Лавриненков Василий. Возвращение в небо

   Незабываемые минуты волнения, тревоги и огромной радости пережили мы с Виктором в то памятное утро. До конца дней своих запомнил я ту встречу в степи и людей, которые сердцем своим согрело нас двоих, бежавших из лютой неволи, вдохнули в нас веру в свои силы, в то, что мы возвратимся в свои полки и снова обретем крылья!
   Старик, увидев меня, продолжал работать с таким видом, словно давно заметил нас обоих и только ждал, что мы к нему подойдем.
   - Здравствуйте!
   - Добрый день... - он окинул меня внимательным взглядом: - Що скажете?
   - Нам помощь нужна, отец...
   В черной бороде старика серебрилась седина. На меня повеяло чем-то добрым, родным. Вот таким же вставил я на Смоленщине своего отца-крестьянина... Не раздумывая больше, я подал Виктору условный знак. Он тоже подошел к нам.
   Дед, должно быть, не впервые видел таких, как мы. Пытливо поглядывая на нас, он о чем-то думал. Видимо, прикидывал, как себя вести.
   - Мы, папаша, ушли из плена. Нужна одежда, пища. Хотим узнать, куда идти, чтобы попасть к своим.
   Крестьянин оживился. Рассказал, что его сыновья тоже служат в Красной Армии, а односельчане берегут собранный урожай до ее прихода. Вот он и вышел пораньте убирать кукурузу, позже еще люди придут.
   - А вам, хлопцы, нужно к Днепру идти. На ночь не надейтесь. Наткнетесь в темноте на кого - выстрелит, и все. Днем виднее, от кого прятаться. За каждого беглою пленного Гитлер пообещал пуд соли... Среди полицаев есть люди, а в основном - собаки. Не дай бог попадетесь - смерти не миновать... А вы небось есть хотите?
   - Со вчерашнего дня не ели. Да и переодеться бы надо...
   Старик помолчал, подумал:
   - Ну ладно, хлопцы, я пойду в село, а вы побудьте здесь.
   Он скрылся в высокой кукурузе, оставив нас в тревоге. Не хотелось думать, что старик может подвести, но ведь всякое случается.
   - Надо проследить за ним, - предложил Виктор.
   Я стал пробираться за стариком. В конце кукурузного ноля остановился. Сутулая темная фигура двигалась по стерне к дороге. Что тут следить? Будем ждать.
   Прошло часа два. Мы уже решили было уходить, когда увидели на дороге двух пожилых женщин, тащивших маленькую тележку с хворостом. Мы пошли навстречу, поздоровались.
   - Сыночки, родные, - заговорила та, что казалась постарше, - сколько же вы пережили из-за проклятого супостата! И как еще далеко вам идти!..
   В глазах у женщин стояли слезы. Успокоив их, мы спросили, не передавал ли чего бородатый колхозник?
   - Передал, передал, сынки, вот берите...
   Под хворостом оказались два старых пиджака и две пары брюк навыпуск. Старушка протянула нам узелок с едой и маленький нож. Мы быстро переоделись.
   Осторожно сложив свои форменные брюки кармашком внутрь, я вместе с гимнастеркой подал их одной из женщин:
   - Возьмите, мамаша, мою одежду. Там в карманчике и мои часы.
   Она растерянно взглянула на меня:
   - Що вы сказали?
   - Часы мои, говорю, военную заслугу оставляю вам.
   - О, господи! - всплеснула руками женщина и прижала узелок к груди. - Да зачем же вы это?.. На что они нам?
   Когда Виктор стягивал с себя гимнастерку, я увидел, что она на спине разорвана чуть ли не пополам.
   - Где это ты?
   - Как где? В поезде. Охранник в последнюю секунду уцепился за гимнастерку. Если бы я не держался за твой ремень - оставаться бы мне в том вагоне...
   Женщины, слушавшие наш разговор, перекрестились.
   - Господи, спаси их и помилуй.
   - Бог-то бог, да и сам не будь плох,- сказал я на это.
   - Что правда, то правда, - ответила та, что помоложе. - Я вам и карту принесла.
   Карта была вырвана из старого учебника географии.
   - Батько далы... Може, не такая, да другой нет.
   Карта нам совершенно не годилась, но обоих очень тронула такая забота. Поблагодарили колхозниц. Стали прощаться.
   - Не идите дорогами, идите стернями, где пасут скот. Вдоль лесопосадок, напутствовали нас женщины.
   Мы поклонились им и зашагали в ту сторону, где, по нашим расчетам, катил свои воды Днепр.
   Отмахали километров десять, но ушли недалеко: старательно обходили все, что вызывало малейшие подозрения. Оба были до предела насторожены, нам казалось, что со всех сторон нас подстерегают опасности.
   Собственно, так оно и было.
   Вконец обессиленные, мы свернули к стогу сена. Перекусили тем, что оставалось в небольшом узелке. Вспомнили, как готовились к прыжку из вагона. И еще раз убедились, что прекрасно понимаем друг друга без слов.
   Я осмотрел раны Виктора. Та, что была на ноге, загноилась. Следы побоев постепенно заживали. Я нашел лист подорожника, приложил к его ране, перевязал ее.
   Отдохнув, двинулись дальше. Шли, пока не начало темнеть и пока не забрели в какое-то болото. С трудом выбрались. Наткнувшись на стог сена, обрадовались, как дети: ночлег в тепле обеспечен.
   Утром нас разбудили петухи. Оказалось, мы заночевали возле села. Пришлось срочно ретироваться, хотя очень тянуло зайти в крайнюю хату. Твердо решили: пока можем двигаться, не будем рисковать...
   Третий день мы в пути. Ног под собой не чувствуем от усталости. Надо бы с кем-либо поговорить, убедиться, что правильно идем. Удача благоприятствовала нам. Встретили в поле двух работающих женщин. Им не пришлось ничего объяснять. Отнеслись к нам сочувственно. Привели в село, плотно накормили. Снабдили продуктами на дорогу...
   Наше странствие продолжалось. Мы все еще боялись заходить в села: ведь любому встречному нетрудно было понять, кто мы и куда пробираемся.
   И все же однажды рискнули приблизиться к крайней хате какого-то села.
   На мой стук в дверь вышел немолодой болезненного вида мужчина.
   - Кто такой?
   - Бежал из плена...
   - Заходи в хату, - пригласил он.
   В комнате увидел жену хозяина и четверых ребятишек, которые с нескрываемым любопытством разглядывали меня.
   Хозяин спросил, куда держу путь.
   - К своим, к фронту, - признался я.
   - Тогда нужно пробиваться к Днепру.
   И он объяснил, как следует идти. Убедившись, что нам ничто не угрожает, я сказал, что на улице остался мой товарищ.
   - Понятно: внешняя охрана,- улыбнулся хозяин и сам вышел позвать Виктора.
   Разговор с хозяином был чисто мужской: о фронте, о службе. Он слышал о Сталинграде, о том, как наши войска разбили там гитлеровцев. Не таясь, радовался этому. А когда вдосталь наговорились, хозяйка пригласила нас за стол. К горячей картошке в мундирах нам дали по маленькому кусочку сала. Детишки смотрели на нас с завистью: видно, сами давно не лакомились салом.
   В первый раз после побега мы были в хате, сидели за столом. Так не хотелось покидать эту гостеприимную семью. Но нужно было идти дальше. На прощание хозяин угостил нас самосадом, дал совет:
   - Переберетесь за Днепр - там ищите партизан. Они и перебросят вас к своим. Держитесь южнее Канева, на Григоровку выйдете.
   Мы с Виктором стояли в тесных сенях, и обоим виделся заднепровский лес. В нем было наше спасение.
   Докурили цигарки.
   - Если можно, дайте нам что-нибудь, чем можно в случае чего отбиваться, попросил Виктор. Хозяин порылся в углу, достал молоток с длинной ручкой.
   - Годится! - удовлетворенно сказал Виктор. - Спасибо. Будем наступать вернем. Обязательно вернем.
   Эх, Виктор, Виктор! Мог ли ты тогда знать, что никогда больше не придешь в эти места!
   ...Незабываемая хата, милая Киевщина! Когда я теперь рассматриваю карту Украины, вспоминая города и села Донбасса, Николаевщины, Днепропетровщины, Запорожья, Крыма, над которыми приходилось бить врага, и милую весеннюю Черниговщину, где много летал, будучи летчиком-инструктором, то дольше всего мой взгляд всегда задерживается на Киевщине. Мне так хочется узнать о судьбе людей, которые суровой осенью 1943 года пригрели, приютили нас, поделились с нами последним куском хлеба, дали добрые советы. Что стало бы с нами без их доброй помощи, страшно даже подумать...
   Постепенно мы с Виктором "вооружились". У нас уже были нож и молоток. Потом я нашел на току, где ночевали, гирьку. Привязал к ней веревочку - чем не средство самозащиты?
   А когда было туго с пищей, тоже находили выход. Собирали на стерне колоски, обжигали их на огне, растирали в ладонях и получали зерно. Очень оно выручало нас. Я приспособился даже добывать огурцы в огородах: ложился на грядку и, чтобы никто не заметил, перекатывался по ней. Огурцы, как камни, впивались в бока. Прокатишься раз-другой - полная пазуха...
   Так, день за днем, мы упорно шли к Днепру. Думал ли я когда-нибудь раньше, что настанет час, когда эта река станет в моей жизни самым важным рубежом, за которым - конец плену...
   Мы оба так жаждали увидеть могучую ширь Днепра, что, когда голубая широкая лента предстала пред нами во всей своей красе, ни у меня, ни у Виктора не было сил для бурного излияния чувств. Мы просто застыли, пораженные величественной панорамой заднепровских далей с партизанскими лесами и тем, что цель наконец достигнута.
   Постояли на круче, помолчали, потом опустились на землю, снова поглядели вдаль и опять не нашли слов, чтобы сказать друг другу о переполнившем нас счастье.
   Да и о чем было говорить? Все так ясно: спустись вниз, переплыви реку - и конец всем мучениям!
   А вдруг что-то помешает нам? Вдруг здесь, на последнем этапе, случится непоправимое?
   Эта мысль, видно, пришла обоим одновременно, потому что мы, не сговариваясь, встали и начали спускаться по тропинке. Она привела нас во двор, окруженный садом. Нам явно везло: у колодца увидели миловидную девушку. Направились прямо к ней, попросили напиться. Девушка улыбнулась, показала рукой на полное ведро.
   И тогда, так же как после прыжка из вагона, наступила нервная разрядка.
   Мы начали брызгаться, смеяться, шутить, начисто забыв, что находимся еще на оккупированной врагом территории и можем накликать на себя беду.
   Но чувство беззаботности длилось недолго, не больше минуты. Мы с Виктором пришли в себя, посерьезнели. Девушка ни о чем не спрашивала. Она показала, как пройти к Днепру. Предупредила, что вода еще не холодная, что переплыть реку можно вплавь или на лодке.
   Не теряя времени, стали спускаться по тропинке. Тропинка была такая узкая, что невольно наводила на мысль: в случае встречи с недругом - не разминешься. Поэтому оба держали наготове свое "оружие".
   Вдруг слышим впереди голоса. Застыли на месте. Приготовились к стычке. Видим, навстречу идут мужчина с мальчишкой-подростком. Заметив нас, они опасливо остановились.
   - Куда путь держите, добрые люди? - робко спросил мужчина.
   - К Днепру.
   - А что вам там нужно? - поинтересовался он.
   - Нам надо на тот берег, - сказал я, и мы подошли ближе.
   - Как же думаете переправляться? - уже спокойно задал вопрос незнакомец.
   - Это наше дело, - настороженно ответил Виктор. Крестьянин чему-то улыбнулся, внимательно оглядел нас, решительно произнес:
   - Я помогу. Пошли.
   Мы последовали за ним. Мальчонка - тоже.
   Предстояло спуститься еще ниже с невысокого обрыва, и добровольный провожатый уверенно повел нас по утоптанным ступенькам.
   Днепровская вода теперь плескалась у наших ног. Противоположный берег казался очень далеким и как будто осевшим. Я стоял над рекой, смотрел на воду, на незнакомца и душой чувствовал, что человеку, который привел нас сюда, можно верить. А наш провожатый, видя нашу радость и взволнованность, ждал, пока мы успокоимся, свыкнемся с обстановкой.
   - Ну, так как вы переплывете на тот берег? - переспросил он, дружелюбно глядя на нас.
   - Может, вы посоветуете, как это сделать?
   - Это другой разговор... Куда же вы намерены добираться дальше?
   - До Москвы, - вырвалось у Виктора.
   - До Полтавы, - сократил я расстояние, и мы втроем рассмеялись.
   Потом мужчина обратился к сыну:
   - Иди домой. Я перевезу товарищей и вернусь.
   Мальчонка вмиг скрылся в кустах. Наш перевозчик вошел в заросли, и мы увидели там аккуратную, небольшую лодку с веслами.
   - Садитесь, - пригласил он.
   Мы бросились к лодке. Незнакомец оттолкнул ее и занял место на веслах.
   Чем больше удалялись мы от берега, тем теснее прижимались с Виктором друг к другу, тем чаще обменивались вопросительными взглядами. Крестьянин так легко гнал лодку, так по-спортивному владел веслами, что мы стали сомневаться, тот ли он человек, за которого себя выдает.
   Гребец молчал. Это настораживало, даже пугало. А все же наше доверие к нему росло с каждой минутой.
   - Где вы попали в плен? - нарушил он наконец тягостное молчание.
   - Недалеко от Таганрога.
   - А почему решились идти через фронт? Там сбилось столько гитлеровцев, что на каждом шагу болтается дурак с винтовкой...
   Левый берег приближался с каждой минутой. Мы пристально разглядывали кусты, высокие деревья, искали привычные приметы жизни. Но все было пустынно.
   - Нам говорил один человек, что где-то здесь обитают партизаны, нерешительно произнес Виктор.
   - Я и сам хотел сказать об этом, - невозмутимо заметил наш перевозчик.
   Лодка уткнулась в песок. Мы заторопились на берег. Крестьянин вышел за нами и потащил за собой лодку. Теперь мы смотрели на него с восхищением, с любовью. И только теперь оба рассмотрели, что это был не старый еще, круглолицый, черноволосый крепыш, чем-то напоминавший опростившегося горожанина. Нам с Виктором хотелось высказать ему много добрых слов, но они не приходили на ум: новые тревоги наполняли нашу душу. Куда теперь? Где, как разыскивать партизан?
   Перевозчик пристроил на берегу лодку и, немного отдышавшись, подошел к нам.
   - В этих краях действует партизанский отряд, - доверительно сказал он. Фашисты боятся партизан, как огня. И не только здесь, на левобережье... Слышал я, что немцы у Киева оборону заняли, а сюда и не суются... Идите прямо на Комаровку, - махнул он рукой в сторону высоких дубов. - Можете не прятаться, не скрываться. Заходите в любую хату. Тут вас никто не тронет. Запомните обязательно: Комаровка, - многозначительно повторил он и стал прощаться.
   Сделав несколько движений для разминки, как это делают спортсмены, наш перевозчик ловко вскочил в лодку, оттолкнулся веслом, вставил его в уключину и сильно гребнул, опустив весла глубоко в воду...
   Шагая ивняком вдоль берега, мы высматривали, где бы свернуть на дорогу. Теперь, когда все трудности остались позади, оба почувствовали страшную усталость и зверский голод. Виктору трудно было идти по песку - у него болела нога, я помогал ему. И вот за выступом показались белые хаты. Это словно прибавило нам сил: скорее, скорее...
   Дворы, лежавшие с двух сторон от дороги, густо заросли зеленью. Велик был соблазн, не мешкая, зайти в один из них. Но мы свернули на глухую улочку и направились к крайней хате. Хата стояла за болотом, пришлось обойти его. Именно то, что она находилась на отшибе, манило нас к ней.
   Вечерело. В воздухе пахло дымком. У сарайчика пожилой мужчина колол дрова... Мы некоторое время понаблюдали за ним из кустарника, начинавшегося у самых ворот. Вскоре появилась женщина, гнавшая корову. Женщина заметила нас. Мы попросились в хату.
   Хозяева дома Иван Степанович и Татьяна Семеновна Шевченко держали себя просто и доверчиво. Чуточку освоившись в непривычной обстановке, мы с Виктором заговорили о партизанах. Супруги Шевченко отвечали на наши вопросы уклончиво и как бы нехотя. "Мы не видели партизан... Люди говорят, что есть такие... Встречали, правда, всадников с красными ленточками на фуражках. Может, они?.."
   Хата, в которую мы попали, не отличалась большими размерами. Почти все помещение занимала убранная тыква: старики делали заготовки на зиму. Ночевать в хате было негде, и мы с разрешения хозяев ушли на огород, где уже заприметили стожок сена. Сделав в сене удобное углубление, мы с Виктором вернулись в хату, чтобы попросить одеяло. Каково же было наше удивление, когда увидели, что Татьяна Семеновна успела нагреть воду и поставила корыто: баня для нас была готова...
   Только матери умеют так угадывать, что нужно человеку после тяжелых мытарств!
   Хорошо вымывшись, мы вернулись в свое укрытие с двумя домоткаными ковриками и впервые за много дней заснули крепким, безмятежным сном.
   Утром, не теряя времени, отправились на розыски партизан. Долго бродили в лесу, останавливались у дорог со следами колес и копыт, прислушивались к каждому звуку, но ничего не нашли. Расстроенные, возвратились в село. Разговорились с одним из жителей. Он спросил, кто мы и куда идем. Мы рассказали о своем намерении. В ответ наш собеседник буркнул что-то невразумительное и не захотел продолжать разговор на эту тему. Спросил только, где мы остановились...
   - Знаю, знаю, это дед Иван Шевченко... - сказал он и, о чем-то подумав, неожиданно посоветовал: - Крутитесь среди людей - они подскажут то, что вам нужно. Приходите на бригадный двор...
   - А если на гитлеровцев нарвемся?
   - У нас их нет. Поперли отсюда...
   На другой день снова встретились с тем же человеком и снова - о том же. Теперь он выслушал нас более доброжелательно, указал дорогу, на которую следовало обратить внимание. Два дня мы безрезультатно дежурили под старым дубом у той дороги. И только на третий увидели группу вооруженных людей. Оба чуть не запрыгали от радости. Когда партизаны приблизились, я вышел навстречу и направился прямо к командиру, приложив руку к своей кепчонке:
   - Здравия желаю, товарищ командир! Разрешите...
   - Кто такие? - резко оборвал он, схватившись за автомат.
   Партизаны остановились. Командир, высокий, бородатый человек с красной ленточкой на головном уборе, сурово оглядел нас. Я коротко рассказал о себе, о Карюкине, надеясь, что наша история, наши офицерские звания говорят сами за себя. Но мы с Виктором не знали суровых законов партизанской жизни.
   Командир не поверил ни тому, что мы выскочили на ходу из немецкого поезда, ни тому, что мы оба действительно офицеры-летчики. Он приказал нам убираться...
   "Вперед!" - приказал командир, и партизаны двинулись за ним. Мы остались у дерева. Когда последний боец прошел мимо нас, мы переглянулись и побежали вдогонку.
   Партизаны остановились. Я снова подошел к командиру:
   - Вы не имеете права отказывать нам!
   И тут он, видно, поверил. Поверил не словам - мой голос, глаза, удрученное лицо Карюкина убедили командира, что мы не лжем. Наступило тягостное молчание.
   - Мы идем на боевое задание, - уже иным тоном произнес наконец командир. Сколько времени это займет, неизвестно...
   Теперь мы с Виктором не поверили ему.
   - Вы хотите бросить нас! - вырвалось у Карюкина. Бородач приблизился ко мне. От него пахло дымом и сырой одеждой.
   - Слово коммуниста: мы придем за вами, - и протянул руку...
   Хозяева по нашему настроению догадались обо всем. Да мы и сами признались, что нам придется подождать, пока за нами придут.
   - Вари, мать, побольше борща, - сказал Иван Степанович. - Чем сами кормимся, тем и поделимся с вами...
   Настроение было хорошее. Мы отдохнули, окрепли, а надежда попасть к партизанам и встретить с ними Красную Армию окрыляла нас. И все же не просто осуществилась наша мечта.
   Прождав два дня, мы с Виктором снова вышли к знакомому дубу. По дороге тянулся свежий след от колес. Он повел нас в глубь леса. Боясь потерять след, мы волновались и ужасно торопились. Вдруг окрик: "Стойте! Руки вверх!"
   Из-за дерева показался молодой парень с автоматом. Красная полоска на его фуражке обрадовала нас: в подобный "плен" мы сдались с удовольствием.
   Парень с автоматом повел нас в глубь леса. И вскоре мы попали в настоящий поселок из высоких, крытых сеном шалашей. Здесь нас передали другому часовому. Мы с Виктором уселись на бревне. "Неужели начинается все сначала?" - взглядами спрашивали мы друг друга.
   Ждать пришлось недолго. Нас привели в просторный шалаш со столом и скамейками, сделанными из горбыля и кругляков. Мы предстали перед командиром соединения партизанских отрядов{6} Иваном Приймаком и комиссаром Емельяном Ломакой.
   Выслушав историю нашего побега, Приймак и Ломака поверили нам и даже объяснили, почему нас с Виктором не сразу взяли в отряд. Оказалось, что несколько дней назад в расположение партизанских отрядов пытался проникнуть шпион, выдававший себя за летчика, Героя Советского Союза, бежавшего из концентрационного лагеря.
   Во время разговора в шалаш вошел довольно молодой, по-боевому снаряженный человек. Командир и комиссар доложили ему о нас и сообщили, что мы хотим остаться в одном из отрядов до подхода советских частей. Незнакомец окинул нас обоих быстрым внимательным взглядом и обратился почему-то ко мне:
   - Вам приходилось стоять на аэродромах двадцать третьего района авиационного базирования?
   Я удивился, что здесь, так далеко от Южного фронта, знают о 23-м РАБе, но не подал вида. На вопрос надо было отвечать, его, конечно, задали не из праздного любопытства.
   - Приходилось, - сказал я.
   - Кого знаете из двадцать третьего РАБа? - в упор посмотрел на меня собеседник.
   - Проценко, Кузнецова... - начал перечислять я. Незнакомец, услышав эти фамилии, жестом прервал меня и крепко обнял, лицо его расплылось в улыбке.
   - Так подготовить шпионов не под силу ни одной разведке в мире... Совсем недавно я разговаривал с Проценко и Кузнецовым. Уверяю вас, это наши парни, сказал он командиру и комиссару.
   Нас познакомили. Это оказался командир оперативной группы штаба партизанского движения Украины Александр Тканко{7}. Неделю назад его забросили самолетом в Приднепровье, с заданием объединить местных партизан для помощи Красной Армии при форсировании Днепра.
   Сразу растаял лед недоверия. С этой минуты мы с Карюкиным стали членами славной партизанской семьи.
   На столе появилась карта с нанесенной обстановкой на фронтах. Тут мы и узнали, что советские войска успешно продвигаются на запад. Нам рассказали, что противник отступает за Днепр и создает полосу обороны в районе Киева; что фашистские прислужники тоже удирают за Днепр; что гитлеровцы угоняют на запад колонны военнопленных, увозят народное добро.
   - Наша обязанность, - сказал комиссар,- громить завоевателей на дорогах отступления. Не давать им сосредоточиваться. Отбивать награбленное имущество, освобождать из неволи военнопленных и тех, кого сумела обмануть лживая фашистская пропаганда.
   Нас с Виктором отвели в столовую, хорошо накормили. Потом поменяли кое-что из одежды, выдали фуфайки. Карюкина сразу определили во взвод, меня взял к себе комиссар Ломака.
   Так осенью 1943 года мы с Виктором попали в одно из партизанских соединений, действовавших на Переяславщине.
   Для нас с товарищем начался новый этап фронтовой жизни. В отряде отнеслись к нам хорошо. Много внимания на первых порах уделяли нам Емельян Ломака, Александр Тканко, Касым Кайсенов, Илья Процько, Василий Яковенко, Алексей Крячек. Для нас, летчиков, партизанская жизнь была непривычна, и товарищи помогли разобраться во всем, войти в обстановку.
   С огромным интересом слушал я по вечерам рассказы партизан об удивительном храбреце Иване Приймаке, о талантливом организаторе отряда имени Шевченко на Каневщине - Емельяне Ломаке, о высадке оперативной группы Александра Тканко и о ее переходе к Днепру.
   - Хоть я и Ломака, но беда меня не сломила, - в шутку сказал как-то о себе комиссар.
   В этой горькой шутке была большая доля правды. Емельян Демьянович Ломака родился в здешних краях - в той самой Григорьевне, где мы с Виктором оказались несколько дней назад и откуда увидели широкий Днепр. В Григорьевне он закончил школу, потом учился в вузе. Перед самой войной был призван в армию и первые бои вел на границе. Потом сражался под Киевом, а на левом берегу Днепра попал в плен. Совершил побег. Больной, обессилевший, добрался почти до линии фронта. Но зима принудила его возвратиться на Каневщину, в родную Григорьевку. Некоторое время скрывался у брата, а затем наладил связи с местными жителями и "окруженцами". Верные люди из Бучака, Букрина, Зарубинца, Трахтемирова помогли достать оружие. С помощью все тех же патриотов Ломака организовал партизанский отряд имени Тараса Шевченко.
   Потом судьба свела Емельяна Ломаку с Иваном Приймаком, партизаны которого действовали на Переяславщине. В 1943 году оба отряда объединили силы и избрали своей базой лес на левобережье Днепра. За лето партизаны не только наладили надежные связи с жителями окрестных сел. Народные мстители крепко держали в этом месте Днепр, по которому оккупанты перевозили грузы. Не один катер и не одна баржа с грузом пошли ко дну вместе с командой...
   С приближением советских войск к Днепру партизанам Киевщины были поставлены новые задачи. От них потребовали четкой согласованности действий с общим планом. Для консолидации всех партизанских сил в районе наступления Красной Армии летом 1943 года сюда, на левобережье, и была высажена с помощью авиации группа Александра Тканко.
   Раньше мне не приходилось встречаться с людьми, которых с воздуха забрасывали в тыл врага, хотя мы, летчики, не раз слышали об этих храбрецах от наших коллег, летавших на По-2 и на Ли-2. Удивительно ли, что рассказ Александра Тканко поразил меня и я отлично запомнил все детали.
   - Дело это, конечно, непростое, - спокойно начал Тканко, - но для меня уже вроде привычное. Четырежды забрасывали меня в тыл врага, и все кончалось благополучно. А вот в пятый раз получилось не совсем так... - Он помолчал, собираясь с мыслями, оглядел притихших слушателей.- Впрочем, судите сами... Выброска происходит обычно ночью - это понятно. А ночью единственным сигналом с земли может служить только костер. Нам и должны были зажечь в условленном месте на Полтавщине пять костров "конвертом". Причем один из них должен был периодически мигать.