Эрик иронически рассмеялся, и это помогло мне решиться. Если я после всех этих слов уеду, это будет просто слишком.
– Ладно, – сказала я, – я останусь ненадолго, но запомните: еще один "несчастный случай", и меня уже ничто не остановит – даже если придется добираться пешком до самого моего дома.
Глава 17
Глава 18
– Ладно, – сказала я, – я останусь ненадолго, но запомните: еще один "несчастный случай", и меня уже ничто не остановит – даже если придется добираться пешком до самого моего дома.
Глава 17
– И все-таки вы допустили ошибку, – сказал Эрик, доведя меня до дверей комнаты.
– Я останусь на день или на два – до тех пор, пока у вашего дедушки не пройдет плохое настроение. Я не могу так поступить с вами – со всеми вами: уехать и оставить вас в таком положении.
Эрик криво усмехнулся.
– Вы не можете расстаться с Бертраном, это вы хотите сказать?
Я по-настоящему разозлилась и ответила очень резко:
– Разве вы сами не выигрываете, если я остаюсь? По-моему, не меньше, чем он.
– Я не хочу ничего выигрывать, даже если бы было что! – в свою очередь огрызнулся он. – По крайней мере ни деньги, ни сокровища – такие сокровища. Господи, я совсем заговариваюсь. – Он посмотрел на меня. – Поймите, Эмили, Бертран – мой брат. Я не могу предостерегать вас – я не могу даже слова сказать против него...
– Зачем говорить что-то против него? – у меня было неприятное чувство, что я цитирую какое-то стихотворение, но что я еще могла ответить? – Зачем не сказать что-нибудь за себя?
Лицо Эрика озарилось. Я уже и забыла, что у него такие синие глаза.
– Эмили, вы хотите сказать?..
– Эрик, ты же знаешь: Эмили нужно поскорее лечь, – с упреком прозвучал голос Элис. И она повела меня в комнату, захлопнув дверь без малейшего сострадания к Эрику.
– Спокойной ночи, Эмили, – сказал он за дверью. – Я все-таки приготовлю машину, может быть, вы передумаете.
– Вы знаете, дорогая моя, я думаю, что он прав, – сказала Элис, помогая мне улечься. – Это было очень мило с вашей стороны – согласиться пожить здесь еще немного, но мы этого не заслуживаем. У вас нет никаких оснований подвергать себя опасности ради нас. Может быть, вам лучше было бы уехать, как вы и собирались, и предоставить нас самим себе. – Заботливо заворачивая меня в одеяло, совсем как мама, Элис продолжала: – Если вы... не хотите, чтобы вас вез Эрик, мы с Луи можем взять вас с собой. Мы с ним все равно скоро возвращаемся в Нью-Йорк. Я устаю от этого дома. – И она вздохнула.
– Я пообещала, что останусь, – сказала я довольно упрямо, так как понимала, насколько неразумно было давать такое обещание. Хотя, конечно, к этому не надо относиться слишком серьезно. – И сейчас я не очень хорошо себя чувствую, чтобы куда-то ехать. Лучше дождаться утра, хорошенько выспаться и потом решать.
Но хорошенько выспаться мне не удалось. Меня мучили кошмары, я часто просыпалась. Один раз, где-то на грани сна и бодрствования, мне показалось, что я слышу далекий крик. Я прислушалась... ничего похожего на крики. Наверное, это продолжение моих кошмаров. Я снова уснула.
Когда я окончательно проснулась, дождь прекратился, и солнце было уже высоко. Я посмотрела на часы – почти одиннадцать. Я проспала бы и дольше, до самого полудня, если бы не шум, доносившийся снаружи, – такой сильный, как будто я снова оказалась в городе. Господи, что должно было случиться, чтобы нарушить вековую тишину этих мест? Я подошла к окну и выглянула наружу. На берегу озера столпилось много народу. Откуда взялись все эти люди? Там были одни мужчины, и среди них я узнала сначала Эрика и Бертрана, потом – Луи и Гаррисона. Но остальных я видела впервые, некоторые из них были в военной форме. Один из тех, кто был в штатском, смахивал на Фрэнка Калхауна, но я могла ошибиться. Что могло его привести сюда? Что их всех привело сюда? И зачем они столпились на берегу озера? Что можно потерять в Потерянном Озере?
Единственный способ выяснить все – это спуститься и спросить. Я чувствовала себя вполне прилично, если не считать легкой слабости и головной боли, которые происходили скорее от того, что я выпила, а не от того, что тонула. В дверь постучали. Кора, немного растрепанная и очень взволнованная, внесла поднос с завтраком.
– Миссис Гаррисон думает, что вам лучше поесть у себя в комнате, а то тут повсюду снуют полицейские...
– Полицейские! Здесь что – произошло... преступление? – Может быть, кто-нибудь похитил сокровища, и теперь я наконец узнаю, что они из себя представляли.
Кора посмотрела на меня, и сквозь подавленность на ее лице проступило что-то вроде удовольствия от того, что она первой сообщит мне такое необычайное известие.
– Они обыскивают озеро, – сказала она. – Ищут мисс Рене.
Я тяжело опустилась на кровать. Должно быть, я неправильно поняла. Что может Рене делать посреди озера, если только она... Нет, не может быть, здесь явно какая-то ошибка.
Коре не нужно было быть очень прозорливой, чтобы догадаться, о чем я думаю.
– Боюсь, это правда, мисс.
И она довольно бессвязно пустилась рассказывать, что произошло. Мне постоянно приходилось останавливать ее и переспрашивать, чтобы уловить суть этой истории. Кажется, дело было так: миссис Гаррисон принесла Рене завтрак, но ее комната оказалась пуста, постель нетронута, а к подушке была пришпилена записка следующего содержания:
"Безумно сожалею, что так вышло.
Прошу прощения – за все.
Ухожу к Озеру".
После неоднократных появлений Призрака для миссис Гаррисон это могло означать только одно. Она побежала с этой запиской к Луи, но он отказался поверить, что его сестра могла решиться на самоубийство... и уверял всех, что у записки должен быть какой-то другой смысл. Однако Бертран с Эриком все же отправились к озеру, и там они нашли скомканное платье Рене. Эрик тут же вызвал полицию, хотя Бертран считал, что все это "не более чем очередная выходка Рене с единственной целью – привлечь всеобщее внимание" и что Рене вообще не из тех, кто способен убить себя.
Я почувствовала, что готова согласиться с мнением Бертрана. Тогда я не могла представить себе, что именно, какие страшные события могли толкнуть Рене покончить с собой. У меня даже в голове не укладывалось, что Рене, красавица и убежденная эгоистка, может причинить вред своей священной особе. И, наоборот, казалось очень убедительной мысль о том, что Рене решила таким образом заставить всех поволноваться за себя, – может быть, чтобы избежать расплаты за какой-нибудь неблаговидный поступок. Я изложила все это Коре, но она только покачала головой.
– Вы просто не знаете, как обстоит дело. Ведь мисс Рене была безумно влюблена в мистера Бертрана с самого что ни на есть детства. А он завлекал ее, и тут же волочился за каждой встречной женщиной. О многих она знала, о других догадывалась, – об этом все знали. Ну, вот она наконец и не выдержала.
– Вы хотите сказать, что Бертран и Рене были обручены? Или у них просто было... взаимовлечение?
Кора вновь покачала головой.
– Они никогда не решились бы на это – ни он, ни она. Им было прекрасно известно, что старик думает по поводу браков внутри семьи. Особенно его заботило будущее этих его внуков. К тому же я далеко не уверена, что мистер Бертран горел желанием на ней жениться. Позже, когда он обручился с миссис Калхаун – она тогда, разумеется, была еще мисс Фишер... это было до того, как я поступила работать в этот дом, но об этом знает вся деревня, – так вот, тогда мисс Рене грозилась, что убьет себя. Но дядя отправил ее путешествовать во Францию, а когда она вернулась, мистер Бертран уже разорвал помолвку с миссис Калхаун.
– Так их свадьба расстроилась из-за Рене? Кора задумалась.
– Не знаю, мисс. Одни говорят, что мистер Бертран просто разузнал, что у миссис Калхаун далеко не так много денег, как она пыталась представить, а другие считают, что это мисс Рене выкинула что-то невероятное, чтобы помешать им. По-моему, миссис Гаррисон об этом знает, но мне она не рассказывала. Говорит: это не мое дело.
Тут я вспомнила, что решила быть щепетильной по поводу откровенных разговоров с прислугой, но отмела эти мысли в сторону. Это было так глупо с моей стороны – не дать Коре высказаться при нашей первой встрече. Теперь я просто обязана разговорить ее.
– Даже если Бертран охладел к Рене, я все равно не вижу причин для самоубийства. Я еще понимаю – когда он обручился с Джойс Фишер, но теперь...
Глаза Коры буквально округлились, и она уставилась на меня со смешанным выражением удивления и недоверия.
– Вы что, хотите сказать, что вы этого не знаете? Но ведь это видно всякому, кто не совсем слепой. Он же на вас глаз положил, и должно быть по правде, потому что достаточно посмотреть на те вещи, что вы с собой привезли, чтобы понять, что денег у вас негусто.
Искренне не заметив своей бестактности, Кора продолжала:
– Вчера вечером, прямо перед обедом, они крепко поругались. Я накрывала на стол в соседней комнате, и не могла же я заткнуть уши. Я пыталась как-нибудь звякнуть тарелками, чтобы они знали, что я там, но они так увлеклись, что ничего не замечали.
– Передо мной вам не нужно оправдываться, – заверила я ее. На языке у меня так и вертелось: продолжай, продолжай рассказывать. О чем они говорили? – но вслух сказать я этого, конечно, не могла.
Слава богу, Кора, не нуждалась в поощрении.
– Он ее отчитывал – за то, что она вас вчера так напугала. Говорил, что она обманула его доверие. А она сперва смеялась, потом расплакалась... – Кора запнулась. – Очень это было нехорошо с ее стороны – такая опасная затея: нарядиться привидением и спихнуть вас в воду! Вы же могли утонуть.
– Разумеется, – сухо сказала я. Для меня не было большой неожиданностью, что купанием в озере я обязана Рене. Вероятно, ту отраву в кофе, выпитый бедной Маргарет, тоже положила она. И ко мне она приходила в тот день вовсе не для того, чтобы предложить платье, а для того, чтобы полюбоваться на дело своих рук. Замечательно то, что, хоть Рене и была уверена, что мне не до нарядов, она все-таки выбрала платье, испорченное в прачечной. Чисто французская расчетливость. Кора вернулась к основной теме.
– В общем, он говорил, что любит вас и собирается на вас жениться. И что если мисс Рене все еще мечтает выйти за него, пусть лучше выкинет это из головы, особенно после того, что она сделала, и что это было чистое безумие, но что это неудивительно, так как в этой семье все давно посходили с ума. А вы уверены, мисс, что не собираетесь выходить за мистера Бертрана?
– Впервые об этом слышу.
– А-а... – Какое-то время она переваривала полученные сведения. – Ну, может быть, вам все равно следует знать, что прошлым летом, когда я только поступила сюда, тоже были всякие разговоры о том, что он тайно женат. Так получилось, что я слышала, – я не собиралась подслушивать, но знаете, так бывает, что начнешь слушать и не можешь остановиться, да и не затыкать же уши? – так вот, мисс Маргарет приставала с этим к нему, а он чем-то грозил ей, если она кому-нибудь об этом расскажет. Мисс Маргарет, конечно, иногда может вообразить невесть что. А когда я заговорила об этом, с миссис Гаррисон, она велела мне заткнуться, прямо, знаете, накричала на меня, отрезала – и все. Наверняка она что-то знает об этом.
Она подошла к окну и выглянула наружу.
– Похоже, еще ничего не нашли, – сообщила она с некоторым сожалением.
– Будем надеяться, это только недоразумение и Рене не утонула, – сказала я на это. – Но я не понимаю, зачем ему делать тайну из своей женитьбы. – Я задумалась. – Ведь не из-за того же... что он опасался Рене?
Кора рассмеялась низким басом, но тут же вспомнила о печальном событии.
– За мистером Бертраном наверняка водится много всяких дел. Она безусловно про них знает, а если бы это дошло до старика, он, пожалуй, не только ничего не оставил бы ему, но еще и выгнал его отсюда. Но и у этой особы было что скрывать от его деда.
Тут Кора, то ли решив, что слишком много сказала, то ли – что вероятнее – спохватившись, что столь долгое ее отсутствие будет замечено, вспомнила про какое-то срочное дело, не терпящее отлагательств. Но, дойдя до двери, она спохватилась:
– Совсем позабыла, мистер Бертран просил передать, чтобы вы не говорили полиции ничего про вчерашнюю выходку Рене. Он сказал, что все и так достаточно запутано, чтобы еще и это сюда мешать.
– Можете передать, что я не скажу ни слова, – пообещала я, очень надеясь на то, что у полиции руки не дойдут до меня.
Я оставалась в комнате довольно долго, но не могла же я сидеть там вечно? Наконец я не выдержала, собралась с духом и спустилась вниз. Убедившись, что в библиотеке нет ни души, я проскользнула в кабинет, села за стол и продолжила печатать рукопись – просто ради того, чтобы чем-то заняться. Немного погодя вошли Элис и Маргарет. При взгляде на Элис сжималось сердце: она вся осунулась и постарела. Думаю, больше, чем за Рене, она переживала за своего мужа, который был очень привязан к сестре. Я невольно подумала в прошедшем времени – "был" – потому что и Элис, и Маргарет, казалось, считали, что Рене нет уже в живых. Значит, оснований сомневаться; нет и у меня.
Они рассказали, что старик у себя в комнате и что он ужасно подавлен всем случившимся.
– Мы все время забываем, что ему уже за восемьдесят, – вздохнула Эллис. – Он очень стар. Такое потрясение может – может... просто убить его.
Я пробормотала свои соболезнования, сказав, что если я могу быть чем-либо полезна, то пусть не задумываясь просят меня...
"Господи, какое все это имеет отношение ко мне?" – твердила я себе, но в душе знала, что самое прямое.
Элис механически продолжала говорить какие-то слова.
– Дядя так любил Рене, хотя, конечно, знал... что в ней не все идеально... Впрочем, он вряд ли понимал, насколько далеко заходит... И все равно, он никогда не обещан оставить ей свои... – губы Элис задрожали сильнее, – свои бесценные, священные, ненаглядные сокровища – хоть бы они сквозь землю провалились! Или на дно этого проклятого озера!
– Может, они там и есть, – мрачно сказала Маргарет. Но когда Элис спросила, что она имеет в виду, оказалось, что ничего.
Вскоре пришел Эрик. По выражению его лица стало ясно, о чем он нам сейчас скажет: они нашли тело Рене.
– Шериф хочет поговорить с вами двумя, – прибавил он, обращаясь к Элис и Маргарет, и только к Элис: – Я думаю, тебе сейчас лучше пойти к Луи, он очень нуждается в поддержке.
Мне он посоветовал оставаться в кабинете, чтобы полиция по возможности не узнала о моем существовании.
Шериф все-таки зашел поговорить со мной, так как Фрэнк Калхаун – я не ошиблась, увидев его из окна, – сообщил полиции о моем присутствии в доме. Допрос был чисто формальным – думаю, если бы шериф узнал о том, что произошло за день до того, он вел бы себя совершенно иначе.
В пять часов Гаррисон позвал меня к столу.
– Там накрыли... как это можно назвать, чай? – потому что сегодня не было никакого ланча.
Я подумала, что в такой день присутствие постороннего совершенно нежелательно, но Гаррисон сказал:
– Мистер Эрик и мистер Бертран очень настаивали на вашем присутствии.
Я пошла за ним в ту комнату, где мы обычно завтракали. Все уже сидели за столом. Похоже, все были уверены, что мне известно, кто вчера изображал ужасного Призрака, потому что они спокойно продолжали говорить о том, как коричневый халат Маргарет нашли в туалетной комнате Рене, когда полиция осматривала ее вещи. Что касается грима, то никого из посторонних не удивило, что он оказался среди вещей профессиональной актрисы.
Маргарет намазывала масло на хлеб. Кроме нее, никто почти ничего не ел.
– Какая разница? Когда они доберутся до ее дневников, они узнают и то, что произошло вчера, и массу других интересных фактов. Она ведь все записывала в дневник – не только то, что происходило, но даже то, о чем думала. И очень подробно.
Лицо Бертрана исказилось от возмущения и от чего-то еще.
– Как ты хорошо осведомлена, Маргарет. Как будто ты их читала.
– Время от времени я туда заглядывала. До тех пор, пока она не сообразила и не стала держать их под замком, – беззастенчиво призналась Маргарет. – Только этим летом она была уже осторожнее, чем, скажем, прошлым, так что у меня ничего не выходило, разве что в начале лета.
– Ты читаешь чужие дневники? – всплеснула Элис руками.
Маргарет передернула плечами.
– Ну и что? Не многие сейчас вообще их ведут. Должна же я знать, что происходит. Конечно, я не могу полностью быть уверена, что я все поняла правильно, потому что она писала только по-французски, а я в нем не слишком сильна.
– Ах, как это я не подумала о тебе! – Элис даже немного вспылила. – Послушай, Луи, ты думаешь, полиция и правда может найти ее дневники и забрать их?
Луи очнулся от своих невеселых мыслей. Лицо у него было словно неживое.
– Они не возьмут их, не спросив нас, – если только они дорожат своей работой.
Элис вздохнула.
– Ах, Луи, милый мой, как ты не понимаешь, что мы... что наше положение не такое, чтобы кому-то угрожать.
Бертран поджал губы.
– Вы можете быть спокойны. Никто не возьмет ее дневников. Я позаботился о том, чтобы ко времени приезда полиции убрать их оттуда. Не хочу, чтобы в нашем грязном белье рылись посторонние. Это совершенно ни к чему. – Он откинулся с выражением полного удовлетворения, словно ожидая аплодисментов.
Луи посмотрел на него с нескрываемым отвращением, но сказал только:
– Как это... предусмотрительно, Бертран. Но я хотел бы, чтобы ты немедленно отдал их мне.
– Вечное преклонение всех в этой семье перед писаным словом, – усмехнулся Бертран. – Но боюсь, что я не смогу выполнить твою просьбу. Я их уничтожил.
– И думаешь, что так можно скрыть все, что произошло! – подхватила Эллис. – Но это не так-то просто.
– О твоей свадьбе, например, можно прочитать не только в дневниках Рене, – злорадно сказала Маргарет, – но и в другом месте, куда более надежном. – Она победно оглядела всех, но эффекта разорвавшейся бомбы ее слова не произвели.
Бертран посмотрел на нее, как будто хотел испепелить взглядом, потом повернулся ко мне, нежно улыбнулся и сказал:
– Не слушайте ее, Эмили, я вовсе не женат.
– Мне-то до этого какое дело? Но это уже не первый раз, когда я слышу обратное.
– Полная ерунда, – отмахнулся Бертран. – Они пытаются оклеветать меня, потому что...
– Прекрати, Берт, мы все про это слышали, – прервал его Эрик. – Мне, например, говорили об этом в Нью-Йорке в прошлом году. Я не пытался разузнать, кто твоя избранница, но подумал, что это может быть и Рене. И что вы с ней только ждете, когда дед... отойдет в мир иной, чтобы объявить об этом.
– Нет, это вовсе не Рене. Не так уж часто я соглашаюсь с дедом, но по этому вопросу я полностью придерживаюсь его взглядов: в семье и без того достаточно родственных браков.
Луи вспыхнул от этих слов. Господи, как может Бертран быть таким жестоким? Это же невыносимо! Если я его действительно интересую, как же он не понимает, какое впечатление производит такая душевная черствость? Или он настолько бессердечен, что просто не в состоянии это осознать?
– Чего я никак не могла понять, – задумчиво сказала Маргарет, – так это как мог ты позабыть, что твоя жена – подруга Рене.
– Подруга Рене! – только и смогла повторить Элис. Остальные смотрели то на Бертрана, то на Маргарет, то опять на Бертрана. Маргарет объяснила:
– Рене не особенно прятала свои письма, – должно быть, потому, что они чаще всего не содержали ничего, кроме сущей чепухи.
– Маргарет, ты хочешь сказать, что ты ко всему прочему еще читаешь чужие письма? – кажется, это было для Элис хуже чтения чужих дневников.
– Только письма Рене. Никто другой здесь писем не получает, быть может, только Эрик, – недаром он всегда запирает мастерскую. Пари держу, он там что-то прячет. Если нечего прятать, зачем запирать?
Эрик невольно рассмеялся. Маргарет уничтожающе посмотрела на него и продолжила:
– Так вот, когда Бертран пригласил сюда Дэнис – это имя его жены, – чтобы она здесь изображала секретаршу для старика, он, похоже, начисто забыл, что именно Рене познакомила их в Монреале несколько лет назад. Дэнис решила, что это очень забавно. Она написала Рене, какая будет умора, когда она приедет сюда, и предупредила, чтоб она случайно не проговорилась. Ты и письма сжег, да, Бертран?
– Какой смысл избавляться от дневников, если остаются письма, – с горечью сказала Эллис. – Но я никак не пойму... – Лицо Элис стало очень испуганным. – Боже правый, не хочешь же ты сказать... Скажите мне кто-нибудь, как звали мисс Хайс?
Бертран смертельно побледнел. Все смотрели на него, но ответил Эрик:
– Ее звали Дэнис, я помню. Она подписала письмо – Дэнис Хайс. – Подумав немного, он добавил: – Мне показалось подозрительным, Берт, когда ты вызвался связаться с агентством по найму и подыскать деду новую секретаршу. Не я один, наверное, находил это странным. Я думал, ты постараешься протащить сюда какую-нибудь из своих подружек или даже эту таинственную жену. Но когда стало известно о самоубийстве, я решил, что ошибался. – Воцарилось молчание, потом Эрик наконец решился: – Бертран, а что было в дневниках Рене такого, что их непременно следовало уничтожать?
Не глядя ни на кого, голосом настолько сдавленным, что его невозможно было узнать, Бертран заговорил:
– Вчера Рене во всем мне призналась. Она... столкнула Дэнис с поезда, а потом и старика Робертса. Я ей сказал, что нельзя все оставить так, словно ничего этого не было. Она должна пойти в полицию и обо всем рассказать. Она должна это сделать, – иначе это сделаю я сам. – Он замолчал, взял бокал и судорожно глотнул вина. – Ну и... она убила себя, и, можно сказать, я толкнул ее к этому. В общем, вот и все.
Эрик не мигая смотрел на него.
– Если все так и было, Берт, то тебя никто не станет винить. Тут ничего уже не поделать.
– Я останусь на день или на два – до тех пор, пока у вашего дедушки не пройдет плохое настроение. Я не могу так поступить с вами – со всеми вами: уехать и оставить вас в таком положении.
Эрик криво усмехнулся.
– Вы не можете расстаться с Бертраном, это вы хотите сказать?
Я по-настоящему разозлилась и ответила очень резко:
– Разве вы сами не выигрываете, если я остаюсь? По-моему, не меньше, чем он.
– Я не хочу ничего выигрывать, даже если бы было что! – в свою очередь огрызнулся он. – По крайней мере ни деньги, ни сокровища – такие сокровища. Господи, я совсем заговариваюсь. – Он посмотрел на меня. – Поймите, Эмили, Бертран – мой брат. Я не могу предостерегать вас – я не могу даже слова сказать против него...
– Зачем говорить что-то против него? – у меня было неприятное чувство, что я цитирую какое-то стихотворение, но что я еще могла ответить? – Зачем не сказать что-нибудь за себя?
Лицо Эрика озарилось. Я уже и забыла, что у него такие синие глаза.
– Эмили, вы хотите сказать?..
– Эрик, ты же знаешь: Эмили нужно поскорее лечь, – с упреком прозвучал голос Элис. И она повела меня в комнату, захлопнув дверь без малейшего сострадания к Эрику.
– Спокойной ночи, Эмили, – сказал он за дверью. – Я все-таки приготовлю машину, может быть, вы передумаете.
– Вы знаете, дорогая моя, я думаю, что он прав, – сказала Элис, помогая мне улечься. – Это было очень мило с вашей стороны – согласиться пожить здесь еще немного, но мы этого не заслуживаем. У вас нет никаких оснований подвергать себя опасности ради нас. Может быть, вам лучше было бы уехать, как вы и собирались, и предоставить нас самим себе. – Заботливо заворачивая меня в одеяло, совсем как мама, Элис продолжала: – Если вы... не хотите, чтобы вас вез Эрик, мы с Луи можем взять вас с собой. Мы с ним все равно скоро возвращаемся в Нью-Йорк. Я устаю от этого дома. – И она вздохнула.
– Я пообещала, что останусь, – сказала я довольно упрямо, так как понимала, насколько неразумно было давать такое обещание. Хотя, конечно, к этому не надо относиться слишком серьезно. – И сейчас я не очень хорошо себя чувствую, чтобы куда-то ехать. Лучше дождаться утра, хорошенько выспаться и потом решать.
Но хорошенько выспаться мне не удалось. Меня мучили кошмары, я часто просыпалась. Один раз, где-то на грани сна и бодрствования, мне показалось, что я слышу далекий крик. Я прислушалась... ничего похожего на крики. Наверное, это продолжение моих кошмаров. Я снова уснула.
Когда я окончательно проснулась, дождь прекратился, и солнце было уже высоко. Я посмотрела на часы – почти одиннадцать. Я проспала бы и дольше, до самого полудня, если бы не шум, доносившийся снаружи, – такой сильный, как будто я снова оказалась в городе. Господи, что должно было случиться, чтобы нарушить вековую тишину этих мест? Я подошла к окну и выглянула наружу. На берегу озера столпилось много народу. Откуда взялись все эти люди? Там были одни мужчины, и среди них я узнала сначала Эрика и Бертрана, потом – Луи и Гаррисона. Но остальных я видела впервые, некоторые из них были в военной форме. Один из тех, кто был в штатском, смахивал на Фрэнка Калхауна, но я могла ошибиться. Что могло его привести сюда? Что их всех привело сюда? И зачем они столпились на берегу озера? Что можно потерять в Потерянном Озере?
Единственный способ выяснить все – это спуститься и спросить. Я чувствовала себя вполне прилично, если не считать легкой слабости и головной боли, которые происходили скорее от того, что я выпила, а не от того, что тонула. В дверь постучали. Кора, немного растрепанная и очень взволнованная, внесла поднос с завтраком.
– Миссис Гаррисон думает, что вам лучше поесть у себя в комнате, а то тут повсюду снуют полицейские...
– Полицейские! Здесь что – произошло... преступление? – Может быть, кто-нибудь похитил сокровища, и теперь я наконец узнаю, что они из себя представляли.
Кора посмотрела на меня, и сквозь подавленность на ее лице проступило что-то вроде удовольствия от того, что она первой сообщит мне такое необычайное известие.
– Они обыскивают озеро, – сказала она. – Ищут мисс Рене.
Я тяжело опустилась на кровать. Должно быть, я неправильно поняла. Что может Рене делать посреди озера, если только она... Нет, не может быть, здесь явно какая-то ошибка.
Коре не нужно было быть очень прозорливой, чтобы догадаться, о чем я думаю.
– Боюсь, это правда, мисс.
И она довольно бессвязно пустилась рассказывать, что произошло. Мне постоянно приходилось останавливать ее и переспрашивать, чтобы уловить суть этой истории. Кажется, дело было так: миссис Гаррисон принесла Рене завтрак, но ее комната оказалась пуста, постель нетронута, а к подушке была пришпилена записка следующего содержания:
"Безумно сожалею, что так вышло.
Прошу прощения – за все.
Ухожу к Озеру".
После неоднократных появлений Призрака для миссис Гаррисон это могло означать только одно. Она побежала с этой запиской к Луи, но он отказался поверить, что его сестра могла решиться на самоубийство... и уверял всех, что у записки должен быть какой-то другой смысл. Однако Бертран с Эриком все же отправились к озеру, и там они нашли скомканное платье Рене. Эрик тут же вызвал полицию, хотя Бертран считал, что все это "не более чем очередная выходка Рене с единственной целью – привлечь всеобщее внимание" и что Рене вообще не из тех, кто способен убить себя.
Я почувствовала, что готова согласиться с мнением Бертрана. Тогда я не могла представить себе, что именно, какие страшные события могли толкнуть Рене покончить с собой. У меня даже в голове не укладывалось, что Рене, красавица и убежденная эгоистка, может причинить вред своей священной особе. И, наоборот, казалось очень убедительной мысль о том, что Рене решила таким образом заставить всех поволноваться за себя, – может быть, чтобы избежать расплаты за какой-нибудь неблаговидный поступок. Я изложила все это Коре, но она только покачала головой.
– Вы просто не знаете, как обстоит дело. Ведь мисс Рене была безумно влюблена в мистера Бертрана с самого что ни на есть детства. А он завлекал ее, и тут же волочился за каждой встречной женщиной. О многих она знала, о других догадывалась, – об этом все знали. Ну, вот она наконец и не выдержала.
– Вы хотите сказать, что Бертран и Рене были обручены? Или у них просто было... взаимовлечение?
Кора вновь покачала головой.
– Они никогда не решились бы на это – ни он, ни она. Им было прекрасно известно, что старик думает по поводу браков внутри семьи. Особенно его заботило будущее этих его внуков. К тому же я далеко не уверена, что мистер Бертран горел желанием на ней жениться. Позже, когда он обручился с миссис Калхаун – она тогда, разумеется, была еще мисс Фишер... это было до того, как я поступила работать в этот дом, но об этом знает вся деревня, – так вот, тогда мисс Рене грозилась, что убьет себя. Но дядя отправил ее путешествовать во Францию, а когда она вернулась, мистер Бертран уже разорвал помолвку с миссис Калхаун.
– Так их свадьба расстроилась из-за Рене? Кора задумалась.
– Не знаю, мисс. Одни говорят, что мистер Бертран просто разузнал, что у миссис Калхаун далеко не так много денег, как она пыталась представить, а другие считают, что это мисс Рене выкинула что-то невероятное, чтобы помешать им. По-моему, миссис Гаррисон об этом знает, но мне она не рассказывала. Говорит: это не мое дело.
Тут я вспомнила, что решила быть щепетильной по поводу откровенных разговоров с прислугой, но отмела эти мысли в сторону. Это было так глупо с моей стороны – не дать Коре высказаться при нашей первой встрече. Теперь я просто обязана разговорить ее.
– Даже если Бертран охладел к Рене, я все равно не вижу причин для самоубийства. Я еще понимаю – когда он обручился с Джойс Фишер, но теперь...
Глаза Коры буквально округлились, и она уставилась на меня со смешанным выражением удивления и недоверия.
– Вы что, хотите сказать, что вы этого не знаете? Но ведь это видно всякому, кто не совсем слепой. Он же на вас глаз положил, и должно быть по правде, потому что достаточно посмотреть на те вещи, что вы с собой привезли, чтобы понять, что денег у вас негусто.
Искренне не заметив своей бестактности, Кора продолжала:
– Вчера вечером, прямо перед обедом, они крепко поругались. Я накрывала на стол в соседней комнате, и не могла же я заткнуть уши. Я пыталась как-нибудь звякнуть тарелками, чтобы они знали, что я там, но они так увлеклись, что ничего не замечали.
– Передо мной вам не нужно оправдываться, – заверила я ее. На языке у меня так и вертелось: продолжай, продолжай рассказывать. О чем они говорили? – но вслух сказать я этого, конечно, не могла.
Слава богу, Кора, не нуждалась в поощрении.
– Он ее отчитывал – за то, что она вас вчера так напугала. Говорил, что она обманула его доверие. А она сперва смеялась, потом расплакалась... – Кора запнулась. – Очень это было нехорошо с ее стороны – такая опасная затея: нарядиться привидением и спихнуть вас в воду! Вы же могли утонуть.
– Разумеется, – сухо сказала я. Для меня не было большой неожиданностью, что купанием в озере я обязана Рене. Вероятно, ту отраву в кофе, выпитый бедной Маргарет, тоже положила она. И ко мне она приходила в тот день вовсе не для того, чтобы предложить платье, а для того, чтобы полюбоваться на дело своих рук. Замечательно то, что, хоть Рене и была уверена, что мне не до нарядов, она все-таки выбрала платье, испорченное в прачечной. Чисто французская расчетливость. Кора вернулась к основной теме.
– В общем, он говорил, что любит вас и собирается на вас жениться. И что если мисс Рене все еще мечтает выйти за него, пусть лучше выкинет это из головы, особенно после того, что она сделала, и что это было чистое безумие, но что это неудивительно, так как в этой семье все давно посходили с ума. А вы уверены, мисс, что не собираетесь выходить за мистера Бертрана?
– Впервые об этом слышу.
– А-а... – Какое-то время она переваривала полученные сведения. – Ну, может быть, вам все равно следует знать, что прошлым летом, когда я только поступила сюда, тоже были всякие разговоры о том, что он тайно женат. Так получилось, что я слышала, – я не собиралась подслушивать, но знаете, так бывает, что начнешь слушать и не можешь остановиться, да и не затыкать же уши? – так вот, мисс Маргарет приставала с этим к нему, а он чем-то грозил ей, если она кому-нибудь об этом расскажет. Мисс Маргарет, конечно, иногда может вообразить невесть что. А когда я заговорила об этом, с миссис Гаррисон, она велела мне заткнуться, прямо, знаете, накричала на меня, отрезала – и все. Наверняка она что-то знает об этом.
Она подошла к окну и выглянула наружу.
– Похоже, еще ничего не нашли, – сообщила она с некоторым сожалением.
– Будем надеяться, это только недоразумение и Рене не утонула, – сказала я на это. – Но я не понимаю, зачем ему делать тайну из своей женитьбы. – Я задумалась. – Ведь не из-за того же... что он опасался Рене?
Кора рассмеялась низким басом, но тут же вспомнила о печальном событии.
– За мистером Бертраном наверняка водится много всяких дел. Она безусловно про них знает, а если бы это дошло до старика, он, пожалуй, не только ничего не оставил бы ему, но еще и выгнал его отсюда. Но и у этой особы было что скрывать от его деда.
Тут Кора, то ли решив, что слишком много сказала, то ли – что вероятнее – спохватившись, что столь долгое ее отсутствие будет замечено, вспомнила про какое-то срочное дело, не терпящее отлагательств. Но, дойдя до двери, она спохватилась:
– Совсем позабыла, мистер Бертран просил передать, чтобы вы не говорили полиции ничего про вчерашнюю выходку Рене. Он сказал, что все и так достаточно запутано, чтобы еще и это сюда мешать.
– Можете передать, что я не скажу ни слова, – пообещала я, очень надеясь на то, что у полиции руки не дойдут до меня.
Я оставалась в комнате довольно долго, но не могла же я сидеть там вечно? Наконец я не выдержала, собралась с духом и спустилась вниз. Убедившись, что в библиотеке нет ни души, я проскользнула в кабинет, села за стол и продолжила печатать рукопись – просто ради того, чтобы чем-то заняться. Немного погодя вошли Элис и Маргарет. При взгляде на Элис сжималось сердце: она вся осунулась и постарела. Думаю, больше, чем за Рене, она переживала за своего мужа, который был очень привязан к сестре. Я невольно подумала в прошедшем времени – "был" – потому что и Элис, и Маргарет, казалось, считали, что Рене нет уже в живых. Значит, оснований сомневаться; нет и у меня.
Они рассказали, что старик у себя в комнате и что он ужасно подавлен всем случившимся.
– Мы все время забываем, что ему уже за восемьдесят, – вздохнула Эллис. – Он очень стар. Такое потрясение может – может... просто убить его.
Я пробормотала свои соболезнования, сказав, что если я могу быть чем-либо полезна, то пусть не задумываясь просят меня...
"Господи, какое все это имеет отношение ко мне?" – твердила я себе, но в душе знала, что самое прямое.
Элис механически продолжала говорить какие-то слова.
– Дядя так любил Рене, хотя, конечно, знал... что в ней не все идеально... Впрочем, он вряд ли понимал, насколько далеко заходит... И все равно, он никогда не обещан оставить ей свои... – губы Элис задрожали сильнее, – свои бесценные, священные, ненаглядные сокровища – хоть бы они сквозь землю провалились! Или на дно этого проклятого озера!
– Может, они там и есть, – мрачно сказала Маргарет. Но когда Элис спросила, что она имеет в виду, оказалось, что ничего.
Вскоре пришел Эрик. По выражению его лица стало ясно, о чем он нам сейчас скажет: они нашли тело Рене.
– Шериф хочет поговорить с вами двумя, – прибавил он, обращаясь к Элис и Маргарет, и только к Элис: – Я думаю, тебе сейчас лучше пойти к Луи, он очень нуждается в поддержке.
Мне он посоветовал оставаться в кабинете, чтобы полиция по возможности не узнала о моем существовании.
Шериф все-таки зашел поговорить со мной, так как Фрэнк Калхаун – я не ошиблась, увидев его из окна, – сообщил полиции о моем присутствии в доме. Допрос был чисто формальным – думаю, если бы шериф узнал о том, что произошло за день до того, он вел бы себя совершенно иначе.
В пять часов Гаррисон позвал меня к столу.
– Там накрыли... как это можно назвать, чай? – потому что сегодня не было никакого ланча.
Я подумала, что в такой день присутствие постороннего совершенно нежелательно, но Гаррисон сказал:
– Мистер Эрик и мистер Бертран очень настаивали на вашем присутствии.
Я пошла за ним в ту комнату, где мы обычно завтракали. Все уже сидели за столом. Похоже, все были уверены, что мне известно, кто вчера изображал ужасного Призрака, потому что они спокойно продолжали говорить о том, как коричневый халат Маргарет нашли в туалетной комнате Рене, когда полиция осматривала ее вещи. Что касается грима, то никого из посторонних не удивило, что он оказался среди вещей профессиональной актрисы.
Маргарет намазывала масло на хлеб. Кроме нее, никто почти ничего не ел.
– Какая разница? Когда они доберутся до ее дневников, они узнают и то, что произошло вчера, и массу других интересных фактов. Она ведь все записывала в дневник – не только то, что происходило, но даже то, о чем думала. И очень подробно.
Лицо Бертрана исказилось от возмущения и от чего-то еще.
– Как ты хорошо осведомлена, Маргарет. Как будто ты их читала.
– Время от времени я туда заглядывала. До тех пор, пока она не сообразила и не стала держать их под замком, – беззастенчиво призналась Маргарет. – Только этим летом она была уже осторожнее, чем, скажем, прошлым, так что у меня ничего не выходило, разве что в начале лета.
– Ты читаешь чужие дневники? – всплеснула Элис руками.
Маргарет передернула плечами.
– Ну и что? Не многие сейчас вообще их ведут. Должна же я знать, что происходит. Конечно, я не могу полностью быть уверена, что я все поняла правильно, потому что она писала только по-французски, а я в нем не слишком сильна.
– Ах, как это я не подумала о тебе! – Элис даже немного вспылила. – Послушай, Луи, ты думаешь, полиция и правда может найти ее дневники и забрать их?
Луи очнулся от своих невеселых мыслей. Лицо у него было словно неживое.
– Они не возьмут их, не спросив нас, – если только они дорожат своей работой.
Элис вздохнула.
– Ах, Луи, милый мой, как ты не понимаешь, что мы... что наше положение не такое, чтобы кому-то угрожать.
Бертран поджал губы.
– Вы можете быть спокойны. Никто не возьмет ее дневников. Я позаботился о том, чтобы ко времени приезда полиции убрать их оттуда. Не хочу, чтобы в нашем грязном белье рылись посторонние. Это совершенно ни к чему. – Он откинулся с выражением полного удовлетворения, словно ожидая аплодисментов.
Луи посмотрел на него с нескрываемым отвращением, но сказал только:
– Как это... предусмотрительно, Бертран. Но я хотел бы, чтобы ты немедленно отдал их мне.
– Вечное преклонение всех в этой семье перед писаным словом, – усмехнулся Бертран. – Но боюсь, что я не смогу выполнить твою просьбу. Я их уничтожил.
– И думаешь, что так можно скрыть все, что произошло! – подхватила Эллис. – Но это не так-то просто.
– О твоей свадьбе, например, можно прочитать не только в дневниках Рене, – злорадно сказала Маргарет, – но и в другом месте, куда более надежном. – Она победно оглядела всех, но эффекта разорвавшейся бомбы ее слова не произвели.
Бертран посмотрел на нее, как будто хотел испепелить взглядом, потом повернулся ко мне, нежно улыбнулся и сказал:
– Не слушайте ее, Эмили, я вовсе не женат.
– Мне-то до этого какое дело? Но это уже не первый раз, когда я слышу обратное.
– Полная ерунда, – отмахнулся Бертран. – Они пытаются оклеветать меня, потому что...
– Прекрати, Берт, мы все про это слышали, – прервал его Эрик. – Мне, например, говорили об этом в Нью-Йорке в прошлом году. Я не пытался разузнать, кто твоя избранница, но подумал, что это может быть и Рене. И что вы с ней только ждете, когда дед... отойдет в мир иной, чтобы объявить об этом.
– Нет, это вовсе не Рене. Не так уж часто я соглашаюсь с дедом, но по этому вопросу я полностью придерживаюсь его взглядов: в семье и без того достаточно родственных браков.
Луи вспыхнул от этих слов. Господи, как может Бертран быть таким жестоким? Это же невыносимо! Если я его действительно интересую, как же он не понимает, какое впечатление производит такая душевная черствость? Или он настолько бессердечен, что просто не в состоянии это осознать?
– Чего я никак не могла понять, – задумчиво сказала Маргарет, – так это как мог ты позабыть, что твоя жена – подруга Рене.
– Подруга Рене! – только и смогла повторить Элис. Остальные смотрели то на Бертрана, то на Маргарет, то опять на Бертрана. Маргарет объяснила:
– Рене не особенно прятала свои письма, – должно быть, потому, что они чаще всего не содержали ничего, кроме сущей чепухи.
– Маргарет, ты хочешь сказать, что ты ко всему прочему еще читаешь чужие письма? – кажется, это было для Элис хуже чтения чужих дневников.
– Только письма Рене. Никто другой здесь писем не получает, быть может, только Эрик, – недаром он всегда запирает мастерскую. Пари держу, он там что-то прячет. Если нечего прятать, зачем запирать?
Эрик невольно рассмеялся. Маргарет уничтожающе посмотрела на него и продолжила:
– Так вот, когда Бертран пригласил сюда Дэнис – это имя его жены, – чтобы она здесь изображала секретаршу для старика, он, похоже, начисто забыл, что именно Рене познакомила их в Монреале несколько лет назад. Дэнис решила, что это очень забавно. Она написала Рене, какая будет умора, когда она приедет сюда, и предупредила, чтоб она случайно не проговорилась. Ты и письма сжег, да, Бертран?
– Какой смысл избавляться от дневников, если остаются письма, – с горечью сказала Эллис. – Но я никак не пойму... – Лицо Элис стало очень испуганным. – Боже правый, не хочешь же ты сказать... Скажите мне кто-нибудь, как звали мисс Хайс?
Бертран смертельно побледнел. Все смотрели на него, но ответил Эрик:
– Ее звали Дэнис, я помню. Она подписала письмо – Дэнис Хайс. – Подумав немного, он добавил: – Мне показалось подозрительным, Берт, когда ты вызвался связаться с агентством по найму и подыскать деду новую секретаршу. Не я один, наверное, находил это странным. Я думал, ты постараешься протащить сюда какую-нибудь из своих подружек или даже эту таинственную жену. Но когда стало известно о самоубийстве, я решил, что ошибался. – Воцарилось молчание, потом Эрик наконец решился: – Бертран, а что было в дневниках Рене такого, что их непременно следовало уничтожать?
Не глядя ни на кого, голосом настолько сдавленным, что его невозможно было узнать, Бертран заговорил:
– Вчера Рене во всем мне призналась. Она... столкнула Дэнис с поезда, а потом и старика Робертса. Я ей сказал, что нельзя все оставить так, словно ничего этого не было. Она должна пойти в полицию и обо всем рассказать. Она должна это сделать, – иначе это сделаю я сам. – Он замолчал, взял бокал и судорожно глотнул вина. – Ну и... она убила себя, и, можно сказать, я толкнул ее к этому. В общем, вот и все.
Эрик не мигая смотрел на него.
– Если все так и было, Берт, то тебя никто не станет винить. Тут ничего уже не поделать.
Глава 18
Когда я вышла из комнаты, где мы сидели. Бертран догнал меня в холле и загородил мне дорогу.
– Итак, вы видите, – начал он, – я говорил вам правду. Я не женат. Я свободен! – Как будто я ни о чем больше не думала, как о том, есть у него жена или нет. Он протянул ко мне руки, словно рассчитывая, что я тут же брошусь к нему на шею.
– Похоже, вы не слишком... убиваетесь о вашей жене, – пробормотала я, желая на этом закончить разговор. Я прислушивалась, не идет ли кто следом за нами, но в полутемном холле было пусто. Интересно, куда подевались остальные? Просто удивительно, до чего легко заблудиться в этом огромном доме.
– Убиваюсь? – повторил Бертран, как будто никогда раньше не слышал этого слова.
– Разумеется, конечно, у вас было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой потере, – я говорила насмешливо, рассудив, что, если он рассердится, это будет все-таки лучше, чем подобная пылкость. Он нахмурился, и я удивилась: как это я прежде находила, что он красивее Эрика.
– Мне очень жаль, что Дэнис умерла, это естественно. Но между нами все давно было кончено, хотя мы с ней оставались добрыми друзьями. В этот раз речь шла о чисто деловом сотрудничестве. Я понимал, что мне ни за что не удастся прибрать дедовы сокровища к рукам. При том, как он ко мне относится, я вообще удивляюсь, что он до сих пор не выгнал меня отсюда. Но он мог отдать сокровища – или хотя бы их часть – Дэнис. Как он собирался передать их Кларе Монтейс до того, как ее напугали и она отсюда уехала.
Интересно, мисс Монтейс – тоже одна из его девушек? Но не могла же я спросить об этом. Да и не в этом было сейчас главное. Я отчаянно пыталась заставить его подольше говорить: у него слишком блестели глаза, и я начинала опасаться, что от слов он может перейти к делу.
– Вы, кажется, так уверены... что ваша жена... что она заставила бы вашего деда оставить... что бы там ни было... ей.
– Уверен? В чем вообще можно быть уверенным? Но ведь я все равно ничего не терял. И к тому же она была актрисой. Она прекрасно понимала, как обойти мужчину. Меня же она обошла, не так ли? – Он засмеялся. Может быть, и не слишком громко, но здесь было очень гулкое эхо, и смех прокатился по всему залу. Бертран понизил голос почти до шепота: – Клара была очень красивой женщиной. Но ты еще красивее, Эмили.
Он обнял меня и попытался поцеловать. Но мне удалось вырваться, потому что он не ожидал ни малейшего сопротивления.
Он не сразу поверил. Потом он заговорил, и голос его дрожал от ярости:
– Предупреждаю, не смей со мной играть. Ради тебя я перенес слишком много всего, чтобы найти теперь только девчоночье кокетство. Ты же сразу поняла, как только увидела меня, – мы просто созданы друг для друга. Я же знаю. Так зачем же играть со мной теперь?
И он притянул меня к себе так грубо, что я подумала, что, несмотря на все мое отвращение ко всякого рода скандалам, мне сейчас придется на это пойти. Но в это время из противоположного конца зала раздался голос Эрика – интересно, как долго он стоял и слушал, невидимый в сумерках?
– Прошу прощения. По-моему, я отстал от жизни гораздо сильнее, чем предполагал. Значит, траур в теперешних музыкальных кругах носят именно так?
– Траур! – Бертран был в ярости. – Ты погряз в предрассудках, ты так чтишь традиции; неудивительно, что твои картины никому не нужны. – Он все же пригладил растрепавшиеся волосы. – Ты должен понимать наши с Эмили чувства. Почему мы должны этого стыдиться?
– Итак, вы видите, – начал он, – я говорил вам правду. Я не женат. Я свободен! – Как будто я ни о чем больше не думала, как о том, есть у него жена или нет. Он протянул ко мне руки, словно рассчитывая, что я тут же брошусь к нему на шею.
– Похоже, вы не слишком... убиваетесь о вашей жене, – пробормотала я, желая на этом закончить разговор. Я прислушивалась, не идет ли кто следом за нами, но в полутемном холле было пусто. Интересно, куда подевались остальные? Просто удивительно, до чего легко заблудиться в этом огромном доме.
– Убиваюсь? – повторил Бертран, как будто никогда раньше не слышал этого слова.
– Разумеется, конечно, у вас было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой потере, – я говорила насмешливо, рассудив, что, если он рассердится, это будет все-таки лучше, чем подобная пылкость. Он нахмурился, и я удивилась: как это я прежде находила, что он красивее Эрика.
– Мне очень жаль, что Дэнис умерла, это естественно. Но между нами все давно было кончено, хотя мы с ней оставались добрыми друзьями. В этот раз речь шла о чисто деловом сотрудничестве. Я понимал, что мне ни за что не удастся прибрать дедовы сокровища к рукам. При том, как он ко мне относится, я вообще удивляюсь, что он до сих пор не выгнал меня отсюда. Но он мог отдать сокровища – или хотя бы их часть – Дэнис. Как он собирался передать их Кларе Монтейс до того, как ее напугали и она отсюда уехала.
Интересно, мисс Монтейс – тоже одна из его девушек? Но не могла же я спросить об этом. Да и не в этом было сейчас главное. Я отчаянно пыталась заставить его подольше говорить: у него слишком блестели глаза, и я начинала опасаться, что от слов он может перейти к делу.
– Вы, кажется, так уверены... что ваша жена... что она заставила бы вашего деда оставить... что бы там ни было... ей.
– Уверен? В чем вообще можно быть уверенным? Но ведь я все равно ничего не терял. И к тому же она была актрисой. Она прекрасно понимала, как обойти мужчину. Меня же она обошла, не так ли? – Он засмеялся. Может быть, и не слишком громко, но здесь было очень гулкое эхо, и смех прокатился по всему залу. Бертран понизил голос почти до шепота: – Клара была очень красивой женщиной. Но ты еще красивее, Эмили.
Он обнял меня и попытался поцеловать. Но мне удалось вырваться, потому что он не ожидал ни малейшего сопротивления.
Он не сразу поверил. Потом он заговорил, и голос его дрожал от ярости:
– Предупреждаю, не смей со мной играть. Ради тебя я перенес слишком много всего, чтобы найти теперь только девчоночье кокетство. Ты же сразу поняла, как только увидела меня, – мы просто созданы друг для друга. Я же знаю. Так зачем же играть со мной теперь?
И он притянул меня к себе так грубо, что я подумала, что, несмотря на все мое отвращение ко всякого рода скандалам, мне сейчас придется на это пойти. Но в это время из противоположного конца зала раздался голос Эрика – интересно, как долго он стоял и слушал, невидимый в сумерках?
– Прошу прощения. По-моему, я отстал от жизни гораздо сильнее, чем предполагал. Значит, траур в теперешних музыкальных кругах носят именно так?
– Траур! – Бертран был в ярости. – Ты погряз в предрассудках, ты так чтишь традиции; неудивительно, что твои картины никому не нужны. – Он все же пригладил растрепавшиеся волосы. – Ты должен понимать наши с Эмили чувства. Почему мы должны этого стыдиться?