Лавров Егор. Дождя сегодня не будет

   – Рен, ты видел когда-нибудь модель из серии «Первые паровозы»?
   – Разумеется. На картинке в каталоге. А что?
   – Да так… игра воображения.
   – Махнем в субботу на Озера? Говорят, попадаются перелетные утки. Запишем.
   Это было заманчиво: хлопанье крыльев, кряканье. Поезд проносится мимо болота, вспугивая стаю уток…
   – Колеса в ремонте. Не умею быть пассажиром, Рен.
   – Здорово разбил?
   Рассказывать почему-то не хотелось.
   – Рядовой случай, Рен.
   Бэт принесла утреннюю почту и забрала рисунок и рекламный проспект, удовлетворенно похлопав нас обоих по шее.
   – Анекдот, Гео. Я на днях купил пять тюбиков «Феникса».
   – Того «Феникса»?
   – Ну да. Какое-то помрачение разума: не устоял перед собственной рекламой.
   Мы засмеялись. «Феникс» был антикоррозийным средством для автомашин – приятно пахнувшим и бесполезным. Три года назад мы впервые объединились с Мореной и произвели на свет этот маленький шедевр рекламного искусства.
   – Айда в подвал?
   Я кивнул. Четверть часа безмятежности мы заслужили. В коридоре незнакомый худосочный тип близоруко водил носом по плакату на стене. Обернувшись у лифта, я с мимолетным недоумением поймал его пристально провожавший нас взгляд.
   В подвале у нас тихо; преимущество третьего подземного этажа. Элла торговала минеральной водой и мороженым, а для друзей держала хорошие сигареты.
   – Как твой снег, Рен?
   – Никак. Чего только не перепробовал!
   С месяц назад Рен «заболел» зимним лесом, но снег ему упорно не давался. На Дороге труднее всего имитировать самые простые вещи.
   – Что ни возьму – видно, что это либо порошок, либо кристаллы. А ведь снег должен быть мягкий, пушистый и с легкой искрой, понимаешь?
   Я понимал, но помочь не мог: на моей Дороге всегда было лето. Ровно в полдень вице-директор предпринимает обход нашего отдела, и весь личный состав обязан пребывать на местах. Правило это соблюдается неукоснительно.
   – Без десяти, – напомнила Элла, и мы отправились наверх.
   В холле навстречу нам шел импозантный мужчина средних лет и улыбался кому-то за моей спиной. Я посторонился, но он тоже подался влево. Похоже, улыбка предназначалась мне.
   – Рад вас видеть, господин Оргель.
   – Добрый день, господин…
   – Крюгер.
   Фамилия ничего мне не говорила.
   – Несколько слов, если позволите.
   – Прошу на семнадцатый этаж.
   – Нет, господин Оргель, нет!
   Голос звучал с такой силой убеждения, что я спасовал.
   – Иди, Рен, догоню.
   Господин Крюгер деликатно увлек меня за кадку с пальмой и вдруг понес несусветную чушь. При этом он доверительно придвигался ко мне, а я, естественно, отодвигался – пока не почувствовал лопатками стену. Тут мистер Крюгер сделал передышку и взглянул на часы. Я тоже взглянул на часы. До поверки оставались считанные минуты.
   – С удовольствием продолжу беседу в любое удобное для вас время, – произнес я, приобнял господина Крюгера за талию и решительно убрал с дороги.
   – Сейчас единственно удобное время, – ответил господин Крюгер, указывая на трех молодчиков, плотно отрезавших меня от вестибюля.
   Ни грабить, ни бить меня вроде не собирались, но отпускать также не собирались. А в двенадцать я обязан находиться в кабинете.
   – В двенадцать я обязан находиться в своем кабинете.
   – Именно потому, что обязаны, вас там не будет! – весело воскликнул Крюгер. – Поверьте, все к лучшему, господин Оргель, все к лучшему. Стоп!.. Не заставляйте нас применять насилие! Осталось всего две минуты.
   – Минута пятьдесят секунд, – уточнил один из молодчиков.
   Я топтался в их окружении и беспомощно злился. Кричать «караул!» – смешно, покорно ждать конца этой нелепости – обидно.
   – Что означает ваш спектакль?
   – Сейчас вы кое-что поймете. Все для вашего же блага, господин Оргель.
   Я поморщился и прислонился к стене. Ну как Морена объяснит вице-директору мое отсутствие? А я сам как его объясню? Не рассказывать же эту неправдоподобную историю!.. Чего они ждут, глядя на часы?
   – Сорок четыре, сорок три… – отсчитывал секунды Крюгер.
   Напряжение невольно заражало. Я отвернул рукав пиджака.
   – Ровно двенадцать.
   – Ваши спешат. Тридцать восемь, тридцать семь…
   Чушь. Абсолютно незачем таращиться на хронометр Крюгера. И так понятно, что случится через двадцать пять секунд: из приемной вице-директора выпорхнут две секретарши с блокнотами, а следом он сам, круглый и проворный, как воробышек.
   Прежде всего он заглянет в редакторскую…
   – Восемнадцать, семнадцать…
   Замерли, как в почетном карауле. У Крюгера вспотел нос. Этот счет действует на нервы. Скорей бы, что ли.
   – Три, две, одна, ноль!
   Далеко наверху ухнуло.
   – Ага! – возликовал Крюгер.
   На тротуар перед зданием посыпались стекла. Я рванулся на улицу, они расступились, потеряв ко мне интерес. На семнадцатом этаже из окна нашей комнаты валил зеленоватый дым…
   От Рена осталось немного. От моего стола вообще ничего. На этаже царила паника.
   – Счастье, что хоть тебя не было, – белыми губами прошептала Бэт.
   Хедмара из соседнего кабинета вынесли с забинтованной головой. «Газовый камин! – кричал кто-то. – Я сто раз предупреждал!» Трещали телефоны: семьдесят этажей изнывали от любопытства.
   Камины не взрываются по заказу в точно назначенное время. Я побрел в садик. Покыскал Дармоеда, подождал и пошел по круговой дорожке. Садовник с секатором копошился возле кустов роз.
   – Ваша кошка… – сказал он, увидев меня. – Господин Оргель, она там.
   Дармоед лежал на расцарапанной земле в неестественно вытянутой позе. На усах засохла кровавая пена.
   – Принесите лопату, Зепп.
   Ненадолго мы остались вдвоем. Я погладил уже холодную шерстку. Вспомнил утро, испуганного Нейла и брикетик паштета. Бедный звереныш умер вместо меня. И Рен умер вместо меня. Мы ушли в подвал, а мнимо близорукий тип вертелся у нашей двери. Садовник принес лопату, я стал копать.
   – Что вы делаете, господин Оргель? – секретарша изумленно заломила брови.
   – Рою могилу.
   – О-о!.. Ах, это для… Господин директор просит вас к себе, – официально закончила она.
   Великий Японец сидел на единственном во всем здании жестком стуле. Он церемонно привстал и выразил сочувствие по поводу трагической гибели Морены. До сих пор все поздравляли меня со счастливым спасением, и я искренне поблагодарил Ятокаву.
   – Считайте себя в отпуске до конца недели, – сказал он на прощанье.
   Я вышел на улицу. В руках было непривычно пусто.
   – Несколько слов, господин Оргель!
   От этого голоса я гадливо вздрогнул. Крюгер. Импозантный господин, порадовавшийся, когда Рен взорвался! Заранее знавший, что он взорвется…
   – Кто вы такой?
   – Спокойствие, господин Оргель. – Он протянул жетон агента УПИ. – Вы ведь у нас застрахованы, не правда ли?
   Компания намерена выполнить свой долг и обеспечить вам безопасность. Однако в сложившихся обстоятельствах это сопряжено с некоторыми трудностями… Быстро в машину! – прервал он себя.
   Сейчас ударю – чувствовал я. Кулаком, со всей мочи, прямо в эту холеную рожу!.. Я очутился в машине, не успев даже замахнуться. Начинался новый виток бреда. Мы куда-то ехали. Крюгер уселся рядом. Не машина, а крепость на колесах. В таких возят золото из банка в банк.
   – Куда мы едем?
   – Положитесь на компанию, господин Оргель.
   – Какое дело компании до моей персоны?
   – Но вы же застраховались.
   – Неважно. Не желаю иметь ничего общего с УПИ!
   – Легкомысленное заявление, господин Оргель. За вами охотятся. Мы вам предоставили возможность убедиться.
   – Кто за мной охотится?
   – Вопрос в стадии выяснения. Положитесь на компанию.
   С переднего сиденья подали трубку радиотелефона, и Крюгер занялся оживленным разговором, сути которого понять я не мог. О ветровое стекло расплющивались редкие капли. Снова дождь. Крюгер отдал трубку обратно.
   – Им уже известно, что покушение не удалось, господин Оргель.
   Я стряхнул руку, которую он ободряюще положил мне на рукав.
   – Кому «им»?
   Крюгер поколебался.
   – Банда стервятников. «Юнион».
   Час от часу не легче!
   – Да зачем я понадобился «Юниону»?!
   – Сложный вопрос, господин Оргель.
   – Зачем я нужен «Юниону»? – потребовал я.
   – Ну, видите ли, идет конкурентная борьба. Наши противники не брезгуют никакими средствами. Надежней всего немедленно переправить вас в наш филиал в Австралии.
   – Что?! – Пока я выкладывал свой запас крепких выражений, Крюгер задумчиво кивал.
   – Отчасти вы правы, господин Оргель. Но обстоятельства…
   – Ни при каких обстоятельствах я никуда не поеду. И буду жаловаться в Комитет, если вы попробуете сделать это против моей воли!
   – Ну хорошо, хорошо, вас отвезут домой. Однако это требует подготовки. – Он снова занялся радиотелефоном и надавал кому-то кучу непонятных распоряжений про окраску окон, закупорку банок с пухом и доставку соленого мыла.
   Дождь припускал, мы кружили по городу. Я устал, разжал кулаки.
   – Подъезжаем, – доложили наконец с переднего сиденья.
   – Между прочим, Крюгер, мост иногда разводят без предупреждения.
   – Увы, господин Оргель, нам это стало известно с опозданием. Было что-нибудь еще?
   Я вспомнил калеку Нейла и мотнул головой.
   – Послушайте, зачем дорогостоящие фокусы? Чтобы меня прикончить, хватило бы винтовки с оптическим прицелом.
   – В вашей страховке говорится о несчастном случае, господин Оргель. Не о преднамеренном убийстве.
   Машину подогнали вплотную к подъезду.
   – Прощайте, господин Оргель. Всяческого вам благополучия.
   – Прощайте, милейший Крюгер. Привет милейшему Киприану.
   Дюжий малый в форме Пи-полис принял меня в объятия.
   Вместо тихого уюта квартира пахнула в лицо пороховым дымом. В кухне насвистывали «Конец света», в гостиной смеялись.
   – Глот.
   – Леш.
   – Уитли Фи.
   Представляясь, они щелкали каблуками, избавляя меня от рукопожатий.
   – Наплыв гостей или оккупация?
   – Временно мы здесь поживем, господин Оргель.
   – Очень, очень приятно.
   Из кабинета выносили длинный ящик. Я отшатнулся.
   – Прибираются, – извинился Уитли Фи и кинул брезгливо: – Ноги уберите!
   – Не влезают.
   – Сними ботинки, – посоветовал не то Глот, не то Леш.
   Ящик поставили на пол, и с трупа стащили ботинки на толстой виброподошве… Уитли Фи потрогал припухший висок, цокнул языком и укоризненно посмотрел вслед ящику. Ботинки аккуратно чернели рядышком посреди комнаты.
   – Господин Оргель, не угодно ли подкрепиться?
   На кухне жизнерадостный парень в белом халате вскрывал банки с консервами и грел сковороду на электроплитке.
   – Милости прошу!
   Пока я что-то с трудом жевал, он измерил мне давление и выслушал сердце.
   – Прекрасно, прекрасно.
   Газовая труба была перерезана и забита заглушкой. Окно заложено бронированными плитами.
   – Еду и питье вы должны принимать только из моих рук.
   Как дрессированный пес. Что дальше?
   – Можете посещать спальню и гостиную. Кабинет более опасен. Покажите язык… Прекрасно! – Он отлил из пузырька с четверть стакана мутной дряни. – Это пойдет вам на пользу.
   Пожалуй, доктор мне даже нравился, но пить его снадобье не тянуло.
   – Как вас зовут?
   – Просто Дэн, господин Оргель. – Он плеснул себе той же жидкости, пригубил и изобразил крайнее удовольствие. В детстве старая тетка прибегала к тому же приему, чтобы меня накормить.
   На полу белело блюдечко с нетронутым молоком. Пожалуй, никогда в жизни мне не было так гнусно, как сегодня.
   – Вам необходимо лечь и поспать, поверьте!
   Ладно, поверю…

3

   Я бежал куда-то в темноте, они догоняли. Неведомые, бесформенные. Догнали, навалились, душат. Всё. Конец.
   Перед широко раскрытыми глазами плавало бледно-зеленое пятно. Ниже белел халат. Я все еще задыхался. Лицо было чем-то облеплено, и сорвать это я не мог – руки не слушались.
   Я потряс головой. Это доктор. Мы оба в противогазах. Руки держит он.
   Надо медленней дышать. Вот так. Немного легче. Я кивнул, давая знак, что пришел в себя. Дэн помог сесть. Я выковырнул затычки из ушей. Сразу хлопанье дверей, топот. В спальню вкатывают какую-то установку на тележке. Из десяти ее указателей восемь стоят на отметке «смертельно». Проветрить нельзя – окна в броне, вентиляционные решетки замурованы. Через четверть часа стрелки приборов нерешительно переползают риску «безопасно». Мы снимаем противогазы.
   – Умыться бы, – хрипло шепчу я.
   Дэн ведет меня в ванную и поливает из бутылки с наклейкой «Стерильно. Для инъекций». Пью из горсти.
   – Как это случилось?
   – Каминная труба. Перебили охрану на крыше.
   – Сколько сейчас времени?
   – Шесть.
   – Так рано?
   – Шесть вечера, господин Оргель. Пора ужинать.
   Значит, я проспал больше суток?.. В коридоре лежат двое под простынями.
   – Не все успели, знаете ли.
   На кухне светло и чисто. Кошачье блюдечко убрано. Дэн выпускает струю кислорода из баллона.
   – Ужин на свежем воздухе, – бодро говорит он.
   – Сегодня, кажется, среда, Дэн?
   – Да, осталось четыре дня.
   – Четверо суток.
   – Верно. – Он улыбается.
   – Какие еще сюрпризы нам приготовили?
   – В водопроводе обнаружен яд, – сообщает он беспечно. – Кроме того, утром внизу начинался пожар, вы его проспали. Газ они пробовали сегодня. В четверг могут устроить потоп, в пятницу еще что-нибудь… не будем загадывать! Ешьте и берегите силы.
   – Вы видите хоть малейший смысл в этой истории?
   – Какая-то сложная игра, господин Оргель. «Юнион» против «УПИ».
   – А ставка – моя жизнь? Почему?
   Дэн пожимает плечами. Ему нужно только, чтобы я уцелел.
   – Главное – выжить. Разберетесь потом.
   Между прочим, Морена тоже был застрахован в УПИ, но ему спокойно дали взорваться. Опять же – почему?.. В квартире сплошь новые люди. Щелкают каблуками.
   – Мак.
   – Лю.
   Полно разной техники. Тела из коридора исчезли. Бесцельно шагаю туда-сюда.
   – Добрый вечер, господин Оргель!
   Старый знакомый – не то Леш, не то Глот, – тот, кто советовал снять ботинки с рослого покойника. Я неожиданно радуюсь встрече:
   – Вы всё еще здесь?
   – Из первой смены один я. Остальные…
   – Все?
   – Да, все. Но за каждый час мне идет недельное жалованье! У жены рак, господин Оргель. Очень дорогая операция…
   В кабинете тревога. Одна из плит на окне немного сдвинута, свет погашен. Полицейские, присев, глядят наружу.
   – Опять седьмой пост обстреливают.
   – Ты смотри, куда велели.
   Я тоже смотрю. Узкое здание фирмы «Стар» на той стороне канала взято в перекрестье прожекторов.
   – За дождем не пойму, что там творится.
   Перед нашим окном раздается хлопок, взвизгивают осколки, полицейский роняет бинокль и валится на пол. Меня вышвыривают в коридор.
   – Вы затрудняете нам работу, господин Оргель… прошу прощенья.
   Офицер зол и напуган. Но ему хоть идет неделя за час, а что идет мне?.. Надо делать что-нибудь простое, обыденное. Свое. Скидываю с сундука форменные фуражки и волоку его из передней в торец коридора. Наконец-то я собрался тебя переставить, кованое чудовище!
   – Замолчал верхний пост! Крыша оголена!
   Меня это не касается. Решаю переодеться. Я у себя дома. В спальне у телефона дежурный верзила в очках. Отворачиваюсь. Кондиционер всеми стрелками показывает «нормально». Все нормально. Надеваю вельветовые брюки и куртку. Перед тем как повесить костюм в шкаф, по обыкновению, вынимаю из карманов и складываю на тумбочку расческу, бумажник, записную книжку… Пластмассовая страховая табличка размером с марку. Я содрал ее с шеи Дармоеда в день нашего знакомства в парке. «Заблудился?» Он мяукнул и потерся об ноги. Кладу табличку обратно. Грязный носовой платок. Выбросить. Что за глянцевитый листок? Разворачиваю. Страховой полис УПИ. Может быть, я что-нибудь пойму? Сажусь на кровать и читаю. «Протезирование полностью или частично утраченных конечностей… замена кожи… органов слуха и зрения…» Стандартный набор, кроме последнего пункта: «…С обязательством не пользоваться услугами прочих страховых компаний. Нарушение условия влечет для клиента выплату неустойки в размере…» В размере пятидесяти тысяч?!
   Рву бланк поперек, затем вдоль на узкие полоски, с одного конца пучок скручиваю и получаю бумажную хризантему. Цветок для возложения на гроб Гео Орб-Оргеля. Хорошо хоть, хоронить его будет не УПИ. На то есть благопристойный фамильный склеп. Орс был единственный из нас, кто предпочел мерзкую глину. Звонит телефон. Автоматически тянусь, но трубку уже сняли.
   – В отъезде до понедельника, – говорит верзила.
   – Внешние контакты мне запрещены?
   – Да… то есть нет, но… Телефон может в любой момент понадобиться… – Врать ему неловко: квартира набита радиоаппаратурой.
   Да-а, я у себя дома… В коридоре просительным жестом высовывается из-под простыни рука, недавно державшая бинокль. От неоднократного употребления простыня уже заскорузла. Этак, пожалуй, затоскуешь по Австралии. Где бы посидеть в одиночестве? Запираюсь в ванной. Вешаю свежее полотенце и долго протираю зеркало. Нет, обыденной возней себя не обманешь. Все равно думаешь и стремишься понять.
   Я – пешка в чужой игре. «Юнион» против УПИ. Борьба, в которой ничем не брезгуют. Не первый год компании рвут друг у друга куски из горла. Рекламируют счастливчиков, получивших «ни за что» крупную страховую премию, тратят бешеные суммы на подкуп знаменитостей, которые соглашаются публично объявить, что поручили яхту или верховую лошадь заботам такой-то компании.
   «Юнион» консервативней, и клиентура у него посолидней. Он занимается по большей части долгосрочным страхованием. Методично выдаивает своих клиентов и вкладывает капиталы в доходные предприятия. Застраховав вас от авиакатастрофы, «Юнион» заставит вас летать только его самолетами. Подрядившись оберегать квартиру от взломщиков, всучит сейф собственного изготовления и набор современных замков. Он держит армию юристов и инспекторов и, если сумеет поймать вас на нарушении условий контракта, ловко ускользнет от возмещения ущерба.
   УПИ любит трубить о своей прогрессивности. Ее основной хлеб – краткосрочные договоры. Она не имеет авиалиний, не требует актов об исправности вашей машины, но арендует первоклассные больницы и имеет мобильную армию спасателей на случай стихийных бедствий. Ее девиз – «массовость и разнообразие». Тучи ее агентов страхуют всё и от всего. С уплатой взносов вперед, частями или по окончании срока. Страхуют оптом: ваш дом, семью, будущее потомство. Страхуют в розницу: столовый сервиз, брошь, видеоэкран, вашу печень или легкие. Мотогонщики отдельно страхуют голову, певцы – голосовые связки. Недавняя новинка – недельная страховка от зубной боли: УПИ первой стала заключать «охранные» договоры, нанимая сторожей для мнительных старушек и детей миллионеров. Служба частной охраны разрослась и превратилась в Пи-полис.
   «Юнион» оскалился: дети миллионеров испокон веку принадлежали ему. Он тоже набрал наемников, организовал регулярное обучение. Правительство уже давно не вмешивалось. Деятельность компаний избавляла его от доли хлопот. Теперь на жалобу в полицейский участок, что вас ограбили, вам скажут, что надо было застраховаться, и снабдят рекламными проспектами: «Всеохватывающая система страхования является основой благосостояния и покоя граждан, способствует снижению преступности и процветанию нашей маленькой, но гордой страны».
   Взаимная ненависть компаний безгранична. Своры журналистов рыщут в поисках фактов, помогающих компаниям поливать друг друга грязью. Ведется обоюдный шпионаж. Борьба накаляется до предела.
   И вот она перешла в открытое сражение, грохот которого я стараюсь не слышать, сидя в ванной. Почему интересы скрестились на мне? Почему на одном рядовом человеке? Собираю обрывки мыслей, уже бродивших в голове и силившихся сложиться в некую простую идею. Пора додумать ее до конца.
   Додумываю и получаю: это подлый, кровавый рекламный аттракцион. «Юнион» решил доказать, что УПИ не способна защитить клиента от опасности. УПИ вынуждена доказывать обратное. Такого еще не бывало – именно потому оно как раз может быть.
   Но бойня имеет смысл лишь при условии гласности. Вспоминаю недавнюю передачу под рубрикой «Скандал недели». Со всех видеоэкранов «Юнион» провозгласил: «Наши клиенты живут в среднем на пять лет дольше». Бодрые пожилые промышленники и спортивного вида бабушки в окружении внучат описывали свое прекрасное здоровье, обеспеченное полисами «Юниона». УПИ была опозорена высокой смертностью среди людей, «легкомысленно доверившихся шайке аферистов». Приводились статистические данные и показывались кадры похоронных процессий клиентов УПИ. После «Скандала недели» обыватели стали откочевывать под крылышко «Юниона».
   Если догадка моя верна, то сейчас обыватели маленькой, но гордой страны дома, в подземке, в барах увлеченно следят за ходом здешнего сражения, гадая, удастся ли мне выжить.
   Удастся ли мне выжить?.. Подписывая полис, я позабыл об одной мелочи: у нас с УПИ небольшие старые счеты. Будучи помоложе и погорячей, я полагал, что против обмана и пакости человек должен протестовать. И я много поработал с помощью карандаша и бумаги. За карикатуру, где пухлая ладонь УПИ сжимала глупую фигурку клиента, выдавливая из него деньги, мне отвалили сказочный гонорар (как потом выяснилось, из фондов «Юниона»). УПИ затеяла хвастливый судебный процесс, ничего не добилась, но изрядно отравила мне несколько месяцев.
   И вдруг принципиальный противник страхования вручает жизнь компании, которая «доблестно выполняет свой долг» – вариант УПИ – или которая «бессильна ему помочь» – вариант «Юниона». Пустячок пятилетней давности. Но все же «изюминка». Она могла прельстить страховых шакалов.
   Я вышел из ванной. Экран в кабинете разбит, но, кажется, уцелел маленький – в кухне. Дэна нет – опять есть работа. Нажав кнопку и услышав щелчок, я был почти уверен, что увижу на экране собственное одичалое лицо.
   Но увидел средневекового рыцаря, заносившего над кем-то двухметровый меч. На других диапазонах что-то пели, расхваливали пилюли для пищеварения и синтетический кофе, целовались, путешествовали по Сахаре, ругали синтетический кофе… рыцарь вытирал меч о гриву коня – я проделал полный круг.
   Появился бледный Дэн.
   – Господин Оргель, не заглядывайте пока в гостиную.
   – Хорошо, Дэн. Вы не смотрели видеопрограммы?
   – Когда не было дел и вы спали.
   – Что о нас передают?
   – О нас?
   – О том, что тут происходит.
   – Разве собирались передавать?
   – Ни слова?
   – Нет… да вряд ли кому интересно. Хотите чаю?
   – Садитесь, Дэн, я сам. Вы пробовали синтетический кофе?
   – Ничем не отличается от натурального, кроме цвета, запаха и вкуса.
   Шутит – значит, еще держится.
   – А пресса поблизости околачивается?
   – К нам не пробиться, все оцеплено. Сегодня едва прорвались цистерны с водой.
   – Но как же остальные жильцы?
   – Выселены. Еще во вторник.
   – Действительно нет репортеров, Дэн?
   Доктор недоумевающе пожал плечами:
   – Да что им здесь, господин Оргель? Очередная перестрелка на окраине города. Мало ль их было?
   Мы пили чай. Простая логичная идея развалилась, возвратив меня в прежний тупик.
   – Свежих газет не найдется?
   – Спрошу.
   Он вернулся с целым ворохом, и из целого вороха я выудил паршивенькую заметку: «Обостряется конкурентная борьба между страховыми компаниями «Юнион» и УПИ… Наблюдаются вооруженные стычки отрядов обеих компаний… «Юнион» с негодованием отрицает свое участие в каких-либо агрессивных акциях против УПИ…»
   – Дэн, – сказал я, – возникла светлая мысль: немедленно застраховаться у «Юниона». Пусть заплатит неустойку и снимет осаду. Она, по-моему, обходится дороже. Право, я бы разыграл подобную шутку. Раздобудьте полис, а?
   – Ах, господин Оргель, если б я мог… – Он посмеялся и вынул из холодильника свой пузырек.

4

   Наступила пятница. Мы с Дэном завтракали. Мы были еще живы. Горели аварийные лампочки. На месте двери кабинета отсвечивал металлом массивный щит. Из квартиры убирали длинные черные головешки. Они помещались на носилках попарно, под одной простыней.
   – Хорошо, что над нами еще три этажа, – сказал Дэн, мигая воспаленными глазами, – кабинет как угловое помещение не выдержал.
   Чего не выдержал, я не спросил. Я устал думать, устал бояться, говорить, ждать понедельника.
   Дэн был озабочен и смущен. То и дело его вызывали к телефону.
   – Господин Оргель…
   – Зовите меня Гео.
   Он кивнул, устало улыбнувшись.
   – Что-то готовится, Гео. Приказано привести вас в порядок и побрить.
   – В аду не бреются, Дэн, – сказал я, следя за чашкой, скользившей к краю стола.
   – Но…
   Дальше я не расслышал, потому что все потонуло в нарастающей мешанине взрывов, криков и скрежета. Чашка подпрыгнула и устремилась в обратном направлении. Столкнулась с сахарницей, опрокинулась, плеснув недопитым молоком. По разлитой лужице пошли круги.
   И вдруг все смолкло. Прошло пять минут. Десять. Мы совсем отвыкли от тишины. Она давила, ошеломляла, терзала уши. По спине полз панический холодок. Приглушенные голоса, суета, стоны были частью тишины. Они лишь оттеняли ее глубину, этой невозможной тишины, навалившейся извне.