Через некоторое время Яшма поднялась на задние лапы, положив передние на плечи супруга, потом опустилась и принялась его вылизывать, начиная с уха. Спустя несколько минут Ясон успокоился, развалился на земле, полузакрыв глаза, а самочка приводила в порядок его золотисто-серую шерстку. Она вылизывала его двадцать пять минут, переходя с места на место и прерываясь лишь для того, чтобы почесаться самой или выкусить блоху из собственной шерсти. Когда же она кончила это занятие, Ясон минут пять наводил красоту на ней, а потом отошел, свернулся клубком и, видимо, заснул. Яшма посмотрела на него и тоже легла рядом.
У обыкновенных шакалов кратера Нгоронгоро был сезон спаривания, и следующие несколько дней я следил, как Ясон ухаживает за Яшмой — он подходил, отставив вытянутый хвост, распушив «воротник», насторожив уши. Но каждый раз, когда он пытался обнюхать ее сзади, она резко поворачивалась, щелкала зубами и отбегала от него рысцой. Обыкновенный шакал почти всегда охотится в одиночку, но в сезон спаривания самец и самка отдыхают и охотятся вместе. Так поступали и Ясон с Яшмой. Они очень часто вылизывали друг друга; Яшма обхаживала своего друга подолгу, но и он иногда тратил на это минут по пятнадцать, а то и больше. Когда они вдруг останавливались, вынюхивая что-то в траве, или «отмечались», или катались на какой-нибудь дохлой мыши или ошметке мяса, случалось, что кто-нибудь из них на минутку ставил передние лапы на плечи другому — подобное поведение я видел только в период ухаживания. Спаривание я наблюдал всего один раз, очень ранним утром, из чего заключил, что они предпочитают темное время суток.
В тот раз мы заехали в кратер совсем ненадолго, но через два месяца возвратились на полгода, захватив с собой двух студентов, которые должны были помогать нам в наблюдениях. Для того чтобы разбить лагерь возле хижины на речке Мунге, понадобились многочасовые и поистине титанические усилия. Нужно было разгрузить набитые до отказа машины, поставить палатки, разместить запасы продуктов. Освобожденный от груза прицеп стал у нас складом консервов, недоступным для шныряющих повсюду гиен, — как ни странно, эти животные почти никогда не прыгают вверх, оставаясь на земле все время, пока шарят по лагерю и ищут, чем бы поживиться. Но уж если предоставить им такую возможность, они утащат в зубах запаянную банку и изжуют ее до неузнаваемости.
Как всегда, Лакомка «помогал» нам по мере сил. И хотя он был всего-навсего десятимесячным ползунком, он все же ухитрялся просочиться в самые неподходящие места. Когда палатка разложена так, что ее остается только поставить, можете не сомневаться — Лакомка восседает в самом центре; стоит оставить на минутку тщательно запакованный ящик — и вы незамедлительно обнаружите, что Лакомка упаковался в ящик, а содержимое разбросано кругом по траве.
Но в конце концов все более или менее утряслось, и у нас осталось время, чтобы съездить до сумерек к гребню Когтистых скал. Этот невысокий холм в полутора километрах от хижины был для нас ни с чем не сравнимой наблюдательной вышкой на плоской равнине кратера. Солнце медленно опускалось, а стада гну черными вереницами все шли и шли мимо холма к ночным пастбищам. Несколько молодых гиен резвились возле своего логова; стая малых белых цапель устраивалась на ночлег на сучьях громадного сухого дерева; сквозь зеленые тростники на окраине болота неторопливо пробиралось к равнине небольшое стадо слонов. Мы сидели и смотрели, а небо наливалось золотым светом, потом заалело, и вот уже все вокруг покрылось тьмой.
Мне нужно было знать, как развиваются щенки шакалов и как меняются отношения внутри семьи по мере того, как они взрослеют. У Ясона и Яшмы, которых я наблюдал в период ухаживания, оказались щенки нужного возраста. Как говорится, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Когда я выследил их в первый раз у самой норы, все четверо щенят были еще темными, почти черными, и я заметил, что они совсем неуверенно ковыляют на коротких лапках. Немного погодя я подъехал поближе — один щенок качнулся, ступил в сторону, налетел на второго, и они все друг за дружкой, как кегли, кувырнулись и посыпались вниз, в нору. Но мне недолго пришлось ждать, когда они появятся вновь. Глазки у них были еще мутновато-голубые и, видимо, открылись совсем недавно. Известно, что глаза у щенят шакалов открываются примерно на десятый день. Значит, этим четверым было недели две от роду.
Немного позже у логова появилась их мать, Яшма. Поначалу ее несколько смущал мой лендровер, и я отогнал машину подальше. Яшма постояла, не спуская глаз с машины, потом рысцой подбежала к норе, сунула в нее голову и несколько раз тихонько поскулила. Щенята мгновенно выскочили наверх, догнали Яшму и примерно в трех метрах от норы принялись сосать ее. Чтобы дотянуться до сосков, им приходилось вставать на задние лапы, опираясь передними о живот матери. Порой лапы у какого-нибудь щенка соскальзывали, и он повисал, изо всех силенок присосавшись к соску и отчаянно пытаясь нашарить ускользнувшую опору.
Я думал, что, пока щенята еще так малы, Ясон и Яшма будут по очереди нести вахту около них, но, хотя родители и лежали подолгу, свернувшись около норы, случалось, что малыши часами оставались совершенно одни. В первые дни наших наблюдений четверка большую часть времени сидела в норе. А когда щенки вылезали, то бродили вокруг, принюхиваясь к земле, или мирно играли, ползая друг через друга и слегка кусаясь. На третий день я заметил, как во время игры двое начали прыгать друг на друга. Им явно не хватало тренировки — они еще не умели рассчитывать не только расстояние, но и направление прыжка. Приземляясь, часто перекувыркивались и скатывались в нору. Зато, если им удавалось приземлиться на все четыре лапы, они стояли несколько секунд, не двигаясь, как будто ждали, когда же лапы снова начнут слушаться и можно будет отважиться на следующий шаг.
Ранним утром на пятый день после знакомства с щенками Ясона я впервые увидел, что к норе подбирается гиена. Щенки в это время сидели под землей, а родители спали метрах в двадцати от логова, свернувшись клубком, поодаль друг от друга. Гиена медленно направлялась к норе, время от времени останавливаясь и нюхая воздух. Подкравшись к самому входу, она сразу же сунула туда голову. Я представил себе, как в жилище щенят исчезают последние отблески дневного света и они чуют зловонное дыхание гиены. Интересно, будет ли гиена откапывать щенят?
Вдруг тишину разорвало громкое рычание. Гиена отскочила и, повернувшись, щелкнула зубами, отгоняя Яшму, которая примчалась на помощь и запустила зубы в торчащий из родной норы вражеский зад. Яшма прыгала, словно шарик ртути; метнувшись в сторону, она вдруг подняла морду к небу и испустила тонкий пронзительный вой. Гиена, внимание которой было приковано к самке, не заметила, что на этот зов на поле боя примчался Ясон. Спустя долю секунды самец уже вцепился в заднюю лапу агрессора. Гиена повернулась к нему, подставив свой тыл Яшме, которая молнией бросилась и цапнула ее за заднюю лапу. Шакалы непрерывно атаковали гиену, так что ей пришлось присесть «на корточки», чтобы прикрыть чувствительные задние лапы менее уязвимым крупом. Так, на полусогнутых лапах, она и отступала, а шакалы следовали за ней, то и дело кидаясь и кусая ее за круп, при этом гиена выделывала потешнейшие пируэты, обороняясь с двух сторон сразу.
Этот случай напомнил мне рассказ одного американского исследователя, который видел, как пара волков отгоняла медведя-гризли от своего логова точно таким же способом — кусая его сзади. И гиена и гризли довольно неповоротливые животные, а волки и шакалы разят молниеносно — они успевают цапнуть и отскочить, прежде чем более крупное животное удосужится повернуться. Должно быть, именно поэтому им и удается прогнать противников, которые весят раза в четыре больше, чем они сами.
Дни шли за днями, и нам уже не раз приходилось наблюдать, как Ясон и Яшма отгоняют гиен, так что гиены скоро стали пускаться в обход, явно стараясь миновать негостеприимное место. Я никогда не видел, чтобы гиена ела щенков шакала, — даже когда родителей не было поблизости, гиены только совали нос в нору да обнюхивали землю кругом. Правда, год спустя я видел, как гиена начала раскапывать обитаемую шакалью нору, но передумала и ушла; еще несколько раз я был свидетелем того, как гиены гонялись за молодыми шакалами. И я не сомневаюсь, — что в голодные времена гиены могут выкапывать и поедать щенков шакалов: тактика нападения у шакалов-родителей развилась, безусловно, по веским причинам.
Мало-помалу Яшма привыкла к машине, стоящей вблиз норы, и стала больше времени проводить со своими малышами. Она их непрестанно вылизывала. Ясон временами тоже «причесывал» первого попавшегося щенка, как и свою супругу, но ему было далеко до Яшмы — она занималась туалетом щенка с истинным фанатизмом. По многу минут подряд она осторожно выкусывала выпавшие волоски или грязь из шерсти малыша, а если щенку это надоедало и он вывертывался и убегал поиграть с остальными, Яшма настигала его, опрокидывала одним движением лапы и снова принималась за дело. Покончив с одним щенком, она начинала преследовать неотступными заботами следующего. Иногда она даже присоединялась к игре своих отпрысков, но цель у нее была одна — оттеснить кого-нибудь от остальных, припечатать его к земле и подвергнуть всестороннему вылизыванию. Как-то раз, немного пробежав рядом с щенком, догонявшим своего брата, она ухитрилась прямо на бегу что-то выкусить у него из шерсти.
Конечно, все самки шакала по-матерински вылизывают своих щенят, но нам ни разу не случалось видеть, чтобы хоть одна из них проделывала это так часто и так самозабвенно, как Яшма. У многих живых существ уход друг за другом превратился в социально значимый обряд, он не только помогает содержать в порядке шерсть, но и укрепляет связь и поддерживает общение между членами группы, делая более прочными отношения самцов и самок во время ухаживания. У обыкновенных шакалов этот обряд, несомненно, несет общественные функции. Ясон и Яшма гораздо дольше приводили друг друга в порядок в период ухаживания, чем когда-либо после, а своих щенят оба родителя вылизывали гораздо дольше, чем требовалось для простой очистки шерсти. А по мере того как щенята подрастали и в каждом из них проявлялась все более яркая индивидуальность, родители ухаживали за их шерстью чаще и посвящали этому гораздо больше времени.
Кратковременное вылизывание или даже отдельные его элементы часто демонстрируются при дружественной встрече животных данного вида, например во время церемонии приветствия. Ясон и Яшма, встречаясь после разлуки, почти всегда подбегали друг к другу и быстро покусывали один другого за морду и уши. И взрослый шакал низшего ранга при встрече с более сильным сородичем тоже зачастую опрокидывается на спину — принимает позу, свойственную щенку, который просит, чтобы кто-нибудь из родителей или однопометников его вылизал.
К тому времени, когда щенятам Ясона исполнился месяц, их темная окраска приобрела бледноватый оттенок выжженной солнцем травы — подобный камуфляж сослужил бы отличную службу малышам, рожденным в сухой сезон, но для большинства щенят, появившихся, как и наша четверка, среди яркой зеленой травы, он был совсем некстати. В это время мы уже стали свободно различать своих щенят, хотя вряд ли сумели бы узнать их вне привычной обстановки, кроме разве что Руфуса [3], у которого в раннем младенчестве кто-то откусил крохотный, почти незаметный кусочек уха. В своей компании все четверо различались не только внешне (одна самка была чуть светлее сестры, а у одного самца мордочка была немного длиннее, чем у другого), но и характерами, а следовательно, и поведением.
Одна из самок, Эмба, очень быстро превратилась в такую же страстную «парикмахершу», как и ее мать. Она неотступно преследовала своими заботами остальных щенят, хотя ей частенько не везло — подрастая, щенята становились все непоседливей и почти беспрерывно играли. Порой, заметив, что мать вылизывает какого-нибудь щенка, Эмба тут же включалась в дело; впрочем, она и сама любила, чтобы с ней повозились, и поэтому иногда протискивалась между Яшмой и вылизываемым щенком. Эта уловка почти неизменно достигала цели — второй щенок пользовался возможностью удрать от матери, и Эмба занимала его место. Несколько раз я видел, как Эмба втиралась между отцом и матерью, когда они вылизывали друг друга, в конце концов кто-нибудь из них принимался и за ее шерсть.
Самый маленький щенок, последыш Синда, был гораздо трусливее всех. Она ныряла в нору, как только тень от пролетавшей птицы или облака хоть краешком падала на нее, скатывалась туда вниз головой, напуганная внезапным раскатом грома. Она немедленно сдавалась, как только игра щенят становилась слишком грубой, а чаще всего вообще держалась от них подальше — лежала одна в сторонке, пока они носились как оголтелые. И все же более сильные щенки то и дело налетали на нее или сшибали ее с ног.
Руфус был ее полной противоположностью: с самого начала он был намного смелее и предприимчивей остальных; он первый отважился отойти от норы дальше, чем на несколько метров. Как-то раз, когда ему было еще меньше трех недель, я видел, как он стал ползком подкрадываться к египетским гусям, вперевалочку шествовавшим мимо норы, причем каждый из этих шестерых гусей был раза в четыре больше его самого. И чем ближе он подползал, тем быстрее ковыляли гуси, словно им было неловко подниматься на крыло из-за такого крохотного шакаленка. Руфус, судя по всему, был к тому же очень любознателен: если возле норы расцветал цветок, Руфус непременно должен был подойти и понюхать его; стоило птице обронить перышко, и Руфус тут как тут — он первый все замечал. Шакалята, как и многие детеныши млекопитающих, любят повторять действия друг друга. Когда Руфус принимался прыгать за насекомыми, остальные тоже прыгали вслед за ним. Когда Руфус отошел на пять метров от норы и стал с наслаждением уплетать дымящийся навоз носорога, к нему скоро присоединились и сестры с братом.
Его брат Слиток казался самым игривым из всей четверки. Он постоянно приставал к кому-нибудь из однопометников, подбегая к ним с характерным потряхиванием головой, что означало:
«Хочу с тобой поиграть!» Когда остальным надоедало с ним возиться, он продолжал игру в одиночку: потянет пучок травы, будто это хвост другого щенка, да и опрокинется навзничь, когда стебли порвутся. А то подкинет зубами камешек или кусок зебрового помета высоко в воздух и прыгает на него, как только тот коснется земли. Однажды он нашел высохший, жеванный-пережеванный кусочек шкуры с шерстью и не расставался со своей игрушкой больше часу — все подбрасывал и прыгал на нее. Временами он оставлял ее в покое, но когда ему нужно было перейти на другое место, прихватывал свое сокровище с собой и снова принимался играть. А один раз я видел собственными глазами, как Слиток тряс головой, приглашая поиграть… бабочку!
Игры щенят менялись по мере того, как они подрастали. Слабые покусывания и кувырканье постепенно сменились довольно серьезными укусами, потасовками и гонками. Часто двое играющих щенков обхватывали друг друга передними лапами за плечи и пытались укусить один другого за морду. Потом, потеряв равновесие, они валились на землю и продолжали играть уже лежа на земле — огрызались и отбивались задними лапами, как кошки. Нередко к двоим играющим присоединялись и остальные, так что все свивалось в один клубок из золотого меха, бьющих по воздуху лап и щелкающих зубов.
Когда мы научились различать щенят, нам стало гораздо интереснее наблюдать за их играми. Однажды Слиток нашел страусовое перо. Он осторожно принюхался к нему, а потом прыгнул на него и принялся трепать, как треплет тапочку домашний щенок. Увидев подбегающего Руфуса, Слиток подхватил перо и дал тягу; Руфус тут же кинулся в погоню, к нему присоединились обе сестры. Они носились и носились кругами, пока Руфус не настиг Слитка, и, грозно рыча, они начали вырывать друг у друга перо. Вдруг Эмба вцепилась в хвост Слитка и стала тянуть — любимый вид спорта! Слиток огрызнулся, и перо досталось Руфусу. Игра продолжалась больше часа, пока от пера не осталось несколько жалких пушинок.
В другой раз я видел, как Руфус и Слиток гонялись друг за другом вокруг небольшого участка высокой травы. Внезапно Руфус остановился, повернулся и, когда Слиток вылетел из-за угла со всей скоростью, на какую только были способны его короткие лапки, бросился на него в лобовую атаку. Затем Руфус снова кинулся бежать, но, пробежав немного, опять остановился и повернулся, поджидая братца, как в первый раз. Да не приметил головенку на вытянутой шее, которая глядела на него сквозь траву, а Слиток прыгнул прямо через заросли и приземлился на спину брата. Оба щенка встали на задние лапы, пытаясь укусить друг друга за морду. Но вот на поле битвы появилась Синда. Несколько секунд она присматривалась, а потом прыгнула и сшибла обоих с ног. Руфус вывернулся из свалки и принялся кусать Синду за нос, заложив уши назад. В этот момент выбравшийся из-под Синды Слиток толкнул Руфуса, и тот, хватив сам себя за круп, завопил и бросился бежать от Синды, от заморыша: ему, вероятно, померещилось, что это она так больно цапнула его.
Этот случай напомнил мне другой — когда Лакомку, всего шести месяцев от роду, укусила ручная мунго. Мы были приглашены на чашку чая к друзьям, и Джейн села на диван, держа Лакомку на коленях. В тот самый момент, когда хозяйка подсела к к ним, мунго подскочила, цапнула Лакомку за ногу и скрылась под диваном. Лакомка не успел ее заметить и был в полной уверенности, что его укусила дама, опустившаяся рядом на диван. Он начинал реветь, как только она пыталась подойти ближе, и это продолжалась весь вечер, до конца нашего визита.
Когда Ясон и Яшма попривыкли к нашим машинам, мы стали следовать за ними в дальние походы и постепенно определили размеры их гнездового участка и охотничьих угодий, а также выяснили, в каких они отношениях с другими шакалами, живущими по соседству. Насколько мы могли определить, они охотились на площади примерно в два с половиной квадратных километра, хотя многие обыкновенные шакалы, как мы увидим позже, владеют гораздо более обширными охотничьими угодьями. Поведение Ясона и Яшмы при встрече с другими обыкновенными шакалами в своих охотничьих угодьях не было стереотипным: иногда они прогоняли нарушителей, порой не обращали на них внимания, а подчас встречали их совсем по-дружески. Эти различия в поведении можно объяснить только после длительных наблюдений, но мы подозреваем, что некоторые из этих «чужаков» были родственниками. Иногда Ясон приветствовал кого-нибудь одного из пары, а Яшма не обращала внимания на обоих — очевидно, один из них был однопометником Ясона. В других случаях и Ясон и Яшма приветствовали одного из «нарушителей» — возможно, это был кто-то из их детенышей, ставших взрослыми.
Но даже если некоторые из соседних шакалов и были родственниками Ясона, они почти никогда не проникали в глубь его гнездового участка. Когда львы и гиены убивали добычу в охотничьих угодьях Ясона, то, как правило, ее остатками не кормился никто, кроме семейства Ясона. А в тех редких случаях, когда к ним жаловали один-два непрошеных гостя, из-за пищи завязывались горячие баталии. Точно так же и Ясон с Яшмой избегали добычи, убитой на гнездовом участке соседей. Но, судя по всему, гнездовые участки кое-где перекрывались, и если добыча оказывалась в таких местах, около нее могло появиться две пары шакалов. Однажды мы видели у добычи, находившейся приблизительно на стыке трех участков, Ясона и Яшму вместе с двумя соседними парами. Иногда Ясон и Яшма встречали чужих шакалов мирно; порой начинались препирательства и короткие схватки. Это зависело от того, какие именно соседи пожаловали к добыче.
Гнездовой участок шакала отличается от его территории. Территория — это относительно небольшое пространство, на котором шакал ухаживает за своей самкой и воспитывает щенков. Территория Ясона, насколько мне удалось определить, представляла собой узкую полоску на равнине примерно с километр длиной и около ста пятидесяти метров шириной. Я всего один раз видел, как чужой шакал проник на эту территорию, и Ясон с Яшмой яростно преследовали его, пока он не унес ноги подобру-поздорову.
Очень часто, когда Ясон или Яшма отправлялись на охоту, они некоторое время бежали рысцой вдоль одной из границ своей территории и примерно раз в минуту отмечали границу мочой. У обыкновенных шакалов и самец, и самка «поднимают ножку», только самка еще приседает, так что лапу она отрывает от земли всего на несколько сантиметров. Отметившись, оба — и Ясон, и Яшма — делали еще несколько «отбрасывающих» движений задними лапами, распространяя запах подальше. Иногда шакалы отмечали участки травы пометом, аккуратно располагая его поверх травинок. У шакалов имеются две пахучие преанальные железы и, очевидно, запах из них добавляется к запаху помета, подкрепляя «удостоверение личности» хозяина.
Норы, в которых обыкновенные шакалы выращивают щенков, конечно, находятся в самом центре такой тщательно отмеченной территории. Видимо, и «концерты» завываний, которые они порой закатывают, тоже происходят внутри территории. Во время такой церемонии все члены семьи, за исключением малышей двух-трехнедельного возраста, поднимают носы к небу и заливаются тонким пронзительным воем. Воют они, как правило, не в унисон, а постепенно, по одному присоединяясь к общему хору.
Когда вой одного семейства замирает, мелодию может подхватить соседнее семейство, и она разносится во все стороны, иногда на многие километры. В кратере подобные концерты происходили чаще всего по вечерам и на рассвете, а иногда и среди ночи. Вполне возможно, что эта церемония служит дополнительным заявлением прав на территорию, как утренние концерты гиббонов или территориальные песни птиц.
Когда мы прибыли в кратер (это было в январе), только что начались сильные дожди, и постоянные ливни поддерживали везде свежий, сочный травяной покров — обильную пищу травоядных. Мы ехали среди пасущихся гну, и повсюду встречались отяжелевшие перед отелом самки. Период размножения у гну наступил примерно через две недели после начала наших наблюдений за Ясоном и Яшмой. Однажды, уже повстречав множество совсем крохотных телят, неуверенно ковылявших на черных мокрых ножках, мы увидели молодую самку гну, которая вот-вот должна была отелиться. Она лежала на земле, и мы, подъехав, заметили, что брюшные мышцы у нее сильно сокращаются. Никогда еще мне не приходилось наблюдать более благополучного, быстрого и комичного разрешения от бремени; только потом я сообразил, что это, во всей вероятности, были ее первые роды. Когда теленок, высунувший головку из поблескивающего прозрачного мешка, шлепнулся на землю, его мать подскочила, словно подброшенная пружиной, извернулась в воздухе и грохнулась перед новорожденным детищем прямо «на колени». Мне вряд ли приходилось видеть животное, до такой степени потрясенное — у нее просто глаза на лоб вылезли. Когда теленок задвигался, мать отскочила и снова упала «на колени», не сводя вытаращенных глаз с маленького существа, откуда ни возьмись свалившегося у нее за спиной. Мы даже испугались, что она может бросить своего детеныша: каждый раз, когда он тянулся к ней, она в ужасе отскакивала. После получасовых тщетных попыток добраться до ее вымени теленок наконец начал сосать.
Нередко и опытная мать не дает новорожденному сосать в первые минуты после рождения. Раз за разом отодвигаясь от теленка, она заставляет его перемещаться — чем больше он двигается, тем быстрее обретает устойчивость на еще нетвердых ножках и тем больше у него шансов уберечься от хищников. Это настолько эффективный метод, что уже минут через десять после появления на свет теленок может довольно быстро бежать за матерью. Иногда к ним подходит другая антилопа и толкает лбом теленка, так что тот валится с ног, а когда он пытается подняться, снова сбивает его с ног, пока наконец мать с детенышем не обратятся в бегство. Один раз мы с Джейн видели, как целая группа гну гоняла новорожденного теленка — ноги у него подворачивались и расползались во все стороны, и, тем не менее, он ухитрялся удерживаться на них. С виду все это смахивает на жестокость, но, возможно, помогает сократить период полной беспомощности теленка.
Еще один защитный механизм природы заключается в том, что огромное большинство самок гну (как, впрочем, и других стадных животных) производят на свет телят приблизительно в одно и то же время. А это значит, что хищники быстро пресыщаются и оставляют телят в покое.
Как раз в начале периода размножения я следовал на машине за Ясоном, отправившимся в очередную охотничью вылазку, и был очень удивлен, когда увидел, как он подскочил к новорожденному гну, лежавшему возле матери, и схватил его за ногу. Мать мгновенно вскочила и, опустив голову, бросилась на Ясона. Шакал больше не делал попыток напасть на теленка, но все это меня озадачило: Ясон был бесспорно храбрым шакалом, но ведь даже ему не могло взбрести в голову охотиться на теленка гну, по крайней мере в три раза тяжелее его самого, да еще лежащего рядом с матерью. Вообразите нашу лисицу, нападающую на теленка, который стоит рядом с матерью, — разница только в том, что самка гну куда подвижнее коровы.
У обыкновенных шакалов кратера Нгоронгоро был сезон спаривания, и следующие несколько дней я следил, как Ясон ухаживает за Яшмой — он подходил, отставив вытянутый хвост, распушив «воротник», насторожив уши. Но каждый раз, когда он пытался обнюхать ее сзади, она резко поворачивалась, щелкала зубами и отбегала от него рысцой. Обыкновенный шакал почти всегда охотится в одиночку, но в сезон спаривания самец и самка отдыхают и охотятся вместе. Так поступали и Ясон с Яшмой. Они очень часто вылизывали друг друга; Яшма обхаживала своего друга подолгу, но и он иногда тратил на это минут по пятнадцать, а то и больше. Когда они вдруг останавливались, вынюхивая что-то в траве, или «отмечались», или катались на какой-нибудь дохлой мыши или ошметке мяса, случалось, что кто-нибудь из них на минутку ставил передние лапы на плечи другому — подобное поведение я видел только в период ухаживания. Спаривание я наблюдал всего один раз, очень ранним утром, из чего заключил, что они предпочитают темное время суток.
В тот раз мы заехали в кратер совсем ненадолго, но через два месяца возвратились на полгода, захватив с собой двух студентов, которые должны были помогать нам в наблюдениях. Для того чтобы разбить лагерь возле хижины на речке Мунге, понадобились многочасовые и поистине титанические усилия. Нужно было разгрузить набитые до отказа машины, поставить палатки, разместить запасы продуктов. Освобожденный от груза прицеп стал у нас складом консервов, недоступным для шныряющих повсюду гиен, — как ни странно, эти животные почти никогда не прыгают вверх, оставаясь на земле все время, пока шарят по лагерю и ищут, чем бы поживиться. Но уж если предоставить им такую возможность, они утащат в зубах запаянную банку и изжуют ее до неузнаваемости.
Как всегда, Лакомка «помогал» нам по мере сил. И хотя он был всего-навсего десятимесячным ползунком, он все же ухитрялся просочиться в самые неподходящие места. Когда палатка разложена так, что ее остается только поставить, можете не сомневаться — Лакомка восседает в самом центре; стоит оставить на минутку тщательно запакованный ящик — и вы незамедлительно обнаружите, что Лакомка упаковался в ящик, а содержимое разбросано кругом по траве.
Но в конце концов все более или менее утряслось, и у нас осталось время, чтобы съездить до сумерек к гребню Когтистых скал. Этот невысокий холм в полутора километрах от хижины был для нас ни с чем не сравнимой наблюдательной вышкой на плоской равнине кратера. Солнце медленно опускалось, а стада гну черными вереницами все шли и шли мимо холма к ночным пастбищам. Несколько молодых гиен резвились возле своего логова; стая малых белых цапель устраивалась на ночлег на сучьях громадного сухого дерева; сквозь зеленые тростники на окраине болота неторопливо пробиралось к равнине небольшое стадо слонов. Мы сидели и смотрели, а небо наливалось золотым светом, потом заалело, и вот уже все вокруг покрылось тьмой.
Мне нужно было знать, как развиваются щенки шакалов и как меняются отношения внутри семьи по мере того, как они взрослеют. У Ясона и Яшмы, которых я наблюдал в период ухаживания, оказались щенки нужного возраста. Как говорится, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Когда я выследил их в первый раз у самой норы, все четверо щенят были еще темными, почти черными, и я заметил, что они совсем неуверенно ковыляют на коротких лапках. Немного погодя я подъехал поближе — один щенок качнулся, ступил в сторону, налетел на второго, и они все друг за дружкой, как кегли, кувырнулись и посыпались вниз, в нору. Но мне недолго пришлось ждать, когда они появятся вновь. Глазки у них были еще мутновато-голубые и, видимо, открылись совсем недавно. Известно, что глаза у щенят шакалов открываются примерно на десятый день. Значит, этим четверым было недели две от роду.
Немного позже у логова появилась их мать, Яшма. Поначалу ее несколько смущал мой лендровер, и я отогнал машину подальше. Яшма постояла, не спуская глаз с машины, потом рысцой подбежала к норе, сунула в нее голову и несколько раз тихонько поскулила. Щенята мгновенно выскочили наверх, догнали Яшму и примерно в трех метрах от норы принялись сосать ее. Чтобы дотянуться до сосков, им приходилось вставать на задние лапы, опираясь передними о живот матери. Порой лапы у какого-нибудь щенка соскальзывали, и он повисал, изо всех силенок присосавшись к соску и отчаянно пытаясь нашарить ускользнувшую опору.
Я думал, что, пока щенята еще так малы, Ясон и Яшма будут по очереди нести вахту около них, но, хотя родители и лежали подолгу, свернувшись около норы, случалось, что малыши часами оставались совершенно одни. В первые дни наших наблюдений четверка большую часть времени сидела в норе. А когда щенки вылезали, то бродили вокруг, принюхиваясь к земле, или мирно играли, ползая друг через друга и слегка кусаясь. На третий день я заметил, как во время игры двое начали прыгать друг на друга. Им явно не хватало тренировки — они еще не умели рассчитывать не только расстояние, но и направление прыжка. Приземляясь, часто перекувыркивались и скатывались в нору. Зато, если им удавалось приземлиться на все четыре лапы, они стояли несколько секунд, не двигаясь, как будто ждали, когда же лапы снова начнут слушаться и можно будет отважиться на следующий шаг.
Ранним утром на пятый день после знакомства с щенками Ясона я впервые увидел, что к норе подбирается гиена. Щенки в это время сидели под землей, а родители спали метрах в двадцати от логова, свернувшись клубком, поодаль друг от друга. Гиена медленно направлялась к норе, время от времени останавливаясь и нюхая воздух. Подкравшись к самому входу, она сразу же сунула туда голову. Я представил себе, как в жилище щенят исчезают последние отблески дневного света и они чуют зловонное дыхание гиены. Интересно, будет ли гиена откапывать щенят?
Вдруг тишину разорвало громкое рычание. Гиена отскочила и, повернувшись, щелкнула зубами, отгоняя Яшму, которая примчалась на помощь и запустила зубы в торчащий из родной норы вражеский зад. Яшма прыгала, словно шарик ртути; метнувшись в сторону, она вдруг подняла морду к небу и испустила тонкий пронзительный вой. Гиена, внимание которой было приковано к самке, не заметила, что на этот зов на поле боя примчался Ясон. Спустя долю секунды самец уже вцепился в заднюю лапу агрессора. Гиена повернулась к нему, подставив свой тыл Яшме, которая молнией бросилась и цапнула ее за заднюю лапу. Шакалы непрерывно атаковали гиену, так что ей пришлось присесть «на корточки», чтобы прикрыть чувствительные задние лапы менее уязвимым крупом. Так, на полусогнутых лапах, она и отступала, а шакалы следовали за ней, то и дело кидаясь и кусая ее за круп, при этом гиена выделывала потешнейшие пируэты, обороняясь с двух сторон сразу.
Этот случай напомнил мне рассказ одного американского исследователя, который видел, как пара волков отгоняла медведя-гризли от своего логова точно таким же способом — кусая его сзади. И гиена и гризли довольно неповоротливые животные, а волки и шакалы разят молниеносно — они успевают цапнуть и отскочить, прежде чем более крупное животное удосужится повернуться. Должно быть, именно поэтому им и удается прогнать противников, которые весят раза в четыре больше, чем они сами.
Дни шли за днями, и нам уже не раз приходилось наблюдать, как Ясон и Яшма отгоняют гиен, так что гиены скоро стали пускаться в обход, явно стараясь миновать негостеприимное место. Я никогда не видел, чтобы гиена ела щенков шакала, — даже когда родителей не было поблизости, гиены только совали нос в нору да обнюхивали землю кругом. Правда, год спустя я видел, как гиена начала раскапывать обитаемую шакалью нору, но передумала и ушла; еще несколько раз я был свидетелем того, как гиены гонялись за молодыми шакалами. И я не сомневаюсь, — что в голодные времена гиены могут выкапывать и поедать щенков шакалов: тактика нападения у шакалов-родителей развилась, безусловно, по веским причинам.
Мало-помалу Яшма привыкла к машине, стоящей вблиз норы, и стала больше времени проводить со своими малышами. Она их непрестанно вылизывала. Ясон временами тоже «причесывал» первого попавшегося щенка, как и свою супругу, но ему было далеко до Яшмы — она занималась туалетом щенка с истинным фанатизмом. По многу минут подряд она осторожно выкусывала выпавшие волоски или грязь из шерсти малыша, а если щенку это надоедало и он вывертывался и убегал поиграть с остальными, Яшма настигала его, опрокидывала одним движением лапы и снова принималась за дело. Покончив с одним щенком, она начинала преследовать неотступными заботами следующего. Иногда она даже присоединялась к игре своих отпрысков, но цель у нее была одна — оттеснить кого-нибудь от остальных, припечатать его к земле и подвергнуть всестороннему вылизыванию. Как-то раз, немного пробежав рядом с щенком, догонявшим своего брата, она ухитрилась прямо на бегу что-то выкусить у него из шерсти.
Конечно, все самки шакала по-матерински вылизывают своих щенят, но нам ни разу не случалось видеть, чтобы хоть одна из них проделывала это так часто и так самозабвенно, как Яшма. У многих живых существ уход друг за другом превратился в социально значимый обряд, он не только помогает содержать в порядке шерсть, но и укрепляет связь и поддерживает общение между членами группы, делая более прочными отношения самцов и самок во время ухаживания. У обыкновенных шакалов этот обряд, несомненно, несет общественные функции. Ясон и Яшма гораздо дольше приводили друг друга в порядок в период ухаживания, чем когда-либо после, а своих щенят оба родителя вылизывали гораздо дольше, чем требовалось для простой очистки шерсти. А по мере того как щенята подрастали и в каждом из них проявлялась все более яркая индивидуальность, родители ухаживали за их шерстью чаще и посвящали этому гораздо больше времени.
Кратковременное вылизывание или даже отдельные его элементы часто демонстрируются при дружественной встрече животных данного вида, например во время церемонии приветствия. Ясон и Яшма, встречаясь после разлуки, почти всегда подбегали друг к другу и быстро покусывали один другого за морду и уши. И взрослый шакал низшего ранга при встрече с более сильным сородичем тоже зачастую опрокидывается на спину — принимает позу, свойственную щенку, который просит, чтобы кто-нибудь из родителей или однопометников его вылизал.
К тому времени, когда щенятам Ясона исполнился месяц, их темная окраска приобрела бледноватый оттенок выжженной солнцем травы — подобный камуфляж сослужил бы отличную службу малышам, рожденным в сухой сезон, но для большинства щенят, появившихся, как и наша четверка, среди яркой зеленой травы, он был совсем некстати. В это время мы уже стали свободно различать своих щенят, хотя вряд ли сумели бы узнать их вне привычной обстановки, кроме разве что Руфуса [3], у которого в раннем младенчестве кто-то откусил крохотный, почти незаметный кусочек уха. В своей компании все четверо различались не только внешне (одна самка была чуть светлее сестры, а у одного самца мордочка была немного длиннее, чем у другого), но и характерами, а следовательно, и поведением.
Одна из самок, Эмба, очень быстро превратилась в такую же страстную «парикмахершу», как и ее мать. Она неотступно преследовала своими заботами остальных щенят, хотя ей частенько не везло — подрастая, щенята становились все непоседливей и почти беспрерывно играли. Порой, заметив, что мать вылизывает какого-нибудь щенка, Эмба тут же включалась в дело; впрочем, она и сама любила, чтобы с ней повозились, и поэтому иногда протискивалась между Яшмой и вылизываемым щенком. Эта уловка почти неизменно достигала цели — второй щенок пользовался возможностью удрать от матери, и Эмба занимала его место. Несколько раз я видел, как Эмба втиралась между отцом и матерью, когда они вылизывали друг друга, в конце концов кто-нибудь из них принимался и за ее шерсть.
Самый маленький щенок, последыш Синда, был гораздо трусливее всех. Она ныряла в нору, как только тень от пролетавшей птицы или облака хоть краешком падала на нее, скатывалась туда вниз головой, напуганная внезапным раскатом грома. Она немедленно сдавалась, как только игра щенят становилась слишком грубой, а чаще всего вообще держалась от них подальше — лежала одна в сторонке, пока они носились как оголтелые. И все же более сильные щенки то и дело налетали на нее или сшибали ее с ног.
Руфус был ее полной противоположностью: с самого начала он был намного смелее и предприимчивей остальных; он первый отважился отойти от норы дальше, чем на несколько метров. Как-то раз, когда ему было еще меньше трех недель, я видел, как он стал ползком подкрадываться к египетским гусям, вперевалочку шествовавшим мимо норы, причем каждый из этих шестерых гусей был раза в четыре больше его самого. И чем ближе он подползал, тем быстрее ковыляли гуси, словно им было неловко подниматься на крыло из-за такого крохотного шакаленка. Руфус, судя по всему, был к тому же очень любознателен: если возле норы расцветал цветок, Руфус непременно должен был подойти и понюхать его; стоило птице обронить перышко, и Руфус тут как тут — он первый все замечал. Шакалята, как и многие детеныши млекопитающих, любят повторять действия друг друга. Когда Руфус принимался прыгать за насекомыми, остальные тоже прыгали вслед за ним. Когда Руфус отошел на пять метров от норы и стал с наслаждением уплетать дымящийся навоз носорога, к нему скоро присоединились и сестры с братом.
Его брат Слиток казался самым игривым из всей четверки. Он постоянно приставал к кому-нибудь из однопометников, подбегая к ним с характерным потряхиванием головой, что означало:
«Хочу с тобой поиграть!» Когда остальным надоедало с ним возиться, он продолжал игру в одиночку: потянет пучок травы, будто это хвост другого щенка, да и опрокинется навзничь, когда стебли порвутся. А то подкинет зубами камешек или кусок зебрового помета высоко в воздух и прыгает на него, как только тот коснется земли. Однажды он нашел высохший, жеванный-пережеванный кусочек шкуры с шерстью и не расставался со своей игрушкой больше часу — все подбрасывал и прыгал на нее. Временами он оставлял ее в покое, но когда ему нужно было перейти на другое место, прихватывал свое сокровище с собой и снова принимался играть. А один раз я видел собственными глазами, как Слиток тряс головой, приглашая поиграть… бабочку!
Игры щенят менялись по мере того, как они подрастали. Слабые покусывания и кувырканье постепенно сменились довольно серьезными укусами, потасовками и гонками. Часто двое играющих щенков обхватывали друг друга передними лапами за плечи и пытались укусить один другого за морду. Потом, потеряв равновесие, они валились на землю и продолжали играть уже лежа на земле — огрызались и отбивались задними лапами, как кошки. Нередко к двоим играющим присоединялись и остальные, так что все свивалось в один клубок из золотого меха, бьющих по воздуху лап и щелкающих зубов.
Когда мы научились различать щенят, нам стало гораздо интереснее наблюдать за их играми. Однажды Слиток нашел страусовое перо. Он осторожно принюхался к нему, а потом прыгнул на него и принялся трепать, как треплет тапочку домашний щенок. Увидев подбегающего Руфуса, Слиток подхватил перо и дал тягу; Руфус тут же кинулся в погоню, к нему присоединились обе сестры. Они носились и носились кругами, пока Руфус не настиг Слитка, и, грозно рыча, они начали вырывать друг у друга перо. Вдруг Эмба вцепилась в хвост Слитка и стала тянуть — любимый вид спорта! Слиток огрызнулся, и перо досталось Руфусу. Игра продолжалась больше часа, пока от пера не осталось несколько жалких пушинок.
В другой раз я видел, как Руфус и Слиток гонялись друг за другом вокруг небольшого участка высокой травы. Внезапно Руфус остановился, повернулся и, когда Слиток вылетел из-за угла со всей скоростью, на какую только были способны его короткие лапки, бросился на него в лобовую атаку. Затем Руфус снова кинулся бежать, но, пробежав немного, опять остановился и повернулся, поджидая братца, как в первый раз. Да не приметил головенку на вытянутой шее, которая глядела на него сквозь траву, а Слиток прыгнул прямо через заросли и приземлился на спину брата. Оба щенка встали на задние лапы, пытаясь укусить друг друга за морду. Но вот на поле битвы появилась Синда. Несколько секунд она присматривалась, а потом прыгнула и сшибла обоих с ног. Руфус вывернулся из свалки и принялся кусать Синду за нос, заложив уши назад. В этот момент выбравшийся из-под Синды Слиток толкнул Руфуса, и тот, хватив сам себя за круп, завопил и бросился бежать от Синды, от заморыша: ему, вероятно, померещилось, что это она так больно цапнула его.
Этот случай напомнил мне другой — когда Лакомку, всего шести месяцев от роду, укусила ручная мунго. Мы были приглашены на чашку чая к друзьям, и Джейн села на диван, держа Лакомку на коленях. В тот самый момент, когда хозяйка подсела к к ним, мунго подскочила, цапнула Лакомку за ногу и скрылась под диваном. Лакомка не успел ее заметить и был в полной уверенности, что его укусила дама, опустившаяся рядом на диван. Он начинал реветь, как только она пыталась подойти ближе, и это продолжалась весь вечер, до конца нашего визита.
Когда Ясон и Яшма попривыкли к нашим машинам, мы стали следовать за ними в дальние походы и постепенно определили размеры их гнездового участка и охотничьих угодий, а также выяснили, в каких они отношениях с другими шакалами, живущими по соседству. Насколько мы могли определить, они охотились на площади примерно в два с половиной квадратных километра, хотя многие обыкновенные шакалы, как мы увидим позже, владеют гораздо более обширными охотничьими угодьями. Поведение Ясона и Яшмы при встрече с другими обыкновенными шакалами в своих охотничьих угодьях не было стереотипным: иногда они прогоняли нарушителей, порой не обращали на них внимания, а подчас встречали их совсем по-дружески. Эти различия в поведении можно объяснить только после длительных наблюдений, но мы подозреваем, что некоторые из этих «чужаков» были родственниками. Иногда Ясон приветствовал кого-нибудь одного из пары, а Яшма не обращала внимания на обоих — очевидно, один из них был однопометником Ясона. В других случаях и Ясон и Яшма приветствовали одного из «нарушителей» — возможно, это был кто-то из их детенышей, ставших взрослыми.
Но даже если некоторые из соседних шакалов и были родственниками Ясона, они почти никогда не проникали в глубь его гнездового участка. Когда львы и гиены убивали добычу в охотничьих угодьях Ясона, то, как правило, ее остатками не кормился никто, кроме семейства Ясона. А в тех редких случаях, когда к ним жаловали один-два непрошеных гостя, из-за пищи завязывались горячие баталии. Точно так же и Ясон с Яшмой избегали добычи, убитой на гнездовом участке соседей. Но, судя по всему, гнездовые участки кое-где перекрывались, и если добыча оказывалась в таких местах, около нее могло появиться две пары шакалов. Однажды мы видели у добычи, находившейся приблизительно на стыке трех участков, Ясона и Яшму вместе с двумя соседними парами. Иногда Ясон и Яшма встречали чужих шакалов мирно; порой начинались препирательства и короткие схватки. Это зависело от того, какие именно соседи пожаловали к добыче.
Гнездовой участок шакала отличается от его территории. Территория — это относительно небольшое пространство, на котором шакал ухаживает за своей самкой и воспитывает щенков. Территория Ясона, насколько мне удалось определить, представляла собой узкую полоску на равнине примерно с километр длиной и около ста пятидесяти метров шириной. Я всего один раз видел, как чужой шакал проник на эту территорию, и Ясон с Яшмой яростно преследовали его, пока он не унес ноги подобру-поздорову.
Очень часто, когда Ясон или Яшма отправлялись на охоту, они некоторое время бежали рысцой вдоль одной из границ своей территории и примерно раз в минуту отмечали границу мочой. У обыкновенных шакалов и самец, и самка «поднимают ножку», только самка еще приседает, так что лапу она отрывает от земли всего на несколько сантиметров. Отметившись, оба — и Ясон, и Яшма — делали еще несколько «отбрасывающих» движений задними лапами, распространяя запах подальше. Иногда шакалы отмечали участки травы пометом, аккуратно располагая его поверх травинок. У шакалов имеются две пахучие преанальные железы и, очевидно, запах из них добавляется к запаху помета, подкрепляя «удостоверение личности» хозяина.
Норы, в которых обыкновенные шакалы выращивают щенков, конечно, находятся в самом центре такой тщательно отмеченной территории. Видимо, и «концерты» завываний, которые они порой закатывают, тоже происходят внутри территории. Во время такой церемонии все члены семьи, за исключением малышей двух-трехнедельного возраста, поднимают носы к небу и заливаются тонким пронзительным воем. Воют они, как правило, не в унисон, а постепенно, по одному присоединяясь к общему хору.
Когда вой одного семейства замирает, мелодию может подхватить соседнее семейство, и она разносится во все стороны, иногда на многие километры. В кратере подобные концерты происходили чаще всего по вечерам и на рассвете, а иногда и среди ночи. Вполне возможно, что эта церемония служит дополнительным заявлением прав на территорию, как утренние концерты гиббонов или территориальные песни птиц.
Когда мы прибыли в кратер (это было в январе), только что начались сильные дожди, и постоянные ливни поддерживали везде свежий, сочный травяной покров — обильную пищу травоядных. Мы ехали среди пасущихся гну, и повсюду встречались отяжелевшие перед отелом самки. Период размножения у гну наступил примерно через две недели после начала наших наблюдений за Ясоном и Яшмой. Однажды, уже повстречав множество совсем крохотных телят, неуверенно ковылявших на черных мокрых ножках, мы увидели молодую самку гну, которая вот-вот должна была отелиться. Она лежала на земле, и мы, подъехав, заметили, что брюшные мышцы у нее сильно сокращаются. Никогда еще мне не приходилось наблюдать более благополучного, быстрого и комичного разрешения от бремени; только потом я сообразил, что это, во всей вероятности, были ее первые роды. Когда теленок, высунувший головку из поблескивающего прозрачного мешка, шлепнулся на землю, его мать подскочила, словно подброшенная пружиной, извернулась в воздухе и грохнулась перед новорожденным детищем прямо «на колени». Мне вряд ли приходилось видеть животное, до такой степени потрясенное — у нее просто глаза на лоб вылезли. Когда теленок задвигался, мать отскочила и снова упала «на колени», не сводя вытаращенных глаз с маленького существа, откуда ни возьмись свалившегося у нее за спиной. Мы даже испугались, что она может бросить своего детеныша: каждый раз, когда он тянулся к ней, она в ужасе отскакивала. После получасовых тщетных попыток добраться до ее вымени теленок наконец начал сосать.
Нередко и опытная мать не дает новорожденному сосать в первые минуты после рождения. Раз за разом отодвигаясь от теленка, она заставляет его перемещаться — чем больше он двигается, тем быстрее обретает устойчивость на еще нетвердых ножках и тем больше у него шансов уберечься от хищников. Это настолько эффективный метод, что уже минут через десять после появления на свет теленок может довольно быстро бежать за матерью. Иногда к ним подходит другая антилопа и толкает лбом теленка, так что тот валится с ног, а когда он пытается подняться, снова сбивает его с ног, пока наконец мать с детенышем не обратятся в бегство. Один раз мы с Джейн видели, как целая группа гну гоняла новорожденного теленка — ноги у него подворачивались и расползались во все стороны, и, тем не менее, он ухитрялся удерживаться на них. С виду все это смахивает на жестокость, но, возможно, помогает сократить период полной беспомощности теленка.
Еще один защитный механизм природы заключается в том, что огромное большинство самок гну (как, впрочем, и других стадных животных) производят на свет телят приблизительно в одно и то же время. А это значит, что хищники быстро пресыщаются и оставляют телят в покое.
Как раз в начале периода размножения я следовал на машине за Ясоном, отправившимся в очередную охотничью вылазку, и был очень удивлен, когда увидел, как он подскочил к новорожденному гну, лежавшему возле матери, и схватил его за ногу. Мать мгновенно вскочила и, опустив голову, бросилась на Ясона. Шакал больше не делал попыток напасть на теленка, но все это меня озадачило: Ясон был бесспорно храбрым шакалом, но ведь даже ему не могло взбрести в голову охотиться на теленка гну, по крайней мере в три раза тяжелее его самого, да еще лежащего рядом с матерью. Вообразите нашу лисицу, нападающую на теленка, который стоит рядом с матерью, — разница только в том, что самка гну куда подвижнее коровы.