовлетворять Эдисона. Он решает создать наиболее совершенные во всем мире лаборатории. Вскоре он осуществляет свою задачу, и в 1887 году сорокалетний Эдисон покидает получивший мировую известность Менло-Парк и переезжает в Вест-Орандж (штат Нью-Джерси).
Об интенсивности изобретательской деятельности Эдисона свидетельствует такой факт. В разгар работ по устройству электрического освещения Эдисон получил письмо, в котором начальник Патентного бюро писал, что сегодня он выдал тридцать один патент на имя Эдисона и что в их практике еще не бывало такого огромного количества патентов, выданных одновременно одному лицу.
ПЕРЕЕЗД В ВЕСТ-ОРАНДЖ
В 1884 году умерла первая жена Эдисона Мэри Стиллвелл, на которой он женился, как мы уже писали, в 1871 году.
До замужества Мэри работала за верстаком в мастерской Эдисона. Встречаясь с ней ежедневно, он постепенно увлекся молодой работницей, которая отвечала ему взаимностью. «О, мистер Эдисон, — сказала она однажды, — я всегда чувствую, когда вы вблизи меня». Сохранилось много забавных рассказов об этом ухаживании. Однажды, сидя за общим столом и не имея возможности переговорить наедине со своей невестой, Эдисон начал перестукиваться с ней при помощи монеты — по шифру аппарата Морзе. Рассказывают также, что изобретатель был настолько рассеянным человеком, что в ночь своего обручения, увлеченный работой, забыл вернуться домой.
Эдисон был центром вселенной для Мэри. Она обожала своего мужа и делала все возможное, чтобы облегчить его работу и избавить его от житейских мелочей. Во время долгих бдений в лаборатории она вставала ночью и сама готовила ужин для изобретателя и его помощников, приносила ему чистое белье, которое он забывал переменить, укладывала его спать, а в моменты неудачных опытов всячески старалась поддержать его бодрость. Она была его товарищем в те созидательные годы, когда творчество Эдисона изумляло мир.
В последние годы ее здоровье сильно ухудшилось, неожиданно она заболела тифом и в августе умерла на руках у мужа и своей сестры Алисы. Мэри оставила троих детей: дочь Марион одиннадцати лет, сыновей Томаса Альву-младшего девяти лет и Вильяма шести лет. Детей поселили в Нью-Йорке у бабушки Стиллвелл, Эдисон остался в Менло-Парке один. Глубоко потрясенный, он находил утешение в самозабвенной работе, за которой проводил дни и ночи. В то же время он часто навещал детей и очень сблизился с ними, особенно со старшей Марион, помогавшей бабушке в заботах о братьях. Эдисон пристрастился к музыке. Отец и дочь стали постоянными посетителями концертов. Возвращаясь после концерта, он часто слушал игру дочери или сам наигрывал одним пальцем запоминавшиеся мотивы.
Все это не ослабляло деловой энергии. К этому времени относится начало борьбы между Эдисоном и Вестингаузом. В этот же период Эдисон интенсивно разветвлял и умножал свои предприятия. Однажды он проезжал поездом мимо живописного городка Скенектади, расположенного в штате Нью-Йорк в долине реки Мохок. Обследовавший это место Крузи выяснил, что там имеются пустующие заводские здания и много свободного места. Состоялась сделка с владельцами зданий, и вскоре часть предприятий Эдисона была переведена из Менло-Парка в Скенектади. Началось также строительство новых предприятий. Все они были в последующем объединены в Эдисоновскую всеобщую электрическую компанию. Президентом этого объединения стал Генри Виллард, Джон Крузи — директором. Через несколько лет это объединение слилось с электрической компанией Томсон-Хустон и с 1892 года получило название Всеобщей компании электричества. Скенектади стал одним из крупнейших промышленных центров Америки. Интересно отметить, что в этом городе родился Вестингауз.
Как известно, в борьбе за переменный ток победа осталась за ним. Эдисон прекратил борьбу, и обе конкурирующие компании деятельно изготовляли на своих предприятиях оборудование для сетей и постоянного и переменного тока.
В 1885 году Эдисон, занимаясь упоминавшимся выше беспроволочным поездным телеграфом, приехал к помогавшему ему в этой деятельности своему старому приятелю Гиллиленду, жившему в Бостоне. Здесь Эдисон встретился с приятельницей Гиллиленда двадцатилетней Миной Миллер, дочерью преуспевающего изобретателя сельскохозяйственных машин. Эдисон и Льюис Миллер знали друг друга еще с 1875 года, когда Миллер приезжал к Эдисону в период изобретения фонографа. Мина только что вернулась из путешествия по Европе, предпринятого после окончания Бостонской женской семинарии.
В течение следующего лета Эдисон часто наезжал к Миллерам, жившим в городе Аркон в штате Огайо. Вместе с многочисленной семьей Миллеров он отдыхал у живописного озера Шатокуа, расположенного в штате Нью-Йорк, вблизи озера Эри.
В феврале 1886 года состоялась свадьба Мины и Томаса. После свадьбы они два месяца прожили во Флориде, где Эдисон купил дом с усадьбой. Однако и здесь Эдисон не предавался праздности. Он создал лабораторию со станками, двигателями и химическим оборудованием.
Вернувшись из Флориды, Эдисоны поселились уже не в Менло-Парке, а в купленной Эдисоном вилле недалеко от Вест-Оранджа в штате Нью-Джерси. Там же поселились и дети Эдисона.
Вторая жена Эдисона была культурная и способная женщина, но совершенно другого общественного слоя, нежели простодушная «работница» Мэри. При ней семейная жизнь Эдисона пошла по другому руслу. Его дом и хозяйство велось теперь на широкую ногу по образцу домов «высшего света». Мина была вдвое моложе своего мужа и только на пять лет старше его сына Томаса. Дети встретили мачеху вначале с большим недоверием. Как могли они примириться с приходом в их дом молодой девушки из неизвестного им мира, которая должна была заменить им мать!
Однако вскоре она нашла путь к их сердцам. С Марион ее роднила общая любовь к музыке. Она руководила занятиями и чтением мальчиков. В своем будуаре она повесила портрет покойной Мэри, что особенно тронуло детей.
Недалеко от виллы стояло здание новой, только что построенной лаборатории. Осуществилось желание Эдисона: он получил возможность придать изобретательской деятельности промышленные масштабы.
Менло-Парк был оставлен. Переезд ускорил пожар, от которого сгорел старый ламповый завод.
Семья Эдисона росла. Вскоре родилась дочь Ма-делен, в 1890 году — сын Чарльз, ставший впоследствии губернатором штата Нью-Джерси. В 1898 году родился третий и последний сын — Теодор.
Трехэтажная вилла «Глэнмонт» расположена в живописной местности Левелин-Парк, недалеко от лаборатории Эдисона в Вест-Орандже. Эту виллу Эдисон купил вместе с мебелью, картинами, статуями, бронзою, библиотекой в 5 тысяч томов, усадьбою в 13 акров, оранжереей, коровами, лошадьми и курами. «Когда я женился, — рассказывает Эдисон, — я поехал в Ньюарк, чтобы купить дом примерно за 20 тысяч долларов. Мне казалось, что это вполне достаточная сумма, но когда я увидел виллу „Глэнмонт“, я был поражен. Эта усадьба слишком красива для меня, но и вполовину недостаточно хороша для моей жены».
Впоследствии ослабевшее здоровье Эдисона заставило его прекратить ночную работу в мастерских, но не изменило его привычки поздно засиживаться. Часто до раннего утра оставался он с женою в угловой комнате, расположенной над подъездом дома. Эта комната была любимым местом Эдисона. Книги стояли на открытых полках. Здесь отсутствовала чопорность «большого дома» с его библиотекой, запрятанной в огромные закрытые шкафы, и с его анфиладою пышных гостиных.
Обычно Эдисон читал семь или восемь газет в день (не исключая и полицейской газеты), значительное количество научных и общелитературных журналов. Временами он погружался в приключенческие и детективные романы, но отвергал повести и романы, где основной фабулой была любовь. Он никогда не изменял своему старому любимцу Виктору Гюго. Не ослабевал его энтузиазм и к Шекспиру. Под влиянием жены он пристрастился к книгам Дюма-отца. Круг его научных интересов был очень широк. Об этом свидетельствуют оставшиеся после него пометки на книгах, нередко весьма резкие. Однако многие актуальные проблемы теории естествознания остались непонятыми им. «Эта книга — мусор», — написал он толстым карандашом на заглавной странице книжки «О теории кванта». Здесь сказалось отсутствие систематической общетеоретической подготовки.
Эдисон всегда держал под рукою записную книжку, куда он заносил свои мысли, и отдельно «деловой дневник», где отмечались вопросы, которые он на следующее утро должен был обсуждать с заведующими мастерскими.
В этой же комнате стоял обычный конторский стол, за которым сидела Мина Эдисон и вела хозяйственные расчеты, составляла различные программы организации местной общественной жизни, занималась вопросами местной школы и т. д. На столе портрет молодого Эдисона. На стенах портреты старшего сына Эдисона от Мины — Чарльза, и самой Мины Эдисон.
Весьма сильный и крупный человек, Эдисон никогда не занимался систематической физкультурой. До последнего времени он ел когда и что ему нравилось. Если он шел на званый обед, то или брал с собою еду, которая ему нравится, или плотно закусывал перед уходом из дому. Эдисон курил и жевал табак, но никогда не употреблял алкоголя. Вся его жизнь была построена по программе экономии усилий. Он не любил ничего делать, что не являлось для него необходимым. Его отдыхом была рыбная ловля на берегу Нью-Джерси. В «Глэнмонте» он изредка играл на бильярде. В играх на свежем воздухе он участия не принимал, но любил единственный комнатный спорт, старинную восточноиндийскую игру «пачизи», известную на западе под названием «парчези».
Лаборатория в Вест-Орандже, которую создал Эдисон, состояла из центрального трехэтажного здания длиною около 85 метров, окруженного четырьмя другими одноэтажными постройками, каждая длиною в 30 метров и шириною в 8 метров. Все здания — кирпичные, основательно выстроенные. Лаборатория была окружена деревянным забором. Сторож у ворот пропускал на территорию лаборатории только лиц, имевших соответствующий пропуск.
В центральном здании помещались контора, библиотека, машинное отделение, залы для различных экспериментов и склады.
Библиотека занимала обширное помещение, площадью свыше 120 квадратных метров. Вокруг стен — две галереи, одна под другой. В нижней галерее — тысячи книг по самым разнообразным специальностям, вплоть до театра; в верхней — огромное количество журналов, а также много шкафов и полок, где расставлены коллекции — минералогические и геологические — и тысячи образцов руд и минералов со всех частей земного шара. В соседних с библиотекой комнатах находились склады самых разнообразных веществ и материалов, химических реактивов, фармацевтических препаратов. Эдисон исходил из того, что не может заранее знать, какие именно вещества — по ходу его работ —могут понадобиться, а потому считал необходимым иметь у себя, хотя бы в малых количествах, все, что можно достать и хранить.
Здесь были все мыслимые продукты растительного и животного царства, различные руды, минералы, все известные металлы — в листах, брусках, чушках, палках и трубах, текстильные изделия и сырье, самые разнообразные сорта бумаги — от тончайшей, рисовой и шелковой, до грубейших картонов, стеклянные изделия, химикалии и краски и т. д. и т. п. О богатстве его складов можно судить хотя бы по тому, что в тот же период, когда Эдисон начал заниматься икс-лучами, в его лаборатории было собрано около 1 800 различных флуоресцирующих солей, изготовленных самим изобретателем.
Все эти многообразные и бесчисленные образцы и коллекции были классифицированы и расположены так, что в любой момент можно было легко получить то, что требуется. Специальный сотрудник заведовал этими складами.
Далее за складами помещалась хорошо оборудованная мастерская, где изготовлялись большие модели машин и приборов. К этой мастерской примыкали машинный зал и котельная. Выше, во втором этаже, помещалась мастерская точных инструментов и различных опытных приборов и моделей. Здесь же, как и в части третьего этажа, были расположены рабочие комнаты экспериментаторов и научных сотрудников Эдисона. На третьем этаже часть комнат была приспособлена для опытов по усовершенствованию фонографа. Со всех сторон здесь раздавалось пение и музыка. За стеклянными дверями кабинетов посетитель мог также видеть опыты над лампами накаливания, различные модели телеграфных и телефонных аппаратов, моторов, модели всех тех изобретений, над которыми в данное время работал изобретатель. В этом же этаже одно время находились спальни, которые служили для отдыха в часы ночной работы.
Окружающие центральное одноэтажные здания были известны под номерами 1, 2, 3 и 4. Здание №1 известно также под именем «зал гальванометров». Эдисон вначале предназначал его для наиболее чувствительных и точных электрических измерений. Он истратил довольно много денег на оборудование этого помещения, установил большое число подвесных гальванометров, но когда спустя несколько лет недалеко от этого здания проложили рельсы и пустили трамвай, «зал гальванометров» потерял свое первоначальное назначение. Здесь позднее были проведены исследования по кинематографии.
До замужества Мэри работала за верстаком в мастерской Эдисона. Встречаясь с ней ежедневно, он постепенно увлекся молодой работницей, которая отвечала ему взаимностью. «О, мистер Эдисон, — сказала она однажды, — я всегда чувствую, когда вы вблизи меня». Сохранилось много забавных рассказов об этом ухаживании. Однажды, сидя за общим столом и не имея возможности переговорить наедине со своей невестой, Эдисон начал перестукиваться с ней при помощи монеты — по шифру аппарата Морзе. Рассказывают также, что изобретатель был настолько рассеянным человеком, что в ночь своего обручения, увлеченный работой, забыл вернуться домой.
Эдисон был центром вселенной для Мэри. Она обожала своего мужа и делала все возможное, чтобы облегчить его работу и избавить его от житейских мелочей. Во время долгих бдений в лаборатории она вставала ночью и сама готовила ужин для изобретателя и его помощников, приносила ему чистое белье, которое он забывал переменить, укладывала его спать, а в моменты неудачных опытов всячески старалась поддержать его бодрость. Она была его товарищем в те созидательные годы, когда творчество Эдисона изумляло мир.
В последние годы ее здоровье сильно ухудшилось, неожиданно она заболела тифом и в августе умерла на руках у мужа и своей сестры Алисы. Мэри оставила троих детей: дочь Марион одиннадцати лет, сыновей Томаса Альву-младшего девяти лет и Вильяма шести лет. Детей поселили в Нью-Йорке у бабушки Стиллвелл, Эдисон остался в Менло-Парке один. Глубоко потрясенный, он находил утешение в самозабвенной работе, за которой проводил дни и ночи. В то же время он часто навещал детей и очень сблизился с ними, особенно со старшей Марион, помогавшей бабушке в заботах о братьях. Эдисон пристрастился к музыке. Отец и дочь стали постоянными посетителями концертов. Возвращаясь после концерта, он часто слушал игру дочери или сам наигрывал одним пальцем запоминавшиеся мотивы.
Все это не ослабляло деловой энергии. К этому времени относится начало борьбы между Эдисоном и Вестингаузом. В этот же период Эдисон интенсивно разветвлял и умножал свои предприятия. Однажды он проезжал поездом мимо живописного городка Скенектади, расположенного в штате Нью-Йорк в долине реки Мохок. Обследовавший это место Крузи выяснил, что там имеются пустующие заводские здания и много свободного места. Состоялась сделка с владельцами зданий, и вскоре часть предприятий Эдисона была переведена из Менло-Парка в Скенектади. Началось также строительство новых предприятий. Все они были в последующем объединены в Эдисоновскую всеобщую электрическую компанию. Президентом этого объединения стал Генри Виллард, Джон Крузи — директором. Через несколько лет это объединение слилось с электрической компанией Томсон-Хустон и с 1892 года получило название Всеобщей компании электричества. Скенектади стал одним из крупнейших промышленных центров Америки. Интересно отметить, что в этом городе родился Вестингауз.
Как известно, в борьбе за переменный ток победа осталась за ним. Эдисон прекратил борьбу, и обе конкурирующие компании деятельно изготовляли на своих предприятиях оборудование для сетей и постоянного и переменного тока.
В 1885 году Эдисон, занимаясь упоминавшимся выше беспроволочным поездным телеграфом, приехал к помогавшему ему в этой деятельности своему старому приятелю Гиллиленду, жившему в Бостоне. Здесь Эдисон встретился с приятельницей Гиллиленда двадцатилетней Миной Миллер, дочерью преуспевающего изобретателя сельскохозяйственных машин. Эдисон и Льюис Миллер знали друг друга еще с 1875 года, когда Миллер приезжал к Эдисону в период изобретения фонографа. Мина только что вернулась из путешествия по Европе, предпринятого после окончания Бостонской женской семинарии.
В течение следующего лета Эдисон часто наезжал к Миллерам, жившим в городе Аркон в штате Огайо. Вместе с многочисленной семьей Миллеров он отдыхал у живописного озера Шатокуа, расположенного в штате Нью-Йорк, вблизи озера Эри.
В феврале 1886 года состоялась свадьба Мины и Томаса. После свадьбы они два месяца прожили во Флориде, где Эдисон купил дом с усадьбой. Однако и здесь Эдисон не предавался праздности. Он создал лабораторию со станками, двигателями и химическим оборудованием.
Вернувшись из Флориды, Эдисоны поселились уже не в Менло-Парке, а в купленной Эдисоном вилле недалеко от Вест-Оранджа в штате Нью-Джерси. Там же поселились и дети Эдисона.
Вторая жена Эдисона была культурная и способная женщина, но совершенно другого общественного слоя, нежели простодушная «работница» Мэри. При ней семейная жизнь Эдисона пошла по другому руслу. Его дом и хозяйство велось теперь на широкую ногу по образцу домов «высшего света». Мина была вдвое моложе своего мужа и только на пять лет старше его сына Томаса. Дети встретили мачеху вначале с большим недоверием. Как могли они примириться с приходом в их дом молодой девушки из неизвестного им мира, которая должна была заменить им мать!
Однако вскоре она нашла путь к их сердцам. С Марион ее роднила общая любовь к музыке. Она руководила занятиями и чтением мальчиков. В своем будуаре она повесила портрет покойной Мэри, что особенно тронуло детей.
Недалеко от виллы стояло здание новой, только что построенной лаборатории. Осуществилось желание Эдисона: он получил возможность придать изобретательской деятельности промышленные масштабы.
Менло-Парк был оставлен. Переезд ускорил пожар, от которого сгорел старый ламповый завод.
Семья Эдисона росла. Вскоре родилась дочь Ма-делен, в 1890 году — сын Чарльз, ставший впоследствии губернатором штата Нью-Джерси. В 1898 году родился третий и последний сын — Теодор.
Трехэтажная вилла «Глэнмонт» расположена в живописной местности Левелин-Парк, недалеко от лаборатории Эдисона в Вест-Орандже. Эту виллу Эдисон купил вместе с мебелью, картинами, статуями, бронзою, библиотекой в 5 тысяч томов, усадьбою в 13 акров, оранжереей, коровами, лошадьми и курами. «Когда я женился, — рассказывает Эдисон, — я поехал в Ньюарк, чтобы купить дом примерно за 20 тысяч долларов. Мне казалось, что это вполне достаточная сумма, но когда я увидел виллу „Глэнмонт“, я был поражен. Эта усадьба слишком красива для меня, но и вполовину недостаточно хороша для моей жены».
Впоследствии ослабевшее здоровье Эдисона заставило его прекратить ночную работу в мастерских, но не изменило его привычки поздно засиживаться. Часто до раннего утра оставался он с женою в угловой комнате, расположенной над подъездом дома. Эта комната была любимым местом Эдисона. Книги стояли на открытых полках. Здесь отсутствовала чопорность «большого дома» с его библиотекой, запрятанной в огромные закрытые шкафы, и с его анфиладою пышных гостиных.
Обычно Эдисон читал семь или восемь газет в день (не исключая и полицейской газеты), значительное количество научных и общелитературных журналов. Временами он погружался в приключенческие и детективные романы, но отвергал повести и романы, где основной фабулой была любовь. Он никогда не изменял своему старому любимцу Виктору Гюго. Не ослабевал его энтузиазм и к Шекспиру. Под влиянием жены он пристрастился к книгам Дюма-отца. Круг его научных интересов был очень широк. Об этом свидетельствуют оставшиеся после него пометки на книгах, нередко весьма резкие. Однако многие актуальные проблемы теории естествознания остались непонятыми им. «Эта книга — мусор», — написал он толстым карандашом на заглавной странице книжки «О теории кванта». Здесь сказалось отсутствие систематической общетеоретической подготовки.
Эдисон всегда держал под рукою записную книжку, куда он заносил свои мысли, и отдельно «деловой дневник», где отмечались вопросы, которые он на следующее утро должен был обсуждать с заведующими мастерскими.
В этой же комнате стоял обычный конторский стол, за которым сидела Мина Эдисон и вела хозяйственные расчеты, составляла различные программы организации местной общественной жизни, занималась вопросами местной школы и т. д. На столе портрет молодого Эдисона. На стенах портреты старшего сына Эдисона от Мины — Чарльза, и самой Мины Эдисон.
Весьма сильный и крупный человек, Эдисон никогда не занимался систематической физкультурой. До последнего времени он ел когда и что ему нравилось. Если он шел на званый обед, то или брал с собою еду, которая ему нравится, или плотно закусывал перед уходом из дому. Эдисон курил и жевал табак, но никогда не употреблял алкоголя. Вся его жизнь была построена по программе экономии усилий. Он не любил ничего делать, что не являлось для него необходимым. Его отдыхом была рыбная ловля на берегу Нью-Джерси. В «Глэнмонте» он изредка играл на бильярде. В играх на свежем воздухе он участия не принимал, но любил единственный комнатный спорт, старинную восточноиндийскую игру «пачизи», известную на западе под названием «парчези».
Лаборатория в Вест-Орандже, которую создал Эдисон, состояла из центрального трехэтажного здания длиною около 85 метров, окруженного четырьмя другими одноэтажными постройками, каждая длиною в 30 метров и шириною в 8 метров. Все здания — кирпичные, основательно выстроенные. Лаборатория была окружена деревянным забором. Сторож у ворот пропускал на территорию лаборатории только лиц, имевших соответствующий пропуск.
В центральном здании помещались контора, библиотека, машинное отделение, залы для различных экспериментов и склады.
Библиотека занимала обширное помещение, площадью свыше 120 квадратных метров. Вокруг стен — две галереи, одна под другой. В нижней галерее — тысячи книг по самым разнообразным специальностям, вплоть до театра; в верхней — огромное количество журналов, а также много шкафов и полок, где расставлены коллекции — минералогические и геологические — и тысячи образцов руд и минералов со всех частей земного шара. В соседних с библиотекой комнатах находились склады самых разнообразных веществ и материалов, химических реактивов, фармацевтических препаратов. Эдисон исходил из того, что не может заранее знать, какие именно вещества — по ходу его работ —могут понадобиться, а потому считал необходимым иметь у себя, хотя бы в малых количествах, все, что можно достать и хранить.
Здесь были все мыслимые продукты растительного и животного царства, различные руды, минералы, все известные металлы — в листах, брусках, чушках, палках и трубах, текстильные изделия и сырье, самые разнообразные сорта бумаги — от тончайшей, рисовой и шелковой, до грубейших картонов, стеклянные изделия, химикалии и краски и т. д. и т. п. О богатстве его складов можно судить хотя бы по тому, что в тот же период, когда Эдисон начал заниматься икс-лучами, в его лаборатории было собрано около 1 800 различных флуоресцирующих солей, изготовленных самим изобретателем.
Все эти многообразные и бесчисленные образцы и коллекции были классифицированы и расположены так, что в любой момент можно было легко получить то, что требуется. Специальный сотрудник заведовал этими складами.
Далее за складами помещалась хорошо оборудованная мастерская, где изготовлялись большие модели машин и приборов. К этой мастерской примыкали машинный зал и котельная. Выше, во втором этаже, помещалась мастерская точных инструментов и различных опытных приборов и моделей. Здесь же, как и в части третьего этажа, были расположены рабочие комнаты экспериментаторов и научных сотрудников Эдисона. На третьем этаже часть комнат была приспособлена для опытов по усовершенствованию фонографа. Со всех сторон здесь раздавалось пение и музыка. За стеклянными дверями кабинетов посетитель мог также видеть опыты над лампами накаливания, различные модели телеграфных и телефонных аппаратов, моторов, модели всех тех изобретений, над которыми в данное время работал изобретатель. В этом же этаже одно время находились спальни, которые служили для отдыха в часы ночной работы.
Окружающие центральное одноэтажные здания были известны под номерами 1, 2, 3 и 4. Здание №1 известно также под именем «зал гальванометров». Эдисон вначале предназначал его для наиболее чувствительных и точных электрических измерений. Он истратил довольно много денег на оборудование этого помещения, установил большое число подвесных гальванометров, но когда спустя несколько лет недалеко от этого здания проложили рельсы и пустили трамвай, «зал гальванометров» потерял свое первоначальное назначение. Здесь позднее были проведены исследования по кинематографии.