Неожиданно О'Лири почувствовал, что стоит голыми ногами на холодных
булыжниках мостовой. Он взглянул на себя - кроме лиловой в желтую крапинку
пижамы, на нем ничего не было. Не самый подходящий наряд для встречи.
Можно было бы надеть что-нибудь более уместное для городской улицы. О'Лири
закрыл глаза, представляя отличное темно-синее полу-пальто с рукавом
реглан, традиционный темно-серый костюм строгого покроя, шляпу - для
особого шика, ну и, конечно, трость с серебряным набалдашником - последний
штрих к портрету человека, собравшегося на прогулку по городу...
Внизу что-то звякнуло. О'Лири оглядел себя. На нем было бордовое
бархатное одеяние, замшевые коричневые бриджи, на ногах - доходящие до
бедер высокие ботфорты из мягкой глянцевой кожи. Из-за пояса торчала пара
пистолетов, украшенных драгоценными камнями. На боку - какая-то вычурной
формы шпага с видавшим виды эфесом. Самое удивительное было то, что
Лафайет схватился за эфес и наполовину обнажил шпагу. На свету, падавшем
из окон напротив, сверкнула сталь клинка.
Ба! Это не совсем то, что Лафайет заказывал, да и вид у него был,
словно он собрался на бал-маскарад. Похоже, ему предстоит еще не раз
удивиться, постигая искусство самовнушения.
Из темной улицы справа от О'Лири послышался пронзительный испуганный
крик, потом поток ругательств. Словно из-под земли перед ним возник босой
человек в поношенном белом трико с отвисшим задом. Он вздрогнул, увидев
Лафайета, повернулся и помчался в противоположном направлении. О'Лири в
изумлении открыл рот. Человек! Несколько странноватый, но все же...
Снова послышались шаги - появился мальчик в деревянных башмаках и
кожаном фартуке. На голове у него была шерстяная шапка. Штаны на коленях
были изодраны в клочья. Он нес корзину, из которой свешивалась шея
ощипанного гуся. Мальчик насвистывал рэгтайм Александра.
Паренек быстро прошел мимо О'Лири, даже не взглянув на него. Звуки его
шагов и свист стали удаляться. О'Лири усмехнулся. Похоже, он сварганил
какую-то средневековую сценку. Единственным анахронизмом оказалась
популярная мелодия. Что ж, это даже как-то успокаивает - оказывается, и
его подсознание время от времени допускает ляпы.
Из окон таверны все громче доносились пение и стук глиняной посуды,
тянуло запахами: древесного дыма, восковых свечей, пива и жареной дичи. Он
ужасно проголодался - под ложечкой сосало. Тянучек и сардин было явно
недостаточно.
Теперь послышался какой-то другой звук, сопровождаемый грохотом, как
если бы по усыпанному галькой берегу медленно перекатывался валун. Звякнул
колокольчик. В поле зрения въехало что-то темное. Подвешенные на передней
части фонари отбрасывали длинные бегущие вдоль улицы тени. Из высокой
трубы валил дым. Сбоку, где находился массивный поршень громоздкой машины,
клубами вырывался пар. Она проехала мимо, глухо стуча по неровным
булыжникам своими деревянными колесами, окованными железом. Лафайет успел
разглядеть человека с красным лицом, в треуголке, который восседал высоко
над котлом, сплошь усеянным заклепками. Паровая машина прогромыхала мимо,
мигнув напоследок красным фонарем, болтающимся на задней дверца О'Лири
покачал головой - это уже, пожалуй, не из исторической книги.
Усмехнувшись, он подтянул ремень.
Дверь таверны "Секира и Дракон" широко распахнулась, выбросив сноп
света на булыжную мостовую. В дверях, шатаясь, показался толстяк. Он
махнул рукой и неверной походкой заковылял по узкой улочке, издавая
бессвязные звуки.
На Лафайета пахнуло теплом, и перед тем, как захлопнулась дверь, он
успел увидеть низкие потолки, мерцающий огонь, начищенную до блеска
латунную и медную посуду. До него донеслись громкие голоса и глухой стук
пивных кружек, когда их с шумом ставили на дощатые столы.
Он продрог и проголодался. А там, внутри, было сытно и тепло, не говоря
уже о пиве.
В четыре шага Лафайет пересек улицу. На мгновение остановился, надвинул
на лоб французскую треуголку, расправил сбившееся у подбородка кружево,
затем решительно толкнул дверь и шагнул в подернутое дымкой нутро таверны
"Секира и Дракон".
Очутившись в теплом, пропахшем дурманящими запахами помещении, О'Лири
заморгал от яркого света фонарей, свисавших на крюках, которые были вбиты
в деревянные столбы, поддерживающие просевший потолок.
Гул голосов смолк, и в наступившей тишине все уставились на вошедшего.
Лафайет обвел взглядом таверну.
Вдоль одной из стен стоял ряд винных и пивных бочек. Справа от них -
огромный камин, над углями которого на вертеле жарились целый поросенок,
гусь и полдюжины цыплят. Лафайет потянул носом: запах был просто
божественный.
Фактура и целостность происходящего поражали абсолютной достоверностью
- даже в большей степени, чем об этом писал профессор Шиммеркопф.
Представшая перед О'Лири картина воздействовала на все органы чувств -
осязание, слух, зрение, обоняние. Его вторжение нисколько ее не нарушило.
А собственно говоря, почему оно должно было нарушить? Во сне Лафайет часто
проникал сквозь стены. Но на этот раз он знал, что это - сон. Какая-то
часть его мозга бодрствовала, наблюдая происходящее.
В глубине длинного помещения Лафайет увидел свободное место. Он
направился прямо туда, по пути расточая любезные улыбки во все стороны. А
те, кому они предназначались, не отрываясь смотрели на Лафайета. Худой
человек в залатанном плаще испуганно посторонился, уступая дорогу.
Краснощекая толстая женщина, что-то прошептав, начертала в воздухе круг.
Лафайет подошел к столу - сидящие за ним резко отпрянули. Он сел,
положив рядом шляпу, и огляделся вокруг, ободряюще улыбаясь своим
созданиям.
- Продолжайте, продолжайте, - сказал он в тишине.
- Эй, трактирщик, - обратился Лафайет к замешкавшемуся коротышке с
толстой шеей, который топтался за стойкой среди пивных бочонков. - Бутылку
самого лучшего из ваших погребов! Пива или вина - безразлично.
Трактирщик что-то буркнул; О'Лири переспросил, приставив ладонь к уху:
- Что? Погромче, я не расслышал.
- Я сказал, что у нас только простое пиво и обычное вино, - пробормотал
трактирщик. В его манере говорить было что-то странное... Хотя, напомнил
сам себе О'Лири, нельзя ожидать, что все в этом деле с первого раза пойдет
как по маслу.
- Ну, ладно. Сойдет, - сказал он, непроизвольно пытаясь подражать
манере речи трактирщика.
Трактирщик шумно сглотнул, нагнулся и резким движением вытащил из кучи
на полу большую запыленную бутылку. Как заметил О'Лири, пробираясь к
столу, эта куча была облеплена плотным слоем грязи.
"Прелестная деталь! - подумал он. - А главное - практично. Если что-то
прольется, тут же впитается".
В противоположном конце комнаты послышалось бормотание. Здоровенный как
бочка мордоворот медленно поднялся и, расправив на свету могучие плечи,
двинулся в сторону Лафайета. О'Лири смотрел на медленно приближающуюся
колоритную фигуру: рыжие всклоченные волосы, приплюснутый нос,
изуродованное ухо, большие пальцы огромных волосатых кулаков просунуты за
веревку, служившую поясом. Лафайет отметил полосатые чулки ниже
заплатанных бридж, неуклюжие башмаки с большими железными пряжками и не
первой свежести рубашку с открытым воротом и просторными рукавами. На
бедре болтался привязанный ремнем зачехленный нож длиною в фут.
Громила подошел к столу, за которым сидел Лафайет, остановился как
вкопанный и с высоты своего роста уставился на О'Лири.
- Да че вы, - прорычал он, оглядывая притихшую комнату, - не такой уж
он и страшный.
Лафайет мог разглядеть лицо громилы: злобные с красными веками глазки,
украшенные шрамами давно не бритые скулы, толстые губы со следами былых
драк. О'Лири улыбнулся.
- Великолепно, - сказал он и, обратившись к трактирщику, весело
добавил, - ну, давай живей твое вино. Я бы съел сэндвич с цыпленком и
ржаным хлебом. Ужасно проголодался, за обедом съел всего лишь парочку
сардин.
Лафайет снова приветливо улыбнулся. Сидевшие рядом с ним, сжавшись, со
страхом следили за ним.
Рыжий, не меняя позы, все еще стоял перед ним.
- Присаживайтесь, - пригласил его Лафайет, - как насчет сэндвича?
- Ну, я вам говорю - он просто голубой, - зычным голосом подытожил
амбал свои наблюдения.
Лафайет аж цокнул от восторга и покачал головой. Ну, это уже пошел
просто психоанализ. Этот придурок - олицетворение подсознательного символа
мужественности - высказал то, что до сих пор подавлялось где-то в глубине
его эго, или сверх-я. Скорее всего, это подсознательное и вызывало всякого
рода неврозы. И вот теперь, вытащив это наружу, можно встретиться с ним
лицом к липу, убедиться в его нелепости и после этого - похоронить
навсегда.
- Ну, давай, садись, - настойчиво повторил Лафайет. - И объясни мне,
что ты этим хотел сказать.
- Да ты спятил, - проскрежетал громила, оглядываясь вокруг в поисках
одобрения. - Слушайте сюда, - он носит короткие носки.
- Ц-ц-ц... - Лафайет с упреком поглядел на рыжего. - Делай, что тебе
говорят, - а не то я превращу тебя в толстую бабу.
- Че?
Брови рыжего детины сердито поползли вверх по низкому лбу, словно
гусеницы. Рот его раскрылся, обнажая ряд обломанных зубов.
Хозяин обеспокоенно покосился в сторону рыжего, поставил на стол
запыленную бутылку и положил рядом жареного цыпленка - прямо на стол, без
тарелки.
- С вас доллар пятьдесят, - пробурчал он.
Лафайет похлопал себя по карману и вытащил знакомый бумажник, с
некоторым запозданием вспомнив, что в нем всего один доллар. Гм-м, а
почему бы вместо этого одного-единственного не сделать штук пятьдесят? Он
представил себе впечатляющий банкнот - хрустящий, зеленый, вселяющий
уверенность. А почему, собственно, один банкнот?
Почему не представить сразу пачку? И, может, даже кинуть туда несколько
сотенных для круглого счета. В принципе он мог бы представить любую сумму.
О'Лири даже прищурился, чтобы сосредоточиться...
Вдруг послышался какой-то почти беззвучный хлопок - как будто лопнул
большой мыльный пузырь. Лафайет нахмурился. Странное явление - хотя, может
быть, для галлюцинации оно и нормальное. О'Лири открыл бумажник, как будто
проделывал это тысячу раз, и обнаружил там пачку хрустящих банкнотов.
Величественным жестом вытащил одну бумажку: пятьдесят долларов - как и
должно было быть. Но вот написание...
Водяные знаки на поверхности банкнота выглядели как-то незаконченно -
были едва видны. Первая буква была похожа на "О" с маленькой "х" наверху,
за ней следовала перевернутая буква "U", потом какая-то загогулина и
несколько точек...
Постепенно странность исчезла. Казалось, буквы приобрели резкость, как
будто попали в фокус видоискателя. Теперь О'Лири видел, что слова стали
совершенно четкими. Но вот первая буква... Это была по-прежнему буква "О"
с маленькой "х" наверху. Лафайет задумался. Такой буквы, вроде, вообще не
существует. Хотя должна быть - ведь он же ее видит.
И тут его осенило - он даже улыбнулся. Механизм его воображения, будучи
всегда последовательным, изобрел иностранный язык и соответствующий ему,
тоже иностранный, алфавит. Естественно, поскольку он изобрел его сам, то
может прочитать написанное с помощью воображения. Вероятно, это же
относилось и к разговорному языку. Если бы он смог сейчас проснуться и
послушать свою речь, то она, скорее всего, показалась бы ему сплошной
тарабарщиной. Это как стихи, которые приходят во сне. Их быстренько
запишешь, а утром посмотришь - сплошной бред. Но слова на банкноте были
достаточно ясны - надпись под знакомым изображением Гранта гласила:
"Королевские сокровища Артезии". Правда, Лафайет с некоторым удивлением
обнаружил крошечный парик и кружевной воротник. В конце концов, это просто
игра в деньги.
Но что это значило? Он улыбнулся про себя. А какая разница? Он же не
сможет прихватить все это с собой, когда проснется. Лафайет протянул
бумажку трактирщику, который стоял рядом, разинув рот. Почесав затылок,
тот пробурчал:
- У меня нет сдачи, ваша светлость.
Как только человек заговорил, О'Лири внимательно прислушался: да, это
был странный язык, напоминавший чем-то бруклинское наречие.
- Сдачи не надо, - великодушно сказал Лафайет, - вина не жалей; да, и
еще - принеси-ка парочку стаканов и вилку с ножом, если можно.
Трактирщик поспешно удалился. Рыжий стоял не двигаясь, мрачно
уставившись на О'Лири.
- Ты там сядь, - обратился снова к нему Лафайет, указав место напротив.
- Мне из-за тебя ничего не видно.
Громила посмотрел вокруг и, заметив, что находится в центре внимания,
выпятил грудь.
- Рыжий Бык не настолько пьян, чтобы подчиниться какому-то разряженному
франту, - заявил он.
- Делай, что тебе говорят, - предупредил О'Лири, сдувая пыль с неровной
зеленой бутылки, которую ему принес трактирщик, - или я пришлепну тебя
так, что ты уже не возникнешь передо мной.
Рыжий заморгал и в замешательстве скривил губы. Сзади подошел хозяин с
двумя стеклянными кружками. Бросив взгляд на рыжего, он быстро вытащил
пробку из бутылки, плеснул вина в кружку на один-два дюйма и подал ее
Лафайету. Тот взял, понюхал: пахло уксусом. Пригубил - слабое и кислое
пойло. О'Лири отодвинул кружку.
- Неужели нет ничего получше? - Он вдруг замолчал. А если просто взять
и представить, забавы ради, что там найдется бутылка редкого марочного
вина - ну, скажем, Шато-Лафит-Ротшильд-29 - прямо в этой куче, внизу - под
грязными бутылками... Он зажмурил глаза, представляя себе цвет стекла,
этикетку, напрягая все свои силы, чтобы она там оказалась.
Глаза Лафайета резко раскрылись от неожиданно возникшего мерцания в
потоке чего-то неизвестного, что можно было бы принять за течение времени.
Странное слабое мерцание в течение нескольких секунд. Это случалось и
раньше, когда он пополнял содержимое своего бумажника, и еще раньше - там,
на улице. Каждый раз, когда он хотел внести изменения в происходящее,
возникало такое колебание света. Нет сомнения, что это маленький дефект в
его технике. Впрочем, беспокоиться пока не о чем.
- Лучше у нас нет, ваша светлость, - ответил трактирщик.
- Посмотри под бутылками, - посоветовал О'Лири. - Нет ли там такой
большой, - он начертил в воздухе контур бутылки с бургундским.
- Нет у нас таких.
- Хм-м, да ты посмотри сначала, - Лафайет откинулся назад и, улыбаясь,
обвел взглядом окружающих.
Какое же у него все-таки изобретательное подсознание! Самые разные лица
вокруг - вытянутые, округлые, старики, молодые женщины - толстые, худые,
видавшие виды, благородные. А мужчины - с бородами, гладко выбритые,
блондины, брюнеты, лысые.
Подошел трактирщик и, держа бутылку в вытянутой руке, ошалело ее
разглядывал. Потом поставил на стол и, отступив немного, спросил:
- Вы это имели в виду?
О'Лири самодовольно кивнул. Трактирщик вытащил пробку. На этот раз из
бутылки шел тонкий изысканный запах. Лафайет попробовал вино: аромат был
густой, богатый - настоящая симфония летнего солнца и темных погребов. Он
с удовлетворением вздохнул. Вино, конечно, может быть, и придумано, но
запах был абсолютно настоящим. Рыжий, наблюдавший происходящее с открытым
ртом, слегка подался вперед и потянул ноздрями. Он даже высунул толстый
язык. Лафайет наполнил наполовину вторую кружку.
- Садись и выпей, Рыжий, - сказал он.
Здоровяк нерешительно взял кружку, еще раз понюхал и залпом опрокинул
содержимое. Улыбка изумления осветила грубые черты. Перекинув ногу через
скамейку, он сел и протянул кружку Лафайету.
- Жидкость что надо! Я бы еще глотнул этого! - Он с вызовом посмотрел
вокруг.
Лафайет снова наполнил обе кружки. Сидевший рядом старик с индюшечьей
шеей придвинулся ближе, внимательно разглядывая бутылку.
- Гарсон! - крикнул Лафайет. - Стаканы на стол!
Стаканы были тут же поданы. Он наполнил один из них и передал его
старику. Тот сначала осторожно пригубил, замер в изумлении, а потом залпом
выпил все. Обнажив беззубые десны, старик улыбнулся.
- Эх, - прокудахтал он, - такого вина мы не видели с тех пор, как умер
старый король.
Круглолицая женщина в накрахмаленном головном уборе с оторванным углом
так взглянула на старика, что тот сразу же замолк, и протянула оловянную
кружку. Лафайет налил.
- Выпьем все, - пригласил он.
Глиняные кружки, бутылки с отбитым верхом, медные кружки - все
сгрудилось вокруг Лафайета. Он разливал вино, при этом не забывая себя, и
то и дело прикладывался к кружке. Это превзошло все ожидания.
- Давайте споем, - предложил О'Лири.
Веселые голоса стали выводить "Старого Мак-Дональда". Слова несколько
отличались от тех, к которым он привык, но Лафайет быстро приладился,
добавив к общему нестройному хору свой мягкий баритон.
Кто-то тронул его сзади за шею. Пышущая здоровьем девица в кружевной
блузке, плотно облегающей полногрудую фигуру, слегка покусывала его ухо.
Ее крестьянская юбка уже скользила по коленям О'Лири. В нос ударил
исходящий от нее запах, - потянуло козлом. Лафайет фыркнул и повернулся,
чтобы получше ее разглядеть. Это была довольно миловидная особа с красными
щечками и кокетливо вздернутым носиком, волосами цвета спелой пшеницы и
пухлыми губками, но, похоже, никто ей ни разу не говорил о существовании
мыла. Это можно поправить. Лафайет сосредоточился, пытаясь вспомнить запах
духов, которые он нюхал однажды в магазине прямо перед закрытием. Тогда, в
спешке, он нечаянно разбил флакончик...
О'Лири опять почувствовал знакомый щелчок. Осторожно принюхался.
Ничего. Еще - и он ощутил легкий аромат мыла "Айвори", третий раз - и
теперь уже в ноздри проник запах "Шанели N_22". Лафайет улыбнулся девушке.
Та ответила ему тем же, явно не заметив ничего необычного.
Стаканов становилось все больше. Лафайет заставил себя переключить
внимание с мягких зовущих губ на вино и стал снова его разливать, время от
времени прерываясь, чтобы сделать глоток самому. Подлил девушке, потом
Рыжему в его кружку размером с пол-литра, потом еще и еще...
Старик, сидевший рядом с рыжим громилой, настороженно смотрел на
бутылку в руках О'Лири. Потом сказал что-то костлявой старухе, сидящей
рядом с ним. Появилось еще неясное ощущение тревоги. О'Лири ловил все
больше и больше нахмуренных взоров, обращенных на него.
Пение стало затихать, и, наконец, воцарилась полная тишина. Пьяное
веселье смолкло. Все стали осенять себя крестным знамением или чертили в
воздухе круги.
- В чем дело? - добродушно спросил Лафайет, приглашающим жестом опуская
бутылку на стол.
Все вскочили. Те, что сидели поближе, быстро попятились назад. Гул
усиливался, но в нем уже не было того веселого оживления, которое царило
минуту назад, - это был испуганный ропот.
Лафайет пожал плечами и налил себе полный стакан. Он уже было опустил
бутылку на стол, как вдруг его осенило. О'Лири взвесил ее на руке: бутылка
была такая же тяжелая, как в самом начале. Лафайет налил до краев кружку
Рыжего Быка. Здоровяк икнул, нарисовал перед собой толстым, как польская
сосиска, пальцем нечто похожее на круг, поднял стакан и выпил. Лафайет
наклонил бутылку и внимательно посмотрел внутрь: темная поверхность густой
красной жидкости поблескивала всего в дюйме от верха. "Неудивительно, что
они так переполошились", - с досадой подумал он. Да, оплошал. Из одной
литровой бутылки умудрился добыть несколько галлонов вина.
- Ах... это... знаете, - начал он, - это был просто фокус типа...
- Чародей! - крикнул кто-то.
- Колдун! - поддержал его другой.
Все дружно ринулись к дверям.
- Постойте! - крикнул, вставая, О'Лири.
Вслед за этим началась настоящая паника. Таверна опустела в считанные
секунды - остался один Рыжий Бык. Громила был весь в поту, но, как с
удовлетворением заметил Лафайет, позиций своих не сдавал.
Облизнув губы, он прокашлялся.
- Черт с ними, с сопляками, - прорычал он, - слюнтяи.
- Прошу прощения за бутылку, - извиняющимся тоном сказал О'Лири. -
Промашка с моей стороны.
С улицы доносились голоса - похоже, там собралась большая толпа.
Беспокоило то, что из общего гула то и дело вырывалось и было четко слышно
одно слово - "колдун".
- Да что тут такого? Просто немного волшебства, - сказал Рыжий. - А
знаешь, что они думают насчет тебя? Ну, что ты... вроде призрак, что
можешь наслать на них, значит, порчу или еще хлеще - разверзнешь землю и
утащишь их в преисподнюю. Или...
- Ну хватит, - прервал его Лафайет, заметив, что, пока Рыжий перечислял
возможные злосчастья, которые свалятся на головы тех, кто якшается с
нечистой силой, страх начал брать над ним верх.
- Все, что я сделал, это налил несколько стаканов вина. Неужели этого
достаточно, чтобы считать меня колдуном?
Рыжий Бык хитро улыбнулся, внимательно разглядывая одежду О'Лири.
- Не надо меня разыгрывать, сэр, - прохрипел он, - я всегда узнаю
колдуна, даже когда он появляется передо мной в обличье бандита с большой
дороги.
О'Лири улыбнулся:
- Неужели ты действительно веришь в колдунов?
Рыжий Бык энергично закивал головой. И тут Лафайет уловил, что от него
пахнет "Шанелью N_22". Да, точно, с духами он немного перестарался.
- По ночам, когда луна похожа на корабль-призрак, - уверенно заговорил
Рыжий, - вы все и появляетесь.
- Чепуха, - резко сказал Лафайет. - Меня зовут Лафайет О'Лири.
- Слушай, у меня есть одна задумка. Ты и я, мы вместе, могли бы делать
большие дела, - Рыжий гнул свое. - Ты - со своими потрясными фокусами,
которые у тебя так здорово выходят, особенно если добавишь еще что-нибудь
- вроде полетов по небу и все такое, а я - со своей смекалкой. Я могу
подыскать пару кабаков, где можно вусмерть напоить публику, - продолжал он
громогласно. - Пока ты будешь работать, я буду выделывать разные коленца,
чтобы эти городские гвардейцы не сводили с меня глаз. Их в наше время
понатыкано, как блох в дешевой ночлежке. Да, если хочешь знать, страна не
лучше полицейского участка. Не то что в старые добрые времена, когда я
малолеткой шмонал по карманам. Короче, ты делаешь дело, передаешь мне
добычу, и, пока эти ищейки гонятся за тобой, я...
- Слушай, Рыжий, ты несешь вздор, - прервал его О'Лири. - Преступление
- последнее дело. Я уверен, что в душе ты честный мужик. Почему бы тебе не
устроиться на работу - куда-нибудь на станцию обслуживания, ну, может
быть...
Рыжий Бык угрожающе нахмурил лоб.
- Ты хочешь сказать, что я похож на этих промасленных мартышек?
Лафайет внимательно посмотрел на грубые черты своего собеседника сквозь
легкую дымку, которая, казалось, уже почти рассеялась.
- Нет, - сказал он и на секунду задумался. - Мне кажется, что ты больше
похож на разжиревшую обезьяну. - О'Лири просиял и поднял стакан. -
Неплохая шутка, а - согласен? Я спрашиваю, ты согласен?
Рыжий Бык зарычал:
- По-хорошему говорю тебе - ты эти свои шутки брось, а то я не посмотрю
- дух ты там или не дух...
- Ну-ну! - Лафайет погрозил ему пальцем. - Только, пожалуйста, не надо
меня пугать.
Рыжий вскочил на ноги, его слегка пошатывало.
- Я могу одним ударом разбить пополам дубовую доску, - заявил он,
показывая свой кулачище, похожий на разбойничий кистень.
- Сядь, Рыжий, - приказал О'Лири. - Я хочу поговорить с тобой.
Поскольку ты - плод моего воображения, то ты мог бы мне многое рассказать
о моей психике. Меня, например, очень интересует, какую роль играла
детская ревность...
- Да я могу одной рукой согнуть в крендель железный лом, - продолжал
Рыжий. - Я могу...
- Слушай, ты, Рыжий, если не сядешь, я буду вынужден принять меры, -
предупредил Лафайет. - Ты лучше скажи мне, какое бывает чувство, когда
вдруг неожиданно начинаешь существовать - просто потому, что я породил
тебя своим воображением.
- Я могу оторвать голову крокодилу, - самозабвенно продолжал Рыжий. - Я
могу оторвать заднюю ногу слону.
Рыжего несло все дальше и дальше. Лафайет сосредоточился. Голос Рыжего
становился все более высоким - от баса перешел в баритон, затем в тенор, а
там и в высокий контральто.
- Да я справлюсь сразу с десятью, даже со связанными за спиной руками,
- последние слова Рыжего были сплошным визгом.
Лафайет предпринял последнюю попытку унять его и в результате услышал:
- Когда меня выведут из себя, я просто зверею! Иногда я становлюсь
просто безумным, я могу сразиться с нечистой силой!
Он осекся, на мясистом лице появилось изумление.
- С нечистой силой?! - взвизгнул он.
- А теперь, Рыжий, давай, пей вино и послушай меня, - строго сказал
Лафайет. - Ты - вход в мой внутренний мир. Я хочу сказать, что ты как
дверь, приоткрыв которую я смогу заглянуть в преисподнюю моего
подсознания. А впрочем, черт с ним! - Он поднял свою кружку.
Дверь распахнулась. Показался высокий человек с длинными локонами. Он
был великолепен в своем наряде: широкополая шляпа с перьями, жакет в
малиново-голубую полоску, широкий пояс, широкие штаны поверх закатанных
сапог. Человек выхватил изящную шпагу и направился к единственному
занятому столу. За ним появился другой - не менее пышно разряженный и тоже
при шпаге, а там и третий, четвертый. Они окружили стол, держа шпаги
наготове.
- Салют, ребята! - приветствовал их Лафайет, поднимая свою тяжелую
кружку. - Дернете по глоточку, а?
- Именем короля, - прорычал первый денди, - вы арестованы! Вы сами
пойдете, или нам применить силу?
Его свирепые черные усы свисали по обе стороны лица, как рога молодого
буйвола.
О'Лири заметил, что острие одной из шпаг красовалось дюймах в шести от
его горла. Посмотрев по сторонам, он увидел, что еще две шпаги нацелены
ему в сердце. Наискосок от него, оторопело разинув рот, стоял Рыжий.
- Эй, ты! - заорал усатый офицер, глядя на Рыжего. - Ты что?
- Я, начальник, - забормотал мордоворот, - да я что... я просто сижу
булыжниках мостовой. Он взглянул на себя - кроме лиловой в желтую крапинку
пижамы, на нем ничего не было. Не самый подходящий наряд для встречи.
Можно было бы надеть что-нибудь более уместное для городской улицы. О'Лири
закрыл глаза, представляя отличное темно-синее полу-пальто с рукавом
реглан, традиционный темно-серый костюм строгого покроя, шляпу - для
особого шика, ну и, конечно, трость с серебряным набалдашником - последний
штрих к портрету человека, собравшегося на прогулку по городу...
Внизу что-то звякнуло. О'Лири оглядел себя. На нем было бордовое
бархатное одеяние, замшевые коричневые бриджи, на ногах - доходящие до
бедер высокие ботфорты из мягкой глянцевой кожи. Из-за пояса торчала пара
пистолетов, украшенных драгоценными камнями. На боку - какая-то вычурной
формы шпага с видавшим виды эфесом. Самое удивительное было то, что
Лафайет схватился за эфес и наполовину обнажил шпагу. На свету, падавшем
из окон напротив, сверкнула сталь клинка.
Ба! Это не совсем то, что Лафайет заказывал, да и вид у него был,
словно он собрался на бал-маскарад. Похоже, ему предстоит еще не раз
удивиться, постигая искусство самовнушения.
Из темной улицы справа от О'Лири послышался пронзительный испуганный
крик, потом поток ругательств. Словно из-под земли перед ним возник босой
человек в поношенном белом трико с отвисшим задом. Он вздрогнул, увидев
Лафайета, повернулся и помчался в противоположном направлении. О'Лири в
изумлении открыл рот. Человек! Несколько странноватый, но все же...
Снова послышались шаги - появился мальчик в деревянных башмаках и
кожаном фартуке. На голове у него была шерстяная шапка. Штаны на коленях
были изодраны в клочья. Он нес корзину, из которой свешивалась шея
ощипанного гуся. Мальчик насвистывал рэгтайм Александра.
Паренек быстро прошел мимо О'Лири, даже не взглянув на него. Звуки его
шагов и свист стали удаляться. О'Лири усмехнулся. Похоже, он сварганил
какую-то средневековую сценку. Единственным анахронизмом оказалась
популярная мелодия. Что ж, это даже как-то успокаивает - оказывается, и
его подсознание время от времени допускает ляпы.
Из окон таверны все громче доносились пение и стук глиняной посуды,
тянуло запахами: древесного дыма, восковых свечей, пива и жареной дичи. Он
ужасно проголодался - под ложечкой сосало. Тянучек и сардин было явно
недостаточно.
Теперь послышался какой-то другой звук, сопровождаемый грохотом, как
если бы по усыпанному галькой берегу медленно перекатывался валун. Звякнул
колокольчик. В поле зрения въехало что-то темное. Подвешенные на передней
части фонари отбрасывали длинные бегущие вдоль улицы тени. Из высокой
трубы валил дым. Сбоку, где находился массивный поршень громоздкой машины,
клубами вырывался пар. Она проехала мимо, глухо стуча по неровным
булыжникам своими деревянными колесами, окованными железом. Лафайет успел
разглядеть человека с красным лицом, в треуголке, который восседал высоко
над котлом, сплошь усеянным заклепками. Паровая машина прогромыхала мимо,
мигнув напоследок красным фонарем, болтающимся на задней дверца О'Лири
покачал головой - это уже, пожалуй, не из исторической книги.
Усмехнувшись, он подтянул ремень.
Дверь таверны "Секира и Дракон" широко распахнулась, выбросив сноп
света на булыжную мостовую. В дверях, шатаясь, показался толстяк. Он
махнул рукой и неверной походкой заковылял по узкой улочке, издавая
бессвязные звуки.
На Лафайета пахнуло теплом, и перед тем, как захлопнулась дверь, он
успел увидеть низкие потолки, мерцающий огонь, начищенную до блеска
латунную и медную посуду. До него донеслись громкие голоса и глухой стук
пивных кружек, когда их с шумом ставили на дощатые столы.
Он продрог и проголодался. А там, внутри, было сытно и тепло, не говоря
уже о пиве.
В четыре шага Лафайет пересек улицу. На мгновение остановился, надвинул
на лоб французскую треуголку, расправил сбившееся у подбородка кружево,
затем решительно толкнул дверь и шагнул в подернутое дымкой нутро таверны
"Секира и Дракон".
Очутившись в теплом, пропахшем дурманящими запахами помещении, О'Лири
заморгал от яркого света фонарей, свисавших на крюках, которые были вбиты
в деревянные столбы, поддерживающие просевший потолок.
Гул голосов смолк, и в наступившей тишине все уставились на вошедшего.
Лафайет обвел взглядом таверну.
Вдоль одной из стен стоял ряд винных и пивных бочек. Справа от них -
огромный камин, над углями которого на вертеле жарились целый поросенок,
гусь и полдюжины цыплят. Лафайет потянул носом: запах был просто
божественный.
Фактура и целостность происходящего поражали абсолютной достоверностью
- даже в большей степени, чем об этом писал профессор Шиммеркопф.
Представшая перед О'Лири картина воздействовала на все органы чувств -
осязание, слух, зрение, обоняние. Его вторжение нисколько ее не нарушило.
А собственно говоря, почему оно должно было нарушить? Во сне Лафайет часто
проникал сквозь стены. Но на этот раз он знал, что это - сон. Какая-то
часть его мозга бодрствовала, наблюдая происходящее.
В глубине длинного помещения Лафайет увидел свободное место. Он
направился прямо туда, по пути расточая любезные улыбки во все стороны. А
те, кому они предназначались, не отрываясь смотрели на Лафайета. Худой
человек в залатанном плаще испуганно посторонился, уступая дорогу.
Краснощекая толстая женщина, что-то прошептав, начертала в воздухе круг.
Лафайет подошел к столу - сидящие за ним резко отпрянули. Он сел,
положив рядом шляпу, и огляделся вокруг, ободряюще улыбаясь своим
созданиям.
- Продолжайте, продолжайте, - сказал он в тишине.
- Эй, трактирщик, - обратился Лафайет к замешкавшемуся коротышке с
толстой шеей, который топтался за стойкой среди пивных бочонков. - Бутылку
самого лучшего из ваших погребов! Пива или вина - безразлично.
Трактирщик что-то буркнул; О'Лири переспросил, приставив ладонь к уху:
- Что? Погромче, я не расслышал.
- Я сказал, что у нас только простое пиво и обычное вино, - пробормотал
трактирщик. В его манере говорить было что-то странное... Хотя, напомнил
сам себе О'Лири, нельзя ожидать, что все в этом деле с первого раза пойдет
как по маслу.
- Ну, ладно. Сойдет, - сказал он, непроизвольно пытаясь подражать
манере речи трактирщика.
Трактирщик шумно сглотнул, нагнулся и резким движением вытащил из кучи
на полу большую запыленную бутылку. Как заметил О'Лири, пробираясь к
столу, эта куча была облеплена плотным слоем грязи.
"Прелестная деталь! - подумал он. - А главное - практично. Если что-то
прольется, тут же впитается".
В противоположном конце комнаты послышалось бормотание. Здоровенный как
бочка мордоворот медленно поднялся и, расправив на свету могучие плечи,
двинулся в сторону Лафайета. О'Лири смотрел на медленно приближающуюся
колоритную фигуру: рыжие всклоченные волосы, приплюснутый нос,
изуродованное ухо, большие пальцы огромных волосатых кулаков просунуты за
веревку, служившую поясом. Лафайет отметил полосатые чулки ниже
заплатанных бридж, неуклюжие башмаки с большими железными пряжками и не
первой свежести рубашку с открытым воротом и просторными рукавами. На
бедре болтался привязанный ремнем зачехленный нож длиною в фут.
Громила подошел к столу, за которым сидел Лафайет, остановился как
вкопанный и с высоты своего роста уставился на О'Лири.
- Да че вы, - прорычал он, оглядывая притихшую комнату, - не такой уж
он и страшный.
Лафайет мог разглядеть лицо громилы: злобные с красными веками глазки,
украшенные шрамами давно не бритые скулы, толстые губы со следами былых
драк. О'Лири улыбнулся.
- Великолепно, - сказал он и, обратившись к трактирщику, весело
добавил, - ну, давай живей твое вино. Я бы съел сэндвич с цыпленком и
ржаным хлебом. Ужасно проголодался, за обедом съел всего лишь парочку
сардин.
Лафайет снова приветливо улыбнулся. Сидевшие рядом с ним, сжавшись, со
страхом следили за ним.
Рыжий, не меняя позы, все еще стоял перед ним.
- Присаживайтесь, - пригласил его Лафайет, - как насчет сэндвича?
- Ну, я вам говорю - он просто голубой, - зычным голосом подытожил
амбал свои наблюдения.
Лафайет аж цокнул от восторга и покачал головой. Ну, это уже пошел
просто психоанализ. Этот придурок - олицетворение подсознательного символа
мужественности - высказал то, что до сих пор подавлялось где-то в глубине
его эго, или сверх-я. Скорее всего, это подсознательное и вызывало всякого
рода неврозы. И вот теперь, вытащив это наружу, можно встретиться с ним
лицом к липу, убедиться в его нелепости и после этого - похоронить
навсегда.
- Ну, давай, садись, - настойчиво повторил Лафайет. - И объясни мне,
что ты этим хотел сказать.
- Да ты спятил, - проскрежетал громила, оглядываясь вокруг в поисках
одобрения. - Слушайте сюда, - он носит короткие носки.
- Ц-ц-ц... - Лафайет с упреком поглядел на рыжего. - Делай, что тебе
говорят, - а не то я превращу тебя в толстую бабу.
- Че?
Брови рыжего детины сердито поползли вверх по низкому лбу, словно
гусеницы. Рот его раскрылся, обнажая ряд обломанных зубов.
Хозяин обеспокоенно покосился в сторону рыжего, поставил на стол
запыленную бутылку и положил рядом жареного цыпленка - прямо на стол, без
тарелки.
- С вас доллар пятьдесят, - пробурчал он.
Лафайет похлопал себя по карману и вытащил знакомый бумажник, с
некоторым запозданием вспомнив, что в нем всего один доллар. Гм-м, а
почему бы вместо этого одного-единственного не сделать штук пятьдесят? Он
представил себе впечатляющий банкнот - хрустящий, зеленый, вселяющий
уверенность. А почему, собственно, один банкнот?
Почему не представить сразу пачку? И, может, даже кинуть туда несколько
сотенных для круглого счета. В принципе он мог бы представить любую сумму.
О'Лири даже прищурился, чтобы сосредоточиться...
Вдруг послышался какой-то почти беззвучный хлопок - как будто лопнул
большой мыльный пузырь. Лафайет нахмурился. Странное явление - хотя, может
быть, для галлюцинации оно и нормальное. О'Лири открыл бумажник, как будто
проделывал это тысячу раз, и обнаружил там пачку хрустящих банкнотов.
Величественным жестом вытащил одну бумажку: пятьдесят долларов - как и
должно было быть. Но вот написание...
Водяные знаки на поверхности банкнота выглядели как-то незаконченно -
были едва видны. Первая буква была похожа на "О" с маленькой "х" наверху,
за ней следовала перевернутая буква "U", потом какая-то загогулина и
несколько точек...
Постепенно странность исчезла. Казалось, буквы приобрели резкость, как
будто попали в фокус видоискателя. Теперь О'Лири видел, что слова стали
совершенно четкими. Но вот первая буква... Это была по-прежнему буква "О"
с маленькой "х" наверху. Лафайет задумался. Такой буквы, вроде, вообще не
существует. Хотя должна быть - ведь он же ее видит.
И тут его осенило - он даже улыбнулся. Механизм его воображения, будучи
всегда последовательным, изобрел иностранный язык и соответствующий ему,
тоже иностранный, алфавит. Естественно, поскольку он изобрел его сам, то
может прочитать написанное с помощью воображения. Вероятно, это же
относилось и к разговорному языку. Если бы он смог сейчас проснуться и
послушать свою речь, то она, скорее всего, показалась бы ему сплошной
тарабарщиной. Это как стихи, которые приходят во сне. Их быстренько
запишешь, а утром посмотришь - сплошной бред. Но слова на банкноте были
достаточно ясны - надпись под знакомым изображением Гранта гласила:
"Королевские сокровища Артезии". Правда, Лафайет с некоторым удивлением
обнаружил крошечный парик и кружевной воротник. В конце концов, это просто
игра в деньги.
Но что это значило? Он улыбнулся про себя. А какая разница? Он же не
сможет прихватить все это с собой, когда проснется. Лафайет протянул
бумажку трактирщику, который стоял рядом, разинув рот. Почесав затылок,
тот пробурчал:
- У меня нет сдачи, ваша светлость.
Как только человек заговорил, О'Лири внимательно прислушался: да, это
был странный язык, напоминавший чем-то бруклинское наречие.
- Сдачи не надо, - великодушно сказал Лафайет, - вина не жалей; да, и
еще - принеси-ка парочку стаканов и вилку с ножом, если можно.
Трактирщик поспешно удалился. Рыжий стоял не двигаясь, мрачно
уставившись на О'Лири.
- Ты там сядь, - обратился снова к нему Лафайет, указав место напротив.
- Мне из-за тебя ничего не видно.
Громила посмотрел вокруг и, заметив, что находится в центре внимания,
выпятил грудь.
- Рыжий Бык не настолько пьян, чтобы подчиниться какому-то разряженному
франту, - заявил он.
- Делай, что тебе говорят, - предупредил О'Лири, сдувая пыль с неровной
зеленой бутылки, которую ему принес трактирщик, - или я пришлепну тебя
так, что ты уже не возникнешь передо мной.
Рыжий заморгал и в замешательстве скривил губы. Сзади подошел хозяин с
двумя стеклянными кружками. Бросив взгляд на рыжего, он быстро вытащил
пробку из бутылки, плеснул вина в кружку на один-два дюйма и подал ее
Лафайету. Тот взял, понюхал: пахло уксусом. Пригубил - слабое и кислое
пойло. О'Лири отодвинул кружку.
- Неужели нет ничего получше? - Он вдруг замолчал. А если просто взять
и представить, забавы ради, что там найдется бутылка редкого марочного
вина - ну, скажем, Шато-Лафит-Ротшильд-29 - прямо в этой куче, внизу - под
грязными бутылками... Он зажмурил глаза, представляя себе цвет стекла,
этикетку, напрягая все свои силы, чтобы она там оказалась.
Глаза Лафайета резко раскрылись от неожиданно возникшего мерцания в
потоке чего-то неизвестного, что можно было бы принять за течение времени.
Странное слабое мерцание в течение нескольких секунд. Это случалось и
раньше, когда он пополнял содержимое своего бумажника, и еще раньше - там,
на улице. Каждый раз, когда он хотел внести изменения в происходящее,
возникало такое колебание света. Нет сомнения, что это маленький дефект в
его технике. Впрочем, беспокоиться пока не о чем.
- Лучше у нас нет, ваша светлость, - ответил трактирщик.
- Посмотри под бутылками, - посоветовал О'Лири. - Нет ли там такой
большой, - он начертил в воздухе контур бутылки с бургундским.
- Нет у нас таких.
- Хм-м, да ты посмотри сначала, - Лафайет откинулся назад и, улыбаясь,
обвел взглядом окружающих.
Какое же у него все-таки изобретательное подсознание! Самые разные лица
вокруг - вытянутые, округлые, старики, молодые женщины - толстые, худые,
видавшие виды, благородные. А мужчины - с бородами, гладко выбритые,
блондины, брюнеты, лысые.
Подошел трактирщик и, держа бутылку в вытянутой руке, ошалело ее
разглядывал. Потом поставил на стол и, отступив немного, спросил:
- Вы это имели в виду?
О'Лири самодовольно кивнул. Трактирщик вытащил пробку. На этот раз из
бутылки шел тонкий изысканный запах. Лафайет попробовал вино: аромат был
густой, богатый - настоящая симфония летнего солнца и темных погребов. Он
с удовлетворением вздохнул. Вино, конечно, может быть, и придумано, но
запах был абсолютно настоящим. Рыжий, наблюдавший происходящее с открытым
ртом, слегка подался вперед и потянул ноздрями. Он даже высунул толстый
язык. Лафайет наполнил наполовину вторую кружку.
- Садись и выпей, Рыжий, - сказал он.
Здоровяк нерешительно взял кружку, еще раз понюхал и залпом опрокинул
содержимое. Улыбка изумления осветила грубые черты. Перекинув ногу через
скамейку, он сел и протянул кружку Лафайету.
- Жидкость что надо! Я бы еще глотнул этого! - Он с вызовом посмотрел
вокруг.
Лафайет снова наполнил обе кружки. Сидевший рядом старик с индюшечьей
шеей придвинулся ближе, внимательно разглядывая бутылку.
- Гарсон! - крикнул Лафайет. - Стаканы на стол!
Стаканы были тут же поданы. Он наполнил один из них и передал его
старику. Тот сначала осторожно пригубил, замер в изумлении, а потом залпом
выпил все. Обнажив беззубые десны, старик улыбнулся.
- Эх, - прокудахтал он, - такого вина мы не видели с тех пор, как умер
старый король.
Круглолицая женщина в накрахмаленном головном уборе с оторванным углом
так взглянула на старика, что тот сразу же замолк, и протянула оловянную
кружку. Лафайет налил.
- Выпьем все, - пригласил он.
Глиняные кружки, бутылки с отбитым верхом, медные кружки - все
сгрудилось вокруг Лафайета. Он разливал вино, при этом не забывая себя, и
то и дело прикладывался к кружке. Это превзошло все ожидания.
- Давайте споем, - предложил О'Лири.
Веселые голоса стали выводить "Старого Мак-Дональда". Слова несколько
отличались от тех, к которым он привык, но Лафайет быстро приладился,
добавив к общему нестройному хору свой мягкий баритон.
Кто-то тронул его сзади за шею. Пышущая здоровьем девица в кружевной
блузке, плотно облегающей полногрудую фигуру, слегка покусывала его ухо.
Ее крестьянская юбка уже скользила по коленям О'Лири. В нос ударил
исходящий от нее запах, - потянуло козлом. Лафайет фыркнул и повернулся,
чтобы получше ее разглядеть. Это была довольно миловидная особа с красными
щечками и кокетливо вздернутым носиком, волосами цвета спелой пшеницы и
пухлыми губками, но, похоже, никто ей ни разу не говорил о существовании
мыла. Это можно поправить. Лафайет сосредоточился, пытаясь вспомнить запах
духов, которые он нюхал однажды в магазине прямо перед закрытием. Тогда, в
спешке, он нечаянно разбил флакончик...
О'Лири опять почувствовал знакомый щелчок. Осторожно принюхался.
Ничего. Еще - и он ощутил легкий аромат мыла "Айвори", третий раз - и
теперь уже в ноздри проник запах "Шанели N_22". Лафайет улыбнулся девушке.
Та ответила ему тем же, явно не заметив ничего необычного.
Стаканов становилось все больше. Лафайет заставил себя переключить
внимание с мягких зовущих губ на вино и стал снова его разливать, время от
времени прерываясь, чтобы сделать глоток самому. Подлил девушке, потом
Рыжему в его кружку размером с пол-литра, потом еще и еще...
Старик, сидевший рядом с рыжим громилой, настороженно смотрел на
бутылку в руках О'Лири. Потом сказал что-то костлявой старухе, сидящей
рядом с ним. Появилось еще неясное ощущение тревоги. О'Лири ловил все
больше и больше нахмуренных взоров, обращенных на него.
Пение стало затихать, и, наконец, воцарилась полная тишина. Пьяное
веселье смолкло. Все стали осенять себя крестным знамением или чертили в
воздухе круги.
- В чем дело? - добродушно спросил Лафайет, приглашающим жестом опуская
бутылку на стол.
Все вскочили. Те, что сидели поближе, быстро попятились назад. Гул
усиливался, но в нем уже не было того веселого оживления, которое царило
минуту назад, - это был испуганный ропот.
Лафайет пожал плечами и налил себе полный стакан. Он уже было опустил
бутылку на стол, как вдруг его осенило. О'Лири взвесил ее на руке: бутылка
была такая же тяжелая, как в самом начале. Лафайет налил до краев кружку
Рыжего Быка. Здоровяк икнул, нарисовал перед собой толстым, как польская
сосиска, пальцем нечто похожее на круг, поднял стакан и выпил. Лафайет
наклонил бутылку и внимательно посмотрел внутрь: темная поверхность густой
красной жидкости поблескивала всего в дюйме от верха. "Неудивительно, что
они так переполошились", - с досадой подумал он. Да, оплошал. Из одной
литровой бутылки умудрился добыть несколько галлонов вина.
- Ах... это... знаете, - начал он, - это был просто фокус типа...
- Чародей! - крикнул кто-то.
- Колдун! - поддержал его другой.
Все дружно ринулись к дверям.
- Постойте! - крикнул, вставая, О'Лири.
Вслед за этим началась настоящая паника. Таверна опустела в считанные
секунды - остался один Рыжий Бык. Громила был весь в поту, но, как с
удовлетворением заметил Лафайет, позиций своих не сдавал.
Облизнув губы, он прокашлялся.
- Черт с ними, с сопляками, - прорычал он, - слюнтяи.
- Прошу прощения за бутылку, - извиняющимся тоном сказал О'Лири. -
Промашка с моей стороны.
С улицы доносились голоса - похоже, там собралась большая толпа.
Беспокоило то, что из общего гула то и дело вырывалось и было четко слышно
одно слово - "колдун".
- Да что тут такого? Просто немного волшебства, - сказал Рыжий. - А
знаешь, что они думают насчет тебя? Ну, что ты... вроде призрак, что
можешь наслать на них, значит, порчу или еще хлеще - разверзнешь землю и
утащишь их в преисподнюю. Или...
- Ну хватит, - прервал его Лафайет, заметив, что, пока Рыжий перечислял
возможные злосчастья, которые свалятся на головы тех, кто якшается с
нечистой силой, страх начал брать над ним верх.
- Все, что я сделал, это налил несколько стаканов вина. Неужели этого
достаточно, чтобы считать меня колдуном?
Рыжий Бык хитро улыбнулся, внимательно разглядывая одежду О'Лири.
- Не надо меня разыгрывать, сэр, - прохрипел он, - я всегда узнаю
колдуна, даже когда он появляется передо мной в обличье бандита с большой
дороги.
О'Лири улыбнулся:
- Неужели ты действительно веришь в колдунов?
Рыжий Бык энергично закивал головой. И тут Лафайет уловил, что от него
пахнет "Шанелью N_22". Да, точно, с духами он немного перестарался.
- По ночам, когда луна похожа на корабль-призрак, - уверенно заговорил
Рыжий, - вы все и появляетесь.
- Чепуха, - резко сказал Лафайет. - Меня зовут Лафайет О'Лири.
- Слушай, у меня есть одна задумка. Ты и я, мы вместе, могли бы делать
большие дела, - Рыжий гнул свое. - Ты - со своими потрясными фокусами,
которые у тебя так здорово выходят, особенно если добавишь еще что-нибудь
- вроде полетов по небу и все такое, а я - со своей смекалкой. Я могу
подыскать пару кабаков, где можно вусмерть напоить публику, - продолжал он
громогласно. - Пока ты будешь работать, я буду выделывать разные коленца,
чтобы эти городские гвардейцы не сводили с меня глаз. Их в наше время
понатыкано, как блох в дешевой ночлежке. Да, если хочешь знать, страна не
лучше полицейского участка. Не то что в старые добрые времена, когда я
малолеткой шмонал по карманам. Короче, ты делаешь дело, передаешь мне
добычу, и, пока эти ищейки гонятся за тобой, я...
- Слушай, Рыжий, ты несешь вздор, - прервал его О'Лири. - Преступление
- последнее дело. Я уверен, что в душе ты честный мужик. Почему бы тебе не
устроиться на работу - куда-нибудь на станцию обслуживания, ну, может
быть...
Рыжий Бык угрожающе нахмурил лоб.
- Ты хочешь сказать, что я похож на этих промасленных мартышек?
Лафайет внимательно посмотрел на грубые черты своего собеседника сквозь
легкую дымку, которая, казалось, уже почти рассеялась.
- Нет, - сказал он и на секунду задумался. - Мне кажется, что ты больше
похож на разжиревшую обезьяну. - О'Лири просиял и поднял стакан. -
Неплохая шутка, а - согласен? Я спрашиваю, ты согласен?
Рыжий Бык зарычал:
- По-хорошему говорю тебе - ты эти свои шутки брось, а то я не посмотрю
- дух ты там или не дух...
- Ну-ну! - Лафайет погрозил ему пальцем. - Только, пожалуйста, не надо
меня пугать.
Рыжий вскочил на ноги, его слегка пошатывало.
- Я могу одним ударом разбить пополам дубовую доску, - заявил он,
показывая свой кулачище, похожий на разбойничий кистень.
- Сядь, Рыжий, - приказал О'Лири. - Я хочу поговорить с тобой.
Поскольку ты - плод моего воображения, то ты мог бы мне многое рассказать
о моей психике. Меня, например, очень интересует, какую роль играла
детская ревность...
- Да я могу одной рукой согнуть в крендель железный лом, - продолжал
Рыжий. - Я могу...
- Слушай, ты, Рыжий, если не сядешь, я буду вынужден принять меры, -
предупредил Лафайет. - Ты лучше скажи мне, какое бывает чувство, когда
вдруг неожиданно начинаешь существовать - просто потому, что я породил
тебя своим воображением.
- Я могу оторвать голову крокодилу, - самозабвенно продолжал Рыжий. - Я
могу оторвать заднюю ногу слону.
Рыжего несло все дальше и дальше. Лафайет сосредоточился. Голос Рыжего
становился все более высоким - от баса перешел в баритон, затем в тенор, а
там и в высокий контральто.
- Да я справлюсь сразу с десятью, даже со связанными за спиной руками,
- последние слова Рыжего были сплошным визгом.
Лафайет предпринял последнюю попытку унять его и в результате услышал:
- Когда меня выведут из себя, я просто зверею! Иногда я становлюсь
просто безумным, я могу сразиться с нечистой силой!
Он осекся, на мясистом лице появилось изумление.
- С нечистой силой?! - взвизгнул он.
- А теперь, Рыжий, давай, пей вино и послушай меня, - строго сказал
Лафайет. - Ты - вход в мой внутренний мир. Я хочу сказать, что ты как
дверь, приоткрыв которую я смогу заглянуть в преисподнюю моего
подсознания. А впрочем, черт с ним! - Он поднял свою кружку.
Дверь распахнулась. Показался высокий человек с длинными локонами. Он
был великолепен в своем наряде: широкополая шляпа с перьями, жакет в
малиново-голубую полоску, широкий пояс, широкие штаны поверх закатанных
сапог. Человек выхватил изящную шпагу и направился к единственному
занятому столу. За ним появился другой - не менее пышно разряженный и тоже
при шпаге, а там и третий, четвертый. Они окружили стол, держа шпаги
наготове.
- Салют, ребята! - приветствовал их Лафайет, поднимая свою тяжелую
кружку. - Дернете по глоточку, а?
- Именем короля, - прорычал первый денди, - вы арестованы! Вы сами
пойдете, или нам применить силу?
Его свирепые черные усы свисали по обе стороны лица, как рога молодого
буйвола.
О'Лири заметил, что острие одной из шпаг красовалось дюймах в шести от
его горла. Посмотрев по сторонам, он увидел, что еще две шпаги нацелены
ему в сердце. Наискосок от него, оторопело разинув рот, стоял Рыжий.
- Эй, ты! - заорал усатый офицер, глядя на Рыжего. - Ты что?
- Я, начальник, - забормотал мордоворот, - да я что... я просто сижу