Ларни Мартти. Четвертый позвонок, или мошенник поневоле (с иллюстрациями)

   — Убери ноги с парты! — прикрикнул Джерри.
   Паренек как будто не слыхал.
   — Убери ноги! — повторил Джерри громче прежнего.
   — Это вы мне? — удивленно спросил мальчик.
   — Да, тебе. Неужели тебя не учили хоть немного хорошим манерам?
   — В свободной школе манеры не нужны.
   — Ишь ты, какой разговорчивый! Встань. Как тебя зовут?
   Мальчик поднялся, не спеша вышел из-за парты и стал, засунув руки в карманы. Это был высокий, темноволосый подросток, верхнюю губу которого украшали первые всходы усиков. На нем была школьная форма: синие фермерские штаны и клетчатая рубашка.
   Джерри нашел фамилию мальчика на схеме, лежавшей на столе, но, не будучи в состоянии прочесть ее, повторил вопрос:
   — Как тебя зовут?
   — Станислав Валентин Дренцкевдодевицкевич, — ответил молодой человек.
   — Назови по буквам.
   Паренек перечислил кучу гласных и согласных с такой скоростью, что Джерри невольно проникся уважением к его языку.
   — Хорошо, садись. Так ты, значит, поляк?
   — Нет, я настоящий американец. Я приехал в Америку, когда мне было полгода.
   — И все равно ты поляк. Настоящие американцы — это индейцы.
   Класс ответил взрывом протеста. Какой-то белобрысый мальчишка энергично замахал рукой, требуя слова.
   — Пожалуйста, что ты хочешь? — спросил его Джерри.
   — Я только хотел заметить профессору…
   — Встань, когда говоришь! — потребовал Джерри.
   — У нас не встают, — отбрил мальчишка. — Я хочу только заметить, что все американцы — белокожие, негры и индейцы — чужие.
   — Кто тебя учил этому?
   — Я это и так знаю, — ответил мальчик.
   — Как твое имя?
   — Уэсли Кэтзервуд. Я родился в этой стране, и мною не командуют.
   — Вот как, — проговорил Джерри сухо. — Теперь ты школьник и должен выполнять требования учителей.
 

 
   Класс ответил новым взрывом протеста. Слова потребовала сидевшая рядом с Уэсли маленькая барышня, волосы которой были добела выкрашены перекисью водорода, а ресницы — дочерна сапожным гуталином. Класс стих. Маленькая Мэрилин попробовала отодрать жевательную резинку от своих новеньких искусственных зубов, растянув клейкую жвачку в длинную тонкую нить и сказала:
   — Профессор, должно быть, не знает, что отец Уэсли — владелец большого универмага в Пэйнсвилле?
   — Нет, этого я, к сожалению, не знал, — удивленно ответил учитель. — Но какое это имеет отношение к делам школы?
   — Отец Уэсли — один из учредителей ОСВ и больше всех жертвует для нашей школы.
   На лице Уэсли Кэтзервуда появилась надменная улыбка победителя. Он достал из кармана пригоршню жевательных резинок в красивых обертках и начал разбрасывать их по всему классу. Маленькая Мэрилин старательно пудрилась и уже превратилась в совершенное подобие Марлей Дитрих: она казалась такой же томной и усталой. Джерри Финн прикусил губу, чувствуя, что проиграл первый раунд схватки. Он стал поправлять очки и решил изменить педагогическую тактику.
   — Дорогие друзья! По расписанию теперь у нас должен быть урок истории литературы.
   — Аааэээоооххх! — послышался дружный зевок класса.
   — Из классного журнала я узнал, что на последнем уроке вам с помощью учебного фильма было рассказано о сущности литературы. Может ли кто-нибудь из вас теперь коротко ответить, что такое литература в широком смысле слова?
   Никто не выразил желания. Джерри спокойно ждал некоторое время, но наконец решил пойти классу еще немного навстречу:
   — Все письменные и печатные творения человеческого духа вообще называются литературой…
   — Сухо! — простонала какая-то утонченная душа на задней парте.
   Джерри постучал указкой по краю стола и продолжал:
   — Однако возьмем теперь литературу в ее более узком значении и рассмотрим ту ее часть, которая называется художественной литературой.
   — Мура! — раздалось на задней парте.
   — Старомодно! — заметил Станислав Валентин Дренцке… и т.д.
   — Давайте смотреть кино — предложил кто-то.
   — Кино! — закричал весь класс. — Давайте нам кино!
   — Стереоскопическое! — заметил Уэсли Кэтзервуд. Мой папаша заплатит.
   Джерри ждал тишины. Но наконец он стал бить кулаками по столу и закричал:
   — Тихо!!
   — Мы имеем право говорить! — крикнул какой-то круглощекий, упитанный мальчуган в первом ряду.
   — Я прошу тишины! — повторил учитель. — Это не кинотеатр, а школа.
   Джерри подошел к доске, взял мел и повысил голос:
   — Для того чтобы дремать или ворковать в темноте, существуют кинотеатры, а в школе Общества свободного воспитания вы насладитесь плодами просвещения. Достаньте записные книжки и ручки! Сейчас мы рассмотрим различные виды, или жанры, литературы. Художественная литература имеет три основных жанра: лирический, драматический и эпический.
   Джерри обратил к классу свою спину и прикоснулся скрипучим мелом к блестящей черной поверхности доски. Но едва лишь он успел написать слово «лирика», как получил неприятный удар по затылку. Мел выпал из руки учителя, и он медленно, стирая с затылка красноватый томатный сок, повернулся к классу.
   — Кто бросил? — спросил он требовательно.
   Три десятка воплощенных надежд на будущее молчали, как чулок в сапоге.
   — Кто бросил? — спросил Джерри снова.
   Ответа не было. Молодые подбородки дружно работали, перемалывая жевательную резину, и вина скрылась в прекрасной солидарности. Джерри снова показал классу спину, поднял с пола мел и неожиданно обернулся назад. Дети сидели, мирно скрестив руки, потому что знали коварные приемы учителей, рассчитанные на то, чтобы захватить врасплох. Джерри вспомнил успокоительные слова седьмой заповеди: «Не зови надзирателя или дворника на помощь, если нет прямой угрозы твоей жизни». И в самом деле: с ним ведь пока еще никакой беды не случилось!
   Профессия учителя всегда немного беспокойна, поскольку хорошие советы легче давать, чем принимать. Он решил продолжать урок, как будто совершенно ничего не произошло.
   — Итак, наиболее глубоко эмоциональный и в то же время наиболее непосредственный литературный жанр — это лирика. Но пойдем дальше!
 

 
   Он повернулся, чтобы написать на доске слово «драма», однако оно застряло на первой букве, потому что класс начал теперь широкое наступление. Тухлые яйца и гнилые помидоры взрывались, точно гранаты. Как бывший солдат, Джерри бросился животом на пол и уполз по-пластунски за доску, в укрытие. Протухшие до появления на свет цыплята растекались у него по спине и по плечам, распространяя отвратительное зловоние сероводорода. Обстрел на мгновение прекратился. Джерри воспользовался передышкой, улучив удобный момент, поднялся и выскочил из класса. Неожиданно для Бобо, углубившегося в изучение классного журнала, он вбежал в учительскую.
   — Уже кончился урок? — спокойно спросил психолог, не отрывая глаз от огромной книги.
   — Да, — ответил Джерри, с трудом переводя дыхание. — И вместе с ним окончилась моя учительская карьера в школе свободного воспитания. Я слишком старомоден. Не гожусь в учителя современной молодежи.
   Бобо закрыл журнал и встал, чтобы подивиться виду своего друга.
   — Тебе не хватает психологической смекалки. Ты, очевидно, не знаешь, что психический процесс нельзя пытаться задержать или приостановить. Э-э… Ч-чем это здесь пахнет?
   Бобо потянул воздух своим простуженным носом и только теперь заметил пятна на костюме Джерри.
   — Что случилось? Джерри, что ты наделал?
   — Я учил, — коротко ответил Джерри.
   — Учил?
   — Вот именно. Преподавал начала литературы. А в награду был удостоен гнилых томатов и куриных зародышей. Бобо, я думаю уходить.
   — Нет, Джерри. Я обещал мистеру Тэккеру, что мы будем исполнять обязанности учителей в течение недели. Ты должен приучить себя к новым манерам, или, вернее, забыть все старые привычки. Я уверен, что злость твоя пройдет, как только ты начнешь исследовать ее интроспективно. Например, экспериментальная психология…
   — Перестань, — оборвал его Джерри. — Ты сумасшедший.
   — Ты это говорил и раньше.
   — И ты до сих пор мне не веришь? Мистер Нюгард был прав: с учениками этой школы надо разговаривать с пистолетом в руках и противогазом на лице. По классному журналу видно, что здесь еще ни один учитель не продержался больше недели. Я хорошо понимаю, почему они уходили. И я уйду тоже.
   Бобо вздохнул:
   — Все это оттого, что учителя не способны решать психологические проблемы. Они не понимают, что обучение надо начинать с тренировки человеческих взаимоотношений. Когда я был профессором психологии в Бостоне… Ты не слушаешь?
   — Нет. Я иду наверх чистить костюм, а потом к дворнику за ключом от машины.
   — Действительно! Мы ведь можем воспользоваться нашей служебной машиной и в перерыв съездить в Пэйнсвилль, — воодушевился Бобо.
   Джерри удалился, не говоря ни слова. Бобо пожал плечами и запустил пятерню в свою косматую гриву. Он весь горел учительским вдохновением. Он намеревался посвятить урок теме «Психология и этика» — у него были сделаны уже кое-какие заметки.
   Очаровательно улыбаясь, он вошел в класс, наполненный запахами тухлых яиц, гнилых помидоров и прогорклого табачного дыма. Ученики ответили на его улыбку сдержанными смешками, и Бобо ощутил первое конкретное соприкосновение со своими воспитанниками.
   — У вас принято курить на уроках? — спросил он с той же сияющей улыбкой.
   — Принято, — ответил маленький, чахлого вида мальчик, имя которого — согласно схеме класса, имевшейся на учительском столе, — было Дэвид Бентон.
   — Хорошо, — сказал Бобо. — Может быть, вы и меня угостите сигаретой?
   По классу прокатилась волна сдержанного шепота. Соседка Уэсли Кэтзервуда достала из сумочки и бросила Бобо сигарету.
   — Благодарю вас, барышня! — воскликнул Бобо, закурил и сел к столу.
   Сделав затяжку, Бобо заметил на последней парте паренька и девочку, которые целовались.
   — А целоваться на уроках у вас тоже принято? — спросил учитель.
   Никто не отвечал.
   — Если рассмотреть психологически, — продолжал Бобо, — целоваться гораздо удобнее на переменах или по пути домой. Но если кто-нибудь из вас испытывает непреодолимое желание целоваться на уроках, то прошу заявить об этом мне.
   В классе стало тихо, как в церковной ризнице. Таким образом, Бобо выиграл первый раунд.
   — А теперь споем! — энергично предложил он детям и встал.
   Предоставив инициативу выбора ученикам, Бобо услыхал три новейшие, самые модные песенки: «Хи-лили, хи-ло», «Только ты, мой милый» и «Целуй меня сильнее, Джон!»
   Обстановка была свободная и непринужденная, настолько свободная, что паренек на задней парте, имя которого, согласно схеме, было Джон Блэкшиф, начал взасос целовать темноволосую девочку. Чтобы приступить к теме урока, Бобо начал с обстоятельств переживаемого момента.
   — Дорогие друзья! Ни один человек не может недооценивать значение поцелуя. — Вначале это пустяк, невинная привычка, но потом это уводит очень далеко. В современных романах поцелуй — это зачастую гвоздь всей книги, вокруг которого вертится большое количество побочных, второстепенных событий. Если рассматривать механически, поцелуй — это как бы печатное произведение, которое, однако, исполняется устно. Также можно сказать, что поцелуй есть соединение, или контакт, двух сосущих органов. Дома вы наверняка замечали, что ваши маленькие братишки и сестренки получают поцелуи свободно. Но молодым людям зачастую приходится их воровать, а старикам — покупать. Первый поцелуй бывает в жизни только один раз, и он остается в памяти даже после того, как последний поцелуй уже забыт. Поцелуй рождает у молоденькой девушки веру, у замужней женщины — надежду, а у старой девы или у пожилой одинокой женщины — христианскую любовь.
   С последних парт поднялась волна шепота и покатилась через весь класс, разрастаясь в тихий ропот. Кто-то произнес довольно громко:
   — В этом же нет ничего нового… Старая болтовня…
   Бобо заглянул в свои записи. Тема «Психология и этика» требовала — все-таки более обстоятельной разработки. Поэтому он снова принялся мотыжить почву следующими словами:
   — Профессор бактериологии Бриан из колледжа Балтимор Сити исследовал опасность заражения болезнями через поцелуй и установил, что с каждым поцелуем из уст в уста передается в среднем сто сорок три бактерии. Из них от пятнадцати до семидесяти двух — болезнетворные. Передача бактерий находится в прямой пропорциональной зависимости от продолжительности и страстности поцелуя. Итак, чем дольше и горячее ваш поцелуй, тем вернее вы получите сами или передадите в подарок другому бактерии…
   — Это неправда! — перебил Станислав Валентин с длинной и сложной фамилией, которую слишком трудно произносить, писать и набирать.
   — Это правда, — подчеркнул Бобо. — Профессор Бриан научно утверждает, что бактерии лучше всего чувствуют себя в пухленьких, нежных губах юных школьников, но зато избегают холодных и сухих губ стариков. Когда целуются курильщики, опасность заражения оказывается втрое меньше нормальной. Всем этим я хочу только сказать, что поцелуй вообще является бактериологически сомнительным актом. Если же мы приступим к рассмотрению предмета в свете психологии и этики, то…
   Тут Бобо пришлось получить первый помидор, который вдрызг разбился о его грудь.
   Искренне удивляясь, он начал протирать очки, забрызганные красным соком.
   Теперь мы дадим немножко поработать воображению читателя и, оставив на некоторое время Бобо лицо к лицу с его учениками, отправимся по лестнице на второй этаж школьного здания, в учительскую квартиру, где Джерри Финн наслаждался в это время утренним кофе в обществе школьного дворника, мистера Редмэна.
   — И, как сказать, господин профессор, — говорил дворник с южным акцентом, — машина всегда в вашем распоряжении. Она только немножко застыла, застоялась; но если ее чуточку подтолкнуть, так она прямо ой-ой как пойдет.
   — Хорошо, мистер Редмэн. Я думаю съездить с профессором Минвегеном в Пэйнсвилль.
   — Так я выкачу машину из гаража во двор. Кстати, доктор, как вам у нас нравится?
   — Превосходно! Хотите еще кофе?
   — Нет, довольно. Это хорошо, что вам нравится. Вы и в Европе были учителем?
   — Да, в Финляндии.
   — Вот как! Говорят, это очень холодная страна. Снег и лед лежат зимой и летом. Как же там могут жить люди?
   — Так и этак…
   — Вот то-то я и думаю. Впрочем, эти финны ведь, кажется, монголы?
   — Ага…
   — А вы, доктор, совсем похожи на человека, то есть…
   — Вы мне льстите, мистер Редмэн.
   — Ничуть. Я родом из Техаса. Техас после Соединенных Штатов — самая большая страна на свете. Поэтому там неграмотных так много. Но грамотность ведь и не очень-то нужна. Доллар, во всяком случае, каждый умеет отличить.
   Джерри уже усвоил свободные манеры и, встав из-за стола, начал переодеваться в костюм, найденный в чулане. Дворник никуда не торопился. Он, видимо, ждал оттепели, чтобы не убирать снег. Вдруг внизу послышался ужасный шум и крики о помощи. Джерри беспокойно взглянул на своего гостя, мирно пьющего кофе, и с тревогой спросил:
   — Вы слышали? Кто-то зовет на помощь.
   — Там, верно, маленькая стычка. Не стоит обращать внимания.
   — Но кто-то зовет на помощь. Надо туда пойти.
   Мистер Редмэн медленно поднялся и сказал в раздумье, растягивая слова:
   — По школьному уставу я не должен вмешиваться, пока меня не позовут специально. Разве только, если начнется перестрелка. Но за последнее время у нас было очень спокойно, очень спокойно, мистер Финн. Президент школы даже сказал как-то на днях, что наша мораль теперь пошла в гору. Помощь полиции не требовалось уже несколько недель.
   Шум тем временем усилился, раздался жуткий грохот и треск. Джерри ясно различил голос Бобо, вопившего о помощи.
   — Мистер Редмэн, мы должны идти немедленно! — сказал Джерри решительно, открывая дверь.
   — О'кей, доктор. Теперь пойдемте.
   Джерри толкал впереди себя плечистого техасца, который продолжал говорить без умолку.
   — А в вашей Финляндии школы есть? — спрашивал мистер Редмэн, вовсе не думая спешить.
   — Две-три, — отвечал Джерри, пытаясь ускорить шаги.
   — Зато в нашей стране их много. И хорошие. И дорогие.
   Тут слова дворника потонули в сокрушительном грохоте и душераздирающих криках, вырвавшихся из класса. Расстегнув свою рабочую блузу, техасец достал два висевших на поясе длинноствольных пистолета и распахнул дверь. Затем он с деловитостью танка вошел в класс и спокойно сказал:
   — По местам!
   Он оглядел просторное помещение и потянул носом воздух.
   — Опять здесь курили марихуану. Кто позволил?
   — Профессор Минвеген разрешил, — ответила беловолосая девочка, которая в начале урока угостила Бобо сигаретой, содержащей гашиш.
   В классе царил полнейший разгром. Почти все парты были разбиты вдребезги, карты и таблицы — изрезаны ножами и изодраны в клочья, а стены и потолок залиты чернилами. Под перевернутой доской лежал Бобо, связанный по рукам и ногам и весь измазанный томатным соком.
   — Развяжите старика, — сказал дворник, спокойно поглядывая на класс.
 

 
   Какой-то веснушчатый мальчик разрезал веревки, которыми был опутан Бобо, и помог профессору выбраться из-под тяжелой доски. Психолог, шатаясь, поднялся, бросился в объятия Джерри и громко зарыдал:
   — Я совершил психологическую ошибку… Не принял… во внимание… их полового влечения… Я был уверен, что детерминирующая тенденция… уже создала… необходи…
   — Отведите его проветриться, — обратился к Джерри дворник. — Я думаю, он тоже накурился этой гадости.
   Джерри увел друга наверх, а мистер Редмэн остался выяснить обстановку. Стиснув пистолеты в своих огромных ладонях, похожих на хлебные лопаты, он постоял некоторое время молча, испытующе глядя на всех прищуренными глазами, и наконец сухо спросил:
   — Кто заплатит за это?
   Ученики стояли маленькими группами среди нагроможденных обломков парт и молчали. Но вот Уэсли Кэтзервуд, сын богатого коммерсанта и одного из учредителей ОСВ, выступил на два шага вперед и надменно сказал, доставая из нагрудного кармана чековую книжку:
   — Сколько, мистер Редмэн?
   Дворник неторопливо оглядел классную комнату и, подумав, сказал:
   — Этот раз похуже, чем неделю назад. А тогда ремонт и уборка стали в две тысячи долларов.
   Юный Уэсли Кэтзервуд поиграл золотой паркеровской ручкой и повторил вопрос:
   — Короче? Сколько, мистер Редмэн?
   — Пиши три тысячи… Или давай пиши уж — три с половиной…
   Юный Уэсли Кэтзервуд, отец которого владел большим универсальным магазином и несколькими нефтяными скважинами в Техасе, подал дворнику чек и сказал:
   — Я тут написал четыре тысячи, и вы заткнете свою глотку!
   — У меня — крепко, — пообещал мистер Редмэн и продолжал медленно, растягивая слова: — А теперь ступайте все по домам и скажите, что школа закрылась на несколько дней. Взорвался паровой котел центрального отопления. Ясно, ребята?
 
   Стив Нюгард при поспешном отъезде забыл в гардеробном чуланчике чемодан, содержимое которого помогло нашим бродягам экипироваться. Они воспользовались одеждой товарища по несчастью, а свои носильные вещи запихнули в чемодан, на место взятых. Профессор Минвеген, докторская диссертация которого была посвящена психологии смеха, погрузился в глубокую меланхолию и даже перестал улыбаться. Он чувствовал невыносимую боль в висках, потому что не привык курить сигареты, начиненные одуряющей марихуаной. Его угнетенное состояние усугублялось, кроме всего прочего, грызущим самообвинением:
   — Я совершил психологическую ошибку.
   — Ну, придумай наконец какое-нибудь новое объяснение, — заметил Джерри, которому все надоело и который с нетерпением следил за одеванием друга. — Признайся прямо, что психология животных тебе недостаточно хорошо известна.
   — Да нет, известна. Я ведь полтора года работал ассистентом в психологической лаборатории Бостонского университета, и тогда мне пришлось изучать приспособление животных к различным условиям жизни. Теперь, обдумывая последние события, я вижу, что возможности экспериментального метода были чрезвычайно ограниченны. Во всяком случае, квантитативно проанализировать их было невозможно, и лишь в очень ограниченной степени — экспериментально…
   — Торопись! — прервал его Джерри.
   — Я стараюсь, как могу. Меня мучит жажда.
   — Воду из крана пить нельзя. Она буроватая, как пиво, и пахнет мочой. Ученички загрязнили колодец. Дворник говорит, что посылал воду в Кливленд на анализ и оттуда пришел короткий ответ: «Ваша лошадь больна диабетом…»
   Бобо вздохнул:
   — Несчастная школа… Откуда ты брал воду для кофе?
   — Натаял снега. Ты уже готов?
   — Сию минуту…
   Бобо оглядел комнату с расстроенным видом.
   — Это очень безнравственно — уходить таким образом, — сказал он подавленно. — А мистер Тэккер так доверял нам!..
   Бобо для верности заглянул в продуктовый шкаф и схватился за мешок с сухарями.
   — Ты думаешь, что мы можем взять это себе на дорогу?
   — Бери!
   — Значит, по-твоему, это не воровство?
   — Нет, просто плата за труд.
   Джерри высыпал остатки рафинада из сахарницы в тот же мешок с сухарями и сказал:
   — А это надбавка к зарплате.
   Психолог вздохнул и глубокомысленно произнес:
   — Теперь люди ежедневно требуют надбавок и повышения всех видов платы, кроме платы за грехи.
   — Ну, идем?
   — Сейчас…
   Бобо продолжал осматривать комнату, словно искал что-то. Вдруг он заметил на окне коробочку талька и схватил ее.
   — Подожди еще минуточку. Я разуюсь и пересыплю тальком пальцы на ногах.
   — Зачем?
   — Удобнее идти. До Пэйнсвилля почти восемь миль.
   Джерри сделал шаг к дверям и сказал торжественно:
   — На этот раз мы не пойдем, а поедем на машине.
   Моральное опьянение всегда вызывало у Бобо моральное похмелье. Он не желал делать ничего необдуманного и недозволенного.
   — Нет, Джерри. Не пойдет. Это было бы воровством.
   — Почему? Мы же имеем право пользоваться школьной машиной.
   — Но не для бегства.
   Джерри остановился в раздумье. Уважаемый читатель, может подтвердить, что за время течения нашей повести Джерри Финн не совершил еще ни одного преступления, о котором стоило бы упоминать. Но теперь, именно теперь он готов был пойти на это. Его оскорбили, одурачили, осрамили, и в тесной мышиной норе его самолюбия гнездилась мысль хотя бы о небольшом удовлетворении. Он героически поставлял ученикам общекультурные ценности и считал себя вправе минимально участвовать в дивидендах фирмы. Прокат школьного автомобиля казался ему вполне подходящим вознаграждением.
   Он посмотрел прямо в лицо своему компаньону и спокойно сказал:
   — Друг мой, если мы проедем на машине до Пэйнсвилля, то это все-таки еще не составит нашей дневной зарплаты. Иными словами: мы все еще будем страдать от снижения ставки.
   — Зарплата вообще повсюду снижается — не снижается лишь плата за грехи, — возразил психолог.
   — Эту гениальную мысль ты уже только что высказывал.
   — Кажется, я говорил нечто подобное, но только наоборот. Можно доказать научно, что существует примерно пять тысяч способов выражения одной и той же мысли.
   — Ты гений, Бобо!
   — Гениями обычно называют умерших.
   — Какое счастье, что ты еще жив!
   — Менее часа назад я чуть было не попал в одну компанию с гениями.
   Джерри сделал нетерпеливое движение.
   — Не напрасно ли мы продолжаем эту болтовню? — сказал он раздраженно. — Я бы уважал тебя гораздо больше, если бы не твой вечный несносный педантизм.
   — Пусть я буду педантом, только бы это удержало нас от преступных шагов.
   Джерри подошел и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Бобо.
   — Я не желаю толкать тебя на путь преступлений, — сказал он серьезно, — ибо нам с тобой это все равно не помогло бы стать конгрессменами. Дело очень простое: мы берем взаймы школьную машину, едем на ней в Пэйнсвилль и там просим кого-нибудь отогнать машину назад. Скажи, что в этом незаконного?
   Бобо взъерошил серебристый куст своих волос и ответил:
   — Нет. Закон охраняет тех, кто может нанять себе адвоката. Мы не имеет этой возможности.
   — Бобо! Неужели ты не видишь ничего, кроме собственного пупа? На кой черт нам юрист, если мы не делаем ничего незаконного?
   — А за что попадают под суд? Миллионы людей садятся в тюрьму только лишь по той причине, что не знали закона. Уголовный закон — точно ходовая колбаса: ты почувствуешь к нему глубокое отвращение, как только узнаешь, из чего он состряпан.