Лайл Холли. Месть Драконов

   Она поднесла ребенка к соску, выступавшему на чешуйчатой груди, и он принялся сосать. И при этом смотрел на нее. Свободная ладошка младенца сжималась и разжималась, но другая не выпускала ее палец.
   — У него нет никаких чешуек, — сказала Шеджхан. — И хвоста. И когтей тоже. И на взгляд он кажется… мягким. Все это вырастет у него потом?
   — Нет. — Даня ласково провела пальцем по гладкой, нежной щечке. — Не будет ни чешуек, ни когтей. Ни хвоста.
   Она подняла взгляд.
   — Вы не принесете для него одеяльце? Прошу вас!
   Крошечные мягкие ладони ребенка повторяли форму ее кистей, какими они были когда-то. И в круглых, обращенных сейчас к ней глазах она подметила сходство со своими собственными… теми, что в последний раз смотрели на нее из зеркала в Доме Галвеев.
   Она держала малыша с трепетом, опасаясь, что ее чешуйчатый покров может оцарапать его, страшась нанести случайную рану грубыми когтями! Она не могла, не смела даже подумать о таком. Дитя казалось ей существом волшебным, куда более чудесным, чем все, что она видела или знала прежде. Как могла она думать, что ненавидит его? Как могла она мечтать избавиться от него?
   Какая-то часть ее смотрела на ребенка с ревностью. В конце концов он был человеком, и именно человеком она хотела снова стать и не могла этого сделать. Человеком. Но все остальное в ней повторяло: «Он мой! Мой сын. Мой прекрасный сын».
   Где-то на задворках ее ума, голос, не принадлежащий ей самой, зашептал: Даня? Ты слышишь меня? Ты слушаешь?
   Луэркас. Она не слышала его голоса с тех пор, как тело ее сделалось слишком неуклюжим для путешествий в Ин-Каммерею, тайный Дом Бесовских призраков, куда когда-то привел ее незримый собеседник, ибо лишь там она могла разговаривать с ним, не опасаясь, что их разговор подслушают духи, которые потом не оставят в покое ни ее, ни младенца.
   Я слышу тебя , произнесла она в уме, не желая говорить вслух в присутствии повитух.
   Луэркас казался довольным. Ты молодец, Даня. Великолепный младенец! Куда лучше, чем я ожидал. Отличный парень. Просто загляденье.
   Даня приняла комплимент без комментариев. Она удивилась тому, что не слишком рада слышать голос духа, спасшего ей жизнь. Скрывая свое противоречивое отношение к нему и не желая обидеть Луэркаса, она ответила: Я рада твоему возвращению. Мне тебя не хватало. Я боялась, что ты бросил меня.
   Ты мой друг. Ты — мое окно в мир живых. И мне тоже не хватало тебя все это время, пока я не мог разговаривать с тобой. Но я не покину тебя, Даня. Никогда не покину тебя.
   Нет, не покинет. Он всегда будет с ней, будет заботиться о ней, оберегать и в конце концов поможет отомстить Сабирам, Галвеям и тому миру, что погубил ее. Она знала это… ощущала собственным нутром. Она будет с восторгом слушать его спокойный голос, вновь обращающийся к ее душе. Так и должно быть. И скорее всего так будет.
   Я знаю, что ты мой друг. Она поглядела на младенца, лежащего у нее на руках, очаровательного младенца, которого она не хотела прежде, и выбросила из головы все сомнения относительно Луэркаса. Разве не чудесный ребенок?
   Луэркас торопливо ответил: Самый прекрасный ребенок из всех, которых мне доводилось видеть.

Глава 26

 
   Склонившись над изготовленным Дугхаллом зрительным стеклом, Ри наблюдал за кузеном Криспином, расхаживавшим по Дому с важностью параглеза, что вовсе не подобало бы младшему Волку. Нетрудно было заметить почтение, выказывавшееся Криспину остальными Волками — по крайней мере в глаза — и сразу же после его ухода сменявшееся на их лицах страхом и отвращением.
   Что же произошло в Доме во время его отсутствия? Что могло дать Криспину такую власть? Почему каждый из Волков, увидев его, преклоняет колено и прижимает руку к сердцу?
   Произошли горькие, злые перемены; Ри понимал это. Его кузен Криспин сделался Драконом, или стал одержимым духом Дракона, или же помогал Дракону… Дугхалл не сумел определить, что сделалось с душой Криспина, когда Зеркало Душ поместило дух Дракона в его тело. Однако после того, как Ри тщательно подстроил сцену убийства в собственной комнате, оставив улики, указывающие на Криспина, его брата Анвина и их прихвостня и кузена Эндрю, Семья должна была отречься от Криспина; его должны были казнить на Площади Наказаний задолго до того, как Дракон получил возможность воспользоваться его телом.
   Позади него появился Дугхалл.
   — Ну как, еще не увидел его?
   Повернувшись, Ри ощутил, как позвоночник его кольнуло в десятке мест. Он поглядел на Дугхалла, так и не избавившегося от влечения к Зеркалу. Проклятый предмет предал Ри, его друзей и Кейт, в конце концов, втянул в неприятнейшую ситуацию его омерзительных кузенов… едва не погубил их всех. Он уже жалел о том, что позволил Кейт поднять на борт «Сокровища ветра» поганую штуковину. Как и о том, что не сумел выбросить Зеркало в море вдали от Калимекки. Тогда им не пришлось бы сейчас сидеть и всматриваться в крохотные заговоренные стекляшки, надеясь отыскать с их помощью способ устранить ту, во многом еще непонятную порчу, которую уже успело внести в этот мир Зеркало. — Нет, — буркнул Ри. — Зеркала я еще не видел.
   Ради любви к Кейт он заставил себя покориться ее дяде. Ри, сделай это. Прикажи своим людям то-то и то-то. Ступай туда. Посмотри сюда. Он велел себе без возражений сносить непоколебимую уверенность Дугхалла в том, что он и его друзья относятся к людям второго сорта лишь потому, что все они Сабиры. Он вынуждал себя терпеть неудовольствие, недоверие и неприязнь старика.
   Впрочем, те же самые чувства — недовольство, недоверие и неприязнь — испытывал и он сам. Ри не мог похвалить себя за терпимость, поскольку относился к Дугхаллу не лучше, чем тот к нему.
   Однако, невзирая на все его жертвы, Кейт отказывалась переступить границы вежливости, установленные ею в отношениях между ними. Они были обречены на неразрывность друг с другом, их связывала могучая и необъяснимая сила; Ри чувствовал и знал, что в этот самый миг Кейт спешит по городу, выслеживая на улочках Калимекки человека, находящегося в услужении у его Семейства. Он был неразлучен с ней, словно пребывал в ее голове. Находясь с Кейт в одной комнате, он мог ощущать кожей прикосновение ее нагого тела — он чувствовал бы это, даже если бы между ними находилась сотня людей. Ночью, лежа в постели, он пробовал своими губами ее губы, хотя Кейт ни разу не поцеловала его; а закрывая глаза, видел, как она танцует обнаженная, озаренная луной, и руки ее, плечи касались его так же обнаженной груди. Всякий раз, когда ему удавалось заглянуть в ее глаза, он видел, что и она испытывает то же самое — столь же полно, ярко и неотвратимо, как и он сам. Тем не менее она не приближалась к нему. Не желала даже коснуться его. Она не поддавалась страсти, владевшей ими обоими. Кейт не соглашалась ни на какие предложения Яна и уклонялась от его объятий, однако же не позволяла и Ри искушать ее.
   Ее поведение напоминало смиренность и воздержание недавно посвященной парниссы; по утрам она погружалась в медитацию, совершая обряд безмолвной, не оставляющей следа магии, которой учили ее дядя и Хасмаль. Медитируя, она скрывалась за экранами и становилась невидимой для него. В таких случаях Ри всегда казалось, что она отрезает и забирает с собой часть его души.
   Не произнеся больше ни слова, Ри снова уткнулся в стекляшку, и Дугхалл понял намек. Он решил пойти к Джейму, чья смена уже закончилась… приятель Ри следил за Кейт, выясняя, не узнала ли она чего-нибудь интересного.
   Криспин, видимый на лежащем перед Ри стекле, направлялся в самую сердцевину владений Волков. Дракон целеустремленно шествовал по коридору, что вел его к Белому Залу, между дугами арок, отливавших на свету яркой пестротой цветного стекла, и вот наконец он вступил в зал. Криспин оказался там в одиночестве. Он остановился перед узором, врезанным в пол капища — перед Тропой Духов. Перед литым золотом столба жертвоприношений.
   Предмет находился здесь. Проклятое богами Зеркало Душ стояло перед золотым столбом, более всего напоминая алтарь, устроенный перед идолом.
   Ри поежился. Он не любил даже приближаться к Белому Залу. Заточенные в его недрах души несчастных жертв все время взывали к нему и молили об освобождении.
   — Вот оно, — сказал он, и буквально через мгновение точно на крыльях перелетевший через комнату Дугхалл оказался на коленях перед мутным стеклом.
   — И какая же из этих вещей является Зеркалом Душ? — Ри совсем забыл, что Дугхалл никогда не видел Зеркала. Он указал на один из находившихся в зале предметов. — Вот эта штуковина, похожая на цветок. Когда я в последний раз видел его, по центральному стержню поднимался свет, скапливавшийся посреди лепестков. А теперь оно кажется… мертвым.
   Дугхалл затаил дыхание. Он как будто примерз к месту, тело его оцепенело, глаза смотрели только на Зеркало. Ри почувствовал, что даже воздух вокруг этого человека стал другим, из Дугхалла словно истекала какая-то сила, влившаяся в токи вселенной. Очевидно, он прибег к этой своей безмолвной магии, однако чем он был в эти мгновения занят, Ри не мог понять. Наконец Криспин покинул Белый Зал, Зеркало исчезло со зрительного стекла, и Дугхалл, вздохнув, отодвинулся назад.
   — Ах, умно придумано. Невероятно умно. Сколь многого можно добиться с помощью простых заклинаний! — Дугхалл поднялся и направился было прочь.
   — Подожди, — обратился к нему Ри. Вся жизнь этого старого сукина сына состояла из загадок, однако у Ри не имелось достаточного запаса терпения, чтобы старательно отыскивать разгадки. Особенно сейчас, когда ноги его затекли, а спина ныла после долгого ожидания в неудобной позе перед зрительным стеклом. — Ты хочешь сказать, что, только взглянув на это устройство, ты понял, что и как оно делает? И определил, какие чары использовали при работе с ним Драконы?
   — В какой-то степени. Я могу сказать только самое главное. Магическое действие — во всяком случае, произведенное за счет других людей, — оставляет отчетливые следы. Если бы тебя учили пристойной магии, то после усердных занятий ты и сам сумел бы увидеть следы того, что проделали когда-то в древности Драконы, чтобы создать этот предмет. И прийти к тем же выводам, что и я.
   Ри поднялся на ноги, игнорируя откровенно оскорбительный выпад против его магического образования и принятой среди Сабиров магии. Взглянув на старика, он бросил:
   — Будь это так, Хасмаль понял бы, как работает Зеркало. Он же из твоих людей.
   — К моим людям Хасмаль принадлежит потому, что является Соколом, которого учил его отец, тоже Сокол. — Дугхалл улыбнулся, скрестив руки на груди. — Однако усердным учеником Хасмаля нельзя назвать. Он заучил то, что преподал ему отец, потому что именно этого от него хотели и потому что был послушным сыном. Однако высокое мастерство не для послушных сыновей. Оно дается лишь тому, кто страстно желает совершенства.
   Ри ожидал услышать продолжение сентенции, однако занудный старикашка предпочитал собственные игры.
   — И что же? — с вызовом спросил наконец Ри.
   Явно удивленный раздражением, прозвучавшим в его голосе, Дугхалл усмехнулся. Он качнул головой, и Ри ощутил неодолимое желание немедленно Трансформироваться и собственными зубами разодрать глотку этому старому пню. Однако же он сдержал себя — в равной мере из любви к Кейт и из здравого опасения магических способностей Дугхалла.
   Наконец Дугхалл заговорил:
   — Человеку с нетренированным взглядом может казаться, что Зеркало бездействует, но оно не мертво, оно питается сейчас жизненными силами большей части населения города, поддерживая собственную работоспособность. Мои руки никогда не принесут в наш мир подобное ему зло. Однако, мне кажется, я понял, каким образом можно устранить последствия работы Зеркала и создать небольшое устройство, способное ликвидировать магическое воздействие Зеркала на конкретного человека.
   Ри закатил глаза к потолку.
   — На одного человека. Полезная идея. Тогда мы можем выследить по одному сотни — а может быть, и тысячи — Драконов, вселившихся в тела жителей города… кстати, ты знаешь, сколько человек заплатили в прошлом году парниссальный налог за право жить в Калимекке? Больше миллиона. Представляешь ли ты себе, как просто укрыться в такой толпе сотне людей… пусть даже тысяче или двум тысячам? И ты собираешься по одному выслеживать Драконов и возвращать их туда, где они были прежде?! Как бы только они не уничтожили нас первыми. В конце концов в свое время они считались величайшими из магов. По-моему, они опасны, или ты думаешь иначе?
   — Конечно, опасны. Однако нам не придется выслеживать их всех. Хватит и одного. Занимающего высокое положение, имеющего доступ к Зеркалу Душ… того, кто, избавившись от овладевшего им Дракона, проявит сочувствие к нам. Способного провести нас в Дом Сабиров и помочь выкрасть Зеркало у Драконов. Если мы сумеем выключить Зеркало или придать его действию обратную силу, они окажутся вырванными из занимаемых ими ныне тел и будут выброшены в пустоту.
   — И это будет означать конец правления Драконов в Калимекке и во всем мире, и тогда ты вместе с остальными Соколами приведешь к власти своего Возрожденного божка, так? А не слишком ли ты оптимистично настроен? Судя по тому, что я слышал от Кейт и Хасмаля, пророчества предрекают войну между Драконами и твоими Соколами, прежде чем это случится?
   Улыбнувшись, Дугхалл пожал плечами.
   — Слова пророчеств всегда приходится интерпретировать. Быть может, наша интерпретация ошибочна, и схватка произойдет между несколькими могущественными противниками, а не между огромными армиями. Я не стану горевать, узнав, что ошибался на этот счет все эти годы. Победа над Драконами, достигнутая прежде, чем они сумеют нанести свой первый удар, лишь ускорит возвышение Соландера… и мир окунется в благодать намного раньше. И я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ускорить превращение Матрина в рай.
   Покачав головой, Ри отвернулся. Все трое — Дугхалл, Хасмаль и даже Кейт становились абсолютно ненормальными, когда речь заходила об их Возрожденном:
   — Пытаясь воплотить в жизнь дурацкую легенду, ты рискуешь собственной жизнью. Ты глуп, Дугхалл.
   — А хочешь узнать всю меру моей глупости? — Дугхалл опустил руку на плечо Ри, поворачивая его к себе лицом. — Возрожденный не бог. И не легенда. Он родился… родился сегодня утром, я почувствовал его первый вздох, с которым он пришел в мир. Большего счастья мне не приходилось испытывать. Он крепнет с каждым мгновением. Хочешь встретиться с ним?
   Ри расхохотался. Встретиться с Возрожденным? Интересно, какой фокус придумал этот старикашка, чтобы убедить его в реальности существования Возрожденного? И потом, какую выгоду сулит Дугхаллу переход Ри на его сторону? Неужели он надеется обратить Волка в дурацкую веру Соколов?
   Может, Дугхалл решил, что Соколов слишком мало, чтобы править всем миром? Или же он увидел в Ри достаточно могущественного чародея и счел, что предпочтительнее сделать из него убежденного союзника, вместо того чтобы терпеть рядом с собой колеблющегося, помогающего Соколам лишь для того, чтобы завоевать Кейт.
   Глядя на старика, Ри думал: и какой же трюк ты приготовил для меня, а? Ну ладно, мне нравятся хорошие магические фокусы вроде того, что последует сейчас, и, возможно, познакомившись с твоей задумкой, я узнаю о тебе больше, чем ты предполагаешь. Ты хочешь, чтобы я «встретился» с твоим великим героем? Вот и хорошо, развлеки меня.
   А вслух сказал:
   — Конечно, мне бы хотелось встретиться с твоим Возрожденным.

Глава 27

 
   Они сели на пол скрестив ноги напротив друг друга, разделенные чашей для крови.
   — Мне уже незачем выпускать свою кровь в чашу, — сказал Дугхалл. — Я много раз проходил этой несложной тропой, и моя душа знает путь. Но тебе нужна связь.
   Ри качнул головой.
   — Если ты не смешаешь в этой чаше свою кровь с моей, я немедленно уйду. Я не доверюсь заклинанию, возведенному только на моей крови.
   Дугхалл пожал плечами и, достав жгут и полый шип, быстра выпустил в чашу несколько капель собственной крови.
   — Я не собираюсь обманывать тебя, сынок. Я просто хочу, чтобы ты понял, за что мы сражаемся и почему. Ты добиваешься Кейт, и каждое твое слово и каждый жест говорят, что ты с нами только из-за нее. Поэтому я и хочу показать тебе то, что заставило Кейт встать на тропу Соколов, общую для всех нас.
   — Я сказал уже, что готов присутствовать на твоем маленьком представлении. Только не жди, что я всему поверю. — Ри уже держал в руке жгут и свежий, полученный от Дугхалла шип; наконец он накапал в чашу немного крови, потратив на это куда больше времени, чем привычно справившийся с этим делом старик.
   После этого Дугхалл широко развел руки и приступил к речитативу на одном из древних языков. Вслушиваясь, Ри смог различить рифмы и устойчивые обороты, отметив, что язык этот находится в близком родстве с теми языками Древних, которые ему доводилось изучать. И тем не менее он не сумел понять ни слова. Впрочем, он уже начал ощущать действие заклинания, звучавшего в затемненной комнате.
   Внезапно их охватил вращающийся вихрь… усиливаясь, он, сперва невидимый, вскоре обрел яркость. Оказавшись внутри этого вихревого кольца, Ри ощутил снизошедший на него покой. Окутавшая его тишина не была ни на что похожа, такого ему еще не приходилось испытывать за все время знакомства с магией… тишина эта обладала свойствами красоты и благородства, тогда как он всегда считал эти качества несовместимыми с колдовством. Находясь внутри мерцающей сферы, все еще подозревающий подвох, но уже потрясенный, он ждал начала представления, задуманного хитроумным Дугхаллом. Но старик предупредил его:
   — Смотреть будет не на что. Закрой глаза, и я проведу тебя вдоль золотой нити.
   Исполняя его веление, Ри зажмурился и обнаружил, что ясно «видит» золотую струну, выходящую из чаши с кровью и по спирали устремляющуюся на юг.
   Он ощущал присутствие старика, но сейчас, внутри сияющей сферы, без свидетельств, предоставляемых зрением, Дугхалл вовсе не казался ему стариком. Он стал огромным, могучим как природная стихия и ужасающим — словно наползающая на побережье жуткая буря. Ри понимал, что этот шквал способен уничтожить все на своем пути, только не знал, станет ли он это делать.
   Следуй за мной , приказал Дугхалл, продвигаясь к сердцевине сверкающего клубка, а потом вдоль нити. Ри обнаружил, что может идти за ним, и как только он оказался внутри клубка, нить повлекла его вперед с немыслимой скоростью. Он ничего не мог изменить, однако не ощущал испуга. Его окружала и наполняла собой любовь, становясь все сильнее и непостижимее по мере их приближения к ее источнику.
   И вот они очутились там, где рождалась эта любовь. Ри ничего не видел, однако же не имел ни малейших сомнений в том, что происходит. На руках матери покоился новорожденный младенец, спокойный и тихий. Ри ощущал силу, исходившую от этого младенца, его магическое искусство, познанное и до предела отточенное мастерство… чары, над которыми властвовали любовь и милосердие. Надежда и вера в лучшее. Он излучал счастье, точно это было его внутреннее свечение, яркостью подобно свету солнца и ласковое, как танец ветерка на цветочных лепестках.
   Младенец предлагал себя миру как дар. Новорожденный, он уже знал, что всю свою жизнь будет служить людям, учить их, звать к красоте, подобной той, внутри которой обитал сам. И Ри понял, что остров благого счастья вполне достижим. Побывав однажды там, он мог создать внутри себя похожую красоту, хотя буквально за мгновение до этого не мог даже представить себе, что подобное возможно.
   Мы не влюбляемся, вдруг понял он. Счастье не сваливается на нас. И сочувствие не возникает на пути к чему-то еще. Мы выбираем узкую тропу любви, радости, милосердия, понимания и, следуя ею, уходим в сторону от широкой дороги ненависти, гордыни, властолюбия. Непохожие пути эти ведут в совершенно разные стороны, и тот, кто отдает себя любви, проживет жизнь, наполненную этим чувством, и навсегда забудет о ненависти.
   А он-то подозревал Дугхалла в мошенничестве. Ри понял, что был полным идиотом. Никто из побывавших рядом с Возрожденным не станет тратить понапрасну время, стараясь хитростью сделать человека сторонником Соландера. Никакие коварные трюки не привели бы к тому, что происходило само по себе в присутствии Возрожденного.
   У меня есть место для тебя , сказал Возрожденный.
   И Ри ответил: Бери меня, я твой.
   Здравствуй, друг.
   Вскоре он ушел от этого умиротворяющего покоя и возвратился в собственное тело, в сумрак крохотной мастерской. Ри открыл глаза — он по-прежнему сидел напротив старика, а по лицу его струились слезы. Собственная реакция потрясла его… однако она была вполне понятна. Впервые в своей жизни он встретил искреннюю неподдельную любовь. Ему приходилось чувствовать со стороны других уважение или понимание, но только не любовь. Мать считала его нужной фигурой в игре, покойный отец видел в нем прежде всего наследника, который когда-нибудь займет его место и продолжит его труды, родственники рассматривали его или как потенциальную угрозу, или как возможного союзника. Но любви, счастья, сочувствия, надежды… им не было места в Доме Сабиров.
   Возрожденный вернулся, чтобы изменить такое положение вещей. Он пришел научить людей любви.
   Поглядев на Дугхалла, Ри стер слезы с лица.
   — Я на твоей стороне, — сказал он. — Что бы ни случилось, какую бы цену мне ни пришлось заплатить, я буду с тобой. Теперь я понял.
   Дугхалл кивнул и, перегнувшись над жертвенной чашей, обнял его.
   — Я рад приветствовать тебя на нашей стороне.

Глава 28

 
   Стоя в секретном коридоре, что шел внутри стены, окружающей Дом Сабиров, Домагар смотрел в одно из потайных отверстий.
   — Видишь ее? Тощую девку с выбеленными волосами, с косой, она сейчас идет за толстым разносчиком сосисок. Блеклая такая девица… не привлекающая взгляд.
   Шпик, что перед этим провожал двух торговцев до гостиницы, внимательно поглядел в соседнюю смотровую щель и ответил:
   — Да. Я вижу ее. И что?
   — Она сидела рядом с тобой в таверне при гостинице. Выходя, я случайно поглядел на нее… и, встретившись с ней глазами, понял, что она не рада этому, хотя у меня не было сомнений в том, что я никогда прежде не видел ее. Мне пришлось предельно сосредоточиться, я потратил на размышления почти все время, пока шел сюда от таверны, и понял, что это та самая девица, которую я догонял, узнав, что она продает эти предметы. Она сказала, что ее зовут Хаит-ивени и что она торговка. Она говорила с имумбарранским акцентом и носила одежду островитян. У нее были черные волосы. И она казалась хорошенькой. Даже красавицей. А теперь она одета как иберанка-работница, чересчур неприглядна и к тому же растворяется в толпе прямо на глазах. Ты разговаривал с ней?
   Шпику пришлось напрячь память.
   — Она действительно не производила особого впечатления. Но… да. По-моему, я разговаривал с ней. Совсем недолго. — Он задумался, хмуро и пристально глядя на девицу. — Акцента у нее не было. Никакого. Более того…
   Соглядатай, провожавший обоих хмотских торговцев до гостиницы, на мгновение закрыл глаза, вспоминая сидевшую возле него девушку. Голос ее, запах, манеру есть.
   — Более того… странно, почему я сразу не обратил на это внимание. Дело в том, что произношение ее обнаруживало родство с Семьей. Его же должны были выдать и ее манеры, если бы я был внимательнее с ней.
   Взглянув на собственные руки, он пробормотал:
   — Проявлять подобную рассеянность во время работы не в моем обычае. В самом деле.
   Снова припав к щели, он вздрогнул.
   — Куда она подевалась?
   — Она не сдвинулась с места, — ответил Домагар.
   Шпик, присмотревшись, кивнул:
   — Да, ты прав. Она не сошла с места.
   — Она выскальзывает из памяти. И мне это не нравится. Не знаю, каким образом ей это удается.
   — А я боялся, что допустил ошибку, — заметил шпик. — Теперь-то я понимаю, что за нашим столом она была самой интересной персоной — как раз из-за этих противоречий. Только тогда я их не заметил. Она ела очень деликатно… должно быть, тебе известна эта манера. Маленькими кусочками, не разговаривала с набитым ртом и медленно тянула свое питье, а не глотала залпом. Не сплевывала. И от нее не пахло потом, хотя день выдался жарким и ее окружали взмокшие люди. Она…
   Он сделал паузу, чтобы, хорошенько припомнив, удостовериться в собственной правоте.
   — От нее пахло цветами. И травами. Благоуханной чистотой.
   Этажом ниже под ними у такого же ряда наблюдательных отверстий стояли Анвин Сабир и капитан стражи Семьи. Они наблюдали за той же девушкой.
   — Во всех них я чую что-то нечестное, — заметил Анвин. — Чем бы эти люди ни занимались, это не имеет отношения к торговле предметами, необходимыми моему брату. — Он повернулся к капитану стражи. — Придется выяснить, что интересует их на самом деле. Приведите ее.
   Кейт вздохнула. Она прождала уже достаточно долго, и друзья ее будут озабочены ее задержкой. Человек, за которым она шла, уже давно должен был доложить обо всем, что сумел заметить. И если он намеревался выйти из дома через эти же самые ворота, ему уже давно следовало это сделать. Иначе выходило, что он либо относится к числу постоянных обитателей Дома Сабиров, либо покинул его через какую-нибудь из второстепенных калиток. И в том, и в другом случае она уже ничего не могла сделать.