Значит ни у кого нет прямой заинтересованности покушаться на Великого Магистратора, поскольку нет никаких гарантий при его устранении на личное продвижение по лестнице власти. Кто же будет играть в лотерею, покупая билет ценою собственной жизни? Ведь риск быть разоблачённым в тысячу раз превышает шанс продвинуться на одну ступеньку вверх. Даже если бы и нашёлся такой безумец, один он не смог бы ничего осуществить. А группа? Даже двое и те исключены теорией вероятности. Два безумца сразу среди горстки трезво-расчётливых правителей появиться не могут.
Следующий круг власти состоял из президентов экспертных Советов, в настоящее время достигающих стадвадцати. Лишь при возникновении новых, принципиально важных областей знания, должен быть сформирован ещё один Совет. Последний случай создания такого Совета имел место около 200 лет назад. Прерогатива назначения президентов этих Советов принадлежит исключительно шестнадцати Принципиалам. Важно, что ни один из этих президентов не мог подняться на следующую ступеньку власти. Даже Принципалы, назначая по своему усмотрению Канцеляров, не властны выбирать кандидатуры среди президентов экспертных советов.
Следовательно, ни у одного из председателей экспертного совета в отдельности нет личного стимула плести паутину заговора. А у их части, или даже у всех вместе? Потенциально такой стимул существует. Действительно, почему бы им не сбросить Принципалов во главе с Великим Магистратором, заодно устранить Канцеляров и захватить высшую власть? Но перепрыгнуть пропасть от власти идей к прямой власти над людьми они не в состоянии. Их власть состоит в манипуляции общественным сознанием, через фильтрацию информации, закладываемой в компьютерную память. В принципе, они могли бы поднять массы против Принципалов и Канцеляров и сбросить их власть. Но это потребовало бы времени, целой серии шагов. Контроль же за общим направлением манипуляции общественного сознания сохраняют Принципалы. Вступи кто из президентов экспертных советов на такой скользкий путь, он был бы немедленно уничтожен. И каждый президент прекрасно осведомлён об этом.
Таким образом, внутри трёх кругов высшей тайной власти, из которых только главы экспертных советов, за исключением секретных, имели официальный статус, возникновение и развитие серьёзного интереса к подготовке переворота исключены.
Особому контролю подвергался процесс переселения личности. Для его осуществления были созданы сразу три дублирующих и конкурирующих друг с другом службы, единственная цель которых состоит в ежесекундном наблюдении за каждым словом и действием своих "подопечных" и записывании всего этого в память компьютера. Эти службы не вправе как-либо влиять на опекаемого. Но зато, соступи он с пути повиновения - это было бы немедленно сообщено куда надо. В частности, Крысан, возглавляющий секретный экспертный совет по переселению личностей в новые тела, не зафиксированный в общедоступной памяти компьютера, также подвергался постоянному наблюдению. И вся процедура подготовки к переселению Крокута, как и сама процедура трансплантации личности, были в трёх экземплярах зафиксированы в видеозаписи.
Нет, в рамках пирамиды Ордена заговор немыслим. Исключены и какие-либо подвохи со стороны Крысана, непосредственно организовывавшего и контролировавшего переселение Крокута.
Но тогда, как могло сорваться, если оно, конечно, сорвалось, переселение Крокута? Только в случае, если воля того субъекта оказалась сильнее воли Крокута. Маловероятно. Но полностью не исключено.
А если кто-то специально подсунул Крысану великолепный экземпляр для трансплантации, заранее зная, что ставит ловушку на Крокута? Одновременно похитили уже отобранное для переселения тело некоего молодого архитектора, вызвали болезнь у его дублера. Всё это в принципе возможно, но уже предполагает заговор снизу. Причём, путём очень ловкого хода - забросить на самый высокий пост своего человека, выдав его за перевоплощенного Крокута.
Похоже, что поиск нужно сосредоточивать именно в этом направлении. Но всё же перестраховка не повредит, надо внимательно изучить запись о трансплантации Крокута.
В течение нескольких часов, вглядываясь в видеоэкран, Аби Кава под разными ракурсами просматривал всю процедуру, произошедшую в тот день в подземном Храме. И вдруг! Он тут же остановил изображение. На драгоценном мозаичном полу он увидел чёрное паукообразное пятно.
- Что бы это могло значить? Такое нужно увидеть своими глазами, - с этими мыслями Аби Кава отправился в Храм и долго в задумчивости разглядывал загадочное пятно. Временами у него было чувство, будто оно живое, что вот-вот оно оторвётся от пола и вцепятся ему в горло.
Наконец Аби Кава повернулся к выходу и, медленно удаляясь из этого мрачного подземелья, чувствовал на затылке тяжёлый, зловещий взгляд.
- В этом пятне заключена душа Крокута, низвергнутого судьбой с вершины власти и обречённого на вечное заточение внутри горстки драгоценных камней, - эта мысль, пришедшая к Аби Каве, вскоре стала его убеждением.
- Плохи мои дела, - думал он. - Как только Принципалы и Канцеляры узнают о случившемся, ему, в соответствии с Уставом ордена Власти, неминуемо придётся уйти в отставку. Ему, единственному из Канцеляров, которому по занимаемой должности запрещалось накапливать личный капитал. Он должен будет переселиться из своей роскошной резиденции, принадлежащей ордену, в простой домик и отрабатывать по 200 часов в год на общественных работах. Но главное не это. Он, на всю свою жизнь погрузившийся в стихию власти, теперь останется не у дел. Зачем же тогда жить? Практически такая перспектива ничем не лучше казни через повешение, которая ожидает Бэша. Вот кого надо задействовать немедленно. Здесь мы естественные союзники. Но сначала надо показать ему пятно. Бэш, будучи невосприимчивым к всевозможным потусторонний тонкостям, всегда проявляет сверхчувствительность, когда дело касается его собственной шкуры.
Реакция Бэша была мгновенной. Он тут же, отбросив все свои дела, ринулся осматривать пятно, о котором доложил ему Аби Кава. Сначала он его будто не. увидел. Потом остановился на нём застывшим взглядом и вдруг пронзительно, голосом поросёнка заорал: "Хозяин! Хозяин!". И опрометью побежал, постоянно шепча одно и то же: "Хозяин, хозяин...".
Абе Каве пришлось выжидать около двух часов, пока Бэш смог, наконец, овладеть собой и начать серьёзный разговор. Жалкий вид этого Принципала, оставленного на десять лет править всей планетой, вызвал у Аби Кавы чувство брезгливого отвращения, смешанное с опасением вступать с ним в союз в игре, ставка в которой больше, чем жизнь - сама власть.
- Нет, - подумал Аби Кава, - союз с ним неминуемо приведёт к краху. Кстати, Крокут никогда не расценивал Бэша, в отличие от других Принципалов, как человека своего круга. Если остальные были сотоварищами, меньшими братьями Крокута, то Бэш - его тенью. Испытывая панический ужас перед Крокутом, Бэш беспрекословно проводил его волю всегда и во всём. Но теперь нет Крокута. Отныне Бэш должен панически бояться его, Аби Каву, потому что теперь он обладает страшной тайной, раскрытие которой означает неминуемую гибель Бэша.
- Ваша милость, возьмите себя в руки. Правителю планеты не к лицу терять самообладание, - с оттенком издевательской насмешки произнёс Аби Кава. - Я понимаю, что Вы потеряли хозяина, которому верой и правдой служили не одну сотню лет, а теперь, как следствие, Вы должны потерять и жизнь. Единственное спасенье для Вас - сменить хозяина. Новый хозяин подарит Вам жизнь в обмен на верную и безупречную службу. Новый хозяин найдёт выход. Вы будете наслаждаться ещё многими тысячами лет процветания. Надеюсь, Ваша милость, поняли, кто теперь у неё новый хозяин?
Бэш молчал.
- Ваша милость, считаю своим долгом сообщить Верховному тайному Совету о случившемся. Вне всякого сомнения, он назначит экспертизу по идентификации личности Крокута. Прощайте.
Бэш упал на колени и, схватив Аби Каву за руку, приложил к ней, приправленный отчаянием, поцелуй.
ПОЛЕТ В НОЧИ
Пьер, который уже раз внимательно всматриваясь в Дэя, не мог разобраться в его внешности. Достаточно было увидеть лишь мимолётно этого человека и уже никогда не возможно было спутать его ни с кем. И это при том, что ни в чертах лица, взятых сами по себе, ни в фигуре не было ничего примечательного. Среднего роста, ни худой, ни полный, глаза и нос - ни большие, ни маленькие. Чёрные, гладкие волосы, зачёсанные назад, правда, не вязались с земными понятиями о человеке, которому недавно исполнилось восемьдесят. Но по земным меркам такому возрасту точно также не соответствовала гладкая, без единой морщины кожа, невероятная гибкость и упругость тела, а также чистые, блестящие глаза, постоянно излучающие одновременно восторженную радость ребёнка и отцовскую готовность помочь, поддержать и ободрить. Причём в отличие от многих старших людей, покровительствующих более слабым на почве наставления их на свой путь и свои идеалы, он смотрел на всякое живое существо, человека тем более, изнутри, ощущая его так, будто он сам им и становился, одновременно передавая ему частицу своего. неисчерпаемого заряда бодрости и добродушия.
Поначалу Пьера удивило, что Дэй относится к своим растениям, как к живым существам, разговаривая с ними иногда шёпотом, но чаще мысленно временами поглаживая стволы и ветви. Время от времени бутоны цветов, мимо которых проходил Дэй, в то же мгновенье распускались и казалось, что в них, словно в маленьких, благоухающих зеркальцах природы, отражается улыбка Дэя.
Цветов в парке не срезали. Это было непреклонное требование его хозяина, который срывал лишь исключительно плоды и овощи.
Однажды, когда они прогуливались вдвоём с Дэем, Пьер задержался у заворожившего его своей красотой цветка, толстый стебель которого лишь немного поднимался над густой, мохообразной травой. Несколько десятков красно-розовых лепестков, формой напоминавших кленовые листья, обрамляли небольшую полусферу, через матово-прозрачную поверхность которой, казалось, переливаясь всеми цветами радуги, горела, переходя друг в друга, тысяча огней. То ли ему показалось, то ли на самом деле, но, во всяком случае, взгляд Пьера приковало странное существо, неизвестно каким образом оказавшееся вдруг на цветке. Большая прозрачная бабочка глядела на него почти человеческим взглядом.
- Что это? - обратился Пьер к Дэю.
Тот молча взял в обе руки висевшее у него на груди приспособление для научных исследований и на мгновенье навёл его, словно фотоаппарат, на цветок. Потом он попросил Пьера взглянуть на небольшой экран в центре прибора. Там светилась стереоскопическая фотография цветка, производившая впечатление реальности. Но только таинственной бабочки Пьер не увидел. Вновь бросив взгляд на цветок, Пьер с удивлением обнаружил, что она по-прежнему сидит там и пристально на него смотрит.
- Ты видишь душу Онионы, этой королевы цветов, мой друг, - задумчиво улыбаясь, тихо проговорил Дэй. - Это хороший знак. Цветы всегда открывают свою душу тем, кто способен с ней сопереживать.
Они постояли ещё некоторое время, молча любуясь прекрасным цветком.
Оба обернулись одновременно, почувствовав на себе чьи-то взгляды.
В этот момент из остановившейся в некотором отдалении машины выходили Эна и Де Синг в сопровождении очень красивой девушки и примерно такого же возраста юноши лет шестнадцати, довольно крупного, с отчётливо выраженной, тренированной мускулатурой и флегматичным лицом, контрастирующим с горящими каким-то неестественным светом глазами.
Эна, отделившись от приехавших, подошла к Дэю и. поцеловав его в щёку, приветливо, как давнишнему другу, улыбнулась Пьеру. После этого, наклонившись к уху своего деда, она начала говорить негромко, с едва заметным волнением.
- Извини, что я, не предупредив тебя, привезла с собой двух молодых людей. Они - дети наших друзей, отправившихся в долгий космический полёт. Лимея в последнее время впала в такую ужасную депрессию, что Де Синг не на шутку испугался за её здоровье. А ведь твой парк..., ты ведь знаешь, одно пребывание в нём оказывает чудодейственное влияние на здоровье. Правда, брату Лимеи грех жаловаться на недомогания. Но и он несчастен по-своему. Говорят, что в здоровом теле - здоровый дух. А вот у этого, в целом неплохого, на редкость крепкого парня, больна душа. И самое ужасное, что он и не подозревает о своей болезни. Слепота к красоте - что может быть ужасней? Я подумала, что, увидев созданную тобой красоту, он должен хоть немного прозреть. Ты не сердишься на меня? Ведь я знаю, как тебе бывает порой неприятно, когда парк посещаю? слепые к красоте люди.
- Всегда рад тебе, Эна. Как можно на тебя сердиться? Но увы, если мне и удаётся немного способствовать распространению красоты, открывать слепые на неё глаза - я не в силах. Кстати, мы с Пьером уже направлялись к ужину. Мяса, как ты знаешь, мы не едим. Зато во фруктах и вине недостатка нет. Проси всех к нашей вечерней трапезе.
Вскоре все расселись на низких, мягких креслах вокруг большого овального стола, в изобилии уставленного всевозможными фруктами и хрустальными бутылями, наполненными винами, приготавливаемыми Дэем по им самим разработанным рецептам.
- Как тут хорошо, не правда ли, Топан, - обратилась Лимея к брату.
Тот промолчал, всем своим видом давая понять, что спокойная, умиротворяющая обстановка никак не соответствует его сжатой, как пружина, натуре, болезненно сковываемой обществом людей, тихо беседующих в спокойной, непринуждённой обстановке. Затем Топан сдвинул обтягивающее его шею чёрное, змеевидное кольцо так, что две выпуклости на нём попали ему прямо в уши и в них, слышимые только хозяину этого браслетообразного магнитофона, полились такие звуки, будто одновременно несколько сотен человек звенящими пилами прорезали стволы деревьев. Перпендикулярно этой стае сирен неслись надрывающиеся до исступлённой хрипоты голоса. А временами наискосок, словно от гигантского механического молота, ритмично выбивающего накопленную за долгие годы пыль, сыпались низкочастотные звуки, в такт которым стали подергиваться сначала руки и ноги, а потом и всё туловище Топана.
Лимея с горечью посмотрела на брата и виновата улыбнулась Дэю.
- Меня радует, когда каждый из гостей, сидя за этим скромным столом, волен выбирать между беседой и погружением во что-то своё, - ответил на её извиняющуюся улыбку Дэй.
- У вас здесь настоящий небесный сад, из которого, согласно одной очень старой легенде, изгнали прародителей элеян. Трудно поверить, что такое мог создать. человек.
- Нет, человек не мог создать то, что под силу лишь Великому потоку жизни, текущему через все миры, разбросанные словно песчинки в бесконечных дебрях пространства и времени. Но человек может немного расчистить окружающую его среду, удалив мусор и пыль, тогда вечно текущая и вечно фантазирующая красотой жизнь сотворит ему и такой сад, и много, много краше, - произнёс Дэй.
- Можно мне остаться здесь навсегда? - невольно вырвалось у Лимеи.
- Я буду счастлив, если твоё присутствие здесь продлится возможно дольше. Думаю, такого же мнения придерживается и Пьер, - улыбнулся Дэй. Он всегда обращался к нему как к сособственнику парка, не показывая, даже намёком, что он не только создатель, но и полновластный хозяин.
- Оставайся с нами, Лимея, - с интонацией просьбы обратился Пьер к молодой девушке. - В известном нам мире трудно найти место, где бы было лучше, чем здесь.
- Ты прав, Пьер, - заметила Эна. - Я сама нередко подумываю о том, как хорошо было бы переселиться сюда. Да вот Де Сингу нужны больные. Что будет делать без них врач?
- Настоящий врач думает не о болезнях, а о здоровье. Оно как солнце, а болезни всегда гнездятся в неосвещённых им углах. Зажечь солнце здоровья, убрать преграды с пути его лучей из всех частей организма - вот задача врачевателя. Остальное довершит сама природа, - заметил Де Синг.
Через несколько мгновений он добавил:
- Хотя продолжительность жизни в последние века постоянно увеличивалась, солнце здоровья на нашей планете светит всё слабее. А почему? Мы уже давно вступили в стагнацию духа. За последнюю тысячу лет наша цивилизация не ознаменовалась ни одним по-настоящему крупным открытием.
- Чем это можно объяснить? - спросил Пьер. - Неужели Вселенная исчерпала все свои тайны?
- Конечно, нет. Думаю, что наши знания о ней - ничтожно блеклая тень, высвечиваемая в бледных лучах нашего осмысления. Но даже эта тень оказывается непосильным бременем для каждого отдельного учёного. А ведь новые идеи первоначально могут зародиться лишь индивидуально. Другое дело их конкретизация и разработка. Здесь уже вступают в действие коллективные силы науки, которые у нас весьма немалые. Но новые, революционные идеи увы! Когда ум учёного ещё не потерял способности озаряться поистине новым, он ещё не усвоил всю накопленную до него сумму знаний. И всякое делаемое им открытие лишь повторяет озарение, посетившее какого-нибудь из мыслителей в прошлом. Потому с заявками на открытия выступают всегда дилетанты. Те же, кто дают себе труд усвоить хотя бы самое важное из тысячелетних накоплений науки, тратят на это столько сил, что на совершение переворота в познании их уже не остаётся.
- Иного и не следовало ожидать от дурмана, испаряемого неживым знанием, - заметил Дэй. - Сначала всё знание формализовали и заложили в компьютеры. Затем людей засадили за них в надежде, будто манипуляция знаками знаний позволит им познать и преобразовать мир.
- Ты считаешь компьютеры злом? - спросила Эна.
- Компьютеры сами по себе - нет. А вот безмерную и излишнюю компьютеризацию человеческой психики - несомненно. Компьютер из вспомогательного средства для мысли превратили в её основу и результаты налицо. Между прочим, мысль для компьютера не доступна. Он может оперировать лишь её знаками. Отождествление мысли и её формального обозначения - вот роковая ошибка нашей цивилизации. Добытым мною знаниям я даю знаковые оформления и передаю их в компьютерную память. Но что значит закладываемое мною в компьютер по сравнению с тем, что я действительно знаю о мире растений. Да почти ничего. Когда я разговариваю с душой дерева или цветка, когда ощущаю, как в их капиллярах струится жизненный сок, когда улыбаюсь вместе с ними - разве можно вложить это всё в компьютер? Для настоящей, живой науки одного ума, вдобавок зашнурованного правилами формальной логики, мало. Без души, без непосредственного созерцания жизни не обойтись.
- Ты, исключение нашей цивилизации, - заметил на это Де Синг, - что подтверждается и уникальностью твоего здоровья. Иметь организм процветающего молодого человека в восьмидесятилетнем возрасте - резкий контраст с выдающимися учёными планеты, особенно в области естественных, и технических наук. Мало кто из них переходит жизненный рубеж в 60, а то и в 50 лет. Нередко сгорают ещё раньше. Специально занимаясь этой проблемой, я пришёл к выводу, что попытки перейти критический рубеж накопленных цивилизацией знаний, при достижении некоторой грани, приводят к ускоренной выработке особо токсичного яда, в считанные дни парализующего всю нервную систему. Однако среди учёных-гуманитариев этот феномен не наблюдается и продолжительность их жизни мало чем отличается от обычной.
- А сохранилось ли у нас живое гуманитарное знание? - спросила Эна и тут же сама ответила на свой вопрос. - По-моему, нет. Оно уже давно вращается в заколдованном кругу, теряя с каждым оборотом остатки своего жизненного заряда и не приобретая ничего нового по существу. Даже сюжеты художественных произведений давно уже повторяют друг друга.
- Я тоже думала так до сегодняшнего дня. Однако, попав сюда, увидела, что может быть иначе, - заметила Лимея. - Так и хочется бесконечно бродить по дорожкам этого парка, - с этими словами она вопросительно посмотрела на окружающих.
- Пойдёмте, прогуляемся, друзья мои, - предложил Дэй. - Сегодня особый день, праздник цветов. Здесь течёт своя история. И у неё свои вехи. Мир растений имеет присущие ему пространство и время. И только на известных перекрёстках они пересекаются с нашей жизнью.
Заметив, что все встают, Топан привычным движением вернул чёрное кольцо на шею и голосом, с едва заметными нотками недовольства и нетерпения, обратился к Эне:
- Меня уже заждались друзья. Могу я воспользоваться вашим автомобилем? Если он, конечно, не понадобится вам до утра. Прибыв на место, я настрою компьютерное управление на обратный путь и машина вернётся сама.
- Разумеется, Топан. Нельзя подводить друзей, особенно когда они ждут.
- Благодарю.
Топан подпрыгнул, сделав в воздухе сальто-мортале, и скачущей походкой направился к выходу. Спускаясь по лестнице, он оступился и слегка подвернул ногу. Поморщившись от неприятного ощущения, дальше он пошел уже не спеша.
Тем временем Дэй повёл всё общество к озеру, остановившись у чёрной, напоминавшей по форме пирогу, лодки. Войдя в неё и взяв в руку весло, он жестом другой предложил занять всем узкие скамейки, образующие ряд внутри этого, по-видимому древнего, судна. Дэй остался стоять на корме и, ловко оттолкнувшись от берега, пустил лодку в плавное скольжение по тёмной глади воды.
Смотря на неё, Пьер задумался, невольно сравнивая насыщенную жизнь, удивительно разнообразную растительность этого волшебного парка с чернотой озера, не знающей никаких различий, застывшей в полной неподвижности тишины. Словно жизнь и смерть, соединённые тонкой гранью, как и узкая полоска между чёрным водным зеркалом и густой зелёной массой, освещаемой уже загоревшимися в парке фонарями. Мысль вдруг остановилась, будучи парализованной затопившим её ощущением смерти. Пьер почувствовал всего себя пригвождённым к пустому пространству, испытав на короткое время чувство крайне тягостной, беспощадно сдавливающей каждый нерв тоски. Но тут же тоска сменилась безразличием. В следующее мгновенье он вспомнил ни с чем не сравнимую квинтэссенцию всех своих ощущений от парка Дэя. Это концентрированное созерцание скрытой за растениями жизни загадочно пульсировало влекущими к себе чистыми, хотя и не яркими огнями. Он понял, что бездна пустоты, сама смерть, не властна над ними. Понятое им сверкнуло остановившейся молнией и в её свете Пьер увидел своё тело, впечатанное во мрак пустоты. Но оно не было его привычной плотью. Каждой бесконечной точкой своего сознания он ощутил её вечный первообраз, который лишь временами облекается атомами и молекулами физического тела, стягивая их из необъятной вещественной вселенной во внутрь первоначальной зародышевой клетки, постепенно развивая её в сформировавшийся организм, поддерживая жизненную пульсацию мириадов составляющих его клеток. И по мере ослабления, затуманивания связи со своим первообразом, физическое тело начинает слабеть, болеть и стариться. Поначалу гнетущая пустота превратилась в универсальный космический очиститель, без следа растворяющий всё, что рано или поздно подвержено тлену. "Достойно гибели всё то, что существует" - эти слова Гёте пришли ему на Ум. В этот момент для него погибла вся вселенная, а он тем не менее был жив, ощущая себя бесконечным Богом, парящим в океане абсолютной Чистоты. И из неё он вдруг взглянул на свою, сидящую в лодке фигуру, почувствовав, как в тот же момент он вернулся к обычному восприятию мира.
Выпрыгивая из уткнувшейся в берег лодки, Пьер почувствовал в теле такую лёгкость и бодрость, что, казалось, ему ничего не стоило взмыть в воздух и парить в невесомости, наслаждаясь ощущением свободного полёта.
Дальнейший путь лежал через каменные уступы, поросшие мхом и местами обвитые стелющимся плющём, унизанным небольшими желтоватыми цветами, источающими терпкий пьянящий аромат.
Поднявшись на возвышенность, они оказались на небольшой поляне, освещаемой сверху довольно ярким светом висящей над ней искусственной луны в миниатюре. В середине поляны росло одно-единственное дерево необычного вида. Его исключительно толстый, в несколько обхватов, ствол, совершенно гладкий, казавшийся серебристым в разлитом вокруг свете, был утыкан черными массивными шипами. От весьма невысокого, в сравнении с его толщиной, ствола во все стороны раскинулись зигзагообразные ветви, покрытые густой, почти непроницаемой, листвой, оттенявшей ярко-оранжевые, шаровидной формы, гладкокожие плоды.
- Дерево жизни, - торжественно произнёс Дэй.
Он медленно подошёл к дереву и сорвал с него пять плодов.
- Эти особые дары природы рекомендую вам съесть перед сном, но так, чтобы каждый их кусачек очень медленно растаивал во рту, - с этими словами Дэй вручил каждому по оранжевому фрукту, оставив один себе.
Когда Пьер возвратился домой, он, удобно устроившись в кресле, долго смотрел на подарок Дэя, никак не решаясь надкусить драгоценный плод.
Наконец он взял его и, слегка надкусив, стал потихоньку высасывать сок из медленно таявшего во рту кусочка. Трудно передать в словах его вкус. Если сказать, что в нем был синтез всех известных Пьеру фруктов и многих других, которые он никогда не пробовал - значит, почти ничего не сказать. Гурман, пробовавший самые разнообразные яства, знает, что даже при колкостью набитом всевозможными деликатесами желудке, остаётся ощущение, что организму чего-то не хватает. В этом отношении давно подмечено, что голод - лучшая приправа. Но и тогда, даже наевшись до возможных пределов, при общем ощущении сытости, за ним, как за кулисами сцены, подспудно мерцает ощущение голода, который невозможно удовлетворить ничем и никогда. Первые же капли выжимаемого из ароматной; мякоти сока, как только Пьер ощутил их на вкус, одновременно возбуждали и утоляли чувство этого закулисного, подсознательного голода, который таится в самых потаённых глубинах нервной системы и мозга там, где они соприкасаются с человеческой душой.
Следующий круг власти состоял из президентов экспертных Советов, в настоящее время достигающих стадвадцати. Лишь при возникновении новых, принципиально важных областей знания, должен быть сформирован ещё один Совет. Последний случай создания такого Совета имел место около 200 лет назад. Прерогатива назначения президентов этих Советов принадлежит исключительно шестнадцати Принципиалам. Важно, что ни один из этих президентов не мог подняться на следующую ступеньку власти. Даже Принципалы, назначая по своему усмотрению Канцеляров, не властны выбирать кандидатуры среди президентов экспертных советов.
Следовательно, ни у одного из председателей экспертного совета в отдельности нет личного стимула плести паутину заговора. А у их части, или даже у всех вместе? Потенциально такой стимул существует. Действительно, почему бы им не сбросить Принципалов во главе с Великим Магистратором, заодно устранить Канцеляров и захватить высшую власть? Но перепрыгнуть пропасть от власти идей к прямой власти над людьми они не в состоянии. Их власть состоит в манипуляции общественным сознанием, через фильтрацию информации, закладываемой в компьютерную память. В принципе, они могли бы поднять массы против Принципалов и Канцеляров и сбросить их власть. Но это потребовало бы времени, целой серии шагов. Контроль же за общим направлением манипуляции общественного сознания сохраняют Принципалы. Вступи кто из президентов экспертных советов на такой скользкий путь, он был бы немедленно уничтожен. И каждый президент прекрасно осведомлён об этом.
Таким образом, внутри трёх кругов высшей тайной власти, из которых только главы экспертных советов, за исключением секретных, имели официальный статус, возникновение и развитие серьёзного интереса к подготовке переворота исключены.
Особому контролю подвергался процесс переселения личности. Для его осуществления были созданы сразу три дублирующих и конкурирующих друг с другом службы, единственная цель которых состоит в ежесекундном наблюдении за каждым словом и действием своих "подопечных" и записывании всего этого в память компьютера. Эти службы не вправе как-либо влиять на опекаемого. Но зато, соступи он с пути повиновения - это было бы немедленно сообщено куда надо. В частности, Крысан, возглавляющий секретный экспертный совет по переселению личностей в новые тела, не зафиксированный в общедоступной памяти компьютера, также подвергался постоянному наблюдению. И вся процедура подготовки к переселению Крокута, как и сама процедура трансплантации личности, были в трёх экземплярах зафиксированы в видеозаписи.
Нет, в рамках пирамиды Ордена заговор немыслим. Исключены и какие-либо подвохи со стороны Крысана, непосредственно организовывавшего и контролировавшего переселение Крокута.
Но тогда, как могло сорваться, если оно, конечно, сорвалось, переселение Крокута? Только в случае, если воля того субъекта оказалась сильнее воли Крокута. Маловероятно. Но полностью не исключено.
А если кто-то специально подсунул Крысану великолепный экземпляр для трансплантации, заранее зная, что ставит ловушку на Крокута? Одновременно похитили уже отобранное для переселения тело некоего молодого архитектора, вызвали болезнь у его дублера. Всё это в принципе возможно, но уже предполагает заговор снизу. Причём, путём очень ловкого хода - забросить на самый высокий пост своего человека, выдав его за перевоплощенного Крокута.
Похоже, что поиск нужно сосредоточивать именно в этом направлении. Но всё же перестраховка не повредит, надо внимательно изучить запись о трансплантации Крокута.
В течение нескольких часов, вглядываясь в видеоэкран, Аби Кава под разными ракурсами просматривал всю процедуру, произошедшую в тот день в подземном Храме. И вдруг! Он тут же остановил изображение. На драгоценном мозаичном полу он увидел чёрное паукообразное пятно.
- Что бы это могло значить? Такое нужно увидеть своими глазами, - с этими мыслями Аби Кава отправился в Храм и долго в задумчивости разглядывал загадочное пятно. Временами у него было чувство, будто оно живое, что вот-вот оно оторвётся от пола и вцепятся ему в горло.
Наконец Аби Кава повернулся к выходу и, медленно удаляясь из этого мрачного подземелья, чувствовал на затылке тяжёлый, зловещий взгляд.
- В этом пятне заключена душа Крокута, низвергнутого судьбой с вершины власти и обречённого на вечное заточение внутри горстки драгоценных камней, - эта мысль, пришедшая к Аби Каве, вскоре стала его убеждением.
- Плохи мои дела, - думал он. - Как только Принципалы и Канцеляры узнают о случившемся, ему, в соответствии с Уставом ордена Власти, неминуемо придётся уйти в отставку. Ему, единственному из Канцеляров, которому по занимаемой должности запрещалось накапливать личный капитал. Он должен будет переселиться из своей роскошной резиденции, принадлежащей ордену, в простой домик и отрабатывать по 200 часов в год на общественных работах. Но главное не это. Он, на всю свою жизнь погрузившийся в стихию власти, теперь останется не у дел. Зачем же тогда жить? Практически такая перспектива ничем не лучше казни через повешение, которая ожидает Бэша. Вот кого надо задействовать немедленно. Здесь мы естественные союзники. Но сначала надо показать ему пятно. Бэш, будучи невосприимчивым к всевозможным потусторонний тонкостям, всегда проявляет сверхчувствительность, когда дело касается его собственной шкуры.
Реакция Бэша была мгновенной. Он тут же, отбросив все свои дела, ринулся осматривать пятно, о котором доложил ему Аби Кава. Сначала он его будто не. увидел. Потом остановился на нём застывшим взглядом и вдруг пронзительно, голосом поросёнка заорал: "Хозяин! Хозяин!". И опрометью побежал, постоянно шепча одно и то же: "Хозяин, хозяин...".
Абе Каве пришлось выжидать около двух часов, пока Бэш смог, наконец, овладеть собой и начать серьёзный разговор. Жалкий вид этого Принципала, оставленного на десять лет править всей планетой, вызвал у Аби Кавы чувство брезгливого отвращения, смешанное с опасением вступать с ним в союз в игре, ставка в которой больше, чем жизнь - сама власть.
- Нет, - подумал Аби Кава, - союз с ним неминуемо приведёт к краху. Кстати, Крокут никогда не расценивал Бэша, в отличие от других Принципалов, как человека своего круга. Если остальные были сотоварищами, меньшими братьями Крокута, то Бэш - его тенью. Испытывая панический ужас перед Крокутом, Бэш беспрекословно проводил его волю всегда и во всём. Но теперь нет Крокута. Отныне Бэш должен панически бояться его, Аби Каву, потому что теперь он обладает страшной тайной, раскрытие которой означает неминуемую гибель Бэша.
- Ваша милость, возьмите себя в руки. Правителю планеты не к лицу терять самообладание, - с оттенком издевательской насмешки произнёс Аби Кава. - Я понимаю, что Вы потеряли хозяина, которому верой и правдой служили не одну сотню лет, а теперь, как следствие, Вы должны потерять и жизнь. Единственное спасенье для Вас - сменить хозяина. Новый хозяин подарит Вам жизнь в обмен на верную и безупречную службу. Новый хозяин найдёт выход. Вы будете наслаждаться ещё многими тысячами лет процветания. Надеюсь, Ваша милость, поняли, кто теперь у неё новый хозяин?
Бэш молчал.
- Ваша милость, считаю своим долгом сообщить Верховному тайному Совету о случившемся. Вне всякого сомнения, он назначит экспертизу по идентификации личности Крокута. Прощайте.
Бэш упал на колени и, схватив Аби Каву за руку, приложил к ней, приправленный отчаянием, поцелуй.
ПОЛЕТ В НОЧИ
Пьер, который уже раз внимательно всматриваясь в Дэя, не мог разобраться в его внешности. Достаточно было увидеть лишь мимолётно этого человека и уже никогда не возможно было спутать его ни с кем. И это при том, что ни в чертах лица, взятых сами по себе, ни в фигуре не было ничего примечательного. Среднего роста, ни худой, ни полный, глаза и нос - ни большие, ни маленькие. Чёрные, гладкие волосы, зачёсанные назад, правда, не вязались с земными понятиями о человеке, которому недавно исполнилось восемьдесят. Но по земным меркам такому возрасту точно также не соответствовала гладкая, без единой морщины кожа, невероятная гибкость и упругость тела, а также чистые, блестящие глаза, постоянно излучающие одновременно восторженную радость ребёнка и отцовскую готовность помочь, поддержать и ободрить. Причём в отличие от многих старших людей, покровительствующих более слабым на почве наставления их на свой путь и свои идеалы, он смотрел на всякое живое существо, человека тем более, изнутри, ощущая его так, будто он сам им и становился, одновременно передавая ему частицу своего. неисчерпаемого заряда бодрости и добродушия.
Поначалу Пьера удивило, что Дэй относится к своим растениям, как к живым существам, разговаривая с ними иногда шёпотом, но чаще мысленно временами поглаживая стволы и ветви. Время от времени бутоны цветов, мимо которых проходил Дэй, в то же мгновенье распускались и казалось, что в них, словно в маленьких, благоухающих зеркальцах природы, отражается улыбка Дэя.
Цветов в парке не срезали. Это было непреклонное требование его хозяина, который срывал лишь исключительно плоды и овощи.
Однажды, когда они прогуливались вдвоём с Дэем, Пьер задержался у заворожившего его своей красотой цветка, толстый стебель которого лишь немного поднимался над густой, мохообразной травой. Несколько десятков красно-розовых лепестков, формой напоминавших кленовые листья, обрамляли небольшую полусферу, через матово-прозрачную поверхность которой, казалось, переливаясь всеми цветами радуги, горела, переходя друг в друга, тысяча огней. То ли ему показалось, то ли на самом деле, но, во всяком случае, взгляд Пьера приковало странное существо, неизвестно каким образом оказавшееся вдруг на цветке. Большая прозрачная бабочка глядела на него почти человеческим взглядом.
- Что это? - обратился Пьер к Дэю.
Тот молча взял в обе руки висевшее у него на груди приспособление для научных исследований и на мгновенье навёл его, словно фотоаппарат, на цветок. Потом он попросил Пьера взглянуть на небольшой экран в центре прибора. Там светилась стереоскопическая фотография цветка, производившая впечатление реальности. Но только таинственной бабочки Пьер не увидел. Вновь бросив взгляд на цветок, Пьер с удивлением обнаружил, что она по-прежнему сидит там и пристально на него смотрит.
- Ты видишь душу Онионы, этой королевы цветов, мой друг, - задумчиво улыбаясь, тихо проговорил Дэй. - Это хороший знак. Цветы всегда открывают свою душу тем, кто способен с ней сопереживать.
Они постояли ещё некоторое время, молча любуясь прекрасным цветком.
Оба обернулись одновременно, почувствовав на себе чьи-то взгляды.
В этот момент из остановившейся в некотором отдалении машины выходили Эна и Де Синг в сопровождении очень красивой девушки и примерно такого же возраста юноши лет шестнадцати, довольно крупного, с отчётливо выраженной, тренированной мускулатурой и флегматичным лицом, контрастирующим с горящими каким-то неестественным светом глазами.
Эна, отделившись от приехавших, подошла к Дэю и. поцеловав его в щёку, приветливо, как давнишнему другу, улыбнулась Пьеру. После этого, наклонившись к уху своего деда, она начала говорить негромко, с едва заметным волнением.
- Извини, что я, не предупредив тебя, привезла с собой двух молодых людей. Они - дети наших друзей, отправившихся в долгий космический полёт. Лимея в последнее время впала в такую ужасную депрессию, что Де Синг не на шутку испугался за её здоровье. А ведь твой парк..., ты ведь знаешь, одно пребывание в нём оказывает чудодейственное влияние на здоровье. Правда, брату Лимеи грех жаловаться на недомогания. Но и он несчастен по-своему. Говорят, что в здоровом теле - здоровый дух. А вот у этого, в целом неплохого, на редкость крепкого парня, больна душа. И самое ужасное, что он и не подозревает о своей болезни. Слепота к красоте - что может быть ужасней? Я подумала, что, увидев созданную тобой красоту, он должен хоть немного прозреть. Ты не сердишься на меня? Ведь я знаю, как тебе бывает порой неприятно, когда парк посещаю? слепые к красоте люди.
- Всегда рад тебе, Эна. Как можно на тебя сердиться? Но увы, если мне и удаётся немного способствовать распространению красоты, открывать слепые на неё глаза - я не в силах. Кстати, мы с Пьером уже направлялись к ужину. Мяса, как ты знаешь, мы не едим. Зато во фруктах и вине недостатка нет. Проси всех к нашей вечерней трапезе.
Вскоре все расселись на низких, мягких креслах вокруг большого овального стола, в изобилии уставленного всевозможными фруктами и хрустальными бутылями, наполненными винами, приготавливаемыми Дэем по им самим разработанным рецептам.
- Как тут хорошо, не правда ли, Топан, - обратилась Лимея к брату.
Тот промолчал, всем своим видом давая понять, что спокойная, умиротворяющая обстановка никак не соответствует его сжатой, как пружина, натуре, болезненно сковываемой обществом людей, тихо беседующих в спокойной, непринуждённой обстановке. Затем Топан сдвинул обтягивающее его шею чёрное, змеевидное кольцо так, что две выпуклости на нём попали ему прямо в уши и в них, слышимые только хозяину этого браслетообразного магнитофона, полились такие звуки, будто одновременно несколько сотен человек звенящими пилами прорезали стволы деревьев. Перпендикулярно этой стае сирен неслись надрывающиеся до исступлённой хрипоты голоса. А временами наискосок, словно от гигантского механического молота, ритмично выбивающего накопленную за долгие годы пыль, сыпались низкочастотные звуки, в такт которым стали подергиваться сначала руки и ноги, а потом и всё туловище Топана.
Лимея с горечью посмотрела на брата и виновата улыбнулась Дэю.
- Меня радует, когда каждый из гостей, сидя за этим скромным столом, волен выбирать между беседой и погружением во что-то своё, - ответил на её извиняющуюся улыбку Дэй.
- У вас здесь настоящий небесный сад, из которого, согласно одной очень старой легенде, изгнали прародителей элеян. Трудно поверить, что такое мог создать. человек.
- Нет, человек не мог создать то, что под силу лишь Великому потоку жизни, текущему через все миры, разбросанные словно песчинки в бесконечных дебрях пространства и времени. Но человек может немного расчистить окружающую его среду, удалив мусор и пыль, тогда вечно текущая и вечно фантазирующая красотой жизнь сотворит ему и такой сад, и много, много краше, - произнёс Дэй.
- Можно мне остаться здесь навсегда? - невольно вырвалось у Лимеи.
- Я буду счастлив, если твоё присутствие здесь продлится возможно дольше. Думаю, такого же мнения придерживается и Пьер, - улыбнулся Дэй. Он всегда обращался к нему как к сособственнику парка, не показывая, даже намёком, что он не только создатель, но и полновластный хозяин.
- Оставайся с нами, Лимея, - с интонацией просьбы обратился Пьер к молодой девушке. - В известном нам мире трудно найти место, где бы было лучше, чем здесь.
- Ты прав, Пьер, - заметила Эна. - Я сама нередко подумываю о том, как хорошо было бы переселиться сюда. Да вот Де Сингу нужны больные. Что будет делать без них врач?
- Настоящий врач думает не о болезнях, а о здоровье. Оно как солнце, а болезни всегда гнездятся в неосвещённых им углах. Зажечь солнце здоровья, убрать преграды с пути его лучей из всех частей организма - вот задача врачевателя. Остальное довершит сама природа, - заметил Де Синг.
Через несколько мгновений он добавил:
- Хотя продолжительность жизни в последние века постоянно увеличивалась, солнце здоровья на нашей планете светит всё слабее. А почему? Мы уже давно вступили в стагнацию духа. За последнюю тысячу лет наша цивилизация не ознаменовалась ни одним по-настоящему крупным открытием.
- Чем это можно объяснить? - спросил Пьер. - Неужели Вселенная исчерпала все свои тайны?
- Конечно, нет. Думаю, что наши знания о ней - ничтожно блеклая тень, высвечиваемая в бледных лучах нашего осмысления. Но даже эта тень оказывается непосильным бременем для каждого отдельного учёного. А ведь новые идеи первоначально могут зародиться лишь индивидуально. Другое дело их конкретизация и разработка. Здесь уже вступают в действие коллективные силы науки, которые у нас весьма немалые. Но новые, революционные идеи увы! Когда ум учёного ещё не потерял способности озаряться поистине новым, он ещё не усвоил всю накопленную до него сумму знаний. И всякое делаемое им открытие лишь повторяет озарение, посетившее какого-нибудь из мыслителей в прошлом. Потому с заявками на открытия выступают всегда дилетанты. Те же, кто дают себе труд усвоить хотя бы самое важное из тысячелетних накоплений науки, тратят на это столько сил, что на совершение переворота в познании их уже не остаётся.
- Иного и не следовало ожидать от дурмана, испаряемого неживым знанием, - заметил Дэй. - Сначала всё знание формализовали и заложили в компьютеры. Затем людей засадили за них в надежде, будто манипуляция знаками знаний позволит им познать и преобразовать мир.
- Ты считаешь компьютеры злом? - спросила Эна.
- Компьютеры сами по себе - нет. А вот безмерную и излишнюю компьютеризацию человеческой психики - несомненно. Компьютер из вспомогательного средства для мысли превратили в её основу и результаты налицо. Между прочим, мысль для компьютера не доступна. Он может оперировать лишь её знаками. Отождествление мысли и её формального обозначения - вот роковая ошибка нашей цивилизации. Добытым мною знаниям я даю знаковые оформления и передаю их в компьютерную память. Но что значит закладываемое мною в компьютер по сравнению с тем, что я действительно знаю о мире растений. Да почти ничего. Когда я разговариваю с душой дерева или цветка, когда ощущаю, как в их капиллярах струится жизненный сок, когда улыбаюсь вместе с ними - разве можно вложить это всё в компьютер? Для настоящей, живой науки одного ума, вдобавок зашнурованного правилами формальной логики, мало. Без души, без непосредственного созерцания жизни не обойтись.
- Ты, исключение нашей цивилизации, - заметил на это Де Синг, - что подтверждается и уникальностью твоего здоровья. Иметь организм процветающего молодого человека в восьмидесятилетнем возрасте - резкий контраст с выдающимися учёными планеты, особенно в области естественных, и технических наук. Мало кто из них переходит жизненный рубеж в 60, а то и в 50 лет. Нередко сгорают ещё раньше. Специально занимаясь этой проблемой, я пришёл к выводу, что попытки перейти критический рубеж накопленных цивилизацией знаний, при достижении некоторой грани, приводят к ускоренной выработке особо токсичного яда, в считанные дни парализующего всю нервную систему. Однако среди учёных-гуманитариев этот феномен не наблюдается и продолжительность их жизни мало чем отличается от обычной.
- А сохранилось ли у нас живое гуманитарное знание? - спросила Эна и тут же сама ответила на свой вопрос. - По-моему, нет. Оно уже давно вращается в заколдованном кругу, теряя с каждым оборотом остатки своего жизненного заряда и не приобретая ничего нового по существу. Даже сюжеты художественных произведений давно уже повторяют друг друга.
- Я тоже думала так до сегодняшнего дня. Однако, попав сюда, увидела, что может быть иначе, - заметила Лимея. - Так и хочется бесконечно бродить по дорожкам этого парка, - с этими словами она вопросительно посмотрела на окружающих.
- Пойдёмте, прогуляемся, друзья мои, - предложил Дэй. - Сегодня особый день, праздник цветов. Здесь течёт своя история. И у неё свои вехи. Мир растений имеет присущие ему пространство и время. И только на известных перекрёстках они пересекаются с нашей жизнью.
Заметив, что все встают, Топан привычным движением вернул чёрное кольцо на шею и голосом, с едва заметными нотками недовольства и нетерпения, обратился к Эне:
- Меня уже заждались друзья. Могу я воспользоваться вашим автомобилем? Если он, конечно, не понадобится вам до утра. Прибыв на место, я настрою компьютерное управление на обратный путь и машина вернётся сама.
- Разумеется, Топан. Нельзя подводить друзей, особенно когда они ждут.
- Благодарю.
Топан подпрыгнул, сделав в воздухе сальто-мортале, и скачущей походкой направился к выходу. Спускаясь по лестнице, он оступился и слегка подвернул ногу. Поморщившись от неприятного ощущения, дальше он пошел уже не спеша.
Тем временем Дэй повёл всё общество к озеру, остановившись у чёрной, напоминавшей по форме пирогу, лодки. Войдя в неё и взяв в руку весло, он жестом другой предложил занять всем узкие скамейки, образующие ряд внутри этого, по-видимому древнего, судна. Дэй остался стоять на корме и, ловко оттолкнувшись от берега, пустил лодку в плавное скольжение по тёмной глади воды.
Смотря на неё, Пьер задумался, невольно сравнивая насыщенную жизнь, удивительно разнообразную растительность этого волшебного парка с чернотой озера, не знающей никаких различий, застывшей в полной неподвижности тишины. Словно жизнь и смерть, соединённые тонкой гранью, как и узкая полоска между чёрным водным зеркалом и густой зелёной массой, освещаемой уже загоревшимися в парке фонарями. Мысль вдруг остановилась, будучи парализованной затопившим её ощущением смерти. Пьер почувствовал всего себя пригвождённым к пустому пространству, испытав на короткое время чувство крайне тягостной, беспощадно сдавливающей каждый нерв тоски. Но тут же тоска сменилась безразличием. В следующее мгновенье он вспомнил ни с чем не сравнимую квинтэссенцию всех своих ощущений от парка Дэя. Это концентрированное созерцание скрытой за растениями жизни загадочно пульсировало влекущими к себе чистыми, хотя и не яркими огнями. Он понял, что бездна пустоты, сама смерть, не властна над ними. Понятое им сверкнуло остановившейся молнией и в её свете Пьер увидел своё тело, впечатанное во мрак пустоты. Но оно не было его привычной плотью. Каждой бесконечной точкой своего сознания он ощутил её вечный первообраз, который лишь временами облекается атомами и молекулами физического тела, стягивая их из необъятной вещественной вселенной во внутрь первоначальной зародышевой клетки, постепенно развивая её в сформировавшийся организм, поддерживая жизненную пульсацию мириадов составляющих его клеток. И по мере ослабления, затуманивания связи со своим первообразом, физическое тело начинает слабеть, болеть и стариться. Поначалу гнетущая пустота превратилась в универсальный космический очиститель, без следа растворяющий всё, что рано или поздно подвержено тлену. "Достойно гибели всё то, что существует" - эти слова Гёте пришли ему на Ум. В этот момент для него погибла вся вселенная, а он тем не менее был жив, ощущая себя бесконечным Богом, парящим в океане абсолютной Чистоты. И из неё он вдруг взглянул на свою, сидящую в лодке фигуру, почувствовав, как в тот же момент он вернулся к обычному восприятию мира.
Выпрыгивая из уткнувшейся в берег лодки, Пьер почувствовал в теле такую лёгкость и бодрость, что, казалось, ему ничего не стоило взмыть в воздух и парить в невесомости, наслаждаясь ощущением свободного полёта.
Дальнейший путь лежал через каменные уступы, поросшие мхом и местами обвитые стелющимся плющём, унизанным небольшими желтоватыми цветами, источающими терпкий пьянящий аромат.
Поднявшись на возвышенность, они оказались на небольшой поляне, освещаемой сверху довольно ярким светом висящей над ней искусственной луны в миниатюре. В середине поляны росло одно-единственное дерево необычного вида. Его исключительно толстый, в несколько обхватов, ствол, совершенно гладкий, казавшийся серебристым в разлитом вокруг свете, был утыкан черными массивными шипами. От весьма невысокого, в сравнении с его толщиной, ствола во все стороны раскинулись зигзагообразные ветви, покрытые густой, почти непроницаемой, листвой, оттенявшей ярко-оранжевые, шаровидной формы, гладкокожие плоды.
- Дерево жизни, - торжественно произнёс Дэй.
Он медленно подошёл к дереву и сорвал с него пять плодов.
- Эти особые дары природы рекомендую вам съесть перед сном, но так, чтобы каждый их кусачек очень медленно растаивал во рту, - с этими словами Дэй вручил каждому по оранжевому фрукту, оставив один себе.
Когда Пьер возвратился домой, он, удобно устроившись в кресле, долго смотрел на подарок Дэя, никак не решаясь надкусить драгоценный плод.
Наконец он взял его и, слегка надкусив, стал потихоньку высасывать сок из медленно таявшего во рту кусочка. Трудно передать в словах его вкус. Если сказать, что в нем был синтез всех известных Пьеру фруктов и многих других, которые он никогда не пробовал - значит, почти ничего не сказать. Гурман, пробовавший самые разнообразные яства, знает, что даже при колкостью набитом всевозможными деликатесами желудке, остаётся ощущение, что организму чего-то не хватает. В этом отношении давно подмечено, что голод - лучшая приправа. Но и тогда, даже наевшись до возможных пределов, при общем ощущении сытости, за ним, как за кулисами сцены, подспудно мерцает ощущение голода, который невозможно удовлетворить ничем и никогда. Первые же капли выжимаемого из ароматной; мякоти сока, как только Пьер ощутил их на вкус, одновременно возбуждали и утоляли чувство этого закулисного, подсознательного голода, который таится в самых потаённых глубинах нервной системы и мозга там, где они соприкасаются с человеческой душой.