Ларионова Ольга. Евангелие от Крэга

   Алэл поднял ладонь, прерывая его:
   — Помолчи, гость мой. Я должен подумать.
   Воцарилась тишина, в которой явно слышалось обиженное сопение менестреля. А моне Сэниа почему-то показалось, что ее супруг старательно уводит разговор подальше от способностей крэгов.
   Наконец король встрепенулся:
   — Кто из вас своими глазами видел, как птица оживляет человека?
   — Никто, — ответ командора, может быть, прозвучал и чересчур поспешно, но ведь он соответствовал действительности. — Никто, государь, самого процесса реанимации не наблюдал. Так ведь, Харр?
   — Вестимо, так, но…
   — Ты сказал, — голос Юрга был резок, как никогда. — Наш гость с далекой Тихри — странствующий певец, он всю жизнь собирает песни, сказки и легенды.
   Еще некоторое время стояла напряженная тишина, затем орлиный проблеск в глазах островного монарха померк, и он снова стал как бы меньше ростом.
   — Радамфань, не заноси в хроники рассказ чернокожего странника, — мягко проговорил он, обращаясь к старшей дочери. — Продолжи свое повествование.
   Но Юрг уже поднялся, почтительно кланяясь хозяину дома:
   — Прости нас, гостеприимный Алэл, а также ты, добрейшая королева; извини нас, досточтимая хранительница былых свершений, по мы вынуждены будем дослушать твою повесть в другой раз. Неотложные дела призывают нас вернуться к своей дружине.
   Мона Сэниа и бровью не повела, хотя слова мужа были для нее полной неожиданностью. Поднялась, подошла к Ардиени, на коленях которой так спокойно — ну ни разу ведь не пискнули! — пригрелись оба младенца. Непонятно откуда появилось ощущение: вот этой молодой женщине, почти девочке, она доверила бы сына, не задумываясь.
   — Ты всегда желанный гость в моем доме, владетельная Сэниа, — церемонно проговорил король. — Но если ты торопишься ~ лодка твоих странствий ждет тебя.
   Моне Сэниа почудился в этих словах скрытый намек — не нужно исчезать прямо здесь. Она поклонилась Алэлу, как равная равному, одернула по-Харраду, который ринулся было облобызать ручки у королевен, и направилась вниз по ступеням к королевской ладье, водруженной на высокий базальтовый пьедестал.
   А очутившись снова в бирюзовой чаше своего владения, первым делом по-супружески накинулась на мужа:
   — Почему ты испортил вечер? У меня, конечно, тоже челюсти сводило от рыбьего занудства этой хроникерши, но ради добрых отношений с Алэлом можно было и потерпеть!
   — Все гораздо хуже, чем просто занудство, девочка моя. Кажется, мы сваляли крупномасштабного дурака. Отзывай людей из королевского сада на Равнине Паладинов, и будем думать, не натворили ли мы еще больших бед.
   — Ага, — поддакнул менестрель, — как же, не натворили! Теперь вся ваша дорога, или как тут у вас называется, начнет выпрашивать у анделисов — то бишь у крэгов — себе если не бессмертия, то уж избавления от двух-трех смертей, это как пить дать! Ишь, и королек этот крашеный, Алэл, не знаю, как по батюшке, сразу взволновался — почуял, что смертей, как все прочие…
   — Я потому и велел тебе заткнуться, — устало проговорил Юрг. — Ты знаешь, Сэнни, что сказал мне твой отец, когда я прищучил его в тронных апартаментах… Это когда он тебя с помощью чародейного гребня усыпил? Так вот, он приложил меня мордой об стол: ты, землянин, не политик и вообще не деловой человек, и не берешь на себя труд рассматривать альтернативные варианты… Я-то тогда был на седьмом небе от радости, что тебя вызволил, послал его подальше и забыл. А ведь он был прав. Мы не просчитали, чего от нас добивается этот кур венценосный, даже на пару ходов вперед.
   — Ты сам крикнул: поклянись, и быстрее!
   — Клясться-то надо было быстро, да потом долго думать…
   — Но я дала слово, что обо всем, происшедшем на Тихри, мои воины будут рассказывать одну только правду…
   — Вот именно! Ты же не сказала: ВСЮ правду. Кое о чем следовало просто умолчать. Зови своих, хотя я думаю, что прошло столько времени, что уже поздно. Наболтали.
   Принцесса воздела руки к первой вечерней луне:
   — Эрм! Сорк! Пы! Немедленно возвращайтесь в Бирюзовый Дол!
   Ее голос не успел смолкнуть, а Эрм уже стоял перед нею:
   — Властительная принцесса, я прервал беседу с Высшим Советом, куда был приглашен от имени твоего отца, как только услышал…
   — Скажи, мудрый Эрм, ты успел рассказать об анделисах?
   — Да, принцесса. Твоего престолонаследного брата в первую очередь интересовало, имеются ли на Тихри крэги и служат ли они поводырями. Я ответил, что жители Тихри зрячи, по обитающие там крэги, именуемые анделисами, врачуют аборигенов, возвращая их к жизни или, в безнадежном случае, обеспечивая им кончину, исполненную радужных грез.
   Ответом на этот краткий доклад был только дружный вздох.
   — Слушай, а у кого-нибудь в Большом Диване был надет офит? поинтересовался Юрг.
   — Да у всех, включая короля! Самые изукрашенные, те, что и предназначались королевской семье. Но и крэги находились тут же, на специальных насестах.
   — И богу свечка, и черту кочерга, — пробормотал командор. — О, и Сорк явился. Почто такой встрепанный?
   — Добровольцы одолели. Вся зеленая молодежь рвется служить принцессе, защищать незнамо от кого, но главное — ощипать всех крэгов. Кстати, сами были поголовно в наших обручах. И среди них даже несколько воинственных дам. Насилу убедил, что к Лютым Островам заказано даже приближаться.
   — Об анделисах все рассказал?
   — Как было велено — правду, и только правду. Ими-то интересовались в первую очередь, в силу неуемной ненависти… И прямо волосы на себе рвали, что ты не призвала их на помощь, когда пропал новорожденный принц.
   — Только их на Тихри и недоставало, — вздохнула мона Сэниа. — А о предшественниках Иссабаста — тех, чьими кораблями мы воспользовались что-нибудь слышно?
   — Нет, моя принцесса. Они словно сквозь землю провалились. Думаю, что все они в Жавровых болотах…
   — Кстати, владения семейства Пы сопредельны с ними. Где он?
   Он уже был тут как тут, какой-то прилизанный… А, вот что — переодетый.
   — Прости, милосердная принцесса, припозднился… Негоже было пред тобой в рвани появляться.
   — Кто рвал? — осведомилась мона Сэниа.
   — Эти… Ревнители. Что в крэгах и поныне. Я парочку-другую приложил, да много их оказалось, а в монарший цветник с мечом соваться заказано… чуть не одолели.
   — Мог бы сообразить, что от целой оравы не грех и отступить, наставительно заметил командор, ни разу в жизни не следовавший этому правилу. — Что было дальше?
   — Дак папаня вмешался. Домой уволок. Велел больше без крэга ему на глаза не являться. Когда я рассказал, что паши-то на Тихри остались, он аж заплакал.
   — Странный характер, — пробормотал Юрг.
   — Дак он же верховный судья, а я — евоный наследник. Мне никак не положено без крэга. Когда унаследую.
   — Я тебе потом все объясню, — быстро шепнула мужу мона Сэниа. — Скажи, мой доблестный Пы, все ли ты рассказал своей семье об анделисах тихрианских?
   — Как на духу!
   — Ну понятно… Все свободны.
   Мона Сэниа прошлась взад-вперед по росистой траве, зябко обхватив себя за плечи. Остановилась перед мужем, потупив взгляд:
   — С тех пор как я вернулась на Джаспер с Ч акры Кентавра, меня преследует какой-то злой рок. И у меня подозрение, что все было бы иначе, если бы…
   — Если бы я не навязался тебе в мужья, — покаянно проговорил Юрг.
   — О древние боги, как ты можешь? Совсем не то. Но мне кажется, что если бы я была наследницей престола…
   — Сэнни, девочка моя, венец — штука тяжелая, это тебе не офит. И давно у тебя такие мысли?
   — Да где-то с середины пребывания на Тихри…
   — Затяжной случай. Но давай его не рассматривать, а? Ты младшая, ненаследная, что весьма меня устраивает. И вообще, пора малышей кормить. Эй, по-Харрада, неси отпрысков!
   Харр, застрявший у привратного теремка, страусиным галопом помчался к ним, неся на каждом плече по ненаследному отпрыску.
   — Древние боги! — ужаснулась мать. — Да что ты с ними натворил?
   — Мне почудилось — вы оба в восторге…
   Рожицы малышей были обильно изукрашены зелеными причудливыми узорами сразу было видно, что незадачливый художник вместо кисточки использовал собственный палец.
   — Всем мыться! — Сэнни выхватила у него размалеванных младенцев и исчезла, поскольку в качестве детской ванночки здесь приходилось пользоваться целым морем.
   Юрг выразительно поглядел на менестреля и покрутил пальцем у виска:
   — Краску-то где прихватил?
   — А у рыбоньки-королевны. Она добренькая, даже если и заметит, так не настучит.
   — Не настучит! А еще певец. И ворюга. И бабник. Веди себя прилично, рыцарь тихрианский, две брови, две ноги.
   — Эт-то как?
   — А так: не тяни, что понравилось, у ближнего своего.
   — У дальнего фиг достанешь!
   — И не клади глаз на чужих жен.
   — Так ежели ейный муж, окромя глаза, ничего на нее не…
   — Слушай, не вмешивайся во внутренние дела алэлова государства. У короля были свои соображения, когда он всех дочек чохом замуж выдавал — ему наследник был позарез нужен.
   — Ага, и дождался! Да таких, как этот хмырь подковный, в колыбельке душить следует.
   Вот тут Юрг был полностью с ним солидарен. Оставалось только дипломатично заметить:
   — Возлюби ближнего, как самого себя.
   — Да на хрена ему моя любовь — что он, сиробабый?
   Юрг только рукой махнул — ну не давались ему нравоучительные беседы, хоть умри! И как он только будет Ю-юшу воспитывать…
   Так что некоторое время спустя, задумчиво окуная сынулю в теплую до парной одури воду, он с каким-то недоумением признался жене:
   — А я вот сейчас убедился, что вряд ли гожусь в воспитатели нашему подрастающему поколению. Не смог объяснить Харру простейшие нравственные принципы…
   Мона Сэниа фыркнула:
   — Тоже мне печаль! Нравственные принципы — не кашка, которую вкладывают в ротик. Их просто усваивают на примере ближайшего окружения. А если ты вдолбишь нашему гостю то, что ты называешь нравственными принципами, то он, вернувшись на Тихри, чего доброго поплатится за них жизнью.
   — Если тебя ударили по правой щеке… Да, девочка моя, с такой моралью действительно и гробануться проще пареной репы. Но как же с Юшенькой быть совсем его не пестовать?
   — Твое дело, муж мой, любовь моя — научить его драться, но до этого еще далеко. Так что пока покомандорствуй всласть…
   — Ощущаю грусть в голосе!
   — Еще бы — мы ни на шаг не продвинулись в наших звездных поисках. Если бы мы могли заглянуть сейчас в магическую колоду и вычислить, какие два созвездия пропали из нее после полетов Иссабаста и его предшественника, это значительно сузило бы круг поиска. Но для тех, кто держит колоду, не имея крэга на плечах, она — пачка белых картонок…
   — Постой, Сэнни, семейство Пы верно крэгам, и колода карт у них несомненно имеется. Что, если он изобразит раскаявшегося?..
   — А крэг? — Мона Сэниа вздохнула так, словно она действительно сожалела об отсутствии тех, кого чаще называли «пернатой нечистью».
   — У нас же есть Кукушонок!
   Юрг подпрыгнул в воде, как дельфин — глотнувший соленой влаги. Ю-ю отчаянно заверещал.
   — Ты с ума сошел! Он же как член нашей семьи!
   — Вот именно, поэтому на него можно положиться.
   — Да, — нехотя согласилась принцесса, — на картине Оцмара были изображены и Кукушонок, и трехлетний Юшенька. Так что ничего с ними произойти не может.
   — У тебя наконец-то прорезывается королевская мудрость… Чего не скажешь о Пы. Из всей дружины… Ишь, гогочут в соседней бухте — должно быть, Харра можжевеловыми вениками потчуют, это я их научил… Так вот, должен констатировать, что уважаемый Пыметсу — самый лихой рубака, каких я только встречал на своем веку. Махать мечом он мастер, но шевельнуть мозгой… Одним словом, достойный наследник верховного судьи.
   — Ну это единственное, в чем можно быть уверенным.
   — Ты серьезно? — изумился командор.
   — Конечно. Судья — это, в сущности, просто палач. Если король кого-то приговаривает к смерти, то осужденный получает меч и неограниченное время на поединок. Но дело в том, что верховный судья — это боец, не знающий поражения. Он непобедим.
   — Ха! А нельзя ли пригласить его на какую-нибудь нейтральную территорию для небольшого показательного матча?
   — Не шути, муж мой, любовь моя. С самых Темных Времен эта семья наследует должность, от которой, честно говоря, дурно пахнет. Но ни в одной летописи не отмечено, чтобы верховный судья проиграл хотя бы один бой.
   — Знаешь, мне как-то расхотелось делать ставку на Пы.
   — Да? А сколько предположительных созвездий мы насчитали? И помножь на количество звезд. Планеты, конечно, не у каждой… Ой, погоди-ка, погоди… Только сейчас мне пришло в голову, что ведь Иссабаст примчался на таком потрепанном корабле, что ясно и младенцу: тут козыри, указавшие ему созвездие, были ночные. А его предшественник, побывавший на сказочной планете Шоео, был облагодетельствован светлыми, дневными картами. Понимаешь? Из двух созвездий, пропавших из колоды, мы безошибочно выберем нужное.
   — Остановочка за немногим — как объяснить нашему дюжему молодцу, какую роль он должен сыграть, и добиться, чтобы он запомнил…
   — Дорогой, ты забываешь о Кукушонке — уж он-то вспомнит все карты до единой!
   — Но если остальные крэги подслушают его мысли…
   — А Кукушонок скажет им только то, что мы отпускаем Пы из дружины и дарим ему крэга — нам-то он не нужен. Что же касается мыслей, то он научился их прятать еще в подземелье. Нам придется их обмануть, и в успехе предприятия я ничуть не сомневаюсь.
   — Бр-р-р, Сэнни, и подумать-то страшно, если — неудача.
   — Я выросла в королевской семье, где обман — это профессия.
   — Стоп! Но он невольно выдаст наше местонахождение…
   — Каким образом? Что мы — на Лютых островах, знает весь Джаспер. А вот представить зрительно Бирюзовый Дол, чтобы сюда перенестись через НИЧТО, будет невозможно — словами этого не передать; конечно, если крэг сядет кому-нибудь на плечи и внушит нужную картину… Но Кукушонок не способен на такое предательство.
   — Дай-то бог. Ох, Сэнни, разонравилась мне эта авантюра?
   — Если бы я не винила себя в гибели Светлячка, я и сама на это не решилась бы…
   Два непрошенных облачка четко и одновременно накрыли обе ранние луны, и в наступившей темноте море засветилось. У подножия камня, на котором сидели Юрг и Сэнни, держа на коленях завернутых в белые ягнячьи шкурки малышей, толклись лиловатые фосфорические медузы, стремительными фонтанчиками холодных искр очерчивал свой путь припозднившийся дельфин, и ночная гагара, казалось, выуживала из ломких базальтовых вод не спящую рыбку, а крошечные слитки серебряного огня.
   — Такого никогда не было, — прошептала принцесса, — мне кажется, это Алэл посылает нам знак, что оберегает нас…

XII. Сорочья свадьба

   Пы вернулся на пятый день — мрачный, встрепанный.
   — Папаня притомил, — коротко пояснил он. — Говорит: жиру я нагулял на принцессиных харчах.
   Кукушонок, тоже какой-то невеселый, точно облинявший, молча снялся с его плеч и нырнул в ближайший кораблик. Пы тут же нахлобучил офит по самые уши. Юрг и Сэнни тревожно переглянулись и последовали за пернатым другом.
   — Удача? — Сэнни не могла поверить в провал своей затеи.
   — Полный крах, — прошептал он еле слышно. — Я никогда не задумывался над тем, как мы, крэги, общаемся друг с другом; так вот, мы слышим только те мысли, которые обращены к нам. Со мной же никто не хотел разговаривать. Мои бывшие собратья презирали меня еще сильнее, чем люди. До меня долетали только упреки в том, что я забыл свой долг — и по отношению к людям, и перед всеми крэгами…
   — О, древние боги, и ты пять дней терпел эту травлю? — воскликнула принцесса, хотя вопрос был явно риторическим. — Но карты, вы с Пы просмотрели колоду?
   — Да. Она оказалась белой. Вероятно, для того, чтобы увидеть изображения, потребуется настоящий крэг, а не такой изгой, как я.
   Мона Сэниа осторожно сняла птицу со спинки кровати и прижала к себе, словно отогревая:
   — Мы больше никогда не заставим тебя так страдать, слышишь, Кукушонок? Я клянусь тебе в этом честью своих трех имен, каждое из которых не запятнано. Но пойми и ты нас: мы думали, что крэги примут тебя так же, как семейство верховного судьи приняло Пыметсу, с состраданием к его раскаянию; мы надеялись, что твоим зрением он увидит магические карты, которые нам так нужны…
   — С состраданием? — пернатое создание завертело головкой, словно пытаясь разглядеть насмешку на лицах Юрга и Сэнни. — Да все семейство, включая приживалов, издевалось над Пы с утра до вечера! Иначе как «Пестрей» — это из-за меня — его и не называли.
   — О древние боги, и он терпел целых пять дней!
   — Теперь я понимаю почему, — прошелестел Кукушонок, — мы вместе должны были открыть тайну карт — и не сумели…
   — Да не вини себя, дружище! — Юрг как мог вложил в свои слова максимум убежденности, но на Кукушонка, по-видимому, это слабо подействовало, потому что он расправил крылья и, взлетев на выступ полки, нахохлился еще больше. Ну не знали мы, что тут требуется настоящий, густопсовый крэг, с которым остальные пошли бы на контакт… Только вот такого на Игуане нет и не будет.
   — А если — будет? — еле слышно донеслось сверху.
   Кукушонок, спрятавший голову под крыло, отчего он окончательно стал похож на спящую курочку-рябу, казалось, сам испугался собственных слов.
   — Ты что, хочешь кого-то сюда пригласить? — осторожно осведомилась принцесса.
   — О, конечно нет! Но крэги напомнили мне о моем долге перед людьми — ведь если у новорожденного младенца отсутствуют крэги родителей, то позаботиться о нем должен ближайший крэг.
   — Ну ты и заботился — и с Юхани возился, и с Фирюзой.
   — Нет. Не то. Когда исчезло яйцо, предназначенное маленькому Ю-ю, кругом было много различных моих собратьев, и думаю, что кто-то из них позаботился бы о маленьком принце, если бы вы не бежали с Джаспера. Но когда родилась Фирюза, я был здесь один, и я почувствовал… крэги объяснили мне, что это значило. Я должен снести яйцо.
   Минуты две стояла обморочная тишина.
   — Сюрприииз… — высказался наконец Юрг.
   — Минуточку… — Мона Сэниа вскинула руки, словно призывая ко вниманию целую толпу. — Но ведь там, во дворце Оцмара, на картине было два крэга Кукушонок и еще один, светленький такой; значит, так тому и быть! Это к удаче!
   — Гм, дорогая, но ты ведь знаешь, что крэги делают с новорожденными… не сдавался встревоженный отец.
   — А кто говорит о новорожденных? Кукушонок воспитает своего сына на отдаленном островке, выстроим там ему хоромы; при них постоянно будет находиться кто-то из дружины, на предмет правильного воспитания. Рано или поздно Пы сможет вернуться в свое поместье уже не как презираемый блудный сын с пестрым и, главное, с чужого плеча, крэгом — а в качестве законного преемника своего достославного папеньки, и с молодым и прекрасным поводырем. Все в лучших традициях!
   — Боюсь, Сэннюшка, у тебя острый приступ оптимизма. Ведь на это уйдут по меньшей мере годы… Кстати, когда это ты должен, с позволения сказать, разрешиться?
   — Сегодня ночью.
   — И ты молчал, курицын сын! Если б не этот разговор — что бы ты делал с яйцом?
   — Я уже думал. Я снес бы его в море…
   — Сынишку утопить? Ну, Кукушонок, я знал, что у вашего брата всего одна капля крови, по вот сколько мозгов…
   — Не смей на него кричать! — взъярилась Сэнни. — Ты что, не понимаешь, что он собирался сделать это из любви к нам?
   Юрг, ошеломленный ее тоном, потряс головой, словно пытался вытрясти из ушей визгливые потки, а потом внезапно схватил жену в охапку и закружился по тесному кораблику:
   — Бесценная моя супруга, поздравляю тебя: у нас первая настоящая семейная перепалка. Счастлив, что по достойному поводу.
   — Ну что ты радуешься? — Сэнни, как это водится у прекрасной половины рода людского, всегалактического, отбивалась демонстративно и безуспешно.
   — Что? Да то, что у нас всю жизнь будут поводы праздновать что-то в первый раз Первое знакомство. Первая ночь. Первый сын. Потом второй сын. Потом третий…
   — Вторая дочка.
   — Нет, сын!
   — Нет, дочка!
   — Ах, так? Сейчас мы проверим это экспериментально…
   — Веди себя прилично! Мы не одни.
   — Ох, Кукушонок, прости. Мы совсем про тебя забыли. О чем… А, яйцо. Ты его что, высиживать будешь? И долго?
   — Яйцо должно омываться лунным светом. Через девять дней из него появится птенец.
   — И только годам к пятнадцати превратится во взрослого петуха.
   — Если будет расти вместе с ребенком. Но рядом со взрослыми людьми это произойдет в считанные недели — уж я-то это знаю, пестрые крэги, появляющиеся взамен…
   — Не вспоминай об этом, дружище. К тебе относились по-свински, но это закончилось раз и навсегда — во всяком случае, пока мы существуем на этом белом свете. А уж твоего скворчонка мы выпестуем будь здоров…
   — Не опережай событий, муж мой, любовь моя. Прежде всего следует позаботиться о яйце.
   Она выскочила из кораблика и чуть не наткнулась на Пы, который, сидя прямо на земле, угрюмо подрезал кинжалом стебельки беззащитных колокольчиков. Тихрианский рыцарь, расставив ноги, что делало его похожим на гигантский циркуль, высился перед ним в назидательной позе.
   — На твоем месте я бы ему так врезал, так врезал, даром что родимый батюшка — не измывайся над сыном! И братьям…
   — Ты это что мне дружинника портишь? — несколько запоздало вмешался командор. — Ты что, и собственного отца прибить способен? Тоже мне творческая личность!
   — Да я бы своего отца — если б мне головой поручились, что это точно он, так как я его и в глаза не видел, — вон с той стеночки да прямехонько в море, головкой вниз. Он же меня, стервец, еще младенцем сиробабым продал, хорошо я от них вовремя ноги унес да к кузнецам в подручные пристроился. Так вот, любезный мой кормилец-князюшка!
   — Хм, — смущенно прокашлялся Юрг — ну не ладилось у него с воспитательной работой в коллективе, хоть застрелись! — У тебя, конечно, случай особый, но в целом родителей следует почитать.
   — Сам-то, поди, не больно почитал-то?
   — Я, знаешь, тоже вроде безродный, так что ты меня напрасно князем величаешь.
   — Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась Сэнни, — послушаем про твоих предков, а то мне как-то и в голову не приходило раньше поинтересоваться твоим генеалогическим древом!
   Пы смущенно переминался с ноги на ногу — вести разговор о предках супруга высокородной принцессы следовало, по его представлениям, не иначе как в королевском Диване, а не так-вот, походя, на травке с колокольчиками. Но принцесса явно придерживалась другого мнения, стараясь отвлечь дружинника от пережитых обид:
   — Я слушаю тебя, благородный эрл!
   — Ну сейчас ты перестанешь величать меня благородным. Хотя история эта, надо сказать, печальнее некуда. Стоял себе большой беззаботный город, а жителей в нем, если еще и гостей прибавить, было, наверное, поболее, чем на всем зеленом Джаспере. И вот в один самый обычный, никем не угаданный день земля под ним… А что, разве на Равнине Паладинов никогда не было землетрясения?
   — Только на самом дальнем севере, — быстро ответила принцесса, — это когда джаяхуудла созывает ледяных троллей, стуча копытом по вечному льду. Но продолжай, муж мой.
   — Ну, да. Джаяхуудла. Копытом. Что-то я плохо представляю себе копыто, от одного удара которого рухнул бы такой город… А потом еще несколько морских волн. Короче, хоть со всего мира и слетелись все до единого спасатели и поисковики, а откопать живых удалось ох как немного. Говорят, меня нашла собака. Лохматая шалая дворняга, которая работала лучше любого добермана. Когда она состарилась и ее из отряда спасателей списали, я ее к себе взял, в интернат.
   — Куда, куда?
   — А это такой большой дворец с фонтанами и бассейнами, куда собрали всех детишек, у которых не нашлось родни, а сами они по малолетству и имени своего не помнили,
   — Откуда ж тогда стало известно, что ты — из рода Брагинов?
   — Да не было у меня никакого рода! Брага — так собаку звали.
   Харр, обманутый беззаботным тоном командора, весело заржал:
   — Знал бы король Алэл, что ты псовой кличкой наречен, ни в жисть бы за свой стол не допустил!
   И тут в моне Сэниа впервые взыграла королевская кровь:
   — Как смеешь, смерд?! Пусть мой муж, благородный эрл и бесстрашный воин, и не запомнил своих родителей — да будет благословен их прах в далекой Земле, — но они могли принадлежать только к знатнейшему роду, иначе меня… то есть я… О древние боги, да я же с первого мига нашей встречи чувствовала, что это так!
   Юрг ошеломленно замер. До этого момента ему и в голову не приходило задуматься над тем, что чувствовала его будущая супруга в тот первый миг, когда он так бесцеремонно нарушил одним махом не менее половины пунктов дворцового этикета. Что она думала — он знал: ей померещилось, что вернулся ее первый муж. На Джаспере привыкли к чудесам. Но вот теперь оказалось, что кроме этого она почувствовала и какие-то флюиды древних голубых кровей… Он искоса глянул на жену. Она уже овладела собой и не менее его была поражена собственной эскападой. А может, ей просто набила оскомину дурашливая развязность этого голенастого песельника? Кстати, загостился он тут, чувствует себя как дома (хотя он, наверное, повсюду ведет себя бесцеремонно) — надо будет как-нибудь вечерком послушать его куплеты и баллады, серенады и застольные песни, наградить позолоченным мечом пофасонистее… нет, двумя мечами… да хотя бы и тремя… и дюжиной кинжалов… да что там мелочиться — увешать его оружием с макушки до сапожных пряжек, пусть себе на это богатство купит рыдван на восьми колесах, обзаведется собственным гаремом… Только не сегодня. Сегодня вечером пусть еще поразвлекается тут, хотя бы и попоет, и можно будет на пару часиков мотнуться на Барсучий, связаться хотя бы по телекому со Стаменом…