- Норман, зачем ты написал эту книжку про крольчонка Ролли?
- Это была глупая, неуместная выходка. Когда я сделал свое открытие, завершил работу, на которую мой отец угробил понапрасну всю свою жизнь, а я, по его милости, проскучал половину своей, у меня появилось детское желание проболтаться хоть кому-нибудь об этом. Несерьезно, ведь так? Непохоже на меня. Но я действительно не утерпел. Помнишь притчу о брадобрее царя Мидаса? Я поступил точно так же. Я написал детскую сказочку, где рассказал о сути, но не открыл ни одной детали. Только сам факт. Непростительное мальчишество, о котором я вдобавок еще и совершенно забыл, потому что встретил тебя. Крольчонок Ролли, который от рождения помнил все, что знала его мама... Глупо и несерьезно Но сказочку почему-то напечатали, и я получил ее как раз накануне того дня, когда мне сообщили, что наш мальчик связался с этим пройдохой Фрэнком и около них уже начали увиваться какие-то дошлые репортеры... И я вдруг панически испугался, что Рей им все разболтал, нечаянно, не отдавая себе отчета в том, что говорит. А ведь смысл нашей жизни именно в том, чтобы он был единственным, слышишь - одним-единственным на всей земле.
- Но я не понимаю, Норман, как мог он, малыш, разбираться в деталях твоего открытия?
- Да оттого, Алин, что сам он ни в чем не разбирался, это уже было заложено у него в мозгу, он родился с этим запасом знаний, понимаешь? Ведь суть моего открытия и заключается в том, что я научился передавать по наследству весь комплекс отцовской памяти. Абсолютно все, даже то, что я сам сейчас не мог бы припомнить, Рей получил в готовом виде. В школе ему ничего не нужно было учить - он только вспоминал, и достаточно было небольшого повода, чтобы одно за другим потянулись воспоминания, часто неосознанные, как стихотворение, заученное на незнакомом языке. Можно не понимать ни слова, но отбарабанить его целиком. Вот так Рей мог проговориться о моем открытии - ведь он до самых ничтожных деталей знал, как оно реализуется. Вот почему я так перепугался, когда Рей заговорил о каком-то кольце. Нелепое совпадение, мальчишеская болтовня, но совладения всегда ошеломляют, и вместе со всеми остальными подробностями Рей знал, что кодовое название моей работы - "кольцо Фэрнсуорта"...
- Это звучит почти как "Кольцо Нибелунга"!
- Почти? Да какое здесь может быть сравнение! Что давало Кольцо этому золотушному Альбериху? Власть над золотом, и только. Но еще ее времена Эдды было известно, что без головы на плечах и со всем золотом мира ничего не добьешься, разве что станешь цепным драконом при собственном сокровище - незавидная судьба Фафнера. Нет, мой талисман, мое Кольцо дает другую, высшую власть чад миром - это власть сконцентрированной в одном мозгу информации... Информация! От этого слова на первый взгляд несет канцелярией или редакцией вечерней газетенки, оно взращено на тощей ниве дешевой бумаги и вспоено типографской краской; оно заучит не слишком респектабельно в высшем обществе, а в мире богемы оно просто воняет низменным практицизмом. И в то же время информация - это единственное сокровище, накапливаемое человечеством, это истинное золото обитаемой вселенной. Когда-нибудь в ее честь будут сложены гимны - "Правь, Информация, мирами" или "Информация, Информация превыше всего, превыше всего во всем мире..." Но много ли этого сокровища способен накопить человек? Жизнь его коротка, и большую, да к тому же и лучшую ее половину он тратит на усвоение азбучных истин, этой информационной мякины! Это же смертный грех - убиение времени...
Смертный грех. Смертный грех. Смертный грех... Словно перестук колес. Неотступный и неотвязный. Туки-тук. Туки-тук. Смертный грех. Смертный грех.
- ...но вот в этот мир пришел новый человек - Фэрнсуорт Второй, сын Фэрнсуорта Первого. Всю информацию, накопленную мной почти за сорок лет, он получил даром, как принц Уэлльский - корону. Свои лучшие годы, годы самой активной деятельности он посвятит накоплению новой информации, которую, в свою очередь, передаст Фэрнсуорту Третьему. И это неизбежно, Алин: в одном из последующих поколений вновь родившийся Фэрнсуорт будет располагать уже таким запасом информации, что она позволит ему стать властелином мира, Ты спросишь - как, каким образом? Он сам выберет путь и средства, ибо будет мудрейшим из людей, а стремление к богатству и власти всегда останется в крови Фэрнсуортов, ибо это передам им я, со всеми своими знаниями и опытом, со всеми мечтами и надеждами, со всей своей ненавистью и любовью,
Со всей ненавистью... и всей любовью. И это даром. Как корона - для принца Уэлльского. Любовь по наследству.
- ...когда-нибудь мое открытие будет повторено - это неизбежно, ибо такова судьбе всех открытий. Появятся другие люди, унаследовавшие память отцов и, может быть, матерей. Но это уже будет неважно: Фэрнсуорты всегда будут выше остальных, ибо их объем наследственной памяти будет превосходить всех других на несколько поколений, и они неизбежно будут главенствовать даже над себе подобными. Фэрнсуорты, Фэрнсуорты превыше всего!.. Ты меня слушаешь, Алин? Алин, ты спишь? Правьте, Фэрнсуорты, всем миром... Спи, Алин. Спи, меленькая супруга Фэрнсуорта Первого. Когда-нибудь в музеях Чикаго и Нагасаки, Москвы и Мельбурне будут висеть твои портреты, и каждая мелочь твоей жизни станет достоянием биографов - и безымянная вереница твоих учителей рисования, и львиный рык Леона-Баттиста Эскарпи, и тюльпановое дерево, под которым ты любила сидеть с маленьким Реем в нашем саду... Но все это будет позже, а сейчас - сейчас я напрасно рассказывал тебе о своей тайне. Ты ничегошеньки не поняла, маленькая моя...
Господи, как он устал! Он устал от вечного страха - от того страха, которым он пытался поделиться с Алин; только бы никто другой не поторопился, не пошел по его пути, не повторил его великого и неведомого пока никому открытия, потому что тогда все напрасно: и прозябание в провинциальном городишке, и возня с частными учителями для Рея, и это лихорадочное копание в груде научных журналов и бюллетеней, и недолгое облегчение: нет, никто даже отдаленно не занимается этой проблемой...
А Рей задерживается. Вот бы не подумал, что ему может понравиться на заурядной студенческой вечеринке! Ложиться не стоит, разве что подремать в кресле, как Алин. Странно, что она так спокойно уснула - раньше ведь она так волновалась за Рея, когда он уходил из дому. Что делает сейчас мальчик? Танцует? Пытается подражать своим более опытным сокурсникам? Вряд ли - Рей не склонен в подражанию. Но одно непреложно: Рей унаследовал старомодные вкусы отца, и теперь ему нелегко будет найти себе такую же подругу, хрупкую до прозрачности, похожую на саксонскую фарфоровую пастушку... Скорее бы, в самом деле. А то этот нескончаемый страх - только бы ничего не случилось, только бы не начинать все сначала. Конечно, Алин еще молода, да и он не чувствует себя стариком, так что второй ребенок не став бы для них неразрешимой проблемой, но - потерянные годы, все упирается в потерянные годы. Скорей бы, скорей. Фэрнсуорт Третий - и можно вздохнуть спокойно, и можно принадлежать только себе... и Алин.
- Где Алин? Я тебя спрашиваю, где Алин?!
- Фу, Рей, как ты меня напугал... А я и не заметил, что задремал. Но в каком ты виде?
- Где Алин?
- Во-первых, я неоднократно запрещал тебе называть маму по имени. Во-вторых, она спит в кресле у камина.
- Там ее мет. Зато есть запискам на твое имя.
- Ты осмелился прочесть?
- А почему бы нет? Разве я не должен знать все, что знаешь ты? Разве я не рожден именно для этого?
Норман никогда не заговаривал с сыном о тайне его превосходства над остальными. И Рей не касался этой темы. Сегодня впервые. И вообще мальчик основательно пьян.
- Прими душ, Рей, если ты в состоянии, и немедленно ложись спать. Завтра я поговорю с тобой.
Что еще за послание в праздничную ночь? Может быть, Рею просто померещилось?
В столовой по-прежнему ритмично мерцал камин. Алин, конечно, ушла к себе. Но записка... записка была.
"Я ухожу из твоего дома, Норман, чтобы никогда больше не встречаться с Реем. Бедный мой мальчик! Лучше бы ему родиться слепым, глухим, парализованным, лучше бы ему совсем не родиться - чем быть таким, каким сделал его ты. Прощай".
Ну вот, только этого ему и не хватало - этой нелепейшей выходки со стороны всегда такой покорной, ни над чем не задумывавшейся Алин. Она, разумеется, никуда не денется - надо только часов в шесть утра, когда рассветет, взять машину и съездить за ней в Ду-Бойс. Правда, мальчик в таком состоянии останется дома один...
- Ты прочел?
- Почему ты не в постели, Рей? Разве я не велел тебе...
Рей оттолкнулся плечом от дверного косяка, медленно пошел к камину, обходя кресла, и Норман невольно отметил, что, несмотря на природную хрупкость и непомерно высокий рост, сын уже утратил мальчишескую угловатость, и движения его плавны и исполнены бесконечного достоинства, как... как поступь Логе, явившегося, чтобы привести в исполнение приговор над утратившими бессмертие властителями рейнского Кольца... И этот черный тонкий свитер, плотно охватывающий гибкую фигуру, и волосы до плеч, в багровых отсветах камина кажущиеся огненно-каштановыми...
- Я-а тебе-е приказа-ал!..
Крик Нормана захлебнулся и затих в ночном неподвижном сумраке маленького дома.
- Сядь, - тихо велел сын. - Сядь, Фэрнсуорт Первый. Сегодня приказываю я.
- Мальчишка! Да как ты...
- Сегодня приказываю я, Фэрнсуорт Второй, и, следовательно, старший по рангу. Ведь старшинство определяется количеством накопленной информации, этого золота вселенной, не так ли?
- Ты пьян!
- Ровно настолько, чтобы позволить себе разговаривать с тобой. Раньше у меня такого желания не возникало. Раньше, когда я, с твоего благословения, собирался на эту жеребячью попойку и почти не надеялся на то, что смогу рассчитаться с тобой так скоро.
- Рассчитаться? Мой бог, какая вульгарщина... Но что ты хочешь этим сказать?
- Вульгарщина? Да ну? А мне-то всегда казалось, что ты и затевал-то все это только ради окончательного расчета. Столбик поколений, черта - и под ней итог: бессмертная слава основателю династии Фэрнсуортов, властелинов мира! Разве нет? Что ты молчишь, основатель династии... монстров, бесплатно одаренных всеми сокровищами твоей памяти. А ты подумал о том, хочу ли я обладать ими, этими сокровищами? И что мне сделать теперь, чтобы избавиться от них?
- Мы оба чересчур горячимся, Рей. Когда ты выспишься и мы сможем обсуждать этот вопрос спокойно, ты будешь вынужден признать, что те неоспоримые преимущества, которые ты обрел вместе с наследственной памятью, стоят хотя бы благодарности.
- Благодарности? Тебе? Да с того самого момента, как только я научился различать человеческие лица, я чувствовал к тебе лишь ненависть. Вполне волен в своих чувствах я никогда не был - ведь большинство из них я получил даром, как уменье дышать, как способность различать запахи; но вот ненависть к тебе - это мое, понимаешь, МОЕ, ибо это родилось во мне и от меня самого. Тебя это удивляет? Странно. А ты ведь немало потрудился, чтобы заслужить эту ненависть. Ведь стоило в моей жизни появиться хоть чему-то новому, как сразу же возникал ты... Помнишь, в парке стоял зеленый столб с указателями: "Площадка для лаун-тенниса - налево", "Туалеты направо"? Так вот, ты для меня всегда был этим зеленым столбом. Это любить, это - уважать, вот это - почитать, а того - боже праведный, сторониться, как чумы, и вообще - туалеты направо, леди и джентльмены!
- Рей, уже далеко за полночь.
- Ты увез меня от единственного друга - помнишь Фрэнка, мальчишку с бензоколонки? После этого я уже не позволял себе роскоши даже мечтать о друзьях. Ты отнял у меня мою детскую мечту - видите ли, Фэрнсуорту Второму надо было стремиться к владению миром, а не автозаправочной станцией. Ты заставил меня заняться биологией, забыв про то, что ты сам в молодости терпеть ее не мог и штудировал ее только затем, чтобы сохранить право на отцовское наследство. Можешь себе представить, как я относился к этим занятиям, если твоя же неприязнь к биологии была теперь помножена на мою ненависть к тебе самому! Ты думаешь, меня делало счастливым сознание собственной исключительности? Да, я очень рано понял, что я не такой, как осе. До конца я это понял уже тогда, когда увидел твою глупейшую книжку про крольчонка Ролли. Едва Алин прочитала мне несколько строк, как я тотчас же вспомнил всю сказку - боюсь, что ты подробнейшим образом просмаковал про себя этот премилый сюжетец, прежде чем сесть за машинку. И еще я понял, что крольчонок Ролли - это не кто иной, как твой сын, то есть я сам. И знаешь, вместо упоения собственной исключительностью мне стало тоскливо и гадко, словно в воздухе запахло паленым кроликом. С тех пор, когда я вспоминал о своих выдающихся способностях, я явственно ощущал запах горелой шерсти. И знаешь, что во всей этой мерзости служило мне утешением? Мысли о том, что ты должен умереть раньше меня. Что хоть когда-нибудь я от тебя избавлюсь. Когда я видел почтовый четырехосный фургон, я представлял себе, как он с хрустом подминает тебя под свои тугие шины; когда подымался ветер, я с надеждой смотрел на тюльпановое дерево, ожидая, что оно обвалится именно в тот момент, когда ты будешь проходить под ним; мало-помалу я и сам начал действовать в своих мечтах - о, все те комиксы, которыми ты баловался в армии, сыграли тут немаловажную роль. Ты погибал загадочно, бесследно и главное - безнаказанно для меня. А потом... потом мы с Алин возвращались в тот уютный городок, который она шутя называла Сент-Уан; я сидел в саду, а из окон лилась музыка - это она играла для меня. Но в своих мечтах я подрастал, и помимо моей воли в этот волшебный мир, где было место только для меня и Алин, вклинивался кто-то третий. В самом деле: ведь я был должен - я чувствовал, что должен! иметь сына. Я был обязан вырастить Фэрнсуорта Третьего. Я совсем не хотел этого, но меня принуждало к этому что-то, что сильнее меня. Это было насильно вложено в мой мозг, но я никак не мог примириться с мыслью о том, что в саду, наполненном музыкой, будет бегать еще и мой сын, который будет так же ненавидеть меня, как я тебя! Я успокаивал себя тем, что это случится очень не скоро; ведь для того, чтобы иметь сына, нужно по крайней мере жениться, но вот Бекки Тэчер, обязательной для всех мальчишек, у меня почему-то не было. Ведь это тек трудно - найти свою Бекки, которая во всем была бы похожа на Алин.
- Молодости свойственно верить в идеалы, - криво улыбнувшись, пробормотал Норман.
- Молодости - да, но я родился с душой взрослого человека. Чудес не бывает, и я встречал только отдаленно похожих... Или весьма похожих, как это случилось сегодня. Она была уже порядком пьяна, когда я пришел. Наверное, ее позабавило, что я не спускаю с нее глаз, а может быть, она захотела подразнить кого-нибудь из наших парней... Я в этом не разбираюсь. Короче говоря, она занялась мною. Не пугайся, это означает только то, что она собственноручно пыталась меня, споить и целовала после каждой рюмки. Дурачилась. С ее точки зрения, это было совсем не страшно. Но весь ужас в том, что я начал вспоминать... Раньше мне казалось, что я припомнил уже решительно все, что когда-то передумал или перечувствовал ты... Святая наивность! Для того чтобы цепь воспоминаний начала разматываться, надо было потянуть за ниточку. Совсем как в сказке; дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется... До сих пор мне открывались самые разнообразные двери, кроме одной. Если ты думаешь, что я пьян, то ты ошибаешься - у пьяных слова легко и просто слетают с языка; у меня же не хватает сил... нет, не сил - мужества, чтобы произнести то, что я понял и почувствовал. А это можно выразить самыми обыкновенными словами... Одной фразой...
Рей подошел к столу, немножечко неловко - левой рукой - налил целый бокал "божоле", но отпил только один глоток и вернулся на прежнее место. Бокал он поставил на каминную доску все так же левой рукой, не вынимая правую из кармана.
- Это действительно очень просто, - продолжал он, хотя совсем не просто было сочетание его чистого мальчишеского голоса и тех жутких слов, которые он произносил. - Я вспомнил все, что было между тобой и Алин, и понял, что для меня никогда не будет существовать ни одной девушки, как бы похожа ома ни была на Алин. Потому что я уже люблю, люблю с первого своего дыхания, # с первого своего взгляда, люблю великом, проклятом богом и людьми любовью... Я люблю свою мать.
- Это невозможно, Рей!
- Это неизбежно. И мне никуда не деться от этого страшного наследства... разве что разбить себе голову.
- Ты сошел с ума!
- А, вот теперь я слышу неподдельный ужас! Как же, оборвется цепь твоего великого Кольца, и тебе придется все начинать сначала... Не тек ли? Ты не упустишь добычи, ты начнешь все сначала, ты разыщешь Алин, ты заставишь ее вернуться в твой дом, ты против ее вопи сделаешь ее матерью второго монстра, второго выродка, второго такого, как я. Не возражай, лгать мне бесполезно - уж я-то знаю, что ты твердо решил добиться своего не с первого, так со второго захода. Ты знаешь, где искать Алин, и ты не найдешь.
- Чего же ты хочешь?..
- Я собираюсь пристрелить тебя. Как собаку. И не за себя - за Алин, которую ты сделал самой несчастной матерью на земле. За мою Алин.
- Рей! Прекрати эти шутки! Тебя посадят на электрический стул!
- Ну, мне будет что сказать себе в оправдание.
- Пожизненная тюрьма нисколько не лучше, Рей!
- Не все ли равно, если она не хочет больше меня видеть...
- Рей, погоди! Рей, оставь револьвер в покое, ты же не умеешь с ним обращаться!
- Право?
Рей взвесил револьвер на ладони - привычная его тяжесть холодила руку, и он снова ощутил это сотни раз испытанное состояние, когда из глубин памяти всплывает что-то привычное, лишь ненадолго позабытое... Ах да, в армейском тире он выбивал сорок семь из пятидесяти - совсем неплохо для новобранца.
- Право? - повторил он и улыбнулся, как улыбаются детям, забывшим начало азбуки. - А зачем мне это уметь? В свое время ты неплохо с этим справлялся, и, пожалуй, это единственное из всего твоего наследства, за что я сейчас тебе благодарен...
- Это была глупая, неуместная выходка. Когда я сделал свое открытие, завершил работу, на которую мой отец угробил понапрасну всю свою жизнь, а я, по его милости, проскучал половину своей, у меня появилось детское желание проболтаться хоть кому-нибудь об этом. Несерьезно, ведь так? Непохоже на меня. Но я действительно не утерпел. Помнишь притчу о брадобрее царя Мидаса? Я поступил точно так же. Я написал детскую сказочку, где рассказал о сути, но не открыл ни одной детали. Только сам факт. Непростительное мальчишество, о котором я вдобавок еще и совершенно забыл, потому что встретил тебя. Крольчонок Ролли, который от рождения помнил все, что знала его мама... Глупо и несерьезно Но сказочку почему-то напечатали, и я получил ее как раз накануне того дня, когда мне сообщили, что наш мальчик связался с этим пройдохой Фрэнком и около них уже начали увиваться какие-то дошлые репортеры... И я вдруг панически испугался, что Рей им все разболтал, нечаянно, не отдавая себе отчета в том, что говорит. А ведь смысл нашей жизни именно в том, чтобы он был единственным, слышишь - одним-единственным на всей земле.
- Но я не понимаю, Норман, как мог он, малыш, разбираться в деталях твоего открытия?
- Да оттого, Алин, что сам он ни в чем не разбирался, это уже было заложено у него в мозгу, он родился с этим запасом знаний, понимаешь? Ведь суть моего открытия и заключается в том, что я научился передавать по наследству весь комплекс отцовской памяти. Абсолютно все, даже то, что я сам сейчас не мог бы припомнить, Рей получил в готовом виде. В школе ему ничего не нужно было учить - он только вспоминал, и достаточно было небольшого повода, чтобы одно за другим потянулись воспоминания, часто неосознанные, как стихотворение, заученное на незнакомом языке. Можно не понимать ни слова, но отбарабанить его целиком. Вот так Рей мог проговориться о моем открытии - ведь он до самых ничтожных деталей знал, как оно реализуется. Вот почему я так перепугался, когда Рей заговорил о каком-то кольце. Нелепое совпадение, мальчишеская болтовня, но совладения всегда ошеломляют, и вместе со всеми остальными подробностями Рей знал, что кодовое название моей работы - "кольцо Фэрнсуорта"...
- Это звучит почти как "Кольцо Нибелунга"!
- Почти? Да какое здесь может быть сравнение! Что давало Кольцо этому золотушному Альбериху? Власть над золотом, и только. Но еще ее времена Эдды было известно, что без головы на плечах и со всем золотом мира ничего не добьешься, разве что станешь цепным драконом при собственном сокровище - незавидная судьба Фафнера. Нет, мой талисман, мое Кольцо дает другую, высшую власть чад миром - это власть сконцентрированной в одном мозгу информации... Информация! От этого слова на первый взгляд несет канцелярией или редакцией вечерней газетенки, оно взращено на тощей ниве дешевой бумаги и вспоено типографской краской; оно заучит не слишком респектабельно в высшем обществе, а в мире богемы оно просто воняет низменным практицизмом. И в то же время информация - это единственное сокровище, накапливаемое человечеством, это истинное золото обитаемой вселенной. Когда-нибудь в ее честь будут сложены гимны - "Правь, Информация, мирами" или "Информация, Информация превыше всего, превыше всего во всем мире..." Но много ли этого сокровища способен накопить человек? Жизнь его коротка, и большую, да к тому же и лучшую ее половину он тратит на усвоение азбучных истин, этой информационной мякины! Это же смертный грех - убиение времени...
Смертный грех. Смертный грех. Смертный грех... Словно перестук колес. Неотступный и неотвязный. Туки-тук. Туки-тук. Смертный грех. Смертный грех.
- ...но вот в этот мир пришел новый человек - Фэрнсуорт Второй, сын Фэрнсуорта Первого. Всю информацию, накопленную мной почти за сорок лет, он получил даром, как принц Уэлльский - корону. Свои лучшие годы, годы самой активной деятельности он посвятит накоплению новой информации, которую, в свою очередь, передаст Фэрнсуорту Третьему. И это неизбежно, Алин: в одном из последующих поколений вновь родившийся Фэрнсуорт будет располагать уже таким запасом информации, что она позволит ему стать властелином мира, Ты спросишь - как, каким образом? Он сам выберет путь и средства, ибо будет мудрейшим из людей, а стремление к богатству и власти всегда останется в крови Фэрнсуортов, ибо это передам им я, со всеми своими знаниями и опытом, со всеми мечтами и надеждами, со всей своей ненавистью и любовью,
Со всей ненавистью... и всей любовью. И это даром. Как корона - для принца Уэлльского. Любовь по наследству.
- ...когда-нибудь мое открытие будет повторено - это неизбежно, ибо такова судьбе всех открытий. Появятся другие люди, унаследовавшие память отцов и, может быть, матерей. Но это уже будет неважно: Фэрнсуорты всегда будут выше остальных, ибо их объем наследственной памяти будет превосходить всех других на несколько поколений, и они неизбежно будут главенствовать даже над себе подобными. Фэрнсуорты, Фэрнсуорты превыше всего!.. Ты меня слушаешь, Алин? Алин, ты спишь? Правьте, Фэрнсуорты, всем миром... Спи, Алин. Спи, меленькая супруга Фэрнсуорта Первого. Когда-нибудь в музеях Чикаго и Нагасаки, Москвы и Мельбурне будут висеть твои портреты, и каждая мелочь твоей жизни станет достоянием биографов - и безымянная вереница твоих учителей рисования, и львиный рык Леона-Баттиста Эскарпи, и тюльпановое дерево, под которым ты любила сидеть с маленьким Реем в нашем саду... Но все это будет позже, а сейчас - сейчас я напрасно рассказывал тебе о своей тайне. Ты ничегошеньки не поняла, маленькая моя...
Господи, как он устал! Он устал от вечного страха - от того страха, которым он пытался поделиться с Алин; только бы никто другой не поторопился, не пошел по его пути, не повторил его великого и неведомого пока никому открытия, потому что тогда все напрасно: и прозябание в провинциальном городишке, и возня с частными учителями для Рея, и это лихорадочное копание в груде научных журналов и бюллетеней, и недолгое облегчение: нет, никто даже отдаленно не занимается этой проблемой...
А Рей задерживается. Вот бы не подумал, что ему может понравиться на заурядной студенческой вечеринке! Ложиться не стоит, разве что подремать в кресле, как Алин. Странно, что она так спокойно уснула - раньше ведь она так волновалась за Рея, когда он уходил из дому. Что делает сейчас мальчик? Танцует? Пытается подражать своим более опытным сокурсникам? Вряд ли - Рей не склонен в подражанию. Но одно непреложно: Рей унаследовал старомодные вкусы отца, и теперь ему нелегко будет найти себе такую же подругу, хрупкую до прозрачности, похожую на саксонскую фарфоровую пастушку... Скорее бы, в самом деле. А то этот нескончаемый страх - только бы ничего не случилось, только бы не начинать все сначала. Конечно, Алин еще молода, да и он не чувствует себя стариком, так что второй ребенок не став бы для них неразрешимой проблемой, но - потерянные годы, все упирается в потерянные годы. Скорей бы, скорей. Фэрнсуорт Третий - и можно вздохнуть спокойно, и можно принадлежать только себе... и Алин.
- Где Алин? Я тебя спрашиваю, где Алин?!
- Фу, Рей, как ты меня напугал... А я и не заметил, что задремал. Но в каком ты виде?
- Где Алин?
- Во-первых, я неоднократно запрещал тебе называть маму по имени. Во-вторых, она спит в кресле у камина.
- Там ее мет. Зато есть запискам на твое имя.
- Ты осмелился прочесть?
- А почему бы нет? Разве я не должен знать все, что знаешь ты? Разве я не рожден именно для этого?
Норман никогда не заговаривал с сыном о тайне его превосходства над остальными. И Рей не касался этой темы. Сегодня впервые. И вообще мальчик основательно пьян.
- Прими душ, Рей, если ты в состоянии, и немедленно ложись спать. Завтра я поговорю с тобой.
Что еще за послание в праздничную ночь? Может быть, Рею просто померещилось?
В столовой по-прежнему ритмично мерцал камин. Алин, конечно, ушла к себе. Но записка... записка была.
"Я ухожу из твоего дома, Норман, чтобы никогда больше не встречаться с Реем. Бедный мой мальчик! Лучше бы ему родиться слепым, глухим, парализованным, лучше бы ему совсем не родиться - чем быть таким, каким сделал его ты. Прощай".
Ну вот, только этого ему и не хватало - этой нелепейшей выходки со стороны всегда такой покорной, ни над чем не задумывавшейся Алин. Она, разумеется, никуда не денется - надо только часов в шесть утра, когда рассветет, взять машину и съездить за ней в Ду-Бойс. Правда, мальчик в таком состоянии останется дома один...
- Ты прочел?
- Почему ты не в постели, Рей? Разве я не велел тебе...
Рей оттолкнулся плечом от дверного косяка, медленно пошел к камину, обходя кресла, и Норман невольно отметил, что, несмотря на природную хрупкость и непомерно высокий рост, сын уже утратил мальчишескую угловатость, и движения его плавны и исполнены бесконечного достоинства, как... как поступь Логе, явившегося, чтобы привести в исполнение приговор над утратившими бессмертие властителями рейнского Кольца... И этот черный тонкий свитер, плотно охватывающий гибкую фигуру, и волосы до плеч, в багровых отсветах камина кажущиеся огненно-каштановыми...
- Я-а тебе-е приказа-ал!..
Крик Нормана захлебнулся и затих в ночном неподвижном сумраке маленького дома.
- Сядь, - тихо велел сын. - Сядь, Фэрнсуорт Первый. Сегодня приказываю я.
- Мальчишка! Да как ты...
- Сегодня приказываю я, Фэрнсуорт Второй, и, следовательно, старший по рангу. Ведь старшинство определяется количеством накопленной информации, этого золота вселенной, не так ли?
- Ты пьян!
- Ровно настолько, чтобы позволить себе разговаривать с тобой. Раньше у меня такого желания не возникало. Раньше, когда я, с твоего благословения, собирался на эту жеребячью попойку и почти не надеялся на то, что смогу рассчитаться с тобой так скоро.
- Рассчитаться? Мой бог, какая вульгарщина... Но что ты хочешь этим сказать?
- Вульгарщина? Да ну? А мне-то всегда казалось, что ты и затевал-то все это только ради окончательного расчета. Столбик поколений, черта - и под ней итог: бессмертная слава основателю династии Фэрнсуортов, властелинов мира! Разве нет? Что ты молчишь, основатель династии... монстров, бесплатно одаренных всеми сокровищами твоей памяти. А ты подумал о том, хочу ли я обладать ими, этими сокровищами? И что мне сделать теперь, чтобы избавиться от них?
- Мы оба чересчур горячимся, Рей. Когда ты выспишься и мы сможем обсуждать этот вопрос спокойно, ты будешь вынужден признать, что те неоспоримые преимущества, которые ты обрел вместе с наследственной памятью, стоят хотя бы благодарности.
- Благодарности? Тебе? Да с того самого момента, как только я научился различать человеческие лица, я чувствовал к тебе лишь ненависть. Вполне волен в своих чувствах я никогда не был - ведь большинство из них я получил даром, как уменье дышать, как способность различать запахи; но вот ненависть к тебе - это мое, понимаешь, МОЕ, ибо это родилось во мне и от меня самого. Тебя это удивляет? Странно. А ты ведь немало потрудился, чтобы заслужить эту ненависть. Ведь стоило в моей жизни появиться хоть чему-то новому, как сразу же возникал ты... Помнишь, в парке стоял зеленый столб с указателями: "Площадка для лаун-тенниса - налево", "Туалеты направо"? Так вот, ты для меня всегда был этим зеленым столбом. Это любить, это - уважать, вот это - почитать, а того - боже праведный, сторониться, как чумы, и вообще - туалеты направо, леди и джентльмены!
- Рей, уже далеко за полночь.
- Ты увез меня от единственного друга - помнишь Фрэнка, мальчишку с бензоколонки? После этого я уже не позволял себе роскоши даже мечтать о друзьях. Ты отнял у меня мою детскую мечту - видите ли, Фэрнсуорту Второму надо было стремиться к владению миром, а не автозаправочной станцией. Ты заставил меня заняться биологией, забыв про то, что ты сам в молодости терпеть ее не мог и штудировал ее только затем, чтобы сохранить право на отцовское наследство. Можешь себе представить, как я относился к этим занятиям, если твоя же неприязнь к биологии была теперь помножена на мою ненависть к тебе самому! Ты думаешь, меня делало счастливым сознание собственной исключительности? Да, я очень рано понял, что я не такой, как осе. До конца я это понял уже тогда, когда увидел твою глупейшую книжку про крольчонка Ролли. Едва Алин прочитала мне несколько строк, как я тотчас же вспомнил всю сказку - боюсь, что ты подробнейшим образом просмаковал про себя этот премилый сюжетец, прежде чем сесть за машинку. И еще я понял, что крольчонок Ролли - это не кто иной, как твой сын, то есть я сам. И знаешь, вместо упоения собственной исключительностью мне стало тоскливо и гадко, словно в воздухе запахло паленым кроликом. С тех пор, когда я вспоминал о своих выдающихся способностях, я явственно ощущал запах горелой шерсти. И знаешь, что во всей этой мерзости служило мне утешением? Мысли о том, что ты должен умереть раньше меня. Что хоть когда-нибудь я от тебя избавлюсь. Когда я видел почтовый четырехосный фургон, я представлял себе, как он с хрустом подминает тебя под свои тугие шины; когда подымался ветер, я с надеждой смотрел на тюльпановое дерево, ожидая, что оно обвалится именно в тот момент, когда ты будешь проходить под ним; мало-помалу я и сам начал действовать в своих мечтах - о, все те комиксы, которыми ты баловался в армии, сыграли тут немаловажную роль. Ты погибал загадочно, бесследно и главное - безнаказанно для меня. А потом... потом мы с Алин возвращались в тот уютный городок, который она шутя называла Сент-Уан; я сидел в саду, а из окон лилась музыка - это она играла для меня. Но в своих мечтах я подрастал, и помимо моей воли в этот волшебный мир, где было место только для меня и Алин, вклинивался кто-то третий. В самом деле: ведь я был должен - я чувствовал, что должен! иметь сына. Я был обязан вырастить Фэрнсуорта Третьего. Я совсем не хотел этого, но меня принуждало к этому что-то, что сильнее меня. Это было насильно вложено в мой мозг, но я никак не мог примириться с мыслью о том, что в саду, наполненном музыкой, будет бегать еще и мой сын, который будет так же ненавидеть меня, как я тебя! Я успокаивал себя тем, что это случится очень не скоро; ведь для того, чтобы иметь сына, нужно по крайней мере жениться, но вот Бекки Тэчер, обязательной для всех мальчишек, у меня почему-то не было. Ведь это тек трудно - найти свою Бекки, которая во всем была бы похожа на Алин.
- Молодости свойственно верить в идеалы, - криво улыбнувшись, пробормотал Норман.
- Молодости - да, но я родился с душой взрослого человека. Чудес не бывает, и я встречал только отдаленно похожих... Или весьма похожих, как это случилось сегодня. Она была уже порядком пьяна, когда я пришел. Наверное, ее позабавило, что я не спускаю с нее глаз, а может быть, она захотела подразнить кого-нибудь из наших парней... Я в этом не разбираюсь. Короче говоря, она занялась мною. Не пугайся, это означает только то, что она собственноручно пыталась меня, споить и целовала после каждой рюмки. Дурачилась. С ее точки зрения, это было совсем не страшно. Но весь ужас в том, что я начал вспоминать... Раньше мне казалось, что я припомнил уже решительно все, что когда-то передумал или перечувствовал ты... Святая наивность! Для того чтобы цепь воспоминаний начала разматываться, надо было потянуть за ниточку. Совсем как в сказке; дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется... До сих пор мне открывались самые разнообразные двери, кроме одной. Если ты думаешь, что я пьян, то ты ошибаешься - у пьяных слова легко и просто слетают с языка; у меня же не хватает сил... нет, не сил - мужества, чтобы произнести то, что я понял и почувствовал. А это можно выразить самыми обыкновенными словами... Одной фразой...
Рей подошел к столу, немножечко неловко - левой рукой - налил целый бокал "божоле", но отпил только один глоток и вернулся на прежнее место. Бокал он поставил на каминную доску все так же левой рукой, не вынимая правую из кармана.
- Это действительно очень просто, - продолжал он, хотя совсем не просто было сочетание его чистого мальчишеского голоса и тех жутких слов, которые он произносил. - Я вспомнил все, что было между тобой и Алин, и понял, что для меня никогда не будет существовать ни одной девушки, как бы похожа ома ни была на Алин. Потому что я уже люблю, люблю с первого своего дыхания, # с первого своего взгляда, люблю великом, проклятом богом и людьми любовью... Я люблю свою мать.
- Это невозможно, Рей!
- Это неизбежно. И мне никуда не деться от этого страшного наследства... разве что разбить себе голову.
- Ты сошел с ума!
- А, вот теперь я слышу неподдельный ужас! Как же, оборвется цепь твоего великого Кольца, и тебе придется все начинать сначала... Не тек ли? Ты не упустишь добычи, ты начнешь все сначала, ты разыщешь Алин, ты заставишь ее вернуться в твой дом, ты против ее вопи сделаешь ее матерью второго монстра, второго выродка, второго такого, как я. Не возражай, лгать мне бесполезно - уж я-то знаю, что ты твердо решил добиться своего не с первого, так со второго захода. Ты знаешь, где искать Алин, и ты не найдешь.
- Чего же ты хочешь?..
- Я собираюсь пристрелить тебя. Как собаку. И не за себя - за Алин, которую ты сделал самой несчастной матерью на земле. За мою Алин.
- Рей! Прекрати эти шутки! Тебя посадят на электрический стул!
- Ну, мне будет что сказать себе в оправдание.
- Пожизненная тюрьма нисколько не лучше, Рей!
- Не все ли равно, если она не хочет больше меня видеть...
- Рей, погоди! Рей, оставь револьвер в покое, ты же не умеешь с ним обращаться!
- Право?
Рей взвесил револьвер на ладони - привычная его тяжесть холодила руку, и он снова ощутил это сотни раз испытанное состояние, когда из глубин памяти всплывает что-то привычное, лишь ненадолго позабытое... Ах да, в армейском тире он выбивал сорок семь из пятидесяти - совсем неплохо для новобранца.
- Право? - повторил он и улыбнулся, как улыбаются детям, забывшим начало азбуки. - А зачем мне это уметь? В свое время ты неплохо с этим справлялся, и, пожалуй, это единственное из всего твоего наследства, за что я сейчас тебе благодарен...