обнаружил еще одну узенькую дорожку, уходящую в темноту. Он быстро свернул
на нее, и тут же перед ним возникла темная фигура. Секунду спустя из
темноты выступила еще одна. Лафайет молча развернулся и что есть духу
припустил прочь. Пробежав около двадцати футов, он налетел на бачок с
мусором, который с грохотом покатился прочь. Сразу же послышался топот
бегущих ног. О'Лири инстинктивно юркнул в сторону и затаился. Мимо тяжело
протопал кто-то в плаще, споткнулся обо что-то и рухнул. Раздался звук
упавшего металлического предмета и сдавленные проклятия. Всматриваясь в
темноту из своего укрытия, Лафайет разглядел человека, который,
опустившись на четвереньки, шарил в темноте. "Наверно, ищет оружие", -
подумал О'Лири.
Да, дело, похоже, принимает серьезный оборот. Лафайет быстро шагнул
вперед и изо всех сил трахнул ногой в то место, где, по его расчетам,
должна была находиться челюсть незнакомца. Человек рухнул плашмя и затих.
О'Лири устремился дальше, внимательно вглядываясь вперед, чтобы не
пропустить других членов "комитета по встрече". По крайней мере их должно
быть еще человека два, если не больше. Самое время сейчас сойти с дороги,
чтобы не попасть в лапы этим убийцам.
Только он успел это подумать, как впереди возник еще один силуэт.
Наверно, это один из преследователей, обошедших его спереди, чтобы
отрезать путь. О'Лири нагнулся, подобрал с земли увесистый булыжник и
прижался к стене. Фигура приближалась, слышалось хриплое дыхание. Лафайет
ждал. Человек подходил все ближе, внимательно всматриваясь в тени, но все
еще не замечая О'Лири.
- Стой и не двигайся, - прошептал Лафайет. - Мой мушкет нацелен прямо в
твою левую почку. Брось оружие и оставайся на месте.
Незнакомец застыл, словно восковая фигура, символизирующая сцену
"застукали на месте". Он поник, бросил что-то, сверкнувшее в лунном свете,
и сделал нерешительный шаг.
- Отлично. Как я вижу, ты малый понятливый, - произнес О'Лири. - А
ну-ка, быстро отвечай: сколько вас тут?
- Только я, Моу и Чарли, и еще Сэм, Парки и Клэренс...
- Клэренс?
- Ага. Он новенький. Еще только учится.
- Где он?
- Где-то впереди... Послушай-ка, приятель, а как тебе удалось пройти
через них?
- Очень просто - перелетел. А ты-то что здесь делаешь?
- В конце концов ты все равно должен был пройти через какие-нибудь
ворота, чтобы выбраться из города.
- Откуда вам известно, что я еще в городе?
- Ты что, парень, думаешь, я выдам тайны своего шефа? Ты от меня больше
не дождешься ни слова на эту тему.
- Ладно, скажи мне только одно - где находится Лод?
- Лод? Откуда я знаю? Говорят, где-то на западе.
- Лучше бы тебе знать, а то твой ответ начинает меня сердить. А когда я
сержусь, мой палец начинает непроизвольно дергаться.
- Черт возьми! Да любой знает о Лоде ровно столько, сколько и я. Ты что
думаешь, если я тебе не сказал, так кто-нибудь другой обязательно скажет,
где сшивается этот чертов Лод? Ошибаешься, парень! Мне нет никакого резона
строить из себя героя... ты понимаешь, о чем я говорю?
- Даю тебе еще один шанс, последний. Мой палец начинает дергаться.
- Скачи на запад. За полдня доберешься до пустыни. Потом слева появится
гряда гор. Скачи вдоль нее, пока не упрешься в перевал. Вот и все.
Лафайету почудилось, что он услышал сдавленный смешок.
- А от перевала до места, где бывает Лод, далеко?
- Может, миль пять, может, десять... Если дотуда доберешься, уже не
пропустишь.
- А почему это я не доберусь?
- Смотри фактам в лицо, парень! Нас ведь пятеро, а ты один.
О'Лири сделал шаг вперед и со всего размаха опустил камень чуть повыше
уха своего собеседника. Булыжник, весом в пять фунтов, сделал свое дело.
Человек тихо сложился пополам и упал лицом вниз, издав слабый хрип.
"Теперь - четверо", - отметил про себя Лафайет и отшвырнул камень в
сторону.
Обойдя лежащее тело, О'Лири вновь вышел на дорогу. Через пять минут он
уже был в полуквартале от Восточных ворот.
Готовый каждое мгновение куда-нибудь юркнуть или побежать, Лафайет
прошел мимо часового как раз в тот момент, когда тот зевал, широко разинув
рот и закрыв глаза. Рот был раскрыт так широко, что Лафайет успел заметить
дешевую серебряную пломбу.
Пройдя через ворота, он облегченно вздохнул и направился вдоль стены,
чтобы обогнуть город. Порядком уставшие ноги гудели. Отчасти в этом
виноваты были новые сапоги, которые слегка жали. Если бы у него было
время, чтобы раздобыть лошадь! Путь предстоял неблизкий: мили три вдоль
городской стены, затем по крайней мере миль десять до пустыни и там еще,
наверное, миль десять... Ладно, ничего не поделаешь, поэтому не стоит
предаваться пустым мечтам.
Он настроил себя на пеший переход и бодро двинулся в путь,
сопровождаемый луной, поднимавшейся все выше и выше над городской стеной.
Впереди мелькнул свет. Это светилось окошко маленького домика,
притулившегося у городской стены неподалеку от Западных ворот. Лафайет
направился к нему, по пути перебрался через кучу мусора и, когда подошел
поближе, увидел, что от дома на запад уходит грязная дорога шириной
двадцать футов. Да... Прежде чем отправляться в путь, когда надо будет
целую ночь идти пешком, неплохо бы подкрепиться чем-нибудь существенным и
выпить бутылочку-другую доброго пива. К тому же это, кажется, трактир. И
точно - на столбе висела вывеска с изображением страшного пирата с
перевязанным глазом и кустистой бородой.
Судя по вывеске - заведение не из лучших. Однако выбирать не
приходится.
Лафайет толкнул дверь и с удивлением обнаружил, что внутри было очень
уютно. Слева расположились столы, прямо перед ним - стойка, а справа -
площадка для игр, где с полдюжины седовласых крестьян горячо спорили над
шахматной доской. Масляные фонари на стойке отбрасывали мягкий свет.
О'Лири потер озябшие руки и сел.
Дородная полная женщина выплыла из темного угла и плюхнула перед ним
большую оловянную кружку.
- Чего тебе, лапочка? - живо спросила она.
Лафайет заказал ростбиф с жареным картофелем и, ожидая, пока его
принесут, попробовал пиво. Совсем даже недурно. Похоже, в этом месте
должны хорошо кормить.
- Однако ты здорово припозднился, - раздался знакомый голос над его
ухом.
О'Лири резко обернулся и увидел полное упрека красное лицо с плоскими
чертами.
- Я жду тебя уже целый час.
- Слушай, Бык, - быстро проговорил Лафайет, - я ведь предупреждал тебя,
что со мной нельзя разговаривать, пока я не высморкаюсь шесть раз и не
махну красным платком.
- Постой, постой. Ты ведь говорил, что чихнешь девять раз, а потом
высморкаешься в свой красный платок. А моя красная гвоздика на месте,
смотри. Только немного подвяла, но...
- Успокойся, Рыжий. Я уверен, что наш союз будет плодотворным. Теперь
ты должен сделать следующее: иди прямо ко дворцу. Большая часть охраны
сейчас занята поисками принцессы, поэтому ты сможешь проникнуть внутрь без
особых хлопот и взять там все, что захочешь. Они вернутся не скоро.
- Да, но городские ворота уже закрыты.
- Ну и что, перелезь через стену.
- Слушай, это дельная мысль. Только куда я дену лошадь? Она у меня не
мастак перелезать через стены.
- Хм... Знаешь что, Рыжий? Так и быть, я позабочусь о ней.
- Ты настоящий кореш. - Он откинулся на стуле. - Где мы встретимся?
- Оставайся где-нибудь в саду, около дворца. Наверняка найдешь место,
чтобы укрыться. Встретимся под белым олеандром на второй заре.
- План смотрится что надо, ты - молоток! Да, а что ты-то будешь делать
в это время?
- Ну а я поищу какую-нибудь новую работенку.
Рыжий Бык встал и завернул в плащ свою широкую фигуру.
- О'кей! До встречи в каталажке! - Он повернулся и зашагал прочь.
Женщина, которая в этот момент ставила перед О'Лири тарелку,
внимательно посмотрела вслед Рыжему.
- Слушай, а это не тот ли знаменитый карманник и бродяга?
- Тс-с. Он тайный агент его величества, - доверительно сообщил ей
Лафайет. Женщина в испуге отошла.
Через полчаса, после добротной пищи и трех больших кружек пива, О'Лири
садился на лошадь Рыжего Быка - крепкую гнедую с новым седлом, припоминая
все, что ему доводилось когда-либо читать об искусстве верховой езды. Он
пришпорил лошадь и поскакал по Западной почтовой дороге.
К рассвету Лафайет миновал плодородные земли равнины, расположенной к
западу от столицы, оставляя позади в ночи маленькие деревушки и фермы.
Далеко впереди уже можно было различить дымчато-синюю гряду гор с
освещенными первыми лучами солнца вершинами. Зеленеющие поля сменились
сухими пастбищами с разбросанными тут и там островками разросшихся
деревьев. Под деревьями лежала застывшая без движения скотина.
Теперь он скакал по пологому откосу. Пыль, напоминавшая тальк,
клубилась, оседая на свежие побеги и колючки деревьев, растущих по обе
стороны дороги, и тут же скатывалась вниз на бесплодную глинистую землю
цвета бледной терракоты.
О'Лири в задумчивости остановился. Он рассчитывал встретить
какой-нибудь предупреждающий знак перед въездом в пустыню - например,
трактир с вывеской "Последний шанс Чарли" или что-нибудь в таком роде, где
он мог бы что-нибудь подкупить для предстоящей долгой поездки. А здесь
ничего подобного. Он стоял абсолютно один перед раскинувшейся перед ним
пустыней, изможденный от непривычной верховой езды. Кстати, ни в одном
описании езды в седле не упоминалось о мозолях на заднице.
О'Лири почувствовал голод. Продолжая скакать, он начал думать о еде.
Возьмем, например, тянучку. Это питательно, компактно, может хорошо
храниться. При мысли о тянучке его челюсти заныли. Замечательные,
рыжевато-коричневые тянучки. Как это ни покажется странным, но ему все
время их не хватало. У себя, в Колби Конерз, он мог купить их в любом
количестве в кондитерском магазине Шрумфа, но всякий раз он чувствовал
себя глуповато, когда заходил в магазин и спрашивал тянучки. Как только он
вернется в Колби Конерз, то первым делом закупит их, и побольше, чтобы
тянучки всегда были под рукой, когда ему захочется.
Лафайет пристально вглядывался в туманную даль расстилавшейся перед ним
равнины и при этом неотрывно думал о сумках, притороченных к седлу. Он
мысленно наполнил их запасами всевозможной пищи и питьевой воды. Если все
получится, то останется только слезть с лошади, открыть сумки - и все
перед тобой. О'Лири представлял продукты, которые не испортились бы от
жары и которых хватило бы, скажем, на неделю.
Появилось легкое колебание, уже знакомое ощущение, как будто что-то
расцепилось в космическом механизме вселенной. Лафайет улыбнулся. Ну, вот,
теперь полный порядок. Он еще проскачет с милю или около того, чтобы уйти
дальше в глубь пустыни, где уж никто не сможет его потревожить, и там
насладится долгожданной едой.
Стояла несносная жара. Лафайет съехал набок и скакал, опираясь на
половину седалища, чтобы облегчить боль от потертостей. Восходящее солнце
нещадно палило в спину и, отражаясь от каждой выступающей скалы иди
одинокого дерева, немилосердно било в глаза. Черт, надо было запастись
солнцезащитными очками. Да и ковбойская шляпа с широкими полями не
помешала бы. Он натянул вожжи и, повернувшись в седле, посмотрел назад,
прищурившись от яркого света. Кроме следов его лошади и осевшей за ней
пыли, на всем протяжении серой массы песка, куда только хватал глаз, не
было видно ни единого следа присутствия человека. Казалось, что мир
остался где-то в одной-двух милях позади, где низкое плато встречалось с
ослепительным утренним небом. Не самое лучшее место для пикника, но голод
становился невыносимым.
Тело затекло. Он слез с лошади, отстегнул ремень на сумке слева от
седла, пошарил внутри и вытащил картонную коробку. Коробка была в яркой
обертке золотисто-коричневого цвета. О'Лири с восторгом прочитал: "Лучшая
тянучка тетушки Ау. Изготовлена с добавлением соленой воды". Это будет
отличный десерт, но сначала надо подкрепиться чем-нибудь посерьезнее. Он
положил тянучку обратно в сумку и вытащил банку знакомой формы: "Сардины
моряка Сэма в рассоле" - было напечатано на этикетке яркими буквами, а
чуть пониже, маленькими красными, другая надпись - "Тянучки. Высший сорт".
Потом он извлек коробку, на которой значилось: "Тянучки. Старая марка.
Только для детей и взрослых". Лафайет, тяжело вздохнув, положил обратно и
эту коробку, поискал еще, достал - в коробке была дюжина яиц, облитых
шоколадом с начинкой из тянучек.
В другой сумке оказалась жестяная банка с тянучкой весом в пять фунтов.
Вся масса была мастерски оформлена в виде небольшого окорока. Затем еще
три прямоугольные банки, содержащие тянучки, изготовленные по старинным
рецептам наших бабушек, потом плоские брикеты деревенских тянучек,
разделенные на дольки. И, наконец, горсть отдельных тянучек в целлофановых
обертках под названием "поцелуйчики" - сладкие, как "губы любимой".
О'Лири с сожалением окинул взглядом все это добро - что и говорить,
диета не очень сбалансирована. Но могло быть и хуже - тянучки он, по
крайней мере, любил. Лафайет присел в тени, которая падала от лошади, и
приступил к трапезе.
После обеда, если так можно назвать то, что он съел, по мере того как
солнце поднималось все выше, скакать становилось все труднее. Теперь
каждое движение лошади отдавалось в нем не просто болью, а пронзало так
сильно, что он то и дело морщился. Гот перекосило от пресытившей сладости.
На желудке было такое ощущение, словно туда влили солидную порцию глины.
Уголки губ склеивались, пальцы были липкими. О, мой бог! Почему он не
помечтал о сэндвичах с ветчиной или жареном цыпленке? На худой конец на ум
мог бы прийти знакомый вермишелевый суп марки "Р". Да и разумнее было бы
снабдить себя какой-нибудь закуской, пока он имел такую возможность.
И тем не менее, как бы плохо он ни был готов, он решился на это
рискованное предприятие. Пути назад нет. После такого фиаско на дороге
полицейские соберут все свои силы для его поимки. Никодеус уже показал,
под чьими знаменами он служит. Таким образом, здесь, в Артезии, список его
друзей можно сократить с одного до нуля. Разумеется, когда он прискачет
обратно с Адоранной в седле, он всех простит. Эта часть путешествия,
наверное, будет приятней всего. Она будет сидеть, тесно прижавшись к нему,
а он будет обнимать ее, хотя бы одной рукой, придерживая, чтоб не упала.
Золотистые волосы будут приятно щекотать его подбородок. И скакать он
будет не очень быстро, чтобы не утомлять ее высочество. Путешествие,
пожалуй, займет целый день, а возможно, и ночь придется провести вместе, у
маленького костра, где-нибудь далеко-далеко, завернувшись в одно одеяло,
если такое найдется.
Но это будет потом. А сейчас жарко, пыльно, все тело ноет, короче -
сплошное неудобство.
Горная гряда несколько приблизилась и теперь стала походить на пилу с
громадными зубьями. Эта "пила" слегка поворачивала налево и шла дальше,
уходя за горизонт. Скачи, пока не доберешься до перевала... Тот парень, с
дороги, вроде так объяснял. Правда, это совсем не значит, что на его
указания можно положиться. Но сейчас не оставалось ничего иного, кроме как
продолжать скакать дальше и надеяться на лучшее.
Солнце двигалось к западу, все ниже и ниже склоняясь над горной грядой.
Теперь оно выглядело как запыленный шар на грубо размалеванном алыми и
розовыми красками небе. На его фоне четко выделялись силуэты тощих пальм,
неведомо как оказавшихся маленькой компанией в этой глуши.
О'Лири проскакал последние несколько ярдов до оазиса и осадил лошадь
под иссушенными деревьями. Лошадь под ним к чему-то тревожно
принюхивалась, перебирая в нетерпении ногами, потом сделала несколько
шагов к низкой, полуобвалившейся стенке и, склонив морду над темным
прудиком, стала жадно пить.
Лафайет перекинул саднящую ногу через седло и спустился на землю. Он
подумал, что, наверное, так же чувствовала бы себя египетская мумия,
погребенная верхом на своем верном скакуне и только что отрытая
археологами, всюду сующими свой нос. О'Лири неуверенно опустился на колени
и окунул голову в воду. Вода была теплая, солоноватая, богато сдобренная
разными посторонними частицами. Но эти мелочи не могли испортить остроты
наслаждения моментом. Он откинул намокшие волосы, потер лицо, сделал
несколько глотков, затем с трудом поднялся и оттащил от воды припавшую к
ней лошадь.
- Как бы то ни было, но я не могу допустить, чтобы ты пошла ко дну, -
сказал он терпеливому животному. - Очень жаль, что ты не можешь получить
удовольствие от тянучки. А может, попробуешь?
Он засунул руку в мешок и вытащил "поцелуйчик". Сняв обертку, Лафайет
протянул конфету лошади. Животное понюхало и осторожно взяла угощение
мягкими губами.
- Береги зубы, - предупредил О'Лири. - Что поделать, старик. Ничего
другого нет. Придется довольствоваться этим.
Лафайет потянулся к свертку за седлом, отвязал его и развернул. В нем
оказалось тонкое дырявое одеяло и палатка, видавшая и зной и стужу. К ее
четырем углам были прикреплены разбитые от долгого употребления колышки, а
посередине - небольшой столбик. Да, экипировка Рыжего Быка могла быть и
лучше.
Через пятнадцать минут, установив заплатанную палатку и прикончив
последнюю тянучку, О'Лири вполз в это хлипкое сооружение, сделал в песке
ямку для ноющего бедра, свернулся калачиком и мгновенно заснул.
Лафайет проснулся от ощущения, что под ним проваливается земля. Чпок! -
как будто лопнул гигантский пузырь, и вслед за тем неожиданно наступила
тишина, нарушаемая отдаленным звуком, напоминающим морской прибой, и
одинокими выкриками птиц. О'Лири широко открыл глаза. Он сидел на
крошечном острове с одиноко растущей пальмой, а вокруг, насколько хватал
глаз, простирался безбрежный океан.
С вершины дерева, чахлого представителя благородного племени пальм с
полудюжиной вялых листьев, собранных в пучок на макушке тощего ствола,
Лафайет пристально осматривал море. Рядом плескались волны, которые белыми
барашками пересекали ярко-зеленые отмели и с шипением накатывались на
плоский берег. А чуть дальше, на больших глубинах, вода синего цвета была
спокойная, и эти спокойствие и синева простирались до самого горизонта.
Несколько больших птиц, наподобие буревестников, время от времени с криком
падали на белый, как сахар, песок, чтобы выловить какой-нибудь лакомый
кусочек, когда волна с шельфа уходила обратно в море. Где-то высоко-высоко
на солнечном небе плыли крошечные облака. В другой ситуации это было бы
великолепное место для тихого отпуска. Лучше не придумаешь!
О'Лири смирился со своей участью. Ему было безразлично, где он сейчас
находился. К чувству душевной опустошенности добавились резкие болезненные
спазмы желудка, требующего реальной пищи.
Он спустился на землю и сел, прислонясь к стволу. Это была какая-то
новая форма катастрофы. Просто, когда он что-либо воображал, он
бессознательно соблюдал какие-то правила, а теперь они вжик! - и
развеялись. Как он оказался в такой ситуации? Естественно, что он этого не
хотел. У него даже в мыслях никогда не возникало желания оказаться одному
на необитаемом острове.
Лафайет должен был также признать, что попытки вернуться назад в оазис,
к своей лошади, оказались тщетными. Он не мог сконцентрироваться на
чем-либо в то время, когда его желудок подавал сигналы отчаяния. Эта
способность покидала его всякий раз, когда он в ней больше всего нуждался.
О'Лири вспомнил Адоранну, ее холодные голубые глаза, завитки золотых
волос, обворожительную припухлость девичьей фигурки. Он поднялся и начал
вышагивать по острову взад и вперед - десять футов до кромки воды и
обратно.
Когда-то Адоранна подарила ему платок и, вне всякого сомнения, ждет,
что он придет спасти ее. А он сидит тут, в безнадежном положении, на этом
дурацком необитаемом острове. Черт бы его побрал!
Простое хождение по острову с покусыванием губ ничего не даст. Надо
придумать что-нибудь конструктивное. Однако эти рези в желудке отнюдь не
способствовали умственному напряжению. Лафайет приложил руку к животу.
Пока он не раздобудет что-нибудь поесть, нечего и думать о том, чтобы
выбраться отсюда. Итак Пальма в этом деле помочь не может - кокосовых
орехов на ней нет. О'Лири посмотрел на кромку воды. Черт возьми, ведь там
же есть рыба...
Лафайет глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. Он представил
коробку спичек, комплект рыболовных крючков и солонку. Он надеялся, что
такие скромные потребности не подорвут его силы... Раздался почти
беззвучный щелчок, скорее почувствованный, чем услышанный. О'Лири в
нетерпении пошарил по своим просторным карманам и вытащил книжечку спичек
с наклейкой: "Сад на крыше алькасара. Танцующая Нители" и маленькую
солонку от Мортона с дырочками на пластмассовом верхе. Из другого кармана
он извлек полдюжины завернутых в бумагу булавок.
- Хоть и не совсем то, что надо, но все-таки - фирма, - пробормотал
Лафайет, сгибая одну из булавок в примитивный крючок.
Он вспомнил, что совсем забыл о леске. Ничего, это можно легко
поправить. О'Лири отыскал торчащую с изнанки его расшитого бисером жилета
нитку и отмотал четыре ярда, которых вполне должно хватить, чтобы
использовать ее в качестве лески. К тому же нить оказалась нейлоновой.
Так, теперь наживка. Хм... пожалуй, сойдет гроздь жемчужинок с жилета.
"Будь я рыбой, - подумал Лафайет, - я бы на нее клюнул".
Он привязал леску к крючку, сбросил сапоги и вошел в воду. Отойдя на
несколько ярдов от берега, О'Лири увидел сквозь прозрачный гребень
разбивающейся волны метнувшуюся стайку рыбок. Большой голубой краб,
которого ненароком вспугнул Лафайет, воинственно взмахнул клешнями и
проворно юркнул в сторону, оставляя после себя облачко взбаламученного
песка. Закинув леску, О'Лири пытался представить себе, как неподалеку
проплывает большая форель, весом эдак фунта два...
Прошло два часа. Лафайет, облизав пальцы и удовлетворенно вздохнув,
прилег на горячий песок, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Рыбу он
поймал только с третьей попытки, поскольку оказалось, что крючки
стремились распрямиться при первой же хорошей поклевке. Чистить рыбу
пришлось камнем с острым краем. Инструмент не очень удобный, однако он
великолепно сыграл роль сковороды.
В углублении на песке догорал костер из топляка, который О'Лири
насобирал на берегу. В сложившейся ситуации эдакая поспешная импровизация,
к которой пришлось прибегнуть Лафайету, дала вполне приличный результат.
Ну, а теперь надо серьезно подумать, как все-таки выбраться с этого
острова. Проблема решалась бы гораздо проще, если б он знал, где именно
находится. Вряд ли этот остров был частью Артезии и уж, конечно, нисколько
не походил на то, что О'Лири видел в Колби Конерз. Стоит ли сейчас
пытаться вернуться домой, назад в мир гудящих литейных цехов и пансионов?
Что, если, потеряв однажды Артезию, он никогда не сможет в нее вернуться?
Необходимо принять какое-нибудь решение. Время было дорого, да и солнце
уже садилось за оранжевый горизонт. Второй день этой фантастической
истории близился к концу.
О'Лири закрыл глаза, сжал губы и сосредоточил все свои мысли на
Артезии. Он старался воскресить в памяти узкие извилистые улочки, высокие,
с деревянным вторым этажом дома, шпили башен дворца, булыжные мостовые,
паровые автомобили, лампочки в сорок ватт и Адоранну, ее аристократическое
лицо, улыбку...
В воздухе почудилось какое-то напряжение, появилось ощущение
надвигающейся грозы. Послышался легкий щелчок, как будто вселенная
перекатилась через трещину в тротуаре. Лафайет почувствовал, что летит
вниз, и пучина холодной соленой воды поглотила его.
Отплевываясь и глотая соленую воду, О'Лири пробивался к поверхности.
Неспокойное темно-синее море, взъерошенное холодным бризом; наконец
выпустило его из своих объятий. Остров еще был виден. Он находился далеко
слева, а справа, в миле или чуть дальше, виднелся берег, освещенный
огнями.
Волны били в лицо. Тяжелый меч и мокрая одежда тянули вниз - Лафайет
тонул. Пряжка на поясе никак не поддавалась. О'Лири крутил ее, пытаясь
расстегнуть. Наконец он почувствовал, что освободился. Так, теперь
сапоги...
Вынырнув на поверхность и глотнув воздуха, Лафайет стащил один сапог.
Одежда, словно кольчуга, тянула его на дно. Он пытался стащить жилет, но
так запутался в нем левой рукой, что чуть не захлебнулся. В последний
момент ему удалось высунуть голову над поверхностью и глотнуть воздуха.
Пока это было единственное, что он смог сделать, чтобы продержаться.
О'Лири задыхался, чем дальше, тем быстрее силы покидали его. Казалось, что
холодная вода парализовала его руки. Кисти были похожи на замороженную
треску. С трудом повернув голову, чтобы взглянуть на берег, он вдруг узнал
этот выступающий участок суши, с округлой башней маяка Катооса на мысу.
Теперь он знал, где находится. О'Лири бултыхался в заливе, находящемся в
двадцати милях к западу от Колби Конерз.
Силы совсем его покинули, и он пошел ко дну, все больше и больше
захлебываясь. Руки его не слушались. Легкие разрывались от боли.
Необходимо было глотнуть воздуха. Какой же он был дурак, что заслал себя
опять в Колби Конерз... Ну, а поскольку он мазанул миль на двадцать к
западу, то, естественно, оказался в заливе... и вот теперь... полностью
обессилел... плыть нет никаких сил... холодно... одежда тянет ко дну...
плохо... увидеть еще хотя бы раз ее вздернутый носик...
на нее, и тут же перед ним возникла темная фигура. Секунду спустя из
темноты выступила еще одна. Лафайет молча развернулся и что есть духу
припустил прочь. Пробежав около двадцати футов, он налетел на бачок с
мусором, который с грохотом покатился прочь. Сразу же послышался топот
бегущих ног. О'Лири инстинктивно юркнул в сторону и затаился. Мимо тяжело
протопал кто-то в плаще, споткнулся обо что-то и рухнул. Раздался звук
упавшего металлического предмета и сдавленные проклятия. Всматриваясь в
темноту из своего укрытия, Лафайет разглядел человека, который,
опустившись на четвереньки, шарил в темноте. "Наверно, ищет оружие", -
подумал О'Лири.
Да, дело, похоже, принимает серьезный оборот. Лафайет быстро шагнул
вперед и изо всех сил трахнул ногой в то место, где, по его расчетам,
должна была находиться челюсть незнакомца. Человек рухнул плашмя и затих.
О'Лири устремился дальше, внимательно вглядываясь вперед, чтобы не
пропустить других членов "комитета по встрече". По крайней мере их должно
быть еще человека два, если не больше. Самое время сейчас сойти с дороги,
чтобы не попасть в лапы этим убийцам.
Только он успел это подумать, как впереди возник еще один силуэт.
Наверно, это один из преследователей, обошедших его спереди, чтобы
отрезать путь. О'Лири нагнулся, подобрал с земли увесистый булыжник и
прижался к стене. Фигура приближалась, слышалось хриплое дыхание. Лафайет
ждал. Человек подходил все ближе, внимательно всматриваясь в тени, но все
еще не замечая О'Лири.
- Стой и не двигайся, - прошептал Лафайет. - Мой мушкет нацелен прямо в
твою левую почку. Брось оружие и оставайся на месте.
Незнакомец застыл, словно восковая фигура, символизирующая сцену
"застукали на месте". Он поник, бросил что-то, сверкнувшее в лунном свете,
и сделал нерешительный шаг.
- Отлично. Как я вижу, ты малый понятливый, - произнес О'Лири. - А
ну-ка, быстро отвечай: сколько вас тут?
- Только я, Моу и Чарли, и еще Сэм, Парки и Клэренс...
- Клэренс?
- Ага. Он новенький. Еще только учится.
- Где он?
- Где-то впереди... Послушай-ка, приятель, а как тебе удалось пройти
через них?
- Очень просто - перелетел. А ты-то что здесь делаешь?
- В конце концов ты все равно должен был пройти через какие-нибудь
ворота, чтобы выбраться из города.
- Откуда вам известно, что я еще в городе?
- Ты что, парень, думаешь, я выдам тайны своего шефа? Ты от меня больше
не дождешься ни слова на эту тему.
- Ладно, скажи мне только одно - где находится Лод?
- Лод? Откуда я знаю? Говорят, где-то на западе.
- Лучше бы тебе знать, а то твой ответ начинает меня сердить. А когда я
сержусь, мой палец начинает непроизвольно дергаться.
- Черт возьми! Да любой знает о Лоде ровно столько, сколько и я. Ты что
думаешь, если я тебе не сказал, так кто-нибудь другой обязательно скажет,
где сшивается этот чертов Лод? Ошибаешься, парень! Мне нет никакого резона
строить из себя героя... ты понимаешь, о чем я говорю?
- Даю тебе еще один шанс, последний. Мой палец начинает дергаться.
- Скачи на запад. За полдня доберешься до пустыни. Потом слева появится
гряда гор. Скачи вдоль нее, пока не упрешься в перевал. Вот и все.
Лафайету почудилось, что он услышал сдавленный смешок.
- А от перевала до места, где бывает Лод, далеко?
- Может, миль пять, может, десять... Если дотуда доберешься, уже не
пропустишь.
- А почему это я не доберусь?
- Смотри фактам в лицо, парень! Нас ведь пятеро, а ты один.
О'Лири сделал шаг вперед и со всего размаха опустил камень чуть повыше
уха своего собеседника. Булыжник, весом в пять фунтов, сделал свое дело.
Человек тихо сложился пополам и упал лицом вниз, издав слабый хрип.
"Теперь - четверо", - отметил про себя Лафайет и отшвырнул камень в
сторону.
Обойдя лежащее тело, О'Лири вновь вышел на дорогу. Через пять минут он
уже был в полуквартале от Восточных ворот.
Готовый каждое мгновение куда-нибудь юркнуть или побежать, Лафайет
прошел мимо часового как раз в тот момент, когда тот зевал, широко разинув
рот и закрыв глаза. Рот был раскрыт так широко, что Лафайет успел заметить
дешевую серебряную пломбу.
Пройдя через ворота, он облегченно вздохнул и направился вдоль стены,
чтобы обогнуть город. Порядком уставшие ноги гудели. Отчасти в этом
виноваты были новые сапоги, которые слегка жали. Если бы у него было
время, чтобы раздобыть лошадь! Путь предстоял неблизкий: мили три вдоль
городской стены, затем по крайней мере миль десять до пустыни и там еще,
наверное, миль десять... Ладно, ничего не поделаешь, поэтому не стоит
предаваться пустым мечтам.
Он настроил себя на пеший переход и бодро двинулся в путь,
сопровождаемый луной, поднимавшейся все выше и выше над городской стеной.
Впереди мелькнул свет. Это светилось окошко маленького домика,
притулившегося у городской стены неподалеку от Западных ворот. Лафайет
направился к нему, по пути перебрался через кучу мусора и, когда подошел
поближе, увидел, что от дома на запад уходит грязная дорога шириной
двадцать футов. Да... Прежде чем отправляться в путь, когда надо будет
целую ночь идти пешком, неплохо бы подкрепиться чем-нибудь существенным и
выпить бутылочку-другую доброго пива. К тому же это, кажется, трактир. И
точно - на столбе висела вывеска с изображением страшного пирата с
перевязанным глазом и кустистой бородой.
Судя по вывеске - заведение не из лучших. Однако выбирать не
приходится.
Лафайет толкнул дверь и с удивлением обнаружил, что внутри было очень
уютно. Слева расположились столы, прямо перед ним - стойка, а справа -
площадка для игр, где с полдюжины седовласых крестьян горячо спорили над
шахматной доской. Масляные фонари на стойке отбрасывали мягкий свет.
О'Лири потер озябшие руки и сел.
Дородная полная женщина выплыла из темного угла и плюхнула перед ним
большую оловянную кружку.
- Чего тебе, лапочка? - живо спросила она.
Лафайет заказал ростбиф с жареным картофелем и, ожидая, пока его
принесут, попробовал пиво. Совсем даже недурно. Похоже, в этом месте
должны хорошо кормить.
- Однако ты здорово припозднился, - раздался знакомый голос над его
ухом.
О'Лири резко обернулся и увидел полное упрека красное лицо с плоскими
чертами.
- Я жду тебя уже целый час.
- Слушай, Бык, - быстро проговорил Лафайет, - я ведь предупреждал тебя,
что со мной нельзя разговаривать, пока я не высморкаюсь шесть раз и не
махну красным платком.
- Постой, постой. Ты ведь говорил, что чихнешь девять раз, а потом
высморкаешься в свой красный платок. А моя красная гвоздика на месте,
смотри. Только немного подвяла, но...
- Успокойся, Рыжий. Я уверен, что наш союз будет плодотворным. Теперь
ты должен сделать следующее: иди прямо ко дворцу. Большая часть охраны
сейчас занята поисками принцессы, поэтому ты сможешь проникнуть внутрь без
особых хлопот и взять там все, что захочешь. Они вернутся не скоро.
- Да, но городские ворота уже закрыты.
- Ну и что, перелезь через стену.
- Слушай, это дельная мысль. Только куда я дену лошадь? Она у меня не
мастак перелезать через стены.
- Хм... Знаешь что, Рыжий? Так и быть, я позабочусь о ней.
- Ты настоящий кореш. - Он откинулся на стуле. - Где мы встретимся?
- Оставайся где-нибудь в саду, около дворца. Наверняка найдешь место,
чтобы укрыться. Встретимся под белым олеандром на второй заре.
- План смотрится что надо, ты - молоток! Да, а что ты-то будешь делать
в это время?
- Ну а я поищу какую-нибудь новую работенку.
Рыжий Бык встал и завернул в плащ свою широкую фигуру.
- О'кей! До встречи в каталажке! - Он повернулся и зашагал прочь.
Женщина, которая в этот момент ставила перед О'Лири тарелку,
внимательно посмотрела вслед Рыжему.
- Слушай, а это не тот ли знаменитый карманник и бродяга?
- Тс-с. Он тайный агент его величества, - доверительно сообщил ей
Лафайет. Женщина в испуге отошла.
Через полчаса, после добротной пищи и трех больших кружек пива, О'Лири
садился на лошадь Рыжего Быка - крепкую гнедую с новым седлом, припоминая
все, что ему доводилось когда-либо читать об искусстве верховой езды. Он
пришпорил лошадь и поскакал по Западной почтовой дороге.
К рассвету Лафайет миновал плодородные земли равнины, расположенной к
западу от столицы, оставляя позади в ночи маленькие деревушки и фермы.
Далеко впереди уже можно было различить дымчато-синюю гряду гор с
освещенными первыми лучами солнца вершинами. Зеленеющие поля сменились
сухими пастбищами с разбросанными тут и там островками разросшихся
деревьев. Под деревьями лежала застывшая без движения скотина.
Теперь он скакал по пологому откосу. Пыль, напоминавшая тальк,
клубилась, оседая на свежие побеги и колючки деревьев, растущих по обе
стороны дороги, и тут же скатывалась вниз на бесплодную глинистую землю
цвета бледной терракоты.
О'Лири в задумчивости остановился. Он рассчитывал встретить
какой-нибудь предупреждающий знак перед въездом в пустыню - например,
трактир с вывеской "Последний шанс Чарли" или что-нибудь в таком роде, где
он мог бы что-нибудь подкупить для предстоящей долгой поездки. А здесь
ничего подобного. Он стоял абсолютно один перед раскинувшейся перед ним
пустыней, изможденный от непривычной верховой езды. Кстати, ни в одном
описании езды в седле не упоминалось о мозолях на заднице.
О'Лири почувствовал голод. Продолжая скакать, он начал думать о еде.
Возьмем, например, тянучку. Это питательно, компактно, может хорошо
храниться. При мысли о тянучке его челюсти заныли. Замечательные,
рыжевато-коричневые тянучки. Как это ни покажется странным, но ему все
время их не хватало. У себя, в Колби Конерз, он мог купить их в любом
количестве в кондитерском магазине Шрумфа, но всякий раз он чувствовал
себя глуповато, когда заходил в магазин и спрашивал тянучки. Как только он
вернется в Колби Конерз, то первым делом закупит их, и побольше, чтобы
тянучки всегда были под рукой, когда ему захочется.
Лафайет пристально вглядывался в туманную даль расстилавшейся перед ним
равнины и при этом неотрывно думал о сумках, притороченных к седлу. Он
мысленно наполнил их запасами всевозможной пищи и питьевой воды. Если все
получится, то останется только слезть с лошади, открыть сумки - и все
перед тобой. О'Лири представлял продукты, которые не испортились бы от
жары и которых хватило бы, скажем, на неделю.
Появилось легкое колебание, уже знакомое ощущение, как будто что-то
расцепилось в космическом механизме вселенной. Лафайет улыбнулся. Ну, вот,
теперь полный порядок. Он еще проскачет с милю или около того, чтобы уйти
дальше в глубь пустыни, где уж никто не сможет его потревожить, и там
насладится долгожданной едой.
Стояла несносная жара. Лафайет съехал набок и скакал, опираясь на
половину седалища, чтобы облегчить боль от потертостей. Восходящее солнце
нещадно палило в спину и, отражаясь от каждой выступающей скалы иди
одинокого дерева, немилосердно било в глаза. Черт, надо было запастись
солнцезащитными очками. Да и ковбойская шляпа с широкими полями не
помешала бы. Он натянул вожжи и, повернувшись в седле, посмотрел назад,
прищурившись от яркого света. Кроме следов его лошади и осевшей за ней
пыли, на всем протяжении серой массы песка, куда только хватал глаз, не
было видно ни единого следа присутствия человека. Казалось, что мир
остался где-то в одной-двух милях позади, где низкое плато встречалось с
ослепительным утренним небом. Не самое лучшее место для пикника, но голод
становился невыносимым.
Тело затекло. Он слез с лошади, отстегнул ремень на сумке слева от
седла, пошарил внутри и вытащил картонную коробку. Коробка была в яркой
обертке золотисто-коричневого цвета. О'Лири с восторгом прочитал: "Лучшая
тянучка тетушки Ау. Изготовлена с добавлением соленой воды". Это будет
отличный десерт, но сначала надо подкрепиться чем-нибудь посерьезнее. Он
положил тянучку обратно в сумку и вытащил банку знакомой формы: "Сардины
моряка Сэма в рассоле" - было напечатано на этикетке яркими буквами, а
чуть пониже, маленькими красными, другая надпись - "Тянучки. Высший сорт".
Потом он извлек коробку, на которой значилось: "Тянучки. Старая марка.
Только для детей и взрослых". Лафайет, тяжело вздохнув, положил обратно и
эту коробку, поискал еще, достал - в коробке была дюжина яиц, облитых
шоколадом с начинкой из тянучек.
В другой сумке оказалась жестяная банка с тянучкой весом в пять фунтов.
Вся масса была мастерски оформлена в виде небольшого окорока. Затем еще
три прямоугольные банки, содержащие тянучки, изготовленные по старинным
рецептам наших бабушек, потом плоские брикеты деревенских тянучек,
разделенные на дольки. И, наконец, горсть отдельных тянучек в целлофановых
обертках под названием "поцелуйчики" - сладкие, как "губы любимой".
О'Лири с сожалением окинул взглядом все это добро - что и говорить,
диета не очень сбалансирована. Но могло быть и хуже - тянучки он, по
крайней мере, любил. Лафайет присел в тени, которая падала от лошади, и
приступил к трапезе.
После обеда, если так можно назвать то, что он съел, по мере того как
солнце поднималось все выше, скакать становилось все труднее. Теперь
каждое движение лошади отдавалось в нем не просто болью, а пронзало так
сильно, что он то и дело морщился. Гот перекосило от пресытившей сладости.
На желудке было такое ощущение, словно туда влили солидную порцию глины.
Уголки губ склеивались, пальцы были липкими. О, мой бог! Почему он не
помечтал о сэндвичах с ветчиной или жареном цыпленке? На худой конец на ум
мог бы прийти знакомый вермишелевый суп марки "Р". Да и разумнее было бы
снабдить себя какой-нибудь закуской, пока он имел такую возможность.
И тем не менее, как бы плохо он ни был готов, он решился на это
рискованное предприятие. Пути назад нет. После такого фиаско на дороге
полицейские соберут все свои силы для его поимки. Никодеус уже показал,
под чьими знаменами он служит. Таким образом, здесь, в Артезии, список его
друзей можно сократить с одного до нуля. Разумеется, когда он прискачет
обратно с Адоранной в седле, он всех простит. Эта часть путешествия,
наверное, будет приятней всего. Она будет сидеть, тесно прижавшись к нему,
а он будет обнимать ее, хотя бы одной рукой, придерживая, чтоб не упала.
Золотистые волосы будут приятно щекотать его подбородок. И скакать он
будет не очень быстро, чтобы не утомлять ее высочество. Путешествие,
пожалуй, займет целый день, а возможно, и ночь придется провести вместе, у
маленького костра, где-нибудь далеко-далеко, завернувшись в одно одеяло,
если такое найдется.
Но это будет потом. А сейчас жарко, пыльно, все тело ноет, короче -
сплошное неудобство.
Горная гряда несколько приблизилась и теперь стала походить на пилу с
громадными зубьями. Эта "пила" слегка поворачивала налево и шла дальше,
уходя за горизонт. Скачи, пока не доберешься до перевала... Тот парень, с
дороги, вроде так объяснял. Правда, это совсем не значит, что на его
указания можно положиться. Но сейчас не оставалось ничего иного, кроме как
продолжать скакать дальше и надеяться на лучшее.
Солнце двигалось к западу, все ниже и ниже склоняясь над горной грядой.
Теперь оно выглядело как запыленный шар на грубо размалеванном алыми и
розовыми красками небе. На его фоне четко выделялись силуэты тощих пальм,
неведомо как оказавшихся маленькой компанией в этой глуши.
О'Лири проскакал последние несколько ярдов до оазиса и осадил лошадь
под иссушенными деревьями. Лошадь под ним к чему-то тревожно
принюхивалась, перебирая в нетерпении ногами, потом сделала несколько
шагов к низкой, полуобвалившейся стенке и, склонив морду над темным
прудиком, стала жадно пить.
Лафайет перекинул саднящую ногу через седло и спустился на землю. Он
подумал, что, наверное, так же чувствовала бы себя египетская мумия,
погребенная верхом на своем верном скакуне и только что отрытая
археологами, всюду сующими свой нос. О'Лири неуверенно опустился на колени
и окунул голову в воду. Вода была теплая, солоноватая, богато сдобренная
разными посторонними частицами. Но эти мелочи не могли испортить остроты
наслаждения моментом. Он откинул намокшие волосы, потер лицо, сделал
несколько глотков, затем с трудом поднялся и оттащил от воды припавшую к
ней лошадь.
- Как бы то ни было, но я не могу допустить, чтобы ты пошла ко дну, -
сказал он терпеливому животному. - Очень жаль, что ты не можешь получить
удовольствие от тянучки. А может, попробуешь?
Он засунул руку в мешок и вытащил "поцелуйчик". Сняв обертку, Лафайет
протянул конфету лошади. Животное понюхало и осторожно взяла угощение
мягкими губами.
- Береги зубы, - предупредил О'Лири. - Что поделать, старик. Ничего
другого нет. Придется довольствоваться этим.
Лафайет потянулся к свертку за седлом, отвязал его и развернул. В нем
оказалось тонкое дырявое одеяло и палатка, видавшая и зной и стужу. К ее
четырем углам были прикреплены разбитые от долгого употребления колышки, а
посередине - небольшой столбик. Да, экипировка Рыжего Быка могла быть и
лучше.
Через пятнадцать минут, установив заплатанную палатку и прикончив
последнюю тянучку, О'Лири вполз в это хлипкое сооружение, сделал в песке
ямку для ноющего бедра, свернулся калачиком и мгновенно заснул.
Лафайет проснулся от ощущения, что под ним проваливается земля. Чпок! -
как будто лопнул гигантский пузырь, и вслед за тем неожиданно наступила
тишина, нарушаемая отдаленным звуком, напоминающим морской прибой, и
одинокими выкриками птиц. О'Лири широко открыл глаза. Он сидел на
крошечном острове с одиноко растущей пальмой, а вокруг, насколько хватал
глаз, простирался безбрежный океан.
С вершины дерева, чахлого представителя благородного племени пальм с
полудюжиной вялых листьев, собранных в пучок на макушке тощего ствола,
Лафайет пристально осматривал море. Рядом плескались волны, которые белыми
барашками пересекали ярко-зеленые отмели и с шипением накатывались на
плоский берег. А чуть дальше, на больших глубинах, вода синего цвета была
спокойная, и эти спокойствие и синева простирались до самого горизонта.
Несколько больших птиц, наподобие буревестников, время от времени с криком
падали на белый, как сахар, песок, чтобы выловить какой-нибудь лакомый
кусочек, когда волна с шельфа уходила обратно в море. Где-то высоко-высоко
на солнечном небе плыли крошечные облака. В другой ситуации это было бы
великолепное место для тихого отпуска. Лучше не придумаешь!
О'Лири смирился со своей участью. Ему было безразлично, где он сейчас
находился. К чувству душевной опустошенности добавились резкие болезненные
спазмы желудка, требующего реальной пищи.
Он спустился на землю и сел, прислонясь к стволу. Это была какая-то
новая форма катастрофы. Просто, когда он что-либо воображал, он
бессознательно соблюдал какие-то правила, а теперь они вжик! - и
развеялись. Как он оказался в такой ситуации? Естественно, что он этого не
хотел. У него даже в мыслях никогда не возникало желания оказаться одному
на необитаемом острове.
Лафайет должен был также признать, что попытки вернуться назад в оазис,
к своей лошади, оказались тщетными. Он не мог сконцентрироваться на
чем-либо в то время, когда его желудок подавал сигналы отчаяния. Эта
способность покидала его всякий раз, когда он в ней больше всего нуждался.
О'Лири вспомнил Адоранну, ее холодные голубые глаза, завитки золотых
волос, обворожительную припухлость девичьей фигурки. Он поднялся и начал
вышагивать по острову взад и вперед - десять футов до кромки воды и
обратно.
Когда-то Адоранна подарила ему платок и, вне всякого сомнения, ждет,
что он придет спасти ее. А он сидит тут, в безнадежном положении, на этом
дурацком необитаемом острове. Черт бы его побрал!
Простое хождение по острову с покусыванием губ ничего не даст. Надо
придумать что-нибудь конструктивное. Однако эти рези в желудке отнюдь не
способствовали умственному напряжению. Лафайет приложил руку к животу.
Пока он не раздобудет что-нибудь поесть, нечего и думать о том, чтобы
выбраться отсюда. Итак Пальма в этом деле помочь не может - кокосовых
орехов на ней нет. О'Лири посмотрел на кромку воды. Черт возьми, ведь там
же есть рыба...
Лафайет глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. Он представил
коробку спичек, комплект рыболовных крючков и солонку. Он надеялся, что
такие скромные потребности не подорвут его силы... Раздался почти
беззвучный щелчок, скорее почувствованный, чем услышанный. О'Лири в
нетерпении пошарил по своим просторным карманам и вытащил книжечку спичек
с наклейкой: "Сад на крыше алькасара. Танцующая Нители" и маленькую
солонку от Мортона с дырочками на пластмассовом верхе. Из другого кармана
он извлек полдюжины завернутых в бумагу булавок.
- Хоть и не совсем то, что надо, но все-таки - фирма, - пробормотал
Лафайет, сгибая одну из булавок в примитивный крючок.
Он вспомнил, что совсем забыл о леске. Ничего, это можно легко
поправить. О'Лири отыскал торчащую с изнанки его расшитого бисером жилета
нитку и отмотал четыре ярда, которых вполне должно хватить, чтобы
использовать ее в качестве лески. К тому же нить оказалась нейлоновой.
Так, теперь наживка. Хм... пожалуй, сойдет гроздь жемчужинок с жилета.
"Будь я рыбой, - подумал Лафайет, - я бы на нее клюнул".
Он привязал леску к крючку, сбросил сапоги и вошел в воду. Отойдя на
несколько ярдов от берега, О'Лири увидел сквозь прозрачный гребень
разбивающейся волны метнувшуюся стайку рыбок. Большой голубой краб,
которого ненароком вспугнул Лафайет, воинственно взмахнул клешнями и
проворно юркнул в сторону, оставляя после себя облачко взбаламученного
песка. Закинув леску, О'Лири пытался представить себе, как неподалеку
проплывает большая форель, весом эдак фунта два...
Прошло два часа. Лафайет, облизав пальцы и удовлетворенно вздохнув,
прилег на горячий песок, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Рыбу он
поймал только с третьей попытки, поскольку оказалось, что крючки
стремились распрямиться при первой же хорошей поклевке. Чистить рыбу
пришлось камнем с острым краем. Инструмент не очень удобный, однако он
великолепно сыграл роль сковороды.
В углублении на песке догорал костер из топляка, который О'Лири
насобирал на берегу. В сложившейся ситуации эдакая поспешная импровизация,
к которой пришлось прибегнуть Лафайету, дала вполне приличный результат.
Ну, а теперь надо серьезно подумать, как все-таки выбраться с этого
острова. Проблема решалась бы гораздо проще, если б он знал, где именно
находится. Вряд ли этот остров был частью Артезии и уж, конечно, нисколько
не походил на то, что О'Лири видел в Колби Конерз. Стоит ли сейчас
пытаться вернуться домой, назад в мир гудящих литейных цехов и пансионов?
Что, если, потеряв однажды Артезию, он никогда не сможет в нее вернуться?
Необходимо принять какое-нибудь решение. Время было дорого, да и солнце
уже садилось за оранжевый горизонт. Второй день этой фантастической
истории близился к концу.
О'Лири закрыл глаза, сжал губы и сосредоточил все свои мысли на
Артезии. Он старался воскресить в памяти узкие извилистые улочки, высокие,
с деревянным вторым этажом дома, шпили башен дворца, булыжные мостовые,
паровые автомобили, лампочки в сорок ватт и Адоранну, ее аристократическое
лицо, улыбку...
В воздухе почудилось какое-то напряжение, появилось ощущение
надвигающейся грозы. Послышался легкий щелчок, как будто вселенная
перекатилась через трещину в тротуаре. Лафайет почувствовал, что летит
вниз, и пучина холодной соленой воды поглотила его.
Отплевываясь и глотая соленую воду, О'Лири пробивался к поверхности.
Неспокойное темно-синее море, взъерошенное холодным бризом; наконец
выпустило его из своих объятий. Остров еще был виден. Он находился далеко
слева, а справа, в миле или чуть дальше, виднелся берег, освещенный
огнями.
Волны били в лицо. Тяжелый меч и мокрая одежда тянули вниз - Лафайет
тонул. Пряжка на поясе никак не поддавалась. О'Лири крутил ее, пытаясь
расстегнуть. Наконец он почувствовал, что освободился. Так, теперь
сапоги...
Вынырнув на поверхность и глотнув воздуха, Лафайет стащил один сапог.
Одежда, словно кольчуга, тянула его на дно. Он пытался стащить жилет, но
так запутался в нем левой рукой, что чуть не захлебнулся. В последний
момент ему удалось высунуть голову над поверхностью и глотнуть воздуха.
Пока это было единственное, что он смог сделать, чтобы продержаться.
О'Лири задыхался, чем дальше, тем быстрее силы покидали его. Казалось, что
холодная вода парализовала его руки. Кисти были похожи на замороженную
треску. С трудом повернув голову, чтобы взглянуть на берег, он вдруг узнал
этот выступающий участок суши, с округлой башней маяка Катооса на мысу.
Теперь он знал, где находится. О'Лири бултыхался в заливе, находящемся в
двадцати милях к западу от Колби Конерз.
Силы совсем его покинули, и он пошел ко дну, все больше и больше
захлебываясь. Руки его не слушались. Легкие разрывались от боли.
Необходимо было глотнуть воздуха. Какой же он был дурак, что заслал себя
опять в Колби Конерз... Ну, а поскольку он мазанул миль на двадцать к
западу, то, естественно, оказался в заливе... и вот теперь... полностью
обессилел... плыть нет никаких сил... холодно... одежда тянет ко дну...
плохо... увидеть еще хотя бы раз ее вздернутый носик...