Страница:
2/III-49
Предрешен вопрос по Вячеславу и Анастасу[190]. Коба их снимает. Вячеславом он давно недоволен. И обойтись без него нельзя, и полной уверенности нет, какая у него позиция. Всегда может сфинтить или провалится. Вышинский подойдет больше. Теперь политика у нас не то что раньше. Нужно тоньше, а у Вячеслава это не получается. Не артист. Коба при нас им сказал, это не выражение недоверия, а пора нам двух внешних министров заменить.
Комментарий Сергея Кремлёва
По постановлению Политбюро от 4 марта 1949 года, В.М. Молотов был освобождён от обязанностей министра иностранных дел с заменой на А.Я. Вышинского.
А.И. Микоян был заменён на посту министра внешней торговли М.А. Меньшиковым, до этого бывшим замом Микояна (4.11.51 г. Меньшиков был снят как «не справившийся с возложенными на него обязанностями» и заменён П.Н. Кумыкиным).
Однако Молотов и Микоян остались на постах заместителей председателя Совета Министров СССР и членов Политбюро ЦК. Уже из этого следует, что их тогдашняя «опала» является плодом фантазии нынешних историков. До самого XIX съезда ВКП(б) – КПСС оба постоянно участвовали практически во всех совещаниях и заседаниях в кремлёвском кабинете Сталина.
Лишь после XIX съезда двери этого кабинета оказались для Молотова и Микояна закрытыми. Однако и это означало не «опалу», а разочарование Сталина в способностях обоих активно и эффективно участвовать в управлении страной.
Тем не менее Сталин не отказывался от сотрудничества с Молотовым и Микояном полностью. 16 октября 1952 года на том самом Пленуме ЦК теперь уже КПСС, на котором, по утверждению современных «продвинутых» историков, Сталин чуть ли не устроил Молотову и Микояну политическое аутодафе, оба были избраны в состав Президиума ЦК, не войдя лишь в Бюро Президиума ЦК (фактически – бывшее) Политбюро.
27 октября 1952 года Молотов вошёл также в состав нового Бюро Президиума Совета Министров СССР (Микоян в него не вошёл). При этом на том же заседании Бюро Президиума ЦК КПСС, где было принято решение о составе нового Бюро Президиума Совмина СССР, было решено переименовать Внешнеполитическую комиссию ЦК в Комиссию ЦК по связям с иностранными компартиями и возложить на Молотова наблюдение за работой всех видов транспорта, Министерства связи и Комиссии ЦК по связям с иностранными компартиями. На Микояна 27 октября 1952 года было возложено «руководство (заметим – руководство, а не наблюдение. – С.К.) работой всех видов министерств: пищевой промышленности, мясо-молочной промышленности и рыбной промышленности». При этом отдельная постоянная Комиссия ЦК по внешней торговле, председателем которой был с 1950 года Микоян, ликвидировалась.
Таким образом, Сталин не отстранялся от двух старых соратников, но отстранял их от постоянных и активных контактов с внешним, прежде всего капиталистическим миром. Соответственно прекращались и постоянные поездки обоих на Запад.
В этом был свой резон. Молотов и Микоян после войны поездили по миру, побывали в США, и там им, естественно, демонстрировали только «казовую» сторону американского «образа жизни». Смотреть было действительно на что! На фоне нашей ужасающей разрухи (и даже несомненно выдающихся наших успехов второй половины 30-х годов) послевоенная жизнь в Америке поражала всем – достатком, блеском, кипением, комфортом, довольным видом масс, экономической и индустриальной мощью. На Молотова и Микояна это оказало деморализующее воздействие. Они уже не считали, что нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики.
Соратники с подобными настроениями Сталину не требовались. К тому же ни Молотов, ни Микоян никогда не имели плотно дела с наиболее передовыми отраслями советской науки, техники и экономики и поэтому не имели возможности видеть широкие перспективы и реальность быстрого нашего рывка. Всё это и стало причиной похолодания отношений трёх старых большевиков с дореволюционным партийным стажем.
Однако Молотов и Микоян не списывались «в тираж», а всего лишь естественным образом отходили на вторые и третьи планы, как тот же Ворошилов, например.
После смерти Сталина министром внешней торговли СССР вновь стал Микоян, как и Молотов – вновь министром иностранных дел СССР. Но последующие события нашей послесталинской истории лишь подтвердили правоту Сталина в отношении этих его соратников.
Здесь, пожалуй, уместно сразу коснуться и коллизии с Булганиным и Василевским. 24 марта 1949 года Политбюро приняло Постановление по вопросам Министерства Вооружённых Сил СССР. Заместитель председателя Совета Министров ССР и министр Вооружённых Сил СССР Н.А. Булганин освобождался от должности министра «с переводом его в бюро Совета Министров на общегосударственную работу».
Военным министром назначался маршал Советского Союза А.М. Василевский, а его первым заместителем маршал Советского Союза В.Д. Соколовский.
По тому же постановлению ПБ на Булганина возлагалось «наблюдение за работой Министерства финансов СССР, а также за работой комитетов № 2 и № 3».
Финансовое дело Булганин знал неплохо – с сентября 1938 года по апрель 1940 года и с октября 1940 года по май 1945 года он занимал пост председателя правления Государственного банка СССР. Комитеты № 2 и № 3 были Комитетами при СМ СССР по реактивной технике и радиолокации, с чем Булганин тоже соприкасался по работе в военном министерстве.
При этом 7 апреля 1950 года Н.А. Булганин был назначен уже первым заместителем председателя Совета Министров СССР, а 16 февраля 1951 года было образовано бюро по военно-промышленным и военным вопросам под председательством того же Булганина.
8/III-49
Коба снял Вознесенского со всех постов сразу[191]. И возникает вопрос Кузнецова[192] и вообще ленинградской организации. Киров Ленинград чистил, недочистил (так в тексте. – С.К.). Надо снова чистить. Но это уже дело Кобы, Георгия и Абакумова.
Кузнецов мне никогда не нравился. Экономики не знает, а ставит себя высоко. Георгий о нем тоже не высокого мнения. Люди всегда делились на две категории и сейчас делятся. Один работает столько, сколько надо для дела, а другой столько, сколько его заставишь. Вознесенский людей подбирать не умеет, а тех, кто работает на совесть, ценить не умеет. Он себя ценит. И Кузнецов тоже.
Коба верит долго, но если перестает верить, это все. Его доверие к Кузнецову кончилось. Ну и черт с ним. С Вознесенским не ясно.
Одно плохо. Вознесенский был фигура известная, вес имел. Часть вопросов теперь будет решать сложнее, а время горячее. А может будет и проще. Все равно мои дела по Госплану больше тянул Борисов[193].
Кузнецов мне никогда не нравился. Экономики не знает, а ставит себя высоко. Георгий о нем тоже не высокого мнения. Люди всегда делились на две категории и сейчас делятся. Один работает столько, сколько надо для дела, а другой столько, сколько его заставишь. Вознесенский людей подбирать не умеет, а тех, кто работает на совесть, ценить не умеет. Он себя ценит. И Кузнецов тоже.
Коба верит долго, но если перестает верить, это все. Его доверие к Кузнецову кончилось. Ну и черт с ним. С Вознесенским не ясно.
Одно плохо. Вознесенский был фигура известная, вес имел. Часть вопросов теперь будет решать сложнее, а время горячее. А может будет и проще. Все равно мои дела по Госплану больше тянул Борисов[193].
Комментарий Сергея Кремлёва
Возникновение «ленинградского дела», стержнем которого стали вначале «опала», затем арест, следствие и расстрел Вознесенского и Кузнецова, сейчас связывают прежде всего с якобы интригами Маленкова и содействовавшего ему Берии. Приплетают к этому делу и некие козни Абакумова, хотя Абакумов был как раз с Кузнецовым дружен. Судя по всему, Абакумов был бы рад вообще не начинать ленинградские расследования, но они начались с ареста Якова Капустина (1904–1950), второго секретаря Ленинградского обкома партии, арестованного МГБ по прямому указанию Сталина. Не выполнить это указание Абакумов не мог. Капустин же подозревался в связях с англичанами.
Арест Капустина сразу вводил в круг расследования – хотя бы косвенно – Кузнецова. Но было ли это выгодно Абакумову, если арестованный впоследствии по его делу бывший начальник секретариата МГБ СССР полковник Иван Чернов 27 мая 1952 года показывал на допросе в МГБ:
«…Абакумов не раз хвастался своей близостью к Кузнецову… Именно с помощью Кузнецова Абакумов расставлял на руководящие должности угодных ему людей, которые впоследствии составляли его надежную опору.
Кроме того, Кузнецов, будучи облечен доверием ЦК, представительствовал в МГБ СССР. И, вполне естественно, находясь в таких взаимоотношениях с Абакумовым, сигналам о фактах неблагополучия в работе МГБ ходу не давал…»
В итоге по «ленинградскому делу» был осуждён ряд руководящих работников. К расстрелу было приговорено 23 человека, включая Вознесенского и Кузнецова (расстреляны не все). К различным срокам заключения было приговорено 85 человек, а не «тысячи», как нередко утверждается.
Но в чём истоки этого дела – в чьих-то интригах или в неких объективных обстоятельствах?
Любая интрига должна иметь мотив. А какие мотивы для интриг против кого бы то ни было могли быть у Маленкова и Берии? Они занимали высшие посты, были очень загруженными людьми, и результат отстранения от своих обязанностей – вследствие их интриг – одного или нескольких коллег Маленкова и Берии по управлению страной мог быть один: перекладывание нагрузки и ответственности отстранённых лиц на тех же Маленкова и Берию. Им что – своих забот не хватало?
Уже поэтому разговоры об «интригах» и «подсиживании» в кругу ближайших соратников Сталина – глупая или провокационная болтовня. Вот на более низком уровне Кузнецова, Абакумова, Меркулова и т. п. какие-то интриги могли бы иметь место – с мотивом повышения своего властного статуса. Но возьмём того же Абакумова. Если бы он затеял интригу, то есть фактически совершил должностное, как минимум, преступление, то рисковал бы не только своим положением, но и жизнью (что реально и получилось). И даже если бы интрига имела успех, то Абакумов не получил бы ничего существенного дополнительно в плане материальном, зато его нагрузка, и так немалая, ещё более возросла бы.
Реально могли интриговать и интриговали фигуры калибром существенно мельче. Так, из проекта постановления ЦК и Совмина от 16 апреля 1947 года о режиме труда и отдыха руководящих работников партии и правительства следует, что к высшей номенклатуре были отнесены 240 человек. А в одном Госплане СССР работало 1400 человек, в 56 союзных министерствах – десятки тысяч. Вот где была подлинная питательная среда для интриг и карьеристского перерождения с целью попасть из числа сотен и тысяч в число двухсот сорока!
Что же до причин к падению Вознесенского и Кузнецова, результатом которого стал единственный после войны крупный политический процесс в СССР Сталина, то их было несколько. Однако основной надо, пожалуй, считать позицию и натуру самих Вознесенского и Кузнецова.
Эти два вполне молодых сотрудника Сталина рассматривались им как перспективная пара преемников по руководству страной. Однако оперативные данные МГБ СССР показали Сталину, что Вознесенский, Кузнецов и ряд близких к ним партийно-государственных работников, в основном из Ленинграда, фактически становятся ядром потенциального заговора. Пока всё ограничивалось застольными разговорами о необходимости отдельной Компартии РСФСР, о том, как бы все они вольготно жили без Сталина и т. д.
Разговоры вскоре подкрепились действиями – в Ленинграде без санкции Сталина была проведена всероссийская ярмарка с огромными убытками вследствие ошибок планирования и организации. Сама ярмарка стала поводом для некой консолидации вокруг Кузнецова и др. ряда периферийных руководителей.
В Госплане СССР, руководимом Вознесенским, тоже накопились серьёзные недостатки в подходах к планированию развития экономики СССР, в подборе кадров и т. д. Уже это давало объективные основания для снятия Вознесенского, и 7 марта 1949 года он был снят и отправлен в длительный отпуск.
Но затем вскрылись ещё более неприглядные вещи. В августе 1949 года проверкой была установлена массовая систематическая «пропажа» из Госплана секретных документов. Всего за 1944–1948 годы пропало более двухсот секретных и совершенно секретных материалов (в 1944–55, в 1945–73, в 1946–49, в 1947–19 и 1948–19). В числе «утерянных» были, например, Государственный план восстановления и развития народного хозяйства на 1945 год на 209 листах, комплексный план материально-технического обеспечения Наркомата цветных металлов, Наркомата химической промышленности и НКВД на 1 квартал 1946 года на 88 листах, часть отчёта о работе радиолокационной промышленности за первое полугодие 1947 г.; проект постановления о балансе и плане распределения чёрных металлов на 1948 года на 6 листах и т. д. При этом в Госплане работало значительное число сотрудников, имевших родственников за границей (главным образом в США) и поддерживавших с ними письменную связь.
Первого сентября 1949 года Вознесенский обратился с невнятными оправданиями к Сталину, но 11 сентября Политбюро приняло постановление о предании суду Вознесенского и ещё четырёх ответственных работников Госплана «ввиду особой серьёзности нарушений закона в Госплане». 27 октября 1949 года Вознесенский был арестован. Нередко его арест выдают как прямо связанный с «ленинградским делом», хотя Вознесенский был арестован по «делу Госплана».
Ещё раньше, 15 февраля 1949 года, были сняты с должностей секретарь ЦК А.А. Кузнецов, а также П.С. Попков (1903–1950) – с поста первого секретаря Ленинградского обкома и горкома и М.И. Родионов (1907–1950) – председатель Совета Министров РСФСР. Попков и Родионов были направлены на учёбу на партийные курсы при ЦК. Как показали те же оперативно-чекистские мероприятия по прослушиванию, выводов для себя они не сделали и винили в своих бедах Сталина.
23 июля 1949 года МГБ арестовало бывшего второго секретаря Ленинградского обкома партии Я.Ф. Капустина (1904–1950), отстранённого вместе с Попковым 15.02.49 г. и тоже направленного на партийную учёбу. Капустин был заподозрен в связях с английской разведкой, основания чему были (в 1933–1936 годах он находился на инженерной стажировке в Англии).
13 августа 1949 года Кузнецов, Попков и Родионов тоже были арестованы, и началось следствие по непосредственно «ленинградскому делу».
Для Маленкова и Берии, как и для самого Абакумова, все эти аресты были абсолютно не нужны, поскольку государственное влияние Вознесенского и Кузнецова было и без того коренным образом подорвано. Для Абакумова арест Кузнецова был даже нежелателен, так как в ходе следствия Кузнецов мог подчёркивать их хорошие отношения.
Говорить о «ленинградском деле» как о некоей «фальсификации» нельзя уже хотя бы потому, что материалы его и сейчас закрыты так же, как и дела по заговору Тухачевского, по делу Берии и т. д. С политической точки зрения менее всего был нужен арест ряда известных деятелей Сталину. И если он санкционировал аресты, то только потому, что потенциальная угроза от сложившейся ситуации для безопасности СССР была велика.
Как в капле воды, острота момента отразилась в письме некого майора Ульянича, 1913 г.р., члена ВКП(б) с 1940 года, во время войны служившего на Дальнем Востоке, а в октябре 1948 года переведённого в Закавказский военный округ лектором политотдела 87-го стрелкового корпуса. В сентябре 1950 года Ульянич был послан на одногодичные курсы усовершенствания при Военно-педагогическом институте им. Калинина в Ленинграде, откуда в декабре 1950 года прислал письмо инспектору политотдела корпуса полковнику Сиренко. Тот передал его в политотдел, а оттуда письмо попало вначале в ЦК КП(б) Грузии, а затем – к Сталину и в МГБ СССР.
Ульянич писал, в частности:
«…Ленинград брови насупил и требует, чтобы его понимали. Чувствуется, как «струны» натягиваются все сильнее и сильнее… (Прости, большего сказать не могу, не допрашивай а догадывайся…) Вознесенский, Кузнецов, Попков… усопшиеся…»
Ульянич был, похоже, не очень умён и не умел держать язык за зубами. 27 января 1951 года он был арестован, а в августе 1951 года приговорён к 8 годам лагерей решением сталинской Военной коллегии Верховного Суда СССР. В 1954 году решением той же, но уже хрущёвской – Коллегии он был реабилитирован и служил в Советской Армии до 1961 года. Мы удивляемся – откуда пошёл развал СССР? Вот от таких лекторов, как Ульянич, и пошёл. В том числе…
Да, к началу 50-х годов в советском обществе возникали новые и нездоровые тенденции, связанные, как это ни странно, с ростом мощи и возможностей страны.
Берия это понимал, но этот момент волновал его постольку-поскольку. Делами государственной безопасности занимались другие, он их даже не курировал. К тому же у Берии весной и летом 1949 года хватало проблем с завершением работ по первой советской атомной бомбе РДС-1.
Подчеркну ещё раз: контроль работы МГБ не входил в круг кураторских обязанностей Лаврентия Павловича как одного из замов Предсовмина СССР. Как я уже сообщал читателю, в соответствии с постановлением ПБ от 8.02.47 г. Берия курировал только МВД СССР, а вопросы госбезопасности были сосредоточены в так называемой «семёрке», куда Берия входил лишь как один из её членов. А с 17.09.47 г. по инициативе Молотова наблюдение за работой МГБ было возложено на секретаря ЦК А.А. Кузнецова – того самого. С конца 1949 года этим занимался, насколько мне известно, уже Хрущёв, что сегодня тщательно замалчивается.
Для моральной и политической характеристики Н.А. Вознесенского не мешает напомнить историю с его книгой «Военная экономика СССР в период Великой Отечественной войны», изданной в 1948 году.
Выглядит невероятным, но тем не менее это – факт: в 1948 году, при живом Сталине и живущих в полном составе членах Государственного комитета обороны, в СССР была издана книга, фактически игнорирующая роль ГКО в войне. Я, к сожалению, не имею этой книги в своём распоряжении, и поэтому сошлюсь на компетентную информацию историка Юрия Николаевича Жукова, который сообщает, что на 189 страницах первого издания книги Вознесенского ГКО упоминался всего три раза, при этом без раскрытия его состава и распределения обязанностей между его членами.
Книга была полна фальшивыми славословиями Сталину, но в ней отсутствовали имена Молотова, Берии, Маленкова и даже политически аморфного к тому времени Микояна. Как справедливо замечает Ю. Жуков, их имена, как бы предвосхищая события (то есть – будущее величие уже самого Вознесенского), вычёркивали из будущей истории страны. Зато стоящим рядом со Сталиным экономическим организатором Победы естественно виделся сам автор «эпохального труда» – великий и непревзойдённый Николай Александрович Вознесенский.
Автор получил за свой «научный труд» (его собственная «скромная» оценка) Сталинскую премию и премиальные 200 тысяч рублей передал четырём детским домам в Горьковской и Тульской областях. Это было, конечно же, саморекламой. И, пожалуй, с далеко идущими целями.
Ещё одна любопытная деталь. Книга Вознесенского – вне сомнений, стараниями начальника Управления кадров и секретаря ЦК Кузнецова – рекомендовалась в качестве учебного пособия кафедрами и учёным советом Высшей Партийной Школы (ВПШ) при ЦК ВКП(б). Она присутствовала в программах по политэкономии и основам советской экономики, изданных в 1948 году, а также в программе по диалектическому и историческому материализму, изданной в 1949 году.
Как видим, «ленинградцы» уже не только в «учёные», но и в «хвилософы» лезли! И кое-кто их в эти «эмпиреи» усиленно пропихивал. Так, например, в теоретическом органе ЦК журнале «Большевик» (будущий «Коммунист») некто Гатовский разразился в январе 1948 года хвалебной рецензией на книгу Вознесенского, превознося её якобы выдающееся политическое и теоретическое значение. Кончилось тем, что Сталину эта возня надоела, и 13 июля 1949 года вышло постановление ПБ о журнале «Большевик» с решением о замене главного редактора и редколлегии. При этом основным мотивом для такого решения было названо «угодническое восхваление» в журнале «книжки» (оценка явно Сталина) Вознесенского.
К слову… Этот самый Лев Маркович Гатовский (1903 – не ранее 1996), расцвет которого как «учёного» пришёлся на хрущёвско-брежневские годы, с 1939 года работал в Институте экономики АН СССР, в 1947–1949 годах заведовал кафедрой в ВПШ при ЦК, в 1954 году стал соавтором учебника «Политическая экономия», с 1958 по 1965 год был главным редактором журнала «Вопросы экономики», а в 1965 году стал директором Института экономики АН СССР и благополучно директорствовал там долгие годы. В 1970 году издал «научный труд» «Экономические законы и строительство коммунизма», а к 1996 году всё еще подвизался в стенах антикоммунистического Ин-та экономики РАН в должности главного научного сотрудника. Такова та «кукушка», которая захваливала «петуха» Вознесенского.
Мы всё удивляемся: с чего бы это советская экономика стала с какого-то момента пробуксовывать? А вот с подачи таких «учёных» и стала…
В завершение этого комментария стоит, пожалуй, привести извлечение из речи Хрущёва перед активом Ленинградской партийной организации 7 мая 1954 года. Хрущёв и Генеральный прокурор СССР Руденко приехали в Ленинград с двумя целями: оправдать произведённую хрущёвским ЦК КПСС «реабилитацию» «ленинградцев» и подготовить процесс над Абакумовым, которого ни к селу, ни к Питеру приплели к «банде Берии». В декабре 1954 года Абакумова и его подельников судили в Ленинграде и там же расстреляли.
Задачей Хрущёва было максимально замарать Берию и Абакумова и максимально обелить Вознесенского и Кузнецова. И вот что он говорил об этих «невинных жертвах сталинизма» (по неправленой стенограмме):
«…Известно, что тов. Кузнецов и другие допускали разные излишества, выпивки допускались. Ведь это факт. И расходование средств государственных не по назначению допускалось, и бахвальство, и некоторое (ну-ну. – С.К.) зазнайство. Было же это все товарищи. Он болтал в Москве о том, что мы, мол, ленинградцы, люди особого склада. Не понимаю, какой это особый склад? Тогда давайте укажите, чтобы мы этот «склад» заметили, а то начинают говорить: ленинградцы – люди особого склада, москвичи – особого склада, киевляне – тоже особого склада… Что за чепуха?
<…>
Можно по-разному относиться к Вознесенскому. Очень многие члены Политбюро не уважали Вознесенского за то, что он был хвастлив, груб, к подчинённым людям относился по-хамски…».
Видно, очень уж набрыд Вознесенский даже Хрущёву, что он так оценил его в такой ситуации.
Забавно, что, ляпнув сгоряча этакое, Хрущёв тут же поправился: «Но это не значит, что… Вознесенский являлся врагом. Наоборот, я глубоко убеждён (? – С.К.), что Вознесенский был честный и умный, но своенравный человек».
16/III-49
Курчатов снова просит разрешения ознакомить ученых с данными разведки по Сверхбомбе. Говорит, без этого не обойтись. Придется разрешить, но без осведомления о происхождении этих данных. Курчатов жалуется, что его давно считают человеком с гениальным чутьем, а он на самом деле просто пользуется нашими данными. Пришлось успокоить, что для дела это неплохо, когда руководитель имеет во всем авторитет. Тем более что Игорь – голова. А репутацию он не подмочит, мы эти данные не рассекретим никогда[194].
На об’екте у Зернова распоясываются уголовники, хотели ограбить квартиру Харитона[195]. Надо усилить оперативно-чекистское обслуживание ведущих ученых и охрану. Работа по Бомбе вступает в завершающую фазу, может быть всякое. Поговорю с Кобой.
На об’екте у Зернова распоясываются уголовники, хотели ограбить квартиру Харитона[195]. Надо усилить оперативно-чекистское обслуживание ведущих ученых и охрану. Работа по Бомбе вступает в завершающую фазу, может быть всякое. Поговорю с Кобой.