Появилось крошечное юркое млекопитающее, остроносое и быстроглазое. Оно выглянуло за край большого неопрятного гнезда, полного блестящих серых яиц размером с теннисные мячи. Мордочка его была измазана желтком.
– Крыса! – выдохнул Хельм. – Должно быть, вы на верном пути, сэр! Поздравляю!
– Рано праздновать, Энди, – напомнил я ему, хотя в душе был доволен не меньше его. Мы наблюдали за крошечными животными, напоминающими грызунов. Вскоре они стали крупнее, менее юркими, и начали использовать передние лапки, чтобы хвататься за сучки при прыжках. Похоже, они не ели ничего, кроме яиц, которые имелись в изобилии, Птицелягушки все были теперь среднего размера – с курицу, и все время деловито извлекали маленьких, нитевидных червяков из гниющих деревьев, большая часть которых уже рассыпалась в прах. Птицелягушки явно шли на убыль, зато крыс становилось все больше и они увеличивались в размерах.
Вскоре птицы исчезли, и теперь уже остались только крупные крысы. Они переключились на поедание беспозвоночных, которых выкапывали из перегноя под холмиками сгнившего дерева.
Они начали двигаться прямо, прижимая передние конечности к груди: как белки, только крупнее и без пушистых хвостов.
– Они начинают напоминать йлокков! – ликовал Хельм. – Мы уже, наверное, близко.
Так оно и было. Еще через несколько минут мы уже начали пересекать плоскости реальности, где мощеные дороги хитроумно извивались по мирной лесистой местности и где вдалеке видны были деревни. Я снизил нашу скорость и начал подстраивать транс-сетевой коммуникатор, но там был слышен только треск, пока громкий скрипучий голос не произнес:
– Тревога! Нарушитель в Фазе Один, уровень второй! Отряды отпора, выдвинуться!
Я размышлял над этим, когда шаттл резко остановился, громко клацнув. Шкала энтропийного потока показала, что мы находимся в полуфазе, не сливаясь и не разъединяясь с местной А-Линией. Мы ждали. Через пять минут Хельм не выдержал:
– Что происходит? Где мы?
– Ничего, – ответил я ему, – нигде. Это нуль-темпоральное пространство между А-Линиями. Они не могут обнаружить нас здесь, потому что мы нигде. Рассматривай это как плоскость неосуществившихся возможностей: для того, чтобы ее пробить, не хватило плотности проблионного потока.
Почему-то это его ничуть не успокоило.
– И что мы теперь предпримем, сэр? – осведомился он. Хотел бы я знать, что ему ответить!
Я решил, что настало время поесть и немного поспать. Проваливаясь в сон, я размышлял о том, что было на уме отряда отпора, когда он скинул нас в нулевое время. Только желание нас остановить, решил я. Хельм уже тихо похрапывал. Прекрасный и перспективный молодой офицер, Андерс Хельм, и на мне лежит обязанность вернуть его обратно. Я попозже придумаю, как это сделать. Сейчас мне надо было осторожненько снова привести наш корабль в движение. Согласно некоторым теориям это было невозможно. Наверное, я до конца им не верил, иначе я не сделал бы того, что сделал. С другой стороны, может быть, я просто дурак набитый.
Наилучшим шансом было бы запустить полевой генератор и создать как можно большую плотность потока, а потом включить ход и надеяться вырваться из энтропийного мениска за счет грубой силы. Но сначала…
Это была беспрецедентная возможность провести небольшую разведку и сделать наблюдения, за которые парни из технического отдела будут благодарить меня со слезами. Я подумал об этом, а потом о том, что, если дела обстоят так, что я никогда не вернусь, юный лейтенант будет обречен на медленную смерть, и никто не сделает того, что надо сделать по поводу йлокков. Глупая мысль. Точно!
К этому моменту я уже пристегнул мой табельный револьвер и включил механизм люка. Крышка открылась с негромким шипением выравнивающегося давления – к нам или от нас, определить я не смог. Слабый дневной свет явил передо мной вздымающиеся серые холмы, между которыми большие и маленькие озерца отражали серое небо. На этом фоне ничто не двигалось. Небо было ровного свинцового цвета, без всяких признаков облачности. Воздух был холодным, но свежим.
Глава 9
Глава 10
– Крыса! – выдохнул Хельм. – Должно быть, вы на верном пути, сэр! Поздравляю!
– Рано праздновать, Энди, – напомнил я ему, хотя в душе был доволен не меньше его. Мы наблюдали за крошечными животными, напоминающими грызунов. Вскоре они стали крупнее, менее юркими, и начали использовать передние лапки, чтобы хвататься за сучки при прыжках. Похоже, они не ели ничего, кроме яиц, которые имелись в изобилии, Птицелягушки все были теперь среднего размера – с курицу, и все время деловито извлекали маленьких, нитевидных червяков из гниющих деревьев, большая часть которых уже рассыпалась в прах. Птицелягушки явно шли на убыль, зато крыс становилось все больше и они увеличивались в размерах.
Вскоре птицы исчезли, и теперь уже остались только крупные крысы. Они переключились на поедание беспозвоночных, которых выкапывали из перегноя под холмиками сгнившего дерева.
Они начали двигаться прямо, прижимая передние конечности к груди: как белки, только крупнее и без пушистых хвостов.
– Они начинают напоминать йлокков! – ликовал Хельм. – Мы уже, наверное, близко.
Так оно и было. Еще через несколько минут мы уже начали пересекать плоскости реальности, где мощеные дороги хитроумно извивались по мирной лесистой местности и где вдалеке видны были деревни. Я снизил нашу скорость и начал подстраивать транс-сетевой коммуникатор, но там был слышен только треск, пока громкий скрипучий голос не произнес:
– Тревога! Нарушитель в Фазе Один, уровень второй! Отряды отпора, выдвинуться!
Я размышлял над этим, когда шаттл резко остановился, громко клацнув. Шкала энтропийного потока показала, что мы находимся в полуфазе, не сливаясь и не разъединяясь с местной А-Линией. Мы ждали. Через пять минут Хельм не выдержал:
– Что происходит? Где мы?
– Ничего, – ответил я ему, – нигде. Это нуль-темпоральное пространство между А-Линиями. Они не могут обнаружить нас здесь, потому что мы нигде. Рассматривай это как плоскость неосуществившихся возможностей: для того, чтобы ее пробить, не хватило плотности проблионного потока.
Почему-то это его ничуть не успокоило.
– И что мы теперь предпримем, сэр? – осведомился он. Хотел бы я знать, что ему ответить!
Я решил, что настало время поесть и немного поспать. Проваливаясь в сон, я размышлял о том, что было на уме отряда отпора, когда он скинул нас в нулевое время. Только желание нас остановить, решил я. Хельм уже тихо похрапывал. Прекрасный и перспективный молодой офицер, Андерс Хельм, и на мне лежит обязанность вернуть его обратно. Я попозже придумаю, как это сделать. Сейчас мне надо было осторожненько снова привести наш корабль в движение. Согласно некоторым теориям это было невозможно. Наверное, я до конца им не верил, иначе я не сделал бы того, что сделал. С другой стороны, может быть, я просто дурак набитый.
Наилучшим шансом было бы запустить полевой генератор и создать как можно большую плотность потока, а потом включить ход и надеяться вырваться из энтропийного мениска за счет грубой силы. Но сначала…
Это была беспрецедентная возможность провести небольшую разведку и сделать наблюдения, за которые парни из технического отдела будут благодарить меня со слезами. Я подумал об этом, а потом о том, что, если дела обстоят так, что я никогда не вернусь, юный лейтенант будет обречен на медленную смерть, и никто не сделает того, что надо сделать по поводу йлокков. Глупая мысль. Точно!
К этому моменту я уже пристегнул мой табельный револьвер и включил механизм люка. Крышка открылась с негромким шипением выравнивающегося давления – к нам или от нас, определить я не смог. Слабый дневной свет явил передо мной вздымающиеся серые холмы, между которыми большие и маленькие озерца отражали серое небо. На этом фоне ничто не двигалось. Небо было ровного свинцового цвета, без всяких признаков облачности. Воздух был холодным, но свежим.
Глава 9
Где-то на расстоянии нескольких световых лет от меня кто-то громко кричал:
– Полковник! Дышите! Пожалуйста, сделайте глубокий вдох!
Я почувствовал у себя на груди тяжесть толстого слоя камней, под которыми я был похоронен. Я немного расслабился – или попытался это сделать – и почувствовал, как из меня вырвался воздух. Это мне о чем-то напомнило.
«От нас», – решил я. Внешнее давление воздуха было низким. Я хватанул почти что вакуума и упал. ТЕПЕРЬ ХЕЛЬМ ВТАЩИЛ МЕНЯ ОБРАТНО И ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ МЕНЯ ВДОХНУТЬ. Я подумал об этом. Слишком трудная работа. К ЧЕРТУ. ПОРА СПАТЬ. Я почувствовал себя лучше из-за того, что так ловко увильнул. Но тут слой камней увеличился еще на пару сотен футов, и я почувствовал, что ребра мои хрустят и вот-вот переломятся. Это меня как-то обеспокоило поэтому я сделал глубокий вдох и заорал:
– Ладно! Отвалите!
Я начал было садиться, но забыл о всех этих слоях ракушечника, базальта и глины, расплющивших меня. Потом началось землетрясение: глубокие пласты растрескались и взметнулись вверх, и я почувствовал, что мои кости ломаются, но какое это могло иметь значение? Все равно это были уже окаменевшие ископаемые, впрессованные в черную грязь. Поэтому я плюнул на них, удивляясь, как это можно дышать под такой массой камней.
Надо мной склонился Хельм. Рот его был открыт, и это его жесткие руки давили на мою грудную клетку, раздавливая меня. Я попытался хорошенько врезать ему, но обнаружил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни туловища – одно только ощущение боли и отчаянная потребность кому-то о ней сказать.
– Полегче, – услышал я чьи-то слова. Я подумал, чьи же они, и постепенно понял, что мои. Я вдохнул еще немного воздуха и сделал новую попытку:
– Ты мне все ребра раздавишь, Энди, – пожаловался я. Прозвучало это как «Ымерера…»
– Постарайтесь расслабиться, сэр. – Он отодвинулся на несколько дюймов. Лицо у него, бедняги, было озабоченным. – Мне очень жаль, сэр. – И по голосу его чувствовалось, что и правда жаль. Я не мог понять, чего.
– Прошла уже неделя с тех пор… как вы…
– Умер, – помог ему я.
Это слово внезапно заставило меня ощутить, что в грудь мне вонзается тысяча кинжалов, особенно при вдохе. Я еще раз вдохнул – просто, чтобы проверить. Это заставило меня закашляться, из-за чего кинжалы вонзились еще глубже.
– Извини, – сказал я ему, вернее, попытался сказать. Получился только новый приступ кашля, пока я снова не отключился. Потом я пытался кашлять и чертыхаться одновременно, что оказалось не слишком просто. Я злился на себя: во-первых, за то, что слаб, как американское пиво, а во-вторых, что не могу с этим справиться. Через некоторое время я уже сидел и сам опирался рукой без всякой помощи Хельма.
В поле моего зрения вплыло лицо Смовии. Ребра болели, но уже не так сильно, и док сказал:
– Ну вот, вы чувствуете себя лучше. Я перетянул вам ребра. И дыхание уже лучше. Я думаю, вы уже могли бы принять пищу.
– Как насчет небольшой лошадки – можно вместе с подковами? – предложил я, даже не кашлянув.
– Ja, da, for all dell, – проговорил Хельм, что транслятор перевел как «Э, ладно, о'кей». Не очень много в этих словах, но ведь лейтенант никогда не был говоруном. Я знал, что он хотел сказать: «Господи, сэр, как я счастлив видеть, что вам лучше».
– Я пытался помешать нашему доктору, – добавил он по-английски, – но, верно, он был прав. Вы сразу стали дышать лучше, когда он вас перетянул. А мне казалось, что получается слишком туго, но…
– Ты все правильно делал, Энди, – сказал я ему. – А что за чертовня произошла? – полюбопытствовал я. – Я только помню, что открыл люк – и фью!
– Это давление воздуха, сэр, – сказал он мне. – Похоже, на фазе Космического Целого, э-э, в этой А-Линии, сэр…
– Продолжай, – ободрил я его.
– Масса аргона, полковник, – выпалил он. – Боюсь, мы сильно сбились с курса. Время общей истории – четыре миллиарда лет. Атмосфера еще только формируется. Оказывается, планета попала в газовое облако, в основном из аргона. Дышать, конечно, можно, но очень малое давление. Ваши легкие чуть не опали, сэр. Какое-то время была масса крови, и док все каркал, как вы опрометчиво поступили, но…
Вернулся Смовия. Началось достаточно болезненное выстукивание и ощупывание, я сделал несколько глубоких вдохов по просьбе нашего милого доктора, и начал уже тревожиться, сколько времени потеряно, пока я тут валяюсь, не спеша раскаиваясь. Я мешком висел в своем командном кресле. На экранах видна была только грязевая равнина.
– Хельм, – окликнул я его слабым голосом. Он был прямо у меня за спиной. Обойдя мое кресло, он тревожно посмотрел на меня.
– Сколько, ты сказал, я был без чувств? – спросил я его и попытался сесть прямо, но упал с громким стуком, от которого у меня в ушах зазвенело, несмотря на то, что голова моя хлопнулась на подушку.
– Одну неделю, сэр, – мрачно сообщил он мне.
– Шаттл в порядке?
Он кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
– Зарылся в грязь, но, насколько я смог определить, повреждений нет.
– Здесь все кажется слишком нормальным, – заметил я. А в энтропийной вакуоли, как считалось, все должно быть по-другому.
Хельм придвинулся ко мне, стараясь контролировать выражение своего лица.
– Только одно, полковник, – сказал он мне с видом человека, которому страшно неприятно сообщать дурные известия.
Я ждал, что он мне выдаст. Это оказалось просто конфетка.
– На самом деле мы здесь провели больше года, – сказал он очень тихо, как будто не хотел себя подслушать. – Солнце с места не сдвинулось, день все тот же, но хронометр корабля все еще работает, и календарь тоже. На той неделе исполнится год. Вы уже третий раз приходите в себя. Через несколько секунд вы опять потеряете сознание.
– Но субъективно прошло не больше, чем пара часов, – проворчал я. – Приборы, видимо, сломались. Нам нельзя оставаться здесь так долго!
– Я знаю, сэр, – траурным голосом согласился лейтенант.
На этот раз я подтянул под себя локоть. Подождав, пока погаснут звезды в глазах, я спустил ноги на пол.
– Куда отправился Свфт? – спросил я. Хельм смотрел на меня с недоумением.
– Мне нужны ботинки, – сказал я. Хельм помог мне надеть их на ноги; потом я поставил ноги на пол. Теперь я сидел на краешке моего командирского кресла. Наклонившись вперед и переместив свой вес на ноги, я встал. Я не пытался отталкиваться ногами, а просто вообразил, что мою пятую точку зацепил подъемный кран, – и вот я уже стою. Мгновение я чувствовал головокружение, но это было связано только с резким подъемом головы. Чувство «ох, парень, сейчас я хлопнусь в обморок» прошло, и я попытался шагнуть. Это вышло вполне прилично. Хельм неотрывно смотрел мне в лицо.
– Секунду, сэр, вы казались совсем зеленым, а сейчас все в порядке. Но вам лучше бы сесть и пока не переутомляться.
Я безоговорочно с ним согласился и присел на краешек кресла.
– Поесть, – сказал я. – Ростбиф с кровью, и побольше, картофельное пюре с подливкой, кусок сладкого пирога. И большую кружку холодного пива «Тре Крунур».
– Сэр, у нас только стандартные пайки, – напомнил мне Хельм.
– Тогда порошковую яичницу с искусственным беконом, – уточнил я. – Если мы здесь уже год, – усомнился я, – почему мы не умерли с голода?
– Не знаю, сэр, – признался Хельм. – По правде говоря, я знаю почти что не больше вашего, сэр, а вы почти все это время были без сознания.
Вид у него при этом был виноватый – по-видимому, потому что он позволил себе допустить, что, может быть, я знаю не все на свете.
– А что, если, – нерешительно предположил он, – нам не нужно питания в нуль-временной вакуоли, или как там вы ее обозвали. Может, у нас обмен веществ прекращается.
Я покачал головой.
– Если бы это было так, мы бы не двигались, не дышали и не обсуждали бы происходящее. Давай успокоимся на том, что не понимаем этого, так же, как большинство людей не понимают Сеть, или как никто не понимал, что такое Солнце и Луна до недавнего времени. Как биологический вид, мы почти миллион лет бродили в невежестве. Мы пользовались огнем, хотя и не знали ничего об окислении. – Я понял, что пытаюсь убедить самого себя – и без особого успеха. Я подумал было, не приказать ли Хельму «продолжать действовать» и вызволить нас отсюда. Это была только мимолетная мысль, я на ней не задержался. Потом мне в голову пришла еще одна мысль.
– А где Смовия?
– Спит, сэр, – доложил мне Хельм. – Он очень много спит. По-моему, он что-то принимает. Он и мне предложил, но…
– Но ты пока не готов превратиться в пьянчужку, – подсказал я. – Молодец Энди.
Потом я начал было говорить что-то оптимистичное, но почувствовал, что получается слишком фальшиво. Поэтому я сказал только, что мы застряли в довольно негостеприимной части Космического целого.
– Так точно, сэр, – отрывисто согласился Энди. Удовлетвориться непониманием ему было интеллектуально комфортнее, чем бесконечно недоумевать. – Но у нас еще остается корабль, сэр, – оптимистично напомнил мне паренек, как будто это решало все наши проблемы. – Целый, – прибавил он.
– Мне очень неприятно говорить тебе это, Энди, – сказал я (и мне действительно было очень неприятно), – но в этой машине есть цепи, которые хроноразрушаемы. В целях безопасности, понимаешь, – чтобы нельзя было случайно использовать шаттл, оставленный в Линии без А-технологии. Да и с точки зрения охраны окружающей среды это казалось правильным, когда мы его конструировали.
– Но, полковник, я считал… – Хельм понял, что сказать нечего, и замолчал.
Я кивнул.
– Я напишу об этом главному технологу как можно скорее, – саркастически проговорил я.
Он сразу же на это клюнул:
– Прекрасная мысль, сэр. Это… – И он замолк. Успокаивающая структура общепринятых мероприятий продержалась недолго.
– Тем временем, – сказал я, – у нас, по крайней мере, есть убежище. Минимальные удобства, конечно, но все же лучше, чем спать в грязи.
– Ja, da, for all dell, – согласился он, и обеспокоенно взглянул на меня. – Мы не можем дышать этим воздухом, сэр, – напомнил он мне факт, который я уже выяснил столь нелегким путем. – В нем содержится достаточно кислорода, чтобы поддерживать жизнь, но только после того, как он сконцентрируется в фильтрах. А это значит, что мы застряли внутри.
– Именно так, мальчик мой, – беззаботно согласился я. – А тебе хотелось куда-то отправиться? – И я жестом указал на зрелище, открывавшееся за экраном: блестящее окутанное туманом пространство, покрытое грязью и усеянное лужами.
– Дело не в том, сэр, – объяснил он. – Я просто подумал, что нам надо двигаться, а, может быть, как раз за горизонтом…
– Я бы сказал, что поверхность планеты только-только стабилизировалась, – был мой следующий вклад в обсуждение. – Период интенсивной метеоритной бомбардировки и постоянного вулканизма, видимо, миновал. Химические элементы из расположенных высоко мест вымываются водой, текущей вниз по склонам. Пока, вероятно, есть только несколько крупных озер: местность настолько плоская, что сбегающие потоки не составляют рек. Вместо суши и моря существует только бесконечная грязевая равнина. Пока нет ледяных шапок. В этом мире мало разнообразия, к сожалению.
– И все же он существует одновременно с двадцатым веком? – усомнился Хельм.
– Так выглядела бы и Линия Ноль-ноль, не произойди целый ряд маловероятных событий, – сообщил я ему. – И они создали условия, которые как раз и были необходимы для развития жизни.
– Но, сэр, как примитивная жизнь могла повлиять на такие вещи, как ледниковые периоды, вулканическая деятельность и тому подобное? – обеспокоенно спросил он, как будто, если удастся убедить меня, что такого места НЕ СУЩЕСТВУЕТ, мы тут же отсюда выберемся.
– Подумайте, – предложил я ему. – После того, как моря дистиллированной воды были загрязнены минералами с суши, появилась растительная жизнь. Первые ее представители, водоросли, расщепили углекислый газ, который был вокруг в изобилии, освободив в атмосферу кислород: второе загрязнение, на этот раз воздуха, которое сделало возможным появление животной жизни. Такие животные, например, как кораллы, создали рифы, которые влияют на океанические течения. Потом скопления растительных остатков вызывают появление залежей угля, и, конечно, дыхание животных производит углекислый газ, который вместе с тем, что появляется в результате гниения растений, создает тепличный эффект, а он оказывает огромное воздействие на климат, осадки, эрозию почвы и так далее…
Я заметил, что говорю, как школьный учитель биологии, решивший прочитать лекцию, и заткнулся. Хельм не стал настаивать на дальнейшем обсуждении этого вопроса, чем я был доволен: у меня все равно кончились гладко звучащие объяснения.
– Полковник! Дышите! Пожалуйста, сделайте глубокий вдох!
Я почувствовал у себя на груди тяжесть толстого слоя камней, под которыми я был похоронен. Я немного расслабился – или попытался это сделать – и почувствовал, как из меня вырвался воздух. Это мне о чем-то напомнило.
«От нас», – решил я. Внешнее давление воздуха было низким. Я хватанул почти что вакуума и упал. ТЕПЕРЬ ХЕЛЬМ ВТАЩИЛ МЕНЯ ОБРАТНО И ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ МЕНЯ ВДОХНУТЬ. Я подумал об этом. Слишком трудная работа. К ЧЕРТУ. ПОРА СПАТЬ. Я почувствовал себя лучше из-за того, что так ловко увильнул. Но тут слой камней увеличился еще на пару сотен футов, и я почувствовал, что ребра мои хрустят и вот-вот переломятся. Это меня как-то обеспокоило поэтому я сделал глубокий вдох и заорал:
– Ладно! Отвалите!
Я начал было садиться, но забыл о всех этих слоях ракушечника, базальта и глины, расплющивших меня. Потом началось землетрясение: глубокие пласты растрескались и взметнулись вверх, и я почувствовал, что мои кости ломаются, но какое это могло иметь значение? Все равно это были уже окаменевшие ископаемые, впрессованные в черную грязь. Поэтому я плюнул на них, удивляясь, как это можно дышать под такой массой камней.
Надо мной склонился Хельм. Рот его был открыт, и это его жесткие руки давили на мою грудную клетку, раздавливая меня. Я попытался хорошенько врезать ему, но обнаружил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни туловища – одно только ощущение боли и отчаянная потребность кому-то о ней сказать.
– Полегче, – услышал я чьи-то слова. Я подумал, чьи же они, и постепенно понял, что мои. Я вдохнул еще немного воздуха и сделал новую попытку:
– Ты мне все ребра раздавишь, Энди, – пожаловался я. Прозвучало это как «Ымерера…»
– Постарайтесь расслабиться, сэр. – Он отодвинулся на несколько дюймов. Лицо у него, бедняги, было озабоченным. – Мне очень жаль, сэр. – И по голосу его чувствовалось, что и правда жаль. Я не мог понять, чего.
– Прошла уже неделя с тех пор… как вы…
– Умер, – помог ему я.
Это слово внезапно заставило меня ощутить, что в грудь мне вонзается тысяча кинжалов, особенно при вдохе. Я еще раз вдохнул – просто, чтобы проверить. Это заставило меня закашляться, из-за чего кинжалы вонзились еще глубже.
– Извини, – сказал я ему, вернее, попытался сказать. Получился только новый приступ кашля, пока я снова не отключился. Потом я пытался кашлять и чертыхаться одновременно, что оказалось не слишком просто. Я злился на себя: во-первых, за то, что слаб, как американское пиво, а во-вторых, что не могу с этим справиться. Через некоторое время я уже сидел и сам опирался рукой без всякой помощи Хельма.
В поле моего зрения вплыло лицо Смовии. Ребра болели, но уже не так сильно, и док сказал:
– Ну вот, вы чувствуете себя лучше. Я перетянул вам ребра. И дыхание уже лучше. Я думаю, вы уже могли бы принять пищу.
– Как насчет небольшой лошадки – можно вместе с подковами? – предложил я, даже не кашлянув.
– Ja, da, for all dell, – проговорил Хельм, что транслятор перевел как «Э, ладно, о'кей». Не очень много в этих словах, но ведь лейтенант никогда не был говоруном. Я знал, что он хотел сказать: «Господи, сэр, как я счастлив видеть, что вам лучше».
– Я пытался помешать нашему доктору, – добавил он по-английски, – но, верно, он был прав. Вы сразу стали дышать лучше, когда он вас перетянул. А мне казалось, что получается слишком туго, но…
– Ты все правильно делал, Энди, – сказал я ему. – А что за чертовня произошла? – полюбопытствовал я. – Я только помню, что открыл люк – и фью!
– Это давление воздуха, сэр, – сказал он мне. – Похоже, на фазе Космического Целого, э-э, в этой А-Линии, сэр…
– Продолжай, – ободрил я его.
– Масса аргона, полковник, – выпалил он. – Боюсь, мы сильно сбились с курса. Время общей истории – четыре миллиарда лет. Атмосфера еще только формируется. Оказывается, планета попала в газовое облако, в основном из аргона. Дышать, конечно, можно, но очень малое давление. Ваши легкие чуть не опали, сэр. Какое-то время была масса крови, и док все каркал, как вы опрометчиво поступили, но…
Вернулся Смовия. Началось достаточно болезненное выстукивание и ощупывание, я сделал несколько глубоких вдохов по просьбе нашего милого доктора, и начал уже тревожиться, сколько времени потеряно, пока я тут валяюсь, не спеша раскаиваясь. Я мешком висел в своем командном кресле. На экранах видна была только грязевая равнина.
– Хельм, – окликнул я его слабым голосом. Он был прямо у меня за спиной. Обойдя мое кресло, он тревожно посмотрел на меня.
– Сколько, ты сказал, я был без чувств? – спросил я его и попытался сесть прямо, но упал с громким стуком, от которого у меня в ушах зазвенело, несмотря на то, что голова моя хлопнулась на подушку.
– Одну неделю, сэр, – мрачно сообщил он мне.
– Шаттл в порядке?
Он кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
– Зарылся в грязь, но, насколько я смог определить, повреждений нет.
– Здесь все кажется слишком нормальным, – заметил я. А в энтропийной вакуоли, как считалось, все должно быть по-другому.
Хельм придвинулся ко мне, стараясь контролировать выражение своего лица.
– Только одно, полковник, – сказал он мне с видом человека, которому страшно неприятно сообщать дурные известия.
Я ждал, что он мне выдаст. Это оказалось просто конфетка.
– На самом деле мы здесь провели больше года, – сказал он очень тихо, как будто не хотел себя подслушать. – Солнце с места не сдвинулось, день все тот же, но хронометр корабля все еще работает, и календарь тоже. На той неделе исполнится год. Вы уже третий раз приходите в себя. Через несколько секунд вы опять потеряете сознание.
– Но субъективно прошло не больше, чем пара часов, – проворчал я. – Приборы, видимо, сломались. Нам нельзя оставаться здесь так долго!
– Я знаю, сэр, – траурным голосом согласился лейтенант.
На этот раз я подтянул под себя локоть. Подождав, пока погаснут звезды в глазах, я спустил ноги на пол.
– Куда отправился Свфт? – спросил я. Хельм смотрел на меня с недоумением.
– Мне нужны ботинки, – сказал я. Хельм помог мне надеть их на ноги; потом я поставил ноги на пол. Теперь я сидел на краешке моего командирского кресла. Наклонившись вперед и переместив свой вес на ноги, я встал. Я не пытался отталкиваться ногами, а просто вообразил, что мою пятую точку зацепил подъемный кран, – и вот я уже стою. Мгновение я чувствовал головокружение, но это было связано только с резким подъемом головы. Чувство «ох, парень, сейчас я хлопнусь в обморок» прошло, и я попытался шагнуть. Это вышло вполне прилично. Хельм неотрывно смотрел мне в лицо.
– Секунду, сэр, вы казались совсем зеленым, а сейчас все в порядке. Но вам лучше бы сесть и пока не переутомляться.
Я безоговорочно с ним согласился и присел на краешек кресла.
– Поесть, – сказал я. – Ростбиф с кровью, и побольше, картофельное пюре с подливкой, кусок сладкого пирога. И большую кружку холодного пива «Тре Крунур».
– Сэр, у нас только стандартные пайки, – напомнил мне Хельм.
– Тогда порошковую яичницу с искусственным беконом, – уточнил я. – Если мы здесь уже год, – усомнился я, – почему мы не умерли с голода?
– Не знаю, сэр, – признался Хельм. – По правде говоря, я знаю почти что не больше вашего, сэр, а вы почти все это время были без сознания.
Вид у него при этом был виноватый – по-видимому, потому что он позволил себе допустить, что, может быть, я знаю не все на свете.
– А что, если, – нерешительно предположил он, – нам не нужно питания в нуль-временной вакуоли, или как там вы ее обозвали. Может, у нас обмен веществ прекращается.
Я покачал головой.
– Если бы это было так, мы бы не двигались, не дышали и не обсуждали бы происходящее. Давай успокоимся на том, что не понимаем этого, так же, как большинство людей не понимают Сеть, или как никто не понимал, что такое Солнце и Луна до недавнего времени. Как биологический вид, мы почти миллион лет бродили в невежестве. Мы пользовались огнем, хотя и не знали ничего об окислении. – Я понял, что пытаюсь убедить самого себя – и без особого успеха. Я подумал было, не приказать ли Хельму «продолжать действовать» и вызволить нас отсюда. Это была только мимолетная мысль, я на ней не задержался. Потом мне в голову пришла еще одна мысль.
– А где Смовия?
– Спит, сэр, – доложил мне Хельм. – Он очень много спит. По-моему, он что-то принимает. Он и мне предложил, но…
– Но ты пока не готов превратиться в пьянчужку, – подсказал я. – Молодец Энди.
Потом я начал было говорить что-то оптимистичное, но почувствовал, что получается слишком фальшиво. Поэтому я сказал только, что мы застряли в довольно негостеприимной части Космического целого.
– Так точно, сэр, – отрывисто согласился Энди. Удовлетвориться непониманием ему было интеллектуально комфортнее, чем бесконечно недоумевать. – Но у нас еще остается корабль, сэр, – оптимистично напомнил мне паренек, как будто это решало все наши проблемы. – Целый, – прибавил он.
– Мне очень неприятно говорить тебе это, Энди, – сказал я (и мне действительно было очень неприятно), – но в этой машине есть цепи, которые хроноразрушаемы. В целях безопасности, понимаешь, – чтобы нельзя было случайно использовать шаттл, оставленный в Линии без А-технологии. Да и с точки зрения охраны окружающей среды это казалось правильным, когда мы его конструировали.
– Но, полковник, я считал… – Хельм понял, что сказать нечего, и замолчал.
Я кивнул.
– Я напишу об этом главному технологу как можно скорее, – саркастически проговорил я.
Он сразу же на это клюнул:
– Прекрасная мысль, сэр. Это… – И он замолк. Успокаивающая структура общепринятых мероприятий продержалась недолго.
– Тем временем, – сказал я, – у нас, по крайней мере, есть убежище. Минимальные удобства, конечно, но все же лучше, чем спать в грязи.
– Ja, da, for all dell, – согласился он, и обеспокоенно взглянул на меня. – Мы не можем дышать этим воздухом, сэр, – напомнил он мне факт, который я уже выяснил столь нелегким путем. – В нем содержится достаточно кислорода, чтобы поддерживать жизнь, но только после того, как он сконцентрируется в фильтрах. А это значит, что мы застряли внутри.
– Именно так, мальчик мой, – беззаботно согласился я. – А тебе хотелось куда-то отправиться? – И я жестом указал на зрелище, открывавшееся за экраном: блестящее окутанное туманом пространство, покрытое грязью и усеянное лужами.
– Дело не в том, сэр, – объяснил он. – Я просто подумал, что нам надо двигаться, а, может быть, как раз за горизонтом…
– Я бы сказал, что поверхность планеты только-только стабилизировалась, – был мой следующий вклад в обсуждение. – Период интенсивной метеоритной бомбардировки и постоянного вулканизма, видимо, миновал. Химические элементы из расположенных высоко мест вымываются водой, текущей вниз по склонам. Пока, вероятно, есть только несколько крупных озер: местность настолько плоская, что сбегающие потоки не составляют рек. Вместо суши и моря существует только бесконечная грязевая равнина. Пока нет ледяных шапок. В этом мире мало разнообразия, к сожалению.
– И все же он существует одновременно с двадцатым веком? – усомнился Хельм.
– Так выглядела бы и Линия Ноль-ноль, не произойди целый ряд маловероятных событий, – сообщил я ему. – И они создали условия, которые как раз и были необходимы для развития жизни.
– Но, сэр, как примитивная жизнь могла повлиять на такие вещи, как ледниковые периоды, вулканическая деятельность и тому подобное? – обеспокоенно спросил он, как будто, если удастся убедить меня, что такого места НЕ СУЩЕСТВУЕТ, мы тут же отсюда выберемся.
– Подумайте, – предложил я ему. – После того, как моря дистиллированной воды были загрязнены минералами с суши, появилась растительная жизнь. Первые ее представители, водоросли, расщепили углекислый газ, который был вокруг в изобилии, освободив в атмосферу кислород: второе загрязнение, на этот раз воздуха, которое сделало возможным появление животной жизни. Такие животные, например, как кораллы, создали рифы, которые влияют на океанические течения. Потом скопления растительных остатков вызывают появление залежей угля, и, конечно, дыхание животных производит углекислый газ, который вместе с тем, что появляется в результате гниения растений, создает тепличный эффект, а он оказывает огромное воздействие на климат, осадки, эрозию почвы и так далее…
Я заметил, что говорю, как школьный учитель биологии, решивший прочитать лекцию, и заткнулся. Хельм не стал настаивать на дальнейшем обсуждении этого вопроса, чем я был доволен: у меня все равно кончились гладко звучащие объяснения.
Глава 10
Я показал Хельму, как пользоваться сканером, а сам пошел к главному пульту посмотреть на приборы.
– Голубой счетчик! – воскликнул он. – Цифры резко пошли вверх!
Я заверил его, что этого следовало ожидать – счетчик показывал смещение энтропии между кораблем и внешней средой. Другие показатели тоже были в норме, но вдруг я натолкнулся на нечто необычное: темпоральный градиент. Он был слишком высоким.
– Разрыв во времени превышает тысячу лет, – произнес я.
– Как это может быть? – резко спросил Хельм. – Вы хотите сказать…
– Вот именно, – подтвердил я его догадку. – Мы застряли как раз на том уровне, где недавно погиб Шарлемань, на Линии Ноль-ноль.
– Спасатели нас здесь никогда не найдут, – сказал Хельм. Он выглянул в открытый люк, всматриваясь в клубящийся туман. – Но ИМ нас здесь тоже не найти, – добавил он уже более весело.
Я тоже смотрел на возникающие из дымки неясные очертания. В один из разрывов я заметил нечто, совсем не похожее на окружающий ландшафт: искусно украшенную карету, которой, казалось, не хватало только четверки черных красавцев-коней, чтобы превратить ее в экипаж, достойный королевы. Одна из дверец была приоткрыта, и через нее была видна пурпурная атласная обивка.
– Держись, – сказал я Хельму. – Я постараюсь подобраться поближе.
Я сел в кресло пилота и включил двигатель. У нашего корабля была воздушная тяга, и, несмотря на липкую грязь, покрывавшую все пространство вокруг, он мог довольно легко двигаться. Я несколько раз сдавал назад и вперед, пока не подвел машину вплотную к карете так, чтобы встать против открытой дверцы.
– Еще немного, сэр, – подсказал Хельм. – Еще дюйм. Все! Отлично.
Взглянув вверх, я увидел розовый ореол там, где наш люк касался кареты.
Мы заглянули внутрь роскошного, хотя и такого примитивного, сооружения. На сиденье лежал туго оплетенный белый сверток. Из него раздался жалобный плач.
– Дьявол! – воскликнул в изумлении Хельм. – Это же младенец!
Физический контакт с кораблем образовывал энтропический щит, который не пропускал ничего извне. Я шагнул внутрь кареты. Розовое облако задрожало, но не исчезло. Это темпоральная энергия утекала через несовершенное темпоральное уплотнение. Я взял в руки маленький мягкий комочек, закутанный в одеяло, – на меня смотрел детеныш йлокков, с короткой мордочкой, беззубый и большеглазый. Серо-желтая шкурка на его лбу была мягкой и нежной, и одна маленькая пухлая ручонка бесцельно хватала воздух. Что мне оставалось делать? Я шагнул назад, и Хельм, стоявший сразу за мной, невольно попятился.
– Сэр! – воскликнул он. – Эта старая колымага – она похожа на государственную карету – она не то, чем кажется на первый взгляд!
Я уже и сам заметил полускрытую складную консоль в спинке сидения. Протянув руку, Хельм откинул сиденье – и перед нами появилось множество приборов и клавиш управления. Без сомнения, это был пульт управления корабля.
– Крысы! – выдохнул в изумлении Хельм, увидев сверток у меня в руках. – Но почему, скажите на милость, они оставили здесь ребенка? – Он осторожно потрогал пальцем расшитый гербами угол белого одеяла. – Это, видимо, ребенок высокопоставленного лица, – сказал он почти торжественно.
Верноподданный короля Швеции, Хельм с большим почтением относился к титулованным особам, даже если это были дети. Меня же тронул этот детеныш, и я испытал нечто схожее с тем чувством, из-за которого собака берет в приемыши котенка, а кошка начинает кормить крысят. Как бы то ни было, мы оба понимали, что надо что-то предпринять.
– Если мы его здесь оставим, он просто умрет, – печально сказал Хельм.
– Это уж точно, – подтвердил я. – Но ведь мы не можем заботиться еще и о детях. У нас нет ничего – ни специальной еды, ни белья, всяких там пеленок, а самое главное – нет умения.
– Тогда мы должны отвезти его домой! – вырвалось у него.
Я протянул младенца лейтенанту.
– Блестящая идея, – сказал я. – И где же его дом, и как мы туда попадем?
Он взглянул на маленький пульт управления.
– Полковник, – начал он уверенно, но затем продолжал уже более сдержанно, – разве мы, разве вы, сэр, не можете покрутить тут что-нибудь и отправить эту штуковину обратно, откуда она прилетела? Ведь должен же быть какой-то способ…
– Ну, давай поищем, – предложил я. Он начал выдвигать ящики и вынимать их содержимое, чтобы заглянуть на дно. Над простой панелью, на которой не было достаточно приборов для навигации в Сети, я увидел маленький экран, который показался мне чем-то знакомым. Рядом я заметил ручной триггерный переключатель с неизвестными мне обозначениями. Я нажал его, и экран загорелся красным, потом розовым, а потом появилась тонкая паутинка сетки – как раз то, что нам было нужно. Это понял и Хельм – он заговорил так радостно, словно только что сбылось его самое заветное желание.
– Это же самая настоящая карта! – сказал он, счастливо улыбаясь.
Я не так уж обрадовался: я понимал, что это всего лишь карта Желтой Зоны, а остальная Сеть показана была нечетко.
– Не торопись, – предупредил я его. – Мы даже не знаем масштаба. Но вот это большое сплетение справа от центра, наверное, база йлокков.
Я внимательно рассматривал тонкие пересекающиеся линии, пытаясь сопоставить их узор с известными мне картами Сети Империи и с положением черной точки в Зоне на большой карте Манфреда. У левого нижнего угла экрана линии спутывались в узелки, некоторые резко обрывались, другие поворачивали обратно. Край экрана не давал возможности их получше разглядеть.
– Это самая подробная карта Распада, какую я когда-либо видел, – сказал я Хельму, указывая на хаотически сплетенные линии. – Видно, эти парни не такие уж профаны в технике Сети. Только из-за одного этого стоило проделать весь путь.
– Но, сэр, а как же этот несчастный принц? – взволнованно спросил Энди. – Мы просто должны вернуть его домой!
– Специалисты Сети в Стокгольмском центре Ноль-ноль лучше нас смогут справиться с этим делом, – заметил я.
– Сэр! – Хельм не мог успокоиться. – А эта карета? Ведь не могли же мы случайно оказаться как раз на этой линии. Они, должно быть, хотели, чтобы мы ее нашли.
– Они или кто-то другой, – поправил его я. – Вероятно, кто-то, кого заботило, что случится с ребенком.
– Он здесь недолго лежал, – рассуждал вслух Хельм. – Пеленки еще чистые.
– Верно, – кивнул я. – Сдается мне, мы и этот младенец оказались в этой точке почти одновременно. Ты прав: это не может быть просто совпадением.
– Но кто? – недоумевал Хельм. – Кто мог захотеть бросить ребенка – ребенка королевской крови – в таком месте? И зачем понадобилось это делать, но так, чтобы быть уверенным, что бедного малыша спасут?
– Спасут? – переспросил я машинально. – Он же застрял здесь, как и мы.
– Но, сэр, ведь несомненно… – Хельм проговорил, запинаясь, а затем, с видимым усилием взяв себя в руки, выпрямился.
– Вы же знаете, как, сэр: у нас есть машина. И даже старая карета – вы сказали, что это тоже шаттл! – Он, видимо, увлекся этой идеей. – Мы можем полететь на нем. Если необходимо, – добавил он.
– Не знаю, Энди, – честно сказал ему я. – Мы здесь в точке стасиса. У нас здесь субъективное время, ведь по-другому наша нервная система не сможет работать – так уж мы устроены. Но сколько времени прошло? Наш хронометр в шаттле показывает, что прошел год. А что такое год? Воображаемое понятие…
– Сэр! – перебил меня Хельм. – Год – это время одного оборота Земли вокруг Солнца. Это не воображаемое понятие! Мы это не придумали!
– Да нет, придумали, – поправил я его. – Эта наша идея, она всего лишь догадка. Может, она и соответствует природному явлению, а может быть, и нет. Может, это всего лишь фантазия. Этот вопрос еще не решен философами.
– Но, сэр, – каждый знает…
– Столетиями люди знали, что Земля плоская, – напомнил я ему, – и что Солнце вращается вокруг нее.
– Но они ошибались! – поспешил напомнить мне Хельм.
– Ошибались? Да любой последний идиот посмотрит на море, на прерии и увидит, что Земля плоская. Ты только посмотри сам: Солнце проходит по небосводу каждый день, и всходит оно на востоке, как раз тогда, когда должно было бы, если бы ночью прошло под Землей. Так что ты отрицаешь очевидное!
– Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр. Но у нас есть приборы, и их показатели объективны. Они показывают, что происходит в действительности.
– Голубой счетчик! – воскликнул он. – Цифры резко пошли вверх!
Я заверил его, что этого следовало ожидать – счетчик показывал смещение энтропии между кораблем и внешней средой. Другие показатели тоже были в норме, но вдруг я натолкнулся на нечто необычное: темпоральный градиент. Он был слишком высоким.
– Разрыв во времени превышает тысячу лет, – произнес я.
– Как это может быть? – резко спросил Хельм. – Вы хотите сказать…
– Вот именно, – подтвердил я его догадку. – Мы застряли как раз на том уровне, где недавно погиб Шарлемань, на Линии Ноль-ноль.
– Спасатели нас здесь никогда не найдут, – сказал Хельм. Он выглянул в открытый люк, всматриваясь в клубящийся туман. – Но ИМ нас здесь тоже не найти, – добавил он уже более весело.
Я тоже смотрел на возникающие из дымки неясные очертания. В один из разрывов я заметил нечто, совсем не похожее на окружающий ландшафт: искусно украшенную карету, которой, казалось, не хватало только четверки черных красавцев-коней, чтобы превратить ее в экипаж, достойный королевы. Одна из дверец была приоткрыта, и через нее была видна пурпурная атласная обивка.
– Держись, – сказал я Хельму. – Я постараюсь подобраться поближе.
Я сел в кресло пилота и включил двигатель. У нашего корабля была воздушная тяга, и, несмотря на липкую грязь, покрывавшую все пространство вокруг, он мог довольно легко двигаться. Я несколько раз сдавал назад и вперед, пока не подвел машину вплотную к карете так, чтобы встать против открытой дверцы.
– Еще немного, сэр, – подсказал Хельм. – Еще дюйм. Все! Отлично.
Взглянув вверх, я увидел розовый ореол там, где наш люк касался кареты.
Мы заглянули внутрь роскошного, хотя и такого примитивного, сооружения. На сиденье лежал туго оплетенный белый сверток. Из него раздался жалобный плач.
– Дьявол! – воскликнул в изумлении Хельм. – Это же младенец!
Физический контакт с кораблем образовывал энтропический щит, который не пропускал ничего извне. Я шагнул внутрь кареты. Розовое облако задрожало, но не исчезло. Это темпоральная энергия утекала через несовершенное темпоральное уплотнение. Я взял в руки маленький мягкий комочек, закутанный в одеяло, – на меня смотрел детеныш йлокков, с короткой мордочкой, беззубый и большеглазый. Серо-желтая шкурка на его лбу была мягкой и нежной, и одна маленькая пухлая ручонка бесцельно хватала воздух. Что мне оставалось делать? Я шагнул назад, и Хельм, стоявший сразу за мной, невольно попятился.
– Сэр! – воскликнул он. – Эта старая колымага – она похожа на государственную карету – она не то, чем кажется на первый взгляд!
Я уже и сам заметил полускрытую складную консоль в спинке сидения. Протянув руку, Хельм откинул сиденье – и перед нами появилось множество приборов и клавиш управления. Без сомнения, это был пульт управления корабля.
– Крысы! – выдохнул в изумлении Хельм, увидев сверток у меня в руках. – Но почему, скажите на милость, они оставили здесь ребенка? – Он осторожно потрогал пальцем расшитый гербами угол белого одеяла. – Это, видимо, ребенок высокопоставленного лица, – сказал он почти торжественно.
Верноподданный короля Швеции, Хельм с большим почтением относился к титулованным особам, даже если это были дети. Меня же тронул этот детеныш, и я испытал нечто схожее с тем чувством, из-за которого собака берет в приемыши котенка, а кошка начинает кормить крысят. Как бы то ни было, мы оба понимали, что надо что-то предпринять.
– Если мы его здесь оставим, он просто умрет, – печально сказал Хельм.
– Это уж точно, – подтвердил я. – Но ведь мы не можем заботиться еще и о детях. У нас нет ничего – ни специальной еды, ни белья, всяких там пеленок, а самое главное – нет умения.
– Тогда мы должны отвезти его домой! – вырвалось у него.
Я протянул младенца лейтенанту.
– Блестящая идея, – сказал я. – И где же его дом, и как мы туда попадем?
Он взглянул на маленький пульт управления.
– Полковник, – начал он уверенно, но затем продолжал уже более сдержанно, – разве мы, разве вы, сэр, не можете покрутить тут что-нибудь и отправить эту штуковину обратно, откуда она прилетела? Ведь должен же быть какой-то способ…
– Ну, давай поищем, – предложил я. Он начал выдвигать ящики и вынимать их содержимое, чтобы заглянуть на дно. Над простой панелью, на которой не было достаточно приборов для навигации в Сети, я увидел маленький экран, который показался мне чем-то знакомым. Рядом я заметил ручной триггерный переключатель с неизвестными мне обозначениями. Я нажал его, и экран загорелся красным, потом розовым, а потом появилась тонкая паутинка сетки – как раз то, что нам было нужно. Это понял и Хельм – он заговорил так радостно, словно только что сбылось его самое заветное желание.
– Это же самая настоящая карта! – сказал он, счастливо улыбаясь.
Я не так уж обрадовался: я понимал, что это всего лишь карта Желтой Зоны, а остальная Сеть показана была нечетко.
– Не торопись, – предупредил я его. – Мы даже не знаем масштаба. Но вот это большое сплетение справа от центра, наверное, база йлокков.
Я внимательно рассматривал тонкие пересекающиеся линии, пытаясь сопоставить их узор с известными мне картами Сети Империи и с положением черной точки в Зоне на большой карте Манфреда. У левого нижнего угла экрана линии спутывались в узелки, некоторые резко обрывались, другие поворачивали обратно. Край экрана не давал возможности их получше разглядеть.
– Это самая подробная карта Распада, какую я когда-либо видел, – сказал я Хельму, указывая на хаотически сплетенные линии. – Видно, эти парни не такие уж профаны в технике Сети. Только из-за одного этого стоило проделать весь путь.
– Но, сэр, а как же этот несчастный принц? – взволнованно спросил Энди. – Мы просто должны вернуть его домой!
– Специалисты Сети в Стокгольмском центре Ноль-ноль лучше нас смогут справиться с этим делом, – заметил я.
– Сэр! – Хельм не мог успокоиться. – А эта карета? Ведь не могли же мы случайно оказаться как раз на этой линии. Они, должно быть, хотели, чтобы мы ее нашли.
– Они или кто-то другой, – поправил его я. – Вероятно, кто-то, кого заботило, что случится с ребенком.
– Он здесь недолго лежал, – рассуждал вслух Хельм. – Пеленки еще чистые.
– Верно, – кивнул я. – Сдается мне, мы и этот младенец оказались в этой точке почти одновременно. Ты прав: это не может быть просто совпадением.
– Но кто? – недоумевал Хельм. – Кто мог захотеть бросить ребенка – ребенка королевской крови – в таком месте? И зачем понадобилось это делать, но так, чтобы быть уверенным, что бедного малыша спасут?
– Спасут? – переспросил я машинально. – Он же застрял здесь, как и мы.
– Но, сэр, ведь несомненно… – Хельм проговорил, запинаясь, а затем, с видимым усилием взяв себя в руки, выпрямился.
– Вы же знаете, как, сэр: у нас есть машина. И даже старая карета – вы сказали, что это тоже шаттл! – Он, видимо, увлекся этой идеей. – Мы можем полететь на нем. Если необходимо, – добавил он.
– Не знаю, Энди, – честно сказал ему я. – Мы здесь в точке стасиса. У нас здесь субъективное время, ведь по-другому наша нервная система не сможет работать – так уж мы устроены. Но сколько времени прошло? Наш хронометр в шаттле показывает, что прошел год. А что такое год? Воображаемое понятие…
– Сэр! – перебил меня Хельм. – Год – это время одного оборота Земли вокруг Солнца. Это не воображаемое понятие! Мы это не придумали!
– Да нет, придумали, – поправил я его. – Эта наша идея, она всего лишь догадка. Может, она и соответствует природному явлению, а может быть, и нет. Может, это всего лишь фантазия. Этот вопрос еще не решен философами.
– Но, сэр, – каждый знает…
– Столетиями люди знали, что Земля плоская, – напомнил я ему, – и что Солнце вращается вокруг нее.
– Но они ошибались! – поспешил напомнить мне Хельм.
– Ошибались? Да любой последний идиот посмотрит на море, на прерии и увидит, что Земля плоская. Ты только посмотри сам: Солнце проходит по небосводу каждый день, и всходит оно на востоке, как раз тогда, когда должно было бы, если бы ночью прошло под Землей. Так что ты отрицаешь очевидное!
– Я понимаю, что вы хотите сказать, сэр. Но у нас есть приборы, и их показатели объективны. Они показывают, что происходит в действительности.