Лауринчюкас Альбертас Казевич. Средняя американка

   Все смеются.
   Зосе (недовольно). Вы перебили меня.
   Джон. Тысяча извинений!…
   Зосе. На прошлой неделе мы купили софу с белыми ножками в стиле рококо. Комната преобразилась, и все-таки я не ощущала полной гармонии. Чего-то недоставало.
   Джон. Не могу даже представить себе, чего может недоставать в комнате госпожи.
   Зосе. Картины. В рамке рококо. Сегодня с утра поехала в галерею. Какое ничтожество эти современные художники! Что они рисуют! Я не говорю о картинах. О том, какая это мазня! Но, представьте, там нет даже ни одной стоящей рамки, которая бы подошла моей софе. Как тут не разболеться голове?
   Джон. Сочувствую вам, госпожа. Ваши проблемы так сложны, что их действительно не решить со здоровой головой.
   Стивен отходит к бару, готовит напитки.
   Пожилой мужчина. В Америке живется хорошо только неграм и безработным.
   Вайчюс. Еще тем, кому помогает домовой.
   Жена пожилого мужчины. Домовой? Какой ужас!
   Вайчюс. Напротив. Современные домовые добры. Говорят, они помогают торговать «сладкими грезами» и уже не одному помогли нажить состояние.
   Зосе. Ты имеешь в виду мистера Роса?
   Вайчюс. Разве я называл имена?
   Зосе. Нет, нет… Но я подумала.
   Вайчюс. Разве когда-нибудь я давал повод думать?
   Пожилой мужчина. Я слышал, что мистер Рос собирается передать бар своему сыну, а сам займется только крупной торговлей.
   Джон. Но ведь и Стивен прекрасно управляется.
   Вайчюс. Своя рубашка ближе к телу.
   Джон. Но Стивен тоже его родственник.
   Зосе. Верно… но больше его жены, чем его самого.
   Вайчюс. Что вы! Для подобных суждений нет ни малейших оснований. Госпожа Рос идеальная жена.
   Зосе. Идеальными женами бывают только те, у кого в прошлом большие грехи.
   Джон. Большие грехи бывают только у больших людей. Маргрет же обыкновенная, средняя женщина.
   Зосе. Дочь моей соседки – ей всего девять лет – как-то вполне серьезно заявила мне: «Несколько раз выйду замуж за богатого, но некрасивого, потом столько же раз за красивого, но небогатого. Вот и буду средней американкой».
   Все смеются.
   Вайчюс. При таком внимательном, богатом муже, как Уолтер, Маргрет просто не может испытывать нужду в любовнике.
   Жена пожилого мужчины. Тем более что у них взрослые дети.
   Вайчюс. Сам черт не разберет, что нужно женщине, когда дети вырастают и уезжают из дома.
   Пожилой мужчина. Уолтер бы почувствовал и не допустил.
   Зосе. Все чутье бог вложил мужчине в ребро. Но потом из этого ребра сделал женщину.
   Джон. Уолтер – исключение. У него все ребра на месте. Он обманул самого бога.
   Вайчюс. К сожалению, дети пошли не в отца. Шляются с демонстрациями, всем недовольны. Роберт отрастил волосы до плеч. Люси переводит бумагу на никому не нужные стихи.
   Джон. Будь у родителей меньше денег, и детки были бы умней и расторопней.
   Вайчюс. Будем надеяться, что Уолтеру больше повезет со старшим сыном.
   Зосе. Любопытно, что он за птица?
   Пожилой мужчина. И какие новые порядки заведет?
   Зосе. Новые? В этой семье? Ни за что.
   В дверях показывается семья Росов: Маргрет, Уолтер, Люси, Роберт и Костас, стройный, элегантный мужчина.
   Все присутствующие в баре, кроме Стивена, начинают аплодировать. При виде Костаса лицо Стивена выражает изумление. Уолтер и Костас по американскому обычаю хлопают друг друга по плечу. Маргрет целует Костаса. Все, кроме Стивена, одобряюще его приветствуют. Стивен хочет что-то сказать, но сдерживается.
   Зосе (преподносит семье Росов букет цветов). От имени всех собравшихся приветствую воссоединившуюся американскую семью.
   Уолтер. Мы глубоко тронуты. Спасибо вам, дорогие друзья.
   Семья Росов обходит всех, здоровается. Все рассаживаются за столики.
   Стивен!
   Стивен направляется к столику Росов.
   Что будем пить?
   Маргрет. Мне виски с джинжирелли.
   Роберт. Скоч с содовой.
   Уолтер. Джин с тоником.
   Костас. Коньяк. Если можно, «Наполеон».
   Стивен. Слушаюсь. (Идет к бару.)
   Уoлтер. Стивен!
   Стивен оборачивается.
   Вернись на минутку. Кажется, я не познакомил тебя с моим сыном. (Костасу.) Стивен – наш дальний родственник. Брат свояка моего двоюродного брата. Он не знал тебя в Литве.
   Стивен и Костас пожимают друг другу руки. Взгляды их встречаются. Стивен первым отводит глаза, направляется к бару.
   Джон (подходит к столу Росов). Я поднимаю бокал за Костаса Роса, нового члена этой прекрасной семьи.
   Все поднимают бокалы, бурно приветствуя семью Росов. На эстраде появляется оркестр. Слышится джазовая мелодия. Из двери выбегают две танцовщицы, одна в черном трико, другая в белом. Начинается танец. Все взгляды устремляются на эстраду. В середине танца Костас поднимается, идет к бару, где, подперев голову ладонями, невидящими глазами смотрит на танцовщиц Стивен.
   Стивен (увидев подошедшего Костаса.) Ну как мамочка? Хороша?
   Костас. А тебе как?
   Стивен неопределенно пожимает плечами.
   Отчего ты побелел? Не надеялся встретить меня?
   Стивен. Во всяком случае, не в этом баре. И тем более не в качестве Костаса.
   Костас. А я всегда рад тебя видеть. (Дружески обнимает Стивена, оглядывается и вдруг свободной рукой наносит ему удар в живот.)
   Стивен, тихо вскрикнув, сгибается.
   (Улыбаясь.) Запомни: я и есть Костас.
   Стивен (выпрямляясь). О'кей, ты Костас. Что дальше?
   Костас. Америка большая страна. В ней всем должно хватить места.
   Стивен. Будь здоров и богат, Костас!
   Костас. Будь умным, Стивен!
   Стивен. Умен только тот, кто богат.
   Костас. Ты, я надеюсь, не в нужде?
   Стивен. Умею выкручиваться.
   Костас. Ты по-прежнему любишь похныкать.
   Стивен. Бедность всему научит.
   Голоса гостей. Стивен, мы умираем от жажды!
   Спасите!
   Стивен. И надолго сюда?
   Костас. Надеюсь, насовсем.
   Стивен. Вот как?
   Голоса гостей. Стивен! Можно вас?
   Стивен. Сейчас, господа. (Направляется к гостям. В сторону Костаса, тихо.) Мы еще поговорим, господин Костас.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

   Двор в особняке Росов. Просторная веранда, на ней несколько плетеных кресел. Через зеленую лужайку с заботливо подстриженной травой проложена цементная дорожка. Декоративный кустарник. Возле дома, у дорожки, огромное, выкрашенное в белый цвет колесо – символ первых переселенцев на американский континент. Осень. Солнечно, тепло. По дорожке проходят и поднимаются на веранду Маргрет и Костас. Оба в спортивных костюмах.
   Маргрет. Ты так посвежел за эти дни.
   Костас. Еще бы! Полтора месяца среди близких людей. И потом – имею я право забыть о делах в первый раз за тридцать четыре года?
   Маргрет. Ты счастлив у нас?
   Костас. У каждого свое представление о счастье. На меня столько раз обрушивалась судьба, что в конце концов осталось единственное желание – покой.
   Маргрет. Теперь ты его обрел.
   Костас. Да… почти… Отец, чудесный дом…
   Маргрет. Но почему «почти»?
   Костас. Меня начинает мучить совесть. Я не ребенок, не могу сидеть на шее у отца.
   Mapгрет. А ты представь, что это еще старые долги Уолтера. Когда ты был ребенком, он много недодал тебе.
   Костас. Что теперь вспоминать? Прошло столько лет…
   Mapгрет. Твой отец не изменился за эти годы, не думай. Пройдет время, и он непременно подыщет для тебя работу.
   Костас. У него уже есть какие-то планы?
   Маргрет. Конечно. Но ими он не делится. Когда-то это расстраивало меня, теперь привыкла. Ко многому привыкаешь за двадцать лет. А знаешь, ты совсем не похож на Уолтера.
   Костас (настороженно). Совсем?… Это вас огорчает?
   Маргрет (с улыбкой). Наоборот, было бы невыносимо, если бы еще и ты на него походил.
   Костас. Да, да… Я больше на мать, говорят…
   Маргрет. Ты совсем не помнишь ее?
   Костас. Нет, конечно. Ее сестра стала мне второй матерью. А вы – третьей.
   Маргрет (волнуясь). Скажи, Костас… ты когда-нибудь был женат?
   Костас. Я? (Смеется.)
   Маргрет. Что тут смешного?
   Костас. Мне никогда и в голову не приходила эта идея – жениться.
   Маргрет. Почему?
   Костас. Что такое жена, по-вашему?
   Маргрет. Жена – это… ну как бы тебе сказать… Жена – это часть семьи.
   Костас. Придаток или часть?
   Маргрет. Должна быть частью.
   Костас. И когда же возникает семья?
   Маргрет. Я об этом никогда не думала… В день свадьбы, наверное.
   Костас. И вам что, приходилось встречать мужчину и женщину, которых свадьба превратила бы в истинную семью?
   Маргрет. Ты не ответил на мой вопрос.
   Костас. Я встречался с женщинами, но ни одну из них назвать женой не мог.
   Маргрет. Тебе нелегко жилось. Но сейчас, когда ты достиг наконец тихой гавани, можно подумать и о семейном очаге.
   Костас. Я думал о нем и раньше. Да и кто не думает? Но получается не у всех. Мне остается только завидовать вам.
   Маргрет. Завидовать? Мне? Не такая уж у меня прекрасная семья.
   Костас. У вас хорошие дети.
   Маргрет. Дети выросли, и иногда мне кажется, что я доживаю свой век совершенно бессмысленно.
   Костас. Простите, но это не так. Ваши глаза полны жизни.
   Маргрет. Я ожила только после твоего приезда.
   Костас встречается глазами с Маргрет, тотчас же отводит взгляд, отодвигается.
   Костас. Я тут ни при чем, поверьте. Мне хочется только одного – покоя.
   Пауза.
   Маргрет (тоскливо). Раньше я хоть верила в гороскопы. Они скрашивали мою жизнь.
   Костас. Вы разочаровались в них?
   Маргрет. Они говорят не о том.
   Костас. О чем вы хотели услышать?
   Маргрет. Я не хочу, что ты? Само слышится. (Улыбнулась.) Глупо.
   Костас, с опаской взглянув на Маргрет, встает. Из дома выходит Уолтер.
   Уолтер. Безобразно спал этой ночью. Вечером пришла в голову странная мысль – подсчитать, сколько стоит человек.
   Костас. Наверное, столько, сколько у него долларов.
   Уолтер. Я прикинул, сколько стоит мертвый человек.
   Костас. Мертвый? Зачем считать? Спросили бы у меня. Мертвый ничего не стоит. За него не дадут даже цену осколка, который ему размозжил голову.
   Уолтер. И все-таки стоит. Доллар и сорок пять центов.
   Костас. Откуда столь точные данные?
   Уолтер. Я заглянул в книгу, выписал, сколько железа, жиров, фосфора и других элементов в человеке среднего возраста и роста. Потом подсчитал, сколько свечей, гвоздей, костной муки можно сделать из всего этого и что можно выручить за все. Результат меня буквально пришиб. Заснуть так и не удалось.
   Маргрет. Вышло бы на двадцать центов больше, ты бы заснул спокойно.
   Уолтер. На двадцать центов? (Подумав.) Тоже немного. Как все-таки парадоксален мир!
   Костас. И самый большой парадокс в нем – человек.
   Уолтер (усмехнувшись). Какой у меня разумный сын! Пожалуй, при таком здравом рассудке ты бы вполне мог занять президентское кресло.
   Костас. Увы, я родился не в Америке и по конституции путь к президентскому креслу для меня закрыт. И, кроме того, быть президентом в этой стране довольно опасный бизнес.
   Уолтер (улыбается). Зато почетный.
   Костас. Разумеется. Надгробный памятник у президента будет повыше, чем у нас.
   Уолтер. И все-таки все американцы хотят быть президентами.
   Маргрет. Поскольку женщин в президенты не избирают, я удаляюсь. (Уходит.)
   Уолтер. Шутки шутками, сынок, но все-таки пришло время поговорить и всерьез.
   Костас. Давно пришло. Я уже шесть недель без работы. Пора и честь знать.
   Уолтер. Тебе не нравится в моем доме?
   Костас. У тебя прекрасный дом.
   Уолтер. Но все это не с неба свалилось, как ты понимаешь. Пришлось немало потрудиться.
   Костас. Я догадываюсь. И когда я ехал сюда, я надеялся помочь тебе, чем сумею.
   Уолтер. Рад слышать эти слова. Насколько я понял, ты не прочь стать президентом?
   Костас (с улыбкой). Есть возможности?
   Уолтер. Ты им станешь.
   Костас. Где Библия?
   Уолтер. Зачем?
   Костас. Приму присягу. Кто будет свидетелем?
   Уолтер. Вот чего-чего, а свидетелей тут не нужно.
   Костас. Я не останусь в долгу, отец. Тебя я назначу государственным секретарем, Роберта – министром почты и телеграфа, Маргрет – представителем в Организации Объединенных Наций. Там она с помощью своих гороскопов пресечет все происки африканских дипломатов.
   Уолтер. Не слишком высоко ты метишь, сынок?
   Костас. Ты сам сказал – я президент.
   Уолтер. Но не Америки пока – фирмы, торгующей произведениями искусства.
   Костас (притворяясь разочарованным). Bceго-навсего? Нет, это не по мне. Управлять государством – ради бога, но в искусстве надо хоть кое-что смыслить.
   Уолтер. Тебе не нравится писать картины?
   Костас. Вообще-то я могу и попробовать. Помню, лет сорок назад я нарисовал карикатуру на своего учителя, Судя по тому, что он выставил меня с урока, было очень похоже. Правда, потом у меня не возникало уже желания рисовать.
   Уолтер. И слава богу. Таких желающих расплодилось слишком много. Их можно купить оптом вместе с их картинами. Ну, их-то оставим в покое, пусть живут. А картины их, так и быть, скупим.
   Костас. Ты хочешь стать меценатом? Что ж, весьма почетно.
   Уолтер. Я предпочитаю почету доллары. Мы будем торговать картинами.
   Костас. Купленными на улице?
   Уолтер. Мы с тобой не обязаны рассказывать всем, где мы их купили.
   Костас. А может, все-таки рассказать? Слава – Уолтер Рос поддерживает молодых художников. За славой, как хвост за кометой, потянутся деньги.
   Уолтер. Выбрось из головы эту чушь, сынок. В Америке доллары не растут на древе почета. Они скорее похожи на прибрежный песок Паланги. Как будто держишь в горсти, а он потихоньку убегает. Надо уметь твердо сжимать кулак.
   Костас. Но мне нечего в нем держать.
   Уолтер. Скоро будет.
   Костас. От продажи этих картин?
   Уолтер. Видишь ли, недавно я заработал сто тысяч долларов на бизнесе с импортом. Почти половину придется отдать в виде налога.
   Костас. Но ты можешь избежать этого. Инвестировать деньги в дело.
   Уолтер. Ты мне все больше нравишься, Костас… К сожалению, прежний бизнес для меня уже закрыт – тут мне сам черт ножку подставил. Но и налоги платить тоже не к чему вроде. А? Вот тут-то картины и подворачиваются. Ты, мой сын, открываешь галерею авангардистского искусства. А через некоторое время она сгорит.
   Костас. Я слышал, рамы иногда бывают ценнее картин, но чтобы что-нибудь стоил пепел…
   Уолтер. Картины будут застрахованы.
   Костас. Само собой разумеется. Но кто же будет страховать на большую сумму купленные на улице картины? Но если даже мы сумеем, после пожара начнется следствие. Вряд ли удастся выкрутиться. А мне не улыбается на склоне лет очутиться за… (Изображает пальцами решетку.)
   Уолтер. Как ты мог подумать? (С возмущением.) Разве я допущу, чтобы мой сын попал в тюрьму? Да еще потрачу на это кругленькую сумму?
   Костас. Может, сыграем в открытую?
   Уолтер. Я и не скрывал. Есть один наш соотечественник. Дипломированный искусствовед. Располагает правом официально оценивать картины. На следующей неделе он приедет сюда из Калифорнии и позаботится о том, чтобы картины, которые ты скупишь, были оценены тысяч по десять каждая.
   Костас. Прилично.
   Уолтер. Ты согласен?
   Костас. А как насчет пожара? Как его…
   Уолтер. Это уже не твой бизнес.
   Костас. Понимаю.
   Уолтер. Так что?
   Костас. Честно говоря, я хотел спокойно пожить на склоне лет.
   Уолтер. Твое дело, сынок. Я могу предложить этот бизнес кому-нибудь другому. Стивену, например.
   Костас. Стивену? Нет уж, прости.
   Уолтер. Значит, согласен?
   Костас. Ладно… Была не была…
   Уолтер. Изобразил бы хоть радость на лице.
   Костас. Президент должен скрывать свои чувства.
   Уолтер. Ты прав, Костас. Тренируйся. Тебе это пригодится. Кстати, ты знаешь, кто этот искусствовед?
   Костас. Откуда?
   Уолтер. Таурас.
   Костас. Таурас?
   Уолтер. Твой школьный товарищ. Он прекрасно помнит тебя. Ты что, забыл?
   Костас (смешавшись). Школьных товарищей помнят всю жизнь.
   Уолтер. Я сегодня буду говорить с ним.
   Костас. Передай привет.
   Уолтер. А сам не желаешь? Несколько слов…
   Костас. Нет, знаешь… Довольно неожиданно. Надо обдумать. Да, предупреди меня, когда он приедет. Хочу сделать ему небольшой сюрприз.
   На веранде звонит телефон.
   Уолтер (снимает трубку). Стивен?… Хорошо… Купи все, но плати только двадцать процентов… Хочешь, чтобы я посмотрел?… Хорошо, еду. (Кладет трубку.) Так что, договорились?
   Мужчины пожимают друг другу руки. Уолтер уходит. Костас проводил его взглядом, задумался. Входит Маргрет.
   Map грет (заметив состояние Костаса). Ты погрустнел… Что-нибудь случилось?
   Костас (изображая на лице улыбку). Все прекрасно. Похож я на президента фирмы?
   Маргрет. Не очень, честно говоря.
   Костас. А отец решил, что президент просто не может быть другим.
   Mapгрет. Он предложил тебе? Соглашайся. Уолтер никогда не ошибается.
   Костас. Но бизнес не влечет меня.
   Маргрет. Что же влечет?
   Костас (невесело улыбнувшись). Дальние страны.
   Маргрет. Ты хочешь покинуть нас?
   Костас. Не все выходит как хочешь.
   Маргрет. Что с тобой?…
   Костас. По ночам мне часто снится медведь. Он преследует меня. Спасенья нет. Наверное, это судьба. В Гонконге мне удалось получить работу на одном судне. Мы отплыли в Ванкувер. На берегу я подписал контракт на рубку леса в провинции Британской Колумбии. По ночам вокруг нашего дома бродили голодные медведи. Однажды мы поставили капкан. В полночь нас разбудил дикий рев. Мы бросились к окну. Медведь метался над капканом. Мы бросили жребий. Выпало мне. Я взял топор, вышел. Товарищи замерли за моей спиной. Медведь увидел меня, взревел еще страшнее, рванулся и убежал, хромая. В капкане остались клочья шерсти и когти.
   Маргрет. Почему ты вспомнил об этом?
   Костас. Свобода всегда дороже собственной шкуры.
   Маргрет. Я не понимаю… Ты все-таки уезжаешь? Тебе показалось, что наш дом капкан?… Может быть, это так и есть…
   Костас. Нет, нет, что ты! Я благодарен вашему дому. Шесть недель он был для меня тихой гаванью, о которой я мечтал много лет.
   Маргрет. Не уезжай отсюда, Костас.
   Костас. Здесь все счастливы и без меня. Люси молода и красива, пишет стихи, любит Дена – что ей до меня? У Роберта есть университет, музыка. У Стивена – женщины; кажется, ему ни до чего больше нет дела. А отец и без меня прекрасно наживет свой миллион.
   Маргрет. Ты забыл еще об одном человеке.
   Костас. Нет, что ты! Я не помню первой своей матери, но третьей не забуду никогда.
   Маргрет. Я не хочу быть твоей матерью.
   Костас с удивлением смотрит на Маргрет.
   Останься, Костас… прошу тебя. С тобой из этого дома уйдет и вся моя жизнь – ведь я только недавно почувствовала, что живу.
   Лицо Костаса светлеет.
   Я бы не призналась, нет… Но ты уедешь… Я не хочу потерять тебя.
   Костас. Я тоже. Разве ты не заметила? Нет, нет, это трудно было заметить. Я боялся подумать – ведь ты моя третья мать.
   Маргрет. Не называй меня так, прошу.
   Костас. Хорошо, Маргрет. (Берет ее за руки.)
   Маргрет. Ты не уедешь? Ведь правда?
   Костас. Я не смогу остаться.
   Маргрет. Почему?
   Костас (невесело улыбнувшись). Наша жизнь определяется звездами.
   Маргрет (с обидой убирает руки). Ты смеешься надо мной?
   Костас. Я?
   Маргрет. Неужели ты не заметил, что я выбросила все гороскопы? Никто не заметил. Ни муж, ни дети… Никто. Мне не нужны никакие звезды.
   Костас (подходит к Маргрет, целует ей руку). А мне нужна. Одна звезда. Ты.
   Маргрет. Зачем же уезжать? Зачем?
   Костас. Предположим, я здесь останусь. Буду жить в этом доме. Сделаю бизнес на сгоревшей картинной галерее. Разбогатею. А дальше? Мы все равно не сможем быть вместе, все-таки Уолтер мой отец. У тебя будет все – муж, дети, даже любовник. А у меня?
   Маргрет. У тебя буду я.
   Костас. Я не привык питаться крохами с чужого стола, даже если это отцовский стол.
   Маргрет. Я отдам тебе все: и мечты, сны, честь, деньги.
   Костас. Какие еще деньги? Откуда?
   Маргрет. Часть всего, что здесь есть, принадлежит мне по закону.
   Костас. Да, да… я не подумал… Мне не нужны твои деньги!
   Маргрет. А моя жизнь?
   Костас. Сначала надо отнять ее у Уолтера.
   Маргрет. Я заплачу ему те сто долларов, за которые он купил ее.
   Костас. Купил?
   Маргрет. Ты ведь ничего не знаешь. Мой отец задохнулся в шахте. Мне тогда только исполнилось шестнадцать лет. А в семье были еще две сестры моложе меня и больная мать. Куда я только не нанималась, чтобы заработать на кусок хлеба. Уолтер Рос принял меня в бар посудомойкой. Потом перевел на более легкую работу – я стояла в баре за буфетной стойкой. Матери становилось все хуже, понадобились лекарства, а Уолтер платил мне какие-то несчастные центы. И однажды у меня мелькнула мысль… (Запнулась.)
   Костас. Что за мысль?
   Маргрет. Я решила взять деньги из кассы. Что мне еще оставалось делать?
   Костас. Взять, разумеется. И не мучиться совестью.
   Маргрет. Однажды утром я пошла в костел, помолилась, а вечером взяла из кассы сто долларов. Потом побежала к Росу и сказала, что в бар ворвался гангстер, угрожал, вырвал деньги… А Уолтер молча взял сумку и вытащил оттуда эту сотню. Потом велел зайти к нему домой после работы. Сказал, что если не приду, утром он отведет меня в полицию.
   Костас. И ты пошла?
   Маргрет. У меня болела мать.
   Костас. Я понимаю… Прости.
   Маргрет. После той ночи Уолтер почти каждый вечер звал меня к себе. Я отказывалась. А через несколько месяцев он предложил мне выйти за него замуж.
   Костас. Но потом, замужем уже, ты была счастлива с ним?
   Маргрет. Женщина не всегда бывает счастлива, даже если любит. О каком же счастье могла быть речь?
   Костас. Но Уолтер прекрасно относится к тебе.
   Маргрет. Прекрасно… Когда он ограбил своего компаньона и я узнала об этом, он заявил, что сделал это во имя моего благополучия. Его двуличие невозможно постичь. Иногда мне невыносимо хочется поссориться с ним, высказать ему все в глаза, но я не могу найти даже крохотной причины для ссоры – все свои подлости он совершает в позе бескорыстно любящего мужа и отца. Вначале я думала, что не вынесу, сойду с ума. Но постепенно привыкла, как привыкают пить отвратительно сладкий кофе. Как это прекрасно, что ты не похож на него!
   Костас (с тревогой). Совсем нет сходства?
   Маргрет. Ни малейшего. За эти шесть недель я, кажется, сбросила двадцать лет, ожила. Иногда я чувствую, что лечу над землей.
   Костас. Я тут ни при чем.
   Маргрет. Кто же еще?
   Костас. Только не я. Ты ведь ничего не знаешь обо мне.
   Маргрет. Ты расскажешь.
   Костас. О себе? Не стоит. Могу о моем приятеле. Хочешь? Мы служили с ним в Иностранном легионе в Алжире. В казарме наши койки стояли рядом. Когда все засыпали, он становился на колени и молился. А в Иностранном легионе солдаты обычно предпочитают молитвам винтовку.
   Маргрет. Он искренне верил в бога. Это плохо, по-твоему?
   Костас. Но однажды мне пришлось увидеть, как этот искренне верующий человек выстрелил в живот алжирскому военнопленному. Без всякой надобности – бой давно закончился, тот просто стоял рядом…
   Маргрет. Как страшно!
   Костас. Через несколько лет я случайно встретил его в Сингапуре. Мы выпили – все-таки три года отслужили вместе. И тогда я спросил у него, почему он молился по ночам в Алжире. Он ответил: «Когда-то я оставил умирающего друга на дороге. Не просто оставил – взял его документы, с моими нельзя было идти дальше. С тех пор я молюсь всю жизнь».
   Маргрет. Но зачем ему были нужны чужие документы?
   Костас (неопределенно). Война…
   Маргрет. Я не понимаю.
   Костас. И не надо понимать. Не стоит… И все-таки… Если бы ты, Маргрет, была судьей, осудила бы ты его?… Учти – он много лет замаливал по ночам этот грех.
   Маргрет. Если мука человека превышает его вину, он искупает ее.
   Костас. На каких весах взвесишь вину и искупление?
   Маргрет. Но нельзя же человеку мучиться всю жизнь.
   Костас. Спасибо тебе, щедрый мой судья! (Целует Маргрет.)
   В это время из-за дома появляется Стивен. Увидев Маргрет в объятиях Костаса, он окаменел. Очнувшись, сделал шаг назад.
   Маргрет (переводя дыхание). Все-таки звезды иногда говорят правду.
   Костас. Я люблю тебя.
   Маргрет. Ты останешься?
   Костас. Не знаю.
   Маргрет. Ты останешься.
   Костас. Я завтра дам ответ Уолтеру.
   Маргрет. А мне?
   Костас. Сегодня ночью. (Оглядывается и уходит.)
   Из-за угла выходит Стивен.
   Маргрет. А, Стивен… Доброе утро!
   Стивен. Я бы не сказал, что слишком доброе.
   Маргрет. У тебя плохое настроение.
   Стивен. Уже пятнадцать лет.
   Маргрет. Почему?
   Стивен. Не догадываешься.
   Маргрет. Опять о том же?… Я уже сто раз говорила тебе – между нами не может быть ничего общего.
   Стивен. Оттого, что ты чересчур любишь мужа?
   Mapгрет. Хотя бы. И вообще – как ты можешь об этом? Вы ведь с Уолтером родственники.
   Стивен. Примерно такие же, как японский император с алабамским негром.
   Маргрет. Что тебе нужно от меня?
   Стивен. Меня влечет к тебе, как подкову к магниту.
   Маргрет. Ох, и стертая же это подкова, слишком стертая!
   Стивен. Выдержанное вино крепче.
   Map грет. Пусть пьет кто-нибудь другой. Мне оно не по вкусу.
   Стивен. Напрасно упрямишься. Так до конца жизни и не узнаешь, что такое объятья настоящего мужчины. (Пытается обнять Маргрет.)