Андре Лавси
Полуангелы
Об авторе
Андре Лавси тридцать четыре года. Он главный биохимик крупного лондонского госпиталя, член Королевского химического общества. «Полуангелы» – его первая литературно-художественная публикация. Доктор Лавси женат, имеет двух детей. Живёт в графстве Кент. Среди его увлечений – коллекционирование редких кактусов и марсельский пасьянс.
Пролог
Первая вечерняя звезда зажглась над вечным городом, бросая свет на множество строений, устремившихся колоннами и шпилями вверх, в темнеющее небо. Одно из них выглядело гигантом среди остальных, стоя основанием далеко вниз, а вершиной почти касаясь облаков, позолоченных заходящим солнцем – такой громадой была Башня Пандилекса, выстроенная для повелителя этой земли. Каждый день длинная тонкая тень Башни медленно ползла через город, и горожане избегали её, стараться держаться освещённых солнцем мест. Это было связано с поверьем, что через эту тень Пандилекс узнаёт обо всём, что делается в городке. Неудивительно, что все относились к нему с благоговением и страхом.
На самом верху Башни была комната, где жил сам старик. Она несла на себе отпечаток строгой культуры и красоты: стены были из цветного мрамора, украшенного таким причудливым барельефом, что если смотреть с непривычки, становилось не по себе. Громадные деревянные балки пересекались наверху, между ними были вставлены тонкие пластины из мелового стекла, дававшие странный оттенок всему убранству. Вход был закрыт белыми шелковыми шторами, расшитыми кабалистическими знаками. Украшений было немного. На нескольких столах стояли глиняные блюда с фруктами и фляги с вином. Ложе было покрыто шкурами редких зверей. Тут и там были видны инструменты, связанные и используемые в необычных занятиях хозяина.
В это вечер старик полулежал на шкурах, одетый в пурпурные одежды, расшитые серебром. Возраста он был неопределённого, как старое дерево, кожа его была испещрена множеством шрамов и морщин. Голова его была непропорционально большой по сравнению с изнурённым телом. Массивный лоб наполовину скрывал глубоко посаженные глаза, которые уже сейчас, несмотря на болезнь, выдавали его острый ум.
Пандилекс умирал, а Серайнис всё ещё не приходила. Несмотря на все его интенсивные поиски и бесчисленные записки, оставленные в заметных местах, она так и не дала о себе знать. Пандилексу казалось, что мучения его умирающего тела – ничто по сравнению с душевными муками. Только она могла ответить на вопрос, который бился у него в голове, как дикий зверь в клетке, не находя выхода. Что с ней случилось? С того самого момента, когда Сандра была предана казни столь ужасной, что никто не отваживался упоминать об этом, Серайнис бесследно исчезла. Ни слова, ни знака – не оставила ничего. Она как будто никогда не существовала, если судить по результатам поисков. Хотя наверняка, если только она жива, слухи доходят до неё. Тогда почему ответом ему служит только полное молчание?
Ноющая боль внутри снова разыгралась в полную силу. Ему бы первому следовало узнать о её смерти, и если Серайнис жива, то может быть только одно объяснение её бегству. В этом случае её ожидает судьба Синдры.
Лицо его исказилось мукой. Он приподнялся, опираясь на высохшую руку и дотянулся до медного кубка. Ароматная жидкость дала облегчение и на этот раз, но он знал, что скоро по нему зазвучат Трубы Смерти. Для размышлений не было больше времени.
Он позвонил в серебряный колокольчик и поставил его обратно на мраморный столик.
Райтис, его ученик, вошёл и замер перед умирающим. Пандилекс смерил его оценивающим взглядом, под которым люди в прошлом трепетали в ожидании грядущего суда. Райтис будет править после его смерти, но как долго? Несмотря на значительные способности в искусстве, в котором Пандилекс был мастером, молодому человеку чего-то недоставало. Может быть, в этом была вина самого Пандилекса. Если бы оставалось немного больше времени, он исправил бы ошибку, но было уже слишком поздно. Оставалось выполнить лишь последнее, самое важное из всего, что было оставлено на последний момент – вдруг Серайнис вернётся с раскаянием и объяснениями?
– Возьми этот ключ, Райтис, и отопри самый маленький сундук у подножья статуи Герафии.
Старик отцепил ключ от золотого браслета на руке и с облегчением откинулся на шкуры. Глаза его следили за Райтисом, который выбрал небольшой деревянный ящик с вырезанными на нём мистическими фигурами. Ящик был подан Пандилексу.
– Пока всё, пусть теперь меня в течение часа никто не беспокоит. Потом я буду говорить с тобой в последний раз.
Райтис пристально взглянул на повелителя и заколебался, видя столь явные признаки приближающееся смерти.
– Иди, – сказал старик сурово, – и не нарушай молчания. Неужели я так плохо тебя воспитывал, что ты не подчиняешься? Когда ты увидишь меня в следующий раз, всё будет кончено. Иди же.
Молодой человек склонил голову и молча вышел.
Пандилекс отпёр сундучок и достал результат многих часов кропотливой работы. Это была последняя гарантия на тот случай, если его надежды относительно Серайнис окажутся тщетны. Медленно, кряхтя от боли, он поднялся, опираясь на металлический посох и держа в руке содержимое сундучка. Боль пронзила его и на мгновение он зашатался.
Когда он совладал с собой, он напряг остатки своей воли и начал действовать. Монотонное заклинание эхом отразилось от мраморных стен. Шагах в пяти от него воздух заколебался, и одежды его напряглись, как от дуновения ветра. Постепенно сформировалась пустота в форме воронки, поднимающийся от пола. Когда она стабилизировалась, в мозгу колдуна ледяной голос спросил, почему была открыта заветная пустота. Смиренным тоном колдун ответил Верховному Инквизитору:
– О, грозный Конус, час моей смерти близок. Многое сделано в моей жизни злого, чему множество свидетелей. Но все мерила в жизни относительны, и кто знает, может быть, что для одного зло – добро для другого? Ведь даже в зеркале человек видит себя не таким, каким видят его другие. Законом природы зло полностью уравновешенно добром, и ни то, ни другое преобладать не может. Если бы на этой планете преобладала сила, которая могла бы нарушить установленное равновесие: естественное положение вещей бы уступило место ужасу, невероятному в своих крайностях. Что такая сила возможна, я не сомневаюсь, многие свидетели тому, как она выразилась в Синдре. С ее смертью это зло должно было перестать существовать, но я не нахожу подтверждение этому, которое ищу. Как наказание за то, что я принимал участие, в моем сознании теперь существует блок, который препятствует всем моим попыткам узнать будущее. Однако, я интуитивно чувствую, что когда я умру, то мое место займёт более могущественный правитель. Судьба оставляет меня в неведении, хорошо это будет, или нет, однако я чувствую себя обязанным хоть что-то предпринять из-за ужасного предчувствия. Вот почему я прибег к помощи пустоты.
Он совладал с еще одним приступом боли.
Голос вернулся:
– Ответом будет дан.
Он ждал, распятый болью. Смерть придвинулась ближе. Неожиданно согласие было дано и, вытянув вперед руку, отчаянным усилием воли он бросил предмет, на который возлагал последнюю надежду. И тут смерть подошла вплотную. Вспышка света – предмет завертелся и исчез быстрее, чем со скоростью света.
Когда Райтис вошел минуту спустя, только бездыханное тело адепта лежало на мраморном полу. Молодой человек наклонился и долго и пристально рассматривал своего мертвого учителя. Затем он повернулся, и обращаясь к страже снаружи, дал сигнал, чтобы зазвучали Трубы Смерти.
На самом верху Башни была комната, где жил сам старик. Она несла на себе отпечаток строгой культуры и красоты: стены были из цветного мрамора, украшенного таким причудливым барельефом, что если смотреть с непривычки, становилось не по себе. Громадные деревянные балки пересекались наверху, между ними были вставлены тонкие пластины из мелового стекла, дававшие странный оттенок всему убранству. Вход был закрыт белыми шелковыми шторами, расшитыми кабалистическими знаками. Украшений было немного. На нескольких столах стояли глиняные блюда с фруктами и фляги с вином. Ложе было покрыто шкурами редких зверей. Тут и там были видны инструменты, связанные и используемые в необычных занятиях хозяина.
В это вечер старик полулежал на шкурах, одетый в пурпурные одежды, расшитые серебром. Возраста он был неопределённого, как старое дерево, кожа его была испещрена множеством шрамов и морщин. Голова его была непропорционально большой по сравнению с изнурённым телом. Массивный лоб наполовину скрывал глубоко посаженные глаза, которые уже сейчас, несмотря на болезнь, выдавали его острый ум.
Пандилекс умирал, а Серайнис всё ещё не приходила. Несмотря на все его интенсивные поиски и бесчисленные записки, оставленные в заметных местах, она так и не дала о себе знать. Пандилексу казалось, что мучения его умирающего тела – ничто по сравнению с душевными муками. Только она могла ответить на вопрос, который бился у него в голове, как дикий зверь в клетке, не находя выхода. Что с ней случилось? С того самого момента, когда Сандра была предана казни столь ужасной, что никто не отваживался упоминать об этом, Серайнис бесследно исчезла. Ни слова, ни знака – не оставила ничего. Она как будто никогда не существовала, если судить по результатам поисков. Хотя наверняка, если только она жива, слухи доходят до неё. Тогда почему ответом ему служит только полное молчание?
Ноющая боль внутри снова разыгралась в полную силу. Ему бы первому следовало узнать о её смерти, и если Серайнис жива, то может быть только одно объяснение её бегству. В этом случае её ожидает судьба Синдры.
Лицо его исказилось мукой. Он приподнялся, опираясь на высохшую руку и дотянулся до медного кубка. Ароматная жидкость дала облегчение и на этот раз, но он знал, что скоро по нему зазвучат Трубы Смерти. Для размышлений не было больше времени.
Он позвонил в серебряный колокольчик и поставил его обратно на мраморный столик.
Райтис, его ученик, вошёл и замер перед умирающим. Пандилекс смерил его оценивающим взглядом, под которым люди в прошлом трепетали в ожидании грядущего суда. Райтис будет править после его смерти, но как долго? Несмотря на значительные способности в искусстве, в котором Пандилекс был мастером, молодому человеку чего-то недоставало. Может быть, в этом была вина самого Пандилекса. Если бы оставалось немного больше времени, он исправил бы ошибку, но было уже слишком поздно. Оставалось выполнить лишь последнее, самое важное из всего, что было оставлено на последний момент – вдруг Серайнис вернётся с раскаянием и объяснениями?
– Возьми этот ключ, Райтис, и отопри самый маленький сундук у подножья статуи Герафии.
Старик отцепил ключ от золотого браслета на руке и с облегчением откинулся на шкуры. Глаза его следили за Райтисом, который выбрал небольшой деревянный ящик с вырезанными на нём мистическими фигурами. Ящик был подан Пандилексу.
– Пока всё, пусть теперь меня в течение часа никто не беспокоит. Потом я буду говорить с тобой в последний раз.
Райтис пристально взглянул на повелителя и заколебался, видя столь явные признаки приближающееся смерти.
– Иди, – сказал старик сурово, – и не нарушай молчания. Неужели я так плохо тебя воспитывал, что ты не подчиняешься? Когда ты увидишь меня в следующий раз, всё будет кончено. Иди же.
Молодой человек склонил голову и молча вышел.
Пандилекс отпёр сундучок и достал результат многих часов кропотливой работы. Это была последняя гарантия на тот случай, если его надежды относительно Серайнис окажутся тщетны. Медленно, кряхтя от боли, он поднялся, опираясь на металлический посох и держа в руке содержимое сундучка. Боль пронзила его и на мгновение он зашатался.
Когда он совладал с собой, он напряг остатки своей воли и начал действовать. Монотонное заклинание эхом отразилось от мраморных стен. Шагах в пяти от него воздух заколебался, и одежды его напряглись, как от дуновения ветра. Постепенно сформировалась пустота в форме воронки, поднимающийся от пола. Когда она стабилизировалась, в мозгу колдуна ледяной голос спросил, почему была открыта заветная пустота. Смиренным тоном колдун ответил Верховному Инквизитору:
– О, грозный Конус, час моей смерти близок. Многое сделано в моей жизни злого, чему множество свидетелей. Но все мерила в жизни относительны, и кто знает, может быть, что для одного зло – добро для другого? Ведь даже в зеркале человек видит себя не таким, каким видят его другие. Законом природы зло полностью уравновешенно добром, и ни то, ни другое преобладать не может. Если бы на этой планете преобладала сила, которая могла бы нарушить установленное равновесие: естественное положение вещей бы уступило место ужасу, невероятному в своих крайностях. Что такая сила возможна, я не сомневаюсь, многие свидетели тому, как она выразилась в Синдре. С ее смертью это зло должно было перестать существовать, но я не нахожу подтверждение этому, которое ищу. Как наказание за то, что я принимал участие, в моем сознании теперь существует блок, который препятствует всем моим попыткам узнать будущее. Однако, я интуитивно чувствую, что когда я умру, то мое место займёт более могущественный правитель. Судьба оставляет меня в неведении, хорошо это будет, или нет, однако я чувствую себя обязанным хоть что-то предпринять из-за ужасного предчувствия. Вот почему я прибег к помощи пустоты.
Он совладал с еще одним приступом боли.
Голос вернулся:
– Ответом будет дан.
Он ждал, распятый болью. Смерть придвинулась ближе. Неожиданно согласие было дано и, вытянув вперед руку, отчаянным усилием воли он бросил предмет, на который возлагал последнюю надежду. И тут смерть подошла вплотную. Вспышка света – предмет завертелся и исчез быстрее, чем со скоростью света.
Когда Райтис вошел минуту спустя, только бездыханное тело адепта лежало на мраморном полу. Молодой человек наклонился и долго и пристально рассматривал своего мертвого учителя. Затем он повернулся, и обращаясь к страже снаружи, дал сигнал, чтобы зазвучали Трубы Смерти.
Глава I
Небольшой букинистический магазин на Парадайз-стрит существовал уже добрых сорок лет. Когда старый м-р Харрис умер Эдвард, уважая литературные вкусы отца, сделал некоторые изменения. Появились отделы спорта и науки, а в остальном все осталось по прежнему: длинные ряды все тех же пыльных томов теснили друг друга.
Эдвард был высоким спокойным молодым человеком с бесстрастным чувством юмора, но никак не хотел остепениться с тех пор, как демобилизовался из армии после войны. В отличие от множества своих друзей он так и не женился, хотя производил на женщин сильное впечатление, когда хотел этого. Они приходили в восторг, но чаще всего их первоначальное женское любопытство сменялось раздражением, когда они замечали, что во время веселой болтовни мысли молодого человека были где-то далеко. К описываемому времени он решил, что лучше для него – продолжать потихоньку заниматься магазином, стараясь покуда восстанавливать свои связи в деловом мире.
Постоянными клиентами Эдварда были люди, совершенно зачарованные старыми книгами, увидевшими свет много поколений тому назад. Книг этих, собранных за целую жизнь м-ра Харриса-старшего, было великое множество, большинство из них было в плачевном состоянии с поблекшим шрифтом и истрепавшимися кожаными переплетами. Редко кто из посетителей отважился забираться далеко в эти дебри книжных полок, высившихся справа и слева до самого потолка. Самой большой проблемой магазина была нехватка места. Чтобы добраться до дальних отделов приходилось искусно маневрировать между препятствиями. Эдвард наполовину серьёзно предупреждал посетителей, что чем дальше они будут забираться вглубь, тем труднее им будет выбраться обратно.
Однажды магазин на некоторое время был закрыт и очищен от содержимого, так как покойный м-р Харрис обнаружил целую колонию мышей, поселившихся сначала в «Вайтекеровском альманахе», а усвоив факты и цифры за 1925 год, и перебравшись к более высоким премудростям «Английского законодательства», так же переварим затем и «Воскресные проповеди епископа Винчерского» и «Простейшие вспомогательные пособия по родам», написанные хирургом Чаринг-Кросского госпиталя. К этому времени мышиное семейство, разросшееся до двадцати голов, и стало представлять серьёзную угрозу бизнесу, и их многообещающая литературная карьера была прекращена внезапным вмешательством собаки-крысолова.
Когда книги вернулись на свои полки, часть их оказалась заплесневевшей и в таком ветхом состоянии, что их пришлось выбросить. Таким образом, в магазине оказалось немного свободного места, которое отец Эдварда продолжал заполнять все более сомнительными приобретениями на аукционах. После смерти отца Эдвард обнаружил, что унаследовал магазин, полный разваливающихся книг и порядочное количество долгов.
Однажды он встретил коллегу по книжному бизнесу, который выразил желание приобрести этот магазин. В связи с этим Эдвард решил, что было бы весьма благоразумно оценить свой наличный капитал. И он стал готовиться к инвентаризации всех своих книг. Это унылое занятие заняло некоторое время, в течение которого он сообразил, что большого дохода от этих книг ожидать нельзя.
Его занятие уже подходило к концу, когда он наткнулся на интересные вещи, находившиеся в одном из сундуков в заднем помещении. Здесь было редкое первое издание «Руководства по шахматам» Стейница, что несколько улучшило настроение Эдварда. Так же интересным был большой тонкий том, очень старый, переплетенный в кожу. Переплет был некогда украшен замысловатой эмблемой, но плесень напрочь свела всю центральную часть оформления. К своему удивлению, осторожно открыв книгу он обнаружил, что внутри все сохранилось в хорошем состоянии. Все страницы были покрыты тонкой паутиной значков. В конце старинного текста были две необычные иллюстрации. Первая из них состояла из близко расположенных параллельных линий, образующих геометрические фигуры типа трапеции и семиугольника. Они сливались и перекрывали друг друга, представляя из себя калейдоскоп симметрий. Чем дальше Эдвард разглядывал эту страницу, тем больше изменялись образы, так что первоначально удалявшиеся линии теперь прямо-таки выпирали из страницы. Казалось, что маленькие точки света быстро танцуют между линиями – без сомнения, благодаря многочисленности параллельных линий, окружающих каждую фигуру. Получалось, что картина в целом не была статичной, а была движущейся, вращающейся, динамичной иллюзией. Подняв глаза от книги, он в течении нескольких секунд продолжал видеть эти образы, куда бы он ни посмотрел.
Другая иллюстрация была красивой картинкой в средневековой манере. К сожалению, краски на ней заметно поблекли и детали можно было хорошо рассмотреть только при искусственном свете, что было довольно удивительно. Держа книгу поближе к электрическому свету, Эдвард смог разглядеть, что художник изобразил сцену на рыночной площади. Множество людей в очень странной одежде теснились и рассматривали товары, разложенные для продажи или обмена. Громадный мужчина стоял справа, держа под уздцы двух могучих лошадей, пока он торговался с двумя стражниками в блестящей полосатой желто-зеленой форме. С длинными мечами на боку. Небольшая группа женщин в блестящих платьях стояла неподалеку. Женщины болтали, собравшись в кружок, пока их дети поблизости играли в прятки. Было так много людей спешащих, торгующих и покупающих, что Эдварду потребовалось много времени на то, чтобы разглядеть мелкие детали картины. Несмотря на улыбки женщин и детских смех, и некоторые, победнее одетые, выглядели так, как будто никогда не знали хорошей пищи. Позади толпы были видны навесы, а немного дальше тянулись толстая каменная стена, с часовыми, прохаживающимися по ней.
Поздравляя себя с этой находкой, Эдвард захватил книгу с собой, в свою холостяцкую квартиру. После того, как он одолел неаппетитный ужин, оставленный для него хозяйкой, мисс Бакли, он отодвинул грязную тарелку и снова принялся изучать иллюстрации, но теперь он уже довольно сильно устал, и детали на иллюстрации сливались с фоном, а геометрическое оформление мерцало, выделывая трюки. Он вспомнил, что ещё ребенком читал о том, что некоторые рисунки могут создавать оптические иллюзии, и предположил, что данный случай – один из самых сложных. Эдвард закрыл книгу, положил грязную посуду в раковину и пошёл спать.
Спал он не очень спокойно, в снах он все время возвращался к геометрическим фигурам. Во сне вспышки света двигались быстро между линиями туда сюда, кружились светящиеся завитки, превращались в радугу, пересекая друг-друга, чтобы исчезнуть и возникнуть вновь. Несколько раз Эдвард просыпался с видениями кружившихся вспышек света и дрожащих линий, но когда он приходил в себя окончательно, они исчезали. Когда наступило утро, он испытал чувство облегчения. После завтрака он решил показать эту странную книгу одному своему другу, который работал неподалеку, в Боннингтонском музее изящных искусств.
Ему пришлось ждать в одной из галерей около двадцати минут, галерей, посвященным восточным рукописям, пока его друг, м-р Крэбшо, заканчивал лекцию, посвященному этрусскому искусству. Когда лекция закончилась, они поприветствовали друг друга с обычной фамильярностью.
– Ну как, нашел что-нибудь интересное в своем магазине?
Том Крэбшо провёл Эдварда через соседнюю галерею в небольшой кабинет.
– Я думаю, тебе придётся по вкусу этот крепкий орешек, – ответил Эдвард, бережно разворачивая свёрток. – Я никак не пойму, что это за язык, но это неудивительно, так как я плохо знаком с той эпохой. Здесь в конце, после всей этой тарабарщины, есть две интересные иллюстрации.
Крэбшо положил книгу на стол и включил ближайшую настольную лампу. Осмотрев сначала книгу снаружи, он отложил ее и перед ним предстали строчки причудливых иероглифов. Пока он разглядывал книгу, Эдвард, чтобы скрыть свое нетерпение, ходил по кабинету и интересовался экспонатами на столах. Через некоторое время он взглянул на своего друга, лысая голова которого парила над столом.
– Ну, что ты думаешь об этом? – спросил он. – Видел ли ты что-нибудь подобное раньше?
Сверкающая голова поднялась, и Том посмотрел на него поверх очков.
– Честно говоря, я и не знаю, что подумать. Как ты знаешь, я уже несколько лет работаю с манускриптами и через мои руки их прошло несметное количество, и причем попадались и самые необычные, но эта штука какая-то уж очень странная. И букв, подобных этим, я никогда не видел. Некоторые из них как будто имеют сходство с древними скандинавскими письменами, но я не уверен, что это не чистое совпадение. Это личный шифр какого-то высокопоставленного лица, которое не желало, чтобы его записки читал кто попало. Вся трудность состоит в том, что шансы расшифровать это исчезающее малы. В то время, наверняка существовало множество местных диалектов, какую страну не возьми. К сожалению, эксперты знакомы лишь с очень малым числом древних диалектов. Однако не будем отчаиваться. Давай взглянем на эти художества в конце. – Эдвард склонился над его плечом и стал переворачивать страницы, чтобы найти первую иллюстрацию. Том Крэбшо протер очки платочком и снова водрузил их обратно на нос. – Гммм, а вот это уже интересно, ты только посмотри, как все меняется, в зависимости от того, под каким углом рассматриваешь! Несколько лет назад я оклеил свою гостиную обоями примерно в таком же духе. Глядя на них, не сразу можно понять, то ли движется рисунок, то ли дрожит дом. Жена не вынесла этого и мне пришлось поверх их наклеить новые обои. Извини, старина, я, кажется, поехал куда-то в сторону, давай вернёмся и взглянем на другой рисунок.
Он перевернул страницу.
– А, это уже лучше. Совсем не плохо, хотя краски уже поблекли. Может быть, мы тут и найдем ключ к разгадке. Вероятно, это средние века, но я всё-таки неуверен, какая страна здесь изображена.
Он легонько щелкнул пальцем по картинке.
– Подобная сцена могла произойти где угодно в Северной Европе. Странники, вероятно, принадлежат к какому-нибудь маленькому провинциальному гарнизону, и их одежда немного может рассказывать помимо того, что художники их несколько при украсили. И, к сожалению, никаких геральдических знаков. Ну, а остальные люди – обычная толпа этого времени. Большинство из них больны и почти умирают с голоду. Ну, нам-то ведь не приходится беспокоиться о том, где мы будем есть в следующий раз, а? Как насчёт ленча в кафе, тут, неподалеку? – он закрыл книгу и взглянул на Эдварда. – Эй, да что это с тобой, старина? Ты что-то подозрительно выглядишь. Ну-ка сядь. – применив некоторую силу, он посадил Эдварда в кресло и засуетился, подавая ему стакан воды.
– Да я ничего, правда, – слабо запротестовал Эдвард, в то же время не в силах оторвать взгляда от картинки.
Высокий человек с двумя лошадьми справа уже не держал поводья, передал их одному из стражников, в то время как другой уставился на проходящую мимо женщину. Часовые открыли в стене деревянные ворота и через них можно было видеть группу стражников, приближающихся издалека. Не было сомнения, картина изменилась.
Этой ночью Эдварду снилось, что сеть строчек росла, так что весь рисунок сделался величиной с дом. И он как будто стоял перед ним. А огни между строчками делались все ярче и перед его глазами вспыхнули гигантские сферы. Вскоре линии отделились и угасли, и лишь цепочки света продолжали свое бесконечное движение. Иногда внезапно появлялся массивный огненный шар и так же внезапно исчезал. Эта картина приковала к себе его внимание, и он не мог отвести он нее взгляда. Он смутно понимал, что вся эта сцена предназначалась именно для него, и он должен понять что-то важное, из этого видения. Ему захотелось крикнуть: «Я знаю! Я понял! Вот что вы пытались показать мне!» – но ничего не вышло. Его отвергли. Огни потускнели, и сон угас, после чего Эдвард проснулся. Лежа, он размышлял об этом сне, удивляясь, как сильно все это захватило его. Было что-то гипнотическое в том, как легко эти образы захватили его вниманием. Может быть, работа в магазине оказалась более утомительной, чем ему казалось, и его нервная система перевозбудилась? Он встал, заварил чай, послушал по радио музыку. Когда программа кончилась, он снова заснул, и спал уже совсем спокойно.
Он ничего не сказал Тому о том, что картинка изменилась, а когда наступило утро, он сам начал заниматься, действительно ли в картине было какое-то изменение. В любом случае картину было трудно рассматривать в дневном свете. А может быть, он недостаточно внимательно рассматривал ее в первый раз. В холодном свете утра картина не выдавала ни одного из своих секретов, хотя он задернул шторы и держал книгу близко к электрической лампочке. Очевидно, было, что ему придется ждать до вечера, когда исчезнут препятствующие силы дневного света. Эдвард запер книгу в шкафчик около кровати и одев пальто, вышел из дома. Он медленно шел по улицам, избегая своего магазина. Он провёл день в посещениях кафе, кино и разглядыванию витрин, но несмотря на все это, где-то глубоко в его мозгу вспыхивали огни и образы кружились в бесконечном хороводе.
Вздрогнув, он очнулся и обнаружил себя в автобусной давке. Сидящая напротив женщина уставилась на него и бормотала что-то неодобрительное. Был уже поздний вечер, и на небе горели звёзды, мерцая и слегка подрагивая. Автобус был последним и был набит битком шумными подростками. К счастью, сзади нашлось свободное место, и он сел, промерзший до костей, стараясь не слушать болтовню вокруг. Путь домой занял у него около часа, и он вернулся в свою квартиру с чувством облегчения. Когда электрический камин и ужин привели его в чувство, он подошел к шкафчику, открыл его и достал книгу. Он пододвинул лампу поближе и после минутной нерешительности открыл книгу на странице с иллюстрацией.
С первого же взгляда его страхи подтвердились: ситуация на картинке немного изменилась. Солдаты и лошади с правой стороны исчезли. Рынок был ещё там, но люди были другие. Процессия была намного ближе и её возглавляли несколько стражников. Они уже почти поравнялись с воротами в стене. Городская толпа устремилась им навстречу.
Эдвард внимательно разглядывал эту сцену. Картина казалась живой. Изображенные на ней события должны были быть реальными. Это – не увековеченные навсегда исторические события, которые произошли давным-давно. Они разворачивались прямо сейчас, как будто страница была своего рода окном. И в тоже время картина была как будто неподвижной. Он засёк время и быстро сделал набросок с картины, тщательно отмечая положение людей относительно неподвижных объектов. Час спустя он сравнил свой набросок с иллюстрацией и заметил некоторые изменения. Приближающаяся процессия подошла ещё ближе. Толпа на рыночной площади повернулась: чтобы видеть первых стражников, входящих в ворота. Навстречу им выбежала маленькая собака. В середине процессии можно было рассмотреть деревянную повозку, запряженную двумя одрами. К грубому деревянному помосту на повозке была привязана молодая женщина. Она была одета в простую одежду, из зелёной ткани, местами забрызганной грязью, которая летела из под копыт лошадей. Лицом она была повернута в другую сторону: на Эдварда большое впечатление произвели ее медного цвета волосы, ниспадавшие до ее тонкой талии. Он заметил, что стражники отошли на несколько метров от повозки. Эдвард хотел увидеть лицо девушки и терпеливо ждал, пока события на картинке медленно разворачивались. Стражники поставили повозку в центре площади и выпрягли лошадей. Один из них осадил назойливую толпу при помощью бича, получая, как будто, от этого удовольствие. Прошло время, любопытство спало, и люди стали расходиться, а молодая женщина всё сидела не поднимая головы. Теперь, когда командир эскорта подошел к помосту с флягой в руках, она посмотрела на него, и Эдвард увидел ее лицо, впечатляющие красотой и силой характера. Тонкие черты лица неожиданно сочетались с четко очерненным подбородком и самыми необычными глазами, которые он когда-либо видел. Они были розовато-лилового оттенка и контрастировали с медно-красными локонами и тонкими бровями того же цвета. Стражник поставил флягу с вином перед ней так, чтобы она не могла дотянутся до неё, и, наслаждаясь своей шуткой, отошел в сторону.
Было уже очень поздно, но Эдвард не отваживался оставить картинку, так как в следующий раз девушки там могло и не быть. Полночь застала его все ещё с большим интересом, изучающим картинку. На картинке тоже настала ночь. И не считая отдельных стражников, прохаживающихся мимо, девушка была одна. Теперь она была повернута лицом к Эдварду: ему казалось, что он читал на нем опасение. Время шло и он все больше переживал за ее бедственное положение.
– Помощь придёт, – произнёс он. – Я знаю. Не отчаивайтесь.
Некоторое время спустя он заметил на лице ее выражение сильного страха и потрясения, хотя на картинке не было видно причин этому. Ему пришло в голову, что, возможно, она услышала каким-то образом его голос. Но если это так, то его слова не могли ничего значить для неё, так как язык книги был ему не знаком. Пожалуй, лучше было бы поостеречься, чтобы не напугать ещё больше её своим участием. Вот если бы он мог понять её язык, то может быть он смог бы наладить с ней связь. Ему было интересно, видит ли она его? Но в этом он сильно сомневался. Скорее он чувствовал, что она могла ощущать его присутствие интуитивно. Теперь она смотрела прямо ему в лицо, но её прекрасные глаза его не видели. Казалось, картинка позволяла рассматривать себя только с одной стороны. Размышляя над этим, он заснул прямо в кресле, совершенно изнурённый.
Пока он спал, вокруг него было тихо, если не считать его собственного дыхания, да тиканья часов на камине. Изредка по улице проезжали машины и один раз эхом отдались чьи-то шаги.
Эдвард был высоким спокойным молодым человеком с бесстрастным чувством юмора, но никак не хотел остепениться с тех пор, как демобилизовался из армии после войны. В отличие от множества своих друзей он так и не женился, хотя производил на женщин сильное впечатление, когда хотел этого. Они приходили в восторг, но чаще всего их первоначальное женское любопытство сменялось раздражением, когда они замечали, что во время веселой болтовни мысли молодого человека были где-то далеко. К описываемому времени он решил, что лучше для него – продолжать потихоньку заниматься магазином, стараясь покуда восстанавливать свои связи в деловом мире.
Постоянными клиентами Эдварда были люди, совершенно зачарованные старыми книгами, увидевшими свет много поколений тому назад. Книг этих, собранных за целую жизнь м-ра Харриса-старшего, было великое множество, большинство из них было в плачевном состоянии с поблекшим шрифтом и истрепавшимися кожаными переплетами. Редко кто из посетителей отважился забираться далеко в эти дебри книжных полок, высившихся справа и слева до самого потолка. Самой большой проблемой магазина была нехватка места. Чтобы добраться до дальних отделов приходилось искусно маневрировать между препятствиями. Эдвард наполовину серьёзно предупреждал посетителей, что чем дальше они будут забираться вглубь, тем труднее им будет выбраться обратно.
Однажды магазин на некоторое время был закрыт и очищен от содержимого, так как покойный м-р Харрис обнаружил целую колонию мышей, поселившихся сначала в «Вайтекеровском альманахе», а усвоив факты и цифры за 1925 год, и перебравшись к более высоким премудростям «Английского законодательства», так же переварим затем и «Воскресные проповеди епископа Винчерского» и «Простейшие вспомогательные пособия по родам», написанные хирургом Чаринг-Кросского госпиталя. К этому времени мышиное семейство, разросшееся до двадцати голов, и стало представлять серьёзную угрозу бизнесу, и их многообещающая литературная карьера была прекращена внезапным вмешательством собаки-крысолова.
Когда книги вернулись на свои полки, часть их оказалась заплесневевшей и в таком ветхом состоянии, что их пришлось выбросить. Таким образом, в магазине оказалось немного свободного места, которое отец Эдварда продолжал заполнять все более сомнительными приобретениями на аукционах. После смерти отца Эдвард обнаружил, что унаследовал магазин, полный разваливающихся книг и порядочное количество долгов.
Однажды он встретил коллегу по книжному бизнесу, который выразил желание приобрести этот магазин. В связи с этим Эдвард решил, что было бы весьма благоразумно оценить свой наличный капитал. И он стал готовиться к инвентаризации всех своих книг. Это унылое занятие заняло некоторое время, в течение которого он сообразил, что большого дохода от этих книг ожидать нельзя.
Его занятие уже подходило к концу, когда он наткнулся на интересные вещи, находившиеся в одном из сундуков в заднем помещении. Здесь было редкое первое издание «Руководства по шахматам» Стейница, что несколько улучшило настроение Эдварда. Так же интересным был большой тонкий том, очень старый, переплетенный в кожу. Переплет был некогда украшен замысловатой эмблемой, но плесень напрочь свела всю центральную часть оформления. К своему удивлению, осторожно открыв книгу он обнаружил, что внутри все сохранилось в хорошем состоянии. Все страницы были покрыты тонкой паутиной значков. В конце старинного текста были две необычные иллюстрации. Первая из них состояла из близко расположенных параллельных линий, образующих геометрические фигуры типа трапеции и семиугольника. Они сливались и перекрывали друг друга, представляя из себя калейдоскоп симметрий. Чем дальше Эдвард разглядывал эту страницу, тем больше изменялись образы, так что первоначально удалявшиеся линии теперь прямо-таки выпирали из страницы. Казалось, что маленькие точки света быстро танцуют между линиями – без сомнения, благодаря многочисленности параллельных линий, окружающих каждую фигуру. Получалось, что картина в целом не была статичной, а была движущейся, вращающейся, динамичной иллюзией. Подняв глаза от книги, он в течении нескольких секунд продолжал видеть эти образы, куда бы он ни посмотрел.
Другая иллюстрация была красивой картинкой в средневековой манере. К сожалению, краски на ней заметно поблекли и детали можно было хорошо рассмотреть только при искусственном свете, что было довольно удивительно. Держа книгу поближе к электрическому свету, Эдвард смог разглядеть, что художник изобразил сцену на рыночной площади. Множество людей в очень странной одежде теснились и рассматривали товары, разложенные для продажи или обмена. Громадный мужчина стоял справа, держа под уздцы двух могучих лошадей, пока он торговался с двумя стражниками в блестящей полосатой желто-зеленой форме. С длинными мечами на боку. Небольшая группа женщин в блестящих платьях стояла неподалеку. Женщины болтали, собравшись в кружок, пока их дети поблизости играли в прятки. Было так много людей спешащих, торгующих и покупающих, что Эдварду потребовалось много времени на то, чтобы разглядеть мелкие детали картины. Несмотря на улыбки женщин и детских смех, и некоторые, победнее одетые, выглядели так, как будто никогда не знали хорошей пищи. Позади толпы были видны навесы, а немного дальше тянулись толстая каменная стена, с часовыми, прохаживающимися по ней.
Поздравляя себя с этой находкой, Эдвард захватил книгу с собой, в свою холостяцкую квартиру. После того, как он одолел неаппетитный ужин, оставленный для него хозяйкой, мисс Бакли, он отодвинул грязную тарелку и снова принялся изучать иллюстрации, но теперь он уже довольно сильно устал, и детали на иллюстрации сливались с фоном, а геометрическое оформление мерцало, выделывая трюки. Он вспомнил, что ещё ребенком читал о том, что некоторые рисунки могут создавать оптические иллюзии, и предположил, что данный случай – один из самых сложных. Эдвард закрыл книгу, положил грязную посуду в раковину и пошёл спать.
Спал он не очень спокойно, в снах он все время возвращался к геометрическим фигурам. Во сне вспышки света двигались быстро между линиями туда сюда, кружились светящиеся завитки, превращались в радугу, пересекая друг-друга, чтобы исчезнуть и возникнуть вновь. Несколько раз Эдвард просыпался с видениями кружившихся вспышек света и дрожащих линий, но когда он приходил в себя окончательно, они исчезали. Когда наступило утро, он испытал чувство облегчения. После завтрака он решил показать эту странную книгу одному своему другу, который работал неподалеку, в Боннингтонском музее изящных искусств.
Ему пришлось ждать в одной из галерей около двадцати минут, галерей, посвященным восточным рукописям, пока его друг, м-р Крэбшо, заканчивал лекцию, посвященному этрусскому искусству. Когда лекция закончилась, они поприветствовали друг друга с обычной фамильярностью.
– Ну как, нашел что-нибудь интересное в своем магазине?
Том Крэбшо провёл Эдварда через соседнюю галерею в небольшой кабинет.
– Я думаю, тебе придётся по вкусу этот крепкий орешек, – ответил Эдвард, бережно разворачивая свёрток. – Я никак не пойму, что это за язык, но это неудивительно, так как я плохо знаком с той эпохой. Здесь в конце, после всей этой тарабарщины, есть две интересные иллюстрации.
Крэбшо положил книгу на стол и включил ближайшую настольную лампу. Осмотрев сначала книгу снаружи, он отложил ее и перед ним предстали строчки причудливых иероглифов. Пока он разглядывал книгу, Эдвард, чтобы скрыть свое нетерпение, ходил по кабинету и интересовался экспонатами на столах. Через некоторое время он взглянул на своего друга, лысая голова которого парила над столом.
– Ну, что ты думаешь об этом? – спросил он. – Видел ли ты что-нибудь подобное раньше?
Сверкающая голова поднялась, и Том посмотрел на него поверх очков.
– Честно говоря, я и не знаю, что подумать. Как ты знаешь, я уже несколько лет работаю с манускриптами и через мои руки их прошло несметное количество, и причем попадались и самые необычные, но эта штука какая-то уж очень странная. И букв, подобных этим, я никогда не видел. Некоторые из них как будто имеют сходство с древними скандинавскими письменами, но я не уверен, что это не чистое совпадение. Это личный шифр какого-то высокопоставленного лица, которое не желало, чтобы его записки читал кто попало. Вся трудность состоит в том, что шансы расшифровать это исчезающее малы. В то время, наверняка существовало множество местных диалектов, какую страну не возьми. К сожалению, эксперты знакомы лишь с очень малым числом древних диалектов. Однако не будем отчаиваться. Давай взглянем на эти художества в конце. – Эдвард склонился над его плечом и стал переворачивать страницы, чтобы найти первую иллюстрацию. Том Крэбшо протер очки платочком и снова водрузил их обратно на нос. – Гммм, а вот это уже интересно, ты только посмотри, как все меняется, в зависимости от того, под каким углом рассматриваешь! Несколько лет назад я оклеил свою гостиную обоями примерно в таком же духе. Глядя на них, не сразу можно понять, то ли движется рисунок, то ли дрожит дом. Жена не вынесла этого и мне пришлось поверх их наклеить новые обои. Извини, старина, я, кажется, поехал куда-то в сторону, давай вернёмся и взглянем на другой рисунок.
Он перевернул страницу.
– А, это уже лучше. Совсем не плохо, хотя краски уже поблекли. Может быть, мы тут и найдем ключ к разгадке. Вероятно, это средние века, но я всё-таки неуверен, какая страна здесь изображена.
Он легонько щелкнул пальцем по картинке.
– Подобная сцена могла произойти где угодно в Северной Европе. Странники, вероятно, принадлежат к какому-нибудь маленькому провинциальному гарнизону, и их одежда немного может рассказывать помимо того, что художники их несколько при украсили. И, к сожалению, никаких геральдических знаков. Ну, а остальные люди – обычная толпа этого времени. Большинство из них больны и почти умирают с голоду. Ну, нам-то ведь не приходится беспокоиться о том, где мы будем есть в следующий раз, а? Как насчёт ленча в кафе, тут, неподалеку? – он закрыл книгу и взглянул на Эдварда. – Эй, да что это с тобой, старина? Ты что-то подозрительно выглядишь. Ну-ка сядь. – применив некоторую силу, он посадил Эдварда в кресло и засуетился, подавая ему стакан воды.
– Да я ничего, правда, – слабо запротестовал Эдвард, в то же время не в силах оторвать взгляда от картинки.
Высокий человек с двумя лошадьми справа уже не держал поводья, передал их одному из стражников, в то время как другой уставился на проходящую мимо женщину. Часовые открыли в стене деревянные ворота и через них можно было видеть группу стражников, приближающихся издалека. Не было сомнения, картина изменилась.
Этой ночью Эдварду снилось, что сеть строчек росла, так что весь рисунок сделался величиной с дом. И он как будто стоял перед ним. А огни между строчками делались все ярче и перед его глазами вспыхнули гигантские сферы. Вскоре линии отделились и угасли, и лишь цепочки света продолжали свое бесконечное движение. Иногда внезапно появлялся массивный огненный шар и так же внезапно исчезал. Эта картина приковала к себе его внимание, и он не мог отвести он нее взгляда. Он смутно понимал, что вся эта сцена предназначалась именно для него, и он должен понять что-то важное, из этого видения. Ему захотелось крикнуть: «Я знаю! Я понял! Вот что вы пытались показать мне!» – но ничего не вышло. Его отвергли. Огни потускнели, и сон угас, после чего Эдвард проснулся. Лежа, он размышлял об этом сне, удивляясь, как сильно все это захватило его. Было что-то гипнотическое в том, как легко эти образы захватили его вниманием. Может быть, работа в магазине оказалась более утомительной, чем ему казалось, и его нервная система перевозбудилась? Он встал, заварил чай, послушал по радио музыку. Когда программа кончилась, он снова заснул, и спал уже совсем спокойно.
Он ничего не сказал Тому о том, что картинка изменилась, а когда наступило утро, он сам начал заниматься, действительно ли в картине было какое-то изменение. В любом случае картину было трудно рассматривать в дневном свете. А может быть, он недостаточно внимательно рассматривал ее в первый раз. В холодном свете утра картина не выдавала ни одного из своих секретов, хотя он задернул шторы и держал книгу близко к электрической лампочке. Очевидно, было, что ему придется ждать до вечера, когда исчезнут препятствующие силы дневного света. Эдвард запер книгу в шкафчик около кровати и одев пальто, вышел из дома. Он медленно шел по улицам, избегая своего магазина. Он провёл день в посещениях кафе, кино и разглядыванию витрин, но несмотря на все это, где-то глубоко в его мозгу вспыхивали огни и образы кружились в бесконечном хороводе.
Вздрогнув, он очнулся и обнаружил себя в автобусной давке. Сидящая напротив женщина уставилась на него и бормотала что-то неодобрительное. Был уже поздний вечер, и на небе горели звёзды, мерцая и слегка подрагивая. Автобус был последним и был набит битком шумными подростками. К счастью, сзади нашлось свободное место, и он сел, промерзший до костей, стараясь не слушать болтовню вокруг. Путь домой занял у него около часа, и он вернулся в свою квартиру с чувством облегчения. Когда электрический камин и ужин привели его в чувство, он подошел к шкафчику, открыл его и достал книгу. Он пододвинул лампу поближе и после минутной нерешительности открыл книгу на странице с иллюстрацией.
С первого же взгляда его страхи подтвердились: ситуация на картинке немного изменилась. Солдаты и лошади с правой стороны исчезли. Рынок был ещё там, но люди были другие. Процессия была намного ближе и её возглавляли несколько стражников. Они уже почти поравнялись с воротами в стене. Городская толпа устремилась им навстречу.
Эдвард внимательно разглядывал эту сцену. Картина казалась живой. Изображенные на ней события должны были быть реальными. Это – не увековеченные навсегда исторические события, которые произошли давным-давно. Они разворачивались прямо сейчас, как будто страница была своего рода окном. И в тоже время картина была как будто неподвижной. Он засёк время и быстро сделал набросок с картины, тщательно отмечая положение людей относительно неподвижных объектов. Час спустя он сравнил свой набросок с иллюстрацией и заметил некоторые изменения. Приближающаяся процессия подошла ещё ближе. Толпа на рыночной площади повернулась: чтобы видеть первых стражников, входящих в ворота. Навстречу им выбежала маленькая собака. В середине процессии можно было рассмотреть деревянную повозку, запряженную двумя одрами. К грубому деревянному помосту на повозке была привязана молодая женщина. Она была одета в простую одежду, из зелёной ткани, местами забрызганной грязью, которая летела из под копыт лошадей. Лицом она была повернута в другую сторону: на Эдварда большое впечатление произвели ее медного цвета волосы, ниспадавшие до ее тонкой талии. Он заметил, что стражники отошли на несколько метров от повозки. Эдвард хотел увидеть лицо девушки и терпеливо ждал, пока события на картинке медленно разворачивались. Стражники поставили повозку в центре площади и выпрягли лошадей. Один из них осадил назойливую толпу при помощью бича, получая, как будто, от этого удовольствие. Прошло время, любопытство спало, и люди стали расходиться, а молодая женщина всё сидела не поднимая головы. Теперь, когда командир эскорта подошел к помосту с флягой в руках, она посмотрела на него, и Эдвард увидел ее лицо, впечатляющие красотой и силой характера. Тонкие черты лица неожиданно сочетались с четко очерненным подбородком и самыми необычными глазами, которые он когда-либо видел. Они были розовато-лилового оттенка и контрастировали с медно-красными локонами и тонкими бровями того же цвета. Стражник поставил флягу с вином перед ней так, чтобы она не могла дотянутся до неё, и, наслаждаясь своей шуткой, отошел в сторону.
Было уже очень поздно, но Эдвард не отваживался оставить картинку, так как в следующий раз девушки там могло и не быть. Полночь застала его все ещё с большим интересом, изучающим картинку. На картинке тоже настала ночь. И не считая отдельных стражников, прохаживающихся мимо, девушка была одна. Теперь она была повернута лицом к Эдварду: ему казалось, что он читал на нем опасение. Время шло и он все больше переживал за ее бедственное положение.
– Помощь придёт, – произнёс он. – Я знаю. Не отчаивайтесь.
Некоторое время спустя он заметил на лице ее выражение сильного страха и потрясения, хотя на картинке не было видно причин этому. Ему пришло в голову, что, возможно, она услышала каким-то образом его голос. Но если это так, то его слова не могли ничего значить для неё, так как язык книги был ему не знаком. Пожалуй, лучше было бы поостеречься, чтобы не напугать ещё больше её своим участием. Вот если бы он мог понять её язык, то может быть он смог бы наладить с ней связь. Ему было интересно, видит ли она его? Но в этом он сильно сомневался. Скорее он чувствовал, что она могла ощущать его присутствие интуитивно. Теперь она смотрела прямо ему в лицо, но её прекрасные глаза его не видели. Казалось, картинка позволяла рассматривать себя только с одной стороны. Размышляя над этим, он заснул прямо в кресле, совершенно изнурённый.
Пока он спал, вокруг него было тихо, если не считать его собственного дыхания, да тиканья часов на камине. Изредка по улице проезжали машины и один раз эхом отдались чьи-то шаги.