Лаврентий Берия. «С Атомной бомбой мы живем!» Секретный дневник 1945-1953

   Ракетчики тоже себя сокращают. Королева^[112] называют СП. А если сокращать Георгия^[113]? Получается ГМ. Смешно, но в другом смысле. Может подначить? Нет, обидится. Ракетчики и так часто ко мне обращаются, а куратор Георгий.

23/VIII-47

   Сейчас работать все-таки легче, чем в войну. Тоже сроки висят, но можно дышать. Запросил, как идут дела у Королева^[114]. Докладывает, скоро закончат большую работу. Спрашиваю, успех будет? Говорит, вам соврать, или правду? Я ему: «Говори как считаешь нужным». Он: «Надеемся на успех, шишек и так много набили».
   Посмотрим. Но нужен успех^[115]. Я ему так и сказал.

5/IX-47

   Договорился с Кобой, будем принимать Постановление Совмина по противокорабельным управляемым ракетным снарядам^[116]. Ракетчики хотели назвать «Болид», потом решили, что «Комета» понятнее. Ракета будет как маленький беспилотный самолет. Подвешивается под матку, потом сбрасывается и летит к цели. Дальность пока 100 км, надо ставить задачу на больше. Работать будут Павел^[117] и Серго. Лучшего учителя для Серго не вижу. Павел человек с головой и выдумкой и умеет крепко работать.
   Коба разрешил немного отдохнуть. Думаю, на Кавказе можно будет с ним обсудить наедине. Он на отдыхе бывает добрее. Но сейчас всегда строгий.
   Внешнее положение тяжелое. В войну были хоть и х…евые союзники, а союзники. Теперь враги^[118]. Тогда тоже были враги, но война сглаживала. Коба говорит, нужна Бомба как можно скорее. Куда скорее? Работаем день и ночь. Хорошо хоть передохнуть можно.

8/IX-47

   Заложили Высотные Здания, в день празднования 800-летия Москвы^[119]. Коба отдыхает, не приезжал. Он этим летом совсем расхворался, уехал пораньше.
   Заложили памятные плиты, теперь надо их (не плиты, а «высотки», естественно. – С.К.) поскорее поднять. Это прямое детище Кобы и мое. Вместе думали, он советовался и прислушался. Сам сказал, ты у нас один в Политбюро архитектор, тебе и карты в руки. Я говорю, не карты, а чертежи. Он мне: «Я это и имею в виду».
   Вот чем я буду заниматься от души. Мое!
   Проехал по Москве, потом поехали в лес. Я русский лес не очень люблю, у нас в горах лучше. Видно дальше, а тут все ровное, легко заблудиться. Но осенью красиво, березы белые, светятся.
   Пора и мне отдохнуть.

16/X-47

   Снова в Москве. Как на каторгу, а что делать. Коба лечится в Мацесте. Я тоже заезжал, давление пошаливает. Вид у него хороший.
   Заходил в ЦК к Кузнецову ленинградскому^[120]. Не люблю эти хождения. Вячеслав добился у Кобы, что за работой МГБ будет наблюдать Кузнецов. Коба согласился^[121], пришлось тоже соглашаться^[122]. А то подумали бы, что хочу прикрыть Абакумова^[123]. Виктор давно от меня отстранился. Даже Сергей^[124] старается быть сам по себе. Считают, оперились. А кто выдвигал?
   Вряд ли из этого выйдет что хорошее. Кузнецов и Виктор^[125] – два сапога пара.
   Посмотрим.

Комментарий Сергея Кремлёва

   Вокруг назначения Кузнецова куратором МГБ накопилось много сплетен, неточностей и передёргиваний. Хронология же здесь такова.
   20 марта 1946 года, после преобразования Совнаркома в Совмин СССР, по распределению обязанностей между заместителями Сталина по Совету Министров СССР за Л.П. Берией был закреплён контроль в том числе за МВД, МГБ и Министерством государственного контроля.
   8 февраля 1947 года, при новом перераспределении обязанностей, за Берией закрепили только МВД, что было логично, потому что МВД много строило для Атомного проекта. Вопросы же МГБ и ряда других ключевых министерств, в том числе МИД, финансов, Вооружённых Сил и др., были сосредоточены, по постановлению Политбюро, в руководящей «семёрке».
   Но 17 сентября 1947 года наблюдение за работой МГБ СССР было возложено по предложению Молотова на А.А. Кузнецова, секретаря ЦК. Это не было ущемлением Берии, но скорее было ущемлением Маленкова и Жданова.
   Молотов тогда уже мало с кем ладил и даже со Сталиным не всегда находил общий язык. Но и тут можно говорить лишь о неком желании Молотова настоять на своём, а не о сознательной, с далеко идущими целями интриге Молотова.
   Вячеслав Михайлович Молотов хотел, как я понимаю, насолить Маленкову, Жданову и, в какой-то мере, Берии. Однако сослужил недобрую «протекцию» Кузнецову. Пожалуй, именно сближение секретаря ЦК Кузнецова и министра ГБ Абакумова усилило карьеристскую жилку у обоих, и не только у них двоих. Вряд ли будет натяжкой связать «ленинградское дело» 1949–1950 годов и «дело Абакумова» 1951–1952 годов (я имею в виду «сталинскую», так сказать, а не «постсталинскую» фазу последнего «дела»).
   Но связать не так, как это сейчас делают.
   Считается, что Абакумов инициировал и «сфабриковал» «ленинградское дело», но он был лишь вынужден его открыть силой объективных обстоятельств и по мере сил Кузнецова прикрывал. Но поскольку до этого Кузнецов уже заразил Абакумова бациллами карьеризма и политиканства (к чему Абакумов и без Кузнецова был склонен), логическим и психологическим продолжением падения «ленинградцев» стало падение уже Абакумова.
   Сталин очень верил в Кузнецова, Вознесенского и Абакумова, но ошибся в них. Они предпочли великой роли системных продолжателей дела Сталина – то есть дела построения развитой социалистической демократии – незавидную и мелкотравчатую роль скрытых завистников Сталина, шушукающих по углам о его старении и мечтающих поскорее занять высшие кресла в государстве для того, чтобы удовлетворять свои амбиции и тешить свою гордыню.
   В этом отношении характерна история с книгой Н.А. Вознесенского о советской экономике во время войны, о чём будет сказано в более позднем моём комментарии.
   Кузнецову в 1947 году было 42 года, Вознесенскому – 44, Абакумову – 39 лет.
   Сталину в этом году исполнялось 68 лет, Молотову – 57, Кагановичу – 54, Хрущёву – 53, Микояну и Булганину – 52, Жданову – 51 год.
   Маленкову в 1947 году исполнялось 46 лет, Берии – 48 лет.
   Эта возрастная «арифметика» естественным образом ставила на повестку если не текущего, то завтрашнего дня вопрос: «Кто будет руководить Советским Союзом через, скажем, 10 лет, в год сорокалетия Октября?»
   При этом все, причастные к высшим государственным тайнам, отдавали себе отчёт, что к тому времени СССР будет уже могучей и современной военной державой, уверенно обладающей ядерным оружием.
   Возглавить такую страну для любого карьериста, тем более с наклонностями сибарита, было более чем соблазнительно. А Вознесенский и Кузнецов как раз и были карьеристами и потенциальными сибаритами. Потенциальными потому, что у сотрудников Сталина были очень скромные возможности по развитию подобных наклонностей.
   Внимательный анализ тогдашней ситуации позволяет понять, что карьеристской, партократической группе «ленинградцев» во главе с Кузнецовым самим ходом дел мешала группа «Берия – Маленков – Жданов». К этой группе мог примыкать Булганин, а естественным лидером этой группы был Сталин. Но интриговать могла лишь группа «ленинградцев», чем она и занималась.
   После её устранения (о чём ещё также будет сказано позднее) среди испытанных сталинских соратников тенденция к интриге не могла развиваться, в высшем руководстве остался лишь один, и то тщательно маскирующийся интриган – Хрущёв.
   Он-то и реализовал то, что не удалось «ленинградцам» – возглавил страну, любя не её в себе, а себя в ней.
   И последнее сейчас…
   Будущему брежневскому премьер-министру Косыгину в 1947 году было 43 года. По возрасту он вполне подходил будущим подельникам по «ленинградскому делу», а по биографии – тем более. Уроженец Петербурга Косыгин учился в Ленинграде в техникуме и институте, начинал там работать, вступил там в партию, с июля 1938 года стал заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома ВКП(б), с октября 1938 года – председателем Ленгорисполкома (Ленсовета), в годы войны был уполномоченным ГКО в Ленинграде, а в довершение всего с июня 1943 по март 1946 года возглавлял СНК РСФСР, передав этот пост будущему подельнику Кузнецова и Вознесенского по «ленинградскому делу» Михаилу Родионову (в 1947 году – 40 лет от роду).
   Однако «ленинградское дело» не затронуло Косыгина, хотя подозрения у Сталина на счёт Алексея Николаевича возникали и не возникать, пожалуй, не могли. Но Косыгин всегда был чужд политиканства и интриганства. Поэтому он и остался в числе высших руководителей поздней эпохи Сталина.

18/X-47

   Плохо с заводом № 817^[126], как и раньше. Сроки срывали и срываем, а надо освоить более 1 миллиарда рублей. Надо руководство заменять. Кого поставить? Может, Бориса^[127]? Он мне всегда нравился. Самостоятельный парень, его на фу-фу не возьмешь. Надо вызвать в Москву. И самому проехать по местам.
   Что еще хорошо по сравнению с войной, можно отлучиться и проверить на месте самому.

25/X-47

   Вернулся из поездки по об’ектам. На завод 817 буду назначать Бориса^[128]. В целом впечатление разное. Хватает героев и честных большевиков, хватает ср…ни и шкурников. Как всегда. Сколько раз убеждался, подобрать нужных людей, это все. Хорошего человека и выматеришь, он поймет. А дурака и расстрелом не проймешь. Ему головы не жалко, и так нет. Так что зачем дураков стрелять. Стрелять надо врагов. Эти сами в тебя стреляют.
   Хреновое дело барахольщики. Живем лучше, их больше. Как зажать? Тяжело.
   Написал и вспомнился Шалва. Вот человек! Рыцарь. За идею пойдет хоть на смерть. Настоящий чекист. Но всех сюда не возмешь (так в тексте. – С.К.), Шалва и в Тифлисе нужен^[129].

27/X-47

   Борисов^[130] через Махнева передал проэкт генерального плана развития Атомной энергии на 20 лет. На 20 лет! Вознесенский хотел передать товарищу Сталину!
   Х…евы шуточки Вознесенского. Дурак. И Завенягин дурак, попался на его удочку. Не научились планировать развитие понятных отраслей, а Атом на 20 лет планируют.
   Видно этому надутому дураку хотелось блеснуть перед товарищем Сталиным и мне нос утереть. Мол, Лаврентий далеко не смотрит, а у нас, товарищ Сталин всё на 20 лет распланировано. Муд. к х. ев. Когда была война, с боеприпасами не справился, пришлось и это брать на себя. И Борисов хорош. Посоветовался бы. Если бы Вознесенский на него надавил, забрал бы его полностью в Совмин. Парень подходящий, в войну с вооружением крепко помог разобраться.
   Нет, Борисов нужен там, где работает. Мне своих людей в Госплане терять нельзя.

21/XI-47

   Когда был в отпуску, говорили с Кобой, что надо прекратить продажу товаров и выдачу пайков через распределители МГБ. Он согласился, написал Вячеславу и Косыгину. Косыга поручил Абакумову и Власику, а эти му…аки спустили на тормозах, предложили не прекращение, а ограничение и упорядочивание. Я вернулся, завернул это дело, все равно на Политбюро протащили. Но я это дело не оставлю. Нечего зажираться.

27/XI-47

   Коба вернулся. Говорил с Кобой, Вячеславом и Георгием по пайкам. Коба согласился, ввел в комиссию меня. Сейчас Косыгин переделывает на прекращение продажи. Но пайки Коба сказал пока оставить^[131].
   К концу года отменим карточки^[132]. Хорошо.

22/XII-47

   Провел заседание Спецкомитета. Все считают, виден свет в конце туннеля. Но слабый свет. Плохо с заводом № 817. А там освоения более 1 миллиарда рублей. Надо ускорить, без плутония ничего не будет. Буду ставить Бориса^[133]. Надо вызвать в Москву. Дела много, людей мало.

26/XII-47

   Заедаются чиновники. Этот му…ак Егоров^[134] решил открепить от Кремлевки моих академиков^[135], даже Игоря^[136] и старика Хлопина^[137]. Своих бл…дей они лечат, а кто нужен стране, нет. Хорошо, что я не пользуюсь этой конторой. Еще и залечат сволочи.
   Сколько развелось сволочей. Перестрелять бы, но сволочь и муд…к, это не уголовное преступление, статьи нет. А выгнать всех к еб…ной матери не получается. Вроде был человек, работал, выдвинули, а он разложился. Тот же Егоров мой ровесник. Хреновые дела. Но своих академиков я в обиду не дам.

Комментарий Сергея Кремлёва

   В разгар «атомных» работ будущая «невинная жертва сталинского террора» Егоров хотел открепить от кремлёвской поликлиники всех ведущих учёных атомной проблемы, прикреплённых к ЛСУК по указанию Л.П. Берии. Будущий фактически палач А.А. Жданова (летом 1948 года), Егоров в декабре 1947 года отказывал в квалифицированном медицинском обслуживании академикам И.В. Курчатову, С.Л. Соболеву, А.И. Алиханову, Н.Н. Семёнову, В.Г. Хлопину, членкорам И.К. Кикоину, Ю.Б. Харитону, Л.А. Арцимовичу, А.П. Александрову.
   26 декабря 1947 года В.А. Махнев обратился к Л.П. Берии по вопросу о восстановлении учёных в праве пользоваться услугами ЛСУК. В тот же день Берия лично адресовался к секретарю И.В. Сталина А.Н. Поскрёбышеву с просьбой «сохранить за… учеными право пользования Кремлёвской поликлиникой».
   Такое отношение к людям было для Л.П. Берии вообще характерно. В 1946 году И.В. Курчатов доложил ему о необходимости предоставления полуторамесячного отпуска для Ю.Б. Харитона в связи с ухудшением здоровья последнего. В августе 1946 года Берия дал согласие, наложив резолюцию: «Тт. Чадаеву и Бусалову. Обеспечить всем необходимым. Л.Берия. 12/VIII».
   Другой пример. 18 июля 1951 года А.П. Завенягин обратился к Л.П. Берии с просьбой о предоставлении отпусков И.Е. Тамму (с 1 августа по 10 сентября) и А.Д. Сахарову (с 1 сентября по 10 октября) с правом выезда на Черноморское побережье Кавказа. Уже 23 июля Берия накладывает на записку Завенягина резолюцию: «Согласен. Обеспечить (подчёркнуто дважды. – С.К.) необходимым лечением».
   Знал ведь опытный Лаврентий Павлович, что без такого его распоряжения двух выдающихся, но лично скромных учёных могут в отпуск-то отпустить, а вот путёвки в хороший санаторий могут и «замотать».

1948 год

20/I-48

   Год начался как было в войну. То в Совмине, то у Кобы. Само собой Спецкомитет. Вопросы идут потоком, и так день за днем. Если не подобрал людей, все, начинаешь зашиваться. Теперь у всех на первом месте экономика, а у меня все сразу на первом месте. Считается, половину времени я должен заниматься Ураном. А я одну половину Ураном, другую половину нефтью, третью половину строительством, а четвертую половину всем остальным. Даже культурой.
   До войны наша внешняя политика была простой. Все страны были чужими. Теперь целый пояс своих, но не всегда разберешь, свои или в бок смотрят. Раньше у Кобы были иностранцы только из Коминтерна, а сейчас идут косяком по государственным делам. И товарищи, и господа.
   Коба занимается ими сам и привлекает только Вячеслава. У меня все равно времени не хватило бы, а все равно обидно. Кобе сказал в Сочи, что я и с иностранцами могу, он посмотрел, говорит: «Ты не дипломат. Мне говорят, материшься много».
   Я говорю: «Не много. И если матерюсь, так со своими. А с чужими я буду вежливо».
   Он говорит: «Хватит вежливого Молотштейна. Он даже чересчур бывает вежливый».

12/II-48

   Коба злится. Снова неполадки с югославами. Сейчас они в Москве, тут же болгары^[138]. Единства нет, а просто горлом не возьмешь. Коба сдерживается, но сегодня рассказывал и не сдержался.
   Большая политика, большие нервы.

27/II-48

   По Сверхбомбе идут материалы разведки. Нет еще Бомбы, а надо думать о Сверхбомбе. Можно ох…еть.
   Полностью готов проэкт Постановления по Волгодонскому Водному Пути. Направляю Кобе. Строить будет Жук^[139]. Но сказал ему, что другие работы с него не снимаем. Старый кадр, а работает как молодой. Закваска тридцатых годов.

10/III-48

   Теперь часто собираемся у Кобы по реактивным снарядам и реактивной авиации. Реактивная авиация очень нужна. Англичане уже добились хороших результатов. Надо усилить. По реактивным снарядам пока больших успехов нет, больше взрываются, чем летают. Немецкие прототипы не удовлетворяют.
   Георгий^[140] не может вести дело самостоятельно, приходится влезать и здесь. По моему Спецкомитету он все делает со мной, и по своему Комитету тоже все делает со мной. Не может опереться на людей по-настоящему. Лучше бы отдать Устинову^[141].
   На совещании у Кобы понравился Королев^[142]. Надо пригласить к себе, поговорить подробнее.

20/III-48

   Очень подвел Борис^[143]. Придется вызывать в Москву и разбираться^[144]. Очень не ко времени. Он мне нужен там, на Урале, дело он хорошо продвинул. Придется вмешиваться. Тут и Абакумов^[145] хочет выслужиться, и Вознесенскому^[146] невтерпеж. С чего бы? Может, у него были с Борисом конфликты в войну или позже?^[147]