Не столь уж маловероятная ситуация, как кажется на первый взгляд. Точно такое же поведение мы наблюдали у шимпанзе. Часто, когда молодому самцу не удавалось получить свою долю бананов — рядом были самцы постарше, которые задали бы ему взбучку, вздумай он потянуться за плодами, — он вставал и нарочно уходил прочь. Крупные самцы, которые к тому времени уже успевали набить себе животы, поднимались за ним, и все остальные шимпанзе тоже шли следом. Минут через десять молодой самец возвращался и в одиночестве мирно наслаждался бананами, которые мы ему давали. Это повторялось слишком часто, чтобы попасть в разряд случайных совпадений. Значит, не так уж несообразно выглядит предположение, что гиеновая собака применила подобный трюк; будущие наблюдения покажут, правильно оно или ошибочно.
На следующее утро после попытки переселить щенят я нашел их играющими возле норы, которую Ведьма отметила накануне вечером. Как видно, доминирующие самки в конце концов добились своего. Но щенки недолго оставались на месте: это первое переселение положило начало целой серии переходов, хотя каждый переход был не больше нескольких сотен метров. Ни в одной норе щенки не задерживались надолго — всего несколько дней, и они двигались дальше. На протяжении этих последних двадцати дней — с первого «переезда» до окончательного ухода стаи — взрослые собаки становились все более непоседливыми: было очевидно, что они стараются «поставить щенят на ноги», приучить их постепенно к кочевой жизни.
Конечно, есть и другие причины для смены логова. Например, один исследователь видел гиеновую собаку, которая перетаскала всех своих щенят в нору за тысячу метров от первой после того, как около старой норы стали появляться львы. Гиеновых собак обычно беспокоит приближение львов. Однажды я видел, как старый предводитель стаи возле озера Лгарья стоял и хрипло лаял, глядя в сторону двух львов, которые находились на противоположном берегу озера, в добром километре от стаи. В другой раз я ехал следом за двумя самками гиеновой собаки, очень встревоженными близостью львиного прайда. Собаки то и дело поднимались на задние лапы, чтобы рассмотреть львов поверх высокой травы, почти закрывавшей их.
Когда щенятам Юноны исполнилось примерно два месяца, стая окончательно покинула логово. Я был к этому подготовлен. Во-первых, окружающие логово равнины с каждым днем становились все суше и пустыннее; во-вторых, я знал, что щенки гиеновых собак отправляются в странствия примерно в этом возрасте. И несмотря на то, что я ждал ухода собак, какое острое разочарование я почувствовал, когда, приехав утром к логову, где еще вечером резвились щенки, увидел, что собаки исчезли. Вставало солнце, и мой взгляд ничего не мог отыскать на простиравшихся кругом бескрайних равнинах. Ни одного признака, по которому я мог бы узнать, куда ушли собаки. Я так долго, день за днем, следил за этой стаей, что на меня напало чувство какого-то странного одиночества и заброшенности, когда я вел свою машину куда глаза глядят в надежде, что счастливый случай снова сведет меня с собаками.
Часы шли за часами, и дневная жара затягивала все вокруг знойной дымкой; глаза у меня воспалились и устали от беспрерывного высматривания собак на просторах равнин. Джефф тоже отправился на поиски, но и ему не повезло. Как я мечтал о маленьком самолетике — ведь стаю бродячих собак на просторах Серенгети можно искать, только облетая огромные пространства по утрам и на закате (обычное время охоты гиеновых собак). Но даже и тогда наблюдателя ждут бесчисленные затруднения, потому что гиеновые собаки, когда их не связывает логово с подрастающими щенками, скитаются по необозримым просторам степей, покрывая громадные расстояния.
До сих пор я близко наблюдал гиеновых собак, которые передвигались по сравнительно небольшой территории — около тысячи трехсот квадратных километров — в районе озера Лгарья. Мне известно, что территория другой стаи включает Нааби-Хилл и находящуюся на расстоянии пятидесяти километров Серонеру, но возможно, что это только малая часть их охотничьих угодий: есть сведения, что одна стая в Южной Африке охотилась на территории, занимавшей минимум четыре тысячи квадратных километров.
Прошел почти месяц с тех пор, как стая Чингиз-хана покинула район логова, и вот однажды вечером, возвращаясь в лагерь, я снова повстречал своих собак. Я сразу же узнал эту стаю — в ней были Черная Фея и Желтый Дьявол, у которых недоставало по полхвоста, а когда собаки подбежали ближе, я стал узнавать и других. Шествие замыкала Черная Фея в сопровождении восьми щенков.
Я последовал за ними. Собаки прошли всего километра полтора, когда впереди показалась гиена, и шестеро взрослых собак бросились в погоню; впереди всех неслась Черная Фея. Догнав гиену, собаки принялись кусать ее за ляжки, но если раньше я видел, что они ограничивались несколькими укусами, то тут началась дикая травля. Подъехав ближе, я увидел, что они уже хватают за круп свою злосчастную жертву; вскоре рычание гиены сменилось воплями, и она бросилась бежать. Время от времени она останавливалась и, широко раскрыв пасть в жуткой гримасе, пыталась обороняться зубами от своих мучителей. Но когда она кусала одну собаку, другая забегала сзади, и гиене приходилось снова бежать. Вскоре я увидел, что у нее по задним ногам стекает кровь. Наконец она добежала до какой-то ямы и, развернувшись, залегла в этом убежище, так что на виду оставалась одна лишь голова с грозными зубами. Только теперь преследователи отошли и вернулись к стае.
Меня особенно заинтересовало то, что именно Черная Фея возглавила атаку, поскольку раньше, в районе логова, мы заметили, что она питает резкую неприязнь к гиенам. Бывало, даже уходя на охоту со стаей, Черная Фея мчалась назад, нападала на гиену, слонявшуюся возле логова, и кусала ее до тех пор, пока та не удирала со всех ног. Два раза, отогнав наконец непрошеную гостью, Черная Фея уже не знала, куда ушла стая, и ей волей-неволей приходилось оставаться у логова с Юноной и пропускать охоту. Я часто задумывался, нет ли какой-нибудь особой причины для ненависти, которую Черная Фея питала к гиенам; быть может, когда она была щенком, именно гиена откусила ей полхвоста?
Следуя за стаей Чингиз-хана с трехмесячными щенками, я думал об их странствиях с тех пор, как они покинули логово. Солнце село, и на смену ему на востоке взошла почти полная луна. Вскоре собаки превратились в цепочку теней на сером, лишенном всякого цвета фоне равнины. И я снова почувствовал себя членом стаи, тем более что ехал я, не включая фар, чтобы не спугнуть возможную добычу собак. В лунном свете я напряженно вглядывался вперед, надеясь увидеть яму, прежде чем окажусь в ней.
Почти все время собаки трусили вперед, только Ведьма и Стриж, бежавшие рядом, дважды остановились и отметили мочой одну и ту же куртинку травы. Через некоторое время я увидел, что за нами вприпрыжку бегут три гиены, иногда игриво огрызаясь друг на друга. Одна из них (все три были старые самки) схватила другую за хвост, и обе, продолжая играть, покатились по земле. Потом они вскочили и снова побежали рядом со стаей. Казалось, что гиены в отличном настроении и предвкушают какое-то особое удовольствие.
На этот раз собаки вели себя совсем иначе: на одинокую гиену они напали, а эту тройку почти совсем не замечали; даже Черная Фея только пугнула их несколько раз, когда они оказались слишком близко от щенят. Ночью гиены всегда становятся более нахальными и агрессивными; может быть, и собаки в темные ночные часы больше считаются с гиенами, да и само собой, три гиены — не то, что одна.
Пробежав в ровном темпе около восьми километров, собаки остановились и улеглись, разбившись на маленькие группки.
Я подвел машину поближе, выключил мотор и приготовился ждать. Некоторое время все было тихо и спокойно. Я совсем было собрался налить себе чашечку кофе, как вдруг в призрачном свете луны заметил три толстые тени — три гиены, прижавшись боками и вытянув носы, подбирались к спящей собаке. Словно зачарованный, смотрел я, как они тихо подползают к ней сзади. Мне не было видно, что произошло, потому что эти толстяки заслонили от меня собаку. Но вдруг собака — это был Желтый Дьявол — вскочила на ноги, и ночную тишину разорвало громкое рычание; еще шесть собак налетели и окружили гиен, пытаясь вцепиться в нарушителей покоя. Гиены разбежались: через минуту воцарилось безмолвие, и собаки, свернувшись калачиком, уснули.
Но вскоре, к моему удивлению, гиены возвратились, и опять сантиметр за сантиметром поползли на брюхе, подбираясь к Желтому Дьяволу. На этот раз я отлично видел в бинокль, как носы гиен понемногу оказались примерно в трех сантиметрах от крупа собаки. Затем одновременно все гиены, высунув языки, быстро лизнули основание хвоста Желтого Дьявола. И опять ночь наполнилась рычанием, собаки вскочили, налетели на гиен и снова прогнали их прочь. Потом собаки улеглись все вместе, большой кучей, и взрослые, и щенки. Желтый Дьявол не сразу присоединился к остальным, а сначала присел в сторонке и освободил кишечник. Не успел он отойти и возобновить прерванный отдых, как одна из гиен подскочила и жадно съела весь помет.
Я уже не раз видел, что гиены едят помет гиеновых собак — очевидно, это для них действительно лакомое блюдо; но мне и в голову не приходило, что гиена для удовлетворения своих странных прихотей отважится лизать собаку под хвостом.
Примерно час спустя Чингиз внезапно встал, и почти в тот же миг вся стая была на ногах, собаки кружили и бегали, взвизгивали и щебетали, размахивая хвостами и лизали друг друга в экстазе — это был обряд приветствия. Потом они тронулись в путь, и я снова повел машину по призрачным равнинам. А за нами по-прежнему следовали три гиены.
Вскоре собаки приостановились, вглядываясь в темноту, и я, наведя бинокль, различил впереди силуэты нескольких газелей Томсона. Стая потихоньку подбиралась к добыче. Когда началась гонка, я нажал на акселератор, но не успел проехать и двух метров, как влетел в яму. Пока я давал задний ход и выбирался из нее, я оказался в полном одиночестве. Пришлось прочесывать степь быстрыми зигзагами, и наконец я наткнулся на гиену. У нее тоже был довольно растерянный вид, но я знал, что ее огромные уши не упустят даже малейший звук, и решил следовать за ней. Мне повезло — через минуту она побежала, а еще через несколько секунд рядом с ней уже были две другие гиены.
Вскоре я увидел впереди темную массу, черневшую на фоне светлой травы, и понял, что собаки удачно поохотились. Я поспешно затормозил и схватил бинокль. Гиены, не замедляя бега, врезались в самую гущу собак и секунду спустя уже растянулись поверх добычи, прикрывая ее своими толстыми животами. Так они и лежали бок о бок, изворачиваясь и вертясь во все стороны, с истерическим хихиканием огрызаясь и щелкая зубами, а собаки лезли и лезли к ним со всех сторон, пытаясь укусить. Но гиены, несмотря на укусы, держали оборону до тех пор, пока из темноты не подоспело подкрепление. Собакам пришлось отказаться от добычи, и они тронулись рысью в ночную тьму.
Ждать мне пришлось недолго: собаки погнали еще одну газель Томсона. На этот раз, удачно минуя ямы, я сумел держаться наравне с Юноной, Желтым Дьяволом и щенятами. Эта небольшая группа довольно сильно отстала от стаи. Очень скоро Юнона и Желтый Дьявол остановились и стали напряженно прислушиваться. Потом пробежали еще немного и снова остановились и прислушались. Было ясно, что они сбились со следа. Вдруг из темноты донесся странный, тонкий, как флейта, голос: «уу» — зов потерявшейся гиеновой собаки; через несколько минут к нам подбежали Чингиз и два других самца. Внезапно их громадные уши уловили какой-то неслышимый для меня звук, и они помчались со всех ног, так что я едва поспевал за ними.
Когда мы присоединились к пирующей стае, Чингиз, Желтый Дьявол, два самца и Юнона бросились рвать добычу, а щенята улеглись метрах в тридцати от остальных. Обычно молодые собаки спешат к добыче, как только охота заканчивается, и, пока они не наедятся досыта, старшие стоят вокруг и смотрят. Когда я подъехал поближе, то увидел, что рядом шныряли две гиены, которые старались — хотя и тщетно — урвать кусочек чужой добычи. Может быть, из-за гиен щенки и не решались подойти: они всегда избегали этих хищников с мощными челюстями, хотя я ни разу но видел, чтобы гиена схватила щенка.
Покончив с добычей, несколько взрослых отрыгнули мясо для молодых. Потом стая снова побежала рысью по равнине. Но вскоре в небе заблистали зарницы и луна скрылась в тучах, предвещавших наступление короткого периода дождей. Я больше не мог следовать за собаками; как ни грустно, пришлось выключить мотор и, завернувшись в одеяло, устроиться в кузове в ожидании утра. Я хорошо знал, что на следующий день мне уже не найти свою стаю.
Из ряда разрозненных наблюдений на протяжении шести лет за разными стаями я постепенно сумел воссоздать картину развития щенят гиеновой собаки после того, как они покинут логово. Одна из этих стай была особенно интересна: в ней было восемь щенят и всего трое взрослых, двое из них — самцы. Как-то ночью щенки остались совсем одни, пока стая охотилась. Когда взрослые умчались за газелью Томсона, щенята, пробежав следом метров сто, сбились в кучу и легли. Через пять минут они вдруг вскочили и стали всматриваться туда, откуда пришли: казалось, их что-то встревожило. И правда, я заметил неясную тень гиены, которая подходила, внюхиваясь в следы на земле. Щенята немного отбежали и снова остановились, уставившись в ту сторону, где была гиена. Вскоре показалась и она, неторопливо вынюхивая следы щенят. Трава поднималась высоко, и гиена, должно быть, не видела щенят — они снова бросились бежать. Я с интересом отметил, что гиена подходила довольно близко четыре раза подряд, но каждый раз щенята отбегали не больше чем на тридцать метров. Если бы они убежали дальше, взрослые, вернувшись минут через пятнадцать после начала охоты, могли бы их потерять. А так щенята мгновенно увидели их, и вскоре стая под предводительством трех взрослых собак уже мчалась по озаренной луной равнине, пока не достигла туши газели Томсона. Взрослые, как видно, еще до возвращения за молодыми успели набить животы — большая часть мяса была уже съедена, но теперь они встали в сторонке, пока насыщались молодые. Если бы добычу захватили гиены, пока собаки бегали за щенятами, взрослые, несомненно, накормили бы детенышей отрыжкой. По восемь голодных ртов — не пустяк, и все остались бы голодными, так что собакам скорее всего пришлось бы снова охотиться. Теперь же все наелись досыта и довольные побежали дальше; потом улеглись и проспали до утра, прижавшись друг к другу.
Совершенно непохожей на эту была другая стая — двенадцать взрослых собак и всего один щенок примерно пяти месяцев от роду. Они затравили за одну ночь двух газелей Томсона. Во время первой погони щенок бежал с тремя взрослыми, но еще до конца охоты безнадежно отстал: он стоял и озирался по сторонам. Но вот из темноты показались двое взрослых: щенок вне себя от радости бросился их приветствовать, и вся тройка помчалась к добыче. Там, поздоровавшись еще с несколькими взрослыми, щенок набросился на добычу, и через несколько секунд все взрослые собаки отошли в сторону, осталась только мать щенка. Два раза взрослые пытались, виляя хвостами, подойти к добыче, и каждый раз щенок угрожающе бросался на них, и они отступали. Во время следующей охоты, часа через четыре, щенок держался сзади, но не отставал, а когда добычу свалили, даже не пытался подойти к туше. Теперь, очевидно, все тринадцать собак были сыты, и стая мирно проспала остаток ночи, растянувшись на земле в ярком лунном свете.
Нужно упомянуть еще об одной стае. В нее входили пять взрослых собак, среди которых был только один самец. Это довольно необычное сочетание, так как в большинстве стай самцов больше, чем самок. Да впридачу в стае было еще одиннадцать щенят моложе года. В первую вечернюю охоту эта молодежь присоединилась к погоне, но вместе со взрослым самцом сильно отстала от четырех самок. Когда теленка гну повалили, молодые прибежали и вместе со старшими стали потрошить добычу, но очень скоро, к моему немалому удивлению, взрослые отошли и смотрели, как наедались молодые. Мне и в голову не приходило, что взрослые собаки в стае уступают место молодым, когда те уже настолько подрастают: они почти не отличались от старших ростом, разве что были более легкого сложения.
Когда с теленком гну было покончено, взрослые тут же стали охотиться снова. Добычи хватало — стая находилась в гуще мигрирующих гну и почти у каждой антилопы был маленький теленок. Первая охота закончилась очень быстро, но вторая затянулась. Несколько раз собаки всей стаей бросались к какому-нибудь стаду гну, а потом стояли и смотрели, как оно бежит мимо. Вскоре всех антилоп охватила паника, и тут Джейн — она была со мной в машине — увидела, что большая группа гну галопом несется прямо на наш лагерь. С того места, откуда мы наблюдали за собаками, были видны зеленые полотнища двух палаток, и мы едва не поддались порыву бросить собак и мчаться к палаткам — все ли там благополучно? Но ведь там оставалась мама Джейн, и мы были уверены, что, заслышав громоподобный топот и увидев тучи пыли, светящейся в золоте заката, она, не теряя ни минуты, схватит Лакомку и укроется с ним в фольксвагене, как в крепости. Конечно, так она и сделала.
На следующий день мы снова видели эту стаю на охоте, и снова собаки затравили теленка гну. На этот раз прямо на стаю наскочила группка осиротевших телят, и молодые собаки самостоятельно прикончили двух из них, правда, один раз им помогла взрослая самка. Потом она вместе с остальными четырьмя взрослыми стояла в стороне и смотрела, как молодые едят. Когда от туши ничего не осталось, пятеро взрослых загнали добычу для себя — молодые даже не пытались к ним присоединиться.
До сих пор мне не удавалось уловить момент перехода от положения щенка, которому дана привилегия кормиться в первую очередь, к положению взрослой собаки. Возможно, это удалось бы только при условии постоянного или почти постоянного наблюдения за стаей на протяжении нескольких недель кряду. Нелегкое дело! Как я уже говорил, стая гиеновых собак может странствовать на площади до четырех тысяч квадратных километров. Более того, многие ученые считают, что на этих необозримых пространствах у собак нет ни проторенных путей, ни особо предпочитаемых участков; стая просто бродит там, где больше добычи, и маршруты этих скитаний меняются от месяца к месяцу, от года к году.
Но стая Чингиз-хана дважды дала мне повод думать, что это не совсем так, и, безусловно, доказала, что гиеновые собаки отлично знают по крайней мере некоторые участки своих охотничьих угодий. Первое наблюдение было сделано, когда я следовал за стаей ночью в короткий период дождей. Чингиз повел собак по равнине, затем через пологий холм и вниз к луже с водой. Если бы собаки, напившись, побежали в прежнем направлении, я предположил бы, что на лужу они наткнулись по чистой случайности, но Чингиз повел стаю обратно, и они снова пробежали те же шесть километров. Может быть, они почувствовали запах воды? В то время я не мог ответить на этот вопрос, но полгода спустя, в разгар сухого сезона, та же стая доказала мне, что собаки прекрасно знают расположение всех водопоев на некоторых участках своих угодий.
Следуя за стаей по степи, я увидел, что Чингиз слегка изменил направление и привел стаю к высохшей луже. Собаки немного постояли, принюхиваясь, и побежали дальше. Я не обратил на это внимания. Но еще через десять километров собаки, поднимаясь на невысокий гребень, внезапно побежали быстрее. Там они остановились и посмотрели вниз — и эта лужа тоже пересохла. Мне показалось, что собаки разочарованы: минут десять они бегали вокруг, принюхиваясь к сухому песку. Я убедился, что стая пришла сюда, чтобы напиться — яма была видна только с расстояния в несколько метров, а так как она высохла, ни вид, ни запах воды не мог быть причиной отмеченного мной внезапного рывка вперед на подходе к этому месту. Интересно, что и гиеновые собаки, и гиены пьют каждый день и часами валяются в воде или в грязи, когда воды много, но, очевидно, они способны долгое время обходиться совсем без воды.
Возможно, что в пределах громадных охотничьих угодий стаи есть определенное место, в котором гиеновые собаки предпочитают выводить щенят. Вне всякого сомнения, самки из стаи Чингиз-хана на протяжении трех лет воспитывали свое потомство в районе Нааби-Хилл. Правда, между двумя логовами было по меньшей мере километров пятнадцать, но при таких необозримых охотничьих угодьях это сравнительно небольшие расстояния. Я знаю другую стаю, которая дважды выращивала щенят в том же месте, да и Луис Лики рассказывал мне об одной стае, которая неизменно возвращается в Олдувай, чтобы вырастить свое потомство. Такое излюбленное место можно назвать «гнездовым участком» данной стаи.
Разумеется, ни одна стая гиеновых собак не может удержать за собой все свои необъятные охотничьи владения — участки нескольких стай неизбежно перекрывают друг друга. В двух случаях — их разделяли два года — я видел, как стая Чингиз-хана изгоняла чужие малочисленные стаи со своих гнездовых участков. Еще одна небольшая стая бродила вокруг гнездового участка стаи Чингиза на протяжении примерно десяти недель (исключительно редкий случай, когда стая без щенят остается на такой долгий срок на небольшой площади), но немедленно и навсегда покинула эти места в тот день, когда вернулась стая Чингиза.
Различные стаи настроены по большей части дружелюбно друг к другу. Трижды к стае Чингиз-хана присоединялись собаки из других стай, которые бродили и охотились вместе с ней какое-то время. И хотя я ни разу не видел момента встречи, отношения между старыми членами и новичками в такой разросшейся стае были вполне мирные.
Почему одних собак изгоняют, а другим разрешают присоединиться к стае? Я считаю, что тут очень большую роль играет предыстория данной собаки. Например, одна стая в национальном парке Микуме несколько лет насчитывала примерно сорок особей. На этой стадии она начала распадаться на три отдельные группы, которые время от времени встречались, бродили и охотились вместе. Должно быть, они надолго запоминают и приветливо встречают прежних товарищей по стае: ведь если собаки способны запоминать отдельные ямы с водой в своих охотничьих угодьях, им не так уж трудно запомнить старых спутников и товарищей по охоте. Однако старые собаки, знавшие друг друга до того, как стая разделилась, в конце концов умирают, а молодые все меньше и меньше узнают друг друга, так что постепенно при встрече двух таких групп дружественные отношения могут смениться агрессивностью. Но все это, конечно, домысел чистейшей воды: только многолетние наблюдения подтвердят или опровергнут эти предположения.
Когда одна стая вступает на участок, занятый другой стаей, собаки обычно заранее узнают об этом по запаху, причем они не только узнают по отметкам мочой и экскрементами, что здесь «другие собаки», — возможно, вновь прибывшие расшифровывают эти пахучие сигналы еще более тонко: устанавливают, что здесь присутствуют «именно эти собаки», а не какие-то другие. И в случае необходимости «нарушители» могут потихоньку удалиться, избегнув встречи с местными собаками.
Отметки запахом, свойственные многим млекопитающим, часто непосредственно связаны с разметкой границ территории, составляющей часть личного участка животного, который оно готово защищать от чужаков своего вида. Однако гиеновые собаки, насколько нам известно, не имеют собственной территории и не могут патрулировать границу, отмечая ее предостерегающими сигналами, как это делают многие хищники. Но когда стая охотится, одна из доминирующих собак останавливается время от времени возле какой-нибудь куртинки высокой травы и, подняв заднюю ногу, пускает небольшую струйку. Ведьма и Стриж в стае Чингиз-хана чаще других отмечали траву таким образом, а порой к ним добавляла свою отметку другая собака. Меня всегда забавлял Желтый Дьявол: он очень редко подходил к такому месту и всем своим видом старался показать, что для него это дело нестоящее. Быстро обнюхав траву, он поднимал ногу на какие-нибудь два-три сантиметра от земли и обычно вовсе не смачивал ее мочой. Самое большее — и то как бы по ошибке — это была «приписка» к «посланию» в виде одной-двух капелек.
Выдвигались предположения, что отметки запахом эволюционно развились из непроизвольного мочеиспускания или испражнения животного, напуганного незнакомой обстановкой или непривычной ситуацией. Считают, что постепенно новая обстановка становится менее угрожающей, так как животное окружено собственным знакомым ему запахом. Разумеется, отметки запахом приобрели со временем целый ряд дополнительных функций: несомненно, они помогают разминувшимся членам стаи отыскать друг друга, указывают на владельца данной территории, на состояние самки и на то, отыскала она подходящую пару или нет.
У самок гиеновых собак, как и домашних, стремление отмечать предметы своим запахом возрастает непосредственно перед началом периода течки и в течение этого периода. Особенно ярко это проявилось в стае из четырех собак, которую мы регулярно наблюдали на протяжении почти десяти недель. В стае было два самца и две самки, и наблюдать их поведение было не только интересно, но и необыкновенно смешно.
На следующее утро после попытки переселить щенят я нашел их играющими возле норы, которую Ведьма отметила накануне вечером. Как видно, доминирующие самки в конце концов добились своего. Но щенки недолго оставались на месте: это первое переселение положило начало целой серии переходов, хотя каждый переход был не больше нескольких сотен метров. Ни в одной норе щенки не задерживались надолго — всего несколько дней, и они двигались дальше. На протяжении этих последних двадцати дней — с первого «переезда» до окончательного ухода стаи — взрослые собаки становились все более непоседливыми: было очевидно, что они стараются «поставить щенят на ноги», приучить их постепенно к кочевой жизни.
Конечно, есть и другие причины для смены логова. Например, один исследователь видел гиеновую собаку, которая перетаскала всех своих щенят в нору за тысячу метров от первой после того, как около старой норы стали появляться львы. Гиеновых собак обычно беспокоит приближение львов. Однажды я видел, как старый предводитель стаи возле озера Лгарья стоял и хрипло лаял, глядя в сторону двух львов, которые находились на противоположном берегу озера, в добром километре от стаи. В другой раз я ехал следом за двумя самками гиеновой собаки, очень встревоженными близостью львиного прайда. Собаки то и дело поднимались на задние лапы, чтобы рассмотреть львов поверх высокой травы, почти закрывавшей их.
Когда щенятам Юноны исполнилось примерно два месяца, стая окончательно покинула логово. Я был к этому подготовлен. Во-первых, окружающие логово равнины с каждым днем становились все суше и пустыннее; во-вторых, я знал, что щенки гиеновых собак отправляются в странствия примерно в этом возрасте. И несмотря на то, что я ждал ухода собак, какое острое разочарование я почувствовал, когда, приехав утром к логову, где еще вечером резвились щенки, увидел, что собаки исчезли. Вставало солнце, и мой взгляд ничего не мог отыскать на простиравшихся кругом бескрайних равнинах. Ни одного признака, по которому я мог бы узнать, куда ушли собаки. Я так долго, день за днем, следил за этой стаей, что на меня напало чувство какого-то странного одиночества и заброшенности, когда я вел свою машину куда глаза глядят в надежде, что счастливый случай снова сведет меня с собаками.
Часы шли за часами, и дневная жара затягивала все вокруг знойной дымкой; глаза у меня воспалились и устали от беспрерывного высматривания собак на просторах равнин. Джефф тоже отправился на поиски, но и ему не повезло. Как я мечтал о маленьком самолетике — ведь стаю бродячих собак на просторах Серенгети можно искать, только облетая огромные пространства по утрам и на закате (обычное время охоты гиеновых собак). Но даже и тогда наблюдателя ждут бесчисленные затруднения, потому что гиеновые собаки, когда их не связывает логово с подрастающими щенками, скитаются по необозримым просторам степей, покрывая громадные расстояния.
До сих пор я близко наблюдал гиеновых собак, которые передвигались по сравнительно небольшой территории — около тысячи трехсот квадратных километров — в районе озера Лгарья. Мне известно, что территория другой стаи включает Нааби-Хилл и находящуюся на расстоянии пятидесяти километров Серонеру, но возможно, что это только малая часть их охотничьих угодий: есть сведения, что одна стая в Южной Африке охотилась на территории, занимавшей минимум четыре тысячи квадратных километров.
Прошел почти месяц с тех пор, как стая Чингиз-хана покинула район логова, и вот однажды вечером, возвращаясь в лагерь, я снова повстречал своих собак. Я сразу же узнал эту стаю — в ней были Черная Фея и Желтый Дьявол, у которых недоставало по полхвоста, а когда собаки подбежали ближе, я стал узнавать и других. Шествие замыкала Черная Фея в сопровождении восьми щенков.
Я последовал за ними. Собаки прошли всего километра полтора, когда впереди показалась гиена, и шестеро взрослых собак бросились в погоню; впереди всех неслась Черная Фея. Догнав гиену, собаки принялись кусать ее за ляжки, но если раньше я видел, что они ограничивались несколькими укусами, то тут началась дикая травля. Подъехав ближе, я увидел, что они уже хватают за круп свою злосчастную жертву; вскоре рычание гиены сменилось воплями, и она бросилась бежать. Время от времени она останавливалась и, широко раскрыв пасть в жуткой гримасе, пыталась обороняться зубами от своих мучителей. Но когда она кусала одну собаку, другая забегала сзади, и гиене приходилось снова бежать. Вскоре я увидел, что у нее по задним ногам стекает кровь. Наконец она добежала до какой-то ямы и, развернувшись, залегла в этом убежище, так что на виду оставалась одна лишь голова с грозными зубами. Только теперь преследователи отошли и вернулись к стае.
Меня особенно заинтересовало то, что именно Черная Фея возглавила атаку, поскольку раньше, в районе логова, мы заметили, что она питает резкую неприязнь к гиенам. Бывало, даже уходя на охоту со стаей, Черная Фея мчалась назад, нападала на гиену, слонявшуюся возле логова, и кусала ее до тех пор, пока та не удирала со всех ног. Два раза, отогнав наконец непрошеную гостью, Черная Фея уже не знала, куда ушла стая, и ей волей-неволей приходилось оставаться у логова с Юноной и пропускать охоту. Я часто задумывался, нет ли какой-нибудь особой причины для ненависти, которую Черная Фея питала к гиенам; быть может, когда она была щенком, именно гиена откусила ей полхвоста?
Следуя за стаей Чингиз-хана с трехмесячными щенками, я думал об их странствиях с тех пор, как они покинули логово. Солнце село, и на смену ему на востоке взошла почти полная луна. Вскоре собаки превратились в цепочку теней на сером, лишенном всякого цвета фоне равнины. И я снова почувствовал себя членом стаи, тем более что ехал я, не включая фар, чтобы не спугнуть возможную добычу собак. В лунном свете я напряженно вглядывался вперед, надеясь увидеть яму, прежде чем окажусь в ней.
Почти все время собаки трусили вперед, только Ведьма и Стриж, бежавшие рядом, дважды остановились и отметили мочой одну и ту же куртинку травы. Через некоторое время я увидел, что за нами вприпрыжку бегут три гиены, иногда игриво огрызаясь друг на друга. Одна из них (все три были старые самки) схватила другую за хвост, и обе, продолжая играть, покатились по земле. Потом они вскочили и снова побежали рядом со стаей. Казалось, что гиены в отличном настроении и предвкушают какое-то особое удовольствие.
На этот раз собаки вели себя совсем иначе: на одинокую гиену они напали, а эту тройку почти совсем не замечали; даже Черная Фея только пугнула их несколько раз, когда они оказались слишком близко от щенят. Ночью гиены всегда становятся более нахальными и агрессивными; может быть, и собаки в темные ночные часы больше считаются с гиенами, да и само собой, три гиены — не то, что одна.
Пробежав в ровном темпе около восьми километров, собаки остановились и улеглись, разбившись на маленькие группки.
Я подвел машину поближе, выключил мотор и приготовился ждать. Некоторое время все было тихо и спокойно. Я совсем было собрался налить себе чашечку кофе, как вдруг в призрачном свете луны заметил три толстые тени — три гиены, прижавшись боками и вытянув носы, подбирались к спящей собаке. Словно зачарованный, смотрел я, как они тихо подползают к ней сзади. Мне не было видно, что произошло, потому что эти толстяки заслонили от меня собаку. Но вдруг собака — это был Желтый Дьявол — вскочила на ноги, и ночную тишину разорвало громкое рычание; еще шесть собак налетели и окружили гиен, пытаясь вцепиться в нарушителей покоя. Гиены разбежались: через минуту воцарилось безмолвие, и собаки, свернувшись калачиком, уснули.
Но вскоре, к моему удивлению, гиены возвратились, и опять сантиметр за сантиметром поползли на брюхе, подбираясь к Желтому Дьяволу. На этот раз я отлично видел в бинокль, как носы гиен понемногу оказались примерно в трех сантиметрах от крупа собаки. Затем одновременно все гиены, высунув языки, быстро лизнули основание хвоста Желтого Дьявола. И опять ночь наполнилась рычанием, собаки вскочили, налетели на гиен и снова прогнали их прочь. Потом собаки улеглись все вместе, большой кучей, и взрослые, и щенки. Желтый Дьявол не сразу присоединился к остальным, а сначала присел в сторонке и освободил кишечник. Не успел он отойти и возобновить прерванный отдых, как одна из гиен подскочила и жадно съела весь помет.
Я уже не раз видел, что гиены едят помет гиеновых собак — очевидно, это для них действительно лакомое блюдо; но мне и в голову не приходило, что гиена для удовлетворения своих странных прихотей отважится лизать собаку под хвостом.
Примерно час спустя Чингиз внезапно встал, и почти в тот же миг вся стая была на ногах, собаки кружили и бегали, взвизгивали и щебетали, размахивая хвостами и лизали друг друга в экстазе — это был обряд приветствия. Потом они тронулись в путь, и я снова повел машину по призрачным равнинам. А за нами по-прежнему следовали три гиены.
Вскоре собаки приостановились, вглядываясь в темноту, и я, наведя бинокль, различил впереди силуэты нескольких газелей Томсона. Стая потихоньку подбиралась к добыче. Когда началась гонка, я нажал на акселератор, но не успел проехать и двух метров, как влетел в яму. Пока я давал задний ход и выбирался из нее, я оказался в полном одиночестве. Пришлось прочесывать степь быстрыми зигзагами, и наконец я наткнулся на гиену. У нее тоже был довольно растерянный вид, но я знал, что ее огромные уши не упустят даже малейший звук, и решил следовать за ней. Мне повезло — через минуту она побежала, а еще через несколько секунд рядом с ней уже были две другие гиены.
Вскоре я увидел впереди темную массу, черневшую на фоне светлой травы, и понял, что собаки удачно поохотились. Я поспешно затормозил и схватил бинокль. Гиены, не замедляя бега, врезались в самую гущу собак и секунду спустя уже растянулись поверх добычи, прикрывая ее своими толстыми животами. Так они и лежали бок о бок, изворачиваясь и вертясь во все стороны, с истерическим хихиканием огрызаясь и щелкая зубами, а собаки лезли и лезли к ним со всех сторон, пытаясь укусить. Но гиены, несмотря на укусы, держали оборону до тех пор, пока из темноты не подоспело подкрепление. Собакам пришлось отказаться от добычи, и они тронулись рысью в ночную тьму.
Ждать мне пришлось недолго: собаки погнали еще одну газель Томсона. На этот раз, удачно минуя ямы, я сумел держаться наравне с Юноной, Желтым Дьяволом и щенятами. Эта небольшая группа довольно сильно отстала от стаи. Очень скоро Юнона и Желтый Дьявол остановились и стали напряженно прислушиваться. Потом пробежали еще немного и снова остановились и прислушались. Было ясно, что они сбились со следа. Вдруг из темноты донесся странный, тонкий, как флейта, голос: «уу» — зов потерявшейся гиеновой собаки; через несколько минут к нам подбежали Чингиз и два других самца. Внезапно их громадные уши уловили какой-то неслышимый для меня звук, и они помчались со всех ног, так что я едва поспевал за ними.
Когда мы присоединились к пирующей стае, Чингиз, Желтый Дьявол, два самца и Юнона бросились рвать добычу, а щенята улеглись метрах в тридцати от остальных. Обычно молодые собаки спешат к добыче, как только охота заканчивается, и, пока они не наедятся досыта, старшие стоят вокруг и смотрят. Когда я подъехал поближе, то увидел, что рядом шныряли две гиены, которые старались — хотя и тщетно — урвать кусочек чужой добычи. Может быть, из-за гиен щенки и не решались подойти: они всегда избегали этих хищников с мощными челюстями, хотя я ни разу но видел, чтобы гиена схватила щенка.
Покончив с добычей, несколько взрослых отрыгнули мясо для молодых. Потом стая снова побежала рысью по равнине. Но вскоре в небе заблистали зарницы и луна скрылась в тучах, предвещавших наступление короткого периода дождей. Я больше не мог следовать за собаками; как ни грустно, пришлось выключить мотор и, завернувшись в одеяло, устроиться в кузове в ожидании утра. Я хорошо знал, что на следующий день мне уже не найти свою стаю.
Из ряда разрозненных наблюдений на протяжении шести лет за разными стаями я постепенно сумел воссоздать картину развития щенят гиеновой собаки после того, как они покинут логово. Одна из этих стай была особенно интересна: в ней было восемь щенят и всего трое взрослых, двое из них — самцы. Как-то ночью щенки остались совсем одни, пока стая охотилась. Когда взрослые умчались за газелью Томсона, щенята, пробежав следом метров сто, сбились в кучу и легли. Через пять минут они вдруг вскочили и стали всматриваться туда, откуда пришли: казалось, их что-то встревожило. И правда, я заметил неясную тень гиены, которая подходила, внюхиваясь в следы на земле. Щенята немного отбежали и снова остановились, уставившись в ту сторону, где была гиена. Вскоре показалась и она, неторопливо вынюхивая следы щенят. Трава поднималась высоко, и гиена, должно быть, не видела щенят — они снова бросились бежать. Я с интересом отметил, что гиена подходила довольно близко четыре раза подряд, но каждый раз щенята отбегали не больше чем на тридцать метров. Если бы они убежали дальше, взрослые, вернувшись минут через пятнадцать после начала охоты, могли бы их потерять. А так щенята мгновенно увидели их, и вскоре стая под предводительством трех взрослых собак уже мчалась по озаренной луной равнине, пока не достигла туши газели Томсона. Взрослые, как видно, еще до возвращения за молодыми успели набить животы — большая часть мяса была уже съедена, но теперь они встали в сторонке, пока насыщались молодые. Если бы добычу захватили гиены, пока собаки бегали за щенятами, взрослые, несомненно, накормили бы детенышей отрыжкой. По восемь голодных ртов — не пустяк, и все остались бы голодными, так что собакам скорее всего пришлось бы снова охотиться. Теперь же все наелись досыта и довольные побежали дальше; потом улеглись и проспали до утра, прижавшись друг к другу.
Совершенно непохожей на эту была другая стая — двенадцать взрослых собак и всего один щенок примерно пяти месяцев от роду. Они затравили за одну ночь двух газелей Томсона. Во время первой погони щенок бежал с тремя взрослыми, но еще до конца охоты безнадежно отстал: он стоял и озирался по сторонам. Но вот из темноты показались двое взрослых: щенок вне себя от радости бросился их приветствовать, и вся тройка помчалась к добыче. Там, поздоровавшись еще с несколькими взрослыми, щенок набросился на добычу, и через несколько секунд все взрослые собаки отошли в сторону, осталась только мать щенка. Два раза взрослые пытались, виляя хвостами, подойти к добыче, и каждый раз щенок угрожающе бросался на них, и они отступали. Во время следующей охоты, часа через четыре, щенок держался сзади, но не отставал, а когда добычу свалили, даже не пытался подойти к туше. Теперь, очевидно, все тринадцать собак были сыты, и стая мирно проспала остаток ночи, растянувшись на земле в ярком лунном свете.
Нужно упомянуть еще об одной стае. В нее входили пять взрослых собак, среди которых был только один самец. Это довольно необычное сочетание, так как в большинстве стай самцов больше, чем самок. Да впридачу в стае было еще одиннадцать щенят моложе года. В первую вечернюю охоту эта молодежь присоединилась к погоне, но вместе со взрослым самцом сильно отстала от четырех самок. Когда теленка гну повалили, молодые прибежали и вместе со старшими стали потрошить добычу, но очень скоро, к моему немалому удивлению, взрослые отошли и смотрели, как наедались молодые. Мне и в голову не приходило, что взрослые собаки в стае уступают место молодым, когда те уже настолько подрастают: они почти не отличались от старших ростом, разве что были более легкого сложения.
Когда с теленком гну было покончено, взрослые тут же стали охотиться снова. Добычи хватало — стая находилась в гуще мигрирующих гну и почти у каждой антилопы был маленький теленок. Первая охота закончилась очень быстро, но вторая затянулась. Несколько раз собаки всей стаей бросались к какому-нибудь стаду гну, а потом стояли и смотрели, как оно бежит мимо. Вскоре всех антилоп охватила паника, и тут Джейн — она была со мной в машине — увидела, что большая группа гну галопом несется прямо на наш лагерь. С того места, откуда мы наблюдали за собаками, были видны зеленые полотнища двух палаток, и мы едва не поддались порыву бросить собак и мчаться к палаткам — все ли там благополучно? Но ведь там оставалась мама Джейн, и мы были уверены, что, заслышав громоподобный топот и увидев тучи пыли, светящейся в золоте заката, она, не теряя ни минуты, схватит Лакомку и укроется с ним в фольксвагене, как в крепости. Конечно, так она и сделала.
На следующий день мы снова видели эту стаю на охоте, и снова собаки затравили теленка гну. На этот раз прямо на стаю наскочила группка осиротевших телят, и молодые собаки самостоятельно прикончили двух из них, правда, один раз им помогла взрослая самка. Потом она вместе с остальными четырьмя взрослыми стояла в стороне и смотрела, как молодые едят. Когда от туши ничего не осталось, пятеро взрослых загнали добычу для себя — молодые даже не пытались к ним присоединиться.
До сих пор мне не удавалось уловить момент перехода от положения щенка, которому дана привилегия кормиться в первую очередь, к положению взрослой собаки. Возможно, это удалось бы только при условии постоянного или почти постоянного наблюдения за стаей на протяжении нескольких недель кряду. Нелегкое дело! Как я уже говорил, стая гиеновых собак может странствовать на площади до четырех тысяч квадратных километров. Более того, многие ученые считают, что на этих необозримых пространствах у собак нет ни проторенных путей, ни особо предпочитаемых участков; стая просто бродит там, где больше добычи, и маршруты этих скитаний меняются от месяца к месяцу, от года к году.
Но стая Чингиз-хана дважды дала мне повод думать, что это не совсем так, и, безусловно, доказала, что гиеновые собаки отлично знают по крайней мере некоторые участки своих охотничьих угодий. Первое наблюдение было сделано, когда я следовал за стаей ночью в короткий период дождей. Чингиз повел собак по равнине, затем через пологий холм и вниз к луже с водой. Если бы собаки, напившись, побежали в прежнем направлении, я предположил бы, что на лужу они наткнулись по чистой случайности, но Чингиз повел стаю обратно, и они снова пробежали те же шесть километров. Может быть, они почувствовали запах воды? В то время я не мог ответить на этот вопрос, но полгода спустя, в разгар сухого сезона, та же стая доказала мне, что собаки прекрасно знают расположение всех водопоев на некоторых участках своих угодий.
Следуя за стаей по степи, я увидел, что Чингиз слегка изменил направление и привел стаю к высохшей луже. Собаки немного постояли, принюхиваясь, и побежали дальше. Я не обратил на это внимания. Но еще через десять километров собаки, поднимаясь на невысокий гребень, внезапно побежали быстрее. Там они остановились и посмотрели вниз — и эта лужа тоже пересохла. Мне показалось, что собаки разочарованы: минут десять они бегали вокруг, принюхиваясь к сухому песку. Я убедился, что стая пришла сюда, чтобы напиться — яма была видна только с расстояния в несколько метров, а так как она высохла, ни вид, ни запах воды не мог быть причиной отмеченного мной внезапного рывка вперед на подходе к этому месту. Интересно, что и гиеновые собаки, и гиены пьют каждый день и часами валяются в воде или в грязи, когда воды много, но, очевидно, они способны долгое время обходиться совсем без воды.
Возможно, что в пределах громадных охотничьих угодий стаи есть определенное место, в котором гиеновые собаки предпочитают выводить щенят. Вне всякого сомнения, самки из стаи Чингиз-хана на протяжении трех лет воспитывали свое потомство в районе Нааби-Хилл. Правда, между двумя логовами было по меньшей мере километров пятнадцать, но при таких необозримых охотничьих угодьях это сравнительно небольшие расстояния. Я знаю другую стаю, которая дважды выращивала щенят в том же месте, да и Луис Лики рассказывал мне об одной стае, которая неизменно возвращается в Олдувай, чтобы вырастить свое потомство. Такое излюбленное место можно назвать «гнездовым участком» данной стаи.
Разумеется, ни одна стая гиеновых собак не может удержать за собой все свои необъятные охотничьи владения — участки нескольких стай неизбежно перекрывают друг друга. В двух случаях — их разделяли два года — я видел, как стая Чингиз-хана изгоняла чужие малочисленные стаи со своих гнездовых участков. Еще одна небольшая стая бродила вокруг гнездового участка стаи Чингиза на протяжении примерно десяти недель (исключительно редкий случай, когда стая без щенят остается на такой долгий срок на небольшой площади), но немедленно и навсегда покинула эти места в тот день, когда вернулась стая Чингиза.
Различные стаи настроены по большей части дружелюбно друг к другу. Трижды к стае Чингиз-хана присоединялись собаки из других стай, которые бродили и охотились вместе с ней какое-то время. И хотя я ни разу не видел момента встречи, отношения между старыми членами и новичками в такой разросшейся стае были вполне мирные.
Почему одних собак изгоняют, а другим разрешают присоединиться к стае? Я считаю, что тут очень большую роль играет предыстория данной собаки. Например, одна стая в национальном парке Микуме несколько лет насчитывала примерно сорок особей. На этой стадии она начала распадаться на три отдельные группы, которые время от времени встречались, бродили и охотились вместе. Должно быть, они надолго запоминают и приветливо встречают прежних товарищей по стае: ведь если собаки способны запоминать отдельные ямы с водой в своих охотничьих угодьях, им не так уж трудно запомнить старых спутников и товарищей по охоте. Однако старые собаки, знавшие друг друга до того, как стая разделилась, в конце концов умирают, а молодые все меньше и меньше узнают друг друга, так что постепенно при встрече двух таких групп дружественные отношения могут смениться агрессивностью. Но все это, конечно, домысел чистейшей воды: только многолетние наблюдения подтвердят или опровергнут эти предположения.
Когда одна стая вступает на участок, занятый другой стаей, собаки обычно заранее узнают об этом по запаху, причем они не только узнают по отметкам мочой и экскрементами, что здесь «другие собаки», — возможно, вновь прибывшие расшифровывают эти пахучие сигналы еще более тонко: устанавливают, что здесь присутствуют «именно эти собаки», а не какие-то другие. И в случае необходимости «нарушители» могут потихоньку удалиться, избегнув встречи с местными собаками.
Отметки запахом, свойственные многим млекопитающим, часто непосредственно связаны с разметкой границ территории, составляющей часть личного участка животного, который оно готово защищать от чужаков своего вида. Однако гиеновые собаки, насколько нам известно, не имеют собственной территории и не могут патрулировать границу, отмечая ее предостерегающими сигналами, как это делают многие хищники. Но когда стая охотится, одна из доминирующих собак останавливается время от времени возле какой-нибудь куртинки высокой травы и, подняв заднюю ногу, пускает небольшую струйку. Ведьма и Стриж в стае Чингиз-хана чаще других отмечали траву таким образом, а порой к ним добавляла свою отметку другая собака. Меня всегда забавлял Желтый Дьявол: он очень редко подходил к такому месту и всем своим видом старался показать, что для него это дело нестоящее. Быстро обнюхав траву, он поднимал ногу на какие-нибудь два-три сантиметра от земли и обычно вовсе не смачивал ее мочой. Самое большее — и то как бы по ошибке — это была «приписка» к «посланию» в виде одной-двух капелек.
Выдвигались предположения, что отметки запахом эволюционно развились из непроизвольного мочеиспускания или испражнения животного, напуганного незнакомой обстановкой или непривычной ситуацией. Считают, что постепенно новая обстановка становится менее угрожающей, так как животное окружено собственным знакомым ему запахом. Разумеется, отметки запахом приобрели со временем целый ряд дополнительных функций: несомненно, они помогают разминувшимся членам стаи отыскать друг друга, указывают на владельца данной территории, на состояние самки и на то, отыскала она подходящую пару или нет.
У самок гиеновых собак, как и домашних, стремление отмечать предметы своим запахом возрастает непосредственно перед началом периода течки и в течение этого периода. Особенно ярко это проявилось в стае из четырех собак, которую мы регулярно наблюдали на протяжении почти десяти недель. В стае было два самца и две самки, и наблюдать их поведение было не только интересно, но и необыкновенно смешно.